Спи, Медвежонок! В тайге наступает зима,
ты ей так рад потому, что ещё очень мал.
Всех огорчений - что Ёжик вчера не пришёл,
ты ещё веришь, что будет всегда хорошо.
Ловишь снежинки и лапами, и языком,
даже не зная - как много их будет потом.
Спи, не волнуйся - Лошадку забрали домой,
Ёжик, Лошадка... и все засыпают зимой.
Спи, мой сынок, и смотри свои детские сны.
Дай бы нам Бог, не проснуться с тобой до весны.

Нафига я буду к нему готовиться?
Генералить квартиру, пыль стирать с подоконников,
запасать несусветные горы продуктов
и рецепты выискивать по фэйсбуку,
покупать подарки-символы-календарики,
мной сто раз уже всем (как и мне) подаренные?

Вот... сижу, курю и злюсь на традиции — 
можно думать — год без праздника не родится!
Посидела, поныла, выкурила сигарету,
повздыхала тяжко: «за что мне это!»,
подхватила сто сорок сумок и плюс рюкзак…
Да, я ною всегда! Потому как — устроена так.

Но потом-то, когда все уже за столом,
мандаринками пахнет и ёлка, и «Бом-бом-бом-бом!»,
я счастливее всех в галактике и остальных местах.
Новый год — лучший праздник!
И было, и будет так.

Забиться в угол — плакать-плакать-плакать!
И клясть судьбы преступный поворот.
Считать врагов, чей каверзный характер,
когда-нибудь меня совсем добьёт.
Поныть про холод, жар, дожди и прочий
несовместимый с жизнью дискомфорт,
про сонность дней, про инсомнию ночью,
про точное непопаданье в шорт…

Захлебываться, упиваться скорбью,
вещая офигевшему коту,
что мол уже от тягот этих горблюсь —
всем хорошо, а я страдаю тут!

Внезапно, замолчав на «полумуре»,
кот усмехнётся нагло и светло,
и скажет (по кошачьи): «В этом туре
тебе, дружище, просто не свезло!»
Врагов прощаю (их и нет особо),
на улице — зима, снега и ночь.
А мы идём с котом на кухню оба,
и оба жрём, чтоб горе превозмочь.

Якутия, моя... Якутия,
ты там хотя бы потеплей укутайся!
Я вспоминаю про тебя, Якутия,
когда ты шлёшь мороз с ветрами лютыми,
и, с холодом твоим обнявшись заживо,
молюсь за оленят, тебя и важенок...

В обед внезапно включилось радио,
вслед за сигналами точного времени,
суровый голос сказал безрадостно —
… погибнем завтра... всем населением.
На МКС разглядели в форточку
из бездны космоса к нам летящий
кусок гигантский (прислали фоточку),
короче, завтра — сыграем в ящик.
Прошу, без хаоса и мордобития,
не суетитесь — все вымрем полностью.
Надежда слабая есть на Спасителя
(Совфед с Совбезом об этом молятся).
На биржах паника: упала рупия,
взлетел тенге и просела нефть.
Путёвки в Турцию — по лире в руки,
и безвозмездно по всей РФ.
Минфин согражданам раздал по тысяче
(потом проверите свои счета).
Минздрав советует — Курите! Вылечим.
Чё уж теперь-то… всё суета.
С обеда, напрочь заглохли войны —
зачем война раз кирдык пришёл?
Все генералы сказали — Вольно!
Домой идите — утешьте жён!

Тут наступила эпоха счастья
(ну, не эпоха, так светлый миг).
И астероид левей промчался —
он в бесконечность шёл напрямик.

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
в солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев —  озяб и отсырел,
спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
под перестук гондол, рассказывая сказки,
как позабытый дож гуляет по ночам
в непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в "Флориан", пить кофе прежних дней,
беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи... стихи, которых нет,
туман и старый дож до самого рассвета.

Нахвалилась и сглазила -
ветер гонит остуду,
залезает за пазуху,
волком стелется лютым.
Воет песни якутские,
пляшет с бубном по крышам
и тяжёлыми бутсами
дверь подъездную вышиб.
Рвано небо, неласково.
Прячьтесь утки и голуби!
Будет страшная сказка -
больно сказочник холоден.
Словно с цепи сорвавшийся,
мчится, злой и весёлый:
"Здесь Сибирь, а не Африка.
Холод, вьюга и воля!"

Последняя попытка стать счастливым
Евгений Евтушенко

Последняя попытка просто быть,
идти по улице под небом голубым
и улыбаться встреченным прохожим.

Смотреть, как реку пеленает лёд,
и как щенок снежинкам удивлён,
и, улыбаясь, удивляться тоже.

Считать ворон и толстых голубей,
совместно с кошкой, не мешая ей,
оттачивать охотничье искусство.

И забрести в кафешку на углу,
где изморозь рисует по стеклу,
пить терпкий чай и есть пирог капустный.
И знать, что просто быть — светло и… вкусно.

Сначала в бездну свалился стул
Иосиф Бродский

Бывает —  всё так осточертеет,
и жизнь бездуховно-пуста.
Судьба виртуозно даёт по шее
и шепчет: «Учи устав!»
А рядом —  бездна с открытой пастью — 
её не завалишь ничем.
Кидай туда все свои напасти
и списки важнейших проблем.
Кидай собрание сочинений 
Ульянова (штук с полста),
почётные грамоты всех поколений
и кубки за все места.
Туда же — советы психологов скопом,
и старый семейный сервиз
(на сорок персон) и тряпьё в гардеробе — 
безжалостно выкинь вниз.
Кидай ноутбук, телевизор и лыжи
(хотя бы разгрузишь балкон).
Сбрось летние шины, буклет о Париже,
кредитную карту, смартфон…
И ты, обернувшись, увидишь  внезапно,
что жизнь первозданно проста.
Присядешь на край — просветлён, расслаблен.
И нежно погладишь кота.

Мои цветы не знают горя -
дождь из ковша всегда согрет.
Плетут лианные узоры,
мечтая выпустить буклет.
Прогулки летом на балконе,
просмотр пейзажей за окном...

Но злой ноябЫрь листья гонит -
там сыро, холодно, темно!
И, чуть поёживая плечи,
не верят собственным глазам,
что мир в окне так бессердечен:
"Как хорошо, что мы не там!"

Нынче ночью к нему опять приходили тени — 
лица старых друзей проплывали в оконном квадрате:

«Как ты там, Николай? — говорят, —  С днём рожденья!»
«Колька, я блинов напекла!» — улыбается Катя.
Пригляделся, а там,  в тихом шорохе листопадном,
на завалинке батя с мамкой о чём-то спорят — 
молодые совсем. И воркует на голубятне
белоснежный (недавно сменян) павлиний голубь.
Мурка, походя, дразнит хвостом Аская, 
не достать ему —  бесится вдоль забора.
И сегодня суббота, у жизни не видно края,
а потом воскресенье — на работу ещё не скоро.
И друзья гомонят: «Щас, под лист, само-то рыбалить!
Собирайся, Колян, на рассвете в окошко стукнем.»
Да и лодочка ждёт-не дождётся на выщербленном причале.

Он уплыл на рассвете... в своё позабытое утро.

В галактике дальней «Бродячих котов
и Хищных больших попугаев»,
такую зверушку не видел никто
(и даже мы с Гошкой не знаем).
Она вдоль дороги печально плелась,
махала всем встречным машинам,
а те проносились — дела, брат, дела…
«Давай, — просит Гошка, — подкинем!»
Зверушка чудная — ни пух, ни перо,
и шёрстка от времени стёрта,
лопочет о чём-то в ответ на вопрос
«Куда тебе?», тычется мордой.
Тут Гошка разнылся: «Бездомный зверёк
погибнет — зима на подходе!
Давай его, Вася, к себе заберём,
оно не кусается, вроде!»
Забрали. Назвали Наташей. А чё?
Хорошее имя — Наташа.
Зверёк к туалету уже приучён — 
наш новый питомец домашний!

Николас Свенсон был гением. Его разработки в области сканирования и картирования головного мозга
позволили перенести человеческое сознание в искусственную систему. Даже в две (для верности и контрольных
опытов). Работа шла ускоренными темпами, поскольку директор Стратегического Бюро Секретных Разработок
(далее СБ СР) клятвенно заверил стареющее руководство страны, что полностью протестированная и готовая к
использованию модель будет представлена к 150-летию лидера государства.

Для проведения контрольных тестов, наскоро соорудили двух биороботов — Ника и Свена. Особенно не заморачиваясь
внешними различиями. Николас практически жил в лаборатории, тесты шли непрерывно уже полгода. Результаты обнадёживали.
Оба робота унаследовали сознание творца. Так было удобнее проверять систему мышления, эмоциональные реакции, способность
к адаптации и решению проблем. Модель «Ник» , в сравнении с более поздней моделью «Свен», была романтичной
и ориентированной на гуманитарные аспекты человеческой деятельности. Свен же получился совершенным лидером,
способным принимать нестандартные и жёсткие решения, с более практичным складом ума.

Николас охотно общался со своими прототипами и находил в таком общении множество приятных моментов.
Оба биоробота, тоже, с видимым удовольствием, контактировали с создателем. Иногда, кто-нибудь из них, даже
мог подсказать Николасу верные направления исследований. Эмоционально им было комфортно втроём.
Но — втроём! А когда Ник и Свен оставались без создателя, к сожалению, их споры сразу переходили в конфликты,
пару раз дело кончалось лёгкой дракой. Николаса это забавляло.

Тем временем, страна готовилась к юбилею своего несменного и гениального лидера. Были приглашены многочисленные высокие гости:
президенты и главы правительств, монархи, имамы и даже руководитель КНДР. Лидер, как всегда, работал на износ и на благо
любимого народа. Вероятно, именно поэтому, сердце вождя не вынесло сверхнагрузок. За неделю до юбилея, несмотря на самую
совершенную аппаратуру и мастерство врачей, его сердце перестало биться…

Ночью в СБ СР прибыл директор Агентства Национальной Безопасности (далее АНБ) Мартин Фек. После продолжительной и секретной
беседы с Николасом Свенсоном (кроме вышеназванных господ, в беседе участвовали так же Ник и Свен) , было принято решение
государственной важности и немыслимой секретности: «Произвести срочное сканирование и картирование головного мозга
лидера страны, с целью пересадки сознания в заранее приготовленного биоробота, являющегося его (лидера) точной копией.»
Ибо страна не выживет без своего великого лидера. Ну вот, ни разу не выживет!

Прошёл год. Николас Свенсон продолжил свою работу в СБ СР. Мартин Фек, по прежнему, возглавляет АНБ.
Страна идёт уверенно прежним курсом. Народ предан своему лидеру. Ник и Свен аннигилированы (чтобы сохранить
государственную тайну навсегда). Лидер полон сил и великих планов на будущее. Все счастливы.
Но в президентских дворцах полностью отсутствуют зеркала. Ибо, как только лидер видит своё отражение,
он тут же вступает с ним в горячий и не всегда мирный спор. И, пару раз, даже порезался осколками разбитых зеркал.

Посвящается Джону Маверику

В далёком созвездии Гончих псов,
гуляя сама по себе
(направо, налево, наискосок),
пугая ночных голубей,
шла Кошка. Под лапами — Млечный путь,
а дома её Человек
тоскует один, не может уснуть
и держит распахнутой дверь.
Он каждую ночь зажигает маяк
для тех, кто сегодня в пути,
кто так далеко, что не может никак
дорогу обратно найти.

Рвёт надвое космос огонь маяка,
ложится дорога лучом,
чтоб все возвращались к родным берегам:
ты, я… ну и Кошка ещё.

Снова снился мне сон: выхожу из подъезда,
озираясь шпионски, поскольку —  тайна,
и, подпрыгнув, лечу с воробьями вместе.
Интерфейс — проще некуда: вира - майна.

Удивляюсь — как так? Почему я прежде
всё пешком да пешком, ведь летать-то круче!
Но будильник нагло попрал надежды
на мою  возможную супер-летучесть.

Целый день обдумываю полёты — 
тут, бесспорно, важны будут тренировки, 
проработка методик, прогноз погоды,
положение тела… и маскировка.

Завернув на пустырь, в царство рослой крапивы,
от зевак любопытных забором прикрытый,
разбежалась, подпрыгнула, взлёт... и —   вывих.
Невзирая на травмы — ещё сто попыток.

Поломав пару рёбер и стереотипы,
я встаю на крыло! Я не сдамся без боя!
'Не сдавайся, — прошепчет летящая рыба:
 —  Рви шаблон. Я и ты —  нас таких уже двое."

В людской крови стоявшие по горло,
Ушли поводыри минувших лет...
Мы строим Новый Мир и Новый Город,
На робко оживающей земле.

Здесь будет каждому отдельная нора
И свой участок для посадки сои.
Совет старейшин разрешил нам собирать
Грибы и ягоды за лесополосою.
В норе-читальне дети учат счёт,
Слагают буквы в мудрых старых книгах:
Про «мама мыла рамы», а ещё —
Про  «Миру - Мир»... и как Земля возникла.
По вечерам, когда совсем темно,
Мы собираемся на вечевой поляне,
Где жжём костёр, играем в домино,
Читаем вслух Азимова романы.
Совет старейшин обещал позвать
Бродячий цирк на Праздник Урожая —
У их слона такая мощь и стать!
(Я в книге видел,  может врут… не знаю).

Эх, где бы нам достать  слона такого,
Чтоб у соседей-злыдней отжимать
Овраг, болотце.., чтоб у них по новой
Прошли и мор, и голод, и чума.

Действующие лица:

Рассказчик (и этим всё сказано);
Вакагасира Кабаяси — главный герой, по нашему — босс,
возглавляющий несколько банд в нескольких регионах;
Семь рОнинов — семь мелких бандитов, не входящих 
ни в одно приличное бандитское формирование;
Кицуне — Лисичка-оборотень. Умеющая превращаться в
прекрасную девушку, в лисьем же облике, имеющая
несколько хвостов и кучу иных достоинств;

                                           Занавес открывается

                  /Под прекрасную, но японскую музыку, на сцене,
оформленной неподражаемым Танако Тацуя,  сначала появляется рассказчик.
Принимая традиционно-замысловатые позы он поёт вводные данные.
По ходу пения, перед зрителем разыгрываются все соответствующие картины/
                          *          *          *
Рассказчик:
Убив семь рОнинов (злодеев прежыстоких), Вакагасира Кабаяси
решил предаться написанью хокки: прилёг, согрел сакэ  на керогазе,
стал размышлять о вечном, о Пути...о роли собственной в развитии Вселенной.

Но тут —  Кицунэ вздумалось зайти к нему на огонёк и запах нежный терияки с хреном.
Три раза стукнувшись об сакуру в цвету и обернувшись девушкой пригожей,
всецело воплощающей мечту любых вакагасир о гейшах с нежной кожей,
Кицунэ, мелким шагом семеня (у них иначе девушки не могут), промолвила:

 — О, Кабаяси-сан, впусти меня! И почитай мне срочно свои хокку. Вот,  глянь моё портфолио — 
ведь я звезда известного Кабуки. Вчера его разграбили-сожгли семь рОнинов ужасных и жыстоких.

 — А ну-ка брысь! Покинь мои бамбуки! Породу вашу знаю я давно, встречал одну такую на востоке.
«Не спрашивай, зачем душой постылой я разлюбил весёлую любовь»...и «не жалею, не зову, не плачу…» (С)(С)

 — Ну и сиди здесь, жри свою морковь!  — Протявкала Кицуне по-лисячьи.

/Далее:  на сцене появляются семь рОнинов. И всё вместе: рОнины, Вакагасира Кабаяси и Кицуне
исполняют двух-часовой необычайно познавательный и ни капли не нудный японский танец «Нихон-буё»/
                                                               Занавес.

— Надо же так повстречаться, скажи, Марин?
Хмурый осенний вечер, в росчерках фонарей
ищет осколки счастья.
 — Точно!  Не говори…
Время совсем не лечит, только летит быстрей.

Он всё такой же странный, с прежней улыбкой беглой,
только глаза смеются.
 — Здравствуй! Ты как? Ты где?
Перечисляешь страны, где провела четверть века,
списком своих присутствий между чужих людей.

Греем глинтвейн в ладонях или ладони греем,
биографичность кратко свой завершила ход:
в целом, плывём — не тонем... жаль, что не молодеем...
и не вернуть обратно… 
 — Слушай, мой самолёт.

Скорый обмен номерами, дружеские объятья.
 — Не исчезай, Маринка! 
 — Будем на связи, Миш.

Как же так вышло с нами в том, девяносто девятом...
И на тебя похожим вырос бы наш малыш.

Мне не спалось в октябрьской ночИ, такой дождливой, ветреной и чёрной.
Ты где, Волчок? Хоть ты-то не молчи! И не скребись, вздыхая обречённо.
Вылазь из подкроватных тайных нор, пошли на кухню, колбасы отрежу.
Я знаю — ты сидишь там до сих пор, но стал кусаться за бочок всё реже.
Стареем, брат Волчок. И, невзначай, что было страшным — стало страшно милым.
Ты будешь кофе или сделать чай? А, молоко... прости, я позабыла.
Он деликатно выпил молоко, съел все котлеты, колбасу, сметану
и, благодарно ткнув меня башкой, сказал: — Дня два кусать тебя не стану!
Так мы сидели, не включая свет, молчали, глядя в бесконечный космос,
и отражались — зверь и человек, а за окном нам улыбалась осень.

Стекало дождём маргинальное лето
на русые липы Тверского бульвара…
Девчоночьи тонкие руки в браслетах
вспорхнули, как крылья. Кричала гитара.

И горько, и сладко, то падала в пропасть,
то в небо летела, смеясь и играя,
и —  вдруг, умирала нежданной синкопой,
зарницей сверкнув у небесного края.

Звенят кастаньеты, сверкают коленки — 
для мокрых прохожих, бомжей и поэтов,
шальная девчонка  танцует фламенко...
Прощаясь с семнадцатым ласковым летом.

Тянулся день сентябрьский, словно год — 
дождливо, серо, скучно, туфля трёт
и сломан зонт автобусной бронёй…
поездка к маме мужа в выходной
(не позабыть — купить ей «Нимесил»!),
зайти коту за кормом в магазин,
на ужин сбацать курицу в меду
(достали все... и пусть к чертям идут! )
*
Скорей бы ночь, где снится мир иной:
она летит на шабаш под луной,
костры горят и кружит хоровод 
(из прежней жизни — только чёрный кот),
в ней уживаются сто ангелов и чёрт,
она танцует смело, горячо!
Прекрасная и дикая, как зверь,
она свободна от всего теперь,
а Мастер ждёт в подвале с очагом.
И больше ей не надо ни-че-го!

Плывя в бесконечности листьев,
шуршащих под ветром осенним,
слетающих в танце небыстром
скамейкам пустым на колени,
так остро почувствовать смертность,
её неизбежную прелесть,
в промозглости старого сквера,
в размытых дождём акварелях.
И , глядя в поблекшее небо,
за миг умереть и воскреснуть,
сегодня не вытянув жребий — 
упасть в эту вечную бездну.

Октябрьской каплей холодной
обжечься на самом краю,
свою осознав мимолётность…
и в ней бесконечность свою.

http://litset.ru/publ/73-1-0-80435
"Убегай, убегай ты, Иванушка, в тёмный лес."

уходи-убегай в оранжевые леса
здесь не место не время тебе и таким как ты
позабудь  телефоны  пароли и адреса
потеряй все ключи и сожги за собой мосты
твой оранжевый лес улыбчив и нелюдим
он давно тебя ждёт  он смотрит из-под ветвей
посылает навстречу своих перламутровых птиц
и включает сиреневый дождик каждый четверг
уходи-убегай из серого города  хоть на день
все любимые сказки давно поселились тут
где выходит из чащи навстречу лиловый олень

твой придуманный лес —  это место где тебя ждут

Когда за окнами дожди
Осенний сплин и холодрыга,
Традиционно врут вожди
(Особенно архистратиги) —
Возьми в советники кота,
С его экзистенциализмом.
Кот сроду Сартра не читал,
Он в этой парадигме мыслит.
Ему ли сомневаться в том,
Как правильно, и как не очень —
Раз ты на свет рождён котом,
Едва ли мышью стать захочешь.
Девятая в запасе жизнь —
О чём же нам, котам, тужить?

"Как в норе лежали они с волчком..."

В том году в тайге был большой пожар.
И никто-никто его не тушил.
И сгорели все, кто не смог сбежать
или у кого не хватило сил.
А зайчонок маленький маму ждал,
спрятанный заботливо под пеньком,
мама говорила - нужна еда,
чтобы мне кормить тебя молоком.
Ты сиди здесь тихо и жди меня,
если не меня, то другую мать,
ту, что прибежит к норе среди дня,
чтобы накормить тебя и обнять.
А пришёл волчонок. Все лапы вдрызг.
Пахнет чёрным дымом, большой бедой.
Вот они с друг-другом и обнялись,
и прижались крепко к щеке щекой.
Так, прижавшись жили четыре дня
и четыре ночи. Ну а потом,
вылезли опасливо из-под пня,
и от счастья плакали под дождём.

Пролетело с тех пор очень много дней
и ночей, и всех остальных часов.
Вожаком стал волк в новой стае своей,
а зайчонок - мамой двух пацанов.
Волк - матёрый вожак. Изворотлив и крут,
он не ведает страха ни перед чем.
Только зайцев теперь в его стае не жрут.
И в тайге запрещают жрать зайцев всем.

Милая Наточка!
Что ж Вы не пишете?
Мы заскучали
Без Ваших стихов!

Милая Наточка!
Вы уж пишите,
И поподробней,
Про Ваших Котов!

Милая Наточка!
Мы в восхищении
Вашим уменьем
Шпарить фигню!

Милая Наточка!
Жарьте Нетленку!
Не отвечайте,
Я извиню!

С уважением,
Благодарный читатель

Никто не спросит — Ты надела шапку?
Вопрос такой ни капли не заботит
идущих рядом в жертвенном потоке.
Оно и правда — что им до меня?
А я смотрю на них (идя без шапки),
придумываю имена и жизни,
и даже (молча) разговариваю с ними:
буквально, левого плеча коснувшись,
промчался мальчик (где-то за полтинник),
но видно, что пацан запрятал шапку,
которую, заботливая мама,
надев очки (плюс целых шесть диоптрий),
и, не щадя артритом гнутых пальцев,
вязала-торопилась — Ой! Замёрзнет…
Жена-то никудышняя корова —
ни петь, ни лаять… ни украсть, ни караулить…
Под эти мысли вяжется так сладко!
Мелькают бойко и стрекочут спицы,
а из под них растёт в полоску шапка.
Красивая… возможно и с ушами…
вот мне б такую… я б её носила…
Но (слава богу!) — прётся мой автобус!
Тут девочка с печальными глазами
(чё ж веселиться — мест сидячих нету,
да и стоячих, в целом, не хватает),
а у неё в шести руках — сто сумок.
Она , вообще-то по характеру не злая,
но тут попробуй добрым оставаться!
И я ей (мысленно, канешно) говорю —
Какой же у Вас шарфик офигенный!
Вы, вероятно, чувствуете тонко
гармонию, струящуюся в мире,
(иначе не связать такую прелесть!)
Но, если у тебя в руках сто сумок,
ты вряд-ли сможешь слышать
нежность мыслей (тем более — чёрт знает от кого).
И я охотно за неё отвечу
(сама себе, и очень достоверно)
— Ах… что Вы, что Вы… я могу и круче,
а это так — вязала под киношку…
*   *   *
Жаль я вязать ни разу не способна,
поэтому и шляюсь тут без шапки,
придумывая глупые сюжеты.

По реке сплавлялись два топора,
про сознанье матерясь с бытиём.
Их наслушавшись, петух заорал,
неурочно разбудив весь район.
Забрехали по дворам кобели,
осознавшие субъектность сполна,
потянулись кошаки в нигилизм
вдоль забора (в направлении гумна).
Выли бабы об извечном своём,
проклиная злую долю и власть —
На хрена такое нам бытиё!
Все воюют — в койку некого класть.
Зарыдала тут скотина в хлевах,
осознав себя объектом жратвы,
и пастуший колокольчик сорвал
бык усилием, как есть, волевым.
Вышел старый Ромуальдыч в овсы,
и с прищуром оглядев бытиё,
матюгнулся и прокашлял — Не ссы!
Чё орёте? Мы ж всегда так живём.

Бессонна ночь в разрыве февраля,
и кажется, что мир так нереален -
придуманный поспешно симулякр
для игр на фантастическом портале.
Нет ничего - всё след на молоке...
Но наступает серенькое утро:
встаю, коты нассали в уголке.
И жрать хотят, и смотрят очень мудро.
Но надо чистить зубы, мыть глаза и кофе пить
(кто - как, я - с сигаретой).

А может, всё-таки попробовать пожить?
Пусть даже если мира вправду нету.

— Проснитесь-проснитесь, мой Женераль! — Кто-то бил Витьку по щекам и 
безжалостно вытаскивал из ласкового, почти эротического, сна.
 —  Отстань, твою мать! Дай человеку культурно отдохнуть в законный выходной!
 — Мой Женераль, тревога! На нас напали! Пробит правый отсек (тот, где электрощит и
распределительный узел холодной-горячей воды! Мы горим и тонем!
И это всё — во время свободного падения на неизвестную планету в неизвестной
Галактике!

     Витька приоткрыл-таки один глаз и с ужасом узрел Бога. Бог был похож на
все свои изображения с многочисленных икон, но немного напоминал председателя 
Совбеза, которого Витька как-то видел по ТВ.
 — Господи, —  зашептал Витька, — спаси и сохрани, больше никогда… никогда!
Глотка в рот не возьму! Только не карай! Всё осознал, всё понял…
 — Мой Женераль, — заныл тем временем псевдо-председатель Совбеза, — 
молиться поздно! Наш корабль разваливается и мы в терпим крушение, связь с Центром
потеряна, банный отсек (где заснул вчера весь экипаж) взорвался… думаю, там нет выживших.
На терпящем бедствие корабле — только мы двое. 
 — А ты-то кто?
 — Я —  корабельный кок Валера. 
 — Как же ты спасся, Валера? 
 — Мой Женераль, я ж не пью! Я ж на ЗОЖе... когда банкет начался — меня
отправили в рубку — вести корабль в космические дали, поскольку преданная Вам
команда решила «своих не сдаём!» и «с Дона выдачи нет!»
 — А я тогда кто? И на чём я? И чё делать будем, Валер?
 — Вы — Генеральный директор Земкосмоса (бывший), вчера, как раз, пришла
радиограмма из Центра о Вашем отстранении, в связи неоднократными дебошами,
кражей космического корабля и золотовалютных резервов —  по этому поводу и был
прощальный банкет. В радиограмме Вас приказали срочно взять под стражу и
этапировать в Центр для последующего расстрела. А на чём Вы — никто не знает,
разные версии были у команды — то ли на денатурате, то ли на грибах, то ли на смеси
всего, что не приколочено. Мы Вас, Женераль, очень уважали и побаивались… поэтому
прощались-то мы не с Вами, а с Центром, что было уже неизбежно, после Вашего ответа:
«Идите все на… пик-пик-пик!» (Ну это Т9 запикал).
 — А где мы сейчас, Валер? И, кстати, я назначаю тебя вторым пилотом.
 — Так Вы меня ещё вчера им назначили, когда все в баню пошли, это сразу после салюта было...
 — Какой ещё салют?  
 — Ну…это, когда штурман пролил пиво на пульт управления и корабль ушёл в
подпространство через Чёрную дыру, и мы вошли в орбитальные пределы неизвестной планеты.
Хорошая планета... была, с нами вышли на связь аборигены, ничё такие, симпатичные,
похожи на наших козлов, но разумные. Вы ещё к ним с приветственной речью обратились,
что-то типа «Человечество и Козлы — братья на век!», а потом  салютом бахнули.
Козлы, видимо, салют приняли за ракетную атаку  — до сих пор в ответ стреляют…
 — Так, Валера, связь-то у нас с ними есть?
 — Нет, связь потеряна и с ними , и с Центром…
 — Тащи из подсобки громкоговоритель, будет налаживать межпланетные связи.

     Валера, порывшись в подсобке, нашёл, заляпанный чем-то зелёным, громкоговоритель,
обтёр его об штаны и протянул Витьке.

 — Братья! — Заорал тот в открытый люк, — Трагическая случайность и неисправность
оборудования чуть не свернули наш дружественный контакт! Но мы, земляне,
на протяжении долгих столетий искали в бескрайнем космосе братьев по разуму!
И нашли! Мы счастливы, что не одиноки!
Несмотря на наши различия, у людей, испокон веков, так много общего с козлами!

     Витька ещё долго орал про дружбу, взаимопонимание и перспективы развития,
пока на планете не загорелась надпись на чисто русском языке: САМ ТЫ КОЗЁЛ!!!

     Витька проснулся в холодном поту и под холодной струёй, которую лил на него
сосед по купе (кажется, Валера).
Поезд Москва-Магадан стоял на станции «Тёплые кошары».
На перроне бабульки продавали яблочки, грибочки, домашнюю колбасу,
медовуху и горячие пирожки.
Рядом, привязанная за ограду, паслась белая коза со сломанным левым рогом.

Поскольку свой выигрыш мы прогуляли очень быстро (практически за год), перед нами вновь
остро встал вопрос выживания. Мы — это три сестры-близняшки: Ева, Марта и я — Анги.
Родителей мы почти не знали, они погибли в Альпах, когда нам было по три года.
Вырастила нас старая тётушка Пецци. В её странные рассказы, о нашем древнем роде,
мы не особо верили. Но, так-то — послушать было приятно!

28 апреля, Марта, самая ответственная из самых безответственных нас, посчитала
оставшиеся деньги и сообщила, что пора искать заработок. Ева, зевнув и потянувшись, спросила:
— И что ты предлагаешь? Опять открыть мини-пекарню и снабжать население горелыми тортами?

— Нет, этот номер уже не пройдёт, все знают, что наши торты — ацкая лажа…
Нуууу, можно снова попробовать играть в казино… хотя — нет! Нам же в судебном порядке запретили.
Может, откроем спиритический салон? Гадать станем на Таро… на кофейной гуще… ну — Ицзин, Руны
всякие…со временем научимся… или побьют...

А я, просматривая ленту объявлений, прочла им (так для «разговор поддержать»):

— Вот, кстати: Наследник древнего замка приглашает экстрасенсов, магов, колдунов
для разгадки тайны замка. Проживание и питание за счёт заказчика, оплата по факту…

— Едем! — хором закричали мои сестрички. И мы поехали. Все втроём и с Мартиной
беспородной собакой Бонни (больше всего похожей на гиену, почти «огненную»).
* * *

Традиционно экономя, мы купили один билет на троих (близнецы — это круто),
дорога была живописна, весна — невероятно прекрасна, настроение — «только вперёд!».
Нас встречал шофёр, на высланном за «почтенными магами» нереально крутом
Mercedes-Benz 300SL. Обхождение самое барское! Мы гордо загрузились в авто и помчались
в замок.

Остальные маги, экстрасенсы, колдуны и прочие аферисты уже прибыли на место,
так что мы попали, практически, на великосветский приём. Всё, как положено: дамы в вечерних
туалетах, господа во фраках. Сам хозяин и его жена, те попроще: джинсы, пуловеры,
но ни за что не перепутаешь — кто здесь настоящий аристократ, а кто — ну, сами знаете...
А мы-то ехали без особого расчёта на успех, так что предстали, тоже в «аристократическом»
стиле: затёртые шорты-майки-кроссовки-рюкзачки. Но, это всё детали. Ужин был великолепен,
публика делала вид, что знает назначение всех многочисленных столовых приборов,
хозяин, волнуясь, рассказал местную легенду: «Бла-бла-бла… наш пра-прадедушка, овдовев,
женился повторно, но вскоре после этого, при неизвестных обстоятельствах был
найден в постели мёртвым, а молодая супруга его бесследно исчезла… и вот, с тех пор
в замке неспокойно — привидения (никто, правда, лично не видел, но слышал),
сны тревожные обитателей мучают, и так — по мелочи. Задача ставилась простейшая —
разгадать тайну гибели великого предка, за что и срубить 1 000 000 евро.
(Финальная часть этой речи всех очень вдохновила!)
* * *

Дворецкий (а как вы думали!) сопроводил нас в апартаменты — вполне
достойный, стадионного размера, будуарчик, со всеми полагающимися
излишествами, и удалился, сообщив перед этим, что у каждой кровати ( 10х10 м)
есть кнопка звонка для вызова прислуги. В целом, нам пока всё нравилось.
Особенно Бонни, которая сразу стала грызть изящную ножку антикварного
ломберного столика и никакие угрозы-уговоры на неё подействовать не могли.
Ибо — упорный зверёк.
— Что будем делать дальше? — спросила Марта — Давайте придумаем какую-нибудь
ацкую историю про трагическую гибель местного Pro-Pro-Opa и пути избавления
наследников от навязчивого присутствия инферно.

— Давай, начинай… — поддержала сестрёнку Ева — а мы, с Анги и Бонни,
будем дополнять жуткими деталями и править нестыковочки.

Бонни, услышав своё имя, на миг оторвалась от разгрызания антикварной мебели
и, широко раскрывая зубастую пасть, сказала: «Ага!». Нет, не подумайте, что Бонни
говорящая собака, ничего подобного! Но одно слово ей удаётся с младенчества —
«Ага», и это её единственное приличное качество.
* * *

И Марта начала:
— Короче, дело было так: барон, был старикашка вредный и жадноватый,
посему, молодая супруга, вопреки ожиданиям, не особо купалась в деньгах и
подарках. Ну и по балам они не сильно-то катались, ибо возраст у мужа…и ля-ля-ля,
а тут ещё на хозяйстве появился молодой и пригожий (чёрненький такой, синеглазенький,
рост — метр-девяносто) красавец-конюший. Вот, значит, а баронесса, она к лошадкам
с детства тянулась, ну и по инерции потянулась к этому… скажем — Ульриху,
а он (ясное дело) к ней. Разгорелся у них роман нешуточный и, тут же, план действий
им обоим, практически одновременно, в голову пришёл — старикашку извести. Через годик
траура, кабэ, неожиданно «полюбить» друг-друга, и, на радость всем подданным — Бац!
Свадебка, совет-да-любовь, что говорится… и все счастливы-довольны!
Решили воспользоваться старым надёжным, изысканно-аристократическим, способом —
подтравливать дедушку мышьячком. Но была и ещё одна мелкая проблемка — в лице
детей старого барона от первого брака, близнецов — Карла и Антуанетты.

— Ну, ты прямо имена наших прабабушки и её брата решила сюда приплести? — усомнилась
Ева.
— А что такого? У старого барона, кстати, были действительно сын и дочь,
имена за давностью уже никто не вспомнит, а семейные хроники сообщают,
что молодая супруга выставила их из замка, под предлогом «получения
приличествующего образования в Венском Университете», там вся тогдашняя
элита училась. И дальнейшая судьба их неизвестна, потому как — разные неустройки
начались: война Мировая, банковский кризис, ресентимент, опять же, попёр у народа,
а там и Вторая Мировая, разгром, Нюренбергский процесс — не до них стало.

— Принимается, — сказала я, — Только, как нам этот замок избавлять от того,
чего в нём сроду нет? Вы, случайно, не встретили ещё завывающих по углам привидений?
Если что — я нет, не встречала.

Наша самоотверженная Бонни, неожиданно оторвалась от доедания столика
и утробно, так, страшноватенько завыла — чисто волк сибирский.
Порыв резкого ветра распахнул створки окон, пыльные тяжёлый шторы заколыхались,
как дешёвенький тюль. В окно, с неприветливым карканьем полетели вороны,
и, среди них, неясно-видимая антропоморфная фигура… метра три в высоту,
с дурацкими крыльями… Это «милое» существо, отчихавшись, пророкотало:
— Я — АНГЕЛ НАДЕЖДЫ!

— Ага! — сказала наша Бонни.
— И чё? — сказала Ева.
— Не убивайте нас, пожалуйста, уважаемый Ангел! — дрожа сказала Марта.
— Вы по какому вопросу, камрад? — спросила я.

— Я ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ ПОСЛЕДНЮЮ ВОЛЮ БАРОНА.
НАКОНЕЦ, ДУША ЕГО ОБРЕТЁТ ПОКОЙ. ИБО, ВЫ ТРОЕ — ПОТЕРЯННЫЕ
НАСЛЕДНИКИ ЭТОГО ДРЕВНЕГО РОДА. Я ИСКАЛ ВАС ПО ВСЕМУ МИРУ.
ДОСТОПОЧТИМАЯ МАРТА СОВЕРШЕННО ТОЧНО ВОСПРИЗВЕЛА ВСЮ
ТРАГИЧЕСКУЮ ИСТОРИЮ СЕМЬИ.
ДЕТЕЙ БАРОНА — КАРЛА И АНТУАНЕТТУ, МОЛОДАЯ БАРОНЕССА
ОТПРАВИЛА УЧИТЬСЯ. ОНА ИХ ЛЮБИЛА, КСТАТИ, ПОТОМУ И ПОСЛАЛА
В ВЕНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. А ПОТОМ НАЧАЛИСЬ ВСЕ ЭТИ ВАШИ
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ГЛУПОСТИ И СТРАСТИ. КАРЛ И АНТУАНЕТТА
ПОТЕРЯЛИ ДРУГ-ДРУГА И БОЛЬШЕ НЕ ВСТРЕТИЛИСЬ.
НЫНЕШНИЙ ХОЗЯИН ЗАМКА — ПРАВНУК КАРЛА. НО ВАШ ПРА-ПРАДЕДУШКА НЕ МОГ
УПОКОИТСЯ С МИРОМ, ПОКА НЕ НАШЛИСЬ ВЫ.

Тут грянул, как и полагается, гром! Страшная буря разыгралась, вороны
разорались, Бонни — всё твердила: «Ага! Ага! Ага...»

А потом, Ангел, уже совсем нормальным голосом продолжил:
— Вы — правнучки Антуанетты. Наследницы. Ваша доля наследства
лежит в «Дойче-банке» и состоит она из кучи денег, ценных бумаг и золотых
слитков. Так же, вы имеете права на половину замка и… придержите,
пожалуйста, свою бешенную собаку! Она скоро весь ваш наследный
замок сгрызёт!

Ещё раз бахнул гром и Ангел Надежды (так он, по крайней мере, сам
себя называл) исчез. А на недогрызенном Бонни столике, дымясь, лежал
древний манускрипт — завещание нашего заботливого предка.

Вот такая история. И всё — чистая истинная правда. Не верите — приезжайте
к нам, в старый замок и убедитесь сами.

PS: Бонни не бойтесь, она не кусается.

Тёплый нежный август, с кроткими дождями,
с облаками-птицами, томною рекой,
улыбался ласково и чуть-чуть печально,
и макушки липам золотил тайком.

Зреют разноцветные пики гладиолусов
и кивают астры пышной головой,
отражают солнечность спелые подсолнухи,
пахнет ветер мёдом, пряностью лесной.

Август, милый Август, не спеши, не надо
пусть играет лето  солнечным лучом! — 
прошепчу желание ночью звездопадной,
и звезда доверчиво сядет на плечо.

По мотивам стихотворения Татьяны Кадниковой "Я увольняюсь из этого лета!"
https://stihi.ru/2022/09/21/7367
*

Лето-начальник, не глядя царапает подпись,
в книжке моей трудовой и, вздыхая печально,
пишет: «Отправлена, без содержания, в отпуск,
вместе с ромашками, росами, днями-ночами,
самыми нежными, после июньских дождей,
вместе с июльской жарой, вечным поиском тени,
с велосипедом, несущимся к глупой мечте —
о чём-то светлом, счастливом, нелепом и бренном.»
Ставит печать на странице и номер приказа,
дарит на память семь яблок и липовый мёд.
Я увольняюсь из августа  «с третьего Спаса»...
в осень бреду, с разноцветным её сентябрём.

Иногда случаются такие дни — ты проснулся утром — и плохо всё! И с какой стороны не взгляни
— ты — балбес несчастный, при том — шизо. В зеркало посмотришь, а там — кошмар, 
не пригодный к жизни среди людей (ты и так-то в целом не superstar, но сегодня — просто ещё страшней).
А заглянешь в душу (свою-свою), чтобы там поддержку, возможно, взять, а душа дрожит одна на краю,
явно собирается улетать.
И ведь нет суровых больших причин, вроде всё нормально, всё хорошо... Только так тоскливо, что хоть кричи!
Я кричала, кстати… Лишь кот пришёл.

Когда ты только ещё едешь «туда», это так радостно, так «ожидательно» и загадочно,
конечно — ты же ни разу «там» не был! А «там» —  всё совсем по-другому (лучше и ярче).
«Там» — иные люди, живущие свои иные жизни, и город, да город! Совсем не похожий на твой,
«там» он яркий, праздничный и, наверное, поющий, потому что — как же «там» не петь?
«Там», возможно, море плещется и белоснежный песок или горы, да — горы! Или — озеро…
И ты готов вынести сто сто-часовых перелётов, лишь бы попасть наконец «туда».
И, тайно боясь летать на самолётах, ты (внутри себя) просишь неизвестно кого,
что «если надо разбиться, то... давай на обратном пути, ладно?»

Вечная битва. Насмерть и до конца.
Чёрным драконьим стеклом и калёной сталью.
Если не будет стекла и устанет сталь,
даже тогда биться не перестанем.
Только ни слова правды. На всё забей!
Только ни шагу назад и врагу не верить!
Если не станет драконов —  возьмём коней,
кончатся кони —  единорог в резерве.
Мой Лютокот с Лютоволком готовы в бой
(щас, поедят, поиграют и сразу в битву).
Лучше сдавайся! Я знаю, что ты —  герой,
но перед боем, всё же, прочти молитву.
*
Ночь опустилась на плечи тебе и мне.
Спят Лютокот с Лютоволком. Доспехи сняты.
Завтра сразимся —  перемирие на войне.
Брось ты свой меч… он мешает всегда в кровати.

Сидел дракон Казанский и сердился,
поскольку звать его на полдники не стали,
а он охоч всегда был к эчпочмакам — 
вот сколько выпекут — всё сразу и сожрёт!
Летучего Serpentes злые думы
совсем вогнали в горькие печали
и даже захотелось всё спалить…
Взлететь повыше — жахнуть ацкий пламень!
И грозно проорать: Гори огнём!
Уж было он собрался так и сделать,
уже заправил баки керосином
(чтоб, значит, всё и сразу полыхало,
а так же для успешного полёта),
но тут ему в квартиру позвонили
(по домофону). Голос незнакомый,
но вежливый, хотя со скрытым рыком, 
культурно так отрекомендовался:
мол, я чудесный Барсик, цветом белый,
нет-нет, не котик, именно, что — Барс! 
Простите, что покой Ваш потревожил, 
но мы с супругой ждём Вас нынче в гости,
поскольку Вы — счастливый Символ года,
а у меня, Вы знаете, проблемы — 
все четверо детишек наших милых,
избаловались просто до предела,
и их бы приструнить, да кто посмеет?
Уже и к президенту обращались,
но трусят все, а дети обнаглели!
Сменил Зилант тут срочно гнев на милость
и поспешил пугать детей барсячьих.
Но как увидел крошек по прилёту — 
смягчилось сердце и огонь потух.
Да, честно говоря, и слава Богу!
Зато изрядно стрескал эчпочмаков
(примерно — тонну или даже две).
С тех пор Зилант и Белый Барс сдружились,
особенно на почве «кто здесь главный»,
распределили роли и зарплаты — 
Зилант теперь за этот год в ответе, 
Ак Барс же бережёт очаг семейный
и кормит до отвала Символ года.
Уверена, теперь всё будет классно!

*
Когда-то, давным-давно, булгарам пришлось покинуть свои
исконные земли в Причерноморье и Кавказе, спасаясь от гнёта
Хазарского Каганата. Их приняла щедрая Волжско-Камская земля.
Но булгары пришли сюда не одни — с ними на новые земли
отправились святыни, символы великого народа — Крылатый Змей
Зилант и  Белый Барс.

Зорко смотрит Зилант по всем сторонам, защищает Казань
от любого лиха. Ак Барс бережёт весь Татарстан.
И знаете, они такие красивые!

Говорили с Богом обо всём:
про дела Его и про надежды,
как Он лето прошлое провёл
и как важно брать в расчёт погрешность,
про Его дальнейшие шаги,
про обеспокоенность за наши...
Вдруг вскочил —  Пора мне уходить!
Заболтался я с тобой, Наташа...
И смутившись, в сторону глаза — 
У меня же есть теперь собака...
Знаешь, в Рай подкинул кто-то пса,
маленького. Он под дверью плакал.
Не поверишь, прежде я не знал,
как  любить и ждать  собака может!
Нет меня — тоскует у окна,
для него я — Бог... И я —  хороший.

votre maison qui est si magnifique

Жиль де Брюн
http://litset.ru/publ/29-1-0-76270
С восторгом и нежностью к Автору

Когда умолкнут все лирические песни -
наш Коля свой баян порвёт напополам,
и вымокнет в росе, и бабе в бубен треснет,
и заорёт «Моя! Собесам не отдам!»

Какой уж там собес - Колюню бесы троллят:
то хвалят «Во мужик!», то хают «Ну ты чёрт!»
а пьяный Коля в лес - и бродит там, как хоббит,
в черничнике лежит и бредит горячо.

Уж белочка идёт: зачем ты, дурень, баньку
спалил вчера дотла из удали пустой?
А где отмыть дитё, а где попарить Маньку?
Теперь одна зола... Вставай, иди и строй!

И Николай встаёт подстреленным Растрелли,
упрямо входит в роль, как зодчий Монферран.
и говорит «Ну всё, допили и доели,
поплотничаем, штоль, ни пуха ни пера».

Недели через три готическая мыльня
торчит на страх курям, пугает сонных сов.
А Коля всё горит, мечту знакомит с былью.
и ладит шпиль: «Тре бьян! Се манифик мезон!»

Хмельные мужики стоят и лупят зенки,
но Мане в радость шик: «Ах, Коля, мон амур!»
И белочка шипит, и бесы жмутся к стенке:
«Эх, соскочил мужик, не дался никому!»

Так хочется прохладной тени,
и лучше - рядом с водопадом.
И можно даже в подземелье,
чтоб холодно и мрачновато.
Но Солнце, засидевшись в девках,
грозит сжигающей вендеттой,
мне оставляя лишь полжизни,
хотя, с утра их было девять.
Стреляет вслед очередями
невыносимого накала,
Не верится, что я вначале,
так сильно по нему скучала.

Чашечка с трещиной, котиком и медведем
(из воспоминаний одного кота)


Вчера...или...да - вчера!
Вот что случилось...
Хозяева вернулись с охоты,
они всегда по выходным охотятся,
принесли много ненужного...и мне -
еду! Кушать-кушать-кушать!
Ждал...ждал, ходил рядом, смотрел,
как в кино котик...вздыхал и нежно...
и громко , и всяко - а то - забудут - не дадут!
Надо мне дать! А Хозяйка - А что я
своему Котику купила! - Что-что?
- Это чашечка для тебя - новая - красивая!
Дорогущая! Так давно мечтала! Смотри какая!
И ставит мне чужую чашечку... и там еда!
Нет! Это плохо! Может...это , вообще, не мне?
Нет... Где моя чашечка? Та - моя! С трещиной и
когда всё съешь - там - котик с медведем на дне...
нет - не я и медведь (он так и сидит под
холодильником) - картина такая...любимая моя картина!
Стал нюхать...плохо пахнет...чужая...
Не стал...Вот! Чья эта чашечка - тот пусть и кушает...
И обиделся...и ушёл...и сидел спиной.
Чтоб все...они видели - какие плохие...
И уснул. Потом проснулся...от страшного голода!
Кушать-кушать! Прибежал - а где? Где моя чашечка!
Это...нет...плохо! Хозяйка испугалась - Ты что?
Иди я посмотрю, вдруг ты заболел? -Нет...не пошёл...
Звонила Ветеринару - Котик наш очень болен, не ест...
Да-да-да...нет-нет-нет...а Вы можете приехать?
Ля-ля-ля-ля-ля-ля...когда? ля-ля-ля-ля-ля-ля...хорошо,
последим за ним ещё! - Кто бы за кем следил...
А Хозяин взял меня, отнёс на кухню,
с дальней полки (УРААААА!)
достал мою-мою-мою чашечку...
с котиком и медведем на дне... и с трещиной!
Это моя! Туда мне всё аккуратно высыпал!
Да! И всё...вкусно стало...
я - счастлив! А ту - пусть Хозяйка себе берёт...

Четыре жизни Тигры

Первая жизнь Тигры началась с мамой. С мамой и тремя другими котятами. Жизнь эта была очень
хорошей. Мама вылизывала Тигру и кормила молоком. Потом котята подросли.

И тут началась вторая жизнь Тигры.
Пришли незнакомые люди, долго смотрели на игры котят, брали всех на руки, гладили маму, а потом,
положили Тигру в мягкое одеяльце и унесли с собой. В чужой незнакомый дом, с чужим запахом,
без мамы и братьев, но с большой трёхцветной кошкой… по имени Майор. Тут Тигра и узнала,
что её зовут Тигра. Кошка по имени Майор сначала очень заинтересовалась маленькой Тигрой.
Обнюхала её, потрогала лапой, но потом ушла и легла на диван, чтобы с опаской наблюдать за
новым жильцом. Кошки так всегда себя ведут — наблюдают.
А Тигре было страшно. Она залезла под большую кровать и подумала: «Не стану вылазить!
Буду здесь сидеть и ждать маму!» А мама всё не шла и не шла. Но вылезти всё-таки пришлось.
Вернее, Тигру вытащили из-под кровати новые хозяева. Принесли на кухню (это сейчас Тигра знает
про кухню, а тогда она испугалась — Вдруг сожрут!) и поставили перед миской с кормом.
«Нет, — подумала Тигра — я не стану ничего есть! И пить тоже не стану. Пусть отнесут меня к маме!»
И Тигра опять убежала под кровать. Ночью Тигре стало страшно. И очень-очень одиноко.
Так одиноко, что она заплакала. Пришла большая кошка по имени Майор. Сначала кошка просто сидела
в отдалении и смотрела на Тигру, но потом подошла и легла рядом. Тигра прижалась к её тёплому боку
и заснула.

Утром началась третья жизнь Тигры. Кошки очень умные звери (так, к сведению, если Вы не в курсе),
но память у них недолгая, особенно если кошке по имени Тигра всего полтора месяца. Поэтому Тигра,
проснувшись под кроватью, в след за Майором, поспешила на кухню. Их туда, кстати, звали: «Тигра! Майор!
Кушать!» И Тигра (уже очень голодная) забыв про своё вчерашнее решение ничего не есть и не пить,
с большим аппетитом всё съела и даже добавку съела, вот так!
А потом Тигра обследовала новый дом. Нашла тринадцать удобных мест, где можно спрятаться от всех,
лоток, куда нужно… ну, сами знаете что, диваны и кресло, где можно лежать, четыре окна, много цветов
на подоконниках (цветы её особенно заинтересовали), и ещё кучу игрушек!
«Ничего, — подумала Тигра — здесь тоже хорошо.» И пошла на подоконник, посмотреть
в окно, поваляться на солнышке и, может быть, порыться в цветах — интересно же!

А вечером — уже наступила четвёртая жизнь Тигры. Их с Майором опять покормили.
И люди (теперь они уже новыми не считались) сели на диван (оба-два человека) и стали гладить
Майора и Тигру. И Тигра запела. Громко-громко. И подумала: «Хорошо дома!»

В жаре июня —  белый-белый снег
летит под ветром ласковым, ленивым...
Наш старый тополь, в тёплой седине,
который  день у неба просит ливень.
В коротких снах июневых ночей — 
прогулки с кошкой по соседним крышам,
её рассказ о юном трубаче,
который песни ангелов услышал.
Он по ночам теперь не может спать,
играя с ветром на волшебных трубах.
Ворона здесь строчит стихи в тетрадь,
не зная о наличии Ютуба.
А у стрижей на чердаке гнездо — 
две дочери и сын —   устали за день…
И нам пора — затрепетал восток,
уходит ночь по утренней прохладе.
Прошепчет кошка: «В  лёгких облаках
стрижи следы оставили от крыльев…».

Во сне я знаю — кошка врёт слегка,
не удивляясь, что она заговорила.

Мой бумажный самолётик улетает рано утром.
Он почти, как настоящий: крылья, двигатель и трап.
Он себя считает взрослым, рассудительным и мудрым.
Я стою, курю прощально, и надеюсь, что он прав.
В суете аэропорта,  многолико-многорукой,
я шепчу ему — Останься!  — он качает мне крылом,
говорит —  Пора прощаться, после спишемся в фэйсбуке,
ты не плачь — я просто вырос… и не думай о плохом!
Я киваю, пряча слёзы за затяжкой сигаретной — 
знаю-знаю — самолёту важно небо и простор.
Регистрация, посадка — он взлетает вместе с ветром,
я крещу его украдкой... И ревёт его мотор.

О! Как же мне тебя убить, неистовая Кали!
Все твои руки отпилить и разломать мечи,
и черепа зубами рвать, спалить к чертям сандалии,
и шкуру тигра отобрать и в клочья измельчить!
Намалевать твоё лицо на дартсовской мишени
и дротики в него бросать (желательно в глаза!)
               
… возможно, именно тогда, наступит облегченье.
И я сумею всех простить. И всем «прости» сказать.

Палящее солнце, барханы и чахлые саксаулы — 
встречает Сахара жаром, и воздух горячий всё суше, 
всё больше песка под ногами, и ветер целует в скулы,
а небо — в обнимку со старой забытой дорогой верблюжьей.

Солонго не знает иного: ни солнца, ни неба,  ни доли.
Вся жизнь её — это дорога, вся память — песчаная гонка.
В трёх днях — будет первый оазис — вода и акации вволю.
Но вспомнит Солонго сразу, как здесь родила верблюжонка.

Он был белоснежным и слабым, когда молоко пил —  чмокал,
ему бы остаться с мамой в оазисном нежном уюте.
Пушистый, смешной, тонконогий…  под маминым  белым боком,
ему бы окрепнуть немного... Но в путь торопились люди. 

Не выжил. Взяла Сахара себе белоснежного сына.
Усталые ноги  верблюдов плели вязь следов, словно сутры.
Погонщик назвал это «даром» жестокой бескрайней пустыне…

Солонго плывёт печально — прекрасная, белая... В утро.

«У настоящего путешественника нет определенного плана и намерения куда-либо приехать» 
Лао Цзы.

Родня кота забрать не согласилась — у них евроремонт, а кот дурной.
Вот так и вышло: витязь, кот, кобыла, с драконом местным двинули на бой.
Дня три скакали, с картами сверяясь — всё степь да степь — ни вешек, ни примет.
Короче, всюду Русь одна святая, а где дракон? Следов драконьих нет.
Съев, как и должно, соли многопудно, сносив три пары хромовых сапог,
доехали, в одно седое утро, до камня Алатыря у дорог.
Ну, что тут говорить — вы сами в курсе — какие там начертаны слова,
мол, если вы в процессе трёх экскурсий, помрёте — то никто не виноват.
Был витязь склонен ехать только прямо, кобыла уходила в левизну,
а кот, вообще, орал истошно «Мяяяяууу!» и требовал направо повернуть.
На крики подтянулись старожилы, примчался волк и прилетел дракон,
две Марьи подошли и три Людмилы, кобель приблудный и пяток ворон.
Голосовали — и опять без проку —  ровнёхонько разбились голоса!
Решили строить дом из шлакоблоков, чтоб в нём программный документ писать.
Люд потянулся — всем же интересно, чего орут-то сутки напролёт?
Уже и в доме шлакоблочном тесно, срубили баню, стайку… огород.
Бурлила жизнь — базарчик заработал, засуетились ловкие купцы.
А банным днём назначили субботу, по воскресеньям шли в кино и цирк.
Сварганили и церковку на взгорье — куда без Бога? Поп завёлся вмиг.
Решили называться  — Лукоморье.  
( и даже кот в лоток ходить привык)

* КГП-2024, второй паратур

Дороги, которые никуда не ведут, заводят дальше всего. (Жорж Вольфрам)

У бабушки на полочке диванной —
двенадцать слоников. Их строй непогрешим,
почти сто лет они брели  в саванну,
сквозь летний зной, метельный холод зим.
Летела жизнь: война сменялась миром,
влюблялись дочери, взрослели сыновья,
и разлетались по своим квартирам,
вращался мир, менялась колея…
На лето в дом сдавали скопом внуков,
и каждому досталось по слону.
Мой был последним. Но — первейшим другом
для  льва из плюша с антилопой гну.
И у слонов была стоянка долгой —
три месяца каникул всем даны,
а после — в строй, поскольку чувство долга
звало их в путь. В саванну шли слоны.

Дом опустел. Встречает виновато,
глаза отвёл от нашей седины —
идут гуськом подросшие внучата,
как некогда в саванну шли слоны.

***********************************************
к вопросу о слонах
(часть вторая:)))

Когда слонам наскучило в Сибири,
а до саванны так и не дошли,
они себе избрали бригадира,
и выстроились все в слоновий клин.
«Веди! — Сказали преданно и твёрдо, —
Нам снится речка Мара по ночам.»
Он улыбнулся им нахальной мордой
и хоботом, как горном, промычал.

Лет сорок  слон водил их по пустыне
(весь коллектив ослаб и исхудал),
он тешил обещаньями пустыми —
мол, снимут после классный сериал.
Чем всех достал. Его устали слушать.
Набили морду наглому вруну.
Тут вспомнили слоны про льва из плюша,
а так же,  антилопу, эту... гну.
Их лев свиньёй построил утром ранним.
Шли без надежд особых и речей...
Но к четвергу слоны пришли в саванну!

(Там был короткий путь у гаражей).

*КГП-2024, 1 - 2 тур

Приснился Бог — 
рассказывал о том,
как Он двенадцать лет
прожил котом:
гулял по крышам,
кушал голубей,
и пел ночами
о любви своей,
дразнил с забора
злого кобеля,
надоедало — 
шёл в подвал гулять,
вернувшись в дом,
орал, будил соседей,
как запускали — 
сразу же всё метил.
Все были счастливы,
раз кот домой пришёл.

И видел Бог, 
что это хорошо!

*Дорогу осилит тот, кто идёт в ту сторону. (Сергей Рахман)

Помнишь, как, улетая в созвездие Гончих псов,
ты кричал: «Не вернусь!» —  и в ракету карабкался гордо.
Без следа и причин, в дальнем космосе был готов
навсегда потеряться, чтоб нервы мои перепортить.
А ведь я горевала —  пошла на висках седина!
Вновь  курила по пачке, ночами рыдала на звёзды...
Прострадала два дня! И подумалось: «Чё я одна?
Вот закрашу виски и пойду прогуляюсь на воздух».
Был безумный успех! Не поверишь, в трамвае, в час пик,
мне мужчина в очках так хотел уступить своё место — 
он сидел у окна, рядом с бабкой, и люди впритык — 
не пролез и остался сидеть, но смотрел с интересом.
А потом, на базаре, где я выбирала арбуз,
продавец мелким бесом скакал, улыбался призывно,
говорил: «За тааакие глаза, дарагая, хоть завтра — женюсь!»
И почти не надул! Да ещё подарил чернослива.

Ты теперь понимаешь — какую меня потерял!
Возвращайся давай из далёких собачьих созвездий,
я борща наварю, в суперлиге футбольной — финал.
Я простила тебя...
После вместе куда-нибудь съездим!

* (КГП-2024, второй тур)