Ждём гостей - от нашего застолья
Хватит радости ещё на сто лет!

А прохладный глиняный кувшин
Не измеришь в высоту и вширь.

Не измеришь в глубину: не видно.
Мрак пурпурный – винный и невинный.

Пригуби – и заплетутся ноги.
Пригубил кувшин, признаться, многих.

Но на праздник – только дружба с ним.
Празднично его опорожним.

И в пустой кувшин стучать, как в бубен,
Будем, разгоняя скуку буден.

И звончей, и веселей ударь-ка
Под кудрявой виноградной аркой.

Чтобы мы сердечно, генацвале,
Ели-пили, пели-танцевали.

"C кем, Натали, танцевала ты котильон?"
Зыбко лучились по залам созвездья свеч…
"Жорж не сконфужен нимало – но он влюблён.
Ах, сражён наповал… жадно ищет встреч!

Как это, Азинька, странно… всё шепчет он,
Что, де, амурами ранен, мне раз по сто.
Нынче мне поутру рано приснился сон…
Что-то такое… право, не помню что…

Ах, как влечёт она в вальсе, его рука!
Стебель тюльпановый – талия, ветер – вальс!
Знаешь ли, всё рисовался – а я строга.
Я так строга с ним стала – что даже жаль…

Дерзок… всё шутит… нельзя же! Под вальс ругал
Этих поэтов, что вяжут не лавры – терн…
Азинька, наиизящнейший мадригал
Муж намарал Вельяшевой… или Керн…"

– Почтальон-почтальон,
Сколько писем?! – Да вагон!
Разбирайте, граждане,
По конверту каждому!

– Почтальон-почтальон!
Та, в которую влюблён,
Мне ответ прислала ли?
Хоть записку малую?!

– Мальчик-мальчик, нынче почта
Ненадёжна и непрочна,
Писем возят по три пуда,
То обронят, то забудут,

Да и барышня чернила,
Может быть, не раздобыла,
А бывает – эка жалось –
У неё перо сломалось…

Напиши мне пейзаж в бирюзовых тонах,
В лабиринты оттенков влезь.
То ли леса холодной печали стена,
То ли радостный моря всплеск,

Где зеркальные искры в зелёной воде,
Цвет в глуби - малахит-агат,
Где таятся придонные рыбы - и где
Раки раковины хранят.

А в лесах - а в лесах , в самой чаще глухой -
Зелень-синь, как морская глубь,
Тот же сумрак агатовый, тот же покой -
Малахитовым тварям люб.

Средь стволов они бродят - и ждут, и ждут.
И внимателен зоркий глаз,
Словно светится в кущах листвы изумруд
И туманно блестит топаз.

Ты, сомнения полон, не видишь порой
Сам себя - а они глядят.
Знаешь - мысли не скроешь от них ни одной,
Всё пронзит изумрудный взгляд.

Пусть глядят изумрудно - а ты их пиши,
Ты им тоже в глаза гляди,
И постигнешь ты мудрость глубин и вершин,
То, зачем родились людьми.

Хороша еда - лебеда.
Недурна и сныть иногда.
По высокой по траве
Хрупай клевер да щавель
У реки и возле пруда.

На купальский солнцеворот.
По лесам малина пойдёт.
Во смолистом во бору,
В сенокосную жару
Земляника слаще, чем мёд.

А потом полезут грибы,
От травы и листьев рябы,
Влажный август, частый дождь,
И сентябрь позовёшь,
Оборвать рябинный рубин.

Вот и всё. И круг завершён.
В октябре капусту сечём.
Будем есть её зимой
До крапивы молодой,
Наградит апрель нас борщом.

А крапива зла-молода,
Лезет из-под хрупкого льда.
Ей ли в Божий мир не лезть,
Где раздолье, поле, лес,
Нам ли пропадать-голодать?

Почему в Монголии
Не растёт магнолия?
Почему Монголия
Лишь равнина голая?

Лишь трава зелёная
Устилает лоно ей,
Устилает-стелется,
Ни куста, ни деревца.

Никакой магнолии.
Прямо-таки – ноль её.

Далеко за сопками
Плещет море топкое,
Расстоянья сотнями
Километров сотканы.

Или даже тысячей,
Носом к носу тычутся,
Тычутся, свиваясь в жгут,
И бегут-бегут-бегут.

Лошади да овцы –
Нет магнолий вовсе.
Нет равнины площе, где
Овцы или лошади.

Юрты где с монголками,
А они иголками
Чтут искусство высшее
Виртуозной вышивки.

Войлоки катают
Краше Ала-Тау:
От овец на войлок
Шерсти, шерсти сколько!

Хороша Монголия.
Скачем вольной волею
На конях, а кони –
Ветер не догонит!

Велика Монголия.
Да куда вам более?
Только вот в Монголии
Не растёт магнолия.

Ну, не может расти!
Вот о чём этот стих.

День рожденья у Володи.
Годы - и куда уходят?! -
Повернуть бы время вспять!
Помню день, когда Володе
Исполнялось двадцать пять.

День рожденья у Володи.
И естественно всё, вроде:
Что ж хотите - жизнь идёт.
Жизнь полна своих мелодий
И поёт за годом год.

Песни-песни! Этот звук-то -
Как восьмой десяток стукнул -
Не заметишь в суете.
Год за семьдесят - преступно
Не замедлит улететь.

А пускай летит, Володя!
При любой живём погоде,
И в грозу, и в снегопад,
И в ехидстве злых пародий,
Кто угоден, не угоден -
Не грусти: пускай летят!

День рожденья у Володи.
Да пребудет век в полёте,
Поднимай бокал - и тост,
Не доставив дани оде -
Тост о том, как мы Володю
Любим - краток он и прост.

Вы почто, колокола, раззвонились?
В небесах облака стадом сгрудились.
В деревах соловьи больше гнёзд не вьют.

Злые чёрные сны вспоминаются.
Злые чёрные сны - среди бела дня.
Злые чёрные сны, как стена, стоят.
Ой, горе-горе-горе, горе горькое!

Уступила врагу сила Званова.
Посекла её сила Гназдова.

Оросила кряж родовых дерев,
Полила дождём из калёных стрел.
В белой роще берёзы погнутые -
По берёзам верёвки покручены.
А по вольному полю порублена
Да потоптана рать богатырская.

- Что притихли, примолкли, ребятушки?!
Али вражея мука смутила вас?!
Бросьте маяться да печалиться.
А о том, молодцы мои, вспомните,
Как в далёкие годы по Гназдовым
Крепям Званова сила ударила!
Как крушила да жгла наши вотчины!
Как ломалась-глумилась над слабыми!
Как рубила наотмашь да с посвистом!
Нынче вы, молодцы, победители!
Вот пускай перед вами и стелятся!
Перед вами, пред Гназдами грозными,
Перед вашею силой удачливой!

- Верно, верно, отец наш и храбрый вождь!
Верно, верно, Борята, Узнамов сын!
Мы тебе, как родителю, преданы!
Мы тебе, как старшОму, доверились!
Земли вражьи отныне под Гназдами,
Под удачливыми да добычливыми!
Нет окрест головы выше Гназдовой!
Нет десницы окрест крепче Гназдовой!
Нет клинка окрест Гназдова острей!
Метче-легче - стрелы, тяжелей - стопы!
Уж пройдёмся мы Званскими хатами!
Гей, ребята! Хватай, что не схватано!

- Погуляйте, ребятки, побалуйтесь!
А которые биты да рублены -
Пусть отмаются да покаются,
Отдадут пред крестом свой последний вздох.
Опосля приберём, похороним их
По-честнОму, с молебном да литией.
Мы воздвигнем из камня прибрежного
Церковь белую, пятиглавую,
Златоверхую, со святым крестом,
На высоком холме, при слиянии рек.
Иерея мы пригласим к себе.
Будет наша земля христианскою.
И да будет так - если я сказал,
Или я - не Борята, Узнамов сын!

- Гей, Борято-старшОй! Ты пройдись-поглядись!
Каково воздвигается храмина,
Да на радость для христианина!
Возлетела - аж лебедь белая!
Как высокая шея точёная -
Кажна башенка! Золочёная
Сверху маковка - царственный венец!
Православный крест отлит-выкован!
Да колокола скоро загудят!
Не щадим дешёвых работничков
Из поганого племени Званова!
Все полягут, видать, возле белых стен.
Возле белых стен церкви Божией.

- Ну, а ты, Потворо-красавица -
Ты пойдёшь со мной в церковь Божию,
Когда крест по-над куполом вздыбится,
Язык колоколу приторочится,
Иерей отслужит заутреню?

-Ой, ты, знатен меж богатырских веж,
Молодец Борято, Узнамов сын!
Я пойду поутру в церковь Божию
В хороводе девиц неповенчаных.

- А со мною, Потворо-красавица,
Пред святым алтарём на цветной ковёр
Встанешь пОутру ты с витой свечой
И со мною кольцом обручишься?

- Ой, ты, сИлен вождь, Гназдам старший брат,
Богатырь Борято, Узнамов сын!
Не видать тебе Потворы-красавицы
В храме Божьем с тобой обручённую!

- Ты почто же, Потворо-красавица,
Отворот-поворот указала мне?
Али замужем за Борятою
Будешь бедною да незнатною?
Али замужем за Борятою
Чей-ничей взгляд узришь непочтительный?
Али замужем за Борятою
Ты боишься золовки неласковой?
Будет всё у тебя - вот те крест святой! -
Лучше-слаще всего, что есть Гназдово!
А уж Гназды - народ балованный
И черпнули казны свыше всяких мер!

- Мне не надобно, Борято, Узнамов сын,
Ни венца, ни кольца от тебя, молодца!
Мне не надобно ни славы, ни богатой казны,
Если слава-казна от твоих щедрот.

- Что же надо тебе, Потворушко?

- Ах, на что тебе знать, Узнамов сын?

- Сын Узнамов я - так и знать хочу,
Что же мне для Потворы неласковой
Раздобыть-изловить, чем расщедриться,
Чтобы стала Потвора мне, молодцу,
Улыбаться, как майское солнышко!

- То, что нужно Потворе неласковой,
Тебе, мОлодцу, и не снилося!
То, что нужно Потворе неласковой,
Не сыскать с огнём, не иссечь кремнём!
Ан - добудь-ка ты жара сердечного
И любви беззаветной-неистовой!
Чтоб звенела струною гуслярною!
Чтоб сверкала точёною саблею!
Чтоб взлетала под облако соколом!
Чтобы сердце пленяла ретивое!

- Несусветное что-то городишь ты,
Красна девица долгокосая.
Да на чтож тебе взлёты соколии?
Да на чтож тебе сабли сверкание?
Да на чтож тебе звоны гуслярные,
Если я, Гназд Борята, Узнамов сын,
Пред тобой с головой непокрытою,
Преклонивши колени, как раб, стою -
Я, Борята, над Гназдами нАбольший?!
Чтож с Борятой творишь ты, Потворушко?
ЗеленЫм вином голову кружишь.
Вьюном-хмелем вокруг заплетаешься.
Словно цепью, скованный накрепко -
Сам себе неволен-невластен я.
Сам себе постыл, аж невмоготу!
Сильных рук не ведаю силушки.
Резвых ног не чувствую поступи.

Я, Потворо, тебя в соболЯ заверну,
С похребетьем блестящим, как шёлковым -
А шелков раздобуду из тех краёв,
Из которых купцы к нам везут товар
Ох! Причудливый! Ох! Диковинный!
Хочешь - весь скуплю!- и к твоим ногам
Рукой щедрою свалю с грохотом!?
Хочешь - в степь рвану, захвачу в полон
Для тебя невольников тысячу!?
Золотые косы плетёные -
Обовью тебе рдяными лентами!
Золотые кудри кручёные -
Я украшу венцом с самоцветами!
Ясны очи твои лазурные
Буду радовать-веселить всю жизнь
Я подарками безотказными!
Лишь устами своими медовыми -
Уважь!- молви мне слово любезное!

- Исполать тебе, знатен муж-богатырь!
Исполать тебе, воин добычливый!
Красно слово твоё, но богатства все
Ты оставь своим полюбовницам!
Мне не надобно злата жаркого -
В злато сердце твоё заковано!

- Где же - сердце в злато заковано?
Ты прилежней взгляни, красна девица!
Посмотри на грудь богатырскую,
Проведи перстами прохладными!
Жарко дышит грудь, падает волной
И высоким валом вздымается!
Приложи ладонь - аль не слышишь ты? -
Гулко бьётся сердце ретивое -
Для тебя, Потворо жестокая!

- Правда.... Сердце твоё гулким стоном бьёт!
Также бьёт и в гневе, как в радости.
Аль ты сердишься, добрый молодец?!
Грозной сталью очи наполнились.

- Что скрывать? Могу и разгневаться
Так же жарко я, как тебя желать!
А разгневаюсь - не взыщи тогда! -
Уж такого я наворочаю!
Не дай Бог! когда разузнаю я,
Что сыскался змей юркий, ласковый,
Что добыл тебе звоны гуслярные,
Что иссёк сверканье точёное,
Что взлетел сокОлом под облако -
Блажи девичьей потакаючи!

- Вышел в двери старшой.... Ох, и топнул ногой!
Ох, и лют да сердит! Ох, и зверем глядит!
Что же будешь ты делать, Потворушко?
Как же ты отвратишь тучу грозною?!
Устоять ли тонкой былиночке
На дороге у ветра у буйного?!

- Ох, сестрицы мои любезные!
Ох, подружки мои пригожие!
Ничего я не знаю, девушки.
Знаю только, что не могу ступить
В Божью церковь невестой Борятовой.

- Ну, коль так - оставайся в девушках.
Видно, нет для тебя судьбы иной.

- Видно, мне оставаться в девушках.
Постригаться Великим постригом
Во святой монастырь черницею,
Потому как старцами сказано,
Потому как отцами завещано:
Нет другой судьбы, как ни в монастырь,
Православным девицам невенчанным.
Алы ленты выплету я из кос,
Распущу волну золотых кудрей.
Упадут они чуть ни дО полу
Шёлком блещущим по белЫм плечам.
Обкарнают монашенки-старицы,
Обстригут их рукою недрогнувшей
И покроют мою головушку
Чёрным платом на веки вечные.
Вам же, девушки, хороводы водить,
Выбирать женихов, любить суженых!
Вам же, девушки, долю женскую
На своих плечах тащить пО веку.
И никто не знает, какой судьбе
СтОит радоваться-печалиться.

*

Кому судьба - жита молотьба...
Кому судьба - с сумою ходьба...
Кому судьба - натянутый лук...
Кому судьба - чёрный клобук.

*

- Молодцы мои, Гназды храбрые!
Не наскучило ли безделие?!
Не тоскует ли сердце ратное
По булату весёлому-звонкому?!
А ну! Просится в поле вольное,
В степь широкую разгулятися?!
Проскакать по дальним урочищам,
Поиграть секирой да палицей,
Попытать, не скрылась ли Званова
Смрадь по норам где недобитая?!
А ну! может, спряталась полозом,
А ну! где свернулась гадюкою,
А ну! вёрткою медянИцею
Затаилася - ищет нам гибели?!
Не добьём змею подколодную -
Так схоронится, скопит силушки
Да в недобрый час вдруг как вздёрнется!
Встрянет пикою из густой травы!
А ну, Гназды, ребятки бедовые!
О зелёный да рыхлый камень-млат
Вы точите мечи булатные!
Теребячи крыло журавое,
Оперяйте стрелы калёные!
Расплескайте речные заводи,
Скакунов каурых купаючи!
Истопчите поля да пажити,
Скакунов буланых седлаючи!
Искрошите холмы копытами,
Вороных да гнедых уздаючи!
Гей, мои сокола удАлые!
Гназды буйные да весёлые!
Вам забавы лихие на сердце -
Мне же на сердце - тоска смертная...

***

- Ой, ты, славен муж, грозен батюшка,
Богатырь Борята, Узнамов сын!
Погуляли мы, Гназды, пО свету,
По урочищам дальним нехоженым.
По чащобам сырым, валежникам -
Лисьи норы да волчьи логова.
В тёмных борах, ветрами сломанных -
Лишь куницы по веткам прыгают.
А в дремучих лесах свороченных-
Лишь один хозяин - медведь космат.
Званы - те, что в живых осталися -
Все в колодках, на Гназдов горбятся,
Да и тех иссчесть - хватит пары рук.

***

- Что так в бор меня тянет, девушки?
Что так манит, влечёт неудержно?
Может статься, впредь не увидеть мне
Бора ягодного-малинного...

- Ой, не впору, Потворо милая,
По малину ходить с лукошками!
Впору дома сидеть за прялкою
Да приданое нарабатывать!

- Ах, на что приданое, девушки?
Мне бы в лес тропою нехоженой
Уйти накрепко, неоглядливо,
По поляны по земляничные...

- Ой, не впору, Потворо-девица,
Землянику сбирать лукошками!
Впору дома сидеть за прялкою.
Как приличествует в девичестве!

- Ах, не скажут худой напраслины,
Коли впредь судьба - власяница мне...
А на речке вода - не шелОхнется,
Над водой нависла смородина...

- Ой, не впору, Потворо-жАлушка,
Рвать смородину на крутом юру!
Потому как - вдруг не удержишься,
Соскользнёшь да в омут окунешься...

- А и то.... Окунуться, девушки,
В омут тихий, во глубь недвижную,
Оборваться с душистой смородины
Былоб сладко - когдаб нечаянно!
А пойду-ка я в церковь Божию,
Исповедаюсь перед Господом,
А потом - пока безгреховная -
Поброжу себе по смородине...
Вы прощайте, девицы милые!
Может, свидимся. А не свидимся -
Я на том светУ, в золотом светУ
Стану кажду ждать, со крестом встречать.

- Прощай, ласковая подруженька!
Прощай, ясочка-златовласочка!
Широко плетётся смородина...
Далеко гладь речная раскинута...
Ах, ушла Потворушка, девушки!
Не сумели мы удержать её...

***

- Ой, бел клён-явОр на горе-ярЕ
Зацветает...
А Господь Христос все грехи берет -
Отпускает...
Ой, калины цвет аще снег цветет
В чистом поле...
Богородица за наш грешный свет
Бога молит...
Ой, березы сок вострый нож иссёк,
Аж исходит...
Светлый ангел крыл вольный взмах раскрыл,
В Рай проводит...

***

- Это что же за голос ласковый
Выплетает такую песенку,
Что от звука её печального
Стало вольно мне, стало весело?
Расхотелось поостеречься мне,
Схорониться да в чаще спрятаться...
Захотелось навстречу выбежать,
Распахнуть ладони доверчиво...
Красна девица! Обернись ко мне!
Поделись своею кручиною!
Может, оба мы - белки битые,
Зайцы, во поле псами травлены?

- Это что же за голос ласковый
Говорит слова незатейливо,
А как будто играет на гусельках,
На звончАтых на гуслях яровчатых?
Расхотелось мне рвать смородину
На крутом яру по-над омутом...
Захотелось к нему навстчечу мне
Побежать и на шею кинуться!
Добрый молодец! Ты откуда здесь?
И почто никогда не встречался мне?
Али Гназд простой - али царь лесной?
Али - воин из рода чуждого?

- Обернулась... Господь-заступник мой!
Ты творишь чудеса великие!
Красотой такой награждаешь мир,
Дабы Божия слава умножилась!
Кабы знал - не смел слова вымолвить.
А посмел - прости, красна девица!
Видно, Бог велел обратиться мне...
А тебе велел - обернутися...

- Кто же ты, скажи, добрый молодец?!
Из какого ты роду-племени?
Ты почто по лесам скрываешься?
Ты почто от людей хоронишься?

-Хоронюсь-таюсь, красна девица,
Потому как не стало силы нам,
Званам бедным, в бою порубленным.
Не сдержали мы рода Гназдова.
Полегли могучие воины,
Без защиты сирот оставили,
Матерей да вдов на мучение.
Я рубился с Борятой-нАбольшим,
И посёк он меня секирою.
Думал - насмерть, и добивать не стал.
Бросил, дальше в бой устремляючись.
Душу в благодать Господу отдать,
Только вдруг гляжу - я живой ещё...
Даром враг скосил! Много дней без сил
Я лежал в лесу - смерть не забрала.
Не набрёл медведь.
Не учуял волк.
Даже лисы-то не унюхали.
Потом - кость срослась, раны зажили,
Вот - хожу почти не хромаючи.
А потом - смотрю - силушка пришла,
Вдруг сама собой и вернулася.
Нынче я - один, себе господин.
Лишь тебе, девица, доверился.
Я честнОго отца Достовраты сын
И меж Званами звался Звенятою.
А крещён накануне Масленой
В честь святого пустынника Зевина.
Если вдруг помру, иль убьют меня -
Помяни тогда в церкви Божией!

- Не страшись меня, добрый молодец!
Хоть умру - Звеняту не выдам я!

- Мысли не было у меня такой!
Как посмею, краса ненаглядная?!
Али я не вижу в твоих глазах
Состраданья да ласки приветливой?
Али я не ведаю, что творит
Красоту Господь - только добрую!
Как зовут тебя, краса-дЕвица?
Как тебя поминать и молиться мне?
Цветом, радугою ли, звездой какой
Зовут лучшее Бога творение?

- А Потворою, добрый молодец!
Знай, Звенято-зван, Достовраты сын,
Что крещён накануне Масленой
В честь святого пустынника Зевина.
А Потворою отец-мать зовут,
А крестили меня Потамией.
Если вдруг помру, иль убьют меня -
Помяни тогда в церкви Божией!

- Если вдруг умрёшь - так и я умру,
Помянуть тебя не успеючи.
Помянут тебя отец с матерью,
Я же - за тобой - в Ад и в Рай пойду.
Ты, Потворо, знай: для одной тебя
Сохранил мне Бог жизнь в лихом бою.
А иначе мне для чего она -
Когда Званово племя порублено?
Ты, Потворо, знай: для одной тебя
Я храню в груди пламя жгучее,
Пламя страшное - никому его
Не сыскать с огнём, не иссечь кремнём!
Я - добыл тебе жара сердечного
И любви беззаветной-неистовой!
И звенеть ей струною гуслярною!
И сверкать ей точёною саблею!
И взлетать ей под облако соколом!
И пленять твоё сердце ретивое!

- Вот как ты сказал, Достовратов сын,
И кудрями тряхнул светло-русыми.
Вот как ты сказал, Достовратов сын,
Соколиные очи вперяючи.
Вот как ты сказал, Достовратов сын,
Средь душистой незрелой смородины.
Если так сказал - слово угадал -
Мы с тобой по гроб неразлучные!
А за гробом - там уж не нам решать.
А за гробом - суд Божий праведный.
Если ж Бог меня раньше приберёт -
И за гробом дождусь Звана милого.

*

Как у права бережка
Топь-рутина...
Никнет ясень,
Собой красен,
От кручины...

А при левом бережку
Нет причала...
Вся медвяна,
Липа вянет
От печали...

А по стрежню, по стремню,
Посерёдке
Вихри-вьюги
Крутят струги,
Губят лодки.

*

- Ах, девушки-подруженьки!
Потворушка вернулася!
Потворушка вернулася -
Вся, как заря, румяная!
Вся смехом рассыпается
И песнями заходится!
В руках работа спорится!
Звенят мониста яркие!
Весь день, как пташка, носится,
Весёлая, шумливая!
Загадок-шуток прИгоршни
Бросает во все стороны!
- Ах, девушки-подруженьки!
Потворушка-печальница
Наш хоровод потешила
Смешными прибаутками!
С платочком белым вышитым
Выплясывала с лихостью,
Вся дробью заходилася
Да цокотом затейливым!
Уж как была охочею
Сапожками выстукивать,
ЗвончАтыми подковками -
Народу в утешение!
И вот что с нею сталося,
Об этом только шёпотом...
Нет-нет, а только выпадет
Свободная минуточка -
Так убегает крадучись
В душистую смородину...
- Ах, девушки-подруженьки...
Как будто подменили нам
На колкую задорную
Игольчатую ёлочку
Плакучую берёзоньку,
Послушницу унылую...
А ну, как леший шутками
Смущает души слабые...
А ну, как вместо девушки
Явилась стынь чащобная...
А ну, как из монашенки
Враг рода человечьего
Слепил её подобие,
Да только не крещённое...
- Спаси нас, сила крестная
От всяких козней демонских!
Спаси и сохрани, Господь,
От беса-искусителя!
И то сказать - несвойственно
Той, что в обитель Божию
Своею волей вздумала
Идти - бродить в смородине...
На что она, смородина?
Цветенье духовитое?
Незрелые - и те ещё
Не заложила ягоды!

*

Вы почто, колокола, раззвонились?
В небесах облака стадом сгрудились.
В деревах соловьи больше гнёзд не вьют.

Злые чёрные сны вспоминаются.
Злые чёрные сны - среди бела дня.
Злые чёрные сны, как стена, стоят.
Ой, горе-горе-горе, горе горькое!

Вы, почто, колокола, раззвонилися?
Почто гул стоит по-над крепостью?
Почто гул плывёт во все стороны?
Вечерня-заутреня служится.
Вечерня-заутреня строгая.
ЧестнАя обедня велика.
Звонит-содрогается колокол.

- Нынче ночью в церкви Божьей
Отчего горели окна?
- Нынче ночью в церкви Божьей
Батюшка служил с кажденьем.
- Нынче ночью в церкви Божьей
Отчего сияли свечи?
- Нынче ночью в церкви Божьей
Тайное велось венчанье.
- Нынче ночью в церкви Божьей
Кто венчался самокрутом?
- Нынче ночью в церкви Божьей
Добрый молодец с невестой
Распрекрасной обвенчались,
Перед Господом обеты
Взяли в верности до гроба,
Дали клятвы до могилы.
Их лихая поджидала
За околицею тройка,
И когда рассвет занялся -
След простыл молодожёнов.
- Вот оно какое дело...
- Не преминет им расправа...

*

- Гназды доблестные! Гнёзда
Вы оставьте для охоты!
Нет... не тура, не оленя
Гнать лесами предстоит.

Гназды! Вспомните - бывало ль,
Чтобы под рукой Боряты,
Хоть бы раз вы проиграли
В играх ратных и лихих?!

Чтобы хоть когда удача
Не сопутствовала Гназдам?
Чтобы хоть когда победа
Не украсила шелом?

- Нет, Борято, сын Узнамов,
Славный вождь! С тех пор, покуда
Ты главенствуешь над нами,
Нам удача в руки шла!

- Нет, Борято, сын Узнамов,
Под твоей рукою грозной
Нам везенье улыбалось,
И судьба нас берегла!

Под твоей рукой, Борято,
Мы и впредь охотно станем
Исполнять твои приказы
И ходить с тобой в поход!

- Под моей рукою, Гназды,
Будет вам и впредь везенье!
Потому - коней седлайте
И скачите во всю мочь.

Вы - на юг, а вы - на север,
Вы - на запад, вы - на солнце
Восходящее - ни медлить
Нам нельзя, ни проволочь!

Надо, чтобы в наши сети
Дичь залётная попалась,
Надо, чтобы наши копья
Поразили вепря в грудь!

Сам я двинусь вот по этой,
По полуденной дороге,
Ибо чувствую я нюхом,
Сердцем раненым в крови,

Всею кожей под бронёю,
Опытным и верным слухом -
Там, по этой по дороге -
Тройка лёгкая летит!

Но - куда б ни ускакали -
От Боряты не спасутся!
Но - куда б ни направляли -
Вечно вслед - моё копьё!

- Гей! Коней седлаем, Гназды!
Послужить старшому нужно!
Потому - в руках Боряты
Наши стрелы и мечи!

*

Любо-любушка-Потворо,
Сизокрылая голубка!
Полетим с тобой далече,
В синезёрные края!

Родовую землю Званов
Покорённых мы оставим.
Станем у чужих народов
Мы пристанища искать.

Любо-любушка-Потворо,
Сизокрылая голубка!
Верь - и счастье, и удача
В жизни нас не обойдут!

Верь - и счастье, и удача
Нам с улыбкою протянут
И участия, и дружбы
Две надёжные руки!

- Ладо-ладушко-ладОшка,
Чья ладонь верней и крепче
Закалённого булата
И звенящих лёгких стрел!

Ладо-ладушко-ладОшка,
Сизокрылый голубь милый!
Мы на воле! Будь что будет -
Будем вместе мы навек!

Белый свет нам станет домом,
Станет солнце - тёплой печкой,
Луг медвяный и росистый -
И постелью, и столом.

А когда угаснет солнце,
Упадёт за бор колючий -
Нас костра согреет жарче
Пламень слившихся сердец!

Лишь бы вместе - остальное
Всё пустое, и не стоит
Ни печалиться о прошлом,
Ни о будущем тужить.

- Любо-любушка-Потворо,
Сизокрылая голубка!
Зван Звенята смел и ловок
И нигде не пропадёт!

Для жены своей любимой
Поусердствует Звенята!
Поработает Звенята
Хоть сохою, хоть мечом.

За спиной его широкой
Некого тебе бояться!
За могучими плечами -
Не страшись лихой беды!

Гей, весёлые лошадки!
Рвитесь прочь горячей рысью!
Буйным ветром проноситесь
Без путей и без дорог!

Любо правою рукою
Направлять лихую тройку,
Обнимать рукою левой
Раскрасавицу-жену!

- Ладо-ладушко-Звенято!
Там, на севере клубится
Пыль над лесом. Не осядет
Всё никак, не упадёт.

- Любо-любушка-Потворо,
Сизокрылая голубка!
Ничего не бойся - кони
Наши резвы и сильны!

- Ладо-ладушко-Звенято,
Сизокрылый голубь милый,
Дивен Бог - а мне не страшно
Умереть твоей женой!

- Любо-любушка-Потворо,
Сизокрылая голубка!
Не страшись! Я в тёмном лесе
Знаю хитрую тропу

Заповедную. Лишь волки
Знают тропы эти. Лисы,
Может, знают. Мне когда-то
Тайну передал отец.

Вон... за тёмный лес зубчатый
Лишь зайдём - там можно будет
Нам вздохнуть легко-свободно,
Вольно крылья распрямить.

Там укроемся. Лошадок
Спрячем крепко и надёжно.
А когда беда минует -
В путь отправимся опять.

Злая свора не отыщет
Троп загадочных и чудных.
Троп, что издревле у Званов
Знали только старики.

Гей, лошадки! Торопитесь!
Выручайте голубяток!
Ну, сердешные, скорее!
Будет время отдохнуть.

*

- Вон... гляди... по краю леса,
На высокий кряж взлетает -
Скоро скроется из виду
Тройка лёгкая коней!

Как нам быть? Тройным захватом,
Перехлёстом, перескоком,
Перебегом, перелётом -
Надо их остановить!

Надо - значит, остановим!
Али мы - не племя Гназдов,
Ни в бою не превзойдённых,
Ни в ловитве на волков?

Гей! Тенёта заплетайте
И накидывайте сети!
С полунОчи заходите!
Отрезайте с полуднЯ!

Не уйти им, не укрыться!
Да куда им тут деваться?!
Обскакали, обогнали,
Обложили их кругом!

Гдеж они? Смыкайте сети,
Цепью жадною раскиньтесь!
Цепью хваткою и злою
Лес нехоженый пройдём!

- Что, собачее отродье!
Упустили супостата?
- Нет! Свидетель - солнце в небе!
Упустить мы не могли!

Нет, Борято, сын Узнамов,
Тут неведомое что-то!
Были здесь - и вдруг исчезли,
Вдруг распались средь листвы!

По-собачьи - это верно -
Мы за ними след держали.
И - уж точно - по-собачьи
Были чутки и верны.

Ты, Борято, сын Узнамов,
Не кляни, не упрекай нас -
Мы с тобой - Христовы братья,
А не волки и не псы.

- Полно, полно.... Не в забаву
Эта псовая охота.
Псы - вернее! Псов спускайте!-
Эти спуску не дадут!

- Ой, Борято, сын Узнамов,
Я твой брат меньшой. Узнама,
Твоего отца такой же
Сын, как ты. Послушай, брат!

Погоди! Сперва подумай -
Сам о том не пожалеешь?
Сам не будешь злое горе
Заливать хмельным вином?

Лиходея-супостата
Наказать примерно стоит -
Ан, красавицу Потвору
Гназдам жалко погубить!

- Красота девИчья - горе
Для измученного сердца.
Хоть вовек её не видеть!
Отродясь её не знать!

- Красота девИчья - гордость
Рода Гназдова. Такую
Красоту прославят в песнях,
Будут славить-величать!

Вспомни, как она с поклоном
Крест перстами сотворяет!
Как идёт она, ступает!
Белой лебедью плывёт!

А как взглянет, как очами
Голубыми обласкает!
Да за взгляд её заплатишь
Не рублём, а всей душой!

- Замолчи, мой брат родимый.
Головы твоей не трону...
Но другому... не родному -
Этой боли не прошу!

Ну-ка! Что терять Боряте?
Попытаю супостата!
Эй, соколик! Али трусишь -
Вострый меч со мной скрестить?!

Выходи! Что затаился?!
Покрасуйся пред женою!
Покрасуйся напоследок -
Напрочь голову снесу!

Кто ты есть? Какого рода
Молодцы трусливых зайцев
Переплюнули, кротами
Затаились под землёй?!

Чей, бишь, род, едва завидя
Крепость брани славных Гназдов,
Юрким полозом ныряет
В норы тайные свои?!

Что боишься?! Отсидеться,
Чай, готов в поганой яме -
Лишь бы доблести Боряты
На себе не испытать?!

Ан - тебе не отсидеться!
Псы некормленые рвутся,
И звериную их ярость
Не удержат железА!

Ан - костры взметают Гназды!
Заструятся низким палом,
Побегут широким кругом
Беспощадные дымы!

Выходи! - тебя зову я
На достойный поединок!
Вот с единого замаха
Пополам перерублю!

- Ну, прости-прощай, голубка!
За меня молись, надейся:
Бог не выдаст! Бог услышит
Сердца чистого мольбу.

- Господи! Спаси-помилуй!
Господи! Твоею силой!
Не оставь нас, Боже правый!
Защити его, Господь!

*

- Гназды, гляньте! Вон! - ребятки!
Вон! Колышется осина...
Вон! Орешина тряхнулась...
Вышел... вроде, незнаком...

Нет! Не Гназд - вестимо сразу!
Нет! Чужой! Его почуешь
Всем нутром! Едва увидишь -
Тянется к мечу рука!

- Да... не наш... но мне, Боряте,
Сыну славного Узнама,
Этот воин попадался...
Где-то сталкивался с ним...

Вот и снова повстречались.
Интересно мир устроен.
Недобитые в могилах
Не желают почивать!

Эй! Ответь народу Гназдов -
Кто ты и какого рода -
Прежде, чем переселишься
Наконец-то в мир иной...

Что молчишь? Язык к гортани
Вдруг прилип? Не совладаешь
С ним никак? Поди, со страху -
Все слова порастерял?

- Я словами не бросаюсь,
Сын Узнамов. Ан, узнаешь
Остриё не языка ты -
А булатного меча...

Расступитесь, дети Гназдов!
Дайте место сыну Звана -
Было где бы размахнуться
Молодецкому плечу!

- Как же мы, ребята-Гназды,
Голубка не доглядели...?
Как случилось: слёту сбитый,
Он поднялся на крыло?!

- Ничего! Когда видали,
Чтобы коршун в поднебесьи
Не побил какую птицу,
Не прервал её полёт?

- Поглядим же, расступившись,
Соколиную охоту!
Ястребиный лёт надёжен,
Крепко кречета крыло!

***

- А ведь сизый голубочек
Коршуну не уступает...
Гляньте, братцы, как заходит,
Как увёртлив и сметлив!

- Оба выдержаны, твёрды...
Оба - чётки, осторожны...
Оба воина - отважны,
Оба ратника - равны...

- Что-то будет, братцы-други...
Чем-то кончится сраженье?
Как-то сложится браненье,
И чего тут ожидать?!

- Звон да грохот...! - Стук да топот!
- Пред очами всё мельканье!
- Так и сыпятся удары!
- Так и лязгают мечи!

- Меч о меч! - Опять скрестили!
- Оба разом отпрыгнУли!
- Оба разом сбились снова!
- Вновь запела сталь о сталь!

- Завизжало-загремело
Вновь железо о железо!
- Вон - отброшены друг другом -
В драку ринулись опять!

- Ни один не уступает!
- Ничего пока не скажешь!
- Поглядим себе в сторонке.
Всё ж старшОму мы не псы.

***

- Эвон - гляньте-ка, ребята!
Молодцы покуда живы -
А уж коршун в поднебесьи
Режет плавные круги.

Вот смекалистая птица!
ЗагодЯ добычу чует.
Ан - высматривает зорко,
Кто сегодня не жилец.

А слыхали вы, ребята,
Это старое поверье:
Коршун кружит - выбирает...
Глаз на витязя кладёт.

И кого себе присмотрит
Глазом жёлтым, неподвижным -
Хоть не знай тот поражений -
Сложит голову в бою.

И ни доблесть, и ни ловкость
И сноровка не помогут -
Если коршун с поднебесья
Заглянул тебе в лицо.

- Ну-ка! - стрелочку калёну -
Дай! - всажу я этой птушке...
Нечего летать кругами
Да поживу выбирать!

- Этим не шути, родимый!
Высоко летает коршун.
Только зря стрелу потратишь -
А судьбы не избежать.

***

- ЛЮбый - любОй
Голубь голубой.
Светлая песня -
Голубь небесный.

Похорон горше -
Встречь ему коршун.
В клёкоте-гаме
Кружит кругами.

Так и кружится
Тёмная птица,
А голубь светлый
Подхвачен ветром!

Подхвачен ветром
В молитве верной,
В молитве строгой -
Посланцем Бога.

***

- Что приключИлось там, братцы любезные?
- А что приклЮчится в сече безжалостной?
Что ожидаешь в ней - то и случается.
Станет один-един ниже на голову.

- Ох, до чего пылит... сразу не разберёшь...
Братцы! Никак, упал?! Сбит с головы шелом!
- Что на шелом глядеть? Глянь - на кольчугу ты...
Глянь - посередь груди рана кровавая...

- Ну, и лихой удар! Надо же - как разнёс
Кольца железные на обе стороны!
Надо же! Не помог ни кузнецов талан,
Ни заговоры кузнецкие тайные...

- Только, ребятушки... вы посмотрите-ка!
Вон! Разогнулся кто! ПлЕчишки распрямил...
Вон! Об росу-траву вытер кровавый меч...
Это не наш, не Гназд... Зван недорубленный!

***

- Всё мы ждали -
Но едва ли
Ожидали мы такого!
Что подранок
Станет враном -
Цепью гназдовой окован!
Невозможно, невозможно!
Званы, что пощады слёзно
Умоляли без броней
Под копытами коней -
Видно, впредь ещё нагрянут!
Ловки Званы
На обманы!
Обхитрили Званы Гназдов!
Али Гназды не горазды?!

***

- Кончен бой... и враг повержен....
Он лежит в траве кровавой...
Мутен взгляд... из чёрной раны
Алая бежит струя...

Жизнь уходит с каждой каплей...
Жизнь упрямо покидает
Тело воина, и пальцы
Землю истово скребут...

Натворил на белом свете
Этот витязь зла немало...
Откипел на свете этом -
Успокоится на том...

Пусть над ним кружится коршун...
Пусть крылами замедляет
Свой полёт - он не за мясом -
За душою прилетел...

Кто ты, коршун ненасытный?
Кто сковал твой клюв железный?
Кто твои отладил когти -
Рвать кольчугу на груди?

Отчего ты взглядом острым
Выбрал витязя Боряту?
Чем тебе пришлось по нраву
Душу Гназда унести?

- Погоди! Я жив покуда!
Тяжко хриплое дыханье...
Кровь ударами клокочет -
Бьёт, как вешние ключи...

Всею щедростью дарую
Матушке-земле напиться
Мёду пенного - какого
Нет желанней и хмельней.

Припади устами, мати!
Принимай же! Твой Борята!
Боже правый! Не отрини
Душу грешную мою...

Только... дай мне слово молвить...
Извлекать из тела душу
Погоди... ещё осталась
Мне забота на земле...

Зван! Приблизься! Не робеешь...
Подошёл... Оно - конечно...
Что робеть? Боряте силы
Для удара не собрать...

Слышишь? Зван! Ты не пробьёшься
Через цепи грозных Гназдов...
Слышишь? Зван! Тебе не скрыться
И жены не увести!

Ты меня немного позже
Отойдёшь в страну иную...
Кем тогда друг другу станем?
Вновь врагами? Хоть и враг -

Слышишь, Зван?! Помилосердствуй!
И тебе оно зачтётся -
Милосердие Боряте,
Вековечному врагу...

Слышишь, Зван?! Не иерея -
Приведи свою супругу...
Перед тем, как мир покинуть -
Дай взглянуть последний раз...

Видит Бог - прошу немного...
Видит Бог - прошу о многом...
Больше, тяжелей, чем сможет
Унести с собой душа...

Всё ещё не утихает
Сердце страстное, всё тлеет,
Прорывается наружу
Непогашенный огонь...

Пусть своей рукой Потвора
Очи мёртвые закроет...
Чтоб у ног её Боряте
Испустить последний вздох...

Пусть придёт... за миг единый
Взгляда скорбного Потворы,
За глоток её печали,
За касание руки -

Я прощу тебя, Звенято,
Званов сын. Пусть племя Гназдов
Примирится с родом Званов -
И забудет о вражде.

Гназды! Слышите?! Простите -
Коль кого я чем обидел...
Много натворил неправды,
Чёрной злобой исходя...

Ухожу! Но если что-то
Значил Гназдам сын Узнамов -
Звана с миром отпустите...
Коршун выбрал не его...

- Коршун-коршун!
Смерти корчи!
Глазом жёлтый -
Что так зол ты?
Прыгни сбоку...
Выклюнь око...

*

- Что делить с тобой, с умирающим,
Богатырь Борято, Узнамов сын?!
Ослепил тебя твой безумный гнев...
Страсть да лютость сплелись во един клубок...

Излечиться от этой пагубы
Довелось тебе пред кончиною...
Знать, пристало цену великою
Заплатить за это прозрение...

Отойди ж - прощён - и пред Богом встань.
Может, я за тобой последую,
Зван Звенята, крещённый Зевием...
Подойди, жена моя милая!

- Гляньте, братцы! Вон откуда
Вышла красная девица!
- Да не дЕвица, а жёнка!
- Да - когда ж успела стать?

Не приставши - не прилегши -
Всю дорогу гнали тройку
И от самого гнездовья
Не замешкались ни миг!

И навряд ли в норах тайных...
Было тут не до ласканий...
Нет! Ясней дневного света -
Что девица - не жена!

Что красавица Потвора,
Убежав с законным мужем -
Пред Борятою не станет
Опускать смущённых глаз....

***

- Ты приблизься, Потворо-красавица...
Ты не бойся меня, ты простись со мной...
Ты меня прости... пожалей о мне...
Хоть сейчас - погляди ты поласковей...

Без такого взгляда - на что мне жизнь?
Без тебя, Потворо - на что мне жизнь?
Я ведь думал, что силой могучею
Всё на свете смогу... ан - не справился...

Я ведь думал - тебя добиваючись -
Устрашу - и ты покоришься мне...
Я ведь думал... чего поминать о том...?
Не жалею, что коршун в глаза взглянул...

Коршун знал, видать - на кого глядел...
Коршун высмотрел - кого надобно...
Я стоял поперёк...я не мог не стоять...
Ну, дай Бог тебе жизни... будь счастлива...

Ухожу... и смерть застит облик твой...
Ухожу... и речь обрывается...
Ты прощай навеки, Потворушка,
Потому что ты не судьба моя...

- Ты печаль, горе-жаль...
Ты мне сердце ужаль!
Ты мне сердце сжал,
Колешь без ножа...

Богатырь Борято Узнамович,
Я касаюсь устами чела твоего...
Я оплАчу тебя, отмолю тебя...
Не забуду тебя... не смогу забыть...

Я тебе по гроб благодарная -
Что в последний миг - вдруг ты добрым стал!
Что твоя душа непритворною
Оказалась - душой христианскою!

Уходи ты спокойно и без тревог...
Что земного случилось - всё кончилось...
Пред тобою теперь же - другой удел...
А что было - считай, словно не было!

На персты мои - склони голову...
Очи стылые - словно олово...
Словно пепел - взгляд твой...
Не нарушу клятву -
Взгляд не отведу...
В Гназдовом роду
Как сбирати рати -
Бьют челом Боряте,
Сыну Узнама -
Под Гназдово знамя,
Добывати славы,
Понесутся лавы.
Тебе ли, Боряте -
Славы не имати?!
Гордый муж достойный...
Как жалобны стоны...!
Персты перейму-ка...
Ох, смертная мука!

- Персты перейми-ка...
Персты - повилика...
Плетутся, ласкают...
Ан - смерть зубы скалит...

Обожди-ка, Потворо... дай силы занять...
Дай мне молвить ещё перед вечным концом...
Али ночи и дни не мечтал я о том,
Чтоб склониться челом на колени твои...

Бог свидетель! А счастье-то выпало мне!
В миг прощальный ласкают Потворы персты...
Как мне жаль удаляться от ласковых рук...
Как не хочется мне разлучаться с тобой...

- Богатырь Борято Узнамович!
Пусть себе душа твоя тешится.
Пусть последний миг веред вечностью
Протечёт для тебя злат-лазорев-ал!

- Погоди-ка, Потворо! Ещё не пришло...
Погоди-ка... тебя наградить я хочу...
Напоследок оставить... на память тебе...
Чтоб меня не забыла во веки веков...

Ты же примешь, Потворо, прощальный мой дар?
Не откажешь склонённому в ноги тебе?
Не отринешь... Взгляни - на запястье браслет...
Постарайся, сними - будет память тебе.

- Богатырь Борято Узнамович!
На руке твоей золотой браслет.
Мне не надобно того золота.
Но - раз ты велишь - я сниму его.

- Торопись же, Потворо! Приблизилась тьма...
Торопись, слово молвить успеть я хочу...
Торопись... потрудись... видишь - ярый рубин...
Точно кровь... так нажми... отведи его прочь.

Что? Тугой! Постарайся, Потворо, ещё ...
Слабы руки красавиц и больно нежны...
Как мне жаль эту нежность... но невмоготу
Мне, Потвору, отныне расстаться с тобой...

- Злат-браслет с руки не снимается...
Ярый камень никак не сдвигается...
Ну-ка - вроде подался капельку!
Ах! Откинулся! А под камнем - шип!

Шип! Шип! Шип! Шип -
Рдяный-охровый!
Вдруг скольнул под ноготь - щип! -
Прямо дО крови...

- Что, краса? Что, душа? Уколола персты?
- Уколола, Борято Узнамович...
- Ну, Потворо, скорее молитву читай..
Всё читай - да держи меня за руку.

Я, Потворо, тебя был покинуть готов -
Но потом... как меня приголубила ты...
Не достанешься ты никому никогда!
Отойдёшь непорочной девицею.

Никому никогда не отдам я тебя -
Пусть хоть коршун мне встречь, и судьба поперёк.
Всё... нет мочи дышать... но тебя подожду...
Через миг ты за мною последуешь.

- Что ты сделал, Борято Узнамович?!
Что за слово сказал несуразное?!
Ах, как болью вдруг всё нутро зажгло!
Зван Звенято! О, Боже! Спаси меня!

- Эй, ребята! Что случилось?!
Гляньте, дёрнулась... упала...
И как горлица в тенётах -
Вдруг забилась на земле!

Вон к ней прыгнул горемыка,
Зван, схватил да унимает.
Экий дурень... что тут схватишь,
Коль она течёт меж рук...

Как гогочащая лебедь
Напоследок песню тянет -
Так и вОпит, так и стонет.
Так и крутится змеёй...

Жалко девку... что-то сделал
Умирающий Борята...
Да теперь с него не спросишь...
А ведь думали - простил...

Нет... не тот Узнамыч воин,
Что спустил бы супостату.
Что же? Мёртвому виднее.
Мёртвого рассудит Бог.

- Горе, горе! Сколько боли!
Умираю я, Звенято!
- Горе, горе! Нет, не бойся...
Я тебя не отпущу!

Любо-любушко-Потворо!
Сизокрылая голубка!
Удержу тебя в ладонях!
Я тебя не отпущу!

Видит Бог, на небе светел!
Голубицу не погубит!
Без тебя погаснет солнце!
Я тебя не отпущу!

Руки крепки у Звеняты,
И пока тебя держу я -
Не уйдёшь ты с бела свету -
Я тебя не отпущу!

Нет, Потворо! Белопёру
Голубицу губит ворон!
Нет, Потворо! Горе, горе...
Зубы острые у хоря.
Горе...
Горе...

- Экий дурень... что бормочет...
А и жалко недотёпу...
Ишь... поверил лиходею...
Отпустил к нему жену...

Экую красу сгубили!
Звану тоже нож меж рёбер!
Если взял такую девку -
То уж рот не разевай!

- Что ж ты сделал, ворог лютый!
Ты почто позвал Потвору!
Не ходи вослед, Потворо!
В ад ему лежит стезя!

Не твоя судьба, Потворо!
Сизокрылая голубка!
Нет! Не может коршун сбитый
Ухватить твоё перо!

Стой, Потворо!
Пусть проторит
Сам тропу своею волей!
Нет, Потворо!
Ад отворен
Для него - ты будь живою!
Горе...
Горе...

- Убивается, бедняга...
Убивайся! Сам виновен!
А бабёнка откричалась.
Ишь, как тихо стало вдруг.

Тихо, тихо...
В поле - лихо...
ВОпит, стонет
Выпь в затоне.
То - не в пору
Белопёрой
Голубицы -
Сердцу биться...
Растрепало
Полем-палом
Средь соломы -
Скошен-сломан-
Перерезан
Дух-железо.
Нету девы.
Мёртво тело.

- Эй, Звенято-Зван!
Отвечай-ка нам...
- Как его ни кличь -
Не услышит он.

Ишь... бормочет всё
Глупые слова...
Мол, не отпущу
Коршуну вослед.

- Что ж обратно звать?
- Так на то и Зван...
Будет звать теперь
До скончанья дней.

Будет маяться,
По лесам блуждать,
Плачем оглашать
Чащи чёрные...

Чащи чёрные,
Зель болотную,
Зелье смертное
Про себя искать...

Может быть, медведь
Улестит его...
Успокоит волк...
Или пардус-рысь...

А старшой-то наш...
Эка - дивен свет!
Я ж... поверил сам!
Думал - он простил...

Сын Узнамов - он
Был могучий вождь...
И ведь прав он был -
Званов истребив...

Как-то поведёт
Нынче родный брат...
Родный брат младшой,
Сын Узнамович...?

Вон - как из рядов
Княжески ступил!
Вон - уста отверз,
Вон - как речь повёл:

- Что случилось, Гназды удАлые -
То не нам судить: судия - Господь.
Жаль красавицу. Такова краса -
Народится ль когда в нашем племени?

Жаль и брата, сына Узнамова,
Богатырь - умел Гназдов в бой водить.
Но удача с нами, и нет окрест
Нынче нам супостата достойного.

Будут Гназды жить, по весне пахать
Землю щедрую да богатую,
Если час придёт - защищать её,
Дабы Гназдово племя умножилось.

Есть одна беда затаённая,
Что невесть чего теперь сделает.
Это Зван сейчас - точно неживой,
ОпослЯ-то вернётся из морока.

Кто там знает, что взбредёт в голову,
Что из мрака заново выбралась.
Что творить начнёт с сердцем раненным.
Всё же Гназдам он враг, поискать каких.

Шатуна оставь по лесам бродить!
Не добей, подранивши, вепря ты!
Кто же в разуме - супротивнику,
Кому жизнь не мила - сохранит её?

Хоть Борята сказывал - отпустить,
Но - ведь явно - чтоб обмануть его...
И уж коль он грех перед смертью взял -
Будет грех не радеть нам о племени!

- Говоришь ты верно, старший!
Обо всём разумно судишь!
Будешь ты вождём над нами
Вместо брата своего!

Справедливо рассудил ты.
Ну-ка, Гназды - дай, окружим
Звана горького - и разом
Это дело разрешим!

Эй, ребята! - Он не слышит!
Даже головы не поднял!
Уж теперь и не поднимет -
Отлетела голова!

Раз и два - и в три удара!
Пусть лежит с женою рядом...
Вместе так и похороним...
Всё же - жалко молодых...

Вон - откуда-то из лесу
Сами вышли их лошадки...
А ведь мы и не узнали,
Где таился он от нас!

Позабыли мы про тайну...
Чересчур поторопились...
Ничего... потом разыщем...
Знаем, где теперь искать...

Подводите-ка буланых!
Экая лихая тройка!
После свадьбы - новобрачных
Повезёшь ты на погост.

Пусть в селе девицы встретят,
Пусть засыпят их цветами.
Мы ж, ребята, домовины
Изготовим всем троим.

Нынче отпоют их в церкви,
Помянут на литургии,
И везде кругом по храму,
Будут свечи оплывать.

А потом ударит гулко
Тяжкий колокол со стоном,
И подхватят тонким плачем
Все другие вперезвон.

Вы почто, колокола, раззвонились?
В небесах облака стадом сгрудились.
В деревах соловьи больше гнёзд не вьют.

Злые чёрные сны вспоминаются.
Злые чёрные сны - среди бела дня.
Злые чёрные сны, как стена, стоят.
Ой, горе-горе-горе, горе горькое!

Уступила врагу сила Званова.
Посекла её сила Гназдова.

Мой зелёный колодец... С глубокого дна я вижу одинокие звёзды. Вижу солнце цвета юной листвы. Лучи скользят по источенным брёвнам сруба, где в рыхлых щелях звонкие вздохи влажной земли, зем-зем, зум-зум, изумрудный, изумительней изюма, мох. Мох, персидская луна! Большое белое яблоко! Когда она встаёт над миром, я выглядываю из круглого, как яблоко, горшка. Моего уютного глиняного горшка, с гладкими стенками. Он лежит на дне, затянут илом, и там я ничего не боюсь. Мой горшок - моя крепость! Но для белого яблока я покину его. И вот я лечу, расправив мои удивительные крылья! В них брызги радуг, ветер струй, прерывистость дыханья! Шмелиное пушистое гудение! Они не могут летать. По всем законам мироздания. Но - летают! И я взлетаю в вышину колодца, и сажусь на край - и громко пою.
Слушай меня!
Триста лет я живу в колодце. Триста лет я луну встречаю. Триста лет я встречаю утро. А в других зелёных колодцах другие горшки круглятся. Там живут такие же дети леса, мхов и воды стоялой. И когда я пою - отвечают мне далёкими голосами. Оплетают колодца стенки травянистыми волосами. Тонкие острые листья пронизывают сеть трав. Печальные белые цветки стекают по стеблям тонкими нитями зубчатых лепестков. Грустная ночь, полная душистых и тайных звуков. Но прошла, и рассвет - и я таю в холоде колодца.
А они идут, эти люди. Они не знают. Они смотрят в густую зелень вод - и видят меня.
- Что это? - спрашивает мальчик у женщины.
- Рябь от ветра...
Я стройно вытягиваюсь на поверхности и заглядываю мальчику в глаза:
- Ну же!
- Кто это? - глаза мальчика раскрываются во всю ширь.
Женщина устало усмехается:
- Это отражение, милый. Такое, как в зеркале. Идём, пора.
И тогда усмехаюсь я. Я не отражение. Нет! Зем-зем, зум-зум! Глаза наши встретились!
Мальчик шагает легко, не оглядываясь - и я смотрю ему вслед. Я знаю: отныне и вовеки, и взрослым, и даже старым - он будет искать мой колодец. Но всегда проходить мимо. Никто и никогда не заглянет в него дважды. Как влечёт зыбкое очарование образов из детства, то слаборазличимое и почти забытое, которое не уловишь ни духом, ни слухом, ни одним из пяти чувств - так вязнет душой каждый в моём илистом дне. Вот они все здесь! В песчинках, травинках, цветках, в моих тонких протяжных пальцах. Самыми кончиками я держу каждого и рассматриваю на свет. Солнце зелёное, а они разноцветные, всяких причудливых форм и сочетаний. Какие только люди ни проходили за триста лет! А было время - меня не было. И не было колодца. Откуда я? Из дождя. Из ночного хруста. Из тоски туманов. Из весенних слёз. Из этих песчинок. Когда-то из них сложился мир...

Зем-зем, зум-зум! Я распахиваю крылья. Я слышу его, вздох, что пригнал мне ветер. И я лечу, высоко-высоко, и там, среди упругих струй и неверных воздушных плетений - я ловлю его, этот последний вздох посвящённой мне жизни, и сберегаю меж ладоней. А ладони мои холодны и игривы. А ладони мои, как травы. А в ладонях моих ещё одна жизнь непокоя, тревог и поисков. Жизнь, исполненная тех порывов, что толкают и манят до последнего часа - не ведая, куда... Я закопаю тебя в тягучий ил, драгоценность моя, любовь моя! Хорошо ли на дне у меня? Ты, что не был счастлив ни дня. Ты, что ветер догнать мечтал, что измучился и устал. Он постигнет, мятежный ум - слушай, слушай: зем-зем, зум-зум...
Вот мой колодец! Иди ко мне!

http://old.litsovet.ru/index.php/konkurs.view?konkurs_id=446

"ГРЁЗЫ МОРЯ В ДРЕМОТНОМ ШЕЛЕСТЕ ДЕВОЧКИ"

шизинка, ещё не снег

Девочка шелестела. Ну, вы знаете девочек: они всё время шелестят. То одно зашелестят, то другое. Так, пустяки всякие... Ветер колышет ветки, треплет зелёные листья - и чего ей не шелестеть? Вот мальчик - да! Мальчик был молчалив и стоек. Стоек, как сто стойких оловянных солдатиков! Солдатики шагали в ногу - как на парад, и отбивали шаг по старой брусчатой мостовой... а может, местовой... место воя... брусчатка выла и содрогалась, попадая в резонанс. Из неё вылетали камни и неслись во все стороны, сшибая ранние автобусы и заваливая пути. Потому-то репетиции парадов проводились всегда только по ночам, когда лишь расплавленное золото фонарей напоминает о жизни города, и ничто не тревожится и не тревожит всех стойких и оловянных, вот разве первые автобусы... Да, автобусы - с ними всегда морока! Это удивительно своенравные создания - автобусы. Недосмотришь - такого натворят!
Автобусы злорадно посматривали из затемнения фар и насмешливо пыхтели: какая глупость полагать, что автомоторному парку требуются водители - и даже льготы сулить для затравки! У настоящих водителей, у водителей с большой буквы и природным призванием всегда существовала некая договорённость с автобусом: ты меня не трогай, я тебя, ладно? Рука руку моет, и так далее...
Короче, автобусы сама знали, что делали, а пассажиры - да, все пассажиры недоумевали: нет, ты смотри, что делает! Что творит! И никто не замечал эту неповторимую автобусную ловкость на поворотах или под огнём брусчатки! Эту геройскую выворотность, с какой автобус летел, едва касаясь колёсами мостовой, и ветер звенел стёклами и гудел в крыше, а девочка завистливо провожала его глазами, свесившись из окна, как маленькая одноногая балерина. Та самая, да! У которой одна нога - стебель, а вторая - устремлённый за ветром лист, оторванный ветром лист, лист в немыслимом антраша. Ветер рвал и листья, и розовые лепестки, и она даже не пыталась удержать их, пусть летят куда хотят, зачем они ей? она и без лепестков роза! Лепестки дрожали, жадно ловя каждый автобусный хлопок. Хлопки раздавались всё ближе и ближе. Девочка хлопала в ладоши и кричала:
- Эй, покатай!
- Садись! - лихо заламывал крышу автобус и галантно срывал розу. Они здорово смотрелись вместе - автобус и роза. А вокруг кружились, загребая пупырчатыми лапками, белые лебеди в зеркалах озера. Или моря? Конечно, моря! Того самого, в дремотном шелесте! Да, шелестящее море в грёзах, грозах, розах, позах и прозах... А куда деваться? Проза жизни! Когда на зеркало заднего вида падает роза, задний вид исчезает из виду - и ты несёшься Летучим Голландцем к эпилогу прозы, а из жаркого, как магма сердца, радиатора летит победный автобусный рык - ибо весь ночной парад в роскоши фонарного золота не стОит покрышки твоего колеса! Потому что в дремотном шелесте - море по колено!
А солдатик отбивает шаг по ночному городу. Оловянные слёзы застыли в его глазах. Застыли и не каплют. Правильно, ещё пригодятся.
- А ну её, ать-два, ать-два, одноногую!
Конечно, ну! В конце концов, не так уж текуче раскалилось его оловянное сердце, чтобы плавился металл. Пусть даже такой легкоплавкий, как олово.
- Я припаяю тебя ко всей своей электросистеме проводов, - рявкнул автобус, сметая росыпи лепестков потоком горячего воздуха, рвущегося из мотора. Танцовщица засмеялась, отбросив последний лепесток:
- Я из клетчатки!
- Что с того? Ведь в каждом таблица Менделеева! У каждого есть олово! Я найду твоё олово..., - автобус не договорил: мощный удар брусчатки разбил лобовое стекло, к которому прижималась розовая балерина, но её там уже не было. Море! Ветер с моря подхватил её невесомое тельце и понёс вдоль мостовой, и люди, спешащие на работу, спешно пригибали головы: ведь не знаешь, что ждать от маленькой одноногой балерины. Знал оловянный солдатик. Никогда и ни за что не достигнуть ему температуры плавления олова при таком порывистом встречном ветре и переменчивости морского климата.

Ночь грядёт – уже роса
Пала на цветы.
Запоздалая оса
Прянула в кусты.

Вешней полночью святой
Наш нарушит сон
Долгожданный золотой
Колокольный звон.

Льётся-льётся светлый звон
С праздничных небес.
Бойкий розовый бутон
Из стебля полез.

Нынче розы расцветут
К Пасхе всечестнОй.
Позабыт тяжёлый труд,
Словно снег весной.

Снег растаял. Солнца блеск!
Радуги из окон!
Где-то кружит средь небес
Одинокий сокол.

Пусть звенят колокола,
Соколов пугая!
Это Пасха приплыла
Рдяно-золотая!

Рдяным золотом горят
Свечи да искрятся.
Пусть возлюбит брата брат,
И враги смирятся.

Пусть в цветенье юных роз
В чистом поднебесье
К нам сойдёт Господь Христос.
И - "Христос Воскресе!"

Чёрный ворон мимо пролетал
И случайно заглянул в окно.
Оказалось, он раскрыт давно,
В этот мир распахнутый провал.

Оказалось, помрачнел закат.
Оказалось, не дождаться дня.
Оказалось, что другие спят
В те часы, что бодрствовала я.

Мир – он притягателен, как сон,
И прозрачен – пронизать до дна.
Мир – он добрым именем спасён,
А забывчив – не его вина.

Если каркнет ворон в темноте,
Зашевелится, ожив, трава,
И приступят тени, но не те,
И коснутся мысли, но едва –

Он пойдёт крушить куда-то вспять
Всё, что близко и удалено –
Вряд ли я смогу его понять,
Вряд ли я смогу закрыть окно.

Космос образы дарит нам.
Вспомним лозунги броские.
Это слава Гагарина,
Это жизнь Циолковского

И мечта человечества,
Мол, когда-нибудь к звёздам
Улетим, звёздам нет числа.
Бросим старые гнёзда.

Наше Солнце погаснет,
Это каждому ясно,
Ну, а мы – мы спасёмся.
Будет новое Солнце.

Что там, в космосе, будет?
Ну, когда-нибудь люди
На вопросы ответят.
Люди – вечные дети!

Звёзды. Так и горят,
Миллионы парсеков,
То созвездье Персея,
То созвездье Плеяд...

Пусть доступны для вида
И Плутон, и Эрида -
Всё равно, что мы знаем
О космической нави,
Где пустыни небес?!
Голова даже кружится!
В нашем мире мы, здесь,
А как выйдем наружу-то,
Да ещё потерявшись
Меж скоплений горящих,
Где кометы летают
В галактических далях,
Где наглядно и цельно
Нам ясна беспредельность,
И куда ни взглянуть –
Триллион триллионов,
Световых и бездонных
Лет – какая же жуть!
Пробирает нас дрожь:
Звёзды, звёзды и звёзды
Ощетинились грозно
И пылают лучами,
Холод-жар источая -
Так с ума-то сойдёшь!

И тогда придут мысли,
А, скорей, даже чувства,
Что в космических высях
Всё не так уж и пусто,
И что где-то пространство
Возымеет предел,
Извернулись, мол, небеса,
Вроде ленты Мёбиуса,
Изменив свойства тел
И природы законы,
И, законом не скован,
Космос соприкоснётся
С тем, о чём надо шёпотом,
Чтобы нас не нашёл потом
В нашем тихом болотце…

Потому-то и прочат нам
Эти дали безмерные –
Прикоснуться, лишь сбросив плоть
И пройдя через тернии,
Ибо страшно и зло
Звёзды в небо вколочены,
Где в чернеющей тверди
Настежь двери у смерти.

Этот холод космический...
Не представишь. Лишь вычисли.
Где живому не место,
А живут лишь драконы.
Как живут? Да, известно,
По драконьим законам.
Не такие, как в сказке.
Не напишешь их в красках,
Скульптор бы не слепил.
Не хвостов и не глаз,
А космический газ,
Межпланетная пыль.

И скользят среди звёзд они,
На погибель нам созданы,
Не видны нам сквозь воздух –
А увидим, так поздно!

На ночь это ребятам
Не рассказывай: спят, и
Пусть себе, поспокойней.
Без концовки драконьей.

Провожала мать детинушку
Погулять по свету белому.
Дай Бог доброго пути ему:
Не удержишь сердце смелое.

"Что печалишься ты, матушка?
Али я не крепко скроенный?
Кто со мной, бедовым, схватится?
Не сыскать такого воина".

"Ах, сынок! Тревога мучает,
Раз народ прохожий сказывал:
За лесами за дремучими
Бродит лихо одноглазое".

"Полно, матушка, тревожиться.
Мало ль, что болтают калики.
Даже если что и водится -
Лук тугой, и стрелы калены".

И пошёл, в беспечной младости,
И пошёл полями, вежами,
По лугам, цветущим сладостно,
Надышаться ветра свежего.

Он пошёл - лесами-рощами,
Пташкам весело посвистывал,
И негадано-непрошено
Пели пташки голосистые:

"Добрый путь, удалый молодец!
Будь легка тебе дороженька.
За тебя по-птичьи молимся -
Ты гуляй, да осторожнее.

Не ходи в одну сторонушку,
Ту, куда пути заказаны.
За бучилами хоронится,
Бродит лихо одноглазое".

"Это что же за сторонка-то?"
И берёзки тянут ветками,
Шелестят неясным ропотом
и шуршат невнятным лепетом.

И под ветром машут листьями:
"Глянь туда. Зубами лязгает,
Из чащобы взором пристальным
Смотрит лихо одноглазое".

Молодец идёт, не слушает,
Что ему лесные шелесты?
Всё приветней даль зовущая,
А дорога так и стелется.

Ах, легки цветочки-цветики,
И душист венок полуденный.
Облака над лесом свесились,
На закате в тучи сгрудились.

За лесами солнце прячется -
Лезет око мглой болотистой.
Мать перед иконой плачется,
О земь головой колотится.

Лыжница с кошачьими глазами
Промелькнула мимо меж берёз.
Взглядом чиркнула - я так и замер.
И внезапно рухнул под откос.

Лыжи выдержали. Вверх по склону
Выцарапывался что есть сил.
Ёлочкой. Нет, не лесной зелёной,
А вгрызаясь в снеговой настил.

Выбрался - и на лыжню: за кошкой!
А порой через кусты ломясь.
Проскользит по ямам и по кочкам
Хорошо подобранная мазь.

Слёту, по сугробам, по завалам -
Где кошачий двухполосый след?!
Только кошка снежная пропала -
Замаскировалась, словно нет.

Эти кошки - разве их догонишь?
Кошки слишком чутки и быстры.
С ними осторожно да легонько -
Всё равно шипят за полверсты.

Кошки поджидают нас в засадах -
Изумрудно светятся глаза.
А на лыжах - никакого сладу.
А на лыжах их поймать нельзя.

Промелькнут в берёзах или соснах -
Исстари у кошек повелось
Заморочить следом двухполосным,
Глянуть - так, что рухнешь под откос.

Я глаза рукой закрою,
Что б не видеть эти лица….
Что б не видеть улиц слякоть,
Площадей разъятый зев…
Неоконченную повесть
Моей жизни по страницам
Разметал залётный ветер,
Озорно крылом задев.

Я пойду бродить-скитаться
В край иной, в иные дали.
Я исчезну с поднебесья,
Как падучая звезда.
Расцветут луга цветами,
И плескуче, без печали,
Радугою семицветной
Станет вспыхивать вода.

Там сверкает спинкой влажной
Рыбка вёрткая. Но - птицей
Быстрой стану. Это славно:
Полететь-защебетать…
Или голубем бумажным,
Сделанным из той страницы –
Той, единственной, что шалый
Ветер вздумал прочитать…

Целый день поёт над ухом
И бормочет целый день
Полевая завируха,
Круговая завихрень…

Крутит-вертит-забирает,
Завывает в голоса..
Только я в цветущем мае,
Только в ландышах роса…

Солнце вешнее поляны
Греет ласковым лучом…
Средь метелей обуянных
Мне не зябко нипочём…

Я в горячих южных далях,
Под цветущею айвой…
Я забылась, я устала
В круговерти надо мной…

А она кружмя кружится,
Как круженье колеса.
А она, круша, крошится
Сечкой льдистой по лесам.

Машет буйной белой гривой,
Как норовистый скакун.
Налетает вскачь бурливо,
Бьёт наотмашь-наобум,

По щекам, замёрзшим лицам -
Вдруг позёмкой поползла…
Влажно, тяжко снег валится,
Залепляет мне глаза…

Вот замкнулся свод небес…
Пред туманными очами
Расцвела вдруг алыча мне,
Манит абрикос к себе…

Лилий сладостный изгиб
Жаждет уст прикосновенья…
Иней лилией налип,
Окна мёрзлые завея.

Лилий белых хоровод
Завертел круги метели…
А метель ревёт и рвёт
Их гризайли и пастели.

Рвёт Сарьяновских цветов
Натюрморты и пейзажи...
Рвёт атаками ветров,
Красит мелом, сажей мажет,

Мажет! Может быть, Сарьян,
Движим смертною тоскою
По тюльпанам и левкоям,
Сам низверг на холст буран,

Сам плеснул на холст метель,
И метель свилась с цветущим
Садом, заплетённым плющем,
Садом, закружённым в хмель...

Как же холодно! Мороз!
Как же жарко солнце юга!
Как всё странно заплелось
И скрутилось в узел туго…

Вот и прибрела, печальная,
В стадо кляч.
Ну, не приходи в отчаянье,
Ну, не плачь!

Что же делать? Все мы лошади.
Рысаки.
С детства в светлый путь уложены
Рюкзаки.

Рафинадною громадою
Мнится жизнь.
А живёшь - на колья падаешь,
на ножи.

Бита, ломана, порезана -
Чуть дыша,
С костылями да протезами,
Без гроша.

А в степях пасутся вольные
Табуны.
Ты не осуждай их больно-то.
Не вини.

И не надо, носом хлюпая,
Годы клясть.
Дай, я вытру слёзки глупые
С юных глаз.

Мне любимый муж подарил браслет,
Как полночное небо – синий.
Как глубокий ультрамарина цвет,
Прихотливых и чутких линий.

Мне любимый муж тихо объяснил:
«Будто бы глядим сквозь флакон чернил –
Так насыщен и так прозрачен
Камень с именем «глаз кошачий»…

Он кошачий глаз. Никакой алмаз
Не покажется так таинствен!
Этот зов небес - мы ещё не раз
Вновь поверим в нетленность Истин.

Так и произнёс мой любимый муж,
Мы с ним камень на свет глядели,
И сквозь синий мрак мнился Гиндукуш
И в сиянье далёкий Дели…

А за ним вдали океан раскрыл
Глуби влажных густых объятий!
Океан ревел, мириадом брызг
Осыпал кудри мне и платье.

Мы летели к звёздам – к руке рука,
Нам навстречу стремились бездны,
Раздвигались дальние берега
Стран неведомых, неизвестных.

И кошачий глаз странным светом тлел.
И тянул, и влёк за миров предел,
И дарил нам крылья… и облака…
Где в ладони мужа – моя рука…

Где в ладони мужа – моя рука
Так верна, надёжна и так легка!
Не разнимем рук, не расторгнем взгляд -
Мы летим, и нет нам пути назад!

Мы летим над морем! Над миром всем!
И недвижна Гоби, и зол Мальстрем,
И мертва Сахара, и – солнцу рад
Кружевным цветением Гуджерат.

И таинственный, и прозрачный глаз
По-кошачьи странно смотрел на нас.
Не мигая – вглядывался он в синь.
Синь, как небо жарких сухих пустынь.

Как Египта древность, где фимиам
Воскурён крокодилам, кобрам,
И священны кошки недаром там
Чудным взглядом камнеподобным…

Чудным взглядом, в коем и мрак, и свет.
Чудным взглядом – тем, что хранил печаль.
Взглядом – тем, что с вечностью обручал…
Мне любимый муж подарил браслет…

"Карамелька"

Раскатали у дома ледок и вот,
Оскользнёшься, как мышь в трехлитровой банке.
Я таких совсем не люблю погод:
Темень, холод и маятно спозаранку.

Так и кажется: выпустят из оков,
За стекло этой зимней глухой ловушки
В край, где тёплое молоко,
Одуванчиковые опушки,

В летний день земляничных зорь
Над прогретой доской крылечка,
В мир, где яркий лесной шатёр
Отражается в юркой речке.

Вот закрой на секунду глаза, закрой:
Видишь, лето к себе так и манит, манит...
И слегка обмороженною рукой
Карамельку нащупай в своём кармане.

/Юлия Зазимко/

Пародия:

Мышиное

Так надеялась: выпустят из оков.
Нет, сижу я, как мышь в трехлитровой банке.
И в дрожащей компании нас, зеков,
Спозаранку про банку брань-перебранка.

Эта банка... а в банке холод и лёд,
И стекло этой зимней глухой ловушки.
Говорят, даже хуже где-то живёт,
Вмёрзнув в лёд, обезбаночная лягушка.

Шевелит обмороженною рукой,
То есть лапкой - а лапка, считай, хрустальна,
Сразу хрупнут суставы, костям раскол,
И прощайтесь с лягушкой: конец летальный.

Так что грех нам на банку, мыши, серчать,
Да, тут скользко, и век не видать нам воли,
Но, какой-никакой, а жизни причал.
Банка - чем не причал? Прозрачный и полый.

Мечты

Вот закрой на секунду глаза - легко
Попадёшь - не в реале, допустим -
В край, где тёплое молоко,
Одуванчиковые опушки.

Ах, молочные реки, и берега -
Как гороховый айсберг кисельный.
Чем фантазия голову не запрягла,
Примем там, как родных, и поселим.

Ах мечты! Всё, о чём и помыслить чудно:
Может, надо, а может, не надо -
Разбери, но мечтается - нам-то чего?
Намечтаем себе - и порядок.

И поверишь, что это всё наяву,
И всерьёз, и в масштабах не мелких.
Не мечтою же сбывшейся назову
Завалявшуюся карамельку.

Ванька был весёлый парень,
Отродясь пяти годков.
Если в снег руками падал –
Зря не хныкал: не таков.

Прицепил коньки ремнями
Ваньке к валенкам отец:
«Будешь с птицами равняясь,
Не катиться, а лететь!»

Ванька крылья растопырил
И коньками – дзинь-дзинь-дзинь! –
Средь взметённой снежной пыли
Закружился в блеске льдин.

Льдины блещут, ветер плещет
Прямо в нос меж красных щёк.
Полетел, как сокол-кречет,
Ванька – от горшка вершок.

Ошарашены вороны.
В снег свалились снегири.
Это Ванька окрылённый
Бурей белый свет взвихрил.

И снеговики – морковкой
Нос – упали носом: «Ах!»
До чего же Ванька ловко
Так и кружит в облаках!

Черканул одно коньками –
И разверзлись небеса.
Прорва рухнула какая,
Землю-матушку встряся!

Под коньками льда не стало
От стихии снеговой.
Так что откатался, малый.
Ну, беги скорей домой!

/Тавтограмма на букву "С"/

Слушайте старую сказку, сограждане, составляющие сегодняшнее сборище!

Столетия спустя снова снизошли сюда сонмы светлых сильфов с сильфидами, струящие словесные сокровища среди сонных сугробов, соединённых с сенью сиреневых соцветий – сие свойство сказочной страны.

Сошли снега. Свиристели славили солнце. Солнце сияло, сбрасывая сумерки. Стало светло. Стоило ступить стёжкой сада, сорок сильфов соскочили с суков старой сливы со счастливым серебристым смехом.
Сильфы слыли симпатичными существами.
Сверкающий серпантин скрученных спиралями сликов сплетался со стволами стройных сосен.
С сосен стрекотали сороки, срывались сокола, свистели сойки. Симфония сливающихся соль-си.

Стоп!

Сверху сосны смотрели семеро стервятников. Семейство следило, сколь самозабвенно суетятся среброкрылые сильфы.

Стервятники совещались:
- Совершеннейшие слабаки! Смотреть совестно!
- Сцапаем – съедим! – сулил старший.
- Сафари средь Сахары! – со смаком свистнул средний собрат.
- Саваны! – специфицировал собеседник.
- Сырого съедим? – спросил средний.
- Сварим! Состряпаем сациви! – смекнул секонд-стерв. Старший составил смету:
- С сыром, с солью, со специями, с соевым соусом. Салат сорвём, сунем. Сверху сельдерея сыпанём. Сдобрим сметаной!

Собирались схватить самого смирного.
Самым-самым стал сантиметровый сильф Сашка, совсем салага.
Сашка спокойно сибаритствовал среди сладкой смородины. Смешное существо скакало, суча сафьяновыми сапожками, соревнуясь со стрекозами.
- Стоять, сявка! – скомандовал старый стервятник.
Сашка струхнул.
Стерв с соседней сосны слыл строгим. Сильфы считали, строгость сочетается со справедливостью.
Смущённый Сашка скромно сообщил:
- Стараюсь, самую спелую смородину собираю.
Стерв сэкономил слово – скинул среднеячеистую сеть, стукнул, спрессовал Сашку:
- Сиди, сэндвич!
Смертельный страх сковал сильфинёнка.
Со стоном Сашка свалился, смяв сныть. Сердце стучало со сбоями.

Сашкин скулёж слышала сильфида Сонька-Синий-Сарафанчик, сразу смекнув суть стрессовой ситуации.
Спорхнув с сирени, Сонька свистнула своим:
- Сильфы! Стервы стащили Сашку!

Старшая сильфида Степанида Савельевна страстным стуком сигналила сообществам сильфов SОS.
Составили сводку событий. Содержание: своевременное спасение Сашки – суперзадача сильфийского союза.
- Свободу Сашке! – скандировали сильфы.

Стратегом сделали сдержанного седого сильфа Спиридона Софроновича: старый солдат-служака собаку съел, сражаясь с садюгами. Сильфы смачивали сильным смертоносным составом стальные стрелы. Сороки свирепо стрекотали.

Сквозь стрёкот сорок Стервятники слабо слышали совместные сильфовые старания. Смотрели спокойно, стуча сильными скелетными сочленениями, схожие с саксаулами.

Сильфинёнка сволочи-супостаты скрутили скотчем, спрятали среди сена-соломы старого соснового сарая.
Среднего стервятника семейка спровадила с сотейником стибрить сметаны, сколько сможет: с северной стороны соседнего села строились стены сельмага.
Сашка сидел, согнувшись, страдальчески скрипел – совсем скуксился. Слёзы смешивались с сосновыми стружками, с сеном, с соломой.
- Сердце сокрушенно-смиренно, – сопел Сашка, сглатывая слёзы.

Сражение случилось субботой, семнадцатого сентября. Стрелы ста сорока сильфов сокрушили строй супротивника. Стервы струсили.
- Сдаёмся, сдаёмся! – совершенно сникли, скоты. Стервятников связали скотчем. С Сашки скотч соскоблили - спасли. Сонька-Синий-Сарафанчик сама сыскала сильфинёнка среди сосновых стружек. Смахнула солому. Скормила страдальцу семь стаканов смородинового сока со сдобной сайкой.
- Соси, сероглазый! – сплакнула сердобольная сильфида Степанида Савельевна, сунув следующий стакан. Смахнув слезу, снабдила Сашку свежим ситником.
- Спасибо, - сиплым сопрано сказал Сашка, смакуя с соком сладкое состояние свободы.
Свобода!
Слава!
Слава смелости, стойкости, содружеству.
Солнце сияет. Сороки стрекочут. Сильфы счастливо смеются.
Сейте семена счастья!

Тавтограмма на букву Г

Граждан города Гража глодали глобальные горести: гурьба горячих гималайских горцев грабила глухую глубинку.
Грядущее грызло генерала гарнизона господина Гаврилу Гаврилыча Гнатова.
Глыба генштаба, гордый гриф – Гнатов гранит границы государства. Гнатов глядит грозным германским гномом. Газават гадам-громилам!
Горы громоздились гротеском гранита.
«Гарде!»,- гаркнул генерал гималайским гангстерам.
Группа гастролирующих гаёров-грузин - герольды градоначальника - громко грянули гимн города Гража густыми голосами.
«Гей!», – громово гикнул Гнатов.
«Гей!», - глухо громыхнули горные гребни. Гул гулял гранитными галереями.
Громоздкие гаубицы грохнули горохом гильз.
Гвоздикой гаснувшего Гелиоса горели глянцевитые грани горных гребней.
Гренадеры гнали горцев Гималайскою грядой.
Гордыми Гарудами гибли горцы, грозя гяурам города Гража гневом Ганеши. Глупые гиппопотамы! Гвардия громко гоготала. Гогочите, голубчики, гогочите!
Главенствовал гвардией гренадёров герой гауптвахты, герцеговинец Гервасий.

Грохнули грабительскую группировку.
Гуляет город Граж.
Гремят гимны, гудят гармони, глуша гитары. Городские гамены, грабастая груды газет, горланят: «Генерал Гнатов! Грандиозно! Гениально!». Гарцуют галантные гусары, гламур галунов. Граждане глодают гамбургеры, глотают газировку. Гомон, гул.
Газоны горбятся гладиолусами. Газоны города Гража – гигантский гербарий: гиацинты, гвоздики, гортензии. Глубже - грудой гелиотропа – городской «гаден»: груши, гранаты…
Груши гнутся гамаками. Где гамаки – гламурные гетеры.
Гетеры города Гража! Головокружение! Гейзер! Гридеперлевый габардин! Гуммигутовый газ! Герберовый гипюр! Горностаевые, гепардовые горжетки! Глаза! Грудь! Гениталии! Гонорея!

Гренадёры гикнули - грянули газонами. Гуляют гоголи-гвардейцы. Где? Гостиницы, гулкие галереи городских громад, глубокие гималайские гроты, гуща грейпфрутов, глухомань гладиолусов…

Глуби гор гнетут Гелиос.
Голубоглазая Гликерия грустит:
- Где – Гервасий?!
- Голубей гоняет! - гуторят граждане города Гража.
- Голую Глашку гладит, Гоморра! - гнусавит горбатая Горгона Гордеевна.
- Гадкая гарпия! - гневно гонит горбунью Гликерия.
Годами Гервасий генерально гадил Гликерии. Гостил гостем глуповатой Гали, глотал галушки горбоносой Гули, грыз грильяж голенастой Гели, гофрировал грандиозную грудь гремучей глисты Глафиры.
- Гликерия, голубка, гневаться глупо, - гундосил Гервасий. - Гарем?! Галиматья! Гликерия – гибкая газель, гуммиарабик Гервасия! Гурия города Гража, Гликерия грациозней Гали-Гули-Гели. Губы Гликерии – густой гранат.
Глаголист, говорун…

Глуховатый гравий… Гладким глиссером – гостинец Гименея…
- Гервасий!
Гервасий глядит голодными глазами:
- Гликерия! Где говядина, гретые грузди, грибы-гриль? Где графин горячительного?! Грязью грешишь, голубушка! Гнилое гнездовье!
Гикнулся Гименей! Горько! Густопсовый гоблин! Гастелло грёбаный!
Гневно грохает Гликерия глиняным горшком гречки:
- Гуляет говядина! Глодай голяшки Глашки!
Гервасий глотнул гречки. Горелая гречка горчила.
Гервасий грозно горбится, грубо гаркает:
- Гадюка, Гликерия! Говно готовишь! Гастритом гробишь!
Гликерия гордо грохает глазурованным горшком.
Гервасий гремит:
- Галя-Гуля-Геля гораздо грамотнее готовят гречку! Глаша – гуляш-гриль!
Гликерия грохает горшком:
- Грошовки! Гнусные гиены! Гале-Гуле-Геле гильотина! Глашке, гниде – гангрена!
- Глупая гусыня! – глумится Гервасий, - Глаша – греческая гемма! Галя-Гуля-Геля – гармоническая гамма!
Глиняный горшок гулко грохает голову Гервасия.
Граждане города Гража гордятся гончарами.

Гервасию готовили гроб.
Горе Гликерии – глубина Гибралтара! Голубка гнётся головой, голосит гагарой:
- Гервасий!
Грабовый гроб Гервасия глух. Гликерию гужируют городовые .

Гуляет город Граж. Генерал Гнатов грустно гребёт гривастую голову: «Герой гренадёров Гервасий! Гроза гималайских грабителей! Глупейшая гибель! Горцы, гаубицы… Господи! Глиняный горшок!»
Гаврила Гаврилыч горько гладит глянец голенищ. Глядь: галки гоняют грача. Генерал гнусавит: «Гадай-гадай: гром Господень, гнев Ганеши. Глупая голубоглазая Гликерия!»

Тавтограмма на букву "В"

Вечерело. Всплески волжских вод вдали вдохновляли взирающих. Высоко в вышине волчком вился вяхирь... вру: вещий ворон. Всюду высовывались весёлые выдры. Вьюрки вывёртывали выи. Верблюды входили в волны выше ватерлинии. Выпас важенок воспроизводился возле водопоя.
Веер вечных валунов выкладывал входы во владения важных восточных владык. Владык видывали воочию…. Впрочем, владыки владыками - в велеречии, вверенном вашему вниманию – вопрос всуе…. Вокруг восточных владык вечно всякие вымыслы…
Валуны вздымались вертикалями, вроде вил. Вековечные вётлы возносили ветви ввысь. В ветвях выл вольный ветер. Ватага вымотанных велосипедистов вилась вереницей вокруг Валдайской возвышенности. Вспотевшие велосипедисты весьма (временами вкрапливаются вульгаризмы) воняли…. Влажный воздух взлохмачивался вымученным вокалом ветеранов выходных вояжей. Вариации Вивальди выдавливались волчьим воем.
Вблизи высоких вязов, взметавшихся венским вальсом, возмущавшим выкручивающих варикозные вены велосипедистов, в выросших вокруг васильках возлежала великолепная Вероника, возможно, весталка, впрочем, ведьма, вся в воздушных взлётах вуали, в воланах вишнёвого вискозного волокна. Ветер взвивал водопад вьющихся волос. Волоокая Вероника выскабливала всякую волю. Взгляд Вероники! Влекущий, вязкий! Выгиб век! Восточные владыки воздерживались встречать вытапливающие воск Вероникины взоры.
Вальяжно валяясь в васильках, Вероника ваяла венок. Вкраплениями вплетала вербену. Возле Вероники высилась вычурная ваза винограда. Временами Вероника выщипывала виноградины: вкусный!
В ветвях вяза, вожделенно всхлипывая, верхом восседал Василий Власович Вислоухов, вагоноремонтник Варшавского вокзала. Восторги Василия Власовича выливались во всякие велеречивые возгласы: «Вах-вах-вах! - выспренно, во вкусе восточных владык, вздыхал Вислоухов. - Волшебница! Венера, выплеснутая волнами! Валькирия викингов, влекущая в Валгаллу! Вино возбуждающее!»
Вероятно, вчерашние винные возлияния вдохновляли вагоноремонтника.
Вредная Вероника весело взглядывала. Вислоухов вертелся в ветвях, визгом выражая восхищение.
Вдруг вздрогнул! Во владениях, вверенных восприятию Василия Власовича, возник второй влюблённый: вагоновожатый Варшавского вокзала Влас Васильевич Вострохвостов. Внезапный визит возмутил Вислоухова. Вислоухов взъерошился.
Влас Васильевич выглядел версальским вельможей. Василий Власович впился в версальского вельможу взглядом василиска. Внешность высококлассная: важен, вальяжен, взгляд властный, выправка военная. Вьющиеся вихры Влас Васильевич вскидывал вверх.
Вероника, вплетающая в венок влажную виолу, вскинула вежды. «Вы?» - вскрикнула взволнованно.
«Вы…,- вздохнула вновь, - вы вернулись. Вновь вдвоём?! Верный возлюбленный! Вероника – ваша! Вся! Всегда! Вечно! Вот! – возгласила Вероника, воздымая васильковый венок,- венец влюблённых венчает Ваши вьюжные власы!»
«Властительница! Вы великолепны!- воскликнул Влас Васильевич, влипая взором во все витиеватости Вероникиных выпуклостей-впадин, - в виде вас возродилась Венера!»
«В виде вас, Влас Васильевич, ветр воспоминаний, - высокоштильно выдала Вероника, - воплотил выступление вымуштрованных войск!»

Возведённый Вероникой в волонтёры вагоновожатый Вострохвостов возлетел высшим вдохновением витийства. Выспренные вирши версификатора, воспевающие вожделенные Вероникины возвышенности, взбесили вагоноремонтника. Вящее возмущение Вислоухова возросло в виду высокомерной выходки вагоновожатого. Вообразите! Вытворяя всякие выкрутасы, волокита вмял Веронику в васильки! Ветренный визг Вероники вдавил вагоноремонтника вылизанным виском в вяз.
Вольно вам валандаться, влюблённые! Вероломная вакханалия взбесила виды видавшего вагоноремонтника Вислоухова. Вислоухов взалкал возмездия. Война!
Вцепившись в ворот ватника, вагоноремонтник взревел власатым вепрем: «Вон, вандал!»

Вероника воздела вежды, весело воскликнула: «Вуаля, выделыватель валентинок!». Вертопрах Вострохвостов воззрился вослед Вероникиному взгляду. В вершине вяза возился Вислоухов. Ватник - вретище. В воздухе вьются вырванные волосы. Ветхие ветви вздрагивают. Внизу, вертепом - валежник.
«Висельник!» - возопил Вислоухов, внезапно валясь в валежник. Выхватил всунутую в ворох веток винтовку. Всыпал внутрь вывенченные вчера в вагоне винты, вскинул… Вот воздаяние варвару!
Воинственный Влас Васильевич встретил врага во всеоружии. Выстрел! Второй! Воздух взорвался вспышками! Взлетели вороны! Виктория? Вотще!!!

Василий Власович… Влас Васильевич… Воздыхатель, возлюбленный – вдвоём валяются в васильках… Вызов врача – впустую…
Вероника! Вы вдова, Вероника! Всё Ваши весёленькие взгляды виноваты, вертихвостка! Вытирайте влагу волооких век! Вечно вспоминайте!
Впрочем, вакуум временный. Выходила вакансия.

*
Вопиющая весть вихрем ворвалась в ворота. Весь Варшавский вокзал восскорбел! Вагоноработники, вяще вагоноработницы - ворохами выдирали волосы. Вагоноремонтники водрузили великолепный венок Василию Власовичу Вислоухову. Внимательно взглянув, вагоновожатые возложили вычурный венок Власу Васильевичу Вострохвостову.
Вот выступление ведущего вокзалоначальника. Вокруг – вагонорабочие. Валенки, ватники. В виду внезапных ветров – варежки….
«Внимание! Вслушайся, Варшавский вокзал! Вестимо, Вельзевул, внедрившийся вековечный враг, - возгласил вождь вокзалотруженников, - воспользовался вялостью веры, ветхостью воспитания, вероятно, вспененным возбуждением вьюношей, всучив винтовку, внушив вражду, воспламенив воображение. Вот вам вывод: вредно взбеленяться… Вникните! Видите воочию важность воздержания, вагонорабочие!»
Впоследствии в вестибюле Варшавского вокзала, возле входа, выделанного вольфрамовой вальцовкой, в виде выдержек выбьют вещие вехи высказываний вождя. Возможно, вовремя вспомнят внуки воззвания всеуважаемого вокзаловладыки… Верится!

Впрочем...
Вагоновожатые втайне винили вагоноремонтника Вислоухова:
- Выгнали – вали! Вешайся вдали!
Вагоноремонтники веско возражали:
- Вздыхать в ветвях вяза - высокоштильная вежливость! Выстоять во власти взоров Вероники – вывернуть все внутренности!
- Вздор! – возопили вагоновожатые, - Выражения выбираете! Вы, вагоноремонтники, всегда везде выпендривались!
- Врёте, вражины! Всем всегда врали!
- Врём?! – возмутились вагоновожатые, - вы все воры вагонные! Всегда воровали вагонные вещи, вывинчивали в вагонах винты! Видели-видели!!!
- ВорОны всклокоченные!
- Вараны выпотрошенные!

Возмущение возрастало, воспламеняясь вскинутыми винтовками. Вдобавок выволокли великобританские винчестеры. Выкрики, вопли, временами – въедливые вяканья… в последствие – выстрелы…
Возмущение вылилось во всеобщие волнения. Волнения - в вооружённое восстание. Восстание вызвало вмешательство властей. Властями вынесен вердикт. Вследствие вердикта восемнадцать вагонорабочих встретили весну в весях Верхоянска.

Вспоминалась воля, вспоминалась! В Верхоянске виновные вёдрами вычищали ватерклозеты. Впрочем, восточные владыки великодушно высылали вспоможение. В складчину.

*
Возвращаясь к Веронике...
Вероника всё в васильках. Вертит венок, вкушает вишни, всасывается в виноград, высушивает взглядами всех вокруг. В ветвях вяза, в вышине, воцарился Варфоломей Варфоломеевич Вездесущев. Вновь в воздух возносятся волнующие вирши.

Внемлите, внуки!

Карандаш, бумага.
Ладим гипсы-торсы.
Карандаш-бедняга
От работы стёрся.

Грифель постепенно
Точим-точим-точим.
В пять минут тупеет
Очень-очень-очень

Каучук как ластик
Назывался клячкой.
Слыл высоким классом –
Никогда не пачкал.

Если неуклюжий
Штрих, и тень затёрта –
С клячкою не тужим,
Дела не испортит.

Вычистит – всё станет
Лёгким и прозрачным,
Заново старанья
Надобно напрячь нам.

Мы с карандашами
Дружим-дружим-дружим,
Аж не надышались
Лучшим из оружий.

А они ответно
По руке лежат.
И глядишь, заметен
Дружбы результат.

И глядишь, возникнет
На бумаге что-то.
Полутени-блики,
Вечная работа.

Компактный диск. И поистёрт.
Не считывает и не пишет.
Зато какой лучей костёр!
Какими радугами пышет!

Его на ветер за шнурок
Подвешу – он кружит, несётся
И кувыркается, в прискок
Сигают зайчики от солнца.

Он в стены, в пол и потолок
Бьёт многоцветными лучами.
Тут заячий переполох,
Но каждый зайчик различаем,

Пусть россыпи их, тыщи тыщ,
Пестрят, и мельтешат, и скачут,
И с каждым мысленно летишь –
У зайцев лучшее из качеств.

Мелькают уши, как лучи,
А может быть, лучи, как уши,
Знай, прыгай, знай, скачи-кричи,
Рутину бытия порушив.

Пускай, непостижимо мной,
Но это что-нибудь да значит.
Мир лишь качает головой,
Мудрей, и ярче, и богаче.

Честное названье «чушь»,
Стройность лирики нарушь!
Не чушить? Да почему ж,
Если вирш ползёт, как плющ?

Птицы в диких дебрях – дичь.
Кто мычит? Наверно, мычь.
Кто рычит? Возможно, рычь.
Воет – вычь. А может, ВИЧ.

Южно-голый, узкий – уж.
Мягкий и пушистый – пушь.
А жужжит, конечно, жужь
(Жук жужжащий – жужий муж).

Если шире посмотреть –
К мёду ведь ведёт медведь,
А кого съедает – едь:
Знай, не попадайся впредь.

В лес входящий – лес не порть.
Мёд ядящий - вешай борть.
Вирш ворчащий – морщь да корчь:
Отворчишь – вворотишь в вордь.

Как же липнет эта блажь!
Я вхожу-впадаю в раж.
Закругляющий вираж –
Отнимите карандаш!

Я увольняюсь из этого лета!
Дайте мне книжку мою трудовую.
К ней приложите на память ромашек букетик
И прикрепите, как ленту, струю дождевую.
В осень иду я на службу, та строже:
Спуску не даст, но я выдержу все испытанья.
Я поняла, что трудней нам дается – дороже.
Бабочек легких раскрыта вчерашняя тайна.
Листья в букет собирать буду целые сутки,
Греться в носках, зонт сушить, ставить кофе.
Лето-начальник посмотрит в глаза две минутки
И птичьей стаей поставит красивую подпись.

Татьяна Кадникова

Пародии:

Птичье

И птичья стая поставит красивую подпись.
И, вероятно, признает: я всё-таки птица.
И полноправно, и радостно ринусь я после
Петь, щебетать, и летать, и порхать и кружиться!

Птица я, птица! Гляжу на своё оперенье:
Переливается пурпуром или смарагдом!
Птица! Не феникс, не гарпия и не сирена,
А настоящая, без человеческих тягот.

Только и дел: кувыркайся в струящихся лентах
Вольных ветров. Чем отец твой небесный питает,
Клюй беззаботно, и вслед уходящему лету
Крылья простри и лети, простота ты святая!

Осень

От уходящего лета чего-то всё жду я.
Ветром весенним взлетаю, на облако дуя!
Не удержавшись, из облака ринутся струи –
Я прикрепляю, как ленту, струю дождевую.

Струи, как сабли, скрестятся в неистовом танце,
Звякнут, блеснут и порубят плоды и соцветья.
Яблочных щёк не дождавшись янтарного глянца,
Я с октябрём примирюсь и забуду о лете.

В ворохе палой листвы утону полусонно,
Буду глядеть, как текут полнозвучные струи,
Буду внимать, как в шуршанье, листвой занесённый,
Мир замирает, осеннюю роскошь даруя.

Порхаем

Бабочек легких раскрыта вчерашняя тайна!
Бабочки лёгкие думали, нас обдурили,
Тонкость крылатую наш интеллект не потянет:
Где нам порхать со своим неотёсанным рылом?

Но – мы порхаем. Мы листья в букет собираем.
Целые сутки. И даже ромашки на память.
Осень, конечно. Не лето. Завянуть пора им.
Но мы порхаем. Мы выше осеннего спама.

Выше и выше. Аж бабочки рты пораскрыли.
Крылья топорщат. Фасетки не лопнули глаз бы.
«Надо же! – шепчутся, – вроде бы с виду гориллы –
Но до чего примитивы-приматы горазды!»

Где нам до бабочек в декоративных узорах?
Мы однотонны и несколько тяжеловесны.
Но мы порхаем, вчерашнюю тайну усвоив
Бабочек лёгких, созданий и летних, и вешних.

Социальное

Дайте мне книжку мою трудовую.
Сколько служила системе рабой!
Злыми-презлыми слезами реву я –
Только теперь ты хоть вой, хоть не вой.

Греться в носках, зонт сушить, ставить кофе –
Всё это в прошлом, суши, не суши.
Все мы давно уже высохли скопом
Даже не ради спасенья души.

Ради чего расшибались и дохли,
Быты-граниты собою круша?
Чтобы потомки сказали: «Вы рохли.
Не заработали вы не шиша».

http://litset.ru/publ/14-1-0-279
«Начало недели –
еще не конец…»
Ирина_МелNik

Начало недели – еще не конец.
Когда б не начало недели –
Удерживались бы легко на коне,
Не рвали волос, не седели.

Тяжёл понедельник. Что делать? Тяжёл.
Расслабившись за выходные,
Теперь наступи каблуком на мозоль,
В хомут непокорную выю!

Идёшь в хомуте под свистящим кнутом,
Хоть где-то свалиться мечтая,
Но в черепе бродит, усталом-тупом,
Другая мечта голубая!

Начало недели – еще не конец,
Но вспыхнет во мгле поднебесной
И сбросит усталость, как будто бы нет,
Лазурной субботы предвестник.

А вслед воскресенье! И два выходных!
И пятницы вечер блаженный!
Есть, ради чего мастерить этот стих
Со сдержанностью выражений.

Вечернее происшествие

Мне лошадь встретилась в кустах.
И вздрогнул я. А было поздно.
В любой воде таился страх,
В любом сарае сенокосном...
Зачем она в такой глуши
Явилась мне в такую пору?
Мы были две живых души,
Но неспособных к разговору.
Мы были разных два лица,
Хотя имели по два глаза.
Мы жутко так, не до конца,
Переглянулись по два раза.
И я спешил — признаюсь вам —
С одною мыслью к домочадцам:
Что лучше разным существам
В местах тревожных —
не встречаться!

Николай Рубцов


Пародии:

Нечто ужасное

Мне лошадь встретилась в кустах,
Я вздрогнул: кабы просто лошадь!
Стоял обглоданный костяк.
Скелет, чтоб выразиться проще.

И я попятился: скелет
Уставил на меня глазницы.
И травку, свой привычный хлеб,
Жевал без страха подавиться.

Я видел, как трава ползла
В его бесплотную утробу,
Просачиваясь и скользя
Между зубов и между рёбер.

И падала куда-то вниз,
Так что питания – ни грамма.
Такой вот мне в кустах сюрприз,
Такая жизненная драма.

А лошадь, видимо, была
Когда-то мышцами одета.
Какие довели дела
До состояния скелета?

Наверно, кара за грехи.
А может, волки втихомолку
Обгрызли, на помин легки –
Не поминайте к ночи волка.

И я поёжился: змея
Испуга проползла по коже.
И побежал домой: своя
Мне шкура сделалась дороже.

Под вечер

Под вечер Николай устал –
Наслали порчу.
Рогатый встретился в кустах
И рожу скорчил.

«Да убери, – Рубцов сказал, –
Рога, рогатик!
Ишь, лезет всякая коза
Бодать- брыкаться!

То рожу скорчит, то ожжёт
Семиэтажным,
То выдумает что ещё,
А что – неважно.

Ну, не родные мы с тобой –
Своей дорогой
Иди и, сморщив нос рябой,
Меня не трогай!

И я тебя не трону – ну? –
Договорились?»
«Пошёл ты…» - даже не взглянув,
Тот сморщил рыло.

Рубцов и лошадь

Мне лошадь встретилась в кустах
И говорит: «Приятель,
Садись!» - движением хвоста,
Но я пока не спятил.

Найду, когда приспичит сесть,
Себе под зад скамейку,
Но не коварнейшую сеть
С ячейкой супермелкой.

Зачем она в такой глуши
Услужливость явила?
Поддашься – и ищи-свищи,
Отправишься на мыло.

Нет, я не верю лошадям,
Что смотрят в оба глаза.
Смотрю я в оба глаза сам –
Натуру вижу сразу.

Мы слишком разных два лица,
Две морды и две хари.
И диалога не сплетя,
Дай, разойдёмся, парень!

Солнце всходит на востоке
И идёт, идёт по кругу,
И румяно, и умыто,
Улыбается с небес,
Забирается высОко –
Как оно с высот не рухнет,
Поднимаясь до зенита? –
Ишь, куда сумело влезть!

Да, карабкается солнце
Обезьянкой жёлто-красной,
И плывёт медузой солнце,
В море-небе голубом.
И порхает яркой сойкой,
И мелькает быстрой лаской,
Или зависает сонно
Замотавшимся клубком.

Целый день оно играет,
Светит щедрыми лучами,
Утешает травы- листья,
Унимает холод зим.
А спохватится – пора уж,
Путешествие кончаем,
Потому что вечер близко,
Мрак ночной не отразим.

И к закату покатилось,
Потемнело от печали,
В плат зари укрыло щёки:
Чтоб с досады не краснеть,
И бесстрашно, и ретиво
Спрыгнуло за лес зубчатый,
За дремучий, за высокий –
Словно не было и нет.

Нам без солнышка обидно.
Но в иной стране полночной,
Осторожно пробираясь
В мире, где царит ничто –
Как оно боится здыдней
Чёрных скопищ, как непрочен
Шар ладьи, но шар направлен
С запада – и на восток.

В ночь глухую, кто не знает,
Оживает сила злая,
Хоронись, поджав хвосты!
Или, может быть, ты смелый,
Поддаваться не намерен
Суевериям пустым?

Но окутала густая
Мгла, и чёрным заливает
Беззащитный мир земной,
И во тьме крадётся что-то,
Странных тварей слышен шёпот
За трепещущей спиной.

Гулкой поступью, как будто
В камни тяжкие обутый,
Кто-то тащится в лесу,
И подходит ближе, ближе,
Тщетно тру глаза - не вижу,
Нет, не вижу, зря гляжу!

Боже правый, Боже мудрый,
Дай живому встретить утро,
Да минует злая ночь!
Дай вернуться к солнцу, к людям,
Дай вздохнуть мне полной грудью,
Силы мрака превозмочь.

Да! По улице широкой
Я иду, весёлый рокот
Слов участливых людей
С облегчением встречаю,
Мир, пронизанный лучами,
Кажется ещё добрей.

Только из-за поворота
Тускло замаячил кто-то
Ясным и спокойным днём,
Весь полупрозрачно-белый,
И внутри похолодело:
Знаю! Чувствую, кто он!

Улица - улитка
Или даже спрут,
Липы-липы-липы
Вдоль неё растут.

Окна-окна-окна,
По бокам дома.
Мостовая мокнет,
Дождик и туман.

Влажный плащик хлипкий.
С дрожью зуб на зуб.
Возле ног улитки
От дождя ползут.

Прыгают лягушки
Под корнями лип,
Мой ботинок в гущу
Грязи с хлюпом влип.

Как сюда попала?
Вероятно, сон.
Старые кварталы
Из иных времён,

На забор дощатый
Смотрит лебеда.
Может, здесь когда-то
Я жила-была?

У меня перед балконом
Лиственница – королевой,
И макушку ветер клонит
То направо, то налево.

У меня перед балконом
Лиственница – плавной павой,
Плещет веткою зелёной
То налево, то направо.

Уносясь порывом ветра,
Что напорист и сердит,
Лишь призывно тянет ветви,
Лишь беспомощно глядит.

И, к перилам приближаясь,
Грациозна и нежна,
Шепчет шелестом – и знаю:
Что-то мне сказать должна.

Часто мнится – вот, сказала!
Но невнятно, но едва:
Прочь уносит ветер шалый
Изумрудные слова.

Я придумала когда-то, сочинила этот город.
На земле его не сыщешь и на карте не найдёшь.
Он зубцами белых зданий словно выплеснут из моря,
Утопает россыпь крыш их средь кудрей цветущих рощ.

Я его всегда так живо, так подробно представляла!
Я жила там жизнь вторую, только мысленно скользя…
Я всегда туда спешила. Втайне верила: а мало ль?
Может, где-то существует – жаль, пока найти нельзя!

И всегда его искала… Где-то ждёт он, этот город
Под лазурным, осиянным солнцем куполом небес…
Там вокруг крутые скалы, оплетённые тугою
Сетью вьющейся лианы – так на них бы и залез!

И теперь, когда с годами край земли подходит ближе –
Тлеет тайная надежда – я ещё смогу сказать:
- Велендами, Велендами! Наконец тебя я вижу!
Предо мною ты, как прежде – пред тобой стою в слезах…

https://stihi.ru/2022/02/10/6075

"Куда ни плюнь — сплошные полулица"

/Виктория Беркович/

Всё дело в ракурсе. Они рябят,
Куда ни плюнь — сплошные полулица.
А боком встать и ниже наклониться —
И вовсе заплутаешься в дробях.

На четверть, на восьмую – а порой,
Мелькает профиль, как воспоминанье.
Едва заметной линией потянет
И повернётся наглухо спиной.

Затылком, то есть. А лицо в анфас
Так редко в буднях. Разве что на фото
Для документов, где фривольный фортель
Не выдашь для чарующих прикрас.

И даже в разговоре тет-а-тет
Лукавы обольстительные глазки,
Вполоборота, томно и с опаской,
Ресницы дрогнут – только правды нет!

Конечно, вероятности шалят,
На землю всё же гром небесный грянет,
И кто-то, побледнев, посмотрит прямо
Не сможет оторвать открытый взгляд.

https://stihi.ru/2022/02/10/6075

"и похер, что сурок, увидев тень
.............................................
Нас Время жрёт, пока мы время гробим,
всё там же просыпаясь поутру".

/Виктория Беркович/

Мне похер, что сурок увидел тень.
Я видела сама её частенько,
И ничего, и не сползла по стенке:
Поблизости не оказалось стен.

Мне похер, что проснувшись поутру,
Я изумляюсь: надо же? Живая!
И даже с удовольствием зеваю,
И, может быть, сегодня не помру.

Мне похер, что нас Время с хрустом жрёт.
Наверно, вкусно. И ему полезно.
Ну, посудите головою трезвой:
Что жрать ему, имеющему рот?

Мне похер: кормим испокон веков
Мы Кроноса – жуёт детишек малых,
Ещё до нас своих родных едал он,
Сгрызёт и чуждый человечий скоп.

Мне похер, что за этим словом боль.
Мне похер, что эпоха за эпохой.
Мне похер, что всегда кому-то плохо,
Что это «похер» вытерпеть изволь!

https://stihi.ru/2022/02/10/6075

"Нас Время жрёт, пока мы время гробим,
всё там же просыпаясь поутру".

/Виктория Беркович/

В Монголии сырыми жрут сурков.
А Время нас, пока мы время гробим.
Мы щи и каша в некотором роде,
Поскольку наш обычай не таков.

Десерт кровавый не приемлем мы,
Меню невинно, в основном картошка.
Мясное – не сурки! И понемножку.
Сурки – они разносчики чумы!

И Время их не ест. Суркам плевать
На то, что век их нашего короче,
Поскольку Время на обед не хочет
Их соусом горчичным поливать.

Они резвятся , скачут по степям,
Наивны, плодовиты и беспечны,
Что им недосягаемая вечность?
(Далась она, замечу к слову, нам?)

Чума ужасна. Задушить микроб –
Задача современной медицины,
И на обед – говядина-свинина,
Запрет на недожаренных сурков.

Мы вкусные, безвредные, в меню
У Времени мы блюдо основное.
Оно не оставляет нас в покое:
Сто раз о нём заговорим на дню.

Неймётся нам: ну, как же, жизнь вперёд
Идёт, мы ничего не успеваем,
Цветёт черёмуха, растёт трава – а
Чёрт бы с ней, пускай хоть не растёт!

А Время, просыпаясь поутру,
Почистит ослепительные зубы
И к завтраку выходит: очень любит
Людскую суетливую икру.

https://stihi.ru/2022/02/10/6075

И снова — День сурка. Без новостей.
Да что там! Он уже два года длится.
Куда ни плюнь — сплошные полулица,
и похер, что сурок, увидев тень,

забил на всех и вся в который раз
и повернулся пятой точкой к людям.
Мы завтра точно в той же точке будем.
Зима продолжит скукотищу прясть.
..................................................
/Виктория Беркович/

И снова — День сурка! Вот это новость!
Не влезь я в конкурс – жизнь бы прожила,
Не зная про сурковские дела,
Не заподозрив зверя. Прокололась.

А он, сурок, свою увидев тень,
Забил на всех и вся – и знай хлопочет,
Стараясь повернуться пятой точкой.
Зачем? С весной повременить. Затем!

Сурок пуглив, невинно безрассуден,
Весной подразнит, точкой просверкав,
Мы будем пялиться на зад сурка.
Чего ещё нам остаётся, людям?

Сидим-глядим. И так за годом год.
Уставившись в подставленную попу,
Мы ждём, как Одиссея Пенелопа,
Когда зверюшка попой шевельнёт.

От аллитераций Алла
В аллигаторы попала.

Грустно грёб Григорий гравий.
Гриша грузовик ограбил.

Грызть грейпфруты Агриппине
И гранаты при графине.

Груша с Гришею по гроб.
Без гроша. Безгрешно чтоб…

Прыг угрём игривый Игорь:
Ах, гори, супруги иго!

Ната? Нет, не та. Наталья
Из Италии. Не та ли?

В степь степенно по стопам
Ступит Стёпа. Стоп, Степан!

Не назойливая Зоя:
Сеет сою в мезозое.

Не в овине – вон Иван,
В благовоньях винных ванн.

Котик, на катык искатель,
Кто? Екатерина. Катя.

Ни калитки, ни кола
Не колотит Николай.

Танька танк, стеная, тянет.
Не татами танк Татьяне.

Был Владимир. Плавал в лодьях.
Вёл их Вова. И Володя.

Нешто на ненастье Настя,
Нос тычА, стоит у нас тут?

Не несёт Анастасия
Ананасы на настилы.

Мех медвежий махом мыл
Миша, или Михаил.

Машет муж. Смешно. Втемяшил –
Мышь в мешке мешает Маше.

Уморила мир Мария:
В море, не моргнув – и в Рио.

От мороза хмур Мирон:
Морде мерзостный урон.

Заморгала Маргарита:
Мрачный морг, да погори ты!

Сплавил повилику Павел:
Повалил и вал поправил.

На софу для философий
Сев, средь сов сегодня Софья.

Лексиконом Алексей
По лесам ласкал лосей.

Дашь ли Даше душу — Дарья
Сдуру в дыры дар — и даром.

Кир корил: «Ты б не курил!
С куревом кирдык, Кирилл!»

Улеглись у влаги Волги
Полиглот Олег и Ольга.

Сеня в сене. Сим Семён
Осенён и посинён.

Баловную Изабеллу
Соблазнили балом белым.

Пухом пихты пах Пахом.
Впопыхах пахал верхом.

Кляром полируй, Лариса,
Прелый ларь из кипариса.

Ваксу вязкую возили.
Веселей веслом, Василий!

Я, не смея, к майке в мае
Мою Майю прижимаю.

Прост и хорохорист Прохор.
Хорошо! А впрочем, плохо.

Из сандала с палисандром
Сани Сани-Александра.

Вера с Варей на арене
Вербу варят… Вру! Варенье!

В вальсе вольно возлети — но
Свалишь в тину, Валентина.

В спорт упёртый патер Пётр
Без порток и горд, и бодр.

А галантная Галина –
Галатея, не из глины.

Сорго срежь серпом, Сергей.
Серебро серьги серей.

Клёны клонит Леонид,
На поленья клён пленит.

Иру мир и пир изринул.
Не перина мир Ирине.

Всяк из яков одинаков,
Паки я не як, а Яков.

"Только мне не плачется - на душе светло.

Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог"

/Сергей Есенин/

Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Скажешь громко-весело: «Жизнь иль кошелёк?»

Встречный вскинет жалобно вежды и всплакнёт.
Только мне не плачется: пополам доход.

Только мне не плачется - на душе светло.
Мне с таким красавчиком страсть как повезло.

Ишь, литые плечишки да кистень в руке.
Встречный человечишка, чай не налегке.

Чай, в котомке грешного есть, за что ножи
Вытащить, порежу, де: каждый хочет жить.

"Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.

Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты"

/Сергей Есенин/

Сядем в копны свежие под соседний стог,
Чтобы кралю стопочкой угостить я мог.

У меня, у молодца помыслы просты:
Унесу я пьяную до утра в кусты.

Не очнётся лапушка – делай с ней, что хошь,
А очнётся-схватится, скажет, непригож,

Протрезвеет ежели, закудахчет «ах!»,
Я к словечку нежному приложу кулак.

"Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты"
/Сергей Есенин/

Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты.
Но гляжу с опаскою – вроде, как не ты.

Вроде, красна девица под венец пошла,
А за эту стерву я не дал бы гроша.

Как себя ни спрашивал – нет же, не таков
Облик: смотрит страшная рожа из шелков.

Где невеста милая, где любовь моя?!
Обликом горилла ты, а внутри – змея.

"Есть тоска веселая в алостях зари"
/Сергей Есенин/

Есть тоска веселая в алостях зари.
Красочного золота подмешай – и зри.
Будет апельсиновым или цвета глин.
А прибавишь синего – вот тебе павлин.
Развернулся веером изумрудный хвост,
А с него повеяло холодом от звёзд.
И метеоритами перья полетят.
Ври или не ври ты мне – будет звездопад.
Чуд пречудных тварями с неба рухнет град ,
Птицы киноварные – петь им да играть.
Пойте, пташки пёстрые, чистый малахит,
Даром в вас с извёсткою купорос налит.
И смолой расписаны звери под янтарь.
Выгнутыми лисами свод клубиться стал.
Белыми медведями бродят облака,
Мир стоит разверженный и хмельной слегка.
Навалился радужным куполом закат,
А зверью без разницы – дай им поскакать
Средь весёлых алостей - а земля, гори!
Чтобы расцветалось ей в алостях зари.

Меняется мода и платьев фасон,
Но вечно немеркнущи звёзды,
И скоро два века звучит Мендельсон
Щемяще, раскатисто, грозно,

И птахи щебечут
В весеннем накале
О добром и вечном
Сквозь звуки рояля.

***

Мандолина Мендельсона,
И мелодий смальта,
И миндаль, манящий сонно
Где-нибудь на Мальтах,

И ментолово-медовый
Аромат - сначала
Всё слилось в одно "ми-до-ля",
Вспыхнув, зазвучало.

«Я ль на свете всех белее?»
Нет, не ты – не ты, царица,
Тщетно локти не кусай.
Оттого душа болеет,
Оттого в ночи не спится,
И, того гляди, краса.

Как осенний лист, завянет,
Сердце ноет рваной раной,
От тоски сойдёшь с ума,
А в висках стучит упрямо:
«Дочка царская румяней!
Изведу её сама!»

Как сказала – так и вышло.
След потерян юной вишни.
Добрым молодцам хвала:
Рвутся в путь, царевну лишь бы
Отыскать – но розой пышной
Вдруг царица расцвела.

И воркует неустанно
Жадно-красными устами:
«Я ль на свете всех белей?»
Ты! Ты снова заблистала
Белизной и гибким станом,
И с лица хоть воду пей.

Много ль надо для блаженства?
И говаривала челядь,
Госпожа на много дней,
Упиваясь блажью женской,
Даже нравом помягчела,
Даже сделалась добрей.

Жить бы, радоваться – нет же!
Как-то утром белый голубь –
Стук в оконный переплёт!
Обмерла царица – режет
Душу ей, пронзает болью,
Что-то за душу дерёт!

«Эй, стрелец, побей-ка птаху.
Чтоб она не свиристела
И не билась мне в окно!»
И, казалось, птахе плаха:
Молодец пускает стрелы –
Ни одной не промахнёт.

Опустел колчан, а голубь
Хоть бы что – как прежде, кружит
Над окошком и снуёт.
«Что ж ты, увалень и олух,
Будто вовсе безоружен –
Птицу сбить не можешь влёт!»

И другим стрельцам велела:
«Сбейте голубя, иначе
Я не выдержу – умру!»
И дивились люди: «Белый
Голубь дался ей – аж плачет,
Видно, дело не к добру».

Снова стрелы зря потратив,
Буйны головы в печали
Опустили молодцы:
«Не кори, царица: в рати
Мы сноровкой отличались,
Знаем, как стрела летит.

А в народе ходят слухи:
Птицы водятся – не зарься,
Не земному существу
Сбить стрелой таких из лука –
Ибо в тридевятом царстве
Птицы светлые живут».

Тут царица и померкла.
Тихо тёмным покрывалом
Белый лик заволокла.
Заперлась в покое верхнем,
И на голубя взирала
Из открытого окна.

И позвал её пернатый,
Может, в Яд, а может, в Ирий.
И без слов, не шевелясь,
Так она и умерла тут,
И ни разу, говорили,
Не сводила с птицы глаз.

О Всесвятый Николае,
Угодниче изрядный,
В Рай Божий, царство горнее
Нам приоткрой ограду.

Ты теплый наш заступниче,
Помощниче в скорбях!
Ах, чувства в нас затуплены,
Бредём, душой скрипя.

Ты помози унылому,
Душе подставь костыль –
Пусть на него склонилась бы,
Когда ей свет постыл.

В сем настоящем житии
Ты Господа моли,
Елика согрешити я,
Пред Богом обели.

Не дожив до настоящего –
Всё прошло.
Да, когда-то были ящеры –
Ну, и что?
И топтали землю мамонты –
Где они?
Да попадали все замертво
В наши дни.

Хоронить-то, впрочем, мамонтов
Не спеши.
Может, мамонтята с мамами
Где в глуши.
Научилась особь редкая
Выживать,
И в тайге потомство ветками
Кормит мать.

А быть может, даже ящеры
В дебрях есть.
Временами что-то тащится
По Лох-Несс.
А африканских джунглях хлюпает
Средь болот.
Глядь – их спутник с неба купола
Засечёт.

А без мамонтов, без ящеров
Жизнь – тоска.
Может, зажились по чащам-то
Где слегка?
Может, где зубами щёлкают –
Ёлки жрут.
Ничего, что те с иголками –
Перетрут.

Страдает средь чужих долин красавица Рапунцель,
И принц блуждает по лесам без замков и карет.
Но всё же сжалилась судьба – соединила путь им,
А косы – выросли, небось, на несколько-то лет.

Не стоит логики искать среди сказаний устных,
Уж так распорядилась жизнь, что логики в них нет.
Мы все задоринки-сучки давайте-ка опустим –
Очарованья старины да воссияет свет!

А мне подумалось, что тот горшок, варивший кашу,
Что притчей во языцех стал – так часто говорим,
Мог подобрать несчастный принц, когда скитался в чащах.

Не так уж голодно в краях, где в трёх шагах Гольфстрим,
Но сказки собраны давно, спасибо братьям Гримм
И всем, кто тяжкие труды первопроходцев тащит.

Соблазнюсь – и срифмую с бетоном батон,
Хоть не будет вниманием он обделён,
Да и кто же пройдёт мимо этаких рифм –
Поэтично бетон и батон совместив?!

Режем алчно батон, мажем маслом батон,
Масло склеит батон крепко, словно бетон
Кирпичи – бутерброд словно дом возведён,
А на нём ветчина, за фестоном фестон,

За гирляндой гирлянда – растопленный сыр,
И сквозит где-то в сыре янтарный пузырь,
И какая-то травка, петрушка-укроп,
Пробивается сладко – понравиться чтоб.

А кирпич – ветчина кирпичу нипочём,
Он рождён кирпичом и умрёт кирпичом.
Он не маслом, не сыром не будет скреплён –
Уважает он только надёжный бетон.