Памяти Игоря Царёва

Сидишь и ловишь в интернете
рифмованную мелюзгу,
и видишь в каждом пустоцвете:
"Смотри, смотри как я могу!"
Все харе-рамы, харе-шивы,
псевдогламурный эпатаж..
Претенциозно и паршиво..
И рифмы ломаной не дашь.
Но, право, всё не столь печально -
и стихотворчества река
бывает, вынесет случайно
тебя на берег островка.
Там колоколенка макает
свою макушку в облака,
и поругаем не бывает
Тот, Кто ругает нас...слегка.
Там счастье - вот оно, живое,
сидит за праздничным столом.
А Время точит нож..И воет
гудок,тоскливо, как псалом.
Но - с пылу, с жару, как из печки
созвучья - до чего ж вкусны!
И проплывает вдоль-по речке
осколок ледяной луны.
Укрыться ль снегом, как печалью,
нырнуть ли в омут, как в тоску -
дозволь мне, Господи, вначале
приплыть к такому островку.

Ещё младенец в материнском лоне
В объятиях околоплодных вод,
Ещё в пещере грязный пук соломы
Усталый ослик медленно жуёт,
Ещё верблюдов равнодушно-смирных
Проводники не взяли под уздцы,
И золотом,и ладаном и смирной
Ещё не наполняются ларцы,
Ещё младенец в чреве материнском
Предродовой досматривает сон,
А в захолустном гарнизоне римском
Легионером служит игемон,
Ещё не выясняла повитуха
Какое предлежанье у плода,
А Ироду расположенье духа
Не омрачала новая звезда,
Ещё...Ещё...
Уже - в мечтах о сыне
Произнесли Иосифа уста
Моление о свежей древесине,
Годящейся для ясель...И креста.

Бог на седьмом небеси
В солнышко смотрит, как в лупу.
А на Земле - азм еси,
Житель селения Глупово.
Вот он я, Господи, вот -
В плотской, греховной стыдобе.
Ручки и ножки, живот -
По образцу и подобью.
Светом ли Судного Дня,
Холодом вечного мрака
Он выжигает меня...
Как Авраам Исаака.

Пролог

Я родился, когда колокольный звон
Раздавался по всей стране.
Мой отец, оставляя семью и трон,
Забывался в предвечном сне.
Было холодно. В городе жгли костры,
Не жалея ни дров, ни угля.
В тёмном замке четыре мои сестры
Оплакивали короля.
Каждый житель страны, пусть он внешне скорбел,
Ликовал, не подняв головы.
Потому что немало ужасных дел
Совершил мой отец, увы...
И глашатай кричал. разрывая рот,
Убегало эхо в поля,
"Не прервётся в веках королевский род -
Есть Наследник у Короля!"
Но шептались ведьмы, сойдясь в кружок,
В ночь беззвёздную, у реки:
"Скоро, скоро прожгут королевский шёлк
Глаз Наследника угольки!"

Песня Моря

Над озером чайки кричат, кричат.
Журчит подо льдом ручей.
Струя ручья горяча, горяча,
Но кровь твоя - горячей!
Принцесса, тебе не носить венца,
Тебе не дожить до весны.
Как чёрные скалы - грехи отца,
И тени от них длинны.
Принцесса, ты будешь вечно пьяна
От эля морских царей.
Моя волна солона, солона,
Но кровь твоя - солоней.
Твой тесный мешок я смогу разорвать.
Окутаю ноги в шелка.
Прекрасной Русалкой тебя будут звать
Отныне и на века.

Песня Огня

Горит, горит, горит, горит
У Ратуши костёр.
Расстаться с жизнью предстоит
Одной из трёх сестёр.
Крепка рука у палача.
Широк и грозен меч.
И все на площади кричат:
"Скорее ведьму сжечь!!!"
Смерть провела свою межу
Отточенной косой.
И вот, я с факела схожу,
Бегу к ноге босой
Как шустрый рыженький щенок -
Таких в округе рать,-
Мне позволительно у ног
Принцессы поиграть.
Но вот уж я - гривастый лев,
Я новой жертве рад.
Толпа, от ужаса сомлев,
Попятилась назад.
Но смерть позволит только мне
Стать милостью одной -
Коль суждено сгореть в огне,
Я полыхну стеной!

Песня Ветра

Я тебя уведу туда,
Где никто не найдёт вовек.
Тихо смоет следы вода.
Перевалы завалит снег.
Тускло светится под луной
Неприступной скалы стена.
Ты не бойся, иди за мной.
Мне известна тропа одна.
Эдельвейсы...Тюльпан...Шалфей...
Всё немыслимой красоты.
Видишь - замок Волшебных Фей,
И одной из них будешь ты.
Здесь оставлю тебя, дитя.
И для Ветра есть свой закон.
Видишь - крылья внизу блестят
Там летит молодой дракон
На драконе - прекрасный Принц.
Как божественен их полёт!
Вниз бросайся, Принцесса, вниз!
Он подхватит тебя. Он ждёт.

Песня Земли

Догорает Огонь в камине.
Убегает Волна с отливом.
Беспокойный Ветер предзимний
Чертит небо гусиным клином.
Только мне пребывать вовеки
Крепко сжатой в Господней Длани
И сочатся сквозь пальцы реки
Как сукровица старой раны.
И в печальном круговороте
Всех живущих, жующих, спящих
Из комочков гниющей плоти,
Что вместил деревянный ящик,
Извлекать гончарное тесто
И побег одевать корою.
Жизнь и Смерть, как обычно, вместе.
Смерть и Жизнь - словно брат с сестрою.
Вот..Лежат, короля подобья,
Брат с сестрой. Две могилы рядом.
Здесь - душа истекает гноем.
Там - душа истекает ядом.

Эпилог

Съест огонь крепостные стены.
Кружит ветер над птичьей стаей.
Очищает от всякой скверны
Лишь любовь...И Земля святая.

В час, когда закончилась Вторая
Супер-Мега-Звёздная война,
Из руин поверженного Рая
Обратился к Богу Сатана:

"Господи! Творец! Создатель! Сущий!
Вдохновитель всех священных книг -
Согласись, что я сражаюсь лучше
Чем любимый Твой Архистратиг.

И, пока рабы Твои молились
И псалмы читали нараспев -
Как эффектно демоны носились:
Гордость, Зависть, Злость, Обида, Гнев!

От огня скукожились растенья.
Птицам не поднять сгоревших крыл -
Все Твои ничтожные творенья
Я в своём величьи растворил!

Ну а тот, кого свободой воли
Наделил Ты на его беду -
Вечно будет плакаться в юдоли,
Вечно будет жариться в Аду!

Мне.."
И вдруг, запнувшись на полслове,
Онемел язык у Сатаны.
Мэссидж пламенеющий "GAME OVER"
Медленно спустился с вышины.

...............................
Там, где Вавилон до неба вырос
Я к оплате предъявляю чек.
Мной запатентован Антивирус
Под торговой маркою "КОВЧЕГ"

Сыновья в восторге: "Папа, круто!"
Сим, и Хам, и юный Иафет.
Верую
в Божественный Компьютер
И Святую Кнопочку "RESET"

Брызжет слякотью горе-зима
на деревьев корявые мощи.
Ни тюрьма - тьфу-тьфу-тьфу! -ни сума
нам не светят. На Бога не ропщем.

Был змеёй уползающий год
то и сё: и плохой, и хороший.
Пусть над ним издевательски ржёт
тупорылая синяя лошадь.

Как обещано в детском стишке,
всем послушным - да будет награда.
Дед-Мороз в агромадном мешке
притаранит, кому чего надо.

А для прочих, которых - полно,
возжелавших чужую конфету,
остаётся, пожалуй, одно -
в новогоднюю верить примету.

Перед тем, как над старым враньём
прокукует двенадцатый кочет -
вспомяни о заветном своём.
Сформулируй его покороче,

запиши на бумажке, сожги
быстро-быстро,как гонщик на трассе.
Как толпятся в вине пузырьки
с канонадой часов в резонансе!

Вот желанье развеялось в прах.
Вот оно растворилось в бокале.
Вот и стрелки застыли в часах
на двенадцатом судном ударе.

Выкинь хлам прошлогодних обид
за окошко, в постылую зиму.
Что ж так в горле першит и саднит,
словно брызнули в рот керосину?

Это - Символ. Знамение. Знак.
Божий перст или чёрта указка.
Что ж ты морщишься, пьяный дурак,
и пятнаешь вином водолазку?

Пожеланий несбывшихся дым
восклубился потрёпанной ниткой.
Все, кем был ты когда-то любим
все любови твои, всё - ошибка.

Глупый чтец романтических книг,
Бедный Рыцарь несчастных любовей -
будь здоров, мой зеркальный двойник,
и...пиши поразборчивей, что ли...

Нас разлучить никто не сможет.
Крепка невидимая нить.
Ни расстоянием, ни ложью -
ничем нас не разъединить.

Судьба и Время, два убийцы,
гремят бочонками лото.
Но знай - с тобою не сравнится
Никто на свете...И ничто
.................................
Никто на свете, и ничто
Не сможет властвовать над нами,
Но в отражении мостов
В реке с крутыми берегами

Мелькнут два наших силуэта
И пропадут...Помилуй,боже,
Как боль невыносима эта!
Один лишь день в разлуке прожит.
......................................
Один лишь день в разлуке прожит...
В чужих пространствах и веках
Душа блуждает осторожно,
С твоим фонариком в руках.

В осеннем вальсе бесконечном
С деревьев сорванных листов
К тебе тропинку не замечу,
А кажется - их было сто...
...................................
А кажется - их было сто -
Дорог и троп, ведущих к Богу,
Но опечаленный Христос
Не стал показывать дорогу.

И дьявол не смотрел мне вслед.
Ведь жребий мой намного горше,
Ведь мне тебя искать сто лет.
Но нет, не сто... Намного больше.
...................................
Но нет, не сто...Намного больше
Сносить осталось башмаков,
И дров на ратушную площадь
Для инквизиторских костров.

Тобой навеки околдован,
И избавленье не придёт.
Сто тысяч дней накаркал ворон,
И каждый день - длинною в год.
........................................
И каждый день длинною в год...
И к морю вечности и мрака
Рекой забвения плывёт
Любовь, как дохлая собака

И веры сломано весло.
Надежды компас где-то брошен.
Мне в настоящем тяжело,
Мне лучше оказаться в прошлом.
...................................
Мне лучше оказаться в прошлом,
В пустом мирке забытых грёз,
Где всё обыденно и пошло
Воспринимается всерьёз.

Где нет тебя, где нет разлуки,
Где сердце холодно, как лёд.
Где не коснулись наши руки,
Там, где меня никто не ждёт.
......................................
Там, где меня никто не ждёт,
Там мне не жить...Хотя едва ли,
То жизнью кто-то назовёт...
Ни в рай, ни в ад меня не звали.

Хоть веры я лишён давно,
Меня раскаянье не гложет.
Мне оправдание дано -
Нас разлучить никто не сможет.
...................................
НАС РАЗЛУЧИТЬ НИКТО НЕ СМОЖЕТ
НИКТО НА СВЕТЕ...И НИЧТО
ОДИН ЛИШЬ ДЕНЬ В РАЗЛУКЕ ПРОЖИТ
А КАЖЕТСЯ-ИХ БЫЛО СТО

НО НЕТ,НЕ СТО...НАМНОГО БОЛЬШЕ
И КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДЛИННОЮ В ГОД
МНЕ ЛУЧШЕ ОКАЗАТЬСЯ В ПРОШЛОМ
ТАМ,ГДЕ МЕНЯ НИКТО НЕ ЖДЁТ.

Когда б я мог забыть наверняка...
Но память - расторопная служанка,
по тёмным закоулкам чердака
припрячет то, что выбросить не жалко:

былых любовей потаённый хлам,
дурных страстей ошмётки и обноски.
Чердак любви. А был когда-то храм.
В его стенах летали отголоски

какого-то забытого хита
певички...имя вспомнится едва ли.
"Земля была безвидна и пуста".
И ангелы тихонько подпевали

моей любимой, (месса и хорал)
когда она мурлыкала мотивчик,
а я, балбес, с отчаяньем взирал
на хитрость змея под названьем "лифчик".

Застёжки - просто дьявольский зажим!
Предательски-кривые пальцы взмокли.
Но...стихла колыбельная пружин
и ангелы бесстыжие умолкли.

Теперь поёт на чердачке любви
хор демонов "Восставшие из ада".
Сожги его, молю, испепели
о, Господи!
И музыки - не надо.

Даже если на небо смотреть с кочки зрения циника,
все деревья в раю оборвать до последнего листика,
если Вы обращаетесь к Богу - обычная мистика,
если Бог обращается к Вам - несомненная клиника...
Вот и я, маловер, растекаясь по дереву мыслию,
тоже мало-помалу взыскую любви и внимания.
Но в пустынях моих непонятка с небесною манною,
и вокруг - ни души, ни тельца с позолоченной писею.
И уныние, скука и страх - мои спутники те ещё.
(Где ж мои благодать, милосердие, прочее, прочее?)
Я к Нему обращаюсь на "Вы", и не Отче, а Отчима
начинаю молить о каком-нибудь хлебе и зрелище.
В сотый раз просмотрев "Аватар", "Кин-дза-дзу" или "Матрицу",
Богу-духу святому отсыплю я хлебного крошева.
Если скажут: "Ступай себе с Богом," - пойду, как подкошеный.
Только вряд ли Господь снизойдёт по такому-то адресу.
А житуха кипит офигительным дьявольским варевом.
"Отдыхай на майдане!" - взывают рекламные вывески.
Богородица Путина гонит централом владимирским.
Я - не верю, я - знаю.
Бог есть.
(Он со мной разговаривал.)

В неприступных твердынях застывших каррарских морей
как во чрево кита заключён мой пророк Моисей.

Безобразную глыбу, доплывшую посуху в Рим
я очищу от скверны резцом многотрудным моим.

Но упрямится мрамор,и брызжут осколки мне в лоб.
Этот камень Сизиф волочил, иль ослепший Циклоп

в море скалы бросая, как ядра мортира в бою,
о, проклятье! -затронул упрямую руку мою.

Вот, уходит усталость и радость даётся взамен-
покидает пророк свой египетский каменный плен.

Сыплет мраморной крошкою манна, как лёд холодна.
И в обычной свече не сгорая, горит купина.

Вот, сейчас, вот, сейчас - в жилке гнев застучит у виска,
и отбросив скрижали, поднимется грозно рука.

Погоди, погоди, погоди, безъязыкий пророк,
это я говорю тебе, я - твой создатель и бог!

Хоть порой тяжело обороть искушенье творца -
Я тебя обездвижу единым ударом резца.

Ибо в век наш железный лишь камень стяжает покой.
Не священные книги, но яд и кинжал под рукой.

И орудия смерти: молчание, слово и взгляд.
Виноградарь ушёл на войну, и усох виноград,

Попирается чернью на царство помазанных трон.
А толмачить скрижали - найдётся всегда Аарон.

День прошедший - праздник, увы, немногих
записных адептов нумерологий,
самозванных пророков весов и мер,
разглядевших в обрывках арабской вязи
потайные смыслы случайных связей,
воплощенье воли небесных сфер.
Непреложна слава Святой Цифири:
Триедин Господь, стороны - четыре,
пять колец, шесть слуг, семь волшебных нот.
Тайна двух нулей на дверях клозета,
Тайна точной даты кончины света.
"Десять...девять...восемь...Пошёл отсчёт."
Но, пока песчинки считает время,
Млечный Путь течёт, как Господне Семя.
На бесплодных скалах растёт трава.
Голубица в небе крылом помашет,
и младенец в чреве канкан запляшет,
предвкушая празденство Рождества.
Да не всякий сеятель видит всходы -
Божий гнев... жестокий закон природы...
ДНК дефекты... грехи отца...
В лабиринтах труб у священной чаши
не сойтись никак хромосомам нашим -
У магнитов слабые полюса.
Коль в глазу бревно, значит, в сердце льдинка.
Вот уж столько лет я кружусь по рингу
поседевшим мальчиком для битья.
Счетовод ударов в боях без правил,
Тренер мой, для чего Ты меня подставил
под перчатки злобного бытия?
Но когда зерно отделят от плевел,
перейдёт достойный на высший level,
в пресловутый, назначенный судный час,
я шепну - (мне хватит на это духу)
в колыбель пустую, в Господне ухо:
"Боже мой,
для чего Ты оставил
нас..."

О, как болтливы музы юных лет!
Потоком чувств, сравнений, аллегорий
разносит вездесущий интернет
неудержимый зуд многоглаголий.
И, восклубясь на облаке травы
иль попущеньем хитрого "девайса",
о, скольких куриц научили вы -
крутые и продвинутые яйца!
Дерзай, юнец, витийствуй, суесловь,
юбчонки мыслей задирай повыше,
в "пиццотый" раз мяукни про "лубоффь"
шальным котом на раскалённой крыше.
В годах преклонных с музами не так...
Словесные пересыхают реки
и застит солнце золотой пятак,
которым не расплатишься вовеки
за святость риз, заношеных до дыр,
за муть грехов, упрятанных под спудом,
за тщетность мудрых слов, летящих в мир
сухим плевком библейского верблюда.

Mundus universus exercet histrionain

"Весь мир - театр." Любовь - одна из пьес.
Бог знает кто играет, смотрит, ставит.
Но слабый вызывает интерес
игра статиста во втором составе.
Другое дело, скажем, бенефис.
Ах, Героиня! Форма, содержанье...
И множеству известнейших актрис
даст фору в перспективе обожанья.
Герой. Ему позволено любить.
Он не единственный - один из многих.
В известной сцене "Быть или не быть"
он лишь частица "или" в монологе.
В наборе подвернувшихся мужчин
под маской узнаваемого бренда,
он - наудачу вытащенный клин
для вышибанья бывшего бойфренда.
"Калиф на час", но всё ж - Герой! Король!
Мне ж Купидоша - режиссёр (зараза...)
из года в год всё назначает роль
с единственной сакраментальной фразой.

Горе моё, несусветное лихо -
будешь со мною жить?
Будем как старый шут и шутиха
добрых людей смешить,
будем ломаться вместе, на пару,
в линиях пантомим
и шансонетки выть под гитару,
пОтом смывая грим.
Если в конце последнего акта
выстрелит вдруг ружьё -
нас похоронят вместе. Вот так-то,
девочка, горе моё...

Путь от меня к тебе довольно прост:
За семь морей, за семь ветров солёных,
К седьмому небу, прямо, через мост -
Разрушенный, навечно разделённый,
Дорогами, поросшими быльём
К преддверию заброшенного храма.
Там каждой букве в имени твоём
Творилась аллилуйя и осанна.
Храм опустел. И времени река
Всё унесла, что было между нами,
Оставив только горсточку песка
В дырявом решете воспоминаний.
Песок... В нем - отпечатки наших ног,
Осенний листик, каблучком проткнутый
Дурацкий амулет "куриный бог"
И первых встреч счастливые минуты
Сквозь пальцы просыпаются, летят
Дорогами Азовья или Крыма.
Песчаный пляж, куда ни кинешь взгляд
И счастье, как песок, неисчислимо.
Я всё забыл...
Какая благодать,
Благословенье вечной амнезии.
О, счастье ничего не вспоминать,
Не уверяться в собственном бессильи
Всё заново...
Услышать звук шагов
Твоих,увидеть блеск твоих перчаток...
Я ничего не помню, ничего.
И это - мой давнишний недостаток.

В первую женщину входишь, как в храм
новой, всесильной, таинственной веры -
Первосвященником, пусть даже сам,
сам ты, быть может, в том храме не первый.

Что из того? Первородство - продать
за чечевицу библейского лоха.
Ты обречён этот храм вспоминать,
помнить его до последнего вздоха.

Злобой ревнивой досужий глупец
топчется в прошлом, как пяткой железной.
Плачь, проклинай, ненавидь, наконец,
но не старайся забыть...Бесполезно.

Когтями свай вцепившись крепко в почву
стоял твой дом. Надменно, на своём.
Лесок антенн на крыше, растопорщась,
царапал чёрной тучи окоём.
Веселье в доме шло. Точней, бежало
во весь опор, наотмашь и стремглав,
и лестница испуганно дрожала,
шагам бегущих в резонанс попав.
На чердаке глухонемые птицы
высиживали в гнёздах пустоту.
В подвале мыши доедали " Вискас"
на тризне по усопшему коту.
А в окнах веселящиеся тени
кривляясь, пробивали лбом стекло.
Весь город отмечал грехоПаденье
Тунгусского Пришельца с НЛО.
Жизнь хохотала, булькала, кипела
с упорством пароходного котла.
...В душе, отстыковавшейся от тела,
он мне казался выжженным дотла...
В нём не было - тебя... Поверить сразу
не легче, чем во Царствие Твое,
без объявлений: "Я ушла на базу...
Ушла в запой... Ушла в небытие...
УШЛА К ДРУГОМУ ...
...Вот и вся разгадка
анаморфотных сказочных зеркал...
О, Господи...
Пошли ж ты мне взрывчатку
Я б этот дом взорвал взорвал взорвал

Отсутствие любви не убивает.
Жизнь без любви бывает хороша,
Лишь незаметно, тихо убывает
По капле бесприютная душа.

Жить без любви - как жить на полустанке,
Где всё знакомо - речка, домик, лес.
Парное молоко в стеклянной банке
И день на день похожий как близнец.

Но в час, когда в тоске невыносимой
Бессонница считает вороньё -
Экспресс любви опять грохочет мимо
Поверивших в отсутствие её…

Ах,подожди ещё немножко,
пусть мы друг другу не нужны -
давай присядем на дорожку
прильнувшей к форточке луны.
Пусть в этом мире, злом и жутком,
нам расставаться не впервой,
Ах, подожди ещё минутку,
не уходи, побудь со мной.
На золочёном эполете
случайной пули тусклый след.
Не надышаться перед смертью,
а расставанье - это смерть.
Но воскрешения привычка
увы, не каждому дана.
Открылась дверь. Погасла спичка.
И в небе - чёрная луна.
Над серой цинковой рекою
свинец осенних облаков.
И нам взмахнёт, взмахнёт рукою
усталость...скука...смерть...любовь..

ИРИНА АКС

Тапер играет в крохотной харчевне...
Что может быть печальней и плачевней?
Накурено, убого и темно там,
и в вольном пересказе близко к нотам
Шопен похож на Шуберта и Шнитке...
В углу – алкаш, пропившийся до нитки,
а с ним – шалава с профилем камеи.
Шалман... тапер играет, как умеет...
Не надо! не стре...

...................................................................
Свидетельница А.
Он стоял и заламывал руки...
"Отчего Вы потупили взор?"
- Оттого ли, что скорбные звуки
Извлекает бездарный тапёр?
Сухо щёлкнул курок револьверный...
Ангел Смерти целует виски...
В первый раз, сладострастно и нервно
Мы играли в четыре руки.

Свидетель Б.
В переполненом зале убогой харчевни
Я, скучая, сидел у окна.
Ты прошла, как прекраснейший ангел отмщенья-
Равнодушным презреньем полна,
И, привставши на цыпочки, как на пуанты,
Чёрный шлейф очертил полукруг,-
Ты слегка улыбнулась, вонзив музыканту
В сердце острый французский каблук.

Свидетель С.
Это было в харчевне "Орлеанская дева".
Где партеры не блещут рукоплЕсканьем лож.
Разбитную шалаву, что звалась Королева
Угощал ананасом истомившийся бомж.
Было всё очень громко, было всё очень скучно.
Шансоньеток аккорды рассыпались, дрожа.
И летели в тапёра, что всех фальшью измучил
Томный взгляд Королевы и граната бомжа.

Свидетельница Ц.
Мне, летящей сквозь туманящий
Сон, волною к кораблю -
Не найти, увы, пристанище
В душах тех, кого люблю.
И бестрепетной рукою
Я крещу Вас не со зла:
Как живётся Вам с другою, -
Проще ведь? - Удар весла!

О, постоянства благодать!
Ты думаешь, так просто —
Любви последней отрывать
Сердечную коросту?

Пылай, огонь! Котёл, бурли!
Мешай, дурные гены
С позором старческой любви
Крысиный яд измены!

По "доброй" воле божества
Дробятся, бьются грани,
И перекручены слова
И мысли в рог бараний.

Измором страсть умерщвлена -
Разбитое корыто.
И торжествует экс-жена,
Злорадствуя открыто.

О, постоянства благодать
С извечною уловкой
Седого беса соблазнять
Молоденькой чертовкой!

Я покидаю золотой дворец.
Прощай, Олимп. Прости меня, отец,
Что мой уход стал поводом для сплетен.
Всё, что ты скажешь - знаю...Помолчи.
И молнии мне в спину не мечи,
Не забывай - я всё-таки бессмертен.

Да, я бессмертен. На свою беду.
Вколачивает новую звезду
Хромой Вулкан в созвездье Геркулеса.
А вот Кентавра широченный круп.
Летит стрелой, с его срываясь губ
Ухмылка торжествующего Несса.

Бессмертие - напрасный, лишний дар
Тому, кто отправляется в Тартар
По доброй воле. Я припоминаю
Как трёхголовый пёс истошно выл,
Как тени обитателей могил
Летели в бездну, жалобно стеная.

И где-то там скитается - она,
О, трижды легковерная жена,
Дороже всех богинь и женщин мира.
Согревшись в простодушии твоём,
Чужое мщенье всё пожгло огнём,
Невольная убийца, Деянира,

Ревнивица...Потери вечный страх,
Сомнения в распахнутых глазах
И твой вопрос в печали и надежде:
-"Когда меня обременят года,
Когда моя поблекнет красота -
О, будешь ты любить меня, как прежде?"

"Ах, какая пропажа"- пропала любовь...
Без улик, без следа, без отмычки.
Ограждаясь четвёркой мышиных хвостов,
Затесалась в пустые кавычки.

И едва ли нам следует, милый дружок,
Возвеличивать нашу пропажу.
Отрешённый от спичек пустой коробок
Прокатился по мокрому пляжу,

Подгоняемый свежим ночным ветерком,
И, уменьшившись, скрылся из вида.
Мы - за ним, как за сказочным шустрым клубком,
А точней - по законам Эвклида,

По прямой, второпях, словно в том коробке
Сохранилась волшебная спичка,
Словно был коробочек в Господней руке.
Бог заначил в него по привычке

Наше счастье, любовь и бальзамы для ран
Вперемешку с обидой и страхом..
Но сгорает огнём наш курортный роман,
И...сгорел...И развеялся прахом.

Экспромт на http://litset.ru/publ/1-1-0-426

Всё шли и шли, к скончанию времён,
по логике божественного скрипта.
Взошла Звезда. Надменный Фараон
тщеславился богатствами Египта.
Таинственная дерзкая рука
в чертогах царских леденила души.
Мелела покорённая река
наказанная доблестным Курушем.
Звезда плыла. Пустыню жёг шарав.
Захвачена великая столица.
Есть в Силе бог, и значит, сильный - прав.
Но милосердна царская десница.
Свирепый удушающий хамсин
сдувает с неба золотое блюдо.
Полуослепший, в поисках осин
рыжебородый мечется Иуда.
А Прокуратор, желчен и угрюм,
в Кесарию диктует донесенья.
Шарав, хамсин, сирокко и самум -
пустынные убийцы. Нет спасенья.
Тревожит ум гортанный клёкот слов.
когда-то кем-то брошенных на ветер.
Верительные грамоты послов
земных владык вручают нам столетья.
Песок...Табличка...Непонятный знак...
Бархан...Две параллельные полоски...
Как жаль, что "Вавилон оставлен так"
Как он звучит по древневавилонски?

Работа-дом-работа...Как-то так.
И в голове привычный кавардак:
Обрывки мыслей, снов, футбол, погода.
Шахтёрский край. Неприхотливый вид.
И терриконы - тени пирамид
В ландшафте стародавнего Исхода
В унылый край зияющих могил,
Которых нам заботливо нарыл
Тот старый крот, кладбИщенский проныра.
На тридцать третьем выпавшем гвозде -
"The rest is silence", далее - везде,
(Иль как там у великого Шекспира?)
Проводят одиночества в толпе.
Комфортно деревянное купе.
И машинист Харон начнёт движенье
По стыкам бытия с небытиём,
По сочлененьям истины с враньём,
По мертвенных глаголов сопряженьям -
В тот свет, как в ту копеечку летя,
Как выкидыш по родовым путям,
Тоннелем бесконечным, где маячит
В конце концовки, не закрыв лица
Ужасный ... и ужас без конца...
Ах, кто мне этот бред перетолмачит?
...Приехали. Конечная. THE END.
Заплывший глаз от тяжести монет
Избавят пальцы опытной воровки.
Таблички: "ВЫХОД В ГОРОД ЗОЛОТОЙ"
И "ПЕРЕХОД К ГЕЕННЕ КОЛЬЦЕВОЙ"
В чём смысл моей заГРАНЬкомандировки?
Архангел в униформе голубой
С блестящей загогулиной-трубой
Воззрившись на меня, спросил сурово:
-"Цель Вашего приезда?"
На вопрос
Я лишь пробормотал себе под нос,
Мол,"в этой жизни умереть не ново,
Я, собственно, сюда на Пэ эМ Жэ..."
Но мне архангел не внимал уже.
Его дуда трубила, содрогаясь,
Банальную побудку, без затей.
Вмиг набежали тысячи чертей
Препакостно, премерзостно ругаясь.
"ГДЕ ЭКЗИТУС???" - они кричали мне.
Признаться честно, о такой фигне
И знать не знал, не слыхивал доныне...
Тут я проснулся. Пересохший рот.
А за стеной сосед, интерн-задрот
Бубнил какой-то термин по-латыни.

Вот не(вс)кая девушка пишет стихи.
Они, между прочим, совсем не плохи,
Скажу даже больше - они гениальны
В сравненьи с осадками той чепухи,
Которую сыплет в мозги интернет,
Как некий вулкан, извергающий бред,
А мы, словно жертвы злосчастной Помпеи -
И воздуха нет, и спасения нет.
Простите, отвлёкся..О чём, бишь? Увы...
А, может быть, критики-снобы правы:
Чем смог удивить этот вундертинейджер,
Подпрыгнувший выше своей головы?

Но я - не Поэт. И поскольку Господь
С глаголом, творящим и чудо, и плоть
меня управляться отнюдь не сподобил,
То мне позволительно чушь упороть.

"Мэйнстрим" её творчества - тот Абсолют,
Который, как воду на мельницу, льют
В бездонный колодец несчастной любови
(И пьют из него, и туда же плюют).
Застрянут соблазны занозой в мозгу
Свистит одиночество дыркой в боку
А так же вплетается, грубо и зримо,
Обсцентное лыко в тугую строку.

Она пробежится, оставив следы
В чумной геометрии невской воды
И сделает Богу прикольную стрижку,
Запутавшись в кущах Его бороды.
И выпучит глазки Упоротый Лис,
И выйдет навстречу Укуреный Принц,
И скажет ответ за "кого приручили"
-"Не ссы, Антуан, всё ништяк, зашибись!"

Ах, юные гении...Горе моё...
Варавва в нирване, рваньё и враньё.
Пока остальное за голос не взято -
Быть может, приду посмотреть на неё.

Приморское заштатное село
с учтивостью библейского Иуды
нас заманило в тёмное нутро
дощатой кособокой халабуды.
А мы и рады. Сходная цена,
удобства со времён Царя Гороха.
Обильна отдыхающих страна,
порядка ж нет...А в остальном - неплохо.
Есть море.
МОРЕ!!!
Ноя-праотца потомки, пережившие потопы,
свои на пляжах жарят телеса,
но в воду лезут с явной неохотой.
Увы, порой Нептун бывает груб
ко всем провинциальным Одиссеям,
и бЕрега изгиб песчаных губ
как герпес, дохлой рыбкою усеял.
Да и вода...Поверить нелегко:
Июль, Азов (морской гекзаметр в прозе)
Обычно ж - как парное молоко...
Здесь - бррррр!
Морских чертей в такой морозить.
Но есть кому закатывать пиры
в ночной кафешке за фанерной стенкой.
Волхвы несут на пляж свои дары
с нехилою курортною наценкой.
Креветки, кукуруза, пахлава,
копчёной рыбы вид фальшиво - красный.
И я шепчу великие слова:
"Остановись, мгновенье!Ты - прекрасно!"
Тут ветер с моря до меня донёс
весь аромат белкового гниенья,
и я хвалу другую произнёс
тебе
НЕПОВТОРИМОЕ
мгновенье...

Вот отливается чёрное море от белой скалы.
Вот отливаются бедному котику рыбкины слёзы.
Пара курортных страдальцев, вальяжных, как львы
Жарят бифштексы из собственных тел в безобразнейших позах.
Надпись наскальная гордо гласит:"Здесь был я" и "Серёга - дурак".
Влагой небесной промыло светило своё воспалённое веко.
В маленькой бухточке удит кефаль безотцовщина Мой Телемак.
Но не дождаться, увы, ни письма, ни поклёвки несчастному греку.
Всё объясняется жаркой погодой. Под солнышком мест
Хватит для всех, а в тени - даже градусам душно и тесно.
Повар божественный выдаст мне то, что и свинка не съест.
Всё ли полезно, что в рот осквернённый полезло?
Гелиос, что же ты спишь? Уж давно колесницу твою
Сбондил "мажор" Фаэтон,и по встречной летит, куролеся.
Где-то в магнолий кустах сладкозвучно сирены поют
Пляжный шансон вперемешку с руладой Григория Лепса.
Солнце погасло. Но яростно плещется море в ушах.
Как нестинарский костёр, обожгла раскалённая галька.
Скользкою рыбой морской выплывает из тела душа,
Машет, прощаясь, хвостом, плавниками: "До встречи, Виталька!"
Вот я чешуйчатой глыбой плыву во всю прыть
Из мезозойских морей разукрашенной жёлтою лодкой.
Падает в воду пророк, мне заданье - его проглотить,
Дабы три ночи, три дня он торчал в моей глотке.
Тут я очнулся...Под чаек пронзительный крик
Плюхалась в сонной водичке размокшей салфеткой медуза.
Где-то вдали, преогромный, как лайнер, белел Моби Дик
И Посейдон бородатый трезубцем чесал ему пузо.

...И видеть сны...Допить из чашки мой горечительный глоток.
А смерть гадает на ромашке, и я, последний лепесток, -
лечу...А крылышки - из воска. Так ненадёжен мой трофей.
Дорогой, выжженной и плоской, в Тартар спускается Орфей.
Три глотки пса ужасным рыком артикулируют слова:
-"Твоя супруга, Эвридика, ещё жива...жива...жива..."
Я попрошу у Коменданта, что здесь поставлен зрить и бдить -
меня, шута-комедианта, в одну из теней превратить.
А та, кто мне всего дороже, пусть возвращается домой.
Свою шагреневую кожу растянет свет по мостовой.
И задрожит на небосклоне звезда волхвов, звезда царей.
И ждёт в почтительном поклоне ночное братство фонарей.
А я давлю об окна, стены мильоны чёрных мотыльков.
Я - тень её пугливой тени, я - тень теней её шагов.
Я - тень её собачки...(Сука, рычит, ошейником звеня).
Вот так в мой сон вошёл без стука Жак Брель.
"Не покидай меня"

Да будет несудящий несудим.
Стефания Данилова

...А когда я круто помешаным колобком
укатился от мамыпапы - увы, и ах! -
позади меня, неотступно бочком-шажком
баскервильской собакой трусил мой привычный страх.

Страшновато попасть, как в копеечку, в белый свет
с простоватой ряшкой, двуглавому под крыло,
с пресловутым списком взаимных болей, обид и бед,
где смывает строчки спасительный корвалол.

В дефиците пряник, зато в изобильи прекрасный кнут
и свобода выбрать любую из тысячи тысяч плах.
Виноват уж тем, что...(ненужного - зачеркнуть
как судебный казус, свершившийся впопыхах).

Но и я - судил! Так, что мамочка, не горюй.
Персонажем пьесы "Последнее слово П"
Мне прислал Иуда цветы и по воздуху поцелуй.
Мне внимал Спаситель с апостолами в толпе.

"Не убий, не роди, не кради, не желай, не прячь..."
Поросло быльём то, что мОлодцу не в укор.
В ипостаси вечный Судья-Прокурор-Палач.
Есть покруче триада: палач-прокурор-прокурор.

Вот и плачь теперь, как обсниманый крокодил,
нацепив туфтовую пЕревязь, как Портос,
декламируй Гоголя-Бульбу, про "я тебя породил"...
а твоё божество просто хмыкает: "Папочка, досвидос!"

и уходит в молчанку, в туман, вконтакт, в виртуал и в бок -
навсегда, наобум, наощупь, навечно и налегке.
Мой несчастный ёжик, нестриженый колобок
с баскервильским щеночком на тоненьком поводке.

Как-то не очень удачно я выпал из комы,
грянулся оземь, вернулся, тормашками вниз,
в тягостный сон, в надоевший, до боли знакомый
сказочный город, захваченный полчищем крыс.
Как я сроднился с тобой, замороченный Гамельн!
(полк мародёров хвостатых бесстрашен и быстр).
Улицы города стали моими ногами,
В ратуше сердца вальяжный сидит бургомистр.
Гиблое место, воистину - Град обречённый...
Крысы, крысищи, крысята, крысёныши - эй!
Я не делю вас по масти на серых и чёрных,
Вы - мои мысли и воспоминанья о ней,
Той, кто была...
Что ты медлишь, всесильное Время,
Дудочник в пёстром плаще, крысолов-чародей?
Выведи вон из меня это мерзкое племя,
В речке забвенья топи их, топи их скорей!

Крысы, по Брему, нырять превосходно умеют,
Лихо форсируют речку, болото и пруд.
Гофман...
Чайковский...
Балет...
Господин Дроссельмейер!
Что Вам Щелкунчик сказал? "Alle Ratten kaputt?!"

Так легко обходились без нас,
В этом мире всезнающих взрослых.
Мы хотели "всего" и "сейчас".
Нам давалось "немного" и "после".
В ювенильном шатаясь раю,
В опьяненьи таинственной веры
Мы меняли ненужность свою
На случайное братство галеры.
Но спадал романтический бред,
Всё чужое: и пир, и похмелье...
Старость терпит, а молодость - нет,
И впадает в свои суеверья.
Разрываются связи времён.
Застревает иголка в верблюде.
"Ты бы их отпустил, Фараон..."
Тихо первенцы просят о чуде.

Что же дальше - по кругу бежать,
Выбирать между "плохо и "хуже",
Что-то строить и что-то сажать,
Стать хорошим отцом ( в скобках -мужем ).
И, влюбившись с разбегу и вдруг,
Как пацан, как замурзаный школьник,
Обнаружить,что замкнутый круг
Превращается в прямоугольник.
Воротись, поклонись, попроси!
Но о рыбке ни слуху, ни духу.
В адской кухне из мяса мессий
Хоть котлеты сварганят, хоть муху.
Лист осиновый...Отблеск огня...
Третий крик петуха без запинок..
"Отпустил бы Ты,Равви, меня...
В Гефсиманию много тропинок."

Пресловутый верблюд не спеша
Почесался горбом о скрижали.
Очень быстро стареет душа
Если часто её обижали,
Забывая её второпях
Где-то в детстве, далёком и звонком.
И глядит престарелый монах
Сквозь печальные очи ребёнка
Я так часто судьбу вопрошал,
Но ответы искал неумело:
почему не стареет душа
в унисон со стареющим телом?
Заплутав в лабиринтах времён,
Очутиться во времени оном..
"Ты меня отпусти, игемон..."
Как Господь отпустил Симеона.

Море дышит во сне, и дыхание сонного моря
пролетев над пустыней, отдаст свою влагу ручью.
Плачь, рыдай, Фараон, прародитель народного горя,
проклинай, проклинай ненасытную гордость свою.

От начала времён брат возвысит свой голос на брата.
На невольничьих рынках покорные стонут рабы.
Плачь, рыдай, Вавилон, восходя на свои зиккураты,
волочи за собой окровавленный камень судьбы.

Всё вернулось на круг, но оставлен вопрос без ответа:
Что сверкает на солнце на всех перекрёстках земли?
Плачь, несчастный Пророк, закрываясь ладонью от ветра.
Никого не спасли от глаголов твоих волдыри.

На исходе весны отцветает миндаль у колодца.
Над разбитым кувшином летят и летят лепестки.
Плачь, любимая, плачь...Это всё уже было под солнцем,
отражаясь не раз в тёмных водах небесной реки.

И когда огласят приговор справедливые судьи,
и в толпе осуждённых найдётся местечко и мне -
я заплачу навзрыд об единственно подлинном чуде
сотворения жизни в шестом приснопамятном дне.

Живу - как будто на мосту
На питерском стою.
Одной ногой топчусь в аду,
Другой скольжу в раю.

А под ногами - наклонись,
Прислушайся! - бежит
Река Забвенья, Лета, Стикс,
Впадающий в Коцит.

Но время ( прах меня возьми,
такая вот фигня...)
Разводит мост, а вместе с ним
"Разводит" и меня.

Когда оркестрик духовой
Сшопенит Там-па-пам,
Вся чертовня поднимет вой:
-"Сюда, брателла, к нам!!!"

А где-то в радужной дали
Компашка ангелят -
"Hi! Welcome мистер ВиталИ !"-
с плакатиком стоят.

И значит, там придётся мне
Решать такой вопрос:
Растить ли крылья на спине,
Иль - чуть пониже - хвост?

Нет, не летел по небу Ангел,
И крыльями не хлопотал -
Мужик в расхристанной ушанке
Меня за шиворот хватал:

- "Куда ты лезешь?...( непечатно...
Пробел...Пробел...Пробел...) балда!
И поплыли по коже пятна
Густого детского стыда.

Куда я лез - я помню плохо..
В открытый люк?! На лёд реки?!
Но вспоминаю с нежным вздохом
Его густые матюки.

Небритый ангел, из народа,
Блюдёт божественный закон,
Спасая деточек, по ходу
Им расширяя лексикон.

Навеяло http://litset.ru/publ/16-1-0-2577

Хорошо-то как. Даже лучше, чем я хочу.
И журавль в руке, и синица, упитанные, как бройлер.
Доставляет радость даже случайный визит к врачу-рвачу-палачу.
У меня с Христом идентичная группа крови.

Лищь тревожит сон, повторяющийся сотни лет,
о моём ушедшем, заблудшем, пропавшем навеки братце -
(я не сторож ему!) А висящий в шкафу парадный скелет
таращит пустые глазницы и улыбается.

Отрастить, что ли, бороду, горб да и въехать в рай
малой скоростью, в общем вагоне, вперёд ногами.
Есть на очень дальнем Востоке дальний родственник-самурай:
мастер хокку, сеппуку, танка, караоке и оригами.

Жизнь - сложилась. Сложилась так, словно некий псих
наваял непонятно что из кусочков конструктора "Лего".
Я сажал деревья. Строил дома. Отчего-то в них
Никогда-никогда и никто-никто не просил ночлега.

Хорошо! Хорошо наблюдать поединки добра со злом.
Поле битвы - Земля, а судья не мычит, ни телится.
Да всё чаще приходит мысль - а не кроется ль здесь "облом",
Я за бороду Бога - хвать!
А она ...отклеится.

Melodie d'amour chante le coeur d'Emmanuelle

Жизнь мою, киноплёнку любителя
Память крутит назад.
По гранитным извилинам Питера
Я плыву в Ленинград.

Горбачёвские игрища с "горькою",
В дефиците — еда.
Голосит, вдохновясь перестройкою,
Молодой Джигурда.

Нас покинул архангел сияющий,
К небесам воспарив.
У Невзорова взор немигающий,
Посекундный тариф.

В шевелюре высокого тополя
Клочья летних седин.
Первый раз в увольнение топаю
Не с толпою — один.

Я сроднился с вокзальною лавкою.
Ни друзей, ни врагов.
Репродуктор над ухом прогавкает:
"Петергоф"..."Петергоф"...

Собачонке, скулящей и лающей,
Лучше, нежели льву.
Ей мужик с голым задом сверкающим
говорит: "Пасть порву!"

Жаль, культуры попробовать негде мне.
Что с солдатика взять?
А в салонах — сталлоны, шварцнеггеры
И французкая б… дь.

Стенания покинутых супругов,
Случайных жертв порочного союза,
Сродни по неприличию со звуком
Желудочно-кишечного конфуза.
Что классик говорит? — Молчи, скрывайся,
Меняй пароли, явки, группы крови.
Изобрази фигуру из трёх пальцев
Эриниям обманутой любови.
И, где-нибудь в верховьях Енисея,
В объятиях туземной Пенелопы,
Воскреснешь хитроумным Одиссеем...
(но правильней эпитет "хитрожопым")

В тот час, когда меня разбудит лихо,
И подкрадётся втихаря шиздец,
В Мир Мебели: уютный, чудный, тихий -
Прошу, пересели меня, Творец!
Пусть этот мир невыразимо скушен,
Как соцреалистический роман,
Господь! Вдохни мою шальную душу
В какое-нибудь кресло иль диван.
Клянусь, грешить не стану полтергейстом,
И по ночам шатаясь, всех пугать.
Пусть Гении, хотя бы со Злодейством,
На мне вольготно смогут восседать
Иль возлежать..(Мне, право, всё едино,
Ведь пуританством я не одержим.)
Мужской костлявый зад, филей фемины
Услышат нежный гимн моих пружин.
Когда ж моё второе воплощенье
От дряхлости гвоздей не соберёт,
Пусть вынесут меня из помещенья
Обшарпанными ножками вперёд.
В земном раю, где мусорные баки,
Приостановлен будет мой маршрут
И местные бродячие собаки
Как по команде лапы задерут.
Такая вот нехилая программка.
Такую незатейливую муть
Мне навевает мебели рекламка.
Шекспир.
Отелло.
Драма.
Спальня замка.
"Увы, как всякий одр когда-нибудь."

Будет лежать до скончанья времён
Палец Господень на кнопке.
Дважды обычно звонит почтальон.
Трое с собачкою в лодке.
В избу детишки бегут впопыхах,
Стены трясутся от воплей
"Тятенька, тятенька, тятенька - ах!
В наших сетях-то - утоплый..."
Чёрную сумку выносит река,
Письма замёрзшего края.
Полуразмытая пляшет строка:
"Я поручил Николаю"
С кем-то бороться, и что-то искать
Призрак ужаснейший вылез:
-"Вас надо всех в поликлинику сдать,
Что б в чужих сумках не рылись!"
Сколько воды натекло на порог.
Холодом сдавлены скулы.
Вот тебе белочка, вот и свисток -
Чтобы пугались акулы!
Тихо над кладбищем. Гаснут огни.
Плачет русалка от жажды.
-"Печкин, пока! Не забудь, позвони -
Дважды, Иванович, дважды!"

Живёшь, живёшь, пасёшься дни и ночи
На склоне лет.
Вдруг — оп! — тебя в твоём сортире мочит
Шахид-сосед.
Он убеждён, что чистит мир от скверны,
Он чтит Коран.
Ты для него — собачий сын, неверный,
Гяур, баран.
В его глазищах цвета чернослива
Презренья жар,
Пусть даже ты промекаешь трусливо:
"Аллах акбар..."
Взгляни, взгляни в последний раз направо,
Взгляни окрест -
Вот муси-пуси в модных "балаклавах"
Чекрыжат крест.
На Страшный Суд распостраняет "флаер"
Гламурный вор.
Он зуб даёт, что Бог — приличный фрайер,
Не прокурор.
В родной бобруйск жывотные медведы
Спешат гурьбой.
Летит, летит на гей-парад победы
Шар голубой.
Шипит, шипит считалочка отчизны:
Рас… стрел… Рас… свет...
И Смерть права — нет оправданья Жизни,
И Бога — нет...

Избыточность — мой самый тяжкий грех!

(Д.Быков)

Тупой, ещё тупее, идиот.
Талантливый, способный, бездарь, гений.
На адской кухне варится компот
из райских яблок степеней сравнений.
О, эти олимпийские торги,
где норовят всучить товар похуже-
а ты кричи, лети, люби, беги
быстрей, сильнее, выше, громче, глубже.
Сравнения в любви — товарный знак,
метафор заковыристые платья:
-"Я так тебя люблю!"
-"Но как? Как? Как?"
-"Так, как не могут сорок тысяч братьев!"
Твоя же страсть ( что ни прийдёт на ум-
всё кажется банальным… некрасивым...)
вулкан, землетрясение, самум,
ужасный гриб под небом Хиросимы.
Не озеро любви, но — океан,
а твой масштаб: ведро, цистерна, бочка.
Меня же удовольствует стакан
(бывает, что хватает и глоточка.)
Как ненасытна жажда обладать
любимой вещью миром капиталом.
Моей любви — копеечку подать.
Моя любовь довольствуется малым -
той крошкою, упавшей со стола,
которой псы с язычниками рады,
моя любовь насытиться могла.
Ей многого и лишнего не надо.
Избыточность останется вовек
прерогативой женского начала.
Мой старомодный маленький ковчег
на привязи томится у причала.
Куда ж нам плыть?
Такому кораблю
все океаны — крохотные лужи.
Любимая, я ТАК тебя люблю!-
"Ещё… Ещё… Сильнее… Выше… Глубже..."

Дождь идёт и идёт...
Как солдатик по минному полю,
Утопая в грязи,
Волоча за собою ружьё.
Он идёт на войну.
Там, где время воюет с любовью
И томится в плену
Запоздалое счастье моё.

Провинция..Античность...Скукота...
Комета машет кончиком хвоста
На звёздных оргий высохшие пятна.
В таверне старый раб, и сыт и пьян,
Витийствует историю мидян,
Которая темна и непонятна.

Трактирщики считают медяки.
Их лица величавы и строги,
Их пальцы цепки. Нюх на фальшь - отменный.
Но мерзость, мерзость здешнее вино,
И худшего едва ль мне суждено
Испить во всех задворках ойкумены.

Гетера, милая! Присядь со мной.
Ты - киммерийка? Выговор степной
Мне на слуху, как пение сатира.
Как твоё имя? Легче записать
Чем выговорить...Хочешь, буду звать
Тебя..Женой Геракла - Деянирой?

Кто Я такой? Геракл! Кто ж ещё?
Немного скособочено плечо,
А Кербер пёс оттяпал мне три пальца.
И пусть я, как Силен, пузат и лыс,
Помогут мне Эрот и Дионис
Исполнить подвиг с номером тринадцать.

Лошадка, Деянира, ну-ка, - вскачь!
Прижмись ко мне..Так некогда твой плащ,
Пропитан ядом,выжигал мне плечи.
И пусть летят за грани естества
Бессмысленные звуки и слова
Сладчайшего из варварских наречий.

Да, жизнь подобна фотоснимку, с годами выцветает вся.
Любовь и голод спят в обнимку, бог знает чем питаются.
Театр, придуманный Шекспиром играет плохо вон из рук.
Любовь и голод правят миром, кто здесь "главреж", а кто "худрук"-
какая разница, панове? Играем с чистого листа!
Взамен обглоданной любови выходит похоть-"суперстар".
А голод...Рукоплещут ложи, сплошное браво и восторг.
Хлеб наш насущный, Слово Божье - преаппетитнейший хот-дог.
А вот галёрка подкачала...Не заценила всю игру.
От птичек синих и от чаек лишь горстка косточек в углу.
"Нет в них огня, перчинки, соли" - бурчит пресыщенный народ.
На пальцах жуткие мозоли натёр Небесный Кукловод.
Когда дадут в буфете пиво, рак на галёрке засвистит.
У Виктюка и у Шекспира владеет сценой трансвестит.
Сюжет античной скучной пьесы неподходящ для модных сцен.
Уже давно мужи-ахейцы не бондят по морю Елен.
Из всех искусств для нас важнейшим есть...Гладиаторский стриптиз!
И по наводке знойных женщин похищен юноша Парис.
Когда бы грек увидел это, все наши игрища божков,
он свой гекзаметр на куплеты, как требуху для пирожков,
перекрутил бы для шансона, и пел эФэМ ди-джей Цыклоп
о тяжком жребии Ясона и о коварстве Пенелоп.
Но боже ж мой, какая мука: в пиццотый раз услышать "Bell"!
Пусть одиночество и сука - где одиночество-кобель?
Любовь, свобода, голод, братство и равенство во всей красе,
от них так хочется стреляться в российской лесополосе -
не так, как в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, где ещё - Бог весть...
-"Ты видишь суслика?"
-"Не вижу..."
-"И я не вижу. А он - есть."

Всё было… как-то так: день первый (буду краток)-
Когда тому назад не знаю сколько лет,
Сквозь Божье решето, сквозь семицветья радуг
Просеивался свет.

Земля была тогда безвидной и пустою.
Окутывала твердь замёрзшая вода.
Вдруг нечто, пролетев падучею звездою,
Пробило толщу льда,

И, обозначив место будущего сада,-
Хоть не было реки на свете ни одной,-
Оно ждало, пока Творец себе в награду
Не сделал выходной.

Когда ж Господь прикрыл Всевидящее Око
И мирно опочил от праведных трудов,
Оно явилось в мир — Прекрасное Далёко,
Жестокая любовь.

Вот женщине дано влечением мужчины
Господствовать над ним, всё обращая в прах.
Адам познал жену. Мудрец познал гордыню.
И все познали страх

Потери, высоты, остаться одинокой,
И выбрать не того, быть избранным не той...
Как мучаешь ты нас, Прекрасное Далёко,
Своею красотой!

А наши голоса, подобьем жалким писка
Тревожат Божий слух.(Ах, если бы, кабы...)
Когда твоя сестра, Отвратнейшее Близко,
Целует наши лбы.