(Недалекое будущее. Комната в обычной квартире в городе )

Утрений свет робко проник в комнату через легкие шторы и выхватил из сонного полумрка нежно-лиловые цветы на розовых обоях, белые кружева на подушке и голубого медвежонка, сидящего в кресле с сиреневой обивкой. На минуту в комнате воцарилось розовое спокойствие. Но вдруг самый смелый лучик, отделившись от ровного света, рванул к кровати и уверенно улегся на ресницах человека, спящего на ней.

Женя открыл глаза и почувствовал приступ тошноты, вызванный обилием бело-розового, как приторная пастила, цвета.
"И почему я не такой, как все?" - с горечью подумал он.
Женя снова зажмурился, но надоедливый луч не давал покоя, щекотал ресницы ненавистными розовыми лапами.

Так больше нельзя! Надо принимать решение! Пора самому себе дать ответ на вопрос - кем быть. Этот ответ уже давно зрел в Женином сознании, нерешительно и стыдливо просился наружу. А вчера внезапно вырвался из рамок приличия. Вчера, когда Женька вдруг засмотрелся Лиду, девочку, которую знал с детства, но по-настоящему увидел только сейчас. Лида прошла мимо, в своих потертых джинсах, в ботинках на рубчатой подошве, приглаживая коротко стриженные темные волосы и помахивая ключом от новенького Харлея, прошла размашистой мужской походкой, но за ней остался шлейф женственности, красоты, запах запретной любви. Женька так и остался стоять с открытым ртом и выскакивающим из груди сердцем. Он даже не заметил, что уронил на землю новую сумочку от Гуччи. Его розовая рубашка промокла на спине, и он почувствовал аромат, который не может перебить даже самый сладкий парфюм - запах мужского пота.

Вот тогда и понял Женька, кем он всегда хотел и хочет быть. Несмотря на трудности, ждущие его впереди. Розово-голубой мир, в которм тепло, уютно и безопасно, мир, такой привычный и естественный, к которому человечество шло веками, размахивая радужными флагами и отвоевывая общество у ненормальных "натуралов", вдруг стал чужим и неприятным.

"Я знаю, кем я хочу быть!" - мелькнуло в мыслях. А перед глазами вдруг возникли картинки гетто, где жили натуралы. Грязные дома, мрачные улицы, орущие дети, женщины в старых халатах и мужчины с бокалами пива. Женьке вдруг стало холодно и страшно. Он натянул на себя кружевное одеяло и открыл глаза. Розовый мир обнимал его своим нежным теплым светом.
"Мир гетто, там, где живет настоящая любовь, где люди могут говорить о чувствах к противоположному полу, не боясь насмешек и побоев, где дети рождаются, а не вырастают в пробирке, где у малышей есть МАМА и ПАПА - этот мир тоже может стать красивым и теплым. И я буду бороться за это! Потом. Немного позже. А пока..."
- Папа, где мои новые розовые брюки?
- Не знаю, спроси у папули.
- Папуля, где мои розовые брюки? В стирке? Ладно, надену желтые...

Над рзвалинами домов проплывает облако черной пыли. За ним второе, третье. Станцевав свой смертельный танец опускаются они на серые камни. Но ненадолго. Холодный ветер заставляет пылинки вновь подниматься в воздух. Некогда сидеть, пора разносить смерть! Приказ ветра - закон. Ведь он теперь полноправный повелитель пустынного мира.

Тишину нарушает только свист ветра, проносящегося над останками города. Арматура торчит из стен, как переломанные ребра; черными глазницами зияют пустые оконные проемы; фундамент - как растрескавшиеся ступни босоногого путника; оплавившиеся кусочки черепицы скрюченными пальцами цепляются за уцелевший кусок водосточной трубы-позвоночника. Мертвый дом. Больше никто никогда не войдет в него, не сядет на стул в прихожей и, снимая тесные новые туфли, не скажет: "Мой дом - моя крепость". Крепость пала, сердце остановилось. И куда ни глянь - такие же искореженные холодные трупы...

----------------------------------------------------------

Которую ночь подряд мне снится этот город. Мне даже кажется, что я узнаю его. Вот-вот - и прозвучит в ушах название, вот-вот - и ветер открет мне тайну, ответит на вопрос - почему? Но в момент, когда холодное дыхание касается щеки, я просыпаюсь. В ушах лишь несколько несвязных звуков. Ветер ли шепнул их мне, или это просто кровь стучит в висках: а-том, а-том? Я вновь закрываю глаза...

---------------------------------------------------------

Ветер без устали мчится вперед, пронзительно свистит, гудит, завывает, поднимая с земли черную-черную пыль. Проносится над площадью, сворачивает в переулок и, вдруг, замирает. Из окна на уцелевшей стене доносятся звуки скрипки. Ветер как будто пребывает в оцепенении, но через несколько секунд начинает вращаться на месте, поднимая столб пыли, завывая, как профессиональный плакальщик на похоронах одинокой старухи.

Скрипка замолкает.

- Бабушка, я уже закончил, - звенит высокий мальчишеский голосок.
- Сейчас, дорогой, только булочки из духовки достану и будем пить чай.

Ветер подбирается поближе к окну, вягивает в себя запах свежих булочек с корицей и земляничного чая и, словно опьянев, начинает песпорядочно метаться, заставляя черную пыль кружиться в причудливом танце. Наконец, осмелев, подлетает к окну и заглядывает внутрь... Холодный пол, покрытый черным смертоносным ковром пыли, разбитые стены с оборванными венами и артериями электропроводки, перевернутый стол со сломанной ножкой - дом мертв, как и все остальные. Но откуда же эти звуки и запахи? Ветер с яростным стоном швыряет черные частички в оконный проем. У него больше нет сил хранить память и надежду. Но, пока в голосе ветра звучит плач скрипки, а его дыхание пахнет корицей и земляникой, у города есть шанс...

Мирок Алисы покрылся пылью,
Деревья в странном строю застыли,
Не пахнет больше в лесу ванилью,
И Шляпник уснул беспробудным сном.

На печке - чайник, пустой, ненужный,
Хрипит будильник - совсем простужен -
О том, что кролик с собакой дружен.
Во что превратился знакомый дом!

А за окном всё совсем иначе -
Там горизонт в синей дымке прячет
Надежду, веру, любовь, удачу.
Алисе хотя бы на миг в рассвет -

Увидеть море, цветы и солнце...
Но невозможно - на дне колодца
Разбито зеркало. Ей придётся
Остаться. Ведь выхода больше нет.

Бабушки

Бабушка Ира рисует со мной на обоях
Модных принцесс, цитадели и толстых драконов...

...Бабушка Валя готовит пюре и котлеты,
Вкусные блинчики мажет домашней сметаной...

...Утром овсянка и чашка морковного сока,
Позже –сольфеджио, теннис. Английский чуть после...

...Рады родители бабушке чадо подбросить
Только которой – не могут решить полюбовно,
Ибо друга друга бабули мои не выносят.
Вот и растит меня гадкая Фрекен Петровна.

(с) Братислава

Дедушка Гоша друзей угощает абсентом,
После читает Верлена и Хемингуэя
И на обоях рисует картины треченто -
Дедушка, выпив абсента, так много умеет!

Дедушка Юзик* пьет вечером только гарэлку*,
Кушает сало, поет белорусские песни,
Периодически ловит какую-то белку -
Дедушка после гарэлки такой интересный!

Утром меня кормят мюсли с банановым смузи -
Это полезно и сытно. Потом - репетитор.
"Мама, а множно мне к дедушке Гоше? Дед Юзик
Тоже хороший, забавный и очень открытый!"

Рады б родители дедушкам внука подкинуть,
Только боятся того, что со мной после станет -
Ведь по утрам оба деда пьют тёмное пиво.
Вот потому и растит меня злой мистер Няня*.
________________

*Юзик - сокращенное белорусское от имени Иосиф.

*гарэлка - белорусская водка
*
"Мистер Няня" - американский фильм 1993 года

Сегодня с самого утра лил дождь - мутный, холодный и мерзкий. Небо было свинцово-серым без единого просвета. Всё вокруг погрузилось в липкий мрак дождливого утра. Воскреснье. Вокруг - ни души. Лишь монотонный шум падающей с неба воды нарушал тишину.

- Ну и лето, - подумал Андрей, не решаясь выйти из подъезда.

Старый двухэтажный дом с маленькими окнами казался тёмным и покинутым. В этом доме на окраине столицы уже много лет жила семья Андрея. Только теперь из всей семьй остался он один. Мама и папа погибли в автомобильной катастрофе четыре года назад, как раз после свадьбы Андрея с Ларисой. "Лариса, милая моя девочка..." - от воспоминания о ней стало тяжело на душе. Нет с ним больше Ларисы. И как же всё нелепо: попала Лариса в секту, ушла от Андрея и живёт теперь в какой-то деревне.

Андрей поёжился и выскочил под дождь. Всего несколько метров до стоянки - а успел промокнуть насквозь. Каждый год летом в день гибели родителей он ехал на деревенское кладбище. Останавливался по пути, собирал ромашки, колокольчики, васильки (мама всегда любила полевые цветы), а потом несколько часов сидел у могилы, думал, вспоминал, иногда плакал. А сегодня, как назло, такая погода! Даже цветов не собрать.

Андрей завёл машину, включил дворники и медленно выехал со двора. Ехать нужно было почти через весь город, а затем по автостраде до небольшого районного центра. Оттуда ещё километров восемьдесят, если по шоссе. А если напрямик, по просёлочной дороге, то всего-то километров сорок. Но по просёлку уже давно никто не ездил. Не решались. Водители передавали из уст в уста историю о девушке-призраке, которую изнасиловали и убили на этой дороге. Говорили, что она останавливает проходящие машины, просит подвезти... А потом на обочинах эти машины находят. И водителей - мертвых. Андрей услышал об этом, когда проезжал здесь в прошлый раз - парень с заправочной станции предупредил его, что сворачивать на проселок опасно. Все газеты писали об убийстве, после которого и стала появляться на дороге загадочная девушка. История обрастала все новыми подробностями, убийцу так и не нашли. Но Андрей не верил в призраков. Чего только не напридумывают водители от скуки!

Андрей припарковал машину у железнодорожного вокзала, где всегда продавали красивые цветы прямо на улице - можно было купить даже полевые. Но сегодня там никого не было. Он вздохнул и направился к цветочному киоску. Цветов было много: гвоздики всевозможных расцветок, хризантемы - белые, жёлтые, сиреневые, даже голубые и зелёные, гиацинты, герберы... Но самыми красивыми были розы. Бордовые, крупные, как будто вырезанные из камня, они зачаровывали с первого взгляда.

- Свежие. Только вчера из Голландии привезли, - сказала симпатичная девушка за прилавком, заметив, что Андрей рассматривает розы.

- Да, очень красивые, - отозвался он. - Я, пожалуй, куплю их.

Упаковав розы в целлофан, она предупредила:

- Не держите их долго закрытыми.

- Спасибо, - сказал Андрей и вышел из киоска.

Дождь не прекращался, напротив, становился сильнее, нахальнее и уже не шептал, а барабанил по тротуару огромными каплями. Андрей сел за руль, а розы, предварительно раскрыв упаковку, положил на заднее сиденье.
Машина завелась не сразу, что удивило Андрея. Его старенький "Опель" никогда не давал сбоя. Андрей осторожно развернулся и поехал по улице, ведущей к выезду из города.

* * *

- Вот чёрт, ну и льёт же, - в сердцах выругалась Лариса.
Её чёрные джинсы и коротенькая кожаная куртка были насквозь мокрыми, а в кроссовках хлюпало так, будто туда залили литра по два воды.

Лариса услышала звук приближающегося автомобиля и подняла руку. Но серебристый "Мерседес" промчался мимо, даже не притормозив, а только окатил и без того мокрую девушку фонтаном брызг. Лариса лишь обречённо вздохнула. У нее уже не было сил даже выругаться как следует.

- Ну и дорога, - подумала она. - Тут и в хорошую погоду одна-две машины в день проезжает. А уж в такой ливень...

А всё-таки нехорошо вышло, что она с Петькой поссорилась. Могла же и промолчать. Так нет, дурной бабский язык вот уж, воистину, без костей! Наговорила всяких глупостей, куртку схватила и - под дождь. Что и кому доказать хотела. Сидела бы сейчас дома, телевизор смотрела и чай с мятой пила. Но из-за своей строптивости стоит одна, на обочине старого просёлка и пытается поймать попутку.

Когда от Петьки ушла, решила к маме в деревню вернуться. Городским автобусом доехала до конечной, там остановила машину, села в неё бездумно, не отдавая себе отчёта в том, что делает. А потом этот краснорожий козёл-водила приставать начал. Здоровый чёрт, килограмм девяноста. Навалился на неё всем своим весом. Лариса каким-то чудом вывернулась и двинула ему коленом в пах. Мужик взвыл и согнулся пополам. Воспользовавшись этим, Лариса открыла дверцу и выскочола под дождь. Так оказалась Лариса одна на этой просёлочной дороге.

* * *

Ливень не прекращался. Андрей ехал медленно - мокрый асфальт был ужасно скользким. Вот и поворот на просёлок. Свернуть?

- Нет, - почему-то решил он и проехал мимо.

Но через несколько километров вынужден был остановиться. Дорога впереди была перекрыта милицией. Андрей открыл дверцу и, перекрикивая шум дождя, окликнул молодого милиционера, стоявшего неподалёку.

- Что случилось?

- Авария, - ответил тот. - Столкнулись несколько автомобилей.

"Ничего удивительного. В такую погоду..." - подумал Андрей.

Он захлопну дверцу и заглушил мотор. Ждать, сидя и слушая, как сумасшедший дождь барабанит по крыше? Нет. Невозможно. Андрей вновь завёл машину, уверенно вывернул руль и поехал в обратном направлении. Через несколько минут машина уже сворачивала на покрытую брусчаткой просёлочную дорогу.

* * *

Лариса уже почти потеряла надежду, когда сквозь шум дождя услышала гул мотора. Она обернулась и увидела совсем близко тёмно-синюю машину. Она не успела поднять руку, но "Опель" затормозил. За рулём сидел симпатичный молодой человек.

- Тебе куда? - спросил он.

- Уже всё равно, - ответила Лариса.

- Садись тогда, - улыбнулся водитель. - Промокла совсем.

Дополнительного приглашения не потребовалось. Она запрыгнула на переднее сидение и сняла намокшую куртку.

- И что ты одна в такую погоду на этой пустынной дороге делала? - спросил парень.

- Долго рассказывать, - отмахнулась Лариса.

- А я, чуть было, не смалодушничал и не проехал мимо. Думал, точно призрак за водителями охотится. Слыхала о призраке девушки, которую здесь на просёлке убили?

- Нет, - она и впрямь не помнила, чтобы слышала о чем-то таком.

Андрей успел рассмотреть девушку. Густые рыжеватые волосы, слегка вздёрнутый нос, пухлые губы, а главнoе - глаза. Большие, зелёные, с маленькими коричневыми пятнышками у самых зрачков. Она очень напоминала его Ларису.

- Да ты замёрзла совсем, - прервал молчание Андрей. - Губы вон посинели.

Лариса улыбнулась:

- Есть немного.

- Там, на заднем сиденьи - плед. Возьми, - сказал Андрей.

Девушка достала плед.

- Розы какие красивые, - сказала она. - Только, почему-то, полынью пахнут.

- Полынью? - удивился Андрей.

А ведь и правда, запах в машине горьковатый, как у полыни, которую он каждый год выкапывает с могилы родителей, но она почему-то упорно вырастает опять. Длинные, крепкие корни у полыни - вытянeшь сорняк, а руки потом долго пахнут горечью.

- Голландские розы, - вздохнул Андрей. - Кто знает, чем они там цветы обрабатывают, чтоб подольше сохранялись.

Он посмотрел на пассажирку. Она немного согрелась: пухлые губы слегка порозовели. Почему-то Андрею страстно захотелось поцеловать эти губы и заглянуть в глаза, утонув в их бездонной зелени, разукрашенной искорками солнца.

- Меня, кстати, Андреем зовут, - сказал он.

- Лариса, - ответила девушка и улыбнулась.

Больше бороться с собой Андрей не мог. Он надавил на тормоз, повернулся и притянул девушку к себе. Она не сопротивлялась. Только немного отклонила назад голову с копной рыжих волос, выдохнула и жадно припала губами к губам Андрея, словно желая вдохнуть в себя его тепло, его страсть, его жизнь...

* * *

На следующее утро местный участковый обнаружил тёмно-синий "Опель", стоявший у обочины просёлочной дороги в 10 км от деревни N. В машине находился труп молодого человека. К полудню на место происшествия прибыл столичный следователь.
Ничего из машины похищено не было - ни деньги, ни документы. Видимых повреждений на теле не оказалось. Молодой человек (согласно паспорту, Андрей Иванцов) сидел на переднем сидении. Сзади лежали pозы: тёмно-бордовые, будто только что срезанные. И в машине пахло чем-то горьковатым. Почему-то следователю вдруг вспомнилась популярная песенка:
"Ты дарила мне розы,
Розы пахли полынью".

К вечеру труп доставили в морг одной из столичных больниц. Квартира в старой двухэтажке на окраине столицы была опечатана.

"И некому розы носить на могилы. Отныне всё там растворяется в запахе горькой полыни...".

* * *

- Вот чёрт, ну и льёт же, - в сердцах выругалась Лариса.

А всё-таки нехорошо вышло, что она с Петькой поссорилась. Могла же промолчать. Cидела бы сейчас дома, телевизор смотрела и чай с мятой пила, а не торчала одна под дождём на обочине старого просёлка, пытаясь поймать попутку.

Мимо промчалась машина, никак не отреагировав на поднятую руку Ларисы.

- Ну и дорога, - подумала она. - Тут и в хорошую погоду одна-две машины в день проезжает. А уж в такой ливень…

Послышался шум мотора и у обочины притормозил красный "Фoльксваген". Лариса улыбнулась, откинула с лица мокрyю прядь рыжих волос и направилась к машине.

Многоцветием
Ярким радуга в небе?
Нет, мыльный пузырь.

Каплями дождя
Слёзы стекают наземь.
Осень приходит...

Листья желтеют,
Словно усы стариков,
Трубку курящих.

Голая ветка
Стучит и стучит в окно.
Что ей не спится?

Белые хлопья
Несказанно красивы!
Но так холодны...

Ветер и вьюга
Плачут над горькой судьбой -
Солнце всё выше.

Жизнь удивлённо
Смотрит на мир. Проснулся
Первый подснежник.

В город, укрытый
Шалью зелёной листвы,
Солнце влюбилось.

Пенится море
Белых цветов жасмина.
Окна открою...

Запах малины,
Солнцем согретые дни,
Август прекрасен.

Спит, как младенец,
Город, умытый дождём.
Грезит о солнце.

Выдул ребёнок
Мыльный огомный пузырь
Радугой в небо.

Ну и холодина. Бр-р-р Дыхание спирает в зобу. Сколько не прыгай по промерзшей земле - бесполезно. Пальцы стынут, крылья к телу примерзли. И как только удалось на дерево взлететь? Вот только и осталось, что сидеть нахохлившись и ждать... А чего ждать-то? А все супруга. Придумала в марте лететь, eще и всю родню с собой сманила. Говорил же я - подождем апреля. Успеется. Так нет, ностальгия замучила, на Родину захотелось. Вот и сиди теперь, мерзни, клюй крепко схваченную морозом землю, слушай ругань родственничков. Ишь, разорались. Летают тут, ветер гоняют. Сядьте лучше да перья распушите - теплее будет. Хотя, я их понимаю, ох, как понимаю. Холодно, голодно, скучно. Русская весна... Чего на югах не сиделось? Не послушались бы мою дуру, грелись бы сейчас на солнышке, блестящие перышки чистили бы и семечки клевали. А то и вишенка из коктейля где-нибудь на пляже перепала бы. А море, море... Эх!... Родина - это святое. Но торопиться не стОило.
Холодно, желудок сводит от голода, клюв совсем посинел. И супружница приуныла, притихла. Чувствует свою вину. Вот уж правду говорят: баба, перо длинное - ум короткий. Так ей и надо, будет впредь мужа слушать. Ой, а это что за звон? Колокола на церкви. Прямо, как по голове молотком бьют. А вон и толстый поп в церковь потащился опиум народу раздавать. Небось у самого брюхо полное. А тут за весь день три мерзлых зернышка из снега подберешь - тем и сыт. Вот что значит бабу слушать. Все уши прожужжала "в святом месте жить будем, рядом с церковью. Благовест слушать и бесплатное сочиво клевать." Знаю я эти святые места. Чуть задремлешь - уже звонят. Утром ни свет, ни заря - звонарь уже руки на колокольне потирает. И - БАМ, БАМ - глаза из орбит вылезают от звона. Поклевать что-нибудь тоже невозможно: только приблизишься - свешница с метлой несется. Глаза на выкате, волосы из под платка выбились. Ну чистая, прости Господи, ведьма. "Кыш, злодеи!" - орет. А днем поповский выводок с рогатками прискачет - беды не оберешься. И что моя дура хорошего в этих "святых" местах нашла? Сидит вечерами на окне в церкви, хор слушает. И грачат за собой таскает - мол, вера еще никому не повредила.
Да, нелегкая у меня жизнь. И дернул же черт жениться. Какой я до свадьбы-то был - крупный, черный, веселый. А теперь что с меня стало? Глянул как-то на себя в лужу - мамма мия! Пузатый карлик с пегими перьями и кривой ухмылкой. Вот до чего женщины доводят. Говорил сыну - не женись, дурак. А он добровольно под каблук. И жена попалась - настоящая пила, да еще и циркулярная. Никогда клюв не закрывается. Сидят вон теперь на соседнем дереве, ругаются.
А моя-то, посмотрите. И что это с ней вдруг стало? Перья распушила, клюв подкрасила - красавица длинноносая. Уселась-то как, словно позирует. А и точно - внизу под деревом какой-то идиот с мольбертом. В такой-то холод. Руки красные, нос синий - а рисует. Хочет прославиться, наверное. Да нет, уважаемый, ты иди лучше лебедей рисуй. С нами, грачами, славы тебе не видать. Мы народ простой, чернь птичья. Не смотри, что моя перья распустила. Грачиха, она и есть грачиха, хоть в вороньих перьях, хоть в павлиньих. Чего о себе возомнила - натурщица, видишь ли. У-у-у... Сейчас как тресну...

Уже целый час бросал художник краски на мольберт. Получалось хорошо. Церковь, грачи, снег. Вот только холодно ужасно, руки стынут, ноги к земле примерзли. "И какого черта грачи так рано приперлись", - в сердцах подумал художник. "Не могли месяцок подождать. Мерзнуть бы не пришлось. Да и зелень на картине хорошо бы смотрелась. Эх, глупые птицы". Художник подул на руки и добавил несколько серых волосков в перья старого, угрюмого грача.

"Дьявол — большой оптимист, если думает, что может сделать людей еще хуже." — Мэттью Беллами

Я - Учитель, играя душами, заставляю не видеть главное, чтобы сделать рабов послушными нажимаю на кнопки. Плавно и ненавязчиво направляемы люди вертятся в этой матрице, предают и лгут нескончаемо - снова есть Суду что рассматривать. Я спланировал всё заранее - боль и страх, катаклизмы, ненависть. Все неистовые желания выполняю для вас мгновенно я. Незаметно манипулируя, ваш порыв обращу в агонию, чтоб не стало победой пирровой соглашение двустороннее.
Мир в огне, мир от боли корчится - план продуман от аз до ижицы. Исполняются все пророчества - брат на брата войною движется.
Deum, Ты проиграл сражение - педагог из Тебя посредственный. Ты старался, но тем не менее был распят без суда и следствия.

Сколько душ устремилось к пропасти! Зло ликует в своей обители, восхищаясь людской способностью превзойти самого Учителя.

Пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот бесконечных минут... Сколько в твоём году было моментов счастья? Или несчастья? Ты одинок? Тебя где-то ждут? Часы от Картье или "Луч"* блестят на твоем запястье?
Триста шестьдесят пять или шесть долгих и солнечных дней... Или коротких? Как можно измерить год жизни, когда он исчезнет? В закатах, рассветах, в бессонных ночах, чашках кофе, груде надгробных камней? В миллионах шагов, в маленьких радостях, в песнях, в болезнях?
...А беспощадное время напрочь стирает все нормы и краски. Время нас учит: "Не думай, не жди и не чувствуй, а просто живи..." Но есть одна мера, которая времени неподвластна: это - любовь. И поэтому годы измерить возможно только в моментах любви.

---
*"Луч" - белорусский производитель часов.

Увидеть Париж и умереть? Тот, кто сказал это, наверное, никогда не бывал в Париже. Увидеть Париж и жить, чтобы вернутся сюда!

Мы в Париже впервые. Мечта сбылась! Эрик без устали щёлкает затвором фотокамеры, загоняя в память маленькой серебристой коробочки стать Лувра, величие Нотр Дам де Пари, неподражаемость Триумфальной арки, почти античную красоту Пантеона и призывную яркость Мулен Руж. Я лишь снисходительно улыбаюсь - разве можно запечатлеть на фотографии ни с чем не сравнимую атмосферу живого города, элегантность парижанок, запах французских духов и идиотское ощущение безграничного счастья. Сотни ярких мёртвых картинок... Обездвиженные машины, застывшие лица, ничем не пахнущие цветы. Тем, кто почувствовал Париж, фотографии не нужны - город медленно, но уверенно проникает в мысли и в сердце, чтобы навечно остаться там.

- Я хочу увидеть Эйфелеву башню, - шепчу я на ухо Эрику. - Jag med *, - отвечает он и начинает приставать к прохожим, пытаясь на ломаном французском выяснить, как нам добраться к самому известному месту в Париже.

- Тур ии-фель, тур ии-фель, - Эрик пытается произнести название, как настоящий француз. Я смеюсь. Прохожие улыбаются и охотно помогают.

Наконец, мы у цели. Эрик решает превзойти себя в искусстве фотографии, снимая Башню с разных ракурсов. Я же просто задираю голову и смотрю вверх. От высоты начинает кружиться голова. Странно, обычно такое ощущение испытываешь, когда смотришь сверху вниз. Но это - Париж. И здесь всё необычно.

- Поднимемся? - предлагает Эрик. Я согласно киваю. Оба трепещем от предвкушения: я - ощущения полёта, он - возможности сделать несколько красивых фотографий.

И вот мы в лифте. С нами поднимаются несколько человек. По широко открытым от восхищения глазам безошибочно узнаю в них туристов, ошеломлённых красотой Парижа. Многоязычная речь тяжёлыми волнами накатывает на мою психику, заполняя собой всё пространство лифта и забивая уши. Но я всё равно довольна. Эрик смотрит на меня, улыбается и сжимает руку.

Рядом со мной стоит невысокая, худенькая арабская девушка в хиджабе. Огромные тёмные грустные глаза...

- Почему одна? - мелькает мысль, но вид, открывшийся сверху, заставляет забыть обо всём. Я замираю, цепенею от пронизывающего ветра и от неописуемой красоты дворца Трокадеро. Мои любимые духи от Изабель Т носят название этого дворца и пахнут таким же ветром. А Эрик уже снимает: весь Париж - на дисплее фотокамеры.

Я замёрзла, но до безумия счастлива...Только почему вдруг стало тревожно? Все дело в более сильном порыве ветра, который принёс с собой незнакомый запах отчаяния? Что со мной? Очертания замка внизу меняются, солнце исчезает в серой дымке. Я трясу головой, и всё возвращается на свои места.

- Ты в порядке? - спрашивает Эрик с тревогой глядя мне в глаза.

Я хочу сказать, что всё хорошо. Всё и вправду хорошо... И вдруг - вскрик. Короткий и страшный, как выстрел в ночной тиши. И эхом - пронзительный, леденящий душу крик где-то рядом. Я не оборачиваюсь, но точно знаю, что произошло.

Несколько минут - и мы уже внизу. С нами всё те же туристы. Но я с трудом узнаю их - потухшие глаза и бледные лица. Пожилая женщина продолжает всхлипывать. Седой мужчина успокаивает её. Эрик тянет меня за руку. Я не хочу выходить наружу. Мне страшно и холодно. Но он настойчив, и я подчнияюсь...

Полиция здесь работает быстро: о происшествии напоминает лишь кровь на площадке рядом с кафе. Несколько человек спокойно продолжают пить кофе, а упитанный бармен с безразличным выражением лица мокрой щёткой смывает следы с тротуара. Пожилая туристка всё плачет, и это выводит меня из оцепенения. Я выдёргиваю свою руку из руки Эрика и подбегаю к толстому уборщику. Он смотрит на меня ничего не выражающими глазами и, пожимая плечами, говорит:

- La suicide. Il arrive ainsi.**

- Нет! - кричу я. - Неправда! Самоубийц кто-то убивает!

Бармен недоуменно смотрит на меня. Вокруг начинают собираться люди. И тут я замечаю, что кричу по-русски. Но дело не в том, что никто меня не понимает. Просто им, довольным жизнью, наплевать и на растрёпанную туристку, что-то орущую на незнакомом языке, и на девушку, прыгнувшую вниз с Эйфелевой башни.

Эрик обнимает меня за плечи и что-то быстро говорит. Но я не могу разобрать слов. Я просто не вижу ничего, кроме больших грустных тёмных глаз; а в ушах, как автоматная очередь всё звучит последний крик....

Париж, Париж... Это был незабывемый отпуск. Эрик показывает друзьям застывшую на сотнях фотографий красоту города и рассказывает обо всём, кроме...

Я пользуюсь теперь исключительно духами "Mandarina Duck" от известной в миpе моды американки Донны Каран и мечтаю о Нью-Йорке...

* Jag med (шведск.) - я тоже
** Le suicide. Il arrive ainsi (франц) - Самоубийство. Так бывает.

Вдохновитель: А. Оберемок

не помню
была ли рядом женщина тогда –
не помню.

© Migov
_____________

был самогон закусочка была
на сеновале на краю села
и музыка неслась из магнитолы
пел Цой про свет какой-то там звезды
цвели и пахли юные сады
и по траве носился кто-то голый

потом стучал по крыше майский дождь
и вновь по телу пробегала дрожь
хоть было мне тепло нет даже жарко
я выходила воздуха глотнуть
дождь целовал мои лицо и грудь
пока бежала я в СельПО за "Старкой"

похоже что лобзал не дождь меня
очнулась я на сене без белья
и утро было не таким уж томным
и вот теперь я мать двоих детей
а кто отец-счастливец хоть убей
не помню

Париж утонул в непроглядной холодной мгле,
В салоне Гертруды* светло и горит камин.
Приветливый голос прошепчет мне: "S'il vous plait*,
Садитесь к огню... Я скучаю... Совсем один...

Промокли, наверное. Ливень какой опять!
У нас в Иллинойсе сказали бы "cats and dogs"*,
А, может быть, стоит сегодня в любовь сыграть?
В отеле нас ждёт крепкий кофе и кальвадос".

...Нет здравого смысла — остатки смывает страсть
Теченьем бурлящим, высокой крутой волной.
Какое же счастье в поток этот вдруг упасть
И в нём захлебнуться! Шептать в тишине ночной:

"Любимый... Mon cher!" А потом, посмотрев в окно,
Увидеть промокшую кошку и рваться к ней!
Но страсть улеглась, и любовнику всё равно,
На кошку плевать, и от этого мне больней.

Он снова стремится туда, где играют джаз,
Где Зельда и Френсис*, и льётся абсент рекой.
Но там никогда не случится совместных нас:
Я - кошка под ливнем и буду всегда такой...

Солёной водой бьёт наотмашь парижский дождь —
Я просто одна из случайных твоих сиест...
И я не заплачу, когда на курок нажмёшь,
И кровь, как вода, смоет имя твоё, Эрнест.

---
Гертруда* — Гертруда Стайн, американская писательница, теоретик литературы, владелица известного художественного салона "Salon De Fleurus" (1904-1934) в Париже.

S'il vous plait* (франц) — пожалуйста.

"cats and dogs"* — часть англ. выражения "It's raining cats and dogs", что значит "льёт, как из ведра".

Зельда и Френсис* — известный американский писатель Френсис Скотт Фитцджеральд и его жена Зельда

- Привет! Узнала?
- Ну, конечно, да!
Ты изменился, отпустил бородку,
одет по моде, взгляд уже не кроткий,
а в голосе - стремительные нотки:
торопишься сегодня, как всегда.

Зайдем в кафе, присядем у стола,
Какой здесь кофе - вкусный, ароматный!
Да, замужем. Давно и безвозвратно.
А может, по бокальчику "Муската"?
Ты хочешь знать, зачем тогда ушла?

Давай о прошлом лучше помолчим,
ведь каждый выбрал сам себе дорогу,
и ничего слова вернуть не смогут.
Мы получили мало или много?
Тебе - Москва, мне - Иерусалим.

...Окно замёрзло, хрупкие цветы
мороз московский на стекле рисует.
Ты не поверишь - до сих пор тоскую
я по зиме. Сыграла шутку злую
жара: куда ни гляну, всюду - ты!

Полдня осталось, но не в этом суть...
Играет зимний ветер Лакримозу.
Пытаюсь за улыбкой спрятать слёзы.
А завтра вновь по Виа Долороза
Заслуженно свой крест я понесу...

В карете прошлого никуда не уедешь. «На дне», М. Горький

Они не виделись очень долго — лет пять, а, может быть, даже шесть... Когда в толпе он увидел Ольгу, заныло что-то в его душе. Она не стала скрывать обиду, он не нашел подходящих слов. Ах, если б только они могли бы вернуть обратно свою любовь, опять кружиться в знакомом вальсе под переборы гитарных струн!

Да, если он бы тогда не сдался, услышав страшное: «Я умру...», и вместе с ней за неё боролся, не испугавшись лихой беды, они б сейчас улыбались солнцу, оставив мрачное позади, их дом наполнился б звонким смехом, и все, конечно бы, обошлось. Но он, как трус, не сказав уехал, увидев пряди её волос на той подушке, от пота мокрой — он просто больше не мог смотреть, как угасали в больнице окна, когда в палаты входила смерть...
Он с этим жил, стал черствей и строже, скрыв за цинизмом свою печаль. Но знал, что время здесь не поможет, и сделал глупость он сгоряча. Себя оправдывать бесполезно - вина умножится во сто крат, а между ними — предательств бездна: ведь он здоров и давно женат...

Она кольнула холодным взглядом. Слегка коснувшись его руки, сказала: «Нет, объяснять не надо.» Её шаги были так легки... А он всего-то хотел без фальши прижаться нежно к её щеке! Но не катилась карета дальше, и он устало тонул в реке, что люди странно назвали Летой. Он сможет вынырнуть как-нибудь?

Она всегда будет рядом где-то, и не забыть её, не вернуть...

Нет, не всегда дар Божий - это счастье...
Мне, например, он радость не принёс:
Заставил даже выучить матчасть и
Залаять матом, как дворовый пёс.

Всё потому, что я красиво пела,
Так страстно вдохновляема луной.
Мой лай звучал, как целый хор картвелов,
Идущих поздно ночью из пивной.

Увы! Талант не оценили люди.
И вот в разгар концерта на заре,
Во время исполнения этюда
Меня прервали враз на ноте "ре".

"Герасим, что ты делаешь, убогий?
Зачем, зараза, завязал мешок?
Вот выберусь, поискусаю ноги,
И, может, даже тяпну между ног!"

Но старый хрыч меня в мешок пакуя,
Мычал и мямлил только "му-му-му".
"Ну знай, мерзавец, растреплю доху я,
И вот тогда в чём хочешь, в том зимуй!"

А дальше всё, как описал Тургенев:
Меня Герасим в речке утопил
Без всяких колебаний и сомнений.
Идейный идиот и имбецил!

Но, к счастью для меня, мешок был старым,
Его легко смогла я разодрать.
И выбралась на берег за амбаром,
Ругая по-собачьи чью-то мать.

Об этом умолчал наш добрый классик,
Убрав меня подальше от греха...
Но к бабам больше не бежит Герасим,
И в клочья вся разорвана доха...

Скорбен холодный дождь: у декабря - поминки,
Медленно тает воск - плачут сегодня свечи.
В доме зажгли камин. Ёлка, шары, снежинки.
Это очередной наш Новогодний вечер.

Нам остаётся час до пожеланий счастья,
В тихом, уютном сне прожито дней немало.
Жизнь - это вечный круг, мы у него во власти:
Нам не найти конец, и не начать сначала.

Полночь. А дождь ревёт и причитает ветер,
Пламя свечей дрожит, тени снуют на стенах...
Знаю, конечно, ты - лучший на целом свете,
Нет никакой нужды грезить о переменах.

Ты понимаешь всё с полуслезы, с полслова.
Плачу? Конечно, нет. Дело лишь в непогоде:
В Минске - мороз и снег...
Чья же вина, что снова
Раньше на два часа мой Новый год приходит?

Через серый занавес тумана
солнца луч пробился. И незванно
в сердце постучалась ностальгия.
У нее глазищи голубые,
как над Минском утреннее небо.
Замечталось вдруг - на часик мне бы
в осень с головою окунуться,
в запах яблок и сухих настурций,
в дымку над рекой, в звонок трамвая.
Полететь бы с перелетной стаей,
и устало сесть на клен знакомый,
улыбнуться - вот опять я дома.
Допьяна вдыхать прохладный воздух
и ловить в ладони листья-звёзды,
подставлять лицо под дождь осенний.
И просить у осени прощенья,
что когда-то глупой птицей белой
в край чужой из дома улетела...

Подойдёт любимый, сядет рядом.
(Ну и что еще для счастья надо?!!!)
- Что случилось? - он с тревогой спросит.
- Мне соринкой в глаз попала осень...

"Шум ливня воскрешает по углам..."
Иосиф Бродский

Шум ливня воскрешает по углам
Все старые, изученные страхи.
Не помогает даже "Тазепам",
На почту мне приходит только спам,
Ползут минуты, словно черепахи.

Шумит о неприкаянности дождь -
Мы с ним поплачем над моей ошибкой.
Мне не унять никак в коленях дрожь
И не убить надежду, что придёшь
И сможешь удержать на грани зыбкой.

Болит от непогоды голова.
Под пледом прячусь в нашем старом кресле.
И, как в бреду, опять шепчу слова:
- Вернись, прости, была я не права,
Ждать буду... если только БУДУ... если...