в среду осень нагрянула в пряничный дом ко мне
помогу
говорит
раскладывать сад камней
что за пазухой прятал всё лето
снимай с души
только время уходит
спеши
спеши.

но разбрасывать негде и нечего собирать
подожди
говорю
до двенадцатого ноября
а она мне такая
не обостряй
я могу подождить но лучше не надо
поднимись над собой
окинь перспективы взглядом.

не летаешь?
и давно с тобой это?
что
говорят с приветом?
а строки рождаешь ноль ноль по апгар
кошмар

я опять
погоди постой
пошурши там
опавшей листвой
что тебе-то до этих строк
а она
водосток

под лежачие камни
ну дальше сам
а тебя уже скоро найдёт коса
а в тебе словеса

так что будь так любезен
отстрой сэкитэй
а потом свой саке деревенский пей
ну а я в ноябре загляну опять
поминать.

Обходимся без насилия? Придумали сказку о дружных пони? Бойню заказывали? Пожалуйте. Как просили...
Не просили? Значит я неверно понял... Нет, погодите, но вот же сказано:
"Детей и женщин выводить из игры первыми". И у вас мораторий на смертную казнь, так что не кричите, поберегите нервы, побольше такта. Вы смотрели последний фильм с Киану Ривзом? А предыдущие? Кто в этой гонке достоин приза? Кто собирает души? Вот так-то...

Странные Танцы-162

Какая нелепость - здравый смысл. Смысл априори имеет ценность, пусть мы не видим на мысли цен, но чужие охотно берём взаймы. И вот уже думаешь "так же как", вирус идей поражает волю - здравый, пронзённый хосписной болью, смысл не размажется ЕЖКа. Высушен мысленный ангидрид, смыслы твои, и тебе понятны - к лайму опять не хватает мяты, играем в Джонстаун на раз, два, три...

Э. Мунк «Расставание»

Она ушла, ушла совсем,
не оглянулась, не простилась,
туманной ленточкой в косе
струилась колдовская сила.

На дне лощины только муть -
допит до гущи латте ночи.
Не нужен больше никому
трепещущий в груди комочек.

Пронзила сердце сталь луны...
Довольно горечи, бариста!
Стекает кровь на валуны,
песок и друзы барбариса.

За гранью жизни и добра
нет одиночества и боли.
Бегите! Прячьтесь! Вам пора
точить осиновые колья.

Они не смогут вам помочь
во тьме, удушливой и вязкой.
Наступит ночь! Наступит ночь,
а вы не в ту попали сказку...

Живёт в саванне грустный слон,
он в осень по уши влюблён -
под шорох капель по ночам
мечтает в Болдине скучать.
В пустынях, жарких и сухих,
в слоне рождаются стихи:
о лужах с тонким льдом к утру,
о жёлтых листьях на ветру,
об обнажении лесов...
И в дальний край мечтой несом
он видит, словно наяву,
как тучи по небу плывут,
и помнит, будто не во сне,
холодный дождь и первый снег.
Но вот беда - в сухой пыли
теряет рифмы исполин,
и в царстве рыжего песка
всё зеленей его тоска.

Чёрный Король правил бинарным полем
не признавая правил большой игры.
Чёрный Король не знал ни любви, ни боли -
кони в бою быстры, топоры остры.

Его не смущали кровавые жертвы "пешек",
не было поводов жизнь офицеров беречь.
Чёрный Король наносил удары не мешкая,
и буйные головы лихо слетали с плеч.

Белая Королева была утончённой натурой,
брюнетка со светлой поистине головой.
Королеву не видели злой, испуганной или хмурой,
во имя Её интенданты бросались в бой.

Мир погружается в хаос кровавой смуты,
тонет в бездонном болоте взаимных обид.
Белую Королеву крепко солдаты скрутят,
Чёрный Король их за доблесть щедро вознаградит.

Королеву посадят в грязную чёрную клетку
и к трону владыки на радостях привезут.
Но Белая Королева жить не станет марионеткой,
ни честь не уронит, ни жалобную слезу.

Помочь королеве нельзя и спасать её поздно...
Король обнажённую душу сжимает в горсти -
мертва королева. И в лёгких закончился воздух.
Мертва королева, кого она может спасти?

В канун грядущих перемен
рождаться, как известно, плохо.
Её судьба - один фрагмент
одетой трауром эпохи.

Над океаном горьких слёз
нещадно реет буревестник -
и вот проклятие сбылось,
и мёртвый - мёртв, и не воскреснет.

Бессмертных телом нет пока,
но выжжет и живую душу
немая чёрная тоска
по судьбам дочери и мужа.

Смириться с жизнью нелегко,
но сможет стать бессмертным слово,
и вынесет на суд веков
и святость, и грехи былого.

Среди не найденных костей
лежат неузнанные кости.
Так лучше имя на кресте,
пусть даже крест не на погосте.

Печаль могилы глубока,
и мёртвые не слышат зова...
Всё та же тайная тоска
невыразима так же словом.

Рисунок Татьяны Сидловой

А что душа?
Осваивает дзен.
Прогнувшись между долек Инь и Ян
посмертно въеду на кривой козе
в баньян.

И буду рад, что я не баобаб,
что мир во мне не ведает дождя...
Но мало света, и моя судьба -
блуждать.

Сгорю в печи, раз на душе темно,
Сансара впишет пару капель в круг,
из праха сделав человека, но
бамбук.

Галя, послушай меня, Одиссею подобного мужа,
Праведный гнев усмири, оправдаться позволь перед казнью.
В баню позвал Диоген, по восточной традиции мыться.
Пар выпускали сполна, о природе вещей говорили.
Дом проиграл Диоген, об заклад он с Праксителем бился.
Пифос огромный вина осушили в порыве азарта -
могут и скульпторы пить. Что случилось потом я не помню.
Утром не дали поспать, разбудили водой из кувшина,
Вижу, что это не ты, не божественный дар Афродиты --
Воры проникли в мой дом. Опечален вторжением этим
Молнии Зевса призвать, всевозможные кары обрушить,
Стражу позвать я хотел, но открылись глаза на реальность --
Критский дворец далеко, оказался я в славной Пальмире.
Долог неведомый путь, и, надежду оставить не в силах,
В северных бурных морях Иггдрасиля спросить я пытался:
Чем прогневил я богов, и любимую где теперь встречу?
Многие годы искал, от потери испытывал муки,
Тысячи крыльев истёр у волшебных сандалий Гермеса,
Стал воспитателем муз, красоту и любовь воспевая.
Случай помог обрести вожделенную нить Ариадны --
Сам Церетели пришёл, попросил поделиться талантом,
Он рассказал о пути к одинокой скульптуре у моря,
К этой печальной скале, где отвергнув дары ухажёров
Бронзой бесчувственной стать Галатее пришлось в ожиданье.
Вот и настал эпилог, злоключения все завершились,
Знаешь всю правду теперь, неужели в обиде отвергнешь?
Лёгкого пара вина и хмельного Диониса шутка --
Я не виновен ни в чём, не казни равнодушным молчаньем.
Взор обрати на меня и прости подгулявшего мужа.

В туманном сне, за дверью сентября,
где солнце по калине в осень входит
и клин за клином журавлей терять
приходится скудеющей природе,
я вижу опалённую стерню,
размытую мытарствами дорогу,
среди берёз, иссохших на корню,
слепые обветшалые остроги.
Там очередь к незанятым крестам
на пиршество тостующих граалей
в лишённые забвения места -
ближайшие гулагерные дали.

Слова и листья падают в костёр,
окуривают прошлое стихами,
но день грядущий тень уже простёр,
и ждёт резца краеугольный камень.
Горит огонь у красного моста,
"Бездушные" идут на "мракобесов",
идут по разлетевшимся листам
до ужаса правдивой жёлтой прессы,
готовы бить их в кровь, и в грязь лицом,
до статуса безжизненной половы...
У новообращённых мертвецов
в карманах находя живое слово.

Всё так и есть, но всё совсем не так.
Своих цыплят пересчитала осень,
и в трепете последнего листа,
кем ливень не со зла, но грянет оземь,
нет страха или жалости к себе,
расхляба-дождь не о потерях плачет -
он выпал из разверзнутых небес,
но в этот мир нельзя попасть иначе.
Пути назад у палых листьев нет,
и слово не удержится в кармане.
Ответ получат семь по десять бед -
на кладбище надежд горючий камень.

Придёт зима, закроет старый счёт,
предъявит миру новый счёт к оплате,
а солнце по калине утечёт
за благодатью.

Если слон врачами выбрит и лишился всех волос -
он не будет огорчаться и не станет вешать нос.

Если доктор сделал муху из огромного слона -
гордым бреющим полётом будет жизнь его полна.

Удивлённый слон увидит легкокрылость бытия...
Даже горькие лекарства будет пить, как ты и я.

«Жил на свете таракан,
Таракан от детства...»

Ф. М. Достоевский

Распавно зырьями шворкая,
сломели стружили хипун,
струкали пырьями бердскани,
в шопелья заборав хобту.

Гропил оструженый бердсканью,
зазевно зырью расхапнув:
«О, злозевые мордюкани!
Я опечёлю вам пахун!»

Но игорожили сломели,
шопельно в турбочки шабря:
«В стакане нам замухоело -
отринь ошмётки от шмеля».

...Но подбери перо и пиши стихи
Что в холода спасают, от бед лихих

Если ты рыба, птица...© Ди

http://litset.ru/publ/29-1-0-20582

Перелетают гуси из края в край,
неутомимой стаей стихи несут.
Обречено их слово в огне сгорать -
в ороговевших стержнях простая суть.

Не подберёшь перо - не напишешь стих,
стих не напишешь - и нечем топить камин,
и в холода не спасёшься от бед лихих.
Так что хватай перо и в бензин макни.

Больной, ворчливый, немощный старик
погасит, как всегда, фонарь с рассветом.
Зажгут другие к сроку фонари,
но тёмен этот.

А в черноте космических глубин
созвездия сойдутся в круг почёта -
фонарь один, теперь всегда один...
Искрится что-то.

Пониклость закопчёного стекла,
от горя сгорбленный чугунный стебель...
Но светлая печаль фонарь зажгла.
Звездой на небе.

Солёная февральская текила
текла и кисла в лаймах фонарей,
оливка солнца сохла по этилу,
в мартини марта канув на заре.

Взлетели искры из огня рассвета -
луна костьми легла в его костёр,
и день вскипел имбирным элем лета,
и пену снежных глыб с карнизов стёр.

Забрезжил тёплый свет в конце апреля,
а майский ром заставил петь пичуг,
и стали канареечные трели
воробушкам безродным по плечу.

Артур Тресс (Arthur Tress)

Там воздух суше, и море мельче -
там соль земли понимаешь глубже.
Вода уходит. Пустыня вечна:
такыры солнце лакают в лужах:

Верблюжий рай отрастил колючек -
верблюды счастливо горбят спины
и ждут дождя от залётной тучи:
в пустыне жажда неутолима.

Читает ветер по клиньям линий -
шумерно птицами путь начертан
и отабличен в подсохшей глине:
от глины - к жизни, от жизни - к смерти.

Михаил Батрак



Всё глубже отступает мерзлота,
приходит день, а днём приходит лето,
и мамонты спешат отмыть скелеты,
над родиной готовятся летать.

Архипела́г примерит шкуру ливня,
олени спрячут мокрые бока,
а мамонты взойдут на облака,
отбросив суеверия и бивни.

Они вольются в стадо серых туч.
Такое не печатают в газетах,
а прячут под замок и гриф "секретно",
ведь гриф летуч, а мамонт - не летуч.

Впитали кости холод вечной грусти,
но души неозябшие легки,
и всем законам жанра вопреки
оттаявшая вечность их отпустит.

Трамвайные пути исповедимы,
а контролёры требуют расплаты.
Стрека́ют стре́лки, колют кольца дыма,
в моторе стук на стыках циферблата.

По утверждённым в графике минутам
звучит предупреждающее слово,
под номером проходишь по маршруту,
впуская в двери холод остановок,

и слышишь извинения звоночков:
один из них окажется последним.
Но лучше бы в депо, и лучше - ночью,
и хорошо бы исповедаться намедни.

Ноябрь во фраке
опавших листьев
окутан мраком
и небом низким.
Он варит мякоть
осенней плоти.
Ноябрь во фраке,
а я в компоте.

октябрь 2013 - февраль 2016

стынет от ужаса бездна,
зарево корчится в муках -
пространство покорно исчезнет
в крике картины Мунка.

чайки во фьордах норвежских
стонут всё глуше и тише.
имеющий уши - отрежь их,
незачем это слышать.

Забыли волки логово своё.
Плывут. Плывут за тридевять буйков,
уходит пресный мир за окоём,
и тонет в «запредельно далеко».

Не видно звёзд и нагло врёт компа́с,
петляют зайцы в отблесках луны.
Мазай их переправил, но не спас -
охотники охотиться должны.

Натура заячья сметлива и ловка,
но вечные сомнения грызут -
и вечность открывается волкам,
и волки вечность пробуют на зуб.

...если нельзя было увидеть мир под тем же углом, его, без сомнения, можно было увидеть под тем же градусом.

В. Пелевин

Звучала музыка распада
и листопад шумел во мне
над осыпающимся садом
ещё не собранных камней.

На дне бокала льдинки мыслей,
топили шансы на улов.
Часы расстреливали числа
под градусом прямых углов.

Прошла коса по алфавиту,
скосила буквы набекрень,
зарифмовались aqua vita,
фиал, цикута и сирень.

Фита́ прикинулась омегой,
по альфе алеф заскучал.
И снилось мне, что с первым снегом
вернусь к началу из начал.

Сползает раненое солнце
в траншею завтрашнего дня -
кровотечение унять,
и выйти за рассвет бороться.

Дождём шатаясь вкривь и вкось,
гроза нагайкой бьёт по тучам:
- Быстрей, быстрей, старайтесь лучше!
Сломайте лучевую кость!

Страдают облачные спины
молниеносных вороных,
но зайчик солнечный от них
в отрыв уходит по витринам.

- Наш город ливень растоптал! -
Шуршат по водостокам крыши.
Но ключик, бесшабашно-рыжий,
откроет временной портал.

Ему помогут зеркалами
жилых высоток этажи:
- Беги, беги! Останься жив,
и поделись рассветом с нами!

«Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылке лето»

Рэй Бредбери.

Жизнь банальна и обманчива,
смерть фальшива и стара.
Золотые одуванчики
накопили серебра.
Тайну лета маю продали,
распустили языки.
Не об этом ли народе
говорил Езекиил?
Словно солнечные идолы
разложились до костей,
на четыре ветра выдулись,
головами всё пустей.
Не попасть на небо пешими,
пухлых рук не дотянуть,
и обветренные плеши их
так похожи на луну.
О несбывшемся не плачьте вы,
выпив горького вина -
золотые одуванчики
разбросали семена.

«Ошибка! Ошибка! Дракона нельзя приручить!»
Сброшены маски, балласт, неприличная скорость,
колючие звёзды сожгли и мосты, и ключи,
некуда прятаться, выдана точка опоры...

Спекаются спектры, сливаясь по линиям лун,
истины серы, а правды скромны и покорны.
Росток беззащитен, беспечно наивен и юн...
Слышишь, как мило скрипят его слабые корни?

Ты слышишь, корнями скрипит баобабовый лес?
Ветры шипами прошили обложку рассвета,
зелёные пальцы листают страницы небес.
Рвётся на части кора обречённой планеты.

Раскисшее утро опутают неводы крон,
рыбы в утробах стволов растекутся по клеткам,
межклеточной магмой детёнышей вскормит дракон -
аспиды весело прыгают с ветки на ветку.

Змеиное небо заменит собой облака,
вечный закат изовьётся тенями лукаво
и станет в три жерла горячую сажу лакать,
харкая новые саженцы через вулканы.

В песок превращаются самые глыбы из глыб,
хрупкие корни кромсают гранитные скалы.
В слепящем огне пропаганды темнеют углы –
много дракона, а принца из книги так мало.

Я плохо вижу сквозь туман,
прикинувшийся честным дымом
того, что сжечь необходимо
для просветления ума.

Искрит невысказанность фраз
обрывками невнятных литер...
Во мне сгорел предохранитель,
во мне дежурный свет погас.

Есть у каждого нее́ды ложка-неотложка.
То летает ложка следом, то бежит на ножках,
то по рельсам чух-чух-чушит в темноту туннеля:
кушай, кушай, кушай, кушай...
Вот и всё, доели.

- Казак всегда в седле! Держитесь, черти!
Пойдёт германец через нас в прорыв.
Никто не ускакал ещё от смерти,
а потому - бегом траншеи рыть!
И бруствер выше надобно отсыпать,
не то штабной запишет в некролог:
"Геройски пали за Гнилую Липу"...
Господь - что Каледин не уберёг.

Не кланяются пулям атаманы,
не посылают, а ведут полки.
Терпи, казак, и атаманом станешь,
пернач назначен для твоей руки.
Умножатся погоны и погосты,
понюшка табаку войдёт в кисет -
расстаться с этим светом очень просто
на линии, и даже в полосе.

Была шрапнель ещё глупее пули
и умудрилась в сердце не попасть,
а пуля будет жертву караулить
пока не рухнет всяческая власть.
Всегда сойти с коня в могилу - рано,
не все могилы удалось найти...
Нет на Дону печальней атамана,
и нет в России третьего пути.

Беспечно в пепел вопьются корни -
венкам печали цвести пора.
В степи останутся непокорные:
Корнилов, Неженцев, et cetera.
Разбега душам не нужно вовсе,
им хватит пороха и гранат -
с телами вместе оружие бросят,
и за бессмертием улетят.
Грехи заранее им отпущены,
и покаяние ни при чём,
Россия так отмечает лучших -
венцом терновым и мечом.

*М. Цветаева

М. В. Алексееву

Я задохнусь в чахоточной петле,
а черти тело заживо изжарят.
Всё ложь и мрак, всё суета и тлен,
и даже ангел смерти был коварен,
и не нашёл ни пули, ни штыка,
для старого и глупого солдата.

Я
отдал
Родину
большевикам,

и по грехам назначена расплата.
Не отмолить, и кровью не отмыть,
и светоч не горит, и тьма всё гуще.
К обрыву Русь несётся во всю прыть
по добровольцам, сраму не имущим.
Сойдёт с ума, кто видел русский бунт,
и нам, безумцам, не нужна пощада:
однажды вдоль чиновничьих трибун
корниловцы торжественным парадом
пройдут крестить штыком холодный ад,
и станет бесам в преисподней тесно...
Я знаю, что идёт на брата брат,
и я иду на Суд, Отец Небесный.

Холоднокровие проникло в храм.
Плывя в ночи по улицам кромешным
скользило по ячейкам белых рам
спинной плавник ворочая неспешно.

По темя в темень погрузив дома,
из плоти ночи выгрызая лунность
вонзило зубы фонарей в туман...
Но лунными морями захлебнулось.

Вспоров тенёта липкие теней
холоднокровие с ножом в углу зажать бы,
и вырезать, и вычистить... но нет,
я не умею брать себя за жабры.

Теряю в ожидании зимы
последнее тепло из миокарда,
а день всё глубже катится в потьмы.
Дожить,
*****дожить,
**********дожить,
***************дожить до марта.

Не оборваться в ночь и пустоту,
распавшись на фракталы льда и снега,
не заглушить в груди неровный стук...
Дожить,
*****дожить,
**********дожить до марта мне бы.

Зима близка. Я ночью слышал вой -
она за городской чертой бродила.
Пройдёт, ворвётся в контур Кольцевой...
Дожить до марта.
*************Господи, дай силы.

Выстуживая души и дома,
живое превращая в неживое,
зима пришла. Да здравствует Зима -
владычица холодного покоя.

Подушечками пальцев ощущаю
твоё тепло.
Слова прощанья вытяну клещами,
мне тяжело.
Отверзнутая рана кровоточит
на скаты крыш -
в июне ночь предательски короче...
Прости, малыш.
Что длинен день, что не стихи, а проза,
банальный штамп,
но поселилась ты в груди занозой,
и колешь там.

Республиканский юный Рим
давал дорогу молодым
удачливым плебеям.

Не смейтесь, это так и есть,
за что ему хвала и честь.
И Рим не стал слабее.

Один умнейший гражданин
в сенате не имел родни,
но выбился в герои.

Умел отстаивать права,
Триумф себе завоевал,
и говорил такое:

"Идёт эпоха перемен -
треклятый шкурный Карфаген
обязан быть разрушен.

Не забывайте о враге -
сотрите подлый Карфаген!
Без Карфагена лучше!"

С цепи сорвётся Сципион,
и будет Карфаген сожжён,
и прах его развеян.

Века промчались, день за днём,
но люди помнят об одном
сенаторе-плебее.

Трещал опасно тонкий лёд портала,
и день скользил по хрустким облакам,
а в тамбуре вселенной трепетала
душа дитя, наивна и ломка.
«Не воплоти, - молила. - Не отъемли,
но внемли, Господи, прошу, услышь!
Не прогоняй сынов Своих на землю
ослепших окон и горбатых крыш.
Легко держали небо колокольни,
оно звенело, звёздами соря,
а крышам безъязыким очень больно,
когда на спины капает заря.
Они скребут по небу, в муках корчась,
отбрасывая тени на людей.
Испорчен! Этот мир опять испорчен,
скучает по ковчегу и воде!»
Вселенная упруго всколыхнулась
и повернулась против часовой,
исчезла с крыш привычная сутулость,
и голос прогремел над головой:
«Твои молитвы силу возымели,
и впредь Я буду к малым сим добрей -
Я не пошлю сынов Своих на землю.
Настало время дочерей».

«Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.
И сказал Господь [Бог]: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками [сими], потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет.
В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. И увидел Господь [Бог], что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем.
И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их»

(Быт. 6, 1-7).

Сказка закончится вместе с летом -
в книге остался последний лист.
Змеи пленили всех василис,
но не приходят герои следом.

Головы гадам никто не сечёт -
эти злодеи творят законы,
и по закону витязям конным
не содержание, а переплёт.

http://litset.ru/publ/3-1-0-24299

Пропадаю

Воздух сгустился и стал золотою водой,
Взгляды встречаются и ускользают как рыбки...

...Вот я тону, пропадаю как сто Атлантид,
Словно Варяг! Только я не хочу на поверхность!..

...Стану ли рострой, звездой путеводной фрегату.
Или на дно упаду я персидской княжной…

Леди_Дождик

_______________________________________

Взглядом блуждая по дну опрокину бутыль.
Может, заветная истина выпита Блоком?
Фляги пусты, и кувшины в кувшинках пусты,
Сок изливает на ос молодая осока.

Узок известный фарватер для тайных белуг,
Сказки раскинули сети на многие мили.
Тина в Атлантике - рифма для точных наук,
Рифы оскалили львиные лезвия лилий.

Гибнет фрегат, если рострами полон простор,
Тонет "Варяг", не успевший дойти в Комарово -
Лягу на дно, где племянника ждёт Черномор.
Витязь теряет плавучесть парами спиртного.

И только мы к плечу плечо врастаем в землю тут.

Б. Окуджава

Лопате что могилы, что окопы -
бери, кидай.
Пехотой перерыта вся Европа,
из края в край'.

Толкали землю-матушку на запад,
мол, защити.
Ковались из простых бойцов солдаты
на том пути.

А смерть под каждым кустиком стелила:
- Устал? Приляг, -
но души вдоволь напитала силой
сыра земля.

Из камня крепость возводили деды -
плечо к плечу,
и смерть ушла...Великая Победа
горька чуть-чуть.

И столько было силы этой грозной
в сердцах живых,
что и открыть Земле дорогу к звёздам -
как раз для них.

Который год
************живёт
в моей квартире чёрный кот,
но мы с ним не знакомы,
почему-то.
В природе ночь и день круговорот
вершат,
********и разлагают на минуты
года.
Когда приходит ночь -
********************приходит кот,
мяучит пустоту моей квартиры.
Помочь...
*********и чем же я могу помочь?
Круговороты властвуют над миром -
из праха создано,
****************и обратится в прах,
наивно полагать себе иное.
Иллюзия свободы выбирать
участок гумуса в культурном слое.
Кота ухмылку спрятали усы:
налей, философ, будет больше проку.
Луны ломоть, что ноздреватый сыр,
лежит приманкой в мышеловке окон,
где нет мышей,
**************а есть голодный кот.
Голодному не повредит сметана,
но чёрный мау чёрный кофе пьёт,
ночной крепчайший кофе для гурманов.
Всё гуще в гуще ночи чернота,
вползающая в мысли постепенно,
но тлеет свет в глазницах у кота:
глаза,
******или огни другой вселенной?

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ю. Левитанский

На чистый снег ложится ретушь сажи.
Немое чёрно-белое кино,
где жизнь быстрее и смешон пинок,
а кровь из раны не сочится даже.
Субтитрами зависли голоса,
тапёр фальшиво сбряцал на рояле,
актёры безупречно отыграли,
проектора погасла полоса,
а ты стоишь и смотришь за экран,
где хлопья сажи против хлопьев снега
ведут войну и бьют всерьёз, с разбега,
и побеждают выпавший десант.

Вечерний ветер стих,
разбрасывает блики
оранжево расцвеченный закат.
Волна нашепчет стих,
о том, что князь великий
вернулся из похода на Царьград.
Казна его полна,
и щедрые червонцы
он сыплет в набегающий прибой,
но дерзкая луна,
выталкивая солнце,
разлуку предвещает нам с тобой.
Широкая река
фонарными кострами
расплавит отражения мостов,
остынут берега,
и нас уже не ранит
о мёртвых чувствах разговор пустой...

Решил вынести в эпиграф строки классиков, зацепленные в тексте прямо, или аллюзией.

Н. Гумилёв, "Жираф"

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

А. Блок, поэма "Двенадцать"

...Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи благослови!
...В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.

В. Высоцкий, "К поэтам"

...На слово "длинношеее" в конце пришлось три "е"
Укоротить поэта. Вывод ясен.

В. Высоцкий, "Песенка ни про что, или что случилось в Африке"

...Пусть жираф был не прав,
Но виновен не жираф...

В пылающей пылью дали,
оранжевый стелется чад,
рисует шедевры Дали,
и плещется озеро Чад.
Изысканным танцем жираф
плетёт длинношеее па.
Но факелом вспыхнет жара
на шею жирафью упав.
Пустой зарыдает рыдван
закат догоняющий вскачь
по диким просторам саванн
за стадом шагающих мачт.
Промедлит последний жираф -
оставшись в кромешной ночи,
чадящее небо вобрав,
кинжальным огнём закричит...
В плену истончившихся рук,
дымящимся хрипом сипя,
взрывая земную кору,
на клетки поделит себя.
Уложится в шкафчик скелет,
по ящичкам спрячется рост,
в разорванно-раневый цвет
окрасится венчик из роз.

С. Дали. "Жираф в огне". 1937 г.

Затейник-дед осадками
укучивает снег,
и леденцы несладкие
мороженит к весне.
Тропинки приосанились -
полозьями скрипят,
осваивают санопись
и валенкость ребят,
а Солнце мандариново
над городом плывёт...
Зима, конечно, длинная,
но скоро Новый год!

В слоистых лабиринтах облаков,
где замки перламутрового цвета,
не любят пыльных бурь,
но по приметам
они уже совсем недалеко.

А утро начиналось как всегда -
когда восход заплыл горячей рябью,
привычно в небесах отверзлись хляби
и оросили кучевые города.

Но в проблесках серебряных зеркал
мелькнули отраженья пятен сажи.

Весенняя гроза с июньским стажем
озона залпом осушив бокал
прогрохотала о конце времён,
о том, что жгуч Хамсин и беспощаден,
и обликом не облачен, а чаден.
Что мир воздушных замков
о
oбре
ooooчён.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Нам с гипертоником налейте водки.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
По форме - грудь, откуда столько желчи?

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Вы возомнили о себе! И мне помни́те.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Вот рыба заливная, угощайтесь.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Минтай мне люб, но осетры дороже.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Метать икру?! По три пятьсот за банку?!

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
А Тор - родной племянник Колобка.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Живу на Каме, утром не до смеха.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Давлю на газ, но топливо всё жиже.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
И кучки тоже могут быть могучи.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
На мужа гравитацией влияла.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Добра не нажил, только третью шкуру.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Весь аппетит испортил этикетом.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
У Буратины даже спирт - древесный.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Я весь горю, а ты чихать хотела.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Опять соришь в подъезде алфавитом?

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Причина смерти - непереносимость денег.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Инспектор был настойчив, но без сдачи.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Я пачку вскрыл, а там одни пуанты.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Массаж? А говорили раздеваться...

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Изящно рухнул, грациозно подскользнувшись.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Усата, но божественно танцует.

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°

...чем сгнивать на ветках -
уж лучше сгореть на ветру

С. Есенин

Мы ждали, что небо рухнет,
и небо пало.
Опало хлопьями пепла,
легло бесшумно.
Опалово пахли клёны
калёной медью,
медалью на белой ленте
висело солнце.

Полезно смотреться в бездну
окна пустого,
окутаться едким дымом
на радость прочим,
сгореть, отдавая ладан
в ладони ветра,
рождая его порывы
осипшим стоном,
осыпавшись тонной боли,
прилечь, устало.

Осталось вернуться небом
над пепелищем...

Оп-па, червяк! Червяк-червище!
Червя́ка! Черви-червячок...
Нет, стоп! Вот лодка с плоским днищем,
а значит в червяке крючок...

Да что крючок, я только с краю,
чуть-чуть, кусочек отщипну.
За жадность рыбий бог карает,
но чаще ловит на блесну.
А червячок - такая малость,
ещё кусочек, и ещё...
Да тут червя и не осталось!
Да кто ведёт поклёвкам счёт?!
Доем. Сегодня не кормили,
а тут такой деликатес.
Какой рыбак меня осилит?
Да я в "Главрыб" подам протест!
И рыбаков-то нет в помине!
На пропаганду пескарей
я больше не клюю, я в тине,
а значит пескарей мудрей.
Им пропесочили все жабры
про этих горе-рыбаков,
а я - карась, я парень храбрый,
и вижу очень глубоко.
Оп-па! Крючок, сачок...

Вы слышали? Гелий возможно вдохнуть!
А значит, на Солнце есть жаркие люди!
Они выпекают малиновый пудинг,
яичным желтком добавляя Луну.

Небесную чашу наполнит Рассвет.
Испачканный по́ уши ягодным соком
молочный туман перельёт, ненароком,
заплачет, но спрячет слезинки в росе.

Ах, жаркие люди полны доброты:
они в облака облекают оплошность,
и яркое Солнце, в пижаме роскошной,
распустит в подарок Рассвету цветы.