Что-то давно я про котов не писала:)))



Ловить котят в машинной мастерской,
таких смешных и безупречно диких,
и гладить, расцарапанной рукой,
их животы и носом в миску тыкать.
Пусть им в кошачьей повезёт судьбе
и девять жизней сложатся удачно!
Я всех бы их оставила себе...
Но где-то человек без кошки плачет.

— Нет-нет и нет! У меня куча дел! Весна, я огород засадила,
кто будет им заниматься? И, кстати, как я брошу сейчас своих
учеников? Мы только-только начали новый раздел «Честность
или правда». И мы договаривались с тобой, что «всё по желанию».
По моему желанию!

— Зоечка, не ори! Ну некому, некому кроме тебя, все в работе,
а тут такой случай интересный — как раз по твоему профилю.
А учеников — на каникулы распустим, вернёшься — продолжишь.
Ты вспомни, тебе же там нравилось! Ты же скучала по «Там»,
помнишь? Плакала, всё просила «хоть одним глазком глянуть —
как там они», помнишь?

— Да помню я… но сейчас очень важно новых до ума довести,
они же ничего здесь не понимают, не знают… депрессия у них,
тоска. А ко мне привязались уже, поверили…

— Зоечка, они здесь не пропадут! А вот «Там» без тебя шансов нуль!
Всё, давай милая, собирайся, в 3:00 по Среднегалактическому времени —
вылет. Вот тебе «Краткая история отношений и основные качества
партнёров». Проштудируй. И знаешь, «Там» тоже весна!

— Так я же, вроде, всё забуду, нет?

— Забудешь, но глубоко в подсознании что-то останется.
*   *   *
— Так! Запишите: время рождения — 3:00. Девочка; вес 3, 700;
без паталогий, коэффициент — 10 баллов! Хорошая девчонка!
Как назовёте дочку, мамочка?

— Зоя. Мы уже и не надеялись с мужем… спасибо, доктор!
Нам её Бог послал...

— Ну а кто же ещё:)))

Позабыв поэзию и прозу,
плюнув даже на раскол в стране,
бросив всех, с утра уйти на остров —
плавать и валяться на спине.
А потом, чтоб прокатился ливень,
мощный ливень, с градом и  грозой,
чтобы жутко стало и красиво…

Мокрым чёртом прибежать домой,
где согревшись кошками и ванной,
с чаем-книжкой-скачаннымкином,
свить гнездо на стареньком диване,
и не думать больше ни о чём.

* для Седьмой пятницы 529 Островной

Растайте все снега! Мне холодно в сугробах.
Помёрзли на реке и утки, и ондатр,
хоть рубят иордань и кормят свежей сдобой,
но стынет полынья, а утки плыть хотят.
И я хочу уплыть на остров жарким летом,
когда ещё мостов к нему не подвели.
Когда ты там один... или с ондатром этим,
а утки гнёзда вьют на тИнистой мели.
Валяясь на спине, искать в июньском небе
зверей из облаков и коршунов считать.
Пусть кончится зима - мне надоели снеги!
И я хочу в июнь... и утки, и ондатр.

* для Седьмой пятницы 529 Островной

Что наша жизнь — нелепая игра!
И ты, поверив вечно врущим звёздам,
рождённый поздним вечером вчера,
так рвался в бой. Теперь молиться поздно...
Горел огнём, мечтал хлебнуть кровей
своих врагов, не зная о расплате
за каждый шаг, за новизну идей,
летел быстрее всех бывалых братьев.

Кричала мать: «Куда ты, дурачок!
Не рвись вперёд — пить кровь моя забота!»
Но ты не слышал, чуя кровоток
сквозь лопухи и всходы огорода.
«Сарынь на кичку!» — рвал пространство крик,
но шпаги не дала природа-дура…
А враг, подлец,  с газетою возник,
и с хищных глаз внимательным прищуром.

Проигран бой… Погиб во цвете дней
младой комар. Без чести и без славы.
Но след остался на пустой стене —
и фиг отмоет враг тот след кровавый.

Родившись комаром, не ведая беды,
влетаешь в чей-то дом (намеренья чисты),
поёшь о красоте закатов и ночей,
и что добра хотел, поскольку не злодей.
Кружишься в темноте — свободен и красив,
в изящных фуэте ты всех высот достиг.
И тут включают свет. Ты думаешь — успех!
Сейчас вручат букет за песни, что ты спел... 
О! Как горька судьба… Как беспощаден мир.
Газетой сверху — Бах!  И финиш.
И — Аминь.

Если вылезли проблемы с написанием шедевров
(про котов вы всех достали и повдоль, и поперёк),
напишите стих про рыбу! Про великий рыбий travel.
Рыба, знаете ли, тоже замечательный зверёк.

Вот плывёт по морю рыба (не простая, а селёдка,
очень крупного размера и огромного ума), 
а на ней — с женой любимой выплывает ихтиолог
и эколог знаменитый, и заядлый нумизмат.

Это всё один и тот же (просто он разносторонний
и продвинутый духовно и морально, как скала)
человек в панаме рыжей, и плывёт себе — не тонет!
Кстати, рыба всем довольна. И жена не подвела.

Он сверяется по карте, отдаёт команды рыбе:
 — Здесь направо, там налево, а потом наискосок.
Рыба преданно кивает и пищит, по-рыбьи хрипло,
что-то, типа: «Задолбали!» и сморкается в платок.

Путешествуют, короче. А на левом побережье,
то-ли бох какой заштатный, то-ли демон в отпуску,
с целью выловить селёдку, удочки расставил спешно,
потому как он и котик жрут по вторникам уху.

Когда решили, что нужно (неизвестно кому) укрупнять ВУЗы,
то университетская научно-техническая база, в большей своей части,
оказалась новому высшему учебному заведению не нужна.
Среди «ненужного» числились и биофаковский виварий,
и крысы. И ещё — младший научный сотрудник  Андрюха Пугачёв.

Ну, потыкался он в разные места и, в конце-концов, принял его,
вместе со всеми крысами, Институт сельского хозяйства Сибирской АН.
Крысы вполне благоприятно пережили переезд и на новом месте продолжили
своё служение науке. Институт этот имел в своих активах огромные
сельско-хозяйственные площади, поэтому располагался за городом в
небольшом научном посёлке Новостройка.

Андрюха и крысы счастливо занялись научной деятельностью
на благо всего региона (а может, и человечества!)  Так прошло семь лет.
И вдруг, как гром среди ясного сельско-хозяйственного неба — новое укрупнение.
Укрупнение новое, а сценарий старый. Ни крысы, ни (теперь уже) старший научный
сотрудник Пугачёв в проект укрупнения не вписываются.
Как ни крути — нет им места в передовом научно-исследовательском секторе.
И решило руководство — Пугачёва — уволить, а крыс — «подвергнуть
уничтожению путём отравления».
Ну, хоть Пугачёва не травить — и то спасибо…

Уж он бился, писал, скандалил, отстаивал и крыс своих, и важность
связанных с ними исследований — но: «Не-не-не! Не надо нам! Сказано — уничтожить,
значит — уничтожить.»

Сам-то Андрюха нашёл себе работу за пределами горячо любимой родины
(и очень даже классную работу), но где — не скажу.
А вот с крысами было сложнее. Ну не мог Андрюха такое позволить!
И в один очень ненастный ноябрьский вечер (да почти что ночь), воспользовавшись
несданным от вивария ключом, проник к своим любимым крысам.
Проник и всех их выпустил на волю!

Крысы сначала оторопели, но будучи зверьками сообразительными,
быстро поняли, что человечество в благодарность за весомый вклад
в науку решило их наградить свободой. Ну они этот дар, разумеется, приняли.
И ушли стройными рядами и колоннами в сторону зернохранилища.

На этом история могла бы закончится: Андрюха при работе, крысы — на воле,
все — счастливы! Но — нет.

Всё дело в том, что белые лабораторные крысы (Rattus norvegicus f. domesticus),
повязавшись с вульгарными амбарными серыми пасюками, дали удивительное
потомство.
Во-первых: дети от такой вязки рождаются чёрные, как смоль,
а во-вторых: малыши унаследовали агрессивный нрав пасюка
(кто не в курсе, пасюк — серая крыса), его наглость и выживаемость,
а от белых — изощрённые мозги и полное отсутствие боязни людей.
Короче, армия чёрных полукровок через пару месяцев стала наводить
ужас на весь научный посёлок.

Хорошо организованными отрядами крысы нападали на любую живность,
их боялись не только кошки и собаки, но и административные органы.
Все ловушки крысы обходили стороной, отраву распознавали и не ели...
Народ прозвал их «пугачёвцы», по имени духовного отца и пребывал в
состоянии перманентного страха и восхищения от лихости зверьков.
И не было сладу с крысиным войском.

Так и пропал бы бы посёлок, но  однажды —  крысы ушли.
Куда? Почему? Зачем? Никто не знал. Говорят, что в зернохранилище
была найдена записка: «Мы ещё вернёмся!».
Но правда это или нет — точно не скажу.

Кицунэ — волшебная дева,
Кицунэ — колдунья лиса,
и ищет с ней встречи охотник,
по всем заповедным лесам.

Прекрасна во всех ипостасях,
искуснее гейши  любой, —
спасёт от меча и от сглаза
Лисички-Кицунэ любовь.
*   *   *
— О чём же ты плачешь, Кицунэ,
одна под холодной Луной?

— О том, что охотник любимый
упёрся к Кицуне другой!

— Вот тварь..................

Соседский мальчик —  Федька-дурачок,
улыбчивый, почти не говорящий
ни слова,  кроме: «баба» и «аф-аф»,
при наших играх в дом — был за собачку...
Он радовался так, что задыхался
от щедрости дворовой ребятни —
вот он играет с ними, он — собачка!
И в этом доме мама есть и папа,
и дети есть, и мама моет рамы,
и варит борщ, и кормит всех борщом,
и даже Федьке (в образе собачки)
дают борща в пластмассовой тарелке:
«Не ешь по-настоящему! Фу! Кака!»
Но он съедал… он был хороший пёсик
и лаял звонко, радостно: «Аф-аф!»
Был детский мир дворовый благодатен
ко всем жильцам игрушечного дома.
Но мы росли. А Федька был собачкой.
Он рвал за домом, рядом с гаражами,
репей и желторотый одуванчик
и приносил «домой» в подарок «маме».
А после  — одуванчиков букеты
дарил всем тётям , проходящим мимо,
и лопотал свои «аф-аф» и «мама»…

Вздыхала бабушка: « Ох, Господи помилуй,
как помереть-то... Феденька беспутный...
кому он нужен... глупый дурачок!»

Я почему-то не люблю букеты...

Ночью беспокойно ржали кони, пёс боялся: то щенком скулил,
то брехал надрывно, обречённо, и повсюду выли кобели.
Утром город покидали крысы — серых спин стремительный поток,
мерзкий, суматошный и когтистый, огрызаясь, из подвалов тёк.
Вся земля дрожала под ногами, море отступило, дно открыв,
выплюнул Везувий дым и пламя, пепла столб из чёртовой дыры.
Сам патриций запрягал повозку, забивали двери в дом рабы,
и густел пропахший серой воздух, и дворцы вставали на дыбы.
Господин кричал мне уезжая: «Оставайся, стереги добро!»
Я молчал, а пёс истошно лаял… Оба понимали —  мы умрём.

«Будь ты проклят, город обречённый!  Задыхайся в серных облаках,
пусть горят твои дворцы, колонны, улицы накроет мёртвый прах.
Боги! Мы придём к вам через пламя, через смерть и горечи потерь —
я и пёс, погибшие рабами… Я и пёс — свободные теперь.

Чёрным одуванчиком причёска,
расклешённых джинсов длинноногость, 
и глаза горели из-под чёлки,
имя превращая в яркий слоган.
Ей свободу  требовали хором
в разных землях —  близких и далёких.
За неё хотелось с миром спорить,
побеждать и погибать в итоге!
Девушки начёсывали кудри,
шили джинсы из холстов картинных,
крашенных в хрущёвских тесных кухнях,
и бюстгальтер больше не носили.
Музыканты посвящали песни,
комсомольцы продавали диски
Леннона с Лед Зеппелином вместе,
несмотря на мусоров и риски.
И встречали, словно космонавта,
новую левацкую икону,
сильно пострадавшую за правду
и за счастье братьев угнетённых.
Нарекали девочек — Анжела,
в знак любви и верности свободе:

«Полторашку девка отсидела!
Слава Богу, отстояли, вроде!»

Дорогие коллеги! Это стихотворение Александра Редичкина наиболее полно
соответствует моему восприятию предстоящего праздника:)))
***********



Опять, как зомби, несу мимозу -
Не внял Создатель моим словам -
Убейте Клару, убейте Розу -
Потомки скажут "спасибо" вам.
Когда положишь конец кошмару?
Скажи мне, Боже, открой секрет.
Убейте Розу, убейте Клару -
Вот вам базука, вот их портрет.

После первой же сессии — выперли...

— Мам, какой из меня технолог?
Знаешь, я ощущаю химию
не в солях и не в кольцах бензола.

На экзамене долго спрашивал
обалдевший доцент Камолов:
— Как вы здесь оказались, Наташа?
И смогли продержаться так долго?

Я ему  —  про судьбу Вант-Гоффа,
а доцент мне:
—  Вернёмся к теме!

Из закона не помню ни слова —
помню Нобелевскую премию...
Не спасли меня важные сведения
о Вант-Гоффе Якобе Хендрике,
как он всю эту муть исследовал,
руки сжёг себе реагентами.

По второму вопросу — Связи
(ну,  валентные, ясное дело).
Я — быка за рога  сразу:

— Очень прочные связи в целом!
— А какой это тип связи?
— Так ведь сходу и не ответишь,
в Аш-два-О всё чертовски сложно,
как с Монтекки и Капулетти.

— Что с задачей?
— Задача адова!
Но почти решена уже:
суть конфликта — в упрямстве атома
и в бессмертной живой душе.
— Что ж… идите и вы себе с Богом.
И размашисто «неуд» в зачётку.

Жизнь бывает порой жестока…
После сессии выперли к чёрту!

По мотивам и с благодарностью
Уютный стих Murrgarita
http://litset.ru/publ/29-1-0-177

В старых часах тихо движется стрелка,
время давно торопиться отвыкло —
в спешке так много проносится мимо
и не заметишь, как жизнь промелькнула.
Время здесь пахнет корицей и кофе,
мудрыми книгами, лампой зелёной,
клетчатым пледом, мастикой паркетной,
вечером зимним, немного мышами…
Старый профессор листает страницы
и улыбается воспоминаньям,
тем, что крадутся под шорох метели.
Тихо! — Прошепчет мышам экономка, —
ешьте свой сыр и колбасные шкурки,
и не пищите! Профессор наш занят,
он круглосуточно слушает время.
Время — такая надёжная штука.
Мыши кивают — мы знаем, мы знаем…
Время, оно бесконечно, как шарфик,
тот, что вы вяжете спицами ловко.
Мыши, поужинав, мирно уходят,
шёпотом споря о бренном и вечном.
Стоит ли спорить? Ведь всё наше «вечно»
сделано из несерьёзного «бренно».
В доме уютном давно это знают —
в старых часах тихо движется стрелка.

Ночной звонок,
Из трубки —  Умер Вова…
И дальше — плач
и оторопь,
и горе.
Ты рушишься в труху,
ты ищешь слово,
пытаешься нащупать ту опору,
которой нет.
Есть только ночь
в разрыве февраля.
Речитативно,
больно,
безутешно
молотишь чушь,
что  «...пухом пусть земля»,
и «я с тобой, я помогу, конечно!»
Она, рыдая — Нашим позвони...
И всё.

Ты куришь, думая:
«А наши — кто они?
И кто тот Вова?»
В списках адресов
и телефонов,
что ты сохранил,
всплывают имена...
но нету Вов.

Ошиблись.
Чья-то смерть в окне прошла,
шепнув — Не в этот раз.
Не до тебя — дела.

Почему же всё так? Потому, что к исходу зимы,
перемёрзший пейзаж нестерпимо мечтает оттаять
и пролиться ручьями из снежных своих пирамид,
дать надежду котам и вернуть перелётные стаи.
Знает, чувствует - рано. И это ещё не весна.
Но к концу февраля устают и мороз, и метели.
Изменяется воздух, его ширина и длина,
вкус и запах, и цвет невесомых его акварелей.

никогда меня не слушай
из моих шальных речей
можно верить лишь союзам
и предлогам но не всем
и не спрашивай совета
а даю так не бери
это всё в порядке бреда
моего во мне внутри
я ни разу не совпала
с предсказанием дождей
с курсом рупии Непала
с предписанием врачей
с положеньями уставов
с циклом праведного сна
с административным правом

не совпала ни хрена

Крик с заснеженной февральской улицы:
 — Выходи на лыжах! Мы внизу!
Собираюсь, скорострельной пулею,
лыжами цепляясь, вниз несусь.
Там Маринка с братом Олегатором — 
оба-двое — в шубах и пимах,
и на лыжах. Снег мерцает матово,
мы идём кататься за дома.
Горка с самодельными трамплинами — 
тут тебе и джампинг и фристайл!
Падаю, порвав об куст штанину — 
«Да почти не видно! Вылезай!»
Все в снегу. Красны, морозом схвачены
щёки и глаза, как у бесят.
Бездна счастья! Страшная удача — 
в минус тридцать в школу нам нельзя!

Слова и музыка народные эльфийские.

Перевод с Синдарина — Кот Неучёный
*

Последний корабль покидал Эльдамар и слёзы солили волну.

В Бессмертные Земли народ уплывал, покинув родную страну.

Их ждёт в Валиноре судьба без потерь, прекрасная, словно мечта.

О чём же ты плачешь, Исилинаэль? Печали навеки оставь!

Твоя красота затмевает Луну, мы молоды сотни веков,

не мы затевали большую войну — не нам проливать на ней кровь.

Но горестно плачет Исилинаэль о хоббите самом родном,

о том, с кем рассталась навеки теперь и сердце пылает огнём.

Луна проскользнула на купол небес, наметив на море тропу —

Беги, возвращайся, Исилинаэль! Он ждёт тебя на берегу!

По лунной тропе через бездну и страх навстречу друг-другу летят

эльфийская дева Исилинаэль и доблестный хоббит Фростхард.
*
Картинка ассоциация от Селены

Может, где-то чудак, в вечно жарких тропических странах,
очень хочет в Сибирь, с опадающей в осень листвой,
чтоб ходить здесь в ушанке, с зонтом, в сапогах и туманах -
не стесняйся - звони! Я готова меняться с тобой.
Ты такого не видел - здесь сыплется золото с веток,
вперемешку с дождями, и запахом скорых снегов,
а суровые белки меняют расцветку жилетов
с ярко рыжего - в серый, поскольку порядок таков.
Ты, возможно, не знал, что бывает прозрачным, как слёзы,
сероватое небо над чёрной, холодной рекой,
а в притихшей тайге - не верблюды, а местные лоси
и подросшие волки, и множество прочих зверьков.
Но никто не боится, народ - караванами в чащу -
грибников больше сосен. Грибы - это местный банан...

А в ответ тишина. Видно, нет чудаков настоящих.
Если нас не считать. Нас, с Котом у ночного окна.

В небеса голубые, глазастые,
тянут клёны зелёные руки,
даже люди - парят, а не шастают,
даже ветер не с Севера - с Юга.

А моё пестротканое счастье,
в ненадёжном соломенном домике,
выбирает режим "настежь"
с рыжей кошкой на подоконнике.

полечу-ка на небо
чтоб ловить ветер в сито
посчитаю все звёзды

позабуду все требы
и прощу все обиды
скопом братьям и сёстрам

улыбнусь виновато
прошепчу — всё в порядке
будет всем по конфетке

будет кот полосатый
лучшим другом собаке
и вороне на ветке

а потом налетавшись
возвращусь на работу
с леденцами в карманах

крылья спрячу за шкафом
и стряхну для народа
в чай  небесную манну

Я стреляю с двух рук
и с плеча, и навскидку, не целясь.
Попадаю не глядя,
вот только совсем не туда!

Я могла бы сразиться в лесу
с сумасшедшим медведем,
только туфель хрустальных
мне никто не дарил никогда.

Я могла бы блистать на балу
и на тыквах кататься.
Я ведь Золушка, всё же!
Хоть все и зовут Робин Гуд.

Просто старая фея,
случайно запутала сказки...
Робин в туфлях хрустальных,
а я, к сожалению, тут.

Он отменным слыл бретером,
дамы взгляд его ловили
и записывали в книжку,
чтоб похвастаться подружкам -
"Он смотрел с такою страстью
и фактически с мольбою,
на мои в веснушках ушки
и на платье голубое..."
А когда входил он в залу,
где вели красотки списки,
(с кем мазурка, с кем другое),
их сердца стучали быстро,
так, что вальсы с ног сбивались,
остальные кавалеры
лишь досадливо вздыхали.
Но в его замёрзшем сердце,
как звезда светилось имя
и одни глаза блистали.
Да и ушки без веснушек
у прекрасной фэйри были.
А какое было платье -
он и вовсе не запомнил
(вроде не было его).

Был ласков кот, приветлив, не гневлив
и жрал не сильно, не был скупердяем,
не крал, не врал, не ныл и не скулил,
но не кичился этим... чтил хозяев.
Молился на ночь, Библию читал,
на Пасху кушал крашеные яйца.
Был, разумеется, гетеросексуал
и патриот, в отличии от зайца.
Имел жену, котят, соседа пса — 
всех уважал (особенно хозяйку),
он даже разу в тапки не нассал!
Но в Рай попал почивший в бозе зайка.

Завтра встану серым утром ранним,
слова никому не пророня,
запрягу кобылу и уеду
в дальние крутые е*еня.

Обнаружив, станете Вы злиться,
грязно обзываясь и кляня.
А потом, Вам станет, станет жалко!
Но кобылу... точно не меня.

Исповедуюсь, как водится,
чтобы заново грешить,
расскажу тебе, бессонница,
сказку под названьем жизнь.
Нет внимательней и вдумчивей
собеседницы в ночи.
Жаль , она без чувства юмора,
жаль, что слушая - молчит.
Но зато до заговения,
до рассветных петухов,
щедро дарит отпущение
длинным перечням грехов.

А буре быть! И парус рвать. И кораблям тонуть.
Горят и плавятся слова —  Спаси же, кто-нибудь!
А Кто-нибудь устал спасать  и вышел покурить,
забив крепчайший самосад  газетных попурри.
Он столько раз уже спасал и отпускал грехи,
врубал маяк, давал сигнал — Плывите, дураки! 
Смывал кровавые следы на белых облаках
потоками святой воды и матом крыл в сердцах,
курил и думал — Да, к чертям послать бы их давно!
И пусть потоп… и аз воздам… и плевелы с зерном…
Но жалко несмышлёных чад... да рыб, зверей и птиц.
Он бросил самокрутку в ад. И вновь решил — спасти.

и сказала донна Анна -
если вы хотите чая,
то налейте воду с крана
в чёрный чайник (запятая)
и поставьте всё на печку.
как вскипит, так заварите,
заварите и попейте...
а ко мне, прошу, не лезьте -
я сегодня выходная -
я и Кот - мы оба вместе!

Он много повидал за прожитые годы,
рождённый так давно в одной из жарких стран.
Тринадцать языков знал попугай Мефодий, 
на каждом мог сказать, что «попка не дурак».
С хозяином порой, когда тот был под мухой,
любил поговорить о море и ветрах,
послушать про бордель, где «эти потаскухи
украли весь хабар, полученный вчера».
Бывало, замолчат и говорить не надо — 
такая близость душ, что ясно всё без слов.
Мефодий  на плече, хозяин с грустным взглядом — 
списали их давно… двух старых моряков.

Сошлись два ветра в дикой схватке — 
непримиримые враги.
Ломали ветви, рвали шапки,
сносили крыши и мозги...
А в ночь затишье. Стало страшно,
темно, тревожно — что потом?
Дрожал во тьме многоэтажной
притихший город за окном.
С утра —  ноябрь. Без проволочек,
внекалендарная зима
тайком белила город ночью:
кусты, деревья и дома.
Холодным колким первым снегом
укутывала горизонт,
и лисы перестали бегать,
сыры воруя у ворон — 
им, огнедышащим, не место
на строгой графике зимы. 
Пришёл песец. Простой и честный. 
Вот и писец! — кивнули мы.

Он учился неважно.  Пел фальшиво дискантом,
математика — тройки, плюс — ошибки в диктантах,
в Житиях и Канонах путал время и место…
В списке Ангелов светлых был помечен как бездарь.
А когда раздавали выпускные доспехи,
получил Светло-серый специальность — сантехник.
Был отправлен на землю — с глаз долой и навечно,
наблюдать, как мельчает прыткий род человечий,
и писать ежедневно эсэмэски с отчётом:
«Врут, бухают, не верят и воруют без счёта...»
В суперважных заботах про него позабыли —
пусть внизу Светло-серый сам печётся о тыле,
а у нас-то Деянья и Глобальные темы,
и Потоп будет новый для апгрейда системы.
На собрании Рая принят единогласно
вариант «...воду включим — да и смоем всех разом.
Не пошло с населеньем, будем новое делать!»
Дуй назад, Светло-серый, топим через неделю!
Он просил об отсрочке, падал в ноги и плакал,
говорил: «Есть надежда! Рано скручивать клапан!»,
но совали бедняге протоколы с печатью,
типа —  хватит, достали, беспредельщики, мать их…
***
Он сорвал к чёрту крылья и заткнул ими сливы.
Светло-серый поверил — есть у нас перспективы.

...и что-то надо оставлять мышам -
им тяжело, им непосильно там!
у них семья, традиции, уют -
они всегда поблизости живут...
довольствуясь неизмеримо малым,
тем, что от нашей трапезы осталось.
доколе будут бедствовать оне!
мысль эта не даёт покоя мне.
зачем творить препоны-мышеловки,
у них же дети, старики, золовки...
как можно спать и есть, и пить вино,
когда мышам такого не дано!
мы - человеки, мы за них в ответе!
а 42* - есть смысл всего на свете.

42* Дуглас Адамс "Автостопом по галактике"

допущена куча ошибок
и что-то из смертных грехов
но кошки накормлены рыбой
и это - мой главный итог
при полном отсутствии лоций
с фальшивой припиской в порту
дырявый кораблик несётся
как-будто его где-то ждут
потеряны парус и вёсла
бинокль и прогнившая сеть
и пропуск для рая отозван
а он продолжает лететь
душа перетёрлась на сгибах
но вспомни мой ласковый бог
что кошки накормлены рыбой
и это - мой главный итог

Собрались и пошли. Все, кто выжил и смог.
Кто не смог, тот остался покорно.
Уходил караван. Без надежд и дорог.
К смутным целям. С запасом попкорна.
Шли, теряя детей. И любимых котов.
С дерзким лозунгом «К счастью и свету!».
Каждый был поводырь. Переживший плей-офф.
И пророк, налагающий «вето».
Кто отстал на пути - источился. Иссяк.
Значит был он не нужен и вреден.
Выживает сильнейший. Всегда было так.
На несущейся в пропасть планете.
Через пару веков или пару эпох,
Слой культурный нарос у обочин.
Видно стало, что тот, кто вчера здесь издох —
Был слабак. И своими замочен.
И кричал промежуточный вождь-поводырь
Про победу над тьмой и врагами.
Но Земля содрогнулась.
Стряхнув их, как пыль.
Ничего не оставив на память.
*

написано сюда: Беспредел - 7, 2-й паратур

Как минимум очень не вовремя, как максимум — небезопасно,
и просто затея бредовая — лететь в Тридевятое царство.
Купив витаминок и крекеры, засунув в рюкзак астролябию,
котов обняла и бестрепетно взлетела над местными хлябями.
Пронзительно скрипнула крыльями, вороны шарахнулись в стороны,
лечу не сказать чтоб стабильно, но — легко, нестандартно и здорово!
Вверху — переменная облачность, внизу — перелески и пахоты,
река с удивлёнными воблами, мне вслед поглядев, тихо ахнула.
Сверяюсь с маршрутными картами — здесь, помнится, нужно направо
(не спутать бы мне Тридевятое с какой-нибудь левой державой).
Навстречу спешат истребители — машу, улыбаясь приветливо,
чтоб сдуру меня не обидели, в запале не сбили ракетами.
Узнали — балда чистокровная! Приметы и метрики сверили,
но так уже — бегло, условно. И дали отбой артиллерии.
Однако вовнутрь не попала. Сказали: домой возвращайся,
победного жди там финала. И сунули ключик на счастье.
Назад направляясь невесело, дождаться финала не чаяла.
А ключик на месяц повесила, чтоб не потерялся случайно.
*

написано сюда: Беспредел - 7, 2-й тур

Обещаю! Завтра (может быть)
утро будет начато с зарядки!
С махов рук и ног, и головы,
стоя, лёжа, сидя и вприсядку,
повороты торса и бедра,
марш-броски отсюда до покоса —
гордый план задуман был вчера,
но сегодня  — неохота просто...

Раны подсохнут, затянутся —  снова в путь.
Выбор Стрельца  — в огне нескончаемой битвы,
мчится кентавр окаянный и не вернуть —
не остановят ни снег и ни чьи молитвы.

Бросит опять с новорожденной хрупкой зимой —
нянчи дитя, свечи жги, вой во тьме кромешной,
переливай из пустого в порожнее страх ночной.
Мы чужаки.
И обнимет неловко... нежно...

слово моё  — зима
сводит с ума холодом
слово моё — тьма
звёзды в песок смолоты
слово моё —  серебро
падает льдом колотым
только ты победил
потому что молчание — золото

— И вот, представляешь, родимся мы снова,
не сразу, конечно, а через столетья.
мир неузнаваем — он странный и клёвый,
но мы, всё забыв, ничего не заметим.
а я, совершенно случайно и глупо,
тебя повстречаю на улице летом:
я буду с какой-то дурацкой подругой,
сама — совершенно дурацкой  при этом.
ты будешь спешить, непременно по делу,
а я буду спрашивать время и дату,
как будто  с планеты другой прилетела,
как будто  мы были знакомы когда-то.
и ты остановишься, чтобы ответить,
отчётливо вспомнив, что так уже было
далёким, неведомым, призрачным летом...

— А ты?
— Я ни разу про нас не забыла.

Дорогие мои ботинки!
Умоляю — поймите правильно, вы старее коня Будённого и страшнее гражданской войны.
А носить вас и ночью-то стыдно! Вы, к тому же,  вовсю протекаете, и скрипите при каждом движении,
так сказать, вы  — позор для страны.
Вон —  стоят, расфуфырившись, новые, красотой затмевая окрестности, и заметьте, они не дырявые,
хоть ныряй —  ни за что не текут.
Но у нас с вами общее прошлое, мы одними живём идеалами. И так много у нас вместе пройдено...
Так что —  новые пусть подождут.

Был понедельник — старт для всех начал, для перемен решительных и смелых.
Октябрь в окне воронами кричал, хозяин брился, кот ничё не делал.
Народ бросал курить, шёл на таран, менял диеты, жён и образ мыслей,
и то, что было хорошо вчера, сегодня не внушало оптимизма.
Жизнь начиналась, словно новый путь, где будут цели, верные до дрожи,
а кот пожрал и вновь решил вздремнуть на полосатом коврике в прихожей.
И был восторг, как в самый первый день, когда из Рая вышли на просторы
октябрьских нив, лесов и деревень, и жить решили честно, без позора.
К обеду разболелась область щёк от непривычки к радостной улыбке,
до четырёх поскалились ещё, без огонька, неискренне и хлипко,
а к вечеру, на круги возвратясь, забили на величие стремлений,
октябрь везде развёз хандру и грязь, и светлые порывы обесценил.
Взяв колбасу, два пива, ките-кет, пришёл хозяин, хмур и измочален,
проснулся кот, сказал ему — Привет!  Погладь меня, а то я тут скучаю.

Мальчик играет в Lego . Строит счастливый город,
где никогда не будет страха, войны и горя.
В городе синеоко смотрится в море небо,
Солнце встаёт с улыбкой ласковой и волшебной.
В городе песни птичьи, белки едят с ладони,
Пёс с полосатой кошкой яблоком кормят пони.
В городе очень добром живы всегда соседи,
в нём все дома цветные, и васильковый ветер.
В парках смеются дети, мамы с улыбкой нежной,
их обнимают папы и нет войны  конечно...
 — Мама, я нам построил самый счастливый город!
Скоро бомбить закончат?
 — Скоро, сыночек, скоро.

Эй, привет! Я вернусь, когда будет конец октября,
станет скучно-дождливо, постучу, тихо дверь отворя -
Можно к Вам? Это я, вы, наверно, забыли меня?
Я сама виновата - пропала, как тать, не звоня.
И ни строчки, ни буквы, ни слуха, ни духа, ни зги,
растворилась в дождях, уводящих в свои четверги,
и следы заросли, и засыпались палой листвой.
Эй...привет, я вернусь!
Я всегда возвращаюсь домой.

Ночной дозор в овсах гуляя,
С двумя котами в поводу,
За всех в ответе —  Он из Рая!
В душистом яблоке. У двух.
*
На конкурс ваших названий
*
Художник Галина Чувиляева

Объявление на столбе:

Пропала девушка. Штейн Белла Генриховна.
2002 года рождения (18 лет)
город N-ск
Вечером, 31 октября 2020 г. ушла из дома и не вернулась.
Приметы: рост 166 см, хрупкого телосложения, волосы светло-русые,
длинные, распущенные, глаза серые, родинка на левой щеке.
Была одета в костюм «мёртвой невесты».

Просим сообщать любую информацию на телефон горячей линии:
7 ХХХ ХХХ ХХ ХХ

Из протоколов допросов:

… со слов матери, Штейн Ларисы Давыдовны, девушка собиралась провести вечер со
студенческой группой, отмечающей Хэллоуин в ночь с 31.10. на 01.11.2020 г. В связи с чем,
была одета в костюм, так называемой, «мёртвой невесты». В 20:30 она попрощалась с матерью,
пообещав звонить и вернуться до 24:00. Штей Л.Д. сообщила следствию, что отношения с дочерью
у неё были доверительные и близкие. Ссор не случалось.
* * *

… мы расстались с Ларисой год назад, но отношения у нас дружеские. Белла часто бывала у меня,
на съёмной квартире, прошлым летом, мы вместе с ней ездили в Германию к моим родственникам.
В тот вечер, примерно часов в десять, Белла заходила ко мне. Но меня дома не было. У Беллы был
свой ключ. Видимо, она не стала дожидаться моего прихода и оставила записку. (текст прилагается).
С моих слов записано верно. Штейн Генрих Францевич. 05.11.2020г.
* * *

… мы с группой договорились встречаться в общаге, там немного погудеть и пойти гулять по
ночному праздничному городу. Я пригласил Беллу. Мы знакомы с ней по семинару герменевтики,
который ведёт её отец, Штейн Генрих Францевич. Наши отношения носили чисто дружеский характер.
Возможно, Белла считала иначе, но повода так думать я ей не давал. Она пришла в районе девяти вечера,
наряженная в костюм «мёртвой невесты», но долго не задержалась, ей не понравилось… она там
никого, кроме меня, не знала… и ещё — Ирка (Бакина Ирина, студентка из нашей группы) тоже была в
таком костюме. Белка (так её звал отец, ну и все друзья) психанула и убежала.
Больше в тот вечер и ночь мы не встречались.
* * *

... пригласила меня на Хэллоуин к третьему курсу. У неё был роман с Захаром (Захар
Маричев, студент 3 курса филфака NГУ). Договаривались встретиться у меня и вместе пойти
в общагу. Где-то, в половине девятого, Белка позвонила, но я отказалась от приглашения,
потому что заболела (горло, температура) и осталась дома. Мы договорились, что она будет мне
звонить, если что-то интересное случиться, но я заснула и телефон не слышала. И сейчас я очень
переживаю за неё. Мы подруги с первого класса… самые близкие. Нас так и звали в школе:
«Белка и её Вера».
**************************************

Мне жалко маму. Но, иногда, я её ненавижу! После ухода отца, весь наш мир перевернулся.
Мы были такие классные, умные, шутливые… мы были вместе. И не было на свете родителей лучше моих!
Но однажды, я пришла из школы в другой дом. Мама сидела на кухне с застывшим взглядом и сигаретой,
рядом стояла бутылка вина, почти уже пустая. «Папа решил пожить отдельно...» — сказала она и заплакала.
Из ироничной и ласковой, мама, постепенно превратилась в замученную тётку с тоской в глазах, кучей
обид на окружающий мир и списком претензий ко мне. Даже гости, столь частые раньше, больше к нам не
ходили. И моя лучшая подружка Верка старалась не появляться, когда мама была дома, наверное, не могла вынести
её тяжёлый, исполненный тоски, взгляд. Если они сталкивались, то Верка, быстро пискнув: «Здравствуйте,
Лариса Давыдовна», убегала. Мама же, только нехотя кивала ей в ответ. Самой частой фразой, обращённой
в мой адрес, стало: «Вылитый папочка!»
Вот и сегодня, она пришла с работы в своём (теперь) обычном настроении. А когда увидела меня в
карнавальном костюме «мёртвой невесты», то монотонное ворчание про всё на свете, резко перешло на визг:
«В таком виде ты никуда не пойдёшь! Ты выглядишь, как потрёпанная проститутка! К этому ты стремишься?
Вся в отца! Ты решила притащить мне сюда в подоле, так вот, даже не мечтай — пойдёшь к своему любимому папаше!
Вы с ним — одного поля ягоды!»
Я подхватила куртку и ботинки и выскочила в подъезд. Спускаясь, позвонила Верке. Она, оказывается,
прилично разболелась и со мной пойти на Хэллоуин не могла. Жаль. Очень жаль! Всё-таки не часто
первокурсниц берут на тусовку старшие. Ладно. Зато я буду целый вечер ( ну и ночь) с Захаром!
Мы вместе придумали свои костюмы: я — мёртвая невеста, а он — Виктор.
В общаге у третьего курса, дым стоял коромыслом. По коридорам бегали ведьмы, зомбаки, привидения —
короче, настоящий Хэллоуин! Народ уже поддал и веселье царило адское. Парень в костюме оборотня
(еле стоящий на ногах) привёл меня в комнату, где был самый центр праздника. Гремела музыка, вся «нечистая сила»
веселилась, но одна пара танцевала посреди комнаты, не обращая внимания на общий разгул.
Было темно и очень накурено. Поэтому я никак не могла найти Захара, пока кто-то из «мертвецов»
не крикнул: «Захар! Хорош сосаться! Давайте вмажем и на плэнер!»
Одна из «ведьм» включила свет и я его увидела. Мой Захар… мой Виктор… целовался с… «мёртвой невестой»!
Даже при включенном свете, пара не разомкнула объятий и продолжала танцевать без музыки.
«Оборотень», который меня привёл, заржал: «Захар, ты сегодня — звезда! Тут к тебе ещё одна «невеста»!
Может поделишься?»
Захар, нехотя, оторвался от девицы и подошёл ко мне.
— О! Привет, Белка! Я думал ты уже не придёшь, а где подружка?
По моим щекам текли слёзы и я ничего не могла сказать, ну… вот… ничего.
— Так, что тут у нас за плачущее детство? В чём дело? Мы взрослые люди,
свободные, между прочим, чё ревём?
Он попытался меня обнять, но я оттолкнула его руку и ринулась к дверям. Я бежала мимо
веселящихся «чертей», поддатых развесёлых «ведьмочек», кривляющихся «зомби»,
и в след мне неслись крики и улюлюканье: «Держи её, держи!» Захар выскочил за мной.
На пороге общаги догнал и, схватив за руку, зашептал: «Ну-у-у, малышка, хватит дуться!
Это же всё ерунда — шутки, не обижайся!»
Я вырвала руку и пошагала в сторону проспекта.
«Ну и чёрт с тобой! — заорал Захар, — и передай своему папочке, что я тебе не нянька,
поняла? Вали давай отсюда!»
Слёзы текли и не хотели останавливаться. Я достала телефон, набрала папу.
Нет ответа. Как всегда, телефон на вибрации, и он ничего не слышит. Пишет там, наверное,
свои умные статьи по герменевтике или слушает старые музыкальные группы (он любит
60-70 десятые годы, а дальше, по его мнению — началась деградация рока).
Пойду к нему, маме позвоню — скажу — ночую у отца. Домой идти — сил нет и
желания тоже. А папа… он такой… он мой, он поймёт, скажет: «Бельчонок, жизнь
гнусна, но интересна. Просто надо найти точку обзора и всё встанет на свои места.»
Перед подъездом, ещё раз набрала его номер — бесполезно! Наверное, сидит в наушниках,
а может его и дома нет. Открыла дверь своим ключом. Точно — нет дома.
Это даже хорошо. Я пока успокоюсь, умоюсь (смотреть страшно — зомбаки разбегутся в ужасе),
чаю заварю… Но папа всё не шёл и не шёл. Ясно — у него тоже праздник. Наверное, с дядей
Сашей сидят в любимом баре и спорят о судьбах русской литературы. Смешные!
Бар совсем рядом, схожу на ним, заодно и прогуляюсь. На случай, если он вернётся в моё
отсутствие нацарапала записку: «Пап, я ждала с десяти и щас вернусь, ночевать останусь у тебя. Белка»

В замке заскрежетал ключ. Дверь распахнулась и в квартиру ввалилась пара, страстно
срывая одежду с себя и друг друга.
«Боже… что тут делает Верка? Откуда она здесь… а горло? А температура? Папа!»
Да, это были они. Моя лучшая подруга Вера и мой самый любимый, самый классный папа
на свете….
Я скакала по ступеням, а он кричал мне вслед: «Белла, вернись! Нам давно надо объясниться!
Белка, ты ведь уже не маленькая, вернись, поговорим! Белка!»

Но я бежала в никуда и в нигде. Чтобы никогда уже не возвращаться в Хэллоуин. Никогда.

Среди ночи по морде крылом —  Просыпайся, Петров!
А Петров со вчерашнего вечера «нездоров»,
он с прорабом, Серёгой Козленко, сцепился за все дела,
правду-матку ему прямо в глаз, и вообще — послал.
Но  потом — замирились, сходили ещё за одной,
и Козленко сказал, засыпая — Пойдёшь,  дверь прикрой...
А Петрову до дома пришлось на своих двоих
по продрогшему городу, хорошо, что хоть дождь утих.

И Петров, во сне, говорит — Ты кто? Ты откуда пацан?
Снизу, што-ли? Чё, снова сорвало кран?
А Крылатый ему отвечает — Пошли, Петров!
Я не снизу, а сверху. И нам с тобой не до снов.
На верху полный аут —  утеряны вера и суть,
и послали меня за тобой, так что — не обессудь.

— Ну пойдём, раз такая беда,  —  говорит Петров —
только толку с меня сегодня, как с нищих святых даров.
Поискал в темноте носки — не найти никак,
ладно — брюки надел и на голое тело пиджак.
А Крылатый Петрова за шкирку схватил и — вверх,
выше крыш, выше крана на стройке и выше небесных сфер.
Прилетели. А там — нестерпимый стерильный свет,
чистота небывалая: белый кафель, дубовый паркет.

Тут Крылатый Петрову сказал — Хватит, Петь, дурковать!
Без тебя как без рук… и утрачена благодать,
на воротах — прорыв, и полезли из всех щелей
непотребные черти  без совести, чести, души и очередей.
На квартальном собрании Рая решили тебя призвать.
Становись на ворота. Ты ж, всё-таки, Пётр... твою мать.
*
Художник Валентин Любаров

Видишь — осень шлёт туманы, моросящие дожди,
прелым запахом дурманит, под ногами шелестит,
в поредевших перелесках тают нити паутин,
в лужах, выложенный смальтой, улетает птичий клин,
на скамейках в старом парке, как монетки —  слёзы лип,
мокрый ворон что-то каркнул, тихо перейдя на всхлип.
И река молчит печально, неприветлива, черна  —
нет ни лодки, ни причала, ни моста… В те времена,
где смеялся тёплый вечер после солнечного дня.
В легкокрылую  беспечность...
В ту, где ты любил меня.

ты устал, простыл и просто злой,
может быть, поссорился с женой
или дождь уже четвёртый день,
а кругом тоска и хренотень…
но встречает коша у дверей
и орёт: корми меня скорей!
а потом, легко взлетев на стол,
говорит — погладь, раз уж завёл!
бухнувшись в раскрытый ноутбук,
в важный текст вставляет кучу букв,
но глядит нахально и светло...
гладишь кошу — и проходит злость,
и теплеет слева под ребром,
там , где сердце, коша, мир и дом.

*
Художник Галина Чувиляева