В истоме от зноя, вечер, ступая на пятки дня,
торопится в ночь, где свечи и шаньгой на стол луна.
Где тени скользят безмолвно, и в нежный льняной батист
закутан дурманный воздух, что сух и невинно чист.
Там листья в объятьях лени. Там, цвета шафрана, плед
согреет его колени, а сердце – звёзд бледных свет.
Он ждёт в предвкушенье пьяный…Но ветер – нежданный гость.
Он спутает карты рьяно, и в ночь разольётся злость,
где стуки дверей, ворчанье, где слышится грома рык,
где дерзкий сквозняк – начальник, чья речь переходит в крик.
Где тучи, сцепившись в ворох, молчат до поры, но вот –
к развязке близки: под сполох, дождь шумным потоком льёт
на землю, асфальт, на крыши, на лист, что от тряски сник.
И жажду уймут, но слышишь – как близок потери миг…

Мама…Эхом перекатывается солнечный свет…Мама…Нет тебя рядом.
Яблочная кожура, грецкий орех, лимонная пастила с шоколадом…
Слышишь, мама…Ты была права – она ушла за тобой, ты не зря боялась...
Вы в одной связке – земля, трава…Я – ключ подземный, чуть бью, осталась.
Нет…Для всех я – скала и гвоздь, непоколебима, не согнуть в подкову,
я фонтанирую и живу – не гость, да и волком голодным на луну не вою.
Ветер, пепел, лебеда, пырей, цветущая калина за обгоревшим колодцем…
Нет, я не поминаю всех чертей, я скручиваю в клубочек лучи от солнца.
Мама, тебя нет уже десять лет... Улыбаются вышивки твоими глазами,
нежно струится их золотистый свет, глубиной покоряя, как Брюллов холстами…
Мама…Память достаёт из холщовых мешков не битое стекло – семена, и много.
Сколько их во мне взошло, проросло нежными росточками из глубин берлоги.
Спим в ней до времени, сопротивляемся, кряхтим, что-то пытаемся доказать – всё сами…
И только после понимаем, что спим, подсознанием черпая уроки мамы.
Помнишь, мы шутили – совсем не кань... Если улетишь Туда, как птица, –
дай и нам понять... Цветёт герань именно в мой день – когда родиться...
Ты могла читать мысли – произносила вслух, утихомирить сердце, унять боли…
Жёлтый одуванчик, семена – пух, приземлились парашютики, проросли в поле –
поле моих мыслей…И сквозь лопух, колючки шиповника (ведь я другая)
пробивается сирени чарующий дух, цветом и оттенками нас покоряя.
Мама…Вопрос-ответ, попутный ветер и шаль на плечи…
В звуках Шопена твой нежный свет, даже в ночи не гаснут свечи.
Мама…

2004

Начало любви - с окаёмочкой блюдце…
Движенье по кругу, без мысли споткнуться.
Губами коснёшься, блеснет позолота…
Пьёшь прямо из блюдца настой бергамота -
изысканно нежный…Дыханьем шафрана
наполнен весь воздух, чарующий, пряный…
Подушечкой пальца, по краешку блюдца,
скольженье, глоток, и по кругу…
Вернуться…

2013

Ты помнишь, мы ходили на каток…
Я носом зарывалась в шарф верблюжий.
Шептал ты о любви… Касаний ток
мне руки согревал и был так нужен.

А после мы на кухне пили чай
с лимоном и корицей. Хмурый вечер
простужено сопел, а мой трамвай
давно уже ушёл, и спал диспетчер.

Не спали только мы. Пушистый снег
ложился белой накипью на крыши.
Ты что-то говорил, касаясь век…
Узором этих слов был полдень вышит.

Цеплялся тополь тенью за консоль,
стучался тихо веткой – прочь цунами…
И, тихо погружаясь в мир Басё,
мы вязли в тине слов. И сон над нами…

Антиподы: верблюд, тина, накипь.

Я иду по дороге – жизнь...
И смотрю на неё не сквозь,
а она, взор потупив вниз,
не соломку под зад, а гвоздь.
Гвоздодёр, молоток, пила…
Скоро будет готов сарай.
А опилки вершат дела
там, где требуют пропуск в рай.

Бритвой по венам…
Капает сок
с русских берёз
под удушливый смог.
В редких заплатах
земля
и душа
топчется, рвётся
под сень шалаша…

В стразах пупки,
брови, веки…
Глаза
вряд ли что зрят,
в них давно не слеза…
Сух и надменен
компьютерный глаз,
матами стелет
под кайф и экстаз.
Конь на дыбы – человек…
Ерунда...
Плётка и шпоры -
рывок в никуда...
Худ, не подкован,
плетётся
Пегас,
глядя в смятеньи
на небо…
и нас.

2013

Он пришёл так нежданно, под вечер,
Он коснулся лица и волос,
Бросил бережно шали на плечи,
Жемчуг вплёл в косы нежных берёз.

Он метался и таял при встречах,
Он на крыльях летал, как шальной.
Он не думал про Март, он беспечен:
Упорхнул, испарился, к другой...

И теперь он - лишь грязная лужа,
У канавы в печальном плену.
Ждёт мороза, метели и стужи,
Вспоминая берёз седину...

2013

Мысли…Забавные обезьяны, которые раскачиваются на лиане, перепрыгивая, с дерева на дерево. Они так ловко это делают, за ними невозможно уследить. Пытаешься зафиксировать, переложить на бумагу, придав определённый художественный вид…
Вид…Вот именно ВИД…А зачем о нём думать? Не проще ли просто запечатлеть этот миг.
Хорошая фотография привлекает нас именно этим – переданным настроением. Человек, который позирует, мёртв. Нет, он жив…Он красив, правильно направлен свет, скрыты все недостатки, подчёркнуты достоинства. Но он в напряжении, неестественная поза, искусственная улыбка…
Почему произведения одних притягивают, а при чтении других становится скучно…Возможно, именно поэтому.
Как-то меня спросили о том, кто из поэтов мне нравится. Мне кажется, что это слово здесь не совсем уместно. Нравятся многие. Кто зацепил…Обычно человек читает не то, что хорошо по мнению критиков. Его привлекает близость взглядов, некая общность. Это как любовь…
Кому-то Пушкин, кому-то Юрий Кузнецов…Он не широко известен, некоторые стихи не совсем понятны, но притяжение необыкновенное…
Магниты…Одного тянет к блондинке, другого к брюнетке…Но их много. Привлекает далеко не каждая. Руки, ноги, грудь…Голова…А так ли она важна, если притяжение? И никуда от него не деться…И что? Получается, что ты увлёкся пустышкой…
Но тем и отличается хорошая жена от любовницы. Любовница для отдыха, разнообразия, утех…
А к жене хочется вернуться. Хорошая жена чувствует настроение, она не пытается переделывать, навязывая своё мнение…Да, у тебя есть определённые обязанности, но они тебя не тяготят…нет элемента назидания.
А обезьяны продолжают прыгать…Объектив фотоаппарата не успевает их фиксировать.
А я продолжаю размышлять…А кто я? Жена…любовница…Скорей, второе. Он забегает на мою страницу на минуту. Воздушный поцелуй, пара незначительных фраз.
И как сделать так, чтобы к тебе захотели вернуться…
В фотоаппарате есть такая функция – приближение кадра…Возможно, приблизив, я смогу разглядеть этих глупых обезьян и правильно передать их настроение…Возможно…
Но пока обезьяны продолжают раскачиваться, и сквозь заросли лиан я вижу корабль, маленькая точка, видны только очертания. Но это точно корабль…И этот корабль – надежда…

2013

Однажды ты проснёшься и поймёшь,
что мир совсем другой,
что воздух пряный.
Что грохот за окном – не братский бой,
и ты не от вина – от счастья пьяный…

За отзвуком грозы посыплет град
размерами с орех,
сомкнутся тучи…
Но ты уже не вспомнишь, что был грех,
и «Град» – дитя огня, как гад – ползучий…

А этот... он растает… Пусть листва
побита, как тогда,
и сад взъерошен,
и яблоки клестами из гнезда,
и всё ещё летят… и лук, как скошен…

И бабушка ворчит: - Коту под хвост…
Но с солнышком встаёт –
замесит тесто
на яблочный пирог, а жмых под гнёт…
И с луком пирожки! И всем есть место…

И чудный аромат наполнит дом,
и осы налетят,
напьются вдоволь…
И только цвет жасмина, бурей снят,
напомнит о былом, хоть лёг подковой.

Однажды ты проснёшься и поймёшь…

Тендер на жизнь, а слёзы –
не дефицит, в нагрузку…
Или дерьма обозы,
или любить по-русски.
Жизнь под узды и в поле,
и, как всегда, с размахом:
если любить, то вволю,
если душа – рубаха.
Но не дано подстилкой
стать для других – негоже…
Это баранка с дыркой,
ловко держать…И что же?
Жизнь под копирку – зомби,
жизнь по линейке – цацки.
Мир покоряют барби,
канули в Лету сказки…
Щука и рак…Лебедь
рвётся упорно в небо…
Продал старик невод –
пусть без штанов, но с хлебом,
пусть без хором, но с верой,
пусть без наград, но с честью…

Ситу не быть мерой,
жизнь не купить лестью...

Быть одиноким не больно
и просто…
Не давят ботинки,
одежда по росту…
Не больно…
Но жутко…
В прилизанном доме
нет запаха, цвета…
и вкуса…
Как в коме…

«…Это вечные костры Великой Страсти…
Ты бы умер в этой Весне и почитал бы это счастьем!
Но «умрёшь» в Осени…»
Владимир В.Сухарев

Весна и осень…Вас чарует дух, и клейкие листочки, и сиянье…
Природы новизна…Но нет, не сух – пенёк, поросший мхом, он ждёт касанья.
Так ждёт бубенчик ветра и толчка, так ждёт земля весной вгрызанья плуга.
И скрипка ждёт движения смычка и звуков, извлекаемых по кругу.
Она не иней: не растает страсть в присутствии любви и кислорода –
из искры пламя…Ты познаешь власть и чудо-колдовство её породы.
Седло, подпруга и летящий конь, по сказочной степи – шалфей, фиалки…
Седок – любовь, а ты тихонько дунь…Увидишь, как её касанья ярки.
Весна и осень…Быть желанной – свет, картина Пикассо, оригинальность.
Набросок карандашный и портрет, сквозь краски проступающий, как данность.
Меняющие облик облака, журчанье ручейка, симфоний звуки
и ветер, чьё дыханье у виска, и крылья за спиной, и степь, и руки…
Ласкающее море ковыля волнуется под ветром, льётся шёпот…
Огонь и пепел, и дымок костра…Но мы его раздуем. Слышишь цокот?

Веточка калины, сумрак на губах.
На задворках впалых стынет бурый прах.
Вяз роняет слёзы, сникли провода…
В неуёмных лужах ёжится вода.
Недобитым волком крыша смотрит вниз,
пёс в промокшей будке откровенно скис.
Трубы обречённо плюнут и вздохнут,
на печи заплаты, а в душе – уют…
Эх, деревни-бабки! Плачут туеса…
Рыжиково лето, лукова коса...
Молоко топлёно да духмяный квас –
по дороге сбился ваш "медовый спас".
Вот и я...Контужен...И теперь, увы -
по ночам в кошмарах слышу крик совы...
И уйду – не вспомнят, и живу – не так,
на горе забытой не засвищет рак…
Земляничный сполох, карасёвый пруд –
разве это бросишь…Коль помру, так тут…
Не смотри с укором, матушка-луна,
Знаешь, я – не ворог, это всё – война…

Интересно – где бродят его стихи?
Спят в расщелинах скал, до поры тихи
и когда прорастает сквозь щель цветок,
ароматом дурманя, он пьёт их сок…

Интересно – вот так бы: глоток, другой…
охмелеть и писать про морской прибой,
про Сванетии горы, про Корулди*…
Только шепчет мне муза – алаверды**.

Интересно…А кроме? Ну, что молчишь?
И, пытаясь услышать, врастая в тишь,
слышу шелест прибоя и ветра шум:
"Хванчкара" – это чудо…Забудь про ум…

*озеро в горах
**Слово произошло от арабского (дословный перевод «Бог дал»).

Полнолуние…Дышит мне в спину.
И потёртого диска мотив
погружает в дремотную тину
сна, иллюзий, на миг излечив
от неверия, боли, сомнений,
от того, что у всех на губах –
не улыбка, а отклик гонений
и не гаснущий, сумрачный страх.
Бьёт отчаяние плёткой, с оттяжкой,
и растерянный возглас – «За что?»
без ответа карается шашкой
и толчётся в душе: «Кто ты, кто…?»
Полнолуние…Обухом, в спину…
То не Молох, не зверь, это – бес,
превративший сознание в глину,
и на повод, с ошейником – в лес.
В лес цинизма, вранья и разврата.
Райской кущею дебри назвав,
правит бал сатанинский, а брата
на съеденье, под пули, без прав...
Зарастает тропа не мгновенно…
Свет в окне, буйный цвет, трели птах –
было всё…А теперь внутривенно –
плахи-пни, красный мох, боль и прах…

Я без тебя – ветка мимозы,
засушена в книге…
Янтарные слёзы.
Ты помнишь,
дарил мне кулончик прозрачный…
Я – мамонт в музее,
пейзаж неудачный.
Живу, улыбаюсь,
листаю страницы –
не вижу ни зги…
Я без крыльев синица…
Я без тебя – сумерки, вьюга…
Я – стрелка секундная в замкнутом круге,
роса на траве придорожной…
Ты слышишь?
Не время к тебе –
внук не вырос. Он рыжий –
похож на тебя: и глаза, и ресницы…
Я – иней на крыше…
Но, всё же я – птица…

Я без тебя…

Струны души что скрипка…
Тайной покрытый миг…
Нежно коснусь – улыбка…
Чуть пережать – и хрип:
хаос вины и боли,
солнце сменяет мрак…
Полно струну неволить,
звуки рядить во фрак…
Ноты учу по крохам,
взмахи смычка…Молчи!
Ночь наполняя вдохом,
к сердцу ищу ключи…
Красками дни заполню:
кистью рисую мост,
цвета лазури волны…
Сух и беззвучен холст.
Как пробудить…Речами?
Музыкой слов? Где ключ?
К пристани чьей причалит
тот, что сейчас колюч…
Где тот смычок? Те пальцы…

Звуков воздушных флёр
кружится в нежном танце…
Где-то не здесь…Средь гор…

2012\2017

Орёл и решка…Взгляд-укор на небеса,
Сквозь занавес дождя молящий шёпот:
- Не надо, не ходи… - и голоса…
И ржавый скрип дверей, и ветра ропот.

Орёл и решка…И в подвала полумрак
на ощупь пробирается тревога…
Есть точка невозврата, сделан шаг –
под сполохи огня, в АТО дорога…

Орёл и решка… Удержать? Но не смогла…
Рябиновые куксятся закаты,
Затоптаны просторы ковыля…
И в сердце – только дыры и заплаты.

Орёл и решка… - Продержитесь! – шепчет мать.
Глазёнки нараспашку – жмутся дети.
А он уж не вернётся, чтоб сказать:
- Не вешайте носы! Там – солнце светит…

Орёл и решка… Снова плач и звон стекла.
Шлейф запаха от робы – пот и копоть…
Вдыхая, в исступлении звала…
В ответ собаки вой, и чей-то локоть…

Он мог бы, но не смог… Две стороны
Не только у монет…Есть чёт и нечет:
Стреляющий в упор и со спины,
И Он – несущий свет, который вечен.

Порезали овчину* на ремни…
Вот дурни… А могла бы выйти шуба
И, холодом подёрнутые дни,
Сейчас не поминала б бабка Люба.

Не грелась у печального костра,
Ремнями не затягивала брюхо
И в небо не смотрела б до утра,
И мне б не отвечала в трубку сухо.

Что лыбишься, скорняк? Ты не у дел:
Забыто ремесло, потухли очи…
Когда-то говорлив бывал и смел,
А нынче-то, гутарят, – так, не очень…

Да поздно уж, милок, не гоношись…
Порвали ремешки те на заплатки,
Не каждому по нраву эта жисть…
Сбежали, засверкали только пятки.

Нет, Митька не такой…Но он дурак
И любит свою Соньку, ёш твой в дырку…
Вон Колька – нипочём ему бардак,
Он складывает грошики в копилку…

Ой, чёй-то расклевилась я, пойду.
Вон Митенька идёт, чернее сажи…
А я не разберу, я, как в бреду:
Чьи шлейки хорошей – твои иль наши.

Но глупо это: шубу на ремни…
Тем боле из овчин – рыхлы, не прочны.
А ну-ка, лучше бражки мне плесни.
Уж, ежели помру, то здеся – точно…

Ты, батюшко, не зыркай…Я стара,
Но разум то при мне, сижу и плачу…
Вон, глянь-ко, за околицей гора –
Там Митька, там Сашко…Могло б иначе…

* СССР

Привычная застенчивость пера,
Зловеще нависающая клякса
И слёзы на задворках января,
Где пропись с буквой «О», - вольна кривляться:

То скатится на бок, то прыгнет вниз,
То волос не уложит завитушкой…
Так с кончика пера стекает жизнь,
А кляксы под всезнающей подушкой…

Снова таинство слова…И не в силах заснуть,
ночь под звёздным покровом бусы нижет на суть.
И в морозное утро в ветках юных берёз,
на стекле перламутром – завитки чьих-то грёз.
Объяснить это чудо…Разве можно?
Талант
горстью ягод на блюдо. Вторит в такт музыкант…
И, рождаясь в разлуке криком боли в глуши,
разливаются звуки на мольберты души
краской вальсов Шопена, тайной чувственных снов,
не ища феномена в глубине своих слов.

Имитировать строчки? Разве можно талант,
словно ткань, на кусочки
разорвать…
Выйдет бант – инородное тело…
На костюме врача бант представить? Что ж, смело…
Но в руках палача…
Только рвём и бросаем бархат строк в чуждый дом,
На заплатки кромсаем, север-юг не найдём…
Не в дубовые рощи, где светло, воздух чист,
а на серую площадь в грязь летит жёлтый лист…

Им не по нраву всё: как я смотрю, как держу ложку и от бед – не плачу.
Им не по вкусу, как борщ варю – в нём много зелени, сельдерей в придачу.
Хожу слишком прямо, не прячу взгляд, смотрю не на стены, а вдаль и выше.
Мне свяжут руки, подберут наряд, а я улыбнусь и сбегу на крышу.
Там нет парикмахера, там неба синь…И пусть дожди, пусть жара и ветер…
Я знаю точно, нет таких причин – шагать по линеечке, и есть их крекер.
Пусть лучше голодом…Пью шафран с небес, заедаю вареньем из его закатов…
И мне вовсе не холодно – за горизонтом лес, там поют птицы, звучит стаккато.
Зонты придуманы – чтоб не потерять вид: намокнут волосы, потечёт краска…
А я – беспризорница, мне фрак не шить, хожу по краю с лепестком из сказки.
Остался бирюзовый – любимый цвет…Лети на восток, развяжи руки…
Желанья другие – пустоцвет и бред. Камней довольно, я не умру от скуки.
Витражи из стёкол, хрустальный звон…На альпийской горке бересклет, резуха…
За колодцем старым зацветает лён… Из печи на стол ставлю хлеб – краюха.

Она была странной и очень робкой,
носила одежды из льна и хлопка,
не красила губы, не стригла косы,
и неудержимо любила осень.
Ненужный ей зонтик, на дальней полке,
лежал одиноко, свернув иголки,
мечтая прикрыть… А она и голой
брела по дорогам, хвалясь обновой –
нормальная с виду, в смешном берете,
и кудри трепал ей бродяга-ветер.
Не всеми любимый, по сути – кучер,
служил при сермяжной, гоняя тучи,
людей призывая за внешним лоском
дерьмо разглядеть и нутро в коростах.
Она же, робея, за зримой тучей
всегда находила заветный лучик.
Несла его гордо, стучалась в двери,
а люди смеялись – никто не верил.
Судьбу проклиная, швыряли ветошь:
– Прикройся, дурная, напрасно светишь…

Желанье рисовать сошло на нет…
Забросив карандаш, иду на ужин,
И вижу на тарелке не омлет –
Глаза свои, похожие на лужи:

Зелёные, чуть в ряске, но не гладь,
И смотрят уже с грустью, не лукаво…
Про краски бормочу, но где их взять?
Чертей уже звала, но для облавы…

Хотела про рыбалку и про клёв,
Вот баба разошлась – смешно и больно…
Каков рыбак, таков и сам улов –
Узрела с невысокой колокольни.

Хотела рисовать – «Пришла весна»,
Про проседи штрихи, про бабье лето...
Вот дура! На три дня лишилась сна –
И всё из-за какого-то портрета…

Хотела про напор – страшит молва.
Пора остепениться, внуки плачут.
И вижу по приметам – чёрта с два,
Жизнь вспять не повернуть, нельзя иначе.

Хотела и про ум. Не мне судить...
Хронически упряма, по оскалу
Могу определить – недолго жить
Зубам моим, но мысли прут к началу.

Хотела про цвета, про бледный фон
Портрета от арт брю – Малевич плачет…
Наткнулась на статьи про краски Фо.
Из чайника хлебнув, пошла ишачить.

Угасание жизни – не день,
за закатом рассвет не наступит,
только сумрак… Прозрачная тень
к изголовью, как стражник, заступит.

- Ах, оставьте! Дождя бы… и гром…
И по росам, босым, за грибами…
Из колодца воды с хрусталём…
зубы ломит… и давишься снами...
Шибко холодно… Ходит… Ох, ё…
Что-то чёрное… Помнишь, жевали
чёрный вар… А ещё вороньё
на костре, с братаном, запекали…
Лошадь пала – кромсали… Ох, пить…
Губы сохнут… Гармонь, занавески…
Люба, Любушка… Разве забыть
посиделки, луну, перелески. -

Фотографии, стол, дум зола…
Взгляд на ощупь по стенам… подушки…

- Ах, оставьте…Зачем ты ушла?
Мы б с тобой, да вдвоём… Эх, старушка…
Только где я? Часы, как набат…
Значит, дома… Не каясь... сдыхаю...
Лица, лица… Прости, виноват…
Ты, как дочка… А я… Всё уж – знаю…
В головах вон стоит… Не сказать…
С кулаком… В дураках, мол, остался...
Знаю, знаю… Не вам осуждать…
Не себе, я для вас же старался:
попрекал – всё не так, всё не сяк. -

Сеет дождик грибной за окошком,
солнца луч… Головой о косяк –
правнук шепчет: – Пей, дед, понарошку…

Какая звонкая луна…Ты это слышишь…
Котом бродячим до утра скользит по крыше,
Обводит парки и дворы хрустальным глазом
И блики тусклых фонарей сникают разом.

Ночь ослепляет, вводит в транс и ты в гипнозе…
Застыла роза на окне в нелепой позе.
Не спит старик, тоскует мать, дитя заплачет
И, заглядевшись в лунный диск, вздохнёт удача.

Ещё мгновенье – кот уснёт, накрывшись тучей,
И станет ночь, как долгий сон – густой, тягучей…
Проснусь от шума за окном…Танцуют мыши –
Дождём степенным вальс-бостон стучит по крыше.


вокал - Женя Гнедая


музыка и исполнение - Елена Чичерина

Потрескивает печка, гаснет ночь,
Фонарные столбы устало-вялы...
А думы не уйдут, их гонишь прочь,
Забравшись с головой под одеяло.

Так призрачен мой мир и так далёк,
Но думаю о нём, как в настоящем.
Всесилен и беспечен огонёк
Из печки на меня, как дух смотрящий.

Люблю огонь...Но с некоторых пор,
Как призрак, выползает он из мрака:
Скользит по очертаньям плотных штор,
Высматривает в щели петли брака.

Мой дом так тих, он пуст и одинок,
Струится пар из горла самовара,
Споткнётся память о кулон, брелок...
А за окном синички - снова пара.

Между нотами «до»
в невесомом и теплом пространстве
заблудилась любовь,
у которой названия нет…
Взглядом пью горизонт,
дожидаясь из длительных странствий
незнакомку из снов,
окунаясь в лучистый рассвет.
Колокольный набат,
перезвон – имя «Вера, Надежда…»
Не хватает её…
Стёрты ноги, сурова, проста.
Не носила платка
и креста.
Вряд ли будет, как прежде…
Только с нею душа –
поводырь… И кусочек холста.
Нарисую портрет –
неумелый, неброский, но с чувством.
И вдохну в него жизнь,
чуть касаясь ресниц его, глаз…
Кто-то скажет ехидно,
что это совсем не искусство…
Только я растворюсь
в тишине, где таинственный джаз.
Буду слушать, вдыхая
аромат разнотравья и ночи.
Полоскать свою нежность,
забросив удобства и быт.
И у тонкой черты,
на краю неизвестных обочин,
окунусь в её омут,
где смысл перемены сокрыт.

– Ты тоже считаешь – я не права? –
Она закурила, открыв окошко.
Пригладила пыль…
– А зачем слова?
Всё время по шёрстке? Но ложь – не кошка. –

Подвинула книгу – лежит не так.
Взглянув на обложку, сцепила руки:
– Он тоже за правду…
Не я – твой Кант.
Когда-то читала, но так – от скуки.

А тучи сгущаются, будет дождь…
Обои поклеены – видишь, криво.
Ну, да… ты старалась…
Сама? Ну что ж.
Ты точно права. Не нальёшь мне пива? –

Поправила скатерть, взяла бокал.
Застыла в раздумьях, смотря на розы.
От взгляда в упор
лепесток упал…
– Вот видишь, и он. Ни к чему вопросы…

Хотела, как лучше, а всё не так…
Обидела точно, но ты же знаешь –
молчать не могу,
не по мне бардак…
На шторе пятно… Сама постираешь? –

А дождь за окном уже моросил,
кричали стрижи и шептались рамы.
И, съёжась от ветра,
повис без сил
цветок на окне. – Он же высох, мама…