Где-то там, далеко, возвышался Казбек,
И Арагва бурлила с Курой,
А границы надёжно стерёг Чукигек,
Незаметный советский герой.

На экранах бесчинствовал Грегори Пек,
Одри Хэпбёрн пленяла умы,
Но в мозгу пионеров царил Чукигек,
Победитель хтонической тьмы.

Отгорели зарницы, закончился век,
И с колен поднимается рать,
Но стоит на привычном посту Чукигек,
Ну кому нас ещё охранять?

Не пугайтесь, когда не на месте закат
И горячий не плавится снег.
Просто в нашей подкорке Нишагуназад,
Наберлин, Будьготов, Чукигек.

Если у кошки болит душа
Мутным весенним днём,
Кошка не станет, едва дыша,
Прятаться за котом.
Кошка не будет звонить ноль три,
Лучше пойдёт сама.
Ловко утянет с прилавка бри,
А из пруда сома.

Кошке не нужен рецепт на боль
И смс любви.
Кошке достаточно быть собой,
Помня одно: живи;
Если двуногий впадает в грусть
И наливает всклень,
Вмиг помогают кошачий кусь
И потягушек лень.

Кошка царит над жилищем дня,
Над пустотой ночи.
Если опять на душе фигня,
Кошку зови, кричи.
Без телефона тебя поймёт,
Скрасит унылый вид…
Март доедает февральский лёд.
Кошка в ногах мурчит.

Старый Бог всё чаще дремлет,
по планете бродит Дьявол,
собирает наши души
в золотое решето.
И пропали б мы навеки
без надежд на покаянье,
если б нас не выручала
цветомузыка котов.

Искушает нас Нечистый:
«Посмотри, какая краля,
с ней забудешь всё на свете,
аж дыхание сопрёт!»
Только ты морально стоек,
потому что на диване
меха рыжего мурчанье
слаще, чем халва и мёд.

Выйдешь утром на прогулку —
Сатана суёт чекушку,
двое прямо у подъезда
предлагают закусить.
Но идёшь ты твёрдым шагом
в «Зоомаркет», не в «Подружку»,
потому что серым тварям
надо вкусно есть и пить.

В сердце бедного поэта
Люцифер разжёг гордыню,
соблазнял Журнальным Залом,
тиражом в пятьсот нулей.
Не ходи ты в кучу премий,
а на кухне кушай дыню,
безмятежно наслаждаясь
пеньем кошечки своей!

2024

прощай безжалостное лето
похоже выжить удалось
а кто всем этим наслаждался
тот лось

из Ляо Вэя

*
У философа Фака Ю была маленькая харчевня недалеко от Пекина. Одним дождливым днём он сидел в ней, вытянув босые ноги к огню, и маленькими глотками пил рисовую водку. Проходивший мимо крестьянин зашёл укрыться под нависавшими над входом пальмовыми листьями. "Ляо Вэй", – представился он и попросил налить ему выпить. "Фак Ю", – ответил хозяин и налил стакан до краёв. Крестьянин обиделся и ушёл.

*
Одним вечером философ Фак Ю сидел у окна и слушал разговоры в соседнем дворе. Говорили о том, что на севере началась новая война с гегемонистами. В это время в харчевню зашёл его знакомый банщик Ван Гог и попросил налить ему рисовой водки. Наливая, Фак решил подшутить над приятелем и сказал: "А ты слышал – в армию всех рыжих набирают". Ван поперхнулся и сказал: "Фак Ю!", а потом подумал и спросил: "Нет ли у тебя ножниц с лезвиями длиной в половину ли?" Фак зашёл в комнату и через минуту принёс ножницы. Ван отрезал себе ухо и сказал: "Теперь точно не возьмут!"

*
Однажды к философу Факу Ю подошёл прохожий и спросил: "Зачем ты закапываешь в свой огород книгу? И что это за книга?"
Философ ответил: "Зачем ты задаёшь мне вопросы? И кто ты такой?"
Прохожий сказал: "Я хочу знать причины действий и поступков человека. Меня зовут Ляо Вэй, я крестьянин".
Философ ответил: "Я хочу забыть все причины, все действия, все поступки и всех людей. Эта книга – "Книга перемен". В ней говорится о событиях, которые могут произойти, а могут и не произойти. В ней говорится о людях, которые боятся и радуются, правят Поднебесной и умирают. Мне не нужно знать, что меня ожидает, когда ты уйдёшь. Мне нужна чашка риса, который остывает у меня на столе. Иди туда, где стоит твоя чашка риса, и не беспокойся о причинах, заставляющих рис расти. Рис съедают тогда, когда он впитал все соки земли. Люди умирают тогда, когда впитали всё знание на земле. Проходи, прохожий, и не торопись".
И прохожий пошёл дальше.

*
Философ Фак Ю подрёмывал, лёжа на соломе в тени большой яблони, которая росла во внутреннем дворике его маленькой харчевни недалеко от Пекина, и во сне глядя на проплывавшие над головой облака. Он проснулся от того, что его соседи за забором начали громко обсуждать неудачное выступление китайской волейбольной сборной на Олимпиаде.
Несколько минут философ лежал, ожидая, когда же они угомонятся и он сможет спокойно спать дальше. Но разговор не утихал. Тогда философ пошарил рукой в траве, поднял большое спелое яблоко и запустил им через забор.
Раздался глухой стук, кто-то выругался, разговор смолк.
Так философ Фак Ю заработал первое очко на подаче.

*
Однажды к философу Факу Ю приехали люди из Пекина и пригласили принять участие в очередном китайско-российском философском симпозиуме. Философ для приличия немного подумал и, по обыкновению, отказался. Тогда люди из Пекина добавили, что по окончании симпозиума состоится фуршет с дармовой рисовой водкой.
Философ для приличия немного подумал и, по обыкновению, согласился.

Гулял вчера и думал о белилах,
Щекастых, щёчных, щедрых, щелочных,
Но тут Самсона вызвала Далила
И дострелила выстрелом под дых.

Теперь я отражаюсь только в лужах
В лебяжьих платьях ветреных невест,
Мне характерны тихий невский ужас
И неохота к перемене мест.

То ли из кабака слышен крик «Налей!»,
То ли Иосиф ведёт подсчёт кораблей,
Ясону плевать: главное — поскорей
Убраться прочь из Колхиды.
Собрано и погружено всё руно,
Выпито местное солнечное вино,
Мази Медеи проникли под кожу, но
Сердце грызёт обида.

Нет, не обида… просто комбриг Ясон,
Киборг-убийца, зазноба ахейских жён,
Не переносит, когда победил не он,
А — ему помогали.
И, притупляя режущие слова,
Небо коптит дымящаяся трава,
Да в голове — Медея была права —
Вечное хали-гали.

Коль не надеешься дотянуть до седин,
Вольная птица и сам себе господин,
Выход всегда найдётся, пускай один:
Править в лихое море.
Жалобно-тихо стонет Эвксинский понт.
На абордаж вставшего нам во фронт!
Берег умолк, глядя на горизонт,
Видя ярость и горе.

Снова знакомый порт, но усталый глаз,
Не узнавая, смотрит, как в первый раз.
Местный оракул закрыт на учёт: намаз.
Царь затевает козни.
Ясон задолбался верить бухой судьбе,
Носит нашивку с буквами ДМБ,
Слушает соло ангела на трубе
И рассуждает: поздно.

Впрочем, какое поздно? Ясон строптив.
Выпить рецины да натрясти олив,
Двинуть в покои Пелия, перебив
Лучших мужей Иолка.
То, что глупцы назвали бы мятежом,
Попросту разошедшийся в сердце шов,
И от любви Медеи (как он смешон…)
Нет никакого толка.

Эта рука, забывшая гладкость щёк,
Всаживать меч готова ещё, ещё,
Ближний не понят, значит, и не прощён.
У Харона сегодня давка.
В воздухе пепел, и под ногой смола,
Глухо звучат тугие колокола,
Город не помнит имени и числа…
Дремлет красотка Главка.

В последний месяц лета, убежав
Подальше от любвеобильной Эос,
Я скрылся на Олимпе. Копны трав
Дурманили сознание, хотелось
Свободы, одиночества, дышать
Сосновой хвоей, прыгать в Понт со склона,
И тут с истошным криком «…ваша мать!»
Внизу мелькнула дивная Плейона.

Конечно, я-то имени не знал,
И видел сверху так себе, но попа!
Да и лица чарующий овал –
Не то, что страхолюдина Меропа.
У нас тогда не ладились дела,
А я всегда был мужичок неслабый,
И если Артемида не дала,
В Элладе есть и правильные бабы.

Пустился вниз. Бежать с горы Олимп –
Совсем не до Афин из Марафона:
Трава по пояс, мошки, корни лип
И крутизна божественного склона.
Но вот, когда полёт простой стрелы
Преодолел бы пропасть между нами,
Вдруг вижу я: достоинства герлы
Слегка отягощаются детями.

Я предрассудков в общем-то лишён,
И под венец совсем не собирался,
Но для любви бы лучше без препон,
И тут я, значит, каплю стушевался –
И баста: всё укрыл густейший лес,
Плейона улетучилась из вида,
Откуда-то трезубцем стукнул Зевс,
И вот я здесь, а снизу Антарктида.

Не, так-то тут, на небе, нормалёк,
И меч при мне, и пояс подвязали,
Но как внизу увижу огонёк,
Так становлюсь вместилищем печали.
Плейона лучше видима с земли,
Вокруг меня невзрачные Плеяды,
И до любви десятки тысяч ли…
Налейте яда!

Орфей спускается в ад.
На нём защитный комплект.
С Орфеем рота солдат.
Туман застилает след.
В наушниках плач жены,
Эвридики, дочки лесов:
«Когда ты придёшь с войны,
На дверях увидишь засов.

Когда ты придёшь за мной,
Скорей садись у огня.
Каждый день за спиной
Съедает кусок меня.
Каждый день в тишине
Сюда приходит Аид:
Когтем скребёт по стене,
Страшное говорит».

Орфей отвечает в шлем:
«Дика, любовь моя,
В битве двух микросхем
Будет всегда ничья.
Можешь бежать — беги,
Встретимся за ручьём».

Треск, тишина, шаги.
Эта война вдвоём.

Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос.
Если и ваши пурпурны, смело вставайте за ней.

*
Раз палёную водку Китая
Закусил белым мясом кита я,
Но явился Гринпис
И вломил сверху вниз:
Вместо точки теперь запятая.

*
На брусчатке в проулочках Кранца
Я планировал странные танцы,
Но когда местный кот
Пригласил на фокстрот,
Понял: нет. Только шнапс и Сперанца.

*
Раз Мальвина с Пьеро где-то в Ницце
С удовольствием трескали пиццу,
Но ревнивый их муж,
Капитан Скарамуш,
Всех прогнал и уехал топиться.

*
По торговым районам Пиллау
Мы бродили с Борисом Гримау,
Но коварный Борис
То приманивал крыс,
То орал беззастенчиво «вау!».

*
По безлюдным окрестностям Раушена
Триста лет барражирует чья-то жена:
Кто с попутного галса
На глаза ей попался,
Участь бедного юноши враз решена.

*
Поздним вечером в город Рахат
Я приехал не пьян, но брюхат.
Городской гинеколог
Обыскал двести полок,
Но нашёл лишь коньяк «Арарат».

*
Аксакалы читают Руми
Каждый вечер с шести до семи,
Потому что им в пять
Надо чай допивать,
А к семи устают, чёрт возьми!

*
Как-то раз, помню, Эддарду Старку
Подарили на праздник доярку,
Только белый ходок
Всю её уволок
И пошёл подметать кочегарку.

*
В легендарных подвалах Тильзита
Всё, что сердцу угодно, зарыто:
Там и совесть, и честь,
Вроде ум даже есть,
А на закусь бейсбольная бита.

*
К огорченью больных Трензалора,
Там хронически не было лора.
Правда, Доктор там был,
Но обычно лечил
Спецотвёрткой и шумом мотора.

В беготне пропахших мазутом дней
И в унылой точности расписаний
Наши встречи стиснуты всё плотней
Неизбежной горечью расставаний.

Остаётся память в тревожных снах,
И она острее любой иголки.
Наше время спрятано в небесах,
Как твоя ладонь под моей футболкой.

Нам бы нежность, милая, уберечь,
Не прощаться спешно в лучах неона.

Что оставит завтра от наших встреч,
Кроме струй дождя на окне вагона?

Рыжей жестью жаровни
кроткой кровью вина
треском гибели кровли
чернокнижием сна
песней пепла дороги
тьмой изнанки души
призову тебя Локи
строчку гроз напиши

Строчку мёда закатов
над горящей землёй
где исход одинаков
пой ли песню не пой
поле злаков залито
золотым кипятком
в сердце рана открыта
тихий холод знаком

Тишью шёпота сосен
мягкой хвоей шагов
колыханьем колосьев
снизойди
Я готов
чёрный морок развеять
треск небес усмирить
кротким кронам поверить
рыжим лисом прожить

Убегающий выше, за спину, городок
Оставляет следы-капканы для наших ног,
Запах свежего кофе манит в уют вокзала,
Строчки писем рельсами мчатся вдаль,
Ветер с круглых крыш сдувает тоску-печаль,
Выгоняет из тупиков на простор, в начало.

А начало задумчиво цедит чай,
Молча слушает, да колёса уже стучат,
Возвращают пропавшее время в живые сети,
С каждым часом всё больше глупостей позади,
Невменяемо мнётся сердце в пустой груди,
Тихо светит зима, и пока есть любовь на свете.

потёртые бутсы снимаю с кривого гвоздя
хорошего стоппера нашим всегда не хватало
ушедшей весной мы выходим на поле дождя
трибуны ревут в предвкушении полуфинала

Михалыч забей у Михалыча рвётся струна
в запое жена сын неделю прогуливал школу
но тут еврокубки в Михалыча верит страна
Михалыч не может уйти в раздевалку без гола

гляди на чужие дружище назад не смотри
от нас не уйдут мы всегда отоварим на койку
тебя лет пятнадцать боятся везде вратари
вот только от боли уже не спасёт и настойка

спасибо Михалыч надёжный поломанный друг
когда ты уйдёшь нам никто не заменит пропажу
финальный свисток и центральный решающий круг
дорога за нас мы с двенадцати ярдов не мажем

Нашу речку утром вброд
Переходит рыжий кот:
Не затем, чтоб утопиться,
А совсем наоборот.

Как у нашего кота
Дел за речкой до черта:
Передать знакомой кошке
Три селёдочных хвоста;

От собакиных от плеч
Буйну голову отсечь;
Произнесть на съезде рыжих
Зажигательную речь;

Запустить оттель досель
Суперкотокарусель;
Вызвать чёрного мерзавца
На смертельную дуэль,

Чтобы дамы-господа
Знали раз и навсегда:
Чёрный кот — фигня на палке,
Рыжий кот — вот это да!