* * *
Ночь. В квартире свет потушен.
Тишина.
Стол да стул. Кушетка в плюше
У окна.

Там в задумчивости смутен
Силуэт.
По каплюшке, по минуте
В дом – рассвет.

Без дурмана, без обмана,
А пьяна,
Отчитала полромана –
Влюблена.

Ночь добавила морщинку
На лицо.
Кабы не был тот мужчинка
Подлецом…

Ну да бог с ним. Память стынет –
Всё в былом.
Не о том бы надо ныне,
Не о том.

Вон как клёны золотятся
На луче.
Утро. Впору засмеяться –
А зачем?

Пальцем по щеке… Как сыро
На сухом!
Полдень.
Женщина.
Квартира…
Охо-хо!

* * *
Ну что с того, что он сказал:
«Не буду куклой ротозеям!»

…Пришли, как в выставочный зал,
Под своды ветхого музея –
В его холодную избу,
Где пахло хвоей и свечами.
Стояли, закусив губу,
С глазами полными печали.
Из красно-белого тряпья
Гримаска постная желтела,
И каждый думал: «Там не я.
Моё пока упруго тело.
Мне до холодного одра
Ещё…»
Оркестр привычно грянул –
И каждый понял вдруг: пора!
В последний раз на «куклу» глянул…

И потянулась чередой
Толпа за неказистым гробом,
За чьей-то личною бедой,
За ним – не важным, не особым.
Тропинкой, что вилась дугой
К почти забытому погосту,
Шагали, гнулись под пургой,
Трамбуя снежные заносы.
У ямы, где земли куски
Разнились с белизною снега,
Сморкались в белые платки,
Сопели, молча глядя в небо.
И застучали о кумач
Земли оледенелой комья…

А был ли стон? А был ли плач?
Не помню…
Да и не о том я.

* * *
Сурьмы размазывая грязь,
О горьком – о своём о чём-то
Беззвучно плакала девчонка,
Слезинок мутных не стыдясь.

Холерной известью бледна,
Сухие плечики сутуля,
На старом охромевшем стуле
Она сидела у окна.

Бордовой кляксой сургуча,
Густым потёком шоколада
По ранту губ текла помада –
Как по подсвечнику свеча.

Была пронзительна и зла
В тот заполошный вечер вьюга –
Стучала и рвалась упруго
Она в тугую гладь стекла.

Окну выковывал мороз
Мудрёной вязи оперенье…
И всё ж в узорном обрамленье
Осталось личико из слёз.

И вплоть до самого утра
Из нитей снежного капрона,
Венчала лоб её корона
Из молодого серебра.

Зима доигрывала роль,
Устали льды о стёкла звякать,
К чему же королеве плакать,
Когда уже в пути король.

* * *
Меня остаться не просили,
Мне визу выдали молчком –
С печатью, с подписью-крючком…
А сердце дёрнулось толчком:
- Не отдавай меня, Россия!

Не отдавай меня, Россия,
Ни южным знойным берегам,
Ни мегаполисам спесивым,
Ни пряникам, ни батогам…
Не отдавай меня, Россия!

Дожди уныло моросили,
Свет фар сырую тьму пронзал.
Трамвай мой мчался на вокзал –
Я, как молитву, повторял:
- Не отдавай меня, Россия…

И в такт выстукивал трамвай:
- Неот-давай!
Неот-давай!

1998 г.

* * *
Гудела улица-труба,
Зима унынием звучала.
Казалось, на ветру качало
Домов слепые короба.

И голой веткой-пятернёй
Клён колотил по звонкой раме,
Висела темень над дворами
Густою, вязкой пеленой;

И, аплодируя, с петель
Рвались настойчиво калитки,
Следов причудливые нитки
Надёжно прятала метель.

В невидимую щель окна
Она иглу свою вдевала –
Окно ознобом обдавало,
Преддверьем затяжного сна.

И налипал на стёкла лёд,
В ночи отсверкивая лаком…
Весь мир уснул.
И только кот
Не спал и плакал.
Плакал, плакал...

1998 г.

* * *
На ветру машут вслед, будто флагами,
Заполошные кроны берёз.
Мы с тобою разлуку наплакали –
Почему же расстались без слёз.

На щеке твоей, будто дробинкою,
Дождь фальшивую метит слезу.
И мне кажутся рельсы тропинками,
По которым я боль увезу.

Нет ни жеста, ни вскрика, ни шёпота –
Всё до горечи скучно, и всё ж
Равнодушием грудь не заштопана,
И в неё бьёт дробинами дождь...

Вот размытым сырым изваянием,
Встала ты у худого куста.
Ну, хотя бы всплакни на прощание,
Ну, хотя бы…
Рвануло состав.

…Путь тоски провода разлинеили,
Встали в ряд истуканы-столбы.
От неё ли бегу я, за нею ли –
Всё равно не уйду от судьбы.

2011 г.

ШЕРИФА МНЕ! ШЕРИФА!

Сцена погружена в темноту. Часы бьют полночь и слышен мощный храп. В темноте вспыхивает спичка, затем зажигается настольная лампа и освещает небольшую прикроватную тумбочку, односпальную кровать спинкой к залу и девушку-медсестру, дежурящую в ночь. Взяв с тумбочки книгу, девушка усаживается в кресло и приступает к чтению. Одновременно звучит жуткая музыка триллера. На её фоне здесь и далее Диктор будет комментировать всё, что читает девушка.


ДИКТОР. «Часы пробили полночь.
– Пора, – сказал Томми и легонько подтолкнул Джейн к парадному. – Ты хорошо помнишь, что тебе необходимо сделать? Она устало кивнула. Всё было просчитано заранее: Джейн поднимется по узкой скрипучей лестнице. Стараясь не шуметь, отомкнёт знакомую дверь и осторожно, чтобы не разбудить Его, достанет из сумочки…»

ГОЛОС С КРОВАТИ. Утку! Сестра, достань мне утку!

Со вздохом девушка откладывает книгу и с медицинской уткой идёт к постели больного. Слышно журчание, затем девушка возвращается к креслу и снова усаживается за чтение.

ДИКТОР. «…достанет из сумочки ключ и, отомкнув дверь его спальни, неслышно войдёт. Измученный и больной, он, конечно же, не сразу услышит её прихода. Он пробудится от тяжёлого сна лишь тогда, когда она уже почти приблизится к его постели. С трудом разомкнув воспалённые веки, он хрипло скажет…»

ГОЛОС С КРОВАТИ. Утку принеси мне, сестра!

Девушка вздрагивает, со вздохом откладывает книгу и идёт к больному. Журчание. Девушка возвращается к креслу и берётся за книгу.


ДЕВУШКА. Разомкнёт воспалённые веки… воспалённые веки… (Ищет в книге нужное место).

ДИКТОР. «…воспалённые веки и хрипло скажет:
– Джейн, это ты?
– Я, – как можно спокойнее промолвит она. – Как ты себя чувствуешь, дорогой?
Он ничего не ответит и снова впадёт в тяжёлое, липкое забытьё. И тогда она начнёт действовать. Неслышно она приблизится к спящему, возьмёт с постели огромную пуховую…»

ГОЛОС С КРОВАТИ. Утку! Уточку мне, сестра!

Девушка отшвыривает книгу и бежит к больному. Журчание, быстро возвращается и в нетерпении принимается за чтение.

ДИКТОР. «…возьмёт с постели огромную пуховую подушку и накроет ею лицо больного. Ослабевший и измученный, он не будет долго сопротивляться и уже через минуту, конвульсивно дёрнувшись, затихнет навсегда. Тогда она позвонит по телефону и вызовет полицию. Шерифу она скажет, что, придя домой, обнаружила его уже мёртвым. А наутро они с Томми откроют газету и по поводу случившегося прочтут очередную газетную…»

ГОЛОС С КРОВАТИ. Утку! Сестра, утку давай!

Девушка в гневе вскакивает. Глаза у неё безумные.

ДЕВУШКА. Утку тебе?! А перьев в бок ты не хочешь?!


ДЕВУШКА (продолжая душить). Как ты себя чувствуешь, дорогой? – спросит она его! Но он ничего не ответит на это, он впадёт в тяжёлое, липкое забытьё! Ослабевший и измученный, он не будет долго сопротивляться! Конвульсивно дёрнувшись, он затихнет навсегда!..



ДЕВУШКА. Шерифа мне! Шерифа!!!

* * *
Когда в свою чернильную пастель
Ночь ненадолго город обмакнула,
Вздохнула и спружинила постель,
И женщину изящно изогнула.

Постель по краю рюшами цвела,
И первоснежьем пахло от подушек…
А женщина разделась и легла
На этот первоснег, на эти рюши.

И было ей не до изяществ, нет,
Её не тяготило освещенье,
Ни то, как у постели в восхищенье
Стоял, как перед таинством, Поэт.

А он стоял до ломоты в спине
Подобьем лампы мощного накала,
И всё смотрел, как вниз по простыне
Её нога с бедра во тьму стекала.

…А женщине постель была мала,
Она ногой толкала одеяло.
Не от томленья женского толкала –
В двенадцать ночи женщина… спала.

2005 г.

* * *
Была нам брачным ложем трын-трава,
А одеялом – утренняя зорька.
Тому свидетель филин да сова,
Да сосны, что всю ночь кричали:
- Горько!

В ту ночь в обоих нас немела речь,
Бесстыдно звёзды любовались нами,
И ниспадали ткани с белых плеч,
И ты в меня бросалась, словно в пламя.

С ночных вышин снижались облака –
От звёзд тугим туманом укрывали…
Два сердца, два горячих костерка
Костром единым жарко полыхали.

Казалось нам, что обнажался лес,
Что, как и мы, луна была нагая.
В постели травяной в страну чудес
Мы плыли, от любви изнемогая;

И падали друг в друга. И в повтор
Нам предрассветно звонко птицы пели.
…И все не гас,
И всё пылал костёр,
В котором мы, нетленные, горели.

2010 г.

* * *
Строкою залатаю боль –
Что под ребром саднит и ноет,
Пусть будет только на Любовь
Болеть оно, моё «больное».
Пусть даже выжжет грудь дотла,
Пусть горло сдавит до задыха,
Я буду знать: она была,
Любовь как праздник и как лихо;
Жила, не пряталась в тени,
В мирах обманных не блуждала –
Высокой музыке сродни
С тоской дралась и побеждала;
И, будто вбитая скобой
В тугую грудь (пускай коряво),
Мне говорила: «Я – Любовь,
Любовь болеть имеет право» …
Я даже от неё вдали,
Где в звёздный час тускнеет вера,
Шептал: «Боли во мне, боли,
Коль ты не блажь и не химера!»

…Судьбу прошу я: «Награди,
Меня ещё раз этой болью –
С поклоном встречу, с хлебосольем,
Скажу: «Входи, Любовь, входи!»

2021 г.

* * *
В губы спелые впиться бы, втиснуться,
Всё, что выболел – в сердце вшепнуть…
Но под платьем сиренево-ситцевым
Не вздымается смуглая грудь.

Всё, казалось бы, было налажено,
Всё надёжно (хоть шли наугад).
Что же ныне ты так напомаженно,
Так надушенно рвёшься в закат?

У пруда, на версту соловьистого,
Слишком жгучий к тебе интерес.
О любви будет шёпот насвистывать,
Налегая на звонкую эС.

И тропою вечернею волглою
От домашней светлинки во мрак
Ты идёшь, не святая, не долгая,
Под залистанный ветром ивняк.

И когда не по сердца велению
Замигают глаза и соврут –
Знай, что именно это мгновение
В свою воду впечатает пруд.

Не из мести и не в наказание
Отражать будет он вновь и вновь
Всем влюблённым сердцам в назидание:
Как рядиться в Любовь нелюбовь.

2012 г.

* * *
Скучный дождь моросил, моросил –
Город вымок и ждал перемены…
Ломким светом ночного такси
Чуть царапнуло тусклые стены.
Вот и всё. Упакован баул.
И – отдельно – еда на дорогу.
Плащ и зонтик…
Я к двери шагнул –
И внезапно застыл у порога.

…Кто сказал «Уходя, уходи»,
Кто он был, умник правильный этот?
Оглянулся ль, когда позади
Смутен профиль её силуэта?
Подвела ль в ту минуту нога,
У порога дверного споткнулась?
Нет, не я – боль, что мне дорога,
В ту минуту назад оглянулась.

Как же хрупко сидела Она,
Тень её тишиною кричала –
И судила уход тишина,
В нём, постыдном, меня уличала.
За окном надрывалось такси,
Клён окно беззастенчиво лапал,
И не в городе дождь моросил –
Он в душе моей крапал и крапал.

…Нет, я смыслу, отнюдь, не слуга.
Пусть друзья назовут это бредом –
Той, что стала стократ дорога,
Я сказал: «Знаешь… я не поеду».

2011 г.

* * *
О чём твой вздох, зашторенный балкон –
Не обо мне ли этот шорох скучный?
…Лежу с гитарой, никому не нужный,
Рассеянно верчу тугим колкОм.

Мы оба с ней расстроены. Но чем?
Быть может, тем, что звук наш искалечен?
Что нами наш мотив ещё не встречен
Средь сотен тысяч музыкальных тем?

Что тих аккорд и мал диапазон,
Что звукоряд наш строго ограничен?
Тугому уху более привычен
Автомобильный уличный клаксон.

Настроиться ли нам на суету:
Кричать побольше, а шептать поменьше?
По ломким душам бацать сумасшедше –
И не звучать,
И засыхать в быту…

Полощет ветер штору у лица,
Мы оба в коме –
Гулки наши души…
Ну, где вы, восприимчивые уши!
Ну, где вы, музыкальные сердца!

1997 г.

* * *
В этот день маме
исполнилось бы 96 лет…
12 лет назад её не стало.

Из изморози – в прозелень,
Из прозелени – в синь…
Ах, мамин край берёзовый,
Край ёлок и осин!

И из дорожной полночи,
Как в молодой загул,
В рассвет хмельной и солнечный
С подножки я шагнул.

Ах, мамочка-кудесница,
Родная, выручай!
Построй-ка в детство лестницу –
В тот позабытый чай.

Дождёмся вместе вечера
Для радости и слёз,
Пусть капает с подсвечника
По капле талый воск.

За встречу стукнем чарками,
Прильнём нутром к нутру,
И над тремя огарками
Забудемся к утру.

Чтоб встать светло и розово
И окунуться в май…
Ах, брянский край берёзовый,
Еловый мамин край!

2012 г.

* * *
Гуще тени у подворотен –
День последние краски сжёг.
Но не гаснет окно напротив,
И в квадрат, что от лампы жёлт,
Будто дева с холста – нагая –
Бросив взгляд на оконный створ,
Входит женщина молодая,
И мерцает сквозь прорезь штор.

Мне на радость ли, на погибель –
Встала к зеркалу не спеша,
Повернулась спиной в прогибе…
Боже, как она хороша!
В каждом жесте её – сиянье
(От окна до окна – пунктир).
Дышит Женщиной мирозданье,
Полон ею мой звёздный мир.

…Гаснут тени у подворотен,
Лишь маячит моя в окне.
Опустело окно напротив –
Пустота и печаль во мне.

2021 г.

* * *
Любовь…Что есть она – не растолкую,
Подвластны ей и господин, и раб.
…Под елью на снегу глухарь токует,
В истоме весь – от клюва и до лап,
До жженья в подреберье, до задыха.
И током – словно током поражён,
Всей мощью горловой часами он
Зовёт свою глухачку глухариху.
Есть на любовь у памяти зарубы…
Уже спешит к избраннику она,
Чтобы друг друга вылюбить до дна,
Жалея, что Господь не дал им губы.

В густых лугах, вдали от поселений,
Из жарких глоток выдирая боль,
Как ссадину, как шок, свою любовь,
Задрав рога, трубят в зарю олени.
О, зов любви! Он зовов всех сильнее,
Ему верны и старцы, и юнцы…
И бьются, бьются дО крови бойцы,
От запаха подруги сатанея.
Победу возвещая в трубном звуке,
Он к важенке идёт. Ну а она
Склоняется пред ним, восхищена,
Жалея, что Господь не дал ей руки.

В солёно-голубых морских глубинах,
Где воды, словно небо, высоки,
Рыб молодых и старых косяки
Бьют плавниками в поисках любимых.
И как в цветном сентиментальном фильме,
В котором все герои влюблены,
Круша телами синеву волны,
Ликуют сумасшедшие дельфины.
Им море хочется хвостами шлёпать,
И в нём торить друг другу колею.
Они молчат, крича любовь свою,
Жалея, что Господь не дал им шёпот.

…Зачем же мы Творцу неблагодарны?
Все три великих силы есть у нас,
И всё же в ночь любви, в высокий час
О как бываем мы элементарны.

Когда в порыве сладкого дурмана
В постель с тобою падаю любя,
Мне не хватает губ – любить тебя,
Рук не хватает, чтоб любить тебя,
И даже крика-шёпота мне мало.

2012 г.

* * *
…В час, когда безлюдно на земле
И луна бокаста и округла,
В небесах обуглено и смугло –
Женщина нагая на метле.

Как же он манящ, её полёт!
Глянул в высь – застыл заворожённо:
Женщину увидеть обнаженной,
На тебя глядящую с высот?!

На губах от страха загорчит,
Саданёт под сердце до мурашек…
- Мастер, Мастер! – женщина кричит,
Крик печален, гулок и размашист.

И когда падёт ночной покров,
И луна холерная поблёкнет,
За горою, как орлиный клёкот,
Растворится и угаснет зов.

И в последний раз ночная высь
Озарится вдруг звездой падучей…
Я бегу к той самой, к горной круче…
- Маргарита, где же ты?
Верни-ись!

2010 г.

* * *
Ночь узорные сны вышивала, и лунным напёрстком
Помогала игле через тело тянуть волокно.
Там, где жилки внахлёст, будто два голубых перекрёстка,
Билась хрупкая мысль, и крутилось цветное кино.

Высь с землёю срасталась – в единое две половинки,
И твердела вода в океанах подобьем стекла;
И в груди, мельтеша и взрываясь, гудели кровинки,
И с хлопком из лопаток вставали два белых крыла.

…И летела душа, ни дыханья, ни плоти не чуя,
И из лунной криницы серебряной влаги пила.
Плоть пружинами мышц ожидала обмана и чуда,
Волшебства и иллюзий желала она и… спала.

А душа всё летела. Всё дальше, всё выше летела,
И несли её к солнцу два белых, два острых крыла…
Ну а плоть в предвкушении радостном чуда хотела,
Волшебства и иллюзий желала она и… спала.

А когда первым жарким костром полыхнуло от солнца –
Встрепенулась душа и в обратный отправилась путь.
Обняла она солнечный луч и проникла в оконце –
В деревянное тело, в пустую, в безликую грудь.

…Задрожали ресницы, и вскинулись влажные веки,
И столкнулись зрачки с заоконным привычным панно.
Всполошилась, вскричала, забилась тоска в Человеке –
Понял он: чуда нет, до конца докрутилось кино.

Скрипнул он позвонками и сел. Надо встать и одеться.
Сунул голову в майку, и ногу в штанину продел…
Будет много ненужной работы сегодня для сердца,
А для тела – бессчётное множество будничных дел.

2001 г.

* * *
Как туго – словно тетива –
Твой лиф застёжкой хитрой стянут.
Я шёл к тебе…
К чему слова –
Трудиться руки не устанут.
И им не надоест кружить
В плену тончайшего капрона.

…И ложе музыкой пружин
Аккомпанировало стону;
И вёл ладонь я от плеча
К холму, что жарко исцелован –
И до красна, до горяча
Рукой тот путь был отшлифован.
С шальным рассудком набекрень,
В тебя бросался, как на дыбу –
И падал в тень и в полутень
Тугих ложбинок и изгибов.
На самой жаркой из минут,
Казалось мне, терял сознанье;
Казалось, в белых одеяньях
Мне нежность ангелы поют.
Тянул я руки к ним в мольбе,
Творил высокую молитву…

И как на праздник, как на битву
Всё шёл к тебе,
Всё шёл к тебе.

2011 г.

* * *
Какое восхищенье видеть Вас!..
Любимая, Вы всё в себя вместили:
Надменный полонез и быстрый вальс,
И каблучковый перестук кадрили.

…Слегка воздушным платьем шелестя,
Пленяя совершенством пируэта,
Вы вводите в озноб полушутя,
Лукаво оставляя без ответа
Восторг и домогание руки,
Мой шаг нетерпеливый по паркету,
И лёгкий флирт, рассудку вопреки…
Но ушко Ваше, чуткое к секрету,
Ответит тотчас алой вспышкой щёк
На мой нескромный возглас восхищенья…

В трёхчетвертной ритмический отсчёт
Вплетается моё стихотворенье.
Наперекор пылающим щекам,
Скрипач танцует пальцами по грифу,
И музыкальным следуя шагам,
В изящный пируэт кладу я рифму.
И мне неважно – в полонез ли, в вальс
Вы входите в своём упругом шаге...
Навеки - на балу и на бумаге -
Моё перо запечатлело Вас!

2000 г.

* * *
Вы думаете, умер я? Ошиблись –
Для плоти свежевырытый окоп.
Всего на миг душа и тело сшиблись
И разошлись:
Дух – в небо,
Тело – в гроб.

Вы думаете - всё.
А я пылинкой
Взлетел, чтоб замереть у потолка;
Чтоб посмотреть: а хороши ль поминки,
И сколько вы налили в мой стакан.

Не надо ни напыщенного слога,
Ни скорбных и сочувственных гримас –
Вы ешьте, пейте, смейтесь, ради бога,
Я здесь, я с вами, я смотрю на вас.

В молчанье я смотрю, кого сегодня
Собрал сюда мой поминальный стол…
Вот этот, с бородой, мне должен сотню –
Брал на неделю и забыл про долг.

А тот божится, что он был мне другом,
Что он скорбит по мне, как по отцу.
При жизни он не раз был мною руган
И даже бит. Не верьте подлецу.

А это кто?
Не разберу, не вижу –
Плафоны зала отражает плешь…
Узнал его я. Был я им унижен.
Молчи. Не лги. Возьми кутью и ешь.

А эта ритуал блюла особо
(Поднаторела, видимо, она) –
Тайком зевая, плакала у гроба,
Да и теперь слезлива и пьяна.

Но… стойте!
Кто, нетраурно одетый,
У входа мнётся где-то позади?
Уйдите все и дайте стул поэту –
Пришёл мой друг.
Входи, поэт!
Входи!

1998 г.

* * *
Ударились судьбою о судьбу –
И разошлись дорогами шальными.
Мы жили праздно, празднично… А ныне
Вдруг оказалось: петлями стальными
Прикованы друг к другу, как к столбу.

…По вечерам, когда багров закат,
И звёзды мне помигивают сизо,
Я наблюдаю, свесившись с карниза:
Как весел город, ливнями облизан,
Как скучен женщин вялый променад;

А там, за далью, за горбами крыш
В раздумный час – я это знаю точно –
Повёрнута тоской на полуночье,
Таинственно тиха, как многоточье,
Ты к моему окну лицом стоишь.

Уже лилово отпылал закат,
И небу ночь разгладила морщины.
Ты смотришь из окна, как без причины
Внизу туда-сюда снуют мужчины,
Привычный довершая променад.

…И горечь, не подвластную уму –
Ни ангелу, ни Богу, ни Мессии,
И никакой иной фантомной силе –
Мы оба в эту ночь с лихвой вкусили
И вскрикнули.
И у себя спросили:
- Ну, почему...

2011 г.

* * *
Лишь падёт из поднебесья
Тьма морозная,
И погасятся в квартирах
Окна жёлтые –
Вновь по городам и весям
Ночью звёздною
Полетят над сонным миром
Чьи-то шёпоты;
Полетят пока непрочные
И шаткие
По большим снегам, по льдинам,
По беззвучице;
Еле слышные, порочные
И жаркие.
Если слить их воедино –
«Шшшшшш…» получится.

…Звук летит. Он на рассвете
Разрастается.
Шшорох, шшелест, шшум…
Так ветер
Начинается.

2011 г.

* * *
Эмаль давно истёрлась у звонка,
И, ручку двери дёргая, рука
Уже устала – ты не открываешь.
Ты думала, шутя я, не всерьёз…
Зачем тогда этаж в бутонах роз,
И весь порог в их лепестках?
А знаешь…

А знаешь, ты отчасти, но права.
Сначала были лёгкие слова,
Скамейки да сиреневые ночи.
Но знал ли, что придёт такой рассвет,
Когда, и телом и душой согрет,
Вдруг лифт возненавижу я.
А хочешь…

А хочешь, душу дьяволу продам,
Чтоб стать моложе мне не по годам,
Чтоб, сердце обернув в стихи и песни,
Мне имя славить доброе твоё,
И ночи – те, где были мы вдвоём
Так неразумно счастливы.
А если…

А если будет так же дверь молчать,
В неё звонить я буду и стучать,
Пока открыть её ты не захочешь.
Неужто ты молчанием права
И всё, что было, – лёгкие слова?
Не верю. Нет, не верю я!
А впрочем…

2012 г.

* * *
Там, где Смерть хозяйка, а не гостья,
Молчаливы травы и кусты.

…Соловей распелся на погосте,
Рассыпая звон на полверсты.
Были в этих высвистах и трелях
Жизнь такая и такой размах,
Что, казалось, под могильной прелью
Шевелились мёртвые в гробах.
Им вчера привычны были трубы,
Плач родни и скорбная толпа,
А сегодня страшно и безгубо
Щерились улыбкой черепа.

…Пела и нащёлкивала птаха,
Спугивая с веток вороньё,
И казалось, что над властью праха,
Торжествуя, жизнь берёт своё.
Кровью алой по костям скелетов
Снова разливалась теплота…
Грустно, что в концерте том нелепом
Были сплошь лежачие места.
Но никто в партер местА не клянчил,
И в глазницы не просил он слёз.

…И ворвался в утро одуванчик –
Сквозь плиту могильную пророс.

2016 г.

* * *
Порыву гнева слепо подчинясь,
Лишь им одним лицо своё корёжа,
Я хлопнул дверью, уходя, и всё же
Уже в вагоне, сам с собой борясь,
Вдруг осознал, как ненасытна страсть:
Чем дальше от тебя – тем ты дороже.

Вагон в чужие нёс меня ветра,
В чужой рассвет и в облака чужие.
В груди мертвело всё, но были живы
Сирени куст, скамейка у двора,
А с ними всё, чем оба дорожили.

На полке лёжа, теребил матрас –
Вминал бугры, наглаживая вату,
И, ощущая всё острей утрату,
Казалось мне, что тереблю сейчас
Всё то, что мною ласкано не раз,
Поглажено – и через миг измято.

Я всё порвал…
А мне хотелось рвать
Подушку, что гримасами кукожил,
Бугры матраса, впившиеся в кожу…
Я боль порву, но сердцу не соврать.
И наша допотопная кровать
Теперь уже казалась царским ложем.

…Бледнели фонари, редела тьма.
Как много передумал я в вагоне!
Дождём и ветром встречен на перроне,
Сквозь мутные дворы, через дома,
Обид взаимных руша терема,
Я возвращался в страхе и поклоне.

Любовь, что тяжелее тяжких нош
Я нёс тебе обратно – нёс и гнулся.
Жгли боль и стыд, что сдался я, что сдулся;
Змеёй язык покусывала ложь…
Я дверь открыл, сказал: «Ты знаешь, – дождь.
Проклятый дождь!
Я… за зонтом вернулся».

2012 г.

1

В серые лужи, в грустные лужи свалилось небо,
Упало и замерло, тёмное и испуганное.
Лужи дождю рукоплещут, а он всё плещет…
А улица дождь прихлёбывает,
А улица дождь никак не распробует.

Припев: Дождь, белобрысый дождь,
Сеткою – на дома.
Серую площадь
Косо, наощупь
Мокрой ладошкой трогает.

2

Строгою мамой в окно пригрозили тучи,
А небо мне белым зигзагом тревожно подмигивало.
Точно странички клёны листву листали,
Серьёзный, как математика,
Мой дом изучал дождя голубую грамматику.

Припев:

3

Окно распахнуть - как в карман, руку в дождь засунуть,
С гулом ворвётся сырой, полосатый воздух;
Лизать языком влажный ветер в прохладные щёки
И быть непривычно одиноким,
Смеяться и, всё-таки, быть одиноким…

Припев: Дождь, белобрысый дождь,
Сеткою – на дома.
Серую площадь
Косо, наощупь
Мокрой ладошкой трогает,
Мокрой ладошкой трогает,
Мокрой ладошкой трогает…
Тро-га-ет…

* * *
Шесть пуговиц халата –
Шесть маленьких замков...

- Мне так сегодня надо,
Давай, без лишних слов.
Давай, без всяких страхов,
Без женской чепухи,
Ведь это же не плаха,
Ведь это же – стихи.
Иди!
Горят объятья...
Иди!
Глаза горят...
Труднее – если платье,
Легко – когда халат.
Во мне огня в избытке
И страсти через край,
Любить тебя мне – пытка,
Так не упрямься, дай!
Дай, вызволю из муки,
Дай, вылечу тоску...
Но отчего же руки
Твои летят к виску?
Ну что не приголубишь,
Ведь вижу: во хмелю...
А может, ты не любишь?
Не любишь?

- Не люблю.

1968 г.

* * *
Не замести, не замести
Тропинок талых скудной вьюге.
Прости!
Прости меня!
Прости,
Что мы не знали друг о друге,
Когда в стремительном пути
Мы были на сто вёрст моложе,
И я не смог тебя найти
Ни в час дождя,
Ни в день погожий.
Из дома выйдя в полутьме,
Я дверью-скрипкою пиликнул,
Тебя в вечерней кутерьме
Я не узнал и не окликнул;
О плащ твой тёрся рукавом,
Трясясь в полуденном трамвае,
Ни беглым взглядом, ни кивком
В тебе Тебя не признавая;
Под неуютную свечу
Душой о душу я елозил,
По незнакомому плечу
Рукой скользил, как по занозе –
И знал, непрочные мосты
Из жарких тел сооружая,
Что это всё не Ты, не Ты –
Что в эту ночь со мной ч у ж а я…

…Так в полудрёме, в полусне
Леплю я память из мгновений.
А вьюга кружит, кружит снег,
Но он на старте, день весенний.
И вьюге зиму не спасти,
Ей ни к чему её услуги…
А я шепчу тебе: прости,
Что мы не знали друг о друге!

2006 г.

* * *
В лесу осеннем важен каждый скрип.
Мох у сосны свернулся сенбернаром,
И шляпкой цвета южного загара
Сквозь влажный хворост рвётся к жизни гриб.
Здесь вздох и кашель – всё имеет вес.
Ждёт, затаившись, эхо восклицанья,
И крик «Ау!» – в насмешку, порицаньем
Мгновенно передразнивает лес.
И как пройдёшь, не стронув тишины,
Не погубив великого молчанья?
Здесь гимном шишка падает с сосны,
Здесь, если хрустнет ветвь, то величально.

…Всему, что здесь находится, хвала:
И мху, и сгнившей веточке, и мошке.
Не смуглый гриб уносим мы в лукошке,
Который нам лесная жизнь дала –
Её самой над прелью торжество
И то, что тяжелей любого веса:
Не властную рассудку тайну леса,
Молчанье и величие его.

2001 г.

* * *
Екатерине
Хэн-Гальпериной

Кипишь во мне брожением вина,
Аляповатым облаком тумана.
Тягуча и надломна тишина,
Явившись из морщин стихообмана.

Когда набатом тикают часы,
А я в твоих плутаю междустрочьях,
Ты иллюзорна в лабиринтах ночи –
Я тень твою бросаю на весы.

Как тяжела ты сгустком миража!
Ах как колдуешь кистью над любовью!
Так рисовать умеет лишь душа,
Ярчайшею из красок – алой кровью.

Колдунья! Мастерица! Свет зари!
Азарт и нега! Сон-полуреальность!
Твори во мне. Терзайся, но… твори,
Я – бубен твой, я – пепел, я – печальность…

2009 г.

* * *
Ах ты, осень-жёлтый лист,
Безнадёга!
Где ты, хлопчик-скандалист,
Недотёпа?

Тучки, зонтики, плащи…
Осень, осень.
Вот и клеточки морщин,
Вот и проседь.

Скоро, скоро запуржит
Снег да вьюга,
И уже не закружить
Мне подругу;

И не трогать, не ласкать
В пьяный вечер
Эти пряди на висках,
Эти плечи;

И не мчаться с ней в такси
На пирушку,
И о ласках не просить…
Ах, подружка!

Ах ты, осень-жёлтый лист,
Безнадёга…
Где ж ты, хлопчик-скандалист,
Недотёпа?

1999 г.

* * *
Сны, говорят, бывают по весне
То зелены, то розовы, то сини.
Я этой ночью умирал во сне,
И, уходя, не смог проститься с сыном.

Был влажный день и важен, и особ,
О саван капли колотили глухо…
Я слышал: первый гвоздь вгоняли в гроб,
И чей-то горький вопль коснулся слуха.

Уже давно под желтизною лба
Не трепетала кровяная вена,
Я ухом чуял: надо мной толпа,
И лжёт жена рыданьями с колена.

Уже венок наложен на венок,
Мой алый ящик в яму лёг со скрипом…
А ухом я кричал: «Сынок, сынок!
Простись со мной хотя б единым всхлипом!»

…И ком земли ударил о кумач,
И чей-то стон последний ойкнул ватно…
Пусть на излёте слабо, пусть невнятно –
Сынок, сынок, я твой услышал плач.

1997 г.

* * *
Я измучился, вспоминая –
День, что нужен мне позарез…
Жизнь – что мельница ветряная,
Ветер времени крутит крест.

Память, что ж ты так обветшала,
Яркий свет превратила в тень?
Что ж ты выдула ветром шалым,
Тот далёкий весенний день?

Снегом талым – зернистым, колким –
Моё прошлое занесло,
Превратилось давно в осколки
То, что сердце не сберегло.

Я верчусь на холодном круге,
Вижу в острых осколках дня:
Руки, руки… Теплы и туги,
Обнимают они меня.

И на чувстве слепом и шатком,
Прорывающим тормоза,
Еле слышится шёпот жаркий,
Смутно видятся мне глаза.

…Яркой вспышкой рвануло память,
И на вопле, нутром хрипя,
Я бросаю тяжёлый камень
В день далёкий –
В себя!
В себя!

2020 г.

* * *
Ещё только миг – состарюсь я,
А всё ещё верю в фарт…

С холодным лицом нотариус
Записывал важный факт:
Мол, мною удостоверено…
Но съёжился день в окне,
И в сердце – толчком: «Потеряно
Что долго жило во мне».
Он дом мой назвал «жилплощадью»,
Придвинул мне лист – сличай…
И вот под кудрявой росписью
Он ставит уже печать.
Всё чётко и ясно вроде бы:
Ещё один акт продаж…

Сегодня я продал… Родину,
Пусть малый – но мой метраж.
И с нею в нём нераздельные –
Как ломкий мираж, как сны:
И мамина колыбельная,
И школьные пацаны;
Вечерние посиделочки,
Записка на две строки,
И первая нежность девочки…
И слёзы…
И взмах руки…
И алый кружок у родинки –
Взахлёб, впопыхах, любя…

Я продал, я предал Родину,
А с ней самого себя.

2011 г.

* * *
В избе холодной и сырой,
На пол дощатый
Присел пацан едва живой –
Худой, прыщавый.
А холод ледяным вьюном –
Под пиджачишко,
Скулила вьюга за окном,
Скулил мальчишка.
Из замусоленных штанов
Достал он корку.
В избе есть печка – нету дров,
В углу – иконка.
К ней подошёл он и поник,
И словно замер
(Вдруг показалось: этот лик
Теплел глазами).
Её негнущейся рукой
Взял осторожно –
Ведь не какой-то там святой,
А Матерь Божья.
«Сожгу. Пусть будет уголёк,
Но смерть подвину».
…И лёг он с нею в уголок,
И спички вынул.
«Пусть даже кара Божья есть,
Ничуть не страшно.
Она – на небе, ну а здесь –
Лик, деревяшка…»
Уже он спичку к ней поднёс,
Но… всхлипнул тонко.
И хоть сжигал его мороз,
Не сжёг иконку.
Её, почти что в смертном сне,
Поставил с краю –
Шепнул: «Ой, мамка, тяжко мне!
Я замерзаю…»
На лик божественный опять
Взглянул со стоном –
Почудилось: родная мать
Глядит с иконы.

…Сияя светом серебра,
С теплом, без гари,
Тот лик светился до утра
И… выжил парень.

2011 г.

* * *
Что так тихо, что так жалобно
Стонет ветер поутру?
Мама, дверь запри, пожалуйста, –
Чую, это не к добру.

Налетает он порывами,
Зло шныряет по домам…
Ох, болит душа нарывами,
Залечи её мне, мам!

Стала твёрдой, стала каменной,
Чувства – будто кирпичи.
Может, это старость, маменька?
Отвечай же, не молчи!

Были очи, щёчки в ямочках –
Хоть рисуй на образа…
Отчего, скажи мне, мамочка,
Рано выцвели глаза?

Одолело одиночество,
Как с ним сладить, ма а ма?
Мне сегодня плакать хочется,
От тоски схожу с ума.

Мама, как мне с нею свыкнуться?
Сядь со мною у стола…
Только мама не откликнется –
Десять лет как умерла.

30 июля 2021 г.

* * *
Расстегнула облака
Молния –
И разверзся небосвод
Ливнями.
И пошла гулять река
Волнами,
Цвет её лазурных вод
Вылинял.

А по этой по реке
В лодочке,
Режет волны мужичок
Суетный.
С песней да с веслом в руке,
С водочкой,
Серый дождь лицо сечёт –
Ну его!

Гром гремит? Пусть входит в раж.
Чаще бы.
Ведь с природой на молчке
Нет пути…
Мужичок-то явно наш –
С Брянщины,
И плывёт он по реке
Ипути.

Взмах весла – к селу скачок
(Долго ли?)
Там жена в кастрюле щи
Выставит…
Тише, речка! Не плещи
Волнами,
Лодка, стой! Пусть мужичок
Выспится.
2018 г.

1

Дождь в окно барабанит с утра -
Монотонен, занудлив, несносен...
Это небо решило: - Пора!
И на город обрушило осень.
Непривычно пусты дерева -
Обелиски погибшего лета,
И, наверно, природа права,
Если грусть подарила поэту.

ПРИПЕВ: Так, давайте, давайте любить
Красотою высокого слога!
Что прекрасней ещё может быть,
Чем всё то, что дано нам от Б-га?
Верим мы в доброту и любовь,
Потому и умрём мы нескоро,
Мы пока ещё юны с тобой:
Нам, дружище, всего лишь за сорок.

2

Пусть живём мы, порой, второпях,
Пусть с подругами мы неуклюжи,
Но зато не за риск, не за страх
Верим мы в настоящую дружбу.
А когда будет петь нам нельзя
- На строке задохнёмся мы кровью -
Приходите поэты-друзья,
Встаньте с рифмами у изголовья!

ПРИПЕВ: И давайте, давайте любить... и т.д.

(Дачное)

* * *
В саду моём плоды достигли зрелости,
Цветы сплели душистый коридор.
И то ли от стыда, то ли от спелости
Краснеет в огороде помидор.
Здесь воздух сладким ароматом густ,
Его волнами бабочки разбужены –
Они тугие мячики капуст
Своим любовным стягивают кружевом.

…Я для любимой сад свой берегу.
Она, к ладони с ягодой привычная,
Не замечает, как с красивых губ
Легко сбегает капелька клубничная.
И я её целую в алый створ,
И ягодку кладу в сырые пальчики…

Наверно, потому наш помидор
Краснеет раньше, чем у многих дачников.

* * *
Памяти мамы

…и умерла.
Когда её не стало,
К постели встали мы полукольцом.
Она лежала на рассвет лицом,
Там, за окном, бессовестно светало.

По дому гулко бухали шаги,
На этажах отсмаркивались сыро,
А мы стояли, два беспутных сына,
Разглядывая острые штрихи.

И чей-то горький шепоток шуршал,
Кот полусонно жмурился поодаль;
Уже кому-то подавали воду,
Он истерично плакал и… мешал.

Мешал понять, что, вот, её не стало,
Что мир не перевёрнут кверху дном,
Что всё цвело и пело за окном,
Что там, за ним, бессовестно светало…

Как всё случилось?
Совесть, ты спала,
Когда среди её безумной ночи
Она чуть слышно позвала:
- Сыночек!
…и умерла.

2000 г.

* * *
Ни рублишка в пальто потёртом…
Жизнь не жизнь.
В небе голуби. С перевёртом –
Сверху вниз.
Мне бы с цыпочек – в эту стаю
Сизарём…
Ветер полы пальто листает,
В грудь – угрём.
Птахам весело… Что им, сизым, –
Прах да пух.
В ряд расставились по карнизам –
Тешат слух.
День затеялся ныне знобкий,
Мыслям в тон.
Куклой брошенной спал в коробке,
Грел картон.
Белых зданий на новостройке –
Короба.
Мне бы там уголок да койку…
Не судьба.
Снова болью саднит затылок –
Не к добру.
А, пойду. Хоть с пяток бутылок
Соберу.
Чую, долго же мне слоняться
Мимо урн…
Ну а голуби всё резвятся:
– Урлы-урл.
Ладно. После. Не до бутылок.
Не спешу.
Где-то хлебушка был обмылок,
Покрошу.
Плоть – в озноб, а душа – в распахе,
Что ж, всплесну…
Урл-урлы! Налетайте, птахи!
Ешьте.
Ну!

2013 г.

* * *
Невыносимо!
Невыносимо!
Боль, что горчит во мне, –
Не выносима.
Будто по венам несутся иголки,
Ранками сердце кровавят слова.
Ваза разбита – встаю на осколки…
Невыносимая, ты не права
Тем, что со мной эту горечь вкусила…
Невыносимо!
Невыносимо!

Невыносима модель для показа –
Подиум пуст, устарела модель.
Вазу не склеишь – расколота ваза,
Сорвано сердце с привычных петель…
Что же ты плачешь сейчас так… красиво?
Невыносимо!
Не выносимо!

Ночь. Испытанье для двух одиночеств,
В сумраке вязком мы оба без сна
И без имён (видно, время для отчеств).
Что ж так горбато стою у окна?
В смутный квадрат я кричу что есть силы:
- Невыносимо!

2015 г

* * *
Не различима – тенью сквозь туман,
Чуть слышным звуком в однородном гаме
Растёшь во мне, и приторный обман
Выталкиваешь нервными губами.
Плечами раздвигая тишину,
Туман ломая пальцами, идёшь ты.
И вроде бы ко мне. Но в пелену
Уже твои впечатаны подошвы.
Уже увяз в волокнах силуэт,
И слабнет зов – во тьме холодной тонет,
В ней ни окошка, ни прорехи нет,
И по запястья втянуты ладони –
Не взрезать,
Не разбить,
Не расколоть,
Вокруг тебя змеёю мгла сужалась.
Вот ты рванула сумрачную плоть –
Но в этой пелене так и осталась…

Всё реже, реже сизые дымы,
Уже звезда помигивает блёкло…
Истаял сон.
В оконной раме – мы,
И это мы туман вдышали в стёкла.

Тебе я о химере не скажу,
Сейчас ты зрима и тепла на ощупь.
Сквозь наш «туман» я пристально слежу,
Как ветер за окном кусты полощет;
Как морщит туча серый горизонт,
В холодном небе ливень намечает…
Всё это наяву – и проклят сон.
И рядом – Ты.
И больше нет печали.

2020 г.

(Женщинам)

* * *
Я от плеча ладонь свою веду
Туда, где разместила ты беду,
До самой сердцевинки, до ядра...
Руки хватает только до бедра,
А дальше...
Бесконечность,
Бесконечность.

Всю ночь я повторяю, как в бреду,
Что от тебя наутро я уйду
И что расстаться нам давно пора...
Меня хватает только до утра,
А дальше...
Бесконечность,
Бесконечность.

1997 г.

* * *
Как часто сердцу хочется вспорхнуть,
Сесть на ребро, как соловей на ветку.
…У женщин так случается нередко,
И тут уж, сильный пол, не обессудь,
Быть может, потому у женщин – грудь,
А у мужчин – увы! – грудная клетка.

1998 г.

* * *
Мне кажется, взлетают сизари –
И через грудь мою летят навылет.
…Отзывчив телом и душою вымыт,
Опять не сплю с тобою до зари.

И, то ли лёгкий бриз, то ли рука
Лица коснулась тёплым дуновеньем…
Как ты умеешь делать век мгновеньем –
И превращать мгновения в века.

2000 г.

* * *
Вот квартал – наполнен сквозняками.
Вот фонарь – мерцает жёлтым светом.
Рядом дом с подъездов козырьками,
И моя квартира в доме этом.

Допоздна в нём светится окошко
(Если от торца – то третье с краю),
В нём застыли двое: я и кошка –
Лапкою со шторою играет.

Слева я – меня заметить трудно
(Я в тени от жёлтого плафона).
В эту ночь мне по привычке нудно,
Я при яркой кошке – тусклым фоном.

А внизу лохматым привиденьем,
Вперив жадный взгляд в моё окошко,
Тощий кот мелькает гибкой тенью,
И усами обольщает кошку.

Что с того, что я не так уж гибок,
И усы мои, увы, поменьше,
Но, как кот, и я хочу улыбок
От идущих мимо окон женщин.

…Минул год.
В окошке, третьем с краю,
Залит светом жёлтого плафона,
Я один – я шторою играю,
Я такой же – непонятен фоном.

А внизу – на зависть мне красиво –
Кот и кошка ходят мимо окон…
Господи, да что ж мне так тоскливо!
Господи, зачем так одиноко!

2020 г

* * *
Утром, подбоченясь,
Встану у окна –
И отвиснет челюсть…
«Батюшки – Весна!»

В полдень сигареты
С полки потяну…
Глядь в окно – там… Лето.
«Лето?!
Ну и ну!»

Вечер.
Вот и проседь.
Не завить колец…
«Неужели Осень?
Неужель, конец?!»

…Два венка у гроба.
Ночь. Покой и тьма.
Насыпь из сугроба –
Вот и всё.
Зима.

2007 г.

Из цикла "Друзьям-музыкантам"

* * *
Когда она мехами шла врастяг –
Так, будто целый мир в себя вдыхала,
В её утробе песня полыхала,
И в ночь рвалась под перебрёх дворняг.

Она ещё не ведала мотив –
Рядами кнопок душу проверяла,
Кому-то безрассудно поверяла
Неповторимо чудный перелив.

…Но вот, сторожко крадучись, к басам
Приноровилась чуткая ладошка –
И завелась, заплакала гармошка
В притвор мужским и женским голосам.

И плачуще – мехами на задых –
Басам сопрано жаловались робко –
Как будто сотни женщин молодых
До времени таились в этих кнопках.

И сдержанно внимали им басы,
И утешали тихо, как мужчины…
Уже ложились на мехов морщины
Предутренние капельки росы;

Уже заря готовила огонь,
Чтобы поджечь край облака над лесом.
…А парень, выгнув брови с интересом,
Всё тормошил и тормошил гармонь.

2006 г.

* * *
Пошаманят, поколдуют –
Нож наточен, нож остёр...
Чью же душу там свежуют
И под кем палЯт костёр?
Поколдуют, пошаманят,
Поднесут к костру сучьё...
Чьё же тело там румянят
Обездвиженное – чьё?
Приговор прочтёт глашатай
– Список-перечень вранья –
Чьё же тело?
Чья душа там?
Господи!
М о ё!
М о я!

В горло
– В то, что откричалось –
Вертел через телеса...
А душа уж повенчалась
С Богом там, на небесах.

Дух мой жив, он не загублен,
Ныне дома – не в гостях.
Ну а тело...
Бейте в бубен,
И пляшите на костях.

2000 г.

* * *
Уже я спал на облаке из ваты,
И Ангел дошивал мне два крыла,
Когда в мою безмолвную палату,
Вся в чёрном, молча женщина вошла.

И на постель, что мной была тепла
И смертною горячкою сырела,
Она в слезах потерянно присела,
И с болью моё имя назвала.

И, будто что-то высмотрев до дна,
Она на всхлипе медленно качнулась,
Скорбящей тенью встала у окна –
И к облаку рукою потянулась.

Ждала, что я оттуда ей внемлю?
Меня ли в складках облачных искала?
И… не нашла.
И тихо прошептала:
– О, Господи, верни его, молю!

…Уже стучал я птахою в стекло –
С земной любовью навсегда прощался,
Но… отложив готовое крыло,
Сказал мне тихо Ангел:
– Возвращайся.

2010 г.