Забронируй мне жизнь, навсегда чтоб привыкла я к миру,
Где луна рафинадом истает в июньской ночи.
Где в кармане ключи от такой "нехорошей" квартиры,
Что наследников нет. Только эхо корыстных причин.

Научи меня спать в чётких контурах давящих комнат,
Где отсутствие снов обусловлено просьбой души.
Где на старый паркет просочился густеющий кобальт
Из-под ломаных рёбер не модных уже жалюзи.

Обещай мне зарю. Но такую, чтоб ждать не напрасно.
Чтобы солнце, ворвавшись, спалило всю горечь дотла.
Я согласна на вечность. На вечность с тобою согласна.
И тугая лоза пусть плетётся по краю окна.

Он был юн, когда творил этот мир -
Твой господь. Ещё не отец, не сын.
Только дух, мятущийся в звёздных снах,
Обрастая светом. Клубок у прях
Обрастает нитью - туги бока.
В первом небе первые облака.
Серафимы в латах придут потом,
Для защиты мира с названьем - Дом.
Где звездой горит огонёк в окне.
Веретенце в ловкой снуёт руке.
Свет зари спасает от темноты.
Юный бог рисует в саду цветы.

- Не поеду!
- Что значит, не поедешь?
- То и значит. Не выдержу, понимаешь? Это же зубной врач! Шприцы, щипцы... Не поеду.
- Я буду рядом.
- Даже не уговаривай. Зуб-то молочный, сам скоро выпадет. Вон, как шатается. Ещё денёк-другой...
- Денёк-другой уже две недели длится. А сзади новенький растёт, взгляни, как неровно! Тем более, зубик передний. Бреккеты хочешь? Всё, завтра едем к стоматологу. Отказы не принимаются!
- Хорошо. Но в кабинет не пойду. И в поликлинику заходить не буду. А давай, я вас в кафе подожду, в том, что в центре. Можно? Пожалуста!
И тут муж сделал "котиковы глазки"... Точнее, попытался сделать. Та ещё карикатура получилась, но я сдержалась и не хихикнула ни разочка. А вот шестилетняя дочка с шатающимся зубиком купилась сразу:
- Мамочка, пусть папа в кафе нас подождёт, а то мне его совсем-совсем жалко стало, - и нежно посмотрела в глаза.
Вторые "котиковы глазки" растопили лёд и в моём сердце. Пришлось согласиться. И ведь знала, что не пойдёт к врачу, но надо было хоть попытаться уговорить. Девочка наша только дома полна решимости, а при виде белого халата такие истерики с ходу выдаёт! Мама, не горюй... Вот тут-то сильные мужские руки и пригодились бы. Да и подбадривающее отцовское:
- Не ори, родная, мне от этого ещё страшнее, - тоже не помешало бы.
Но так уж получилось, что наш смелый, отважный папа панически боится стоматологов. Ну, ещё и мышей. И крыс. И жаб...
И утро настало. Полчаса автобусной тряски, стерильный февральский воздух и устрашающе-белая дверь кабинета. Затем, бесконечные минуты борьбы и крика, отпечаток детского сапожка на груди врача, покусанные пальцы медсестры, и вот оно - сбылось - первый молочный зубик нашей сладенькой девочки, нежного нашего ангелочка, лежит у меня в кармане! Драгоценная ноша - подарок для зубных фей и трата для папиного кошелька.
В кафе и вовсе всё было замечательно - дочкина шепелявость и сок через трубочку на фоне родительского умиления и горячего кофе.
- Дорогая, а где же наше сокровище?
- Перед тобою сидит.
- Я про зубик. Покажи, наконец!
Достаю скомканную салфеточку, бережно разворачиваю, подаю мужу. На, мол, любуйся. Муж смотрит на зуб, на дочь, на меня, снова на зуб, снова на меня... И вдруг шепчет:
- Это не её зубик! Ты чей зуб из плевательницы вытащила?
Дочка насторожилась:
- Он некрасивый? Его феи не возьмут?
- Очень красивый, милая! Очень! - бесконечно радостно вскинулись мы в ответ, - И что значит, не возьмут? Да они драться из-за него будут, лишь бы заполучить!
Феи ночью драться, конечно, не стали, но отношения немного повыясняли. Одна шептала басом:
- Сама его из-под подушки тяни! Я до этой гадости дотрагиваться не собираюсь.
Вторая в ответ на более высокой ноте:
- Фи! Как не по-фейски! Денежку клади. Сто рублей?! За такой огромный зубище?! Посмотри, какие корни! А дупло! Не жадничай, тысячу давай.
- Пятихатку и ни рублём больше.
- Договорились.
- И выбрасываешь его ты.

Острые веточки штопают небо,
Что обветшало по самому краю.
Тянутся берегом талые вербы,
В тёмные волосы реку вплетая.

Солнце дымится в траве по оврагам,
Множеством искр умножая пожары.
Воздух такой, будто тёплая брага
С вешней водой по земле побежала.

Рощиц берёзовых светятся копи -
Свет серебра защищает от скверны.
Выпит вечерний, дурманящий кофе.
Утро надломлено корочкой хлебной.

Осеннего пойла стакан опрокинется в горло -
Мне можно, мне нужно внезапную выжечь простуду.
Пока тополей серебристых алмазные свёрла
Стремятся за тучей, как иглы за куколкой вуду.

И что мне теперь до твоих неземных обещаний,
Когда онемел карандаш в леденеющих пальцах?
Осенних пленэров пора хороша для прощаний.
И морфий тумана в овраг зазывает скитальцев.

Клоки паутин на ветру - недовязаны шарфы -
Сломались осин торопливых тончайшие спицы.
И с ветром к оврагу летит твоё злое: "До завтра!" -
Отрывистым лаем в туман уходящей лисицы.

Рябь на воде. Шептанье камыша.
Бег водомерок. Солнце жжёт затылок.
Стрекозья торопливая душа
На поплавке безжизненно застыла.

Игра мальков на фоне облаков.
Кой-где туман на фоне синих всплесков.
Карась наживку съел и был таков.
Рывок. Подсечка. Порванная леска.

Не счесть коряг в озёрной глубине.
Мальки бегом рванули врассыпную.
Рыбак-мальчишка, сидя на земле,
Смеётся звонко, тишь разбив лесную.

Краеугольность, завершённость форм.
Безукоризненность тончайших линий.
Паучий рай - сухой погибший тёрн,
Расцветший вдруг сентябрьской паутиной.

Всё ближе время беготни и смут.
Деревьев гуще ломанные тени.
Ветра сильней... - да пусть уже несут
Прощальных писем вечное забвенье.

И всё плотней и крепче узелки,
И всё полней дорожные котомки.
Из века в век (как взгляды глубоки!)
Родов паучьих нежные потомки

Прощаются под первый всхлип дождя.
Жизнь на кону. И тело вторит дрожью
Чужим ветрам. Да пусть уже летят -
За осенью, во тьму, по бездорожью.

Леса предзимнего воздух - тягучее зелье.
Кто будет проклят? Кому за пределы не выйти?
Сольвейг прищурившись горбится над рукодельем.
Не с кем ни спать, ни хотя бы по рюмочке выпить.

Кружево, кружево, круже... Исколоты пальцы,
А из Брабанта, по-прежнему, ценится выше.
Женская верность - к чему она божьим скитальцам?
Месяц повис до утра - зацепился за крышу.

Ночи бессонны, бездонны, как омута прорва.
Тонет душа в этом омуте, ноет и стынет.
А на иконке в углу Пресвятая Мадонна
Что-то прилежно читает румяному сыну.

Всё не напрасно. Исчезнет зима вместе с болью.
Слышишь, шаги приближаются к старому дому?
С мёртвой душой улыбается юная Сольвейг,
Кружевом белым накрыв Пресвятую Мадонну.