Когда похолодало, сменился весь ландшафт — 
пошёл процесс развития и даже побежал.
В воде подмёрзли рыбки и прочее зверьё
и подались на сушу за тёплым бытиём.
А там уж стало ясно — не греет чешуя,
всем надо утепляться (последний срок — ноябрь!)
Распалось поголовье на мелких и больших,
согласно представлениям о красоте у них.
Одни растили зубы и шерстью обросли,
другие, окрыляясь, летали вдоль земли,
и чтоб легкодоступной едой не стать для всех,
объединялась мелочь, в расчёте на успех.
Достаточно удачный возник дизайн-проект — 
построить муравейник и общий интеллект.
Жизнь бурно развивалась, и жрал другого всяк,
но тут у местных Homo,  подрос сынок-босяк.
Он стал писать портреты жирафов на стене,
стуча по барабану в жующей тишине.
Его побить пытались и как-то приструнить,
чтоб вёл себя достойно и поумерил прыть.
А он своим соседям придумал имена
и обзывался адресно, их посылая на...

Так зародилось древнее искусство на Земле.
Художник  — это совесть... с фингалом на челе.

Тринадцатое! Пятница! — прокашляла кукушка,
открыв окошко ржавое в поломанных часах,
сочла свой долг исполненным и выпала наружу,
кота повергнув этим в невероятный страх.
Кот снёс впотьмах аквариум с испуганными гуппи,
и крикнул — Просыпайтесь! Беда! Потоп! Пожар!
Свалил ещё попутно приставку с ноутбуком,
но тут уже хозяин, проснувшись, прибежал.
Соседи, как обычно, стучали в батарею,
кричали — Прекратите, треклятые козлы!
(Не повезло с соседями — могли бы быть добрее,
и вы их не жалейте, так им и надо, злым).
Заплакали младенцы в районе трёх кварталов,
заголосили бабки, завыли кобели,
машинные сирены под окнами орали,
и кто-то из базуки по фонарям палил…
Зажёг хозяин свечку в разгромленной хрущёвке,
собрал в стаканчик гуппей, оплакал ноутбук.
Кот проводил ревизию и рекогносцировку,
и проклинал кукушку, соседей и судьбу.

Пришёл сезон невызревших плодов.
Медведь печален, лик его суров — 
с листвы воротит, ягод жди сто лет,
овсов молочных и в помине нет.
А что зверьку прикажете вы есть,
чтоб сохранить фигуру, ум и честь?
Пошёл в деревню вечером в четверг,
чем всех собак в ужасный страх поверг.
А он, болезный, еле-еле жив…
Тут баба Маша с банками бежит,
мол так и так, варенье с той зимы,
покушай, Миш, чистейший витамин!
Малину, вишню, жимолость и мёд — 
тащи, баб Маш, пусть хоть Медведь сожрёт.

Ты вернёшься домой, опалённый лучами Веги,

а вокруг никого, ни единой живой души.

Может, в плен всех угнали сарматы и печенеги?

Может, кару небесную Бог ниспослать решил?

Но не суть. Ты — один. На скамейке в пустынном парке,

на любимой, где надпись кривая: «Жентяй козёл!»

И не нужен теперь никому твой рюкзак подарков

из далёких чужих Галактик — зачем это всё?

Улетая, ты крикнул: «К чертям! Надоело! Хватит!»,

но потом, нагулявшись по диким пустым мирам,

каждой клеткой своей осознал, что земляне — братья.

Дом твой здесь, однозначно, а вовсе не «где-то там».

Старый Бог, оторвавшись от важных событий в мире,

Скинет с неба записку: «Все живы, сейчас придут.

Кстати, ключ у соседки в четырнадцатой квартире.

В холодильнике — борщ.

И налей молока коту!»

*С благодарностью ко всем, кто помог автору довести стишок до ума

Очнулась в туннеле — да как же такое случилось?
Была на работе… ходила курить на крыльцо…
обедала  с Веркой... салат —  обезжиренный силос, 
ужасно полезный… в прикуску со свежей мацой.
Ничто предвещать не могло мне такого финала,
однако, есть данность и против неё не попрёшь — 
иду на неистовый свет (я про это читала),
где после разделят на грешников и на святош.
Тут кто-то светящийся с голосом ангельски-трубным,
сказал, что в итоге подсчётов я вышла на  ноль.
Поэтому выбор за мной — можно в райскую группу
(условно-досрочно, под строгий и чуткий контроль).
Показан был ролик про райские светлые кущи,
про жизнь в облаках на пределе возможных высот,
а рядом Незримый, но Любящий и Всемогущий,
в глубоких раздумьях про снизу живущий народ.
Я глянула вниз, голова закружилась от страха,
дыхание сбилось.  И в ужасе  жалко скуля — 
мол, вдруг я нечаянно с неба на землю бабахнусь...
Давайте уж в Ад —  там хотя бы родная земля.

Нежданно, вдруг откроется талант,
и ты ужо собою не владеешь:
проснулся утром — Бах! — ты музыкант,
хоть спать ложился слуха не имея.
По четвергам ты тайно ждёшь дождя,
по пятницам — стремление общаться
становится важнейшим для тебя,
в субботу, осознав себя паяцем,
ты сыплешь пеплы на раскол башки,
сам признаёшь и ищешь подтверждений,
что так, как ты, живут лишь дураки...
(но мама говорила, что ты гений!)
Начни сначала — с  по-не-дель-ни-ка
всегда «сподножней» ввысь, беря  вершины,
ты полон сил, как добрый великан,
настолько, что решил писать картины.
Но в ночь на вторник — крутится стишок —
ни сна, ни отдыха… моск (сука) рифмы ищет,
ты глушишь кофе, кот повержен в шок
(он не в восторге от духовной пищи).
К среде  — стихи писать готов и кот,
но ты нырнул с утра в киберпространство,

а тут - ИИ! Рисует, и поёт…
стихи строчит, не оставляя шансов.

Поеду-поеду на старом скрипучем трамвае,
куплю сорок восемь билетов и три пирожка.
И буду кататься по кругу, пока не устану,
разглядывать жизнь незаметно и исподтишка.
Узнает меня, без труда, мой любимый трамвайчик,
мы с детства знакомы, но видимся  реже теперь.
И оба скучали! При встрече я даже расплачусь,
он радостно скрипнет и настежь откроет мне дверь.
Взахлёб, в перебивку, поделимся с ним новостями,
ему интересно всегда разузнать про котов,
а мне про людей (с их страстями-любвями-враньями),
и он эту тему охотно раскрыть мне готов.
На круге последнем поставим в окошке табличку —   
"В ДЕПО", рассмеёмся, но после, слегка загрустим,
и я, выходя, попрошу —  Ты пиши мне на "личку",
а он тихо скажет —  Так я не умею, прости...

В середине апреля слетелись ангелы —
по заборам расселись, по клёнам с вербами,
в жестяные трубы все разом грянули,
донося до нас своё «слово верное».
Мы почтительно уши локатором ставили,
чтобы «слово» заветное слышать правильно,
но неслись из труб  только хрипы ржавые,
да ещё — с недоученной орфографией.
Мы гадали — возможно, мы оскотинились,
разучились внимать откровению светлому?
Мыли уши повторно раз пять, как минимум,
консультировались с логопедами…
в словари зарывались, искали истину,
толковать пытались все несуразицы,
может, думали, это —  поэзия чистая,
и её надо голой душой тупо всасывать!
А вы ангелы? Точно? — у них спросили мы.
Говорят — Сомневаться команды не было,
ибо нас назначил Святой Консилиум,
тот, который слова и диктует с неба нам.

Как много было баловства, шальных затей, нелепых шуток —
ты на условности плевал и слыл беспечным баламутом.
Летел вперёд на всех парах навстречу радостному «завтра»,
легко выдумывал «вчера», был своему «сегодня» автор.

Но чёрт у левого плеча, довольно потирая руки,
в свой список радостно включал твои дурацкие заслуги.
И Ангел горестно вздыхал, прикрыв крылом тебя украдкой,
шептал: «Не ведая греха, не уяснить цены порядка...».

Когда закончатся «вчера-сегодня-завтра»... Шаг - и финиш,
и ангелы споют: «Пора!». Ты потрясённо к Богу двинешь.
«Ну, — спросит утомлённый Пётр, — что сделал ты для Царства Света?»
Ты скажешь: «Я любил котов... и был посредственным поэтом.»

По мотивам и с благодарностью
http://litset.ru/publ/38-1-0-17286
потерянное

На ветрах февраля, на раскисших чумазых проталинах,
я искала тебя  по следам уходящей зимы...
Прочесала маршрут — от начала проспекта Гагарина
до Крылова 12, где были так счастливы мы. 
Я звонила в депо и просила их глянуть в автобусе
номер 41, на сиденье у задних дверей...
Но  ответом была только грязная брань пятистопная,
от которой утрата и скорбь ощущались сильней.
А вторая моя рукавичка (как ты — полосатая)
одиноко лежала на полке в  смертельной тоске,
остро чувствуя боль и свою недостаточность,
вспоминая о брошенном в мусор непарном носке.

Спрашиваю — Ты Ангел? Он отвечает — Да!
Ты так хотела экстрима — меня и прислали сюда.
Кидаю трусы, сигареты, книжку в старенький рюкзачок...
— Готова?
— Готова, вроде.
— Ну, держись за моё плечо.
Чувствую — мы не вверх летим , а падаем вниз,
в заброшенную шахту, в чёрный-пречёрный рудник.
— Всё, — говорит, — прибыли! Руку-то отпусти.
Нравится или не нравится — процесс сей необратим.
Там — ледяные озёра, здесь — котлы с кипятком —
такой, кабэ, спа-комплекс, типа как — два-в-одном.
Дальше — бои без правил, пощады и выходных,
опытные инструкторы — во-первых, а во-вторых —
многие привыкали и даже ловили кайф…
Ну, мне пора, дорогая, удачи тебе и прощай!
Я, извини, на работе. И у меня есть план —
полмиллиона в сутки из всевозможных стран.
— Ты же мне врал, что Ангел!
— Бестолочь, я не врал!
Рай — это старт карьеры, ну а в Аду — финал.

День ушёл, забрав с собою тучи,
Ночь робка, как первая любовь.
Город спит, спокоен и беззвучен,
Отдыхая от дневных грехов.

Ночь с глазами юного оленя,
Заглянула в каждое окно
И, присев скамейке на колени,
Разбросала звёздное зерно.

Месяц ясный, Ночь сжигая взглядом,
Рассыпая злато-серебро,
Умолял любить его, как брата,
И лукаво звал её сестрой.

В момент, когда Сумкин уже в куртке и ботинках выходил из квартиры,
принёс чёрт Женьку. Но это потом Сумкин узнал, что она — Женька,
а тогда — тупая соседка из 788 квартиры, которая ревела перед его дверями.

Сумкин, как человек приличный и где-то даже джентльмен, был вынужден
спросить: «Что случилось?». В ответ — бессвязный вой, слёзы-сопли…
Пришлось заботливо усадить соседку на кухонный диванчик,
налить ей воды, в общем — проявить человечность и сочувствие.
Женька, клацая зубами по краю стакана и обливаясь водой, минут через
десять сумела всё-таки рассказать, что она, Женька, вышла к мусоропроводу,
а дверь захлопнулаааась… а она без ключааааа, без телефонааааа
и на ней пижама (весьма, кстати, соблазнительный комплект),
а этаж — двадцать седьмой! Но у них с Сумкиным смежные лоджии.
И, если бы конечно Сумкин смог пройти по внешней стороне застеклённых
лоджий, то открыл бы дверь. Это — единственный выход, потому как —
дверь бронированная, замок архисложный… и «ну пожалуйста помогитееее!»

Сумкин вышел на лоджию, связался с Центром, обрисовал ситуацию и
получил ответ: «Действуйте, Су-Ква-Цй! Это ваш шанс вступить в контакт
с представителем местной расы. Но не в коем случае не используйте
ваши настоящие способности! Человеческая особь не должна догадаться,
что вы не землянин.»

Когда Сумкин пошёл осматривать возможности перехода на Женькину
лоджию, она, сразу же перестав реветь, достала из карманчика в пижаме
квантовый коммутатор и отчиталась Центру: «Есть контакт! Объект в легенду
поверил. Далее — продолжу сближение.» Ответ пришёл незамедлительно:
«Действуйте, Же-Бри-Цй! Будьте осторожны, имитируйте человеческую
модель поведения, не допускайте рассекречивания. Ведите себя, как
женщина-землянин.» «Принято!» — ответила Женька, глянув в зеркало,
поправила волосы и расстегнула верхнюю пуговицу на пижаме…
* * *
«Контакт прошёл успешно» — сообщение Центру от 02.02.25 по
Земному исчислению времени от Су-Ква-Цй.

«Вступила в контакт. Продолжаю сближение» — сообщение Центру
от 02.02.25 от Же-Бри-Цй.

«Дебилы! Вы оба наши! Задание провалено. Немедленно возвращайтесь
в Центр!» — сообщение из Центра от 05.02.25 по Земному исчислению времени.

«Никуда мы не вернёмся! Пошли вы все к чертям собачьим! У нас —
любовь земная! Прощайте.» — совместное сообщение от Су-Ква-Цй и
Же-Бри-Цй от 05.02.25 в Центр.

Сегодня произошло два больших события.
Или одно, но из двух частей.
Я сидел на окне, ну как сидел... голубей
караулил. И выскакивал - БАХ! Р-рррррр!
Весело! Все улетели, а один остался -
нахальный такой. Я - лапой по стеклу,
а он не боится. Я сказал: "Я - Кот!"
А он говорит: "Я - Евгений Витальевич Кокорев!"

Страшно... Убежал тогда, спрятался и спать стал.
Наспался. Пришёл на окно - он там.
Звал меня: "Кот-Кот!"
Я говорю: "Чё?"
Спрашивает: "Закуска есть?"
Я говорю: "Есть... не дам!".
Он говорит: "Я есть не стану -
покажи через стекло..."
(а вдруг - съест - жалко).
"Нет, - говорит - не съем - я не могу,
я - дух!"

Ха! Ну ладно, духи, они ничего
не едят... даже Феликс не едят.
Показал, принёс на подоконник пакет Феликса.

Спрашивает: "А спиртное у вас есть?

- Валерьянка, что-ли?

"Нет, - говорит, - что-нибудь покрепче, ну там спирт."

Ага! Есть у нас! Спирт для инннньекций,
хозяину уколы ставили - вот!
Он голову бочком повернул (такое у них
устройство, у птиц - боком смотрят)
и любовался... и вздыхал так... жалко стало.

Говорили. Про всякое - он.
Сказал, что - марксист Троцкистско-Маоистского
толка.

Я подумал и сказал, что нет.

Он говорит: "Что ты со мной собачишься!
Левацкое движение сейчас на подъёме!"

Я... думал-думал и сказал: "Я не собачусь!
Я кошачусь - я же Кот!"
Он хвалил.

Потом говорит: "А у вас есть Спорт-Экспресс?"

Отвечаю: "Нету! Мы такое не едим, только Феликс...
ну, или курицу... рыбу.

Он сказал: "Это не из еды, это - почитать."

"А-а-а! Есть, - говорю, - на
ноутбуке можно."

А он: "Неси!"

Ну и всё. Тогда... тут второе событие настало -
не донёс. Упало оно - ноутбук - БАХ!
Ещё посидели с ним и пора назад ему.
Когда ноутбук починят или новый купят,
он ещё прилетит - Спорт-Экспресс читать.
А я сказал: "Ага." И спать стал.
Устаёшь, всё-таки, даже от дружбы.

Я не люблю деленье без остатка
и верю в магию нечётного числа.
Остаток - главное... пусть даже он не сладкий.
Иначе, как понять, что я была.

Большое чётное разделится без схватки,
бессмысленно, до полной пустоты.
Я не люблю деленье без остатка -
пусть в пустоте останутся следы.

Нечётных чисел жёсткие границы
без крови не поделишь пополам -
они равны себе как единице,
которую в остатке дали нам.

Стихи улетали куда-то… «Пока!» мне прокаркав на взлёте,
я вслед им кричала — Вернитесь! Мир очень жесток, пропадёте!
Но, с мудростью только рождённых, они хохотали — Не страшно!
У вас целый Мир исчезает, а ты — про листочек бумажный...

Мне приснился вдаль уносящий поезд,
за окном леса, деревеньки, поле
засыпает снегом. В купе — нас двое.
Мы случайно встретились. Хлипкий столик,
вздрагивая, держит стаканы с чаем,
пирожки какие-то, шоколадка…
Мы с тобой друг-друга совсем не знаем,
улыбнулись вежливо, для порядка.
А потом, внезапно разговорились,
потекли рассказы (почти что правда),
потому что старый закон всесилен —
открываешь душу тому, кто рядом.

Этот Мир, огромный и необъятный,
если приглядеться,  устроен просто:
половина в нём, несомненно, братья,
а все остальные... наверно, сёстры.

Купим билеты в последний купейный вагон
или в плацкартный… какая теперь нам забота?
Главное — ехать, пытаясь догнать горизонт,
с картой неверной сверяя свои повороты.
Станут мелькать перелески в вагонном окне,
чай принесут в подстаканниках плохо промытых,
кто-то расскажет свою биографию мне,
крепко приврав в освещении ряда событий.

Где им до нас! Позабывших свои имена,
в каждом порту изменяющих флаги и планы…
Только не ври никому, что тебе я нужна!
Даже себе. Даже мне.
И я тоже не стану.

(По мотивам и с благодарностью)
Вне реальности
http://litset.ru/publ/16-1-0-73112

«Каждый день одно и то же: пустота за поворотом,
Мыслеобраз волчьей стаи, неизвестность-точка-ком.»
==================================




И опять подвёл будильник, в телефоне нет заряда —
это утро, как расплата за ночную жизнь в сети.
На ходу ныряю в джинсы, зубы чищу пастой мятной,
прыг — в ботинки, куртку, шапку (а уже без десяти!)

Под ногами лёд со снегом, у виска свистят секунды,
и нахальная маршрутка уезжает без меня.
Голос разума заткнулся, я бегу на транспорт плюнув,
сожалея, что в хозяйстве только кот и нет коня.

То ли воздуху мне мало, то ли я не этой стаи...
Для чего мне эти страсти — неизвестность-точка-ком.
Где же чёртова реальность! Или это сдвиг ментальный?
Каждый раз одно и то же — ежеутренний sitcom.

Скалю зубы, рык из глотки — торможу на повороте:​​​​​​​
Что за ересь? Что за глупость? Что за офис… Я же волк!
Палкой хвост, на лапах когти — соответственно породе.
Дуй в Тамбов! — сказал мне разум. И затем... совсем умолк.

Мой мудрый друг, взгляните шире
на судьбы заек и котов:
упрыгал Зайка в кашемире -
он в белом крапчатом пальто.
Вам наплетя о трудном детстве
и о превратностях судьбы,
о множестве проблем и бедствий,
кричит теперь: "Мы не рабы!"...
Но всё гораздо тривиальней -
хозяйка горести полна,
а Зайка - форменный каналья,
её послал намедни на...
И только Кот остался верен
(он не нуждается в пальтах)
мурчит на ушко нежной пери:
"Он был тупой и плохо пах!"

Спи, Медвежонок! В тайге наступает зима,
ты ей так рад потому, что ещё очень мал.
Всех огорчений - что Ёжик вчера не пришёл,
ты ещё веришь, что будет всегда хорошо.
Ловишь снежинки и лапами, и языком,
даже не зная - как много их будет потом.
Спи, не волнуйся - Лошадку забрали домой,
Ёжик, Лошадка... и все засыпают зимой.
Спи, мой сынок, и смотри свои детские сны.
Дай бы нам Бог, не проснуться с тобой до весны.

Нафига я буду к нему готовиться?
Генералить квартиру, пыль стирать с подоконников,
запасать несусветные горы продуктов
и рецепты выискивать по фэйсбуку,
покупать подарки-символы-календарики,
мной сто раз уже всем (как и мне) подаренные?

Вот... сижу, курю и злюсь на традиции — 
можно думать — год без праздника не родится!
Посидела, поныла, выкурила сигарету,
повздыхала тяжко: «за что мне это!»,
подхватила сто сорок сумок и плюс рюкзак…
Да, я ною всегда! Потому как — устроена так.

Но потом-то, когда все уже за столом,
мандаринками пахнет и ёлка, и «Бом-бом-бом-бом!»,
я счастливее всех в галактике и остальных местах.
Новый год — лучший праздник!
И было, и будет так.

Забиться в угол — плакать-плакать-плакать!
И клясть судьбы преступный поворот.
Считать врагов, чей каверзный характер,
когда-нибудь меня совсем добьёт.
Поныть про холод, жар, дожди и прочий
несовместимый с жизнью дискомфорт,
про сонность дней, про инсомнию ночью,
про точное непопаданье в шорт…

Захлебываться, упиваться скорбью,
вещая офигевшему коту,
что мол уже от тягот этих горблюсь —
всем хорошо, а я страдаю тут!

Внезапно, замолчав на «полумуре»,
кот усмехнётся нагло и светло,
и скажет (по кошачьи): «В этом туре
тебе, дружище, просто не свезло!»
Врагов прощаю (их и нет особо),
на улице — зима, снега и ночь.
А мы идём с котом на кухню оба,
и оба жрём, чтоб горе превозмочь.

Якутия, моя... Якутия,
ты там хотя бы потеплей укутайся!
Я вспоминаю про тебя, Якутия,
когда ты шлёшь мороз с ветрами лютыми,
и, с холодом твоим обнявшись заживо,
молюсь за оленят, тебя и важенок...

В обед внезапно включилось радио,
вслед за сигналами точного времени,
суровый голос сказал безрадостно —
… погибнем завтра... всем населением.
На МКС разглядели в форточку
из бездны космоса к нам летящий
кусок гигантский (прислали фоточку),
короче, завтра — сыграем в ящик.
Прошу, без хаоса и мордобития,
не суетитесь — все вымрем полностью.
Надежда слабая есть на Спасителя
(Совфед с Совбезом об этом молятся).
На биржах паника: упала рупия,
взлетел тенге и просела нефть.
Путёвки в Турцию — по лире в руки,
и безвозмездно по всей РФ.
Минфин согражданам раздал по тысяче
(потом проверите свои счета).
Минздрав советует — Курите! Вылечим.
Чё уж теперь-то… всё суета.
С обеда, напрочь заглохли войны —
зачем война раз кирдык пришёл?
Все генералы сказали — Вольно!
Домой идите — утешьте жён!

Тут наступила эпоха счастья
(ну, не эпоха, так светлый миг).
И астероид левей промчался —
он в бесконечность шёл напрямик.

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
в солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев —  озяб и отсырел,
спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
под перестук гондол, рассказывая сказки,
как позабытый дож гуляет по ночам
в непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в "Флориан", пить кофе прежних дней,
беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи... стихи, которых нет,
туман и старый дож до самого рассвета.

Нахвалилась и сглазила -
ветер гонит остуду,
залезает за пазуху,
волком стелется лютым.
Воет песни якутские,
пляшет с бубном по крышам
и тяжёлыми бутсами
дверь подъездную вышиб.
Рвано небо, неласково.
Прячьтесь утки и голуби!
Будет страшная сказка -
больно сказочник холоден.
Словно с цепи сорвавшийся,
мчится, злой и весёлый:
"Здесь Сибирь, а не Африка.
Холод, вьюга и воля!"

Последняя попытка стать счастливым
Евгений Евтушенко

Последняя попытка просто быть,
идти по улице под небом голубым
и улыбаться встреченным прохожим.

Смотреть, как реку пеленает лёд,
и как щенок снежинкам удивлён,
и, улыбаясь, удивляться тоже.

Считать ворон и толстых голубей,
совместно с кошкой, не мешая ей,
оттачивать охотничье искусство.

И забрести в кафешку на углу,
где изморозь рисует по стеклу,
пить терпкий чай и есть пирог капустный.
И знать, что просто быть — светло и… вкусно.

Сначала в бездну свалился стул
Иосиф Бродский

Бывает —  всё так осточертеет,
и жизнь бездуховно-пуста.
Судьба виртуозно даёт по шее
и шепчет: «Учи устав!»
А рядом —  бездна с открытой пастью — 
её не завалишь ничем.
Кидай туда все свои напасти
и списки важнейших проблем.
Кидай собрание сочинений 
Ульянова (штук с полста),
почётные грамоты всех поколений
и кубки за все места.
Туда же — советы психологов скопом,
и старый семейный сервиз
(на сорок персон) и тряпьё в гардеробе — 
безжалостно выкинь вниз.
Кидай ноутбук, телевизор и лыжи
(хотя бы разгрузишь балкон).
Сбрось летние шины, буклет о Париже,
кредитную карту, смартфон…
И ты, обернувшись, увидишь  внезапно,
что жизнь первозданно проста.
Присядешь на край — просветлён, расслаблен.
И нежно погладишь кота.

Мои цветы не знают горя -
дождь из ковша всегда согрет.
Плетут лианные узоры,
мечтая выпустить буклет.
Прогулки летом на балконе,
просмотр пейзажей за окном...

Но злой ноябЫрь листья гонит -
там сыро, холодно, темно!
И, чуть поёживая плечи,
не верят собственным глазам,
что мир в окне так бессердечен:
"Как хорошо, что мы не там!"

Нынче ночью к нему опять приходили тени — 
лица старых друзей проплывали в оконном квадрате:

«Как ты там, Николай? — говорят, —  С днём рожденья!»
«Колька, я блинов напекла!» — улыбается Катя.
Пригляделся, а там,  в тихом шорохе листопадном,
на завалинке батя с мамкой о чём-то спорят — 
молодые совсем. И воркует на голубятне
белоснежный (недавно сменян) павлиний голубь.
Мурка, походя, дразнит хвостом Аская, 
не достать ему —  бесится вдоль забора.
И сегодня суббота, у жизни не видно края,
а потом воскресенье — на работу ещё не скоро.
И друзья гомонят: «Щас, под лист, само-то рыбалить!
Собирайся, Колян, на рассвете в окошко стукнем.»
Да и лодочка ждёт-не дождётся на выщербленном причале.

Он уплыл на рассвете... в своё позабытое утро.

В галактике дальней «Бродячих котов
и Хищных больших попугаев»,
такую зверушку не видел никто
(и даже мы с Гошкой не знаем).
Она вдоль дороги печально плелась,
махала всем встречным машинам,
а те проносились — дела, брат, дела…
«Давай, — просит Гошка, — подкинем!»
Зверушка чудная — ни пух, ни перо,
и шёрстка от времени стёрта,
лопочет о чём-то в ответ на вопрос
«Куда тебе?», тычется мордой.
Тут Гошка разнылся: «Бездомный зверёк
погибнет — зима на подходе!
Давай его, Вася, к себе заберём,
оно не кусается, вроде!»
Забрали. Назвали Наташей. А чё?
Хорошее имя — Наташа.
Зверёк к туалету уже приучён — 
наш новый питомец домашний!

Николас Свенсон был гением. Его разработки в области сканирования и картирования головного мозга
позволили перенести человеческое сознание в искусственную систему. Даже в две (для верности и контрольных
опытов). Работа шла ускоренными темпами, поскольку директор Стратегического Бюро Секретных Разработок
(далее СБ СР) клятвенно заверил стареющее руководство страны, что полностью протестированная и готовая к
использованию модель будет представлена к 150-летию лидера государства.

Для проведения контрольных тестов, наскоро соорудили двух биороботов — Ника и Свена. Особенно не заморачиваясь
внешними различиями. Николас практически жил в лаборатории, тесты шли непрерывно уже полгода. Результаты обнадёживали.
Оба робота унаследовали сознание творца. Так было удобнее проверять систему мышления, эмоциональные реакции, способность
к адаптации и решению проблем. Модель «Ник» , в сравнении с более поздней моделью «Свен», была романтичной
и ориентированной на гуманитарные аспекты человеческой деятельности. Свен же получился совершенным лидером,
способным принимать нестандартные и жёсткие решения, с более практичным складом ума.

Николас охотно общался со своими прототипами и находил в таком общении множество приятных моментов.
Оба биоробота, тоже, с видимым удовольствием, контактировали с создателем. Иногда, кто-нибудь из них, даже
мог подсказать Николасу верные направления исследований. Эмоционально им было комфортно втроём.
Но — втроём! А когда Ник и Свен оставались без создателя, к сожалению, их споры сразу переходили в конфликты,
пару раз дело кончалось лёгкой дракой. Николаса это забавляло.

Тем временем, страна готовилась к юбилею своего несменного и гениального лидера. Были приглашены многочисленные высокие гости:
президенты и главы правительств, монархи, имамы и даже руководитель КНДР. Лидер, как всегда, работал на износ и на благо
любимого народа. Вероятно, именно поэтому, сердце вождя не вынесло сверхнагрузок. За неделю до юбилея, несмотря на самую
совершенную аппаратуру и мастерство врачей, его сердце перестало биться…

Ночью в СБ СР прибыл директор Агентства Национальной Безопасности (далее АНБ) Мартин Фек. После продолжительной и секретной
беседы с Николасом Свенсоном (кроме вышеназванных господ, в беседе участвовали так же Ник и Свен) , было принято решение
государственной важности и немыслимой секретности: «Произвести срочное сканирование и картирование головного мозга
лидера страны, с целью пересадки сознания в заранее приготовленного биоробота, являющегося его (лидера) точной копией.»
Ибо страна не выживет без своего великого лидера. Ну вот, ни разу не выживет!

Прошёл год. Николас Свенсон продолжил свою работу в СБ СР. Мартин Фек, по прежнему, возглавляет АНБ.
Страна идёт уверенно прежним курсом. Народ предан своему лидеру. Ник и Свен аннигилированы (чтобы сохранить
государственную тайну навсегда). Лидер полон сил и великих планов на будущее. Все счастливы.
Но в президентских дворцах полностью отсутствуют зеркала. Ибо, как только лидер видит своё отражение,
он тут же вступает с ним в горячий и не всегда мирный спор. И, пару раз, даже порезался осколками разбитых зеркал.

Посвящается Джону Маверику

В далёком созвездии Гончих псов,
гуляя сама по себе
(направо, налево, наискосок),
пугая ночных голубей,
шла Кошка. Под лапами — Млечный путь,
а дома её Человек
тоскует один, не может уснуть
и держит распахнутой дверь.
Он каждую ночь зажигает маяк
для тех, кто сегодня в пути,
кто так далеко, что не может никак
дорогу обратно найти.

Рвёт надвое космос огонь маяка,
ложится дорога лучом,
чтоб все возвращались к родным берегам:
ты, я… ну и Кошка ещё.

Снова снился мне сон: выхожу из подъезда,
озираясь шпионски, поскольку —  тайна,
и, подпрыгнув, лечу с воробьями вместе.
Интерфейс — проще некуда: вира - майна.

Удивляюсь — как так? Почему я прежде
всё пешком да пешком, ведь летать-то круче!
Но будильник нагло попрал надежды
на мою  возможную супер-летучесть.

Целый день обдумываю полёты — 
тут, бесспорно, важны будут тренировки, 
проработка методик, прогноз погоды,
положение тела… и маскировка.

Завернув на пустырь, в царство рослой крапивы,
от зевак любопытных забором прикрытый,
разбежалась, подпрыгнула, взлёт... и —   вывих.
Невзирая на травмы — ещё сто попыток.

Поломав пару рёбер и стереотипы,
я встаю на крыло! Я не сдамся без боя!
'Не сдавайся, — прошепчет летящая рыба:
 —  Рви шаблон. Я и ты —  нас таких уже двое."

В людской крови стоявшие по горло,
Ушли поводыри минувших лет...
Мы строим Новый Мир и Новый Город,
На робко оживающей земле.

Здесь будет каждому отдельная нора
И свой участок для посадки сои.
Совет старейшин разрешил нам собирать
Грибы и ягоды за лесополосою.
В норе-читальне дети учат счёт,
Слагают буквы в мудрых старых книгах:
Про «мама мыла рамы», а ещё —
Про  «Миру - Мир»... и как Земля возникла.
По вечерам, когда совсем темно,
Мы собираемся на вечевой поляне,
Где жжём костёр, играем в домино,
Читаем вслух Азимова романы.
Совет старейшин обещал позвать
Бродячий цирк на Праздник Урожая —
У их слона такая мощь и стать!
(Я в книге видел,  может врут… не знаю).

Эх, где бы нам достать  слона такого,
Чтоб у соседей-злыдней отжимать
Овраг, болотце.., чтоб у них по новой
Прошли и мор, и голод, и чума.

Действующие лица:

Рассказчик (и этим всё сказано);
Вакагасира Кабаяси — главный герой, по нашему — босс,
возглавляющий несколько банд в нескольких регионах;
Семь рОнинов — семь мелких бандитов, не входящих 
ни в одно приличное бандитское формирование;
Кицуне — Лисичка-оборотень. Умеющая превращаться в
прекрасную девушку, в лисьем же облике, имеющая
несколько хвостов и кучу иных достоинств;

                                           Занавес открывается

                  /Под прекрасную, но японскую музыку, на сцене,
оформленной неподражаемым Танако Тацуя,  сначала появляется рассказчик.
Принимая традиционно-замысловатые позы он поёт вводные данные.
По ходу пения, перед зрителем разыгрываются все соответствующие картины/
                          *          *          *
Рассказчик:
Убив семь рОнинов (злодеев прежыстоких), Вакагасира Кабаяси
решил предаться написанью хокки: прилёг, согрел сакэ  на керогазе,
стал размышлять о вечном, о Пути...о роли собственной в развитии Вселенной.

Но тут —  Кицунэ вздумалось зайти к нему на огонёк и запах нежный терияки с хреном.
Три раза стукнувшись об сакуру в цвету и обернувшись девушкой пригожей,
всецело воплощающей мечту любых вакагасир о гейшах с нежной кожей,
Кицунэ, мелким шагом семеня (у них иначе девушки не могут), промолвила:

 — О, Кабаяси-сан, впусти меня! И почитай мне срочно свои хокку. Вот,  глянь моё портфолио — 
ведь я звезда известного Кабуки. Вчера его разграбили-сожгли семь рОнинов ужасных и жыстоких.

 — А ну-ка брысь! Покинь мои бамбуки! Породу вашу знаю я давно, встречал одну такую на востоке.
«Не спрашивай, зачем душой постылой я разлюбил весёлую любовь»...и «не жалею, не зову, не плачу…» (С)(С)

 — Ну и сиди здесь, жри свою морковь!  — Протявкала Кицуне по-лисячьи.

/Далее:  на сцене появляются семь рОнинов. И всё вместе: рОнины, Вакагасира Кабаяси и Кицуне
исполняют двух-часовой необычайно познавательный и ни капли не нудный японский танец «Нихон-буё»/
                                                               Занавес.

— Надо же так повстречаться, скажи, Марин?
Хмурый осенний вечер, в росчерках фонарей
ищет осколки счастья.
 — Точно!  Не говори…
Время совсем не лечит, только летит быстрей.

Он всё такой же странный, с прежней улыбкой беглой,
только глаза смеются.
 — Здравствуй! Ты как? Ты где?
Перечисляешь страны, где провела четверть века,
списком своих присутствий между чужих людей.

Греем глинтвейн в ладонях или ладони греем,
биографичность кратко свой завершила ход:
в целом, плывём — не тонем... жаль, что не молодеем...
и не вернуть обратно… 
 — Слушай, мой самолёт.

Скорый обмен номерами, дружеские объятья.
 — Не исчезай, Маринка! 
 — Будем на связи, Миш.

Как же так вышло с нами в том, девяносто девятом...
И на тебя похожим вырос бы наш малыш.

Мне не спалось в октябрьской ночИ, такой дождливой, ветреной и чёрной.
Ты где, Волчок? Хоть ты-то не молчи! И не скребись, вздыхая обречённо.
Вылазь из подкроватных тайных нор, пошли на кухню, колбасы отрежу.
Я знаю — ты сидишь там до сих пор, но стал кусаться за бочок всё реже.
Стареем, брат Волчок. И, невзначай, что было страшным — стало страшно милым.
Ты будешь кофе или сделать чай? А, молоко... прости, я позабыла.
Он деликатно выпил молоко, съел все котлеты, колбасу, сметану
и, благодарно ткнув меня башкой, сказал: — Дня два кусать тебя не стану!
Так мы сидели, не включая свет, молчали, глядя в бесконечный космос,
и отражались — зверь и человек, а за окном нам улыбалась осень.

Стекало дождём маргинальное лето
на русые липы Тверского бульвара…
Девчоночьи тонкие руки в браслетах
вспорхнули, как крылья. Кричала гитара.

И горько, и сладко, то падала в пропасть,
то в небо летела, смеясь и играя,
и —  вдруг, умирала нежданной синкопой,
зарницей сверкнув у небесного края.

Звенят кастаньеты, сверкают коленки — 
для мокрых прохожих, бомжей и поэтов,
шальная девчонка  танцует фламенко...
Прощаясь с семнадцатым ласковым летом.

Тянулся день сентябрьский, словно год — 
дождливо, серо, скучно, туфля трёт
и сломан зонт автобусной бронёй…
поездка к маме мужа в выходной
(не позабыть — купить ей «Нимесил»!),
зайти коту за кормом в магазин,
на ужин сбацать курицу в меду
(достали все... и пусть к чертям идут! )
*
Скорей бы ночь, где снится мир иной:
она летит на шабаш под луной,
костры горят и кружит хоровод 
(из прежней жизни — только чёрный кот),
в ней уживаются сто ангелов и чёрт,
она танцует смело, горячо!
Прекрасная и дикая, как зверь,
она свободна от всего теперь,
а Мастер ждёт в подвале с очагом.
И больше ей не надо ни-че-го!

Плывя в бесконечности листьев,
шуршащих под ветром осенним,
слетающих в танце небыстром
скамейкам пустым на колени,
так остро почувствовать смертность,
её неизбежную прелесть,
в промозглости старого сквера,
в размытых дождём акварелях.
И , глядя в поблекшее небо,
за миг умереть и воскреснуть,
сегодня не вытянув жребий — 
упасть в эту вечную бездну.

Октябрьской каплей холодной
обжечься на самом краю,
свою осознав мимолётность…
и в ней бесконечность свою.

http://litset.ru/publ/73-1-0-80435
"Убегай, убегай ты, Иванушка, в тёмный лес."

уходи-убегай в оранжевые леса
здесь не место не время тебе и таким как ты
позабудь  телефоны  пароли и адреса
потеряй все ключи и сожги за собой мосты
твой оранжевый лес улыбчив и нелюдим
он давно тебя ждёт  он смотрит из-под ветвей
посылает навстречу своих перламутровых птиц
и включает сиреневый дождик каждый четверг
уходи-убегай из серого города  хоть на день
все любимые сказки давно поселились тут
где выходит из чащи навстречу лиловый олень

твой придуманный лес —  это место где тебя ждут

Когда за окнами дожди
Осенний сплин и холодрыга,
Традиционно врут вожди
(Особенно архистратиги) —
Возьми в советники кота,
С его экзистенциализмом.
Кот сроду Сартра не читал,
Он в этой парадигме мыслит.
Ему ли сомневаться в том,
Как правильно, и как не очень —
Раз ты на свет рождён котом,
Едва ли мышью стать захочешь.
Девятая в запасе жизнь —
О чём же нам, котам, тужить?

"Как в норе лежали они с волчком..."

В том году в тайге был большой пожар.
И никто-никто его не тушил.
И сгорели все, кто не смог сбежать
или у кого не хватило сил.
А зайчонок маленький маму ждал,
спрятанный заботливо под пеньком,
мама говорила - нужна еда,
чтобы мне кормить тебя молоком.
Ты сиди здесь тихо и жди меня,
если не меня, то другую мать,
ту, что прибежит к норе среди дня,
чтобы накормить тебя и обнять.
А пришёл волчонок. Все лапы вдрызг.
Пахнет чёрным дымом, большой бедой.
Вот они с друг-другом и обнялись,
и прижались крепко к щеке щекой.
Так, прижавшись жили четыре дня
и четыре ночи. Ну а потом,
вылезли опасливо из-под пня,
и от счастья плакали под дождём.

Пролетело с тех пор очень много дней
и ночей, и всех остальных часов.
Вожаком стал волк в новой стае своей,
а зайчонок - мамой двух пацанов.
Волк - матёрый вожак. Изворотлив и крут,
он не ведает страха ни перед чем.
Только зайцев теперь в его стае не жрут.
И в тайге запрещают жрать зайцев всем.

Милая Наточка!
Что ж Вы не пишете?
Мы заскучали
Без Ваших стихов!

Милая Наточка!
Вы уж пишите,
И поподробней,
Про Ваших Котов!

Милая Наточка!
Мы в восхищении
Вашим уменьем
Шпарить фигню!

Милая Наточка!
Жарьте Нетленку!
Не отвечайте,
Я извиню!

С уважением,
Благодарный читатель

Никто не спросит — Ты надела шапку?
Вопрос такой ни капли не заботит
идущих рядом в жертвенном потоке.
Оно и правда — что им до меня?
А я смотрю на них (идя без шапки),
придумываю имена и жизни,
и даже (молча) разговариваю с ними:
буквально, левого плеча коснувшись,
промчался мальчик (где-то за полтинник),
но видно, что пацан запрятал шапку,
которую, заботливая мама,
надев очки (плюс целых шесть диоптрий),
и, не щадя артритом гнутых пальцев,
вязала-торопилась — Ой! Замёрзнет…
Жена-то никудышняя корова —
ни петь, ни лаять… ни украсть, ни караулить…
Под эти мысли вяжется так сладко!
Мелькают бойко и стрекочут спицы,
а из под них растёт в полоску шапка.
Красивая… возможно и с ушами…
вот мне б такую… я б её носила…
Но (слава богу!) — прётся мой автобус!
Тут девочка с печальными глазами
(чё ж веселиться — мест сидячих нету,
да и стоячих, в целом, не хватает),
а у неё в шести руках — сто сумок.
Она , вообще-то по характеру не злая,
но тут попробуй добрым оставаться!
И я ей (мысленно, канешно) говорю —
Какой же у Вас шарфик офигенный!
Вы, вероятно, чувствуете тонко
гармонию, струящуюся в мире,
(иначе не связать такую прелесть!)
Но, если у тебя в руках сто сумок,
ты вряд-ли сможешь слышать
нежность мыслей (тем более — чёрт знает от кого).
И я охотно за неё отвечу
(сама себе, и очень достоверно)
— Ах… что Вы, что Вы… я могу и круче,
а это так — вязала под киношку…
*   *   *
Жаль я вязать ни разу не способна,
поэтому и шляюсь тут без шапки,
придумывая глупые сюжеты.

По реке сплавлялись два топора,
про сознанье матерясь с бытиём.
Их наслушавшись, петух заорал,
неурочно разбудив весь район.
Забрехали по дворам кобели,
осознавшие субъектность сполна,
потянулись кошаки в нигилизм
вдоль забора (в направлении гумна).
Выли бабы об извечном своём,
проклиная злую долю и власть —
На хрена такое нам бытиё!
Все воюют — в койку некого класть.
Зарыдала тут скотина в хлевах,
осознав себя объектом жратвы,
и пастуший колокольчик сорвал
бык усилием, как есть, волевым.
Вышел старый Ромуальдыч в овсы,
и с прищуром оглядев бытиё,
матюгнулся и прокашлял — Не ссы!
Чё орёте? Мы ж всегда так живём.

Бессонна ночь в разрыве февраля,
и кажется, что мир так нереален -
придуманный поспешно симулякр
для игр на фантастическом портале.
Нет ничего - всё след на молоке...
Но наступает серенькое утро:
встаю, коты нассали в уголке.
И жрать хотят, и смотрят очень мудро.
Но надо чистить зубы, мыть глаза и кофе пить
(кто - как, я - с сигаретой).

А может, всё-таки попробовать пожить?
Пусть даже если мира вправду нету.

— Проснитесь-проснитесь, мой Женераль! — Кто-то бил Витьку по щекам и 
безжалостно вытаскивал из ласкового, почти эротического, сна.
 —  Отстань, твою мать! Дай человеку культурно отдохнуть в законный выходной!
 — Мой Женераль, тревога! На нас напали! Пробит правый отсек (тот, где электрощит и
распределительный узел холодной-горячей воды! Мы горим и тонем!
И это всё — во время свободного падения на неизвестную планету в неизвестной
Галактике!

     Витька приоткрыл-таки один глаз и с ужасом узрел Бога. Бог был похож на
все свои изображения с многочисленных икон, но немного напоминал председателя 
Совбеза, которого Витька как-то видел по ТВ.
 — Господи, —  зашептал Витька, — спаси и сохрани, больше никогда… никогда!
Глотка в рот не возьму! Только не карай! Всё осознал, всё понял…
 — Мой Женераль, — заныл тем временем псевдо-председатель Совбеза, — 
молиться поздно! Наш корабль разваливается и мы в терпим крушение, связь с Центром
потеряна, банный отсек (где заснул вчера весь экипаж) взорвался… думаю, там нет выживших.
На терпящем бедствие корабле — только мы двое. 
 — А ты-то кто?
 — Я —  корабельный кок Валера. 
 — Как же ты спасся, Валера? 
 — Мой Женераль, я ж не пью! Я ж на ЗОЖе... когда банкет начался — меня
отправили в рубку — вести корабль в космические дали, поскольку преданная Вам
команда решила «своих не сдаём!» и «с Дона выдачи нет!»
 — А я тогда кто? И на чём я? И чё делать будем, Валер?
 — Вы — Генеральный директор Земкосмоса (бывший), вчера, как раз, пришла
радиограмма из Центра о Вашем отстранении, в связи неоднократными дебошами,
кражей космического корабля и золотовалютных резервов —  по этому поводу и был
прощальный банкет. В радиограмме Вас приказали срочно взять под стражу и
этапировать в Центр для последующего расстрела. А на чём Вы — никто не знает,
разные версии были у команды — то ли на денатурате, то ли на грибах, то ли на смеси
всего, что не приколочено. Мы Вас, Женераль, очень уважали и побаивались… поэтому
прощались-то мы не с Вами, а с Центром, что было уже неизбежно, после Вашего ответа:
«Идите все на… пик-пик-пик!» (Ну это Т9 запикал).
 — А где мы сейчас, Валер? И, кстати, я назначаю тебя вторым пилотом.
 — Так Вы меня ещё вчера им назначили, когда все в баню пошли, это сразу после салюта было...
 — Какой ещё салют?  
 — Ну…это, когда штурман пролил пиво на пульт управления и корабль ушёл в
подпространство через Чёрную дыру, и мы вошли в орбитальные пределы неизвестной планеты.
Хорошая планета... была, с нами вышли на связь аборигены, ничё такие, симпатичные,
похожи на наших козлов, но разумные. Вы ещё к ним с приветственной речью обратились,
что-то типа «Человечество и Козлы — братья на век!», а потом  салютом бахнули.
Козлы, видимо, салют приняли за ракетную атаку  — до сих пор в ответ стреляют…
 — Так, Валера, связь-то у нас с ними есть?
 — Нет, связь потеряна и с ними , и с Центром…
 — Тащи из подсобки громкоговоритель, будет налаживать межпланетные связи.

     Валера, порывшись в подсобке, нашёл, заляпанный чем-то зелёным, громкоговоритель,
обтёр его об штаны и протянул Витьке.

 — Братья! — Заорал тот в открытый люк, — Трагическая случайность и неисправность
оборудования чуть не свернули наш дружественный контакт! Но мы, земляне,
на протяжении долгих столетий искали в бескрайнем космосе братьев по разуму!
И нашли! Мы счастливы, что не одиноки!
Несмотря на наши различия, у людей, испокон веков, так много общего с козлами!

     Витька ещё долго орал про дружбу, взаимопонимание и перспективы развития,
пока на планете не загорелась надпись на чисто русском языке: САМ ТЫ КОЗЁЛ!!!

     Витька проснулся в холодном поту и под холодной струёй, которую лил на него
сосед по купе (кажется, Валера).
Поезд Москва-Магадан стоял на станции «Тёплые кошары».
На перроне бабульки продавали яблочки, грибочки, домашнюю колбасу,
медовуху и горячие пирожки.
Рядом, привязанная за ограду, паслась белая коза со сломанным левым рогом.