Я просыпаюсь, слыша тишину,
И понимаю - больше не стреляют,
Учусь открыто улыбаться маю,
И отвыкаю думать про войну.

Я начинаю долгий путь домой -
Туда, где ждут сестрёнка, мама, дочка,
Знакомый до последнего листочка
Наш сад - печальный, но, как я, живой.

Я начинаю с чистого листа
Другую жизнь - без выстрелов и взрывов.
Уверенна - сумею быть счастливой,
И всё, что пропустила, наверстать.

Вечность ломается, словно весенняя льдина,
Время-река продолжает размеренный бег.
Пасмурный вечер и пламя в камине старинном,
Дым папирос поднимается кольцами вверх,

Поздно уже, только мне, как обычно, не спится -
Молча сижу у огня и листаю альбом.
Старые снимки - вся жизнь в пожелтевших страницах -
Тихо шуршат, начиная рассказ о былом.

Снова смотрю, и далёкое кажется близким,
Каждый застывший момент - всё как есть, без прикрас.
В форменном платье по улице я-гимназистка
За руку с мамой степенно иду в первый класс.

Бал выпускной - плавно кружатся пары по залу -
Кажется, венскому вальсу не будет конца.
Двор лазарета - сестра милосердья устало
Слёзы и пот утирает ладонью с лица.

Старая церковь - я только что в ней обвенчалась,
Под руку с мужем иду от деревни до дач.
Проводы. Женщины машут руками с причала -
Снова война. Лазарет. Я уже военврач.

Вдовьи одежды - от чёрного цвета не деться -
Кресло, свеча и потрёпанный томик Басё...
... Вдруг незаметно кольнуло иголкой у сердца -
Яркая вспышка, затем темнота... Вот и всё.

Что же это такое делается? Опять она уборку затеяла! Ведь всего-то три дня назад убиралась, и от на тебе - снова. Я ещё после предыдущей уборки не очухался - в ушах так и стоит рёв пылесоса - а она опять веником машет... Забился под кровать и дрожу - не дай первый кот, она этот рычальник включит, что тогда делать несчастному коту? Помирать?
Ой-ой-ой, за что веником-то по заднице? Больно же! Нет, я определённо появился на свет, чтобы страдать... Какое брысь, какое брысь, бессердечная женщина! Что тебе надо под кроватью? Какая, ко всем псам, пыль? Я же её уже десять раз собственным хвостом подмёл! Да убери ты от меня свой веник, а то раздеру его к собачьей бабушке.
Ух, убрала. Кажется, на этот раз пронесло... В коридор пошла - неужели решила таки пожалеть меня!
О, нет, только не это! Пылесос тащит - сейчас эта жуткая штуковина зарычит... Быстрей отсюда на кухню! Куда бы спрятаться? А вот буфет приоткрыт - скорее на верхнюю полку, и сидеть там, пока кошмар не закончится. Ой, попал лапами в какую-то миску. Караул, она же падает, и я вместе с ней...
Ну вот, мало того, что шлёпнулся на пол, так ещё и миской накрыло. А в довершение всех бед я ещё и с головы до хвоста в чём-то липком и сладком. Прибежала хозяйка, освободила от миски - и на том спасибо. Что ты кричишь, ну что ты кричишь? Далось тебе это черничное суфле, ты лучше посмотри, какого я теперь цвета? Ужас!
Куда ты меня тащишь? Зачем вода и противное жидкое мыло, от которого глаза щиплет и шерсть пахнет неизвестно чем? Ещё и в полотенце завернула! Нет, такого издевательства над моим кошачьим достоинством я терпеть не намерен! Скорее вырваться и сигануть в окно, благо на дворе лето и этаж первый.
На скамейке у подъезда сидит чёрная кошка с третьего этажа.
- Привет, Рыжий! Как настроение? - приветственно мрякнула Чёрная
- Настроение - черничное суфле! - фыркнул я.
- Это как?
- Липко, противно и фиолетово.
Я улёгся на скамейку рядом с Чёрной и стал ждать, когда дома закончится уборка и хозяйка позовёт ужинать.

Наутро в бой - быть может, что в последний.
Ну что ж, поручик, разливай вино.
Как там полковник говорил намедни?
"Христос - воскрес, а нам - не суждено..."

И не дожить уже до кромки лета,
До горьких жёлтых листьев сентября -
Не тою стороной легла монета.
В одном горниле попусту сгорят

И наш седой майор, и тот поручик,
Которому всего семнадцать лет.
"Эй, капитан, кончай гитару мучить,
Садись к огню поближе - чай согрет".

Сперва вина, затем по кружке чая
Хлебнули молча на помин души,
Готовились, почти не замечая,
Как быстро время шло. Гляди - спешит

Усталый блёклый блин наверх взобраться.
Ну вот, сейчас начнётся кутерьма...
Пора настала. "С Богом! Стройся, братцы!
Пусть черти все в аду сойдут с ума."

Мы из окопа на простор шагнули,
Примкнув штыки, построились в ряды
И в рост пошли, вперёд - плевать на пули.
Глупы мы были, или же горды?

Упал один, другой - как будто сломан -
Кто мог подняться, тот опять вставал.
Наверно быть могло и по-другому,
Но наша пьеса сыграна. Финал.

"Летят же в эфире окоченевшие семена жизни, ледяные кристаллы, летят дремлющие. Нет, нужно упасть и расцвесть, - пробудиться к нестерпимому страданию: жить, к жажде: - любить, слиться, забыться, перестать быть одиноким семенем. И весь этот короткий сон затем, чтобы снова - смерть, разлука, и снова - полет ледяных кристаллов". Алексей Толстой "Аэлита"

Тьма космоса, неистовый полёт,
Ещё не жизнь, а только семя жизни -
Ни боль, ни радость радугой не брызнет.
Падение - и вот уже не лёд,
Свидание с приветливой землёй -
Тепло и свет... Проклюнется несмело
Побег. И в рост пойдёт. Кем - розой белой -
Он станет?.. Птицей?.. Мотыльком?.. Змеёй?..
Быть может, человеком?.. А тогда
Потянется всем существом к другому,
Не испугавшись ни огня, ни грома,
Ни недругов, ни Божьего суда -
Всю жизнь бросая страсти на весы,
Дыша одним пылающим желаньем,
Задумав потягаться с мирозданьем,
В пустыне станет возводить дворцы,
Писать картины, музыку творить,
Плыть на скорлупке бурным океаном,
Стихами бредить... Поздно или рано
Протянется невидимая нить,
Что свяжет воедино две души,
Даст общую великую дорогу...
Но времени отпущено немного -
Безжалостная Мойра поспешит
Обрезать нить... И снова жизнь уйдёт -
Закроются глаза, истлеют руки...
Жестокое всевластие разлуки -
Тьма космоса, неистовый полёт.

Опрокинулось небо и наземь упало внезапно,
Расплескав синеву по бесчисленным пятнам озёр,
Оглушающий звон тишины отразился стократно...
Горстью жёлтой листвы опадали минуты в костёр
Палача-сентября.
А упав, загорались мгновенно,
Серым пеплом потом рассыпались, утратив запал.
Горечь липла к губам и привычно гуляла по венам...
Доигралась в пророчицу - морок реальностью стал.

Не дождаться весны - не очнуться в безоблачном мае,
Чтоб на юные клейкие листья безмолвно взирать.
Отвернулась фортуна, не вывезла в поле кривая...
Я цеплялась за то, что ушло, но запели ветра:
"Не спеши тосковать и себя хоронить раньше смерти.
Мир не рухнул - живому не поздно сначала начать..."
Я в огонь опускаю письмо в пожелтевшем конверте,
Понимая одно - то, что время не двинется вспять.

В песках времён потеряны слова,
Исчезли фотографии и лица,
Последний звук внезапно оборва...
Затих. И никогда не возродится.
И падает бессильно голова
На непорочно-белую страницу...
Сюжет кошмара, право, недурён -
Как целый мир пропал в песках времён.

Пою всю ночь свои романсы,
От страсти дикой чуть дыша,
Жизнь радостна и хороша.
Ах, ни к чему нам реверансы.
Разнесся голос мой окрест –

Восторг и к барышням призывы.

Да, страстные мои порывы
Услышат все. Зову невест.
Шагаю, гордо вздёрнув хвост.
Ещё бы, я – сиамский кот

Беспощадная осень срывала одежды с деревьев
И щиты с огрубевшей от вечной рутины души.
И, напившись по горлышко стыни прозрачно-осенней,
Я шептала себе: "Да уймись наконец, не пиши!"

Но на крыльях дожди приносили бездомные строчки,
Постучавшись в окно, говорили: "Бери поскорей!
Мы стащили вчера их на спор у дельфийских пророчиц
И сюда донесли, не рассыпав средь мокрых полей."

Я, безумно смеясь, забирала, клала на бумагу,
Согревала дыханьем замёрзшие строчки, и вот
Оживали они, выпрямлялись и строились в сагу.
Хитро щурился, глядя на эти старания, кот.

Лапой трогал тетрадь, выбивал из руки карандаш и
То мурчал, то кусался: мол, хватит страдать ерундой,
Заболеешь опять, если ночь до рассвета не спавши
Проведёшь за столом. Эх, хозяйка, что делать с тобой?

Утром солнце всходило, звонили спросонок трамваи,
Кот, взирая на пыл мой восторженный, рядом притих,
Ну а я, улыбаясь устало и сладко зевая,
Как ребёнка, баюкала свой новорожденный стих.

Песчаное море - барханы волнами бегут,
И с глаз исчезают за зыбкой чертой горизонта,
Жарой размывается резко очерченный контур.
Смотрю на движенье шуршащих песчинок-минут.

Их в горсть набираю и сыплю тихонечко вниз,
Бесстрастно следя, как сочатся мгновенья сквозь пальцы.
Всплывают из памяти звуки забытого вальса -
Случайность ли это? А может, нелепый каприз...

А ветер-бродяга, сорвавшись, уносится вдаль,
И крутятся смерчики втуне растраченных мигов.
Стою на краю, застываю скульптурой безликой.
Вернувшийся ветер колышет небесный хрусталь,

Звенят колокольчики, ветру послушны вполне,
Пустыня времён оживает от тихого звона.
И чудится шёпот - столетий, слегка приглушённый,
Прислушавшись, я понимаю - пустыня во мне.

Мороз такой, что валит с ног,
Метут метели,
Закрыта радость на замок
И ключ потерян,
Заледенели на ветру
Слова и мысли.
Зовёт дорога поутру -
Мой путь исчислен.
Вползают холода извне -
Что толку в цифрах?
Следы на снежном полотне,
Что ключ от шифра.
Но вновь рассудку вопреки
И неудачам,
Наружу вырвутся стихи
Ключом горячим,
И птичьей стаей в вышину
Взметнутся смело,
И не дадут с пути свернуть
И бросить дело.

За окном до горизонта белый цвет,
Вьюга тянет канитель из серебра,
Воет тоненько: "Я дам тебе совет -
Шла бы спать ты, дорогая, до утра.

И не знает вьюга-матушка, что мне
Этой ночью совершенно не до сна -
Снова свечку зажигаю на окне,
Светит пусть полночным путникам она...

Ветер месит, словно тесто, рыхлый снег -
Не поймёшь, где твердь земли, где небеса.
За окном зима, но начат путь к весне...
Замерзает на стекле зимы слеза.

Неожиданно пала стужа,
Стало небо светлей и выше.
Замерзают льдинками в лужах
Тени сказок, когда-то бывших
Нет, не вымыслом - только былью,
Собирая мир воедино...
... Я иду по дороге пыльной
Кушать плов, болтать с Алладином.

А реальность нависла глыбой,
Скрыв виденья Европ и Азий.
Я обманчиво-сонной рыбой
Погружаюсь на дно фантазий.

Улица.
Полночь.
Уныло-занудливый дождь
Каплями памяти падает мерно на плечи,
Пульс-метроном отмеряет минуты невстречи,
Холод, забравшись под плащ, провоцирует дрожь.

Сколько по вымокшим улицам ты ни кружи,
Мрак не отступит, позиций не сдаст добровольно.
За занавесками окон, незрячих и тёмных,
В сонном покое течёт незнакомая жизнь.

Тихо мечтаю - а может, зажжётся свеча,
Путь обозначив к порогу забытого дома?
Но бесполезно.
И ночь, шелестя невесомо,
Чёрных квадратов ряды заставляет встречать.

Рояль и музыка, что стаей белых птиц
Взлетала ввысь из-под умелых чутких пальцев,
Казалось, целый мир кружился в венском вальсе,
Который подарил волшебник-пианист...

"Очнись, герой!" - и музыка, вспорхнув, с испугу
Исчезла...
В яви - лазарет, бинты, врачи,
Культя...
"Но как же так?.."
"Не надо, не кричи.
Всё позади уже."
А он ревёт белугой,

Непонимающе глядит на белый свет -
В глазах отчаяние плещет океаном...
"Я музыкантом был, играл на фортепиано..."
... Седой мальчишка двадцати неполных лет.

Впустим ветер трёх твоих пустынь *
В этот мир спонтанно и бездумно
И на крыльях древнего самума
Полетим от преданных святынь.

Задыхаясь от сухой жары,
О глотке воды молиться будем.
Кто остался чист и неподсуден?
Кто вернётся вновь в свои шатры?

Лунный луч прикинулся мостом,
Но шагнуть боимся - слишком узкий.
И, оставив думы на потом,

Ловим свет - опаловые сгустки...
...Слова не сказать иссохшим ртом,
Ни по-африкански, ни по-русски.

* Цитата из стихотворения Льва Ошанина

Отсутствие выбора – разве уйдёшь от судьбы?
Вели все пути только к нужному ей результату.
Ты снова сражался, не ведая смысла борьбы,
В кого-то влюблялся и верил кому-то, как брату.

Однажды, устав от чужой и нелепой игры,
Сумел поступить ты вразрез с предначертанным свыше,
Осколками света упали под ноги миры,
И жизнь изменилась. И голос рассудка не слышен.

Ты шёл по вселенной, меняя пророчества ткань,
Но все начинания рушились чаще и чаще…
И только в финале, готовясь к паденью за грань,
Задуматься смог: а когда же ты был настоящим?

Когда пробьёт последний час природы,
Состав частей разрушится земных,
Всё зримое опять покроют воды
И Божий лик изобразится в них. *

Планета, обращенная в пустыню
По мановенью праведной руки,
В тягучей дрёме ждёт - вода отхлынет,
Оставив кость Земли - материки.

Пройдут тысячелетия...
В глубинах
Зажжётся робкой жизни огонёк
И заново в той бездне тёмно-синей
Начнётся эволюция...
В свой срок

Появятся на новых землях люди,
Начнут к вершинам совершенства путь.
Спираль времён ещё виток накрутит,
Мы повторимся в нём когда-нибудь.

* Первое четверостишие - стихотворение Ф.И. Тютчева "Последний катаклизм"

Солнце румяным блином разлеглось на синем,
Льётся на плечи жара и пылит дорога.
Сколько иссохшие губы дождя просили,
Только напрасно...
Воды бы, воды немного...

Травы пожухли, ручей не звенит в овраге,
В горле першит, а пути ни конца, ни края.
Ноги свинцовые, будто блины от штанги
К ним привязали...
За что мне судьба такая?..

Снова споткнулась.
Ну что это, блин, такое?!
Коль упаду, не сумею уже подняться.
"Что же - сама отказалась ты от покоя!" -
Внутренний голос ехиден, как сто паяцев.

Я обрываю безжалостно эти мысли
И через силу опять улыбаюсь солнцу.
Шаг, снова шаг - до привала ещё неблизко...
Огненный блин с высоты надо мной смеётся...

Из бесконечной стылой тьмы
Не вырваться к теплу и солнцу...
Харизма хрусталей зимы
Мне тихим звоном отзовётся
И поведёт...
Куда?
За край.
Вот замирает ритм сердечный.
Мы поменялись, бедный Кай -
Собрав из льдинок слово "вечность",
Я успокоюсь.
Не зови!
В груди не стукнет жарко слева -
Возьму взамен твоей любви
Корону Снежной Королевы.

В старом замке скучает принцесса,
Украшая шелками канву…
Юный принц — дуэлянт и повеса -
Обещал через год рандеву.

Закружили балы и турниры,
Суета королевских охот
И певцов сладкозвучные лиры -
Принц не едет уже пятый год.

В это время уродец согбенный,
Но зато записной чародей,
Захотел в жёны взять непременно
Молодую принцессу. Злодей!..

А как только отказ он услышал,
Не сумел удержать свою прыть,
И, разросшись до замковой крыши,
Деву в жабу решил превратить.

Но напутал слова заклинанья -
Не уйдёшь, старый хрыч, от судьбы!
И за злобу свою в наказанье
Жабой стал на глазах у толпы.

Тут к воротам и принц подъезжает,
Чтоб спасти дорогую от бед.
По традиции свадьба венчает
Нашу сказку. И всё — хэппи энд.

На канву мирозданья узором ложится судьба -
Вышивает её не шелками, а пылью дорожной
Неприветливый ангел.
Он вводит прививкой подкожно
Вирус вечной войны...
И лютует в степях голытьба,
Отметая закон, разрушая устои.
Не в срок
С горизонта срывается сбитое выстрелом солнце,
А мгновения сыплются под ноги горстью червонцев,
Дым ложится слоями, как чёрный сгоревший пирог.
Обоснуют вражду: "Он совсем на других не похож -
Слишком чёрен лицом, да к тому же хромой и горбатый..."
На народы и расы разделит нас век-сепаратор,
А затем вложит каждому в руки отточенный нож.

Тонуло солнце, просто шло ко дну,
Скрываясь за чертою горизонта,
А в вышине настойчиво и звонко
Какой-то птах приветствовал весну.

Забыв о надвигающейся ночи,
Он пел бесстрашно о грядущих днях,
О радости, которую сулят
Тепло и зелень... Будто между прочим,

Сплеталась песня с незнакомым звуком -
Сливались две мелодии в одну,
Почти неразделимую для слуха.

Терзая набежавшую волну
И выгнувшись тугим небесным луком,
Луч зацепил незримую струну.

Выходили раньше рати в поле чистое,
Копья витязи вздымали и щиты -
Каждый верил, что удастся в сече выстоять,
Что спасётся от смертельной немоты.

время вороном летело (крылья чёрные) -
Щит с копьём сменили пушка и ружьё,
Но всё так же, веря в истины бесспорные,
Бьются насмерть люди - каждый за своё.

Шаг за шагом повторяется история -
С каждым разом всё безумнее и злей.
Снова битва - беспощадная и скорая -
Век, смеясь, играет судьбами людей.

День умирал - стекал в лиловый сумрак.
Тонуло солнце - просто шло ко дну.
Луч зацепил незримую струну,
И зазвучала тихо увертюра

Сонаты, что пришла из высших сфер,
Где звёздами играют демиурги,
И сонный мир застыл в немом испуге...
А я, как легендарный Гулливер,

Легко переступая города
(Не разбудить бы спящих лилипутов),
К закату шла, не думая, куда...

А звук смывал следы душевной смуты,
И загоралась первая звезда,
И осыпались листьями минуты.

Эльфийский корабль уплывает на истинный полдень
От ливневой хмари навстречу звенящему лету,
А бабочка-парус трепещет, напутствуя: "Помни -
И в дивной стране ты увидишь дурные приметы..."

Но я в нетерпении слушать её не желаю...
Печальные мельницы смотрят с крутого обрыва,
Рвут простыни туч злые ветры холодного мая,
Матросы стоят по местам, ожидая прилива.

Рукою взмахнул капитан: Приготовиться! Можно!
Корабль на стремнину выходит, несомый волною.
Глядит старый дом, чуть прищурившись, грустно-тревожно,
И крыльями бьётся простой синий плащ за спиною.

Между трав запутался вольный сон
О лихих делах, о степном просторе -
Налетит беда с четырёх сторон,
Разнесётся стон, вою ветра вторя,

Зашумит ковыль и склонится ниц,
Запоют в ночи песню смерти стрелы,
Глянет вечный страх из пустых глазниц
И помчится рать по чужим пределам.

Паутиной дней затянулся след
Тех жестоких всадников, но порою
Я в тревожном сне вижу яркий свет
Их костров, пылающих за рекою.

В ненастье
там слышится эхо
сожженного крика,
Федерико Гарсиа Лорка

Боль порой обрывается криком,
Как падением в бездну – полёт...
Тот, кто в сонме людей многоликом
Одиноким по свету бредёт
Мимо слов и поступков случайных,
Выбирая пути наугад,
Видит, как в вышине беспощадной,
Полыхает кричащий закат.
Бьётся крик в небесах, догорая,
Чтоб на землю вернуться потом
Отголоском вороньего грая,
Свистом ветра, шуршащим песком,
Тихо лёгшей на лист паутиной,
Или шумным июньским дождём,
Улетающей стаей снежинок,
Остывающим северным днём...
Опадают сгоревшие крики
Серым пеплом потерянных строк,
И Земля замирает на стыке
Двух реальностей — яви и снов..

Река времён бурлива и шумна -
Ревёт, играя жизнями людскими,
На скорбном камне высекает имя
Иль погребает в ледяных волнах
События, года и города,
Владык, пророков, страны и народы -
И рушатся незыблемые своды,
И заливает улицы вода...

А может кровь?..
В котлах жестоких смут
Опять кипят, сплавляясь поневоле,
Отвага, верность, страх и сгустки боли -
Потомки всё оценят и поймут.

Не спрятаться.
В ушах, как Божий зов:
"За Францию!"
И Жанна сморит в лица
Соратников: "Пусть грозный враг ярится -
Повергнем!"
Но итог, увы, не нов -
Объявлен приговор, окончен суд,
Восходит Жанна на костёр без звука.
Цена победы - пламя, гибель в муках...

Желая, чтобы замер бег минут,
Каблук впечатать с маху в циферблат -
Разбить часы!
Но неподвластно время
Желаниям людей,
И неизменен
Поток его - не повернётся вспять.

Всмотритесь в тёмные глубины,

Забыв на время о себе.
Ещё не время о судьбе
Роптать, крича, что вы невинны.
Колышется седая хмарь…
Ах, что там, в ней? Себя не мучай.
Любовь, отчаянье – всё случай.
Ещё гадаем мы, как встарь…

Прочертила мой путь эпоха
Дымным отсветом горьких лет.
Вслед метнула свинец горохом.
Хорошо это или плохо -
Вместе с веком своим гореть,

Вдаль шагать по увядшим травам
И смеяться в лицо судьбе,
Отличаясь мятежным нравом,
А однажды в бою кровавом
Наземь пасть, не допев куплет?

Не изведать простого счастья,
Не зардеться враз, как заря,
Не стирать рубашонок братьям,
Не стоять в подвенечном платье
У Господнего алтаря.

Не качать в колыбели сына
Или, может быть, дочь - как знать?
Не сложилось... Порою стылой,
Позабыв то, что раньше было,
В поле встретились рать на рать.

Как песчинку, горячим вихрем
Закружило шальную жизнь -
Яркой искрой она не вспыхнет.
Безнадёжно мечты поникли
И в испуге умчались ввысь...

Обрывается пулей слово,
Затихает в золе строка –
То, что было давно знакомо.
Исчезает в ночи лиловой,
Как закатные облака.

Темнота грозно хмурит брови,
Прячет звёзды себе в карман.
Взгляд становится всё суровей.
Реки пролитой в битве крови
Укрывает густой туман.

И бредут по дорогам пыльным
Вереницы слепых калек -
Кто-то слабым был, кто-то сильным.
Чёрным камнем застыв могильным,
Завершается грозный век.

Гудит пожар войны, шагают батальоны,
Вздымая пыль дорог в глухие небеса.
И красным письмена рисуют обречённо
На травах, на снегу...
Ты тоже написал:
"Прощай! Иди вперёд и доживи до мира!
Мы встретимся с тобой там, за чертой - поверь!"
Но в горле дымный ком...
Разделена пунктиром,
Как будто угол, жизнь на "раньше" и "теперь".

Пунктиром пуль слепых расчерчена эпоха -
Легко идёт в огонь и пьёт из алых рек,
Смеётся мне в глаза с гримасой скомороха,
Не ведая вины, жестокий мальчик-век.

Путеводное пёрышко, вдаль уводи
По степи бездорожной навстречу закату.
Облака полыхают, и там впереди
Есть неведомый город – кичливый, богатый,

Где диковинок разных, по слухам, не счесть,
Только люди изнежились в тихом покое.
А у нас – шалый ветер и кровная месть –
Их на каждого воина хватит с лихвою.

Чаша неба - тончайший китайский фарфор,
Под копыта коней пали дикие травы,
Любопытные суслики смотрят из нор,
Не пытаясь понять человечьи забавы.

Ночь приходит, как дева в лиловых шелках,
Укрывая простор темнотой и туманом.
Спит малыш Темучин, и в мальчишеских снах
Он уже представляет себя Чингисханом.

Сны истают к рассвету, а в яви – беда…
Надо справиться – выжить, поспорив с богами,
Повзрослеть и заставить затем города
Обречённо стонать под его сапогами.

Пришла пора пускаться в новый путь,
Где ждут меня совсем иные тропы.
Да, время невозможно обмануть-
Здесь не поможет бесполезный ропот...

Осталось только чемодан собрать.
Кладу в него листы воспоминаний:
Вот здесь мой дом и сад, отец и мать,
А вот стихи - былых переживаний
Живое воплощение...
А вот
Сосна - под ней тебя я повстречала.
А это Васька - старый чёрный кот -
Опять залез ко мне под одеяло,
И топчется, мурчит...
А это ты
Бежишь ко мне по парковой дорожке -
От нашей многословной немоты
Дрожат, смеясь, ольховые серёжки...

Ну вот, готов дорожный чемодан,
Пора - зовут меня иные дали.
Смотрю на наползающий туман -
Бесстрашный трус на звёздном перевале.

Я замираю, распахнув окно,
Смотрю на город, и реальность тает...
Перед глазами кадрами кино
Картины прошлого - я вспоминаю
Тот день, когда вернулась я к тебе
Девчонкою, в далёком сорок третьем…
Казалось, даже ветер оробел –
Не ведал он, что камень тоже смертен…
Безжизненные остовы домов -
Развалины подобны мёртвой плоти.
Воскрес кошмар из давних детских снов –
Ещё чуть-чуть, и он меня проглотит.
Остолбенела – враз оглушена
Набатом тишины, в ушах звенящей,
И билась безысходности волна -
Так лупит град в пустой железный ящик…
А город ждал, внимательно следя
Провалами пустых разбитых окон,
Гуляли сквозняки по площадям,
И было страшно, горько, одиноко.
И маленький мальчишка, мой сосед,
Шепнул тихонько: «Здравствуй, бедный город…»
Тотчас из туч пробился яркий свет,
И город ожил...
Пусть войной расколот,
Ребёнку улыбнулся... И тогда
Смогла увидеть я, каким он будет -
Не исчезают в небыль города,
Пока живыми их считают люди.

В узеньких улочках ветер несётся вскачь,
Словно мальчишка, сорвав по пути бельё
С чьей-то верёвки.
Ах, память, ты мой палач!
Я-то надеялась - всё поросло быльём...

Только напрасно...
Грохочет опять в мозгу
Давнего боя гроза, и натужен вдох.
Кровь на руках (боль привычно скрутилась в жгут).
Даже Всевышний помочь бы тебе не смог.

Мне оставалось принять твой последний вздох,
Взяв себя в руки, подняться, продолжить бой...
...Снова родившись из пары газетных строк,
Прошлое властно меня увлекло с собой.

Выгнало прочь – и неважно, что ночь-полночь -
Лучше, чем в доме пустом глухо выть с тоски.
Старый квартал вздохнул - только чем помочь,
Если сдавило от боли опять виски...

Город смотрел, как металась я меж домов,
Как возводила старательно личный ад,
Камень под ноги подставив (приём не нов),
Резко в реальность меня возвратил назад...

...Узкая улица, жёлтого неба клок,
И укоризненно смотрит луна с небес.
Тёмные окна, на двери висит замок,
В сквере скульптура. И скалится, точно бес.

Так я стояла, наверное, с полчаса,
Тут подошла девчушка - худа, бледна.
Тихо спросила, с надеждой взглянув в глаза:
"Тётя, скажи, а ты правда за мной пришла?"

Дерзкий мальчишка опять видит странные сны -
Снится ему, будто он, точно птица, крылат.
Носится в небе в серебряном свете луны,
К звёздам стремит восхищённо-пронзительный взгляд.

Утро рассветным лучом постучалось в окно,
Нехотя мальчик из сна возвращается в явь.
Шепчет тихонько:
- Я буду летать всё равно,
Сколько бы мне ни твердили "забудь" и "оставь".

В школьной тетрадке старательно чертит крыло -
Небо уже на него наложило печать,
И потому, всем жестоким насмешкам назло,
Он продолжает надеяться, верить и ждать.

Годы прошли, и реальностью стали мечты -
Группа военных построилась, как на парад,
Мимо их строя торжественно, без суеты,
Гордый собою, на поле ведёт аппарат

Взрослый мальчишка, сберёгший крылатость души,
Радостно смотрит и гладит рукою перкаль -
Больше его не сумеют полёта лишить.
В воздух поднявшись, он быстро уносится вдаль.

Пёстрым ковром проплывает земля под крылом,
Стрекот мотора звучит как торжественный гимн,
Крутится смерчик из пыли, но видится в нём
Пепел ещё не сгоревших в огне Хиросим....

Внемлет фиорд на рассвете суровому скальду -
Ветер притихший устало свернулся клубком,
Замер прибой, прикоснувшись к седому базальту,
Белый туман разливается, как молоко...

Северный край, неприветливой дерзости полный,
В путь провожает стремящихся вдаль сыновей -
Ньёрд ради них успокоил тяжёлые волны
Тих и приветлив сегодня охальник Борей.

С силою вёсла врезаются в стылую воду,
Дремлет до времени скрытая ножнами сталь -
Воины ждут, и готовы к любому исходу.
С берегом им расставаться нисколько не жаль.

Битвы прельщают того, кто отважен и молод -
Старость мудрее, ей больше дано замечать.
Ждёт ли беды на рассвете уверенный город?
...Перед иконой внезапно погасла свеча...

Чу, из тумана бесшумно, подобные рыбам,
Сонным заливом, не ведая «нет» и «нельзя»,
К стенам высоким, увенчанным радужным нимбом,
Хищно драккары в молчании полном скользят.

Гардарика - так викинги называли Русь. В переводе означает "земля городов"
Ньёрд - скандинавский бог моря, аналог древнегреческого Посейдона
Борей – в греческой мифологии северный ветер, самый неукротимый из ветров.
Драккар – корабль викингов, получивший своё название из-за носового украшения в виде головы дракона. Первый военный корабль специализированной постройки.

Вечер рассыпался искрами дальних пожаров,
А заполошный звонок разорвал тишину.
Вздрогнула ты от предчувствия, как от удара,
И проводила его, как бойца на войну.

Быстро собравшись, он вдруг задержался у двери,
Обнял и шуткой развеять попробовал грусть.
Тихо сказал: «Не для нас, дорогая, потери.
Я позвоню, как смогу, и конечно, вернусь...»

Хлопнула дверь, оставляя тебя с ожиданьем.
В комнате светит ночник и мурлыкает кот,
Только молчит телефон, добавляя страданий.
Ужас крадётся к постели — а вдруг не придёт

Я ждал тебя. Входи скорей, входи!
Мы будем вместе, безотлучно, годы
Сквозь бурное неистовство природы
Тянуть в ночи связующую нить.
Ты молод, мне уже немало лет.
Не помню точно - две, должно быть, сотни...
Командуй, мой хозяин и работник -
Зажги огонь и, не сочтя за бред,
Рассказ послушай о минувших днях.
Тогда гроза над миром полыхала,
Оса войны своим свинцовым жалом
Нашла того, кто зажигал меня...
И я погас - заснул тяжёлым сном.
Ворочалось внизу тревожно море.
Я ждал во сне, надеялся, что вскоре
Меня зажгут. И, мрак вспоров огнём,
Как встарь, начну указывать пути
Судам в ночи назад, в родную гавань.
Но день за днём, сквозь лай собак, картаво
Приказы каркал враг...
Не подойти
Ко мне, чтоб снова путеводный луч
Направить в море. И однажды утром
В привычном шуме разобрал я смутно
Шаги по лестнице. Вот повернулся ключ
И вспыхнул свет...
Тут начался обстрел.
Зашёлся пулемёт скороговоркой,
Но захлебнулся быстро и неловко -
То флот с десантом споро подоспел.
Разбив врага, войска пошли вперёд -
Жестокий бой закончился победой.
Морской пехоте страх почти неведом...
А я стоял, своею ролью горд...
С тех пор не гас ночами яркий свет,
Чтоб в темноте не налететь на скалы
Рыбачьим лодкам, кораблям усталым.
Готов? Так принимай же эстафету!

Однажды конь споткнётся на скаку
И путь мой оборвёт шальная пуля,
В седой ковыль, как в бездну, упаду я,
На полуслове оборвав строку...

Конец спектакля - меркнет свет на сцене,
И занавес опустится за мной...
Мир отзовётся порванной струной
И, может быть, замрёт в оцепененье...

Но вот внезапно снова вспыхнет свет...
Вы думали - финал?
Антракт всего лишь...
Играем дальше под хлопки полотнищ
Разорванного занавеса лет...

Есть легенда — однажды у тёплого синего моря
Беломраморный город раскинулся, будто красуясь,
Жили люди, трудились, богов поминали не всуе
И ходили под парусом, с бурными волнами споря,

Меж колоннами храма встречались влюблённые пары,
Продавали хозяйки на рынке маслины и рыбу...
Вот для статуи бога доставили мрамора глыбу…
Но жестока судьба, что внезапно наносит удары.

Налетели, как вихрь, беспощадные варвары стаей,
И не смог устоять просвещённый изнеженный город.
Победил тот народ, что бесстрашен, азартен и молод -
Так легенда гласит. Вот и всё, что об этом мы знаем.

Пролетели века, и всё так же волнуется море,
Зарастают руины, скрываясь под мягкой травою,
Синих ирисов ветку срывает, качая главою,
Муза памяти — рыжая дева с тоскою во взоре.

Два десятка ребят взяли краски да карандаши,
Их фантазия рвётся в полёт и не знает препон.
Непослушны озябшие пальцы - дыши, не дыши...
На казённом листке оживает несбыточный сон.

В нём свернувшимся рыжим котёнком спит солнце вверху,
По зелёной лужайке разбросаны щедро цветы.
Босоногая девочка мчится к отцу-пастуху -
Только пятки сверкают в некошеных травах густых...

Почему невозможно остаться в том сне насовсем?
А в реальности в серое небо вздымается дым...
Безнадёжность...
И даже Всевышний, как водится, нем,
И не верится в то, что удастся остаться живым.

Вместе с дымом в бездонную высь чьи-то души летят,
А в застывших недетских глазах поселяется страх...
Но как только берутся за кисти, светлеет их взгляд.
...Нам остались от них только сны на казённых листках

*Фридл Дикер-Брандейс - учительница из Освенцима. Не смогла оставить учеников и вместе с ними шагнула в газовую камеру.

Я перо окунаю в осеннюю стылую звень
И пишу ранним утром рождённые холодом строки.
От зелёной тоски пятый день голова набекрень,
И слова замирают под грузом рутинной мороки...

Но озябшие пальцы плотнее сжимают перо,
А к застывшим губам примерзает больная улыбка -
Всё, что я напишу, будет снова банально-старо...
Настоящее - серо, грядущее - смутно и зыбко...

Непослушные строки построились в ряд наконец,
Зазвучали слова над прозрачной ноябрьской стынью...
А в неведомой дали светло улыбнулся Творец,
И заботы рутинные тихо осыпались пылью.

Ответ на http://litset.ru/publ/29-1-0-33661

Фонарный свет сползал бесовским гримом
С лица вечерних поздних январей, (с)
А он забытым, горьким пилигримом
Вернулся.
И с вокзала - прямо к ней...

Пусть одноногий, пусть на деревяшке,
Но в глубине души всё тот же свет -
Солдат вернулся из земель варяжских,
Где пропадал пятнадцать долгих лет...

Но что здесь?
Что случилось?
Двери настежь
Открыты, и толпа чужих людей...
О Боже, что над нами всеми властен,
Не мог его ты наказать страшней -

Она сгорела в огненных объятьях
Болезни...
Быстро кончился полёт...
Что толку в просьбах, жалобах...
Не знать ей,
Что нынче правит миром чёрный лёд...

Шёл по делам народ, бурча устало,
Бездельники толпились у витрин...
На дно зимы летящий образ канул,
Который будет помнить он один.

Десять лет в ожиданье прошло –
Ты в пути. Ты всё ближе ко мне.
Чтоб в пути тебе было светло,
Я свечу оставляю в окне.
Андрей Вознесенский «Юнона и Авось», либретто

Стол. Зеркало. Свеча. Проём окна –
Цветной витраж в свинцовом переплёте…
И женщина – который год одна…
И вздохом обрываются слова,
Как будто птицы, сбитые на взлёте…

А зазеркалье в тёмной глубине
Развёртывает странные картины:
В сиянии полуночных огней
Вот незнакомый город перед ней,
А вот – лицо… Лицо её мужчины…

Да, он в пути. Конечно же – в пути.
Волнуется и с ней торопит встречу…
Трудна дорога, бури впереди,
Но он сумеет верный курс найти,
Хоть грозным океаном плыть далече…

Опять она глядит на огонёк.
Горит свеча, в бутылке – ветка лилий…
и любящему сердцу невдомёк,
Что он погиб, давно лежит в могиле…
Ждёт женщина, считает дни и мили…
И тихою надеждою живёт…

С досады в стену врезался кулак,
А мысли мечутся, как вспугнутые птицы.
Не сочинит такого злейший враг,
Что сам себе надумать исхитришься.

Вот чёрных дум несокрушимый строй
Смыкается.
А солнца луч бледнеет.
И снова витязь бьётся с головой –
Неважно, с чьей.
Но чаще – со своею.

6 августа 1945 г. над японским городом Хиросима взорвалась атомная бомба, практически полностью уничтожившая этот город. Через три дня, 9 августа, вторая бомба стерла с лица Земли еще один город . Нагасаки.

Расколото невероятной вспышкой
На «до» и «после» раненое время,
Безмолвным криком в небе отразившись
И падая легчайшим серым пеплом,
Отобразилось на камнях тенями
Людей, когда-то обитавших здесь.

Упала тьма, свет дня померк внезапно,
Мгновения из ран сочились кровью,
И вздрогнула от ужаса планета,
Когда в руины обратился город
И мёртвой плотью вмиг остекленела
Недавно плодородная земля…

Слепое солнце жёлтой хризантемой
Пустых глазниц кошмарные провалы
Напрасно к чёрным тучам подымало,
Ища спасенья в вышине безликой,
Но лил с небес невидимою смертью
Обыкновенный августовский дождь…

Вот сядешь на скамейку в старом парке,
Любуясь разноцветною листвой
И вспоминая старый город свой –
Его дома, проспекты, скверы, арки…

Но всё туман оденет пеленой,
Заплачут сквозь прорехи небеса.
Как мокрые седые паруса
Повиснут тучи снова над тобой.

И кажется тебе, что целый свет
Как ты, объят осеннею тоскою,
Красива осень – этого не скрою,
Но как печально на неё смотреть.

Год пролетел - второпях не заметила, как...
Месяцы, как леденцы, тихо тают в горсти,
В небе повисла луна, словно медный пятак,
Стынет упавшее камешком наземь: "Прости..."

Пройдено было двенадцать нелёгких дорог,
Сколько стихов сожжено было - не перечесть...
Кто-то пугал - мол, посадим бродягу в острог,
Кто-то просил: "Принеси ты нам добрую весть..."

Не было добрых вестей - опускала глаза,
Сбила со следа погоню - острог миновал.
Я возвращаюсь домой, где в углу образа -
Снова декабрь, и метели холодный оскал.