Профессор Пётр Сергеевич Крутояров вчера получил любовное письмо. Послание взволновало его, и он почти до самого рассвета не спал, ворочался на огромной двуспальной кровати, подходил зачем-то к окну, всматриваясь в силуэты домов напротив, выискивал одинокие горящие окна, как будто ожидая от них поддержки. А затем вновь и вновь подходил к письменному столу, где лежал листок, вырванный из обычной общей тетради.
Профессор брал его в руки, надевал очки, перечитывал в который раз, вздыхая с неистовой страстью и искренностью влюблённого юноши.
Так получилось: профессор действительно был влюблён. Но – обо всём по порядку. Надо заметить, Пётр Сергеевич три года, как овдовел, вёл скромную и размеренную жизнь учёного затворника, свободное время проводил в саду за городом, а в гости ходил только раз в году на день рождения к своему младшему брату, проживающему на другом конце города. В свои шестьдесят два профессор, доктор экономических наук Крутояров добился заслуженного авторитета не только на своём факультете, но и в городе, возглавив одну из кафедр университета. Ему была по душе беспокойная работа на кафедре и в учёном совете, нравилось общение с коллегами-преподавателями и студентами.
Но Пётр Сергеевич не слегка влюбился – по-настоящему! Как сорок лет назад, когда, будучи молоденьким аспирантом, потерял голову от такой же юной библиотекарши Наденьки, ходил и брал нужные и ненужные книги каждый день, принимался сочинять стихи, как некогда в школе, рвал их на мелкие кусочки и, наверное, никогда не смог бы познакомиться. Если бы заведующая библиотекой Екатерина Владимировна, глядя на раскрасневшиеся лица аспиранта и библиотекарши, многое, если не всё, прочитав по их лицам, не попросила «молодых людей выручить её», подбросив «горящий» билет на двоих в театр. С того спектакля и начались их встречи, а потом они дня не могли прожить друг без друга.
Тридцать семь лет прожил он с Наденькой, воспитав дочь и сына, живущих теперь в столице, да неожиданно приключившийся с супругой инсульт оставил его в большой трёхкомнатной квартире одного наедине со старыми фотографиями и письмами.
Профессор вздохнул, прошёл к письменному столу, водрузил на носу очки, внимательно вгляделся в ровные строчки округлого девичьего почерка:
Сказать словами я не смею,
Преподаватель милый мой!
Тобой одним теперь болею
И быть хочу всегда с тобой!
Я о тебе всегда мечтаю,
Тобой единственным живу.
Я днём и ночью вспоминаю,
Твой голос слышу наяву.
Вот что значилось на листке бумаги в синюю клетку. Подписи не было, но Пётр Сергеевич знал, от кого послание – ведь именно отличница Анфиса, волнуясь и отводя взгляд задумчивых серых глаз в сторону, задержалась после лекции в аудитории и, как только последний студент покинул её, порывисто подошла к его столу, положила на журнал аккуратный конвертик. Профессор вспомнил, как внимательно ловила Анфиса каждое его слово, как восторженно следила за ним на семинарских занятиях, и вопрос запульсировал, замельтешил в сознании: может, это на самом деле любовь?
Пётр Сергеевич, вкусивший вполне съедобный, хотя не такой пышный пирог холостяцкой размеренной жизни, долго не расставался с этим вопросом. Под утро сон всё-таки сморил его. Профессор забылся, словно провалился в яму, и с трудом различил звонок будильника. Впрочем, Петр Сергеевич вспомнил, что началась сессия, в университет сегодня к одиннадцати. И решил поспать ещё.
Однако сон снова не шёл. Пётр Сергеевич поворочался минут тридцать, взглянул на настенные часы и, решительно поднявшись, потянулся к телефонной трубке:
– Мне Виктора Сергеевича, пожалуйста.
– Извините, Виктор Сергеевич очень занят, перезвоните попозже.
Голос секретарши был усталым, отдавал металлом, и профессор Крутояров хорошо её понимал. Нелегко охранять покой генерального директора огромного предприятия. В любое другое время он перезвонил бы позже, теперь же вопрос требовал решения безотлагательно. В трубке зазвучали гудки. Пётр Сергеевич вновь защёлкал кнопками:
– Простите, я только что вам звонил. Передайте Виктору Сергеевичу, с ним хочет переговорить его брат …
– Соединяю, – послышался бесстрастный голос на другом конце провода, и почти одновременно в трубке зарокотал знакомый бас:
– Петя! Что случилось?
– В общем, ничего, но … – профессор неожиданно сам для себя закашлялся, – Вить! мне срочно надо с тобой поговорить.
– Валяй, нас никто не слышит, к тому же сейчас включу закрытый режим.
– Но … это не по телефону.
– Не вопрос! – давай сегодня к нам в гости. Настя пельменей настряпает. Я машину пришлю за тобой!
– Э-э-э, – как бы тебе объяснить? – Пётр Сергеевич не узнал собственного голоса, – мне нужно поговорить с тобой наедине, с глазу на глаз.
– Да что с тобой случилось? – генеральный директор начал нервничать, – ты можешь намекнуть хотя бы в двух словах? Если тебе деньги срочно нужны – не вопрос … или …
– Да какие деньги … – профессор, на мгновение засомневавшийся, не рассказать ли всё, как есть, немедленно, в последний момент одумался, – нет, Витя, давай при встрече.
– Так … в два у меня шведы по поводу новой линии, в три – аппаратное совещание. А если сейчас? – генеральный директор соображал вслух на ходу, и Пётр Сергеевич воочию увидел, будто брат его смотрит на циферблат своих швейцарских часов.
– Было бы замечательно!
– Хорошо! Машина будет у тебя через полчаса.
***
– Да-а-а … – удивлённо протянул младший брат, выслушав всю историю, – удивил ты меня! Разреши задать тебе несколько вопросов. Может, этой девушке Анфисе отличную оценку надо?
– Нет, – отрезал профессор, – она и так отличница! Я помню её зачётку, четвёрок почти нет, она на диплом с отличием претендует.
– Странно всё это, – не унимался прагматичный генеральный директор, – а не допускаешь того, что она на квартиру твою виды имеет?
– Как ты можешь так говорить? – искренне возмутился Пётр Сергеевич, – Анфиса, насколько мне известно, не из приезжих. Живёт с родителями, конечно, но я сомневаюсь, что жильё – это главное.
Профессор Крутояров подтянул яркий галстук, подбоченился, взглянул на своё отражение в зеркальном витраже кабинета и внимательно посмотрел на брата:
– Послушай, Витя! Скажи, только честно: неужели я настолько стар, что в меня влюбиться уже нельзя?
Младший брат так же пристально вгляделся в кровного родственника:
– Наверное, можно! Только она моложе твоей московской внучки! Нет, … так не бывает!
– Верно – моложе на два года! Но почему – не бывает? А Олег Табаков и Марина Зудина? Сколько подобных примеров!
– Это же богема! – отрезал Виктор, – что ты себя с ними равняешь? У них свои законы, у нас свои. Знаешь, брат, о чём хочу спросить? Я слышал, в таком юном возрасте некоторые впечатлительные молодые особы склонны к платонической любви, они зачастую идеализируют своих педагогов или наставников. Налицо, скорее, уважение и почтение. Скажи, Петя, тоже честно: ты ведь не имеешь в виду физическую близость? И ещё скажи: она тебя волнует, как женщина?
– Честно говоря, да! – признался профессор, – я сегодня ночь практически не спал. Еле заснул. А под утро сон … эротический … видел. Представляешь, она сама пришла ко мне, мы целовались на диване?
Пётр Сергеевич смутился, достал платок, вытер пот с залысин:
– Да почитай, что она пишет … в стихах!
Он достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок и протянул брату.
– Ничего себе! – оценил Виктор Сергеевич, – здорово написано, конечно, от души! Но всё же подумай!
Помолчали.
– А если это любовь? – нарушил паузу профессор.
– Морковь! – передразнил генеральный, – Петя, когда ты уймёшься? Пойми, наконец: молодёжь теперь совсем другая, чем в наше время.
– Какая другая? – продолжал допытываться старший брат.
– Наивный человек! – Виктор Сергеевич покачал головой, – прагматичная и практичная нынче молодёжь, если хочешь знать. И чувств у них настоящих нет! Одна выгода на уме!
– Неправда! – возмутился старший брат, – не все такие!
– Не все? – усмехнулся генеральный директор, – да почти все! Так и быть, расскажу тебе для примера одну поучительную историю. После университета попал в службу маркетинга нашего предприятия один молодой человек. Звали его Ян. Паренёк смышлёный и амбициозный, такие обычно карьеру по головам делают. А возглавляла эту службу пятидесятилетняя разведённая дама Нинель Ивановна. Из тех, про которых с грустью говорят: «со следами былой красоты на лице». Представь себе: вспыхивает между ними роман, и очень скоро высокий и элегантный Ян переезжает жить к своей возлюбленной. Она преображается. Любовь творит чудеса на глазах всего коллектива. Однако возникает такое интересное обстоятельство. Приходит эта дама спустя месяц ко мне и интересуется за вакансию руководителя создаваемой на предприятии службы внешней торговли. Предлагает кандидатуру своего возлюбленного. Приводит весомые аргументы. Парень великолепно владеет английским языком, он – отличник по жизни, энергичен, способен руководить, а молодость – единственный поправимый недостаток. К тому же ей, видишь ли, неудобно работать в одном отделе и руководить своим гражданским, так сказать, мужем. А надо заметить, мы с Нинелью большие друзья ещё по политехническому институту – в одной команде КВН выступали. Познакомились, когда я на пятом был, а она на первом курсе. И потом … на заводе у нас сложились дружеские отношения
– Короче, ты не смог ей отказать,– улыбнулся Пётр Сергеевич.
Увы, – подтвердил младший брат, – к удивлению всего коллектива и огорчению других потенциальных соискателей, среди которых были вполне достойные люди, я подписал приказ о назначении Яна руководителем службы внешней торговли. Он и теперь работает в этом качестве. Но вот что интересно, буквально на следующий день после вступления в высокую должность он съехал от Нинели. Она рвала на себе волосы, устраивала сцены – безрезультатно. Недавно Ян женился на красавице-манекенщице и внимания не обращает на бывшую возлюбленную. И всё логично. Молодость выбирает молодость. Ты же не станешь отрицать, что Анфиса, как любая нормальная девушка, пожелает выйти замуж и иметь детей.
– Я про это не думал, – признался Пётр Сергеевич, – но если она не против иметь детей, то я, пожалуй … я …
Он вдруг стушевался, задумался. Мысль о детях показалась ему неестественной, она не укладывалась в привычные схемы размеренной холостяцкой жизни.
– То-то, он, видите ли, не думал! – возвысил голос генеральный, – а надо думать и об этом! Ладно, брат, извини, больше я тебе ничего сказать не могу. К тому же через два минуты совещание по новой технике, – и, пожав крепко руку брату, Виктор Сергеевич вызвал личного шофёра.
***
«А может, это не любовь? Или всё-таки она самая?» Мысли перепутались в голове Петра Сергеевича. Холодным рассудком он понимал: в словах брата есть логика, но в то же время всей душой хотелось верить в искренность чувств Анфисы. Профессор вновь и вновь мысленно перечитывал те стихи, вспоминал смущение девушки. Ему не хотелось верить брату. Неужели среди молодого поколения не осталось тонких, трепетных душ, неужели он не достоин внимания такой романтичной и нежной особы? В университете его почитали, как достаточно красноречивого и интересного собеседника, острого полемиста, неоднократно ему приходилось слышать комплименты по поводу того, как он великолепно выглядит. В конце концов, он не чувствовал себя стариком!
Размышления профессора Крутоярова прервал возглас водителя:
– Университет! Приехали!
Пётр Сергеевич тепло пожал руку шофёру, но едва вышел из автомобиля и направился к зданию, как к нему от скамейки, расположенной у входа, шагнула … Анфиса. В коротенькой юбке, элегантной блузке и с новой причёской она была настолько очаровательной, что Пётр Сергеевич залюбовался ею. А Анфиса, как будто не замечая восхищения собой, робко пролепетала:
– Пётр Сергеевич! Здравствуйте!
– Добрый день, Селезнёва! – Крутояров постарался придать лицу строгое и даже несколько надменное выражение, но в этом жанре был неважным артистом. Несмотря на надменное средоточие губ, глаза лучились – ведь он был так рад неожиданной встрече, отметив про себя: как хороша девушка!
– Пётр Сергеевич! Мне с Вами необходимо проконсультироваться!
–Да, конечно. Сегодня консультация по экзаменационным вопросам – посмотрите по расписанию.
– Мне не по экзамену, а по научной работе, – Анфиса нахмурилась, всем своим видом показывая неподдельную заинтересованность и озадачив Крутоярова. Профессор хорошо понимал: наука у студентов часто на тридесятом месте, ей занимались в течение учебного семестра, но никак не во время сессии. Разумеется, профессор не мог сдержать удивления:
– Сейчас сессия, я полагаю, мы сможем обсудить эти проблемы после каникул.
– Пётр Сергеевич! Вы же сами учили нас – не откладывать на «потом», заниматься планомерно.
– Верно! – подтвердил Крутояров, – вы можете подойти ко мне сегодня после консультации по экзамену.
В серых глазах Анфисы промелькнул и тотчас пропал огонёк. Как будто бы миниатюрный чёртик заскочил и тут же выскочил из них. Девушка смущённо пролепетала:
– Пётр Сергеевич! Я знаю, у вас и после консультации столько студентов, что не пробьёшься, вы же такой добрый.
Она заискивающе снизу вверх посмотрела на Крутоярова, и тот в свою очередь смутился:
– А что вы предлагаете? Я не в курсе, какие аудитории будут свободны завтра. А на кафедре проходной двор, суета …
– Можно у вас дома … – Анфиса выпалила это так неожиданно, что Петру Сергеевичу показалось, эта мысль возникла у неё совершенно спонтанно. А девушка протянула записную книжку и авторучку:
– Напишите свой адрес!
***
Профессор Пётр Сергеевич Крутояров облачился в фартук, кромсал ингредиенты на любимый салат «Прибой» и напевал. Надо заметить, давно уже не происходило с ним ничего подобного. На душе было так празднично, как бывало в годы мирной супружеской жизни в канун Нового года, а предстоящая встреча волновала так сильно, что сердце неистово стучалось в дверцу, словно желая убедиться, правильно ли он шинкует варёную морковь, сыр и колбасу. Пётр Сергеевич вспомнил, как оно, сердце, так же стучалось в него, когда он, неожиданно для себя самого, размашисто указал на листке записной книжки свой адрес? Вспомнил, как нешуточно испугался он, даже оглянулся воровато: не слышал ли кто их разговор!
Но потом решил: хорошо, что так получилось!
«А что, собственно, такого?» – профессор в который раз гнал подальше огромного червя сомнения, то и дело выползающего из углов кухни, – «незамужняя девушка пришла в гости к холостому мужчине, они обсудили важные вопросы, а потом поужинали вместе. Профессор проводил ученицу до дома и поцеловал на прощание ручку. Только и всего»
– Только и всего? – зловредно шипел червь сомнения, и Крутояров мучительно искал ответ на этот вопрос. И ловил себя на мысли: в голове созрел совершенно другой сценарий. Допустим, ужин будет происходить не на кухне, а за большим столом в зале, он предложит зажечь свечи, затем включает тихую музыку и приглашает потанцевать даму. Они кружатся, Анфиса обнимает его за плечи и шепчет те самые слова из стихотворения: «…Тобой одним теперь болею и быть хочу всегда с тобой! Я о тебе всегда мечтаю, тобой единственным живу. Я днём и ночью вспоминаю, твой голос слышу наяву…». Он бережно целует девушку в губы и …
Ножик соскочил и полоснул по пальцу Крутоярова. Он вдруг вспомнил, как давно у него не было женщины. Бинтуя порез, опечалился. Хотя тут же поймал себя на другой мысли: припомнил Анфису и её круглые коленки в телесного цвета колготках, почувствовав, что испытывает страстное желание увидеть её всю, желает раздеть догола. И удивившись возникшей эрекции, понял, что не только способен вдоволь насладиться зрелищем молодого, упругого тела, он может обладать им с неистовой страстью немолодого, но ещё на многое способного самца.
«Если я почувствую, что Анфиса пришла неспроста, если только почувствую: она пришла ко мне так, как женщина приходит к мужчине, я буду сначала бережно ласкать её, я покрою поцелуями каждый квадратный сантиметр её тела. Нас понесут крылья страсти, в наших глазах будут происходить такие взрывы, как в трещинах земли, мы расщепим на мелкие кусочки заслон условностей и будем наслаждаться друг другом. Если только почувствую … »
Размышления профессора прервал звонок в дверь.
– О, Боже! – Крутояров посмотрел на часы, – это она!
Пётр Сергеевич суетливо вытер руки о фартук, заспешил в прихожую, отворил массивную дверь. Анфиса была пунктуальна, и Крутояров поспешил извиниться за свой внешний вид:
– Я тут … хлопочу … по хозяйству.
Девушка была ещё более прекрасна, чем в день их последней встречи, и Крутояров смутился. Он словно опьянел от её лёгкого аромата, от свежести юного лица, обнаружив, что забыл все заготовленные, отрепетированные заранее фразы. Что нужно говорить в таких случаях? Как себя вести? Но Анфиса сбросила туфли, с головы до ног оглядела Петра Сергеевича:
– Какой вы интересный!
– Интересный? – Пётр Сергеевич ещё более замялся, проклиная себя за то, что увлёкся и потерял счёт времени.
– Забавный! В этих трико, в клетчатой рубашке, в фартуке! – Анфиса прошлась по коридору, и Крутояров поразился её смелости. «Вот она – современная молодёжь», – подумал он, – «да, надо смотреть на жизнь проще, а у меня не получается. Как хорошо, что по большому счёту всё успел, а салат майонезом заправить недолго».
– Проходите, – Крутояров радушно распахнул дверь в зал, где на столе в хрустальных вазочках стояли разнообразные закуски, – если не возражаете, проблемы научного характера мы можем обсудить за лёгким ужином.
– Ничего себе: лёгкий ужин, – весело рассмеялась Анфиса, – да тут хавки хватит на половину нашей группы.
– Как вы сказали? Хавки?
– Ну, это молодёжный сленг такой, - пояснила Анфиса, – то есть: хватит еды. А что будем пить?
Крутояров сообразил: он так и не решил для себя, как поступить в такой ситуации? Что пьёт Анфиса? В холодильнике стояло шампанское и коньяк, и он с интонацией мачо озвучил такой вопрос:
– Коньяк? Шампанское?
– Давайте коньяк, – предложила девушка, и Крутояров опять удивился её смелости. Пётр Сергеевич отметил, что Анфиса не захватила с собой никакой папки с бумагами, но отнёс это обстоятельство на счёт греющей душу версии. Он уже начал рисовать себе приключение и короткими мазками накладывал грунт для будущей красочной картины. Впрочем, Крутояров ощущал себя начинающим художником, знающим лишь основы ремесла.
– Вы располагайтесь здесь, – профессор указал на ряд стульев у накрытого стола, а я мигом … переоденусь.
Отглаженный праздничный костюм, белоснежная сорочка с красным галстуком уже ждали Петра Сергеевича, и спустя минуту он предстал перед Анфисой во всей красе.
-Какой вы торжественный! – похвалила девушка, - но мне кажется, в квартире тепло, пиджак можно снять.
– Да, конечно, – охотно согласился профессор, покосившийся на заголившиеся бёдра сидящей Анфисы, которая сегодня была в юбке ещё более короткой длины. А она, уловив его взгляд, нисколько не смутилась, наблюдая, как профессор неловко поправляет старомодные манжеты сорочки, неожиданно предложив:
– Садитесь рядом, Пётр Сергеевич! Давайте тост!
– За … встречу! – выпалил профессор, хотя долго репетировал перед зеркалом небольшую речь, где собирался затронуть проблемы взаимоотношения полов, начать издалека, сослаться на классиков, с их помощью прославить прекрасный пол и тем самым намекнуть на далеко не угасший интерес к нему самого профессора Крутоярова.
Выпили коньяку, и Пётр Сергеевич поразился, как ловко это проделала Анфиса. «Как водку – залпом», – отметил он, но сам разделил удовольствие на три части. Шаловливая мыслишка о том, что девушка пьёт, возможно, для храбрости, взбодрила его. Профессор подкладывал Анфисе закуски, с удовольствием отмечая, что она не страдает отсутствием аппетита и с удовольствием ест все его блюда. С не меньшим удовольствием Крутояров заметил, как порозовели щёки девушки, как заблестели глаза.
– За взаимопонимание! – провозгласила Анфиса и снова осушила стопку до дна. Пётр Сергеевич очень хотел перейти к стихам, которые написала для него девушка, и чуть было не затронул эту тему после произнесения таких слов, но удержался. «Потом, потом» – застучал в голове там-там, и он на этот раз так же залпом выпил свою стопку, отметив, как грациозно сидит за столом девушка, а когда она скрестила свои ноги, Крутояров почувствовал смутное томление. Он вдруг испытал навязчивое желание погладить девушку по шелковистой поверхности бедра, но вместо этого неожиданно погладил по руке.
– Не сейчас, после … – тихо проговорила Анфиса, вновь угадав тайное желание профессора, и эти слова произвели на Петра Сергеевича волшебное воздействие. Ему показалось, он увидел красивую узорную дверцу в большой и чудесный мир, долго не мог найти ключик. Наконец, подобрал, и она начала тихонько отворяться без какого-либо скрипа. Вдруг вспомнил стихи одного малоизвестного поэта и, желая вызвать Анфису на откровенность, продекламировал:
Приди ко мне скорей, причастье позднее,
Страницы вечных книг, как будто лопасти.
Граница двух миров сегодня звёздная,
Шагнём вперёд, зажмурившись у пропасти.
Приди ко мне, продрогшее Величество,
В ночной тиши ни шороха, ни всполоха.
И, кажется, замёрзло электричество.
Зато в моей душе изрядно пороху!
– Мрачновато, – высказалась Анфиса, – «шагнём вперёд, зажмурившись у пропасти», хотя образы интересные, и концовка мне нравится. Что-то в горле пересохло, нет ли у вас чего-нибудь холодненького... попить?
– Так вот же, на столе – «минералка» стоит, – подсказал Крутояров.
– Не то! – вдруг закапризничала Анфиса, – хочется из холодильника.
– У меня такой нет, – огорчённо признался профессор.
– Тогда поставьте эту бутылку охлаждаться, – смилостивилась красавица, десять минут я, так и быть, потерплю.
Пётр Сергеевич исполнил просьбу, а когда вернулся, в рюмки был налит коньяк.
– Я хочу выпить за исполнение наших желаний, – провозгласила девушка, и профессор горячо чокнулся с Анфисой – тост был ему по душе. Выпили до дна, по стопке сразу, и Пётр Сергеевич почувствовал: идеи фикс качнулись в его голове, столкнулись друг с другом, поперёк желанному поцелую лег какой-то туман. Профессор ощутил непонятную слабость, хрусталь буфета стал гаснуть и блекнуть, потолок поплыл вниз навстречу «чёрной дыре», появившейся на середине комнаты и расширяющейся с каждой минутой. Вслед за ним туда же скользнул и сам профессор, краем глаза заметивший напоследок, как Анфиса потянулась к сотовому телефону.
***
Петру Сергеевичу приснился кошмарный сон. Он долго бежал по длинному извилистому коридору, спотыкался, падал и поднимался со злым упорством лесоруба, пытающегося свалить тупым топором железное дерево. Со стен на него свисали медные змеи, позади рычало невиданное чудище, и ему хотелось поскорее достичь конца этого коридора, не взирая на то, что впереди могло быть что-то ещё более страшное. Навстречу вылетела маленькая птица, похожая на воробья, но с огромным клювом, как у какаду. Она вспорхнула на голову Петра Сергеевича и начала больно долбить её. Больно! Очень больно! Профессору удалось поймать дерзкую и гадкую птицу, но она вдруг превратилась в мерзкую крысу, которая выскользнула из рук и скрылась в лабиринте.
Пётр Сергеевич очнулся в холодном поту. Он лежал на огромной двуспальной кровати в спальне и совершенно голый. Рядом никого не было. Вероятно, птица здорово поклевала его – голова раскалывалась на несколько кусков. Пошатываясь, профессор вышел в зал, где увидел следы вчерашнего пиршества. Салаты были не доедены, жареный цыплёнок и вовсе был не тронутым.
Вспомнив про старую традицию похмеляться, он поискал глазами свою рюмку, не нашёл и хлебнул немного коньяку прямо из бутылки. Вернувшись в спальню, Пётр Сергеевич с изумлением увидел на спинке кровати женские колготки, бюстгальтер, попытался дать своим находкам какое-то разумное объяснение и не сумел. Как же он умудрился отключиться? Что творил здесь вчера? Неужели дал волю низменным чувствам? Нет, это невозможно представить! Но откуда тогда женские аксессуары и особенно колготки, так похожие на колготки Анфисы? Почему, наконец, он голый? Значит, всё-таки … А она? Ушла! Обиделась! Он был груб? Нет, на насилие он не способен.
Обхватив голову руками, голый профессор просидел минут десять, пытаясь расстрелять, сбросить в пропасть и четвертовать себя собственным подозрением и каждый раз выживал, словно заговорённый. Мысли пролетали мимо друг друга, как встречные шальные пули, не попадая никуда на своём пути. Сердце опять ломилось в грудь, хотя голова чуть успокоилась.
И вдруг в прихожей прозвенел звонок.
Набросив на ходу халат, Пётр Сергеевич поспешил в прихожую, где в дверной «глазок» увидел Стаса, студента той же группы, где училась Анфиса. Не без удивления он распахнул дверь. Как же тот узнал его адрес?
Стас, удачливый бизнесмен, частный предприниматель и плохой студент, спортсмен и одновременно хулиган, не был в числе учеников, кого уважал Петр Сергеевич. Его бы воля – полетел бы Стас вверх тормашками ещё со второго курса, но тот крутил какие-то хозяйственные дела с проректором, поставляя краску и стройматериалы, помогая учебному заведению решать вопросы снабжения, и руководство университета неоднократно заступалось за щеголеватого неуча, телефонными звонками улаживая возникающие недоразумения с учёбой.
– Разрешите войти, – подчёркнуто вежливо поинтересовался Стас.
Крутояров поперхнулся, закашлялся, махнул рукой в направлении зала. Стас снял модные ботинки, присел на стул.
– Чем обязан в столь ранний час, молодой человек? – церемонно поинтересовался профессор.
– Не такой час и ранний, – едко парировал Стас, – десять уже. А зашёл я, чтобы показать вам, Пётр Сергеевич, интересные фотографии. Очень интересные.
Он ехидно заулыбался.
– Какие фотографии. Не понял, – честно признался Крутояров.
Стас вытащил из внутреннего кармана короткой куртки и веером раскинул по столу глянцевые фотоснимки. Пётр Сергеевич взглянул на них и обомлел. На одном снимке он – голый и вытянутый в струнку – лежал на обнажённой Анфисе, раскинувшей голые ножки, на втором они же сплелись в тесных объятиях, но снимающий находился сбоку. Другие снимки были сделаны с разных точек комнаты, но сюжет повторял предыдущий по своему смыслу.
Петру Сергеевичу стало дурно. Он пошатнулся, ухватился за стул. Стас заботливо поддержал его за локоток, усадил на стул, поинтересовался участливо:
– Вам плохо? Может, воды?
Крутояров тяжело задышал, потом закашлялся. Его лицо посинело. Он выдавил:
– Я ничего не понимаю. Но вы – подлец!
– У-тю-тю, – ехидно проговорил Стас, – развратник-профессор, соблазнитель молоденьких девушек – и ничего не желает понимать! Так я более доходчиво объясню, – вот эти картинки с выставки попадут к руководству университета. Думаю, тут есть, на что полюбоваться.
– Подлец! – выкрикнул профессор.
– Это я-то подлец? – Стас театрально рассмеялся, – да знаете ли вы, кто я? Несчастный юноша, любимую девушку которого соблазнил и обманул старый развратник.
– Не может быть! – выкрикнул профессор, до которого начал доходить истинный смысл происходящего.
– Успокойтесь, Пётр Сергеевич! – Стас покровительственно похлопал Петра Сергеевича по плечу и плюхнулся в глубокое кресло, – верно: ничего на самом деле не было, а версия о сексуально распущенном профессоре будет звучать набатом исключительно в возбуждённом и возмущённом ректорате. Между нами: не хватало ещё, чтобы вы на самом деле трахнули мою Анфиску. Нет, конечно! Её могу иметь, когда захочу, только я! В таком состоянии, милейший профессор, вы были ни на что не способны, это к бабке-гадалке ходить не надо!
В памяти Петра Сергеевича пронеслись сцены недавних разговоров с Анфисой. Круг боли замкнулся: профессор понял – без её помощи Стас ничего не смог бы осуществить. Очевидно, именно она подсыпала снотворное или другое вещество, не случайно же он сразу же погрузился в бессознательное состояние?
– Стихи! – выкрикнул вдруг Крутояров, не желая верить в сказанное, – она писала мне стихи!
– Верно, – подтвердил Стас, – под мою диктовку. А вы разве не знали, что я стишатами балуюсь и даже на сайте www.stihi.ru зарегистрирован. Да я всем в группе на дни рождения строчу.
Профессору стало дурно, он побледнел, но успел пробормотать:
– Что же вы за люди такие! Да вы не люди!
И собравшись с силами, спросил важное:
– И для чего вам всё это? Чего вы хотите?
Стас как будто бы ждал этого вопроса. Он поднялся, прошёлся по комнате, наставительно поднял указательный палец к потолку:
– Вот! Наконец-то мы подошли к теме, в которую вам необходимо немедленно въехать. Здесь список студентов нашей группы, которые должны получить пятёрки на экзамене, независимо от того, как они будут отвечать, – Стас положил на стол листок бумаги. – Согласен, не все они – отличники, но зато этих достойных молодых людей всего лишь пятнадцать человек. Что вам стоит? Отличные оценки в зачётках в обмен на пошлые, циничные фотографии! Чуть было не забыл заверить вас, что мы непременно сотрём исходный цифровой файл. Можете на нас в этом положиться. Понятно?
Стас взял со стола и протянул листок бумаги профессору Крутоярову, но тот даже не стал искать очки, выдавив:
– Нет!
Стас вздохнул:
– Подумайте!
Но мысли Петра Сергеевича были уже далеко. Он тяжело поднялся со стула и вдруг чётко и ясно произнёс:
– Граница двух миров сегодня звёздная, шагнём вперёд, зажмурившись у пропасти…
– Вы бредите? – пристально посмотрел на него Стас.
– Нисколько, – ответил профессор, – прощайте.
Пётр Сергеевич быстро вышел на балкон, распахнул дверцу и полетел. Его полёт с восьмого этажа был коротким, а умер он моментально. Однако потревоженный глухим падением тела дворник успел увидеть небольшую слезу на его щеке.
Впрочем, слезу призвало к себе солнышко ещё до того, как тело окружили жильцы и подоспевшая полиция.
