Ты можешь толкнуть, нахамить и при всех унизить,
По капле высасывать душу, смеясь в лицо -
Оглохнув, я буду метать неизменный бисер
И горлицей вить и послушно латать гнездо,
Из хвороста памяти, брошенных обещаний,
Из лжи, ведь себе так легко удаётся лгать:
Кипишь - я безропотно ставлю на кухне чайник,
Притихнешь - заботливо брошусь стелить кровать.
Я буду терпеть, обессиленно пряча слёзы,
Годами не смея покинуть заветный сук,
Пока не услышу, как рядом о тёплых веснах
Затянет мелодию кто-то в моем лесу,
Замечу, как звонко ручьи без конца лопочут,
Сливаются в реку, бок о бок, ладонь в ладонь,
Что ночи - безмерно тоскливы, а сны - короче,
И вспомню, что я не из робких пичуг-тихонь.
Однажды уверовав в лёгкость подмены стаи,
Привыкнув к покорности, шагом пустив коней,
Ты вздрогнешь от шока, когда в темноту вгрызаясь,
Сорвется с цепи справедливый и дикий гнев,
И станет светло от начищенных мной до блеска
Когтей и клыков, накопила обид с лихвой,
И ухнет вселенная, рухнув стеной отвесной
И будет один, но безумно кровавый бой.

Представляешь, совсем разучилась болтать по-ирландски.
Здесь на дне — месмеризм, полувзгляды, намеки и жесты.
Ты такой же как был — неизменен в своём постоянстве.
Полагаю, женат? Может есть молодая невеста?
Ну, поведай, как жил... Сколько минуло? Три долгих года.
С кем гулял вдоль косы, провожал за утесы закаты,
Вспоминал ли русалку, задумчиво глядя на воду,
Не искал ли тревожно глаза ее цвета агата?
Размышлял ли о юной беглянке, малышке-мерроу,
Направляя куррах сквозь буруны Ирландского моря?
Не бахвалился ль мной за стаканчиком крепкого рома?
Рыболовы горазды похвастать и жарко поспорить.

Помнишь камень замшелый, расселину, шкуру тюленью?
Тяжело было рыбе на суше, в удушливом доме...
Не видать нам отсюда, у весел, в серебряной пене —
Наши дети резвятся, попозже хочу познакомить.
Извини, что скрывала, поверь — не со зла. Без корысти
Унести от отца втихомолку под сердцем решила.

Просыпайся. Ты чувствуешь? Ветер свиреп и порывист.
Начинается шторм, значит скоро
Увидимся, милый.



На конкурс ловцов сказочных существ.

Небо сморщилось скукоженной фольгой. Клочья пены у базальтовых колонн.
Кит-фантом, когда-то нежно-голубой, с жутким храпом пробирается в мой сон.
Стаи демонов кружат, роняя пух. Из подушки пробивается перо.
Китобойным гарпуном крошит трубу шквальный ветер, чертыхаясь как матрос.
Даже Мурзик, флегматичный с виду кот, возбудился от сметаны, на газах
Спер селедку со стола, залез в комод, в традесканцию, подлец, сумел нассать.
Ночь кошмаров! И на кой мы перед сном завели дальневосточный "Моби Дик"?
Как?! Из раковины? Ванной? Сквозь окно? Жуткий монстр, Бакэ-кудзира к нам проник.

Солнце встало. Так поспать и не сбылось. А на кафеле, на кухне — новый шок:
В куче праха (точно праха?) — рыбья кость и расколотый фарфоровый горшок.
Чертов Мурзик, лоботряс и маргинал, приведением прошлявшись под дождем,
Фантастическое чудище поймал. Не к добру, но что поделать?
Тупо ждем...*



На конкурс "Ловцы сказочных существ" http://litset.ru/publ/15-1-0-61042

В чащу ведёт тропа - кружится меж берёз,
Нет бы туда не лезть, а с толпой - по тракту,
Только толкает в лес старый шельмец Авось,
Хитро прищурив веко над катарактой.
Знает ведь чем завлечь, скалится из дупла,
То земляники бросит, то гроздь рябины
Рот без конца кривит, тот ещё интриган,
Что, мол, по тракту? Муторно, долго, длинно.

Росами дышит лес, травы крадут шаги,
Кроны ветвями держат зелёный полог,
Чудится чей-то взгляд в синих кистях ирги,
Шею щекочут иглы пушистых ёлок.

Вьется змеей тропа - прячется меж стволов,
Рядом Авось уверенно шкандыбает,
Смело иди вперед, если рискнуть готов,
В дёрн с каждым шагом клевером прорастая.

Я чувствую где-то внутри, что пришёл мой час.
Смотри, как сверкает перо, как бросает в жар.
Ты знаешь, ведь я пережил это сотни раз,
Не стоит и в этот пытаться богам мешать.
Как будто бы дымом пахнуло? О, этот дым...
И тучи сгустились. Какой грандиозный вид!
Мне небо готовит последний стакан воды,
Но я, как всегда, не успею его испить.
Всего только искра, протяжный прощальный крик,
Истошный, безумный — певец из меня бог весть,
От крика мгновенно охватит огнем кадык —
Адамово яблоко**, целый кусок, вот здесь...
Да! Пепел в сосуд собери, унеси с собой.
Ты в курсе про солнечный храм и святой алтарь.
Прах — к праху, наивно тягаться с самой судьбой.
На этом, пожалуй, и все. А теперь — прощааа...

Ммммм...Запах корицы, и кофе почти готов.
Как вновь родилась. Бесконечно юна, свежа.
И пусть я — бездонная чаша земных грехов!
Плевать, что мне в муках детей суждено рожать!
Я — женщина. Пепел остыл и почти просох.
Вся жизнь — впереди. Лет пятьсот. Миллион чудес!
А память? Ну что ж, под замок ее и в песок.
Закончился круг. Вечный Феникс опять воскрес.

*


На конкурс "Ловцы сказочных существ"

Ты вел меня все дальше от земли
По призрачным морям и параллелям.
Дал руку и скомандовал: «Пошли!»
И я пошла за вралем-Паганелем.
Ты руку дал, а сердце приберёг,
А было ли оно? Никто не знает.
Весь в розовом, с короной, как орёл,
И следом я, практически, слепая.
Слепая от сияния когтей,
Так сладостно терзающих рассудок,
Тебе лишь нужно было захотеть
И я шептала: «Да! Cогласна! Буду!».
Исколесив весь поднебесный мир,
И истоптав сто тысяч пар сандалий,
Ты на такие подвиги сподвиг
Попутчицу, открыл такие дали!
Но незаметно потеряв очки,
И с непривычки обалдев немного,
Я поняла - ты просто был моим
Прекрасным неземным единорогом.
И вот, когда ты мне (!) решил рога
Приделать, типа, мы - навеки пара,
Мой Паганель попутал берега
И я сбежала с молодым корсаром.

Все решено - опять иду на вы,
и в кондалы, (нет), в кандалы бросаюсь.
С остервененьем pву седой ковыль
из челки (гад, без спроса прорастает).
Рву связи, жгу пароли, адреса,
вскрываю подзажившие нарывы
и тараканы, закатив глаза,
пакуются в мозгах , кляня мой выбор.
Забив на разум, логику, резон,
(Kакая логика? Гормоны - на танцполе!)
мешаю чувства, глюки.
Ебть - сезон!
Цирк-шапито приехал на гастроли.
И в голове такая ерунда,
и по ночам мерещится такое!
А был ли мальчик? Все слова - вода,
последствия психического сбоя.
И ведь никто не видит ничего!
Ну, может, только кот (тот вряд ли выдаст),
а если даже сдаст - кота в расход.
А что? И я - практически невинна.
И я просила Бога (и не раз!)
создать меня, как вепря, толстокожей,
а он бумагу дал и три пера,
и бубен (типа, бубен мне поможет!?).
И эта канитель - не раз, не два,
Весна приперла в сумке новый комикс...
Все!
Тараканы с криками «Виват!»
выходят дружным строем в свежий номер.

А ангел выдохся.
Уставший присел на узкий парапет.
Внизу ползли по-черепашьи машины, оставляя след от фар, от выхлопного газа.
Сплошной поток под дружный вой нёс перекрёстков метастазы до освещенной кольцевой.
А ангел выдохся.
Однажды влюблённый в этот мир и жизнь, он выглядел совсем неважно.
Он им так преданно служил.
А что они? Что всё напрасно, смотреть противились глаза.
Он прыгнул...
Загорались, гасли огни. Скрипели тормоза.
Он прыгнул...
Полыхнули перья.
Рассвет окрасил два крыла.
И что-то жалобно пропели за кольцевой колокола.

В наростах коралловых ржавый фрегатный якорь
качает внезапно нагрянувший мега-шторм,
и рушится мир хлипко сложенный гнутой аркой,
и мрачно выводит Шопена гупешек хор.

Ты смело встаёшь на забытые в иле грабли.
(Откуда здесь грабли? На мили вокруг вода).
И все повторяешь заветное «Крибле - крабле»,
И дьяволу душу готова в залог отдать.
Да только тебе и самой до сих пор не ясно,
за что отдавать, и что стоит твоя душа,
одно лишь понятно - накрылась тяжелым тазом
вся прошлая жизнь, и ты учишься ртом дышать.
А воздух колюч, и горяч, и его так много,
мгновенье, секунда и сдохнет мотор у жабр,
и ты из хвоста вырываешь под вопли ногу,
и щедро посолен рогатой луны кинжал.
И тошно от боли, и сыплются в волны звезды,
Но грозное небо командует жёстко «Пли!»...
И ты понимаешь - в воде без хвоста непросто,
a ноги совсем ни к чему, если нет земли.

Audio



* реминисцентное - по мотивам
«Две плоскости» А.Фо

Ни Дали, ни Вангог, ни Шагал, ни Пикассо
Не сразили меня наповал,
Как по парте сосед из четвёртого класса,
Что жирафов всегда рисовал.
Вроде, все как у всех - золотистые пятна,
Рожки, уши, загадочный взгляд,
Но от этих жирафов я делалась ватной.
Не стесняясь насмешек ребят,
По пустынной саванне наивных фантазий,
По лучам тонких шей в потолок,
В никому неизвестный небесный оазис
Мое сердце сосед уволок.
И ещё года три я ждала как в тумане,
Как на лавку у дома привстав,
На девятый этаж через листья герани
Вдруг заглянет знакомый жираф.



*на пятничный конкурс про жирафов

Классно, конечно, что ты не такой как все —
Джинн из бутылки, бесплотный смешливый Каспер,
Что до тебя миллиард и один парсек,
Как до далекой звезды из вселенной "Счастье".

Что я могу тебя просто нарисовать
Или стереть, если вдруг мы с тобой повздорим,
Я, как обычно, придумала все сама.
Все, что я строю, с приливом уносит море.

Было б забавно, та-дАм, и ты стал другим —
Самым обычным из плоти, костей и крови.
Помнишь у Грума: «Беги, Форрест Гамп, беги!»,
Я бы умчалась к БигБену другой сверхновой.

Это нормально, что манит далёкий свет,
И до оскомы привычен фонарь у двери.
Классно, что ты, вроде, есть, но тебя здесь нет —
Зыбок, текуч, инфернален и эфемерен.

Проснулась ровно в три, зрачками настежь
ловила за окном косые тени
каких-то королей червовой масти.
В четыре, заскучав от наблюдений,
пересчитала вслух баранов стадо,
один со звёздочкой упрямо не считался...
(А подниматься через час! Засада.
Хотя ...обычные рабочие нюансы).
С кровати выпала в пять тридцать, по кусочкам,
поправила на муже одеяло,
привычным жестом - чайник, завтрак, рыбки, кошка, почта,
у зеркала лицо нарисовала.

Рассвет уже вовсю горланит в уши
и мажет стекла рыжими мазками.

Руками затолкала страсти в душу,
чтоб не фонили — глубже, глубже, глубже.
Черкнула на ланчбоксах: «Дальше сами».
Взяла (здесь образно) потрепанное знамя.
Вдох — выдох, крыльями (зачем они?) взмахнула
и полетела реактивной пулей
сквозь кольца просыпающихся улиц.

Солнце крадется окошками,
лучики тянет c небес.
По полу сыплются крошкою
мысли мои о тебе.

Кофе забытый остынет, а
я затеряюсь в толпе.
Бродят людскими пустынями
мысли мои о тебе.

Сводки, отчеты, журналы и...
стрелки стрекочут «обед».
Тихо присядет усталость к ним -
к мыслям моим о тебе.

Перед уходом погашены
скрины и офисный свет,
В сумку с собой только важное -
мысли мои о тебе.

Думами перегруженный
с псом по кварталу забег.
Что приготовить на ужин мне
к мыслям моим о тебе?

Мирно сопят домочадцы и
вышептан сотый обет:
"Господи, не возвращаться бы
к мыслям моим о тебе."

Птицы, пропойте мне имя того, кто столько масок и разных обличий имеет.
В небе, в свободной заоблачной синеве слышно ясней, и в тысячи раз - виднее.

Твари морские, не пучьте слепые глаза, ну же, что стоит, вы просто скажите.
Я научилась читать по губам в прошлые, самые первые, рыбные жизни.

Звери, не скальте косые клыки, воздух ноздрями втяните, и вам ли не чуять?
К богу, петляющим следом, пунктиром, нестройностью новой строки выйти хочу я.

Ветер, хранитель великих секретов и тайных дорог, как его главное имя?
Знаешь ведь, каждый бродяга и дервиш знаком тебе, каждый пророк, ты — иже с ними!

Кто он? Я звуки в горсти соберу, выложу буквы по самым ничтожным крупицам.
Если случится, то только ему одному, лишь его алтарю, буду молиться.

Птицы, пропойте мне имя...

*draft

Не надо встреч, за встречами — прощанье.
Не надо взглядов — и глазами лгут.
Не надо слов, по хрупким звездным граням
к тебе пойду.
В клубок свяжу оборванные мысли,
смотаю запах, вздохи, трепет век,
по шорохам, по легкой дрожи листьев
пойду к тебе.
Имён не надо, адресов и фото,
историй, связей, прочей чепухи —
пойду по обертонам, зыбким нотам
страны глухих.

Дойду, устроюсь молча в уголочке
и просижу, как мышка, не дыша.
На раз, два, три.
Вернусь с рассветной почтой.
Пошла...

Почему, почему их всё пишут, и пишут, и пишут?
В повседневной рутине событий так мало страстей.
Мчатся пули, ломаются копья, срываются крыши,
Галопируют кони и избы горят на листе...

На тюремной стене диафрагмы царапает знаки
Сотни, тысячи жизней прожившая в прошлом душа,
И клокочет, и льётся наружу кровавая накипь,
Отголоски далеких душевных баталий спеша,
Хоть в кошмаре, хоть в мыслях, хоть раз на измятой бумаге,
Донести. Дострадать. Долюбить. Допытаться свершить.
И рождаются песни, и плачут баллады и саги
И берутся вo снах недовзятые рубежи.

Им нелепо пришлось разминуться в потоке рождений,
В кавалькаде эпох сесть случайно в чужой экипаж,
Не тогда и не там, и весь ужас и драма - не с теми,
Без неё, без него...и вокруг лишь толпа, всё - толпа.

В карусели Джульетт он искал ее призрачный локон,
Замирала она, чуть заметив полёт парусов,
Он себя не жалел, лишь бы встретить ее раньше срока,
А она его имя шептала другим под венцом.

***

Под мелодию сфер, на просторах из облачной манны,
В промежутке,
свободном от жизни,
страдала душа,
И сиял его взгляд в половинке ее талисмана,
И синел под ногами летящий по эллипсу шар.

Ты помнишь август, лет пятьсот назад?
Конечно помнишь, память не обманешь.
Ты мне приснился и с собой позвал,
Настойчиво позвал, как все южане.

И я помчалась с первым кораблем,
Запрятав за иконы нимб и крылья,
И ветер пел, и лихо косы плел
Из прядей, что впервые распустились.

И был закат (и был рассвет сперва),
И небо изрыгало сотни молний,
И рвались на колечки кружева
И разлетались чайками. Ты помнишь?

И как потом тосканская жара
Спала в тени на травяном атласе,
А мы, смеясь, давили виноград
И плакало вино, стекая наземь.

...

Ты помнишь. Не закатывай глаза.
В бессмертии твоем не так и сладко.
Он так тебя забавно наказал -
Ты помнишь все... Такая вот, накладка.

Волочатся часы. Понедельники тянут субботы.
Ты голодным зверьком в них,
ты чертовой цепью прикован,
в промежутках-воронках слоняясь от слова до слова,
проклиная тотальность, объявшей тебя несвободы.
Бесконечно гоняя по кругу тревожное "Может...",
измусолив значения фраз, истолкав воду в ступе,
в лоскутах наваждений ты тонешь,
и вязнешь,
и тупишь,
зарываешься хиленьким тельцем измученной кошки
в паутину пустых коридоров.
Alas! Все случилось.
Не выдумывать чувств, не испытывать хрупкие ребра,
оставаться собой невозможно, ты - в центре пучины.
И ты падаешь навзничь и молишься древнему богу:
"Ты ведь мудрый и чуткий,
и, главное, кажется,
добрый."



*alAs - выражение сожаления (англ., устар.)

(Ты голодным зверьком в них,
ты чертовой цепью прикован, - не нравится, но пока думаю на что поменять)

Я вам пишу, мой самый странный бред.
На этот раз - без зыбких предисловий.
Меня страшит нестройный наш дуэт
(Нет, не пугайтесь и не хмурьте брови).
Он будоражит неокрепший мозг,
Как галериста полотно Шагала,
Вы - мой кошмар, мой Берлиоз и Босх
(Вы улыбнулись. Я не все сказала.)

Вы топите уютный мой мирок
Животным страхом, ворошите память.
Вы - до Эдема.
Жалкое ребро ещё не создано в груди Адама.

О, нет, не сомневайтесь, ни страстей,
ни пылких слов не будет, здесь - другое...
Вы - образ, вдруг оживший на холсте
Под кистью обезумевшего Гойи.

Ну что же вы так растерялись, ну?
Я чувствую, скривились будто...
скисли...
Я - не на дне, я лишь стремлюсь ко дну,
По ниточке спускаясь в ваши мысли.

Тринадцать лет.
На юге. Лето в Гаграх.
Карман набит незрелой алычой.
Бриз лижет подгоревшее плечо
и солнце блинчики на завтрак мне печёт в тени чинары.
Хозяин наш, чудной старик Гервас нарезал роз, принёс охапку мне,
я покраснела, он влюблён, похоже?!
От роз смешные тени на стене
и в мелких и болючих ранках кожа.
Я ночью грезила о пляже, там где склон,
где небо близко, пахнет морем, есть тарзанка!
У нас ещё в запасе десять дней
и разговор о возвращеньи запрещен -
Возьму батон и убегу туда, пожалуй.

А в гамаке так хорошо (и на ноге синяк прошел),
вот так лежала бы, читала и мечтала,
но кружит голову от роз и на чинаре друг мой, дрозд,
уже как час, стучит призывную морзянку.
Тринадцать лет...

Летит по кегельбану шар земной.
Летит в последний раз под гулкий стук.
Не в правилах - с разбега за черту,
Но...
Играющим, похоже, все равно.

Финита в лучшем стиле буффонад:
«Ю-ху! Отличный шот! Красава! Врежь!»
Была надежда шар проскочит меж...,
Над...,
Но страйк засчитан.
Счётчик виноват.

Так начинается любовь...
С печали, брошенной на плечи,
С пути, что безнадежно-млечен,
С тоскливых пятниц и суббот.
Из дней рождений, что ни год
В обнимку с ледяным фужером,
Из кинолент об офицерах,
Из притчи про запретный плод
Она зовёт к себе, зовёт.
Так начинается ... любовь ли?
Любовь ли в грезах старой рохли,
Жующей чёрствый бутерброд
И зябнущей без тёплых бот
В качалке с книгой у торшера?
Любовь ли будят в ней мон-шеры,
Во снах идя на эшафот?
...
А может это просто похоть
В тарелке с супом топит вздохи,
И вдруг воскликнув: «В номера!»
Зовёт маразм...?

* вдохновленное Р.Рождественским и Т.Юрьевской «Так начинается вода»

Поэ Паучье

Паучьи лапки на брюшке - крестом.
Попкорн - в микроволновке. Бьют часы.
Табличка «Зрелища, еда, постой -
Фо фри». От предвкушения усы

Шевелятся. Включает саундтрек -
Традиционно «Kronos, Gothic Storm».
И так который год, который век,
Меняется лишь форма и декор.

Летят в ловушку жертвы - задарма
Так сладок пир, так славно погалдеть.
Хрустит попкорн. Качается гамак.
Развешана гирляндами Литсеть.

Нашла ее. Страничек желтизна.
Год выпуска... Сибирь. Союзпечать.
Все то же, что сейчас: «Начать...», «Начать...»,
«Начать сначала жить», «Опять весна».

Зачем хранила данный артефакт?
Чтоб пролистав, внезапно осознать,
Начало - эта в клеточку тетрадь,
И что до новой сильной До от Фа

Три долгих ноты, прямо целый том,
(Опять запуталась я в звуках и словах)
Ещё страниц пятьсот, ещё глава,
Закончу эту, вот тогда! Потом...

Уже не манит зыбкий горизонт,
Чернеют крылья на прибрежной глине,
И перьев тонкий лиственный узор
В ней отпечатался вовеки...Нет. Отныне.

Уже врастают в землю волоски,
Ещё чуть-чуть и заветвятся корни,
Уже не сводит десна от тоски.
Была ль тоска? Тоска ли? Нет. Не помню.

Узлом морским прилажен Южный Крест
К груди.
Саднит ещё, но чаще - легкий трепет,
И только ночью, в направлении North-West
Вытягивает шею звездный лебедь.

О приходе врагов и друзей мне вещает орлан*.
Шорох крыльев сливается с шумом вертящихся мельниц.
Птичий крик тает в облаке сизого пара котла,
И прощальную песню заводит в огне можжевельник.

Он поет о стране, что ослепла от дыма костров,
Поседела от пепла безвинных, затравлена плетью,
В ней пожитки назвали - не как-то иначе - "добром",
Те, кто прячет добро, раздавая фатальное: "Ведьма!".

Я — ведунья, клокочет в котле моем горькая смесь.
Смесь позволит взорвать сундуки и кирпичные стены
И Добро отпустить...Я такая... Но это не здесь...
Это там — в параллельно-летящей в пространстве вселенной.



* Криком орлана возвещал о своём прибытии любовник Катлины - доброй «ведьмы» из Легенды об Уленшпигеле (Ш.Костер)

Вторым джампом в Машине времени, изобретённой Black Programmer ,
здесь мне досталось стихотворение Алекса, а по нему я уже экспромтила



Отсюда

Я тоже вроде здесь. Невнятным эхом
Лечу сквозь лабиринт твоих стихов,
За нитью мыслей брошенной поэтом
На зов...На зов ли? Может, и не зов.
Она то исчезает в темных гротах,
То появляется опять, маня.
А есть ли мысль за тонкой нитью этой?
А я? Я есть, но как-бы нет меня.

В марте, ночью стылой, ютятся сны
У подушки. Морщатся, топотят.
На заре двадцатой моей весны
Ты подкинул мне двух слепых котят.

Обоссали, сволочи, пoл, углы.
Ободрали кожаный пуф, диван.
Как с тебя лепили - шустры, милы,
Никаких забот, а одни - права.

Не легко дались, но родился план
Превратить котят в двух прекрасных львов.
(Угораздило полюбить козла,
А по жизни вывел кошачий бог).

Зябко. Пусто. Думы спугнули сон.
Вот куда ушли? Bсё - гулять, гулять...
Девятнадцать лет... У котов - сезон...
Вот уж точно, в папочку - кобеля.

А он не вернётся, он сдулся, устал, забил.
Сколько ещё перед свиньями бисер метать.
Море безбрежной и светлой его любви,
море... уже не волнуется, катит вспять.

«Пищи!», - стервятники ждут дармовых хлебов.
Катится с неба ненужная людям звезда.
Пусто в дрожащих ладонях. Ату его!
Нищий, он всё раздал!

Мертвым теперь не подняться, как встарь с могил,
Что теперь охать - бывает, не повезло,
Жижей наполнился след от его ноги,
Пенится, чавкая, вечно-живое зло.

Ты говоришь, не хорош и уныл пейзаж,
Всюду, куда не посмотришь - гробы, гробы...
Сам-то готов был меняться с ним, баш на баш?
Сам-то кого любил?

Камень вдогонку ушедшему запусти,
Высуни жало, обрушь справедливый гнев,
Только две тысячи лет как тебя простил
Этот, в подтеках от метких твоих камней.

Крест - деревянный... Зима - не хватает дров...
Че? Ведь ничьё, забирай, торопись, for free!
Время завязывать ждать от него даров...
Ад, он не где-то за тучкой, он - здесь, внутри.

По трассе Персей - Андромеда,
И только в хвосте, господа,
Чудовищно-пыльной кометой
Нам светит таскаться, когда,

Забив на венец эволюций,
Воскликнув истошно: «Банзай!»
На грешную землю сорвутся,
Измученные небеса.

Вошла и светом заплескала стены,
И нежностью заполнила пустоты.
А вечер был совсем обыкновенным.
«Привет. Сто лет - в обед.
Ну, как ты? Что ты?»
И взгляд не тот, и голос будто тише,
А на лице - два розовых пиона.

И память, глупо так, писклявой мышью
Заверещала где-то монотонно.
И чайник запыхтел, ругаясь паром,
Взяв от натуги две высоких ноты.
«Да, мы теперь, похоже, тоже пара», -
Она сказала мягко про кого-то.

А я не знала, кара или милость
Ее вот это «Знаешь, я влюбилась».

Мысли столпились, толкают друг друга плечами.
Слёзы в озёра стеклись. Расплескаться? А надо ли?
Небу журавлики осень уже прокричали
И звездопадом созвездия наши отпадали.
Ночью безлунной на тёмную улицу выйду я,
Выдохну медленно горькое, стылое, мрачное.
К черту, что нажито: звания, статусы, титулы.
Пешкой, Е-2 - Е-4, по-новому, начисто.

Пиха*. Львиная скала. Новая Зеландия.

Много лет ходил в морях капитан.
Ветхий дом его корнями зарос,
Утонули стены в диких кустах,
А на крыше свил гнездо альбатрос.

И когда моряк вернулся домой,
В городок увитый сонным плющом,
Горожане удивились: «Живой?»,
Не узнав его под рваным плащом.

Не один вернулся он, на цепи
Вёл огромного лохматого льва,
Прогибался подо львом старый пирс,
Потекла по переулкам молва -

Мол, не лев это - заморский король,
Заключённый в зверя злым колдуном,
Был он, якобы, смельчак и герой,
Но расспрашивать боялись о том.

Поселился капитан возле дюн,
В старой хижине с окном на залив,
Часовым служил у дальних лагун,
Лев был смирным и старик - не болтлив.

Жизнь катилась - за волною волна.
Убаюканный дремал городок.
Вечерами пел варган из окна,
Из трубы струился легкий дымок.

Но однажды в этот рай на земле
Прилетел свирепый жуткий тайфун,
Шквальный ветер выл, как сотни гиен,
И дома трепал, как в поле траву.

В шуме волн, под ураганную дробь
Лев метался, умудряясь спасти
Где ребёнка, где взметнувшийся кров,
Подбежать не мог, пытался ползти...

За неделю все разнёс ураган,
Но никто, по счастью, в нем не погиб,
А когда забрезжил свет в облаках,
Под обломками сверкнули клыки...

Друга дед в песок на пляже зарыл
Да и сам он тем же летом зачах...
Только слышится с тех пор львиный рык
Перед штормом, над водой, по ночам.

* Пиха - посёлок в черте города Окленд
Навеяно пейзажем во время прогулки с собакой.

Мне страшно. Так страшно. Клокочет вокруг темнота
И кто-то в затылок прерывисто, с присвистом дышит.
Мне холодно. Холодно. Паром с зажатого рта
Срываются рифмы и жмутся в неровные вирши.
Стихи-не стихи чёрной лентой упрямо ползут
По простыни белой, нетронутой тушью, бумаги.
Внезапная боль, бесконечный и яростный зуд,
Шуршание, шепот и, чавкая, липкие наги
Скрываются. Я обессиленно падаю вниз,
В пузатую мякоть, истерзанных за ночь подушек.
В блокноте - две строчки, но как они сложно дались,
В клочки разорвав, измусолив, и выплюнув душу.

«Нет, не алкоголем в сорок градусов
Он спасался от безумных мечт»@KNOPKA

Душа металась в поисках ответов,
Его кружил безумных мечт поток,
Он мог бы стать талантливым поэтом,
Но все твердил: «Потом, потом, потом».

Внутри рыдал отчаянный романтик,
Его забил банальный серый быт,
Талант поблек и планов календарик
Среди рутины, напрочь, был забыт.

Мечты мельчали и безумство юных
Осталось в дреме, в предрассветном сне,
Он шёл, как все, своей дорогой в дюнах,
Он жил, как все, он чувствовал, как все.

Он умер бы, наверное, бесславно
Как все, но повезло на склоне лет -
Влюбился. Он теперь известный автор
И спасся он не алкоголем, нет...

С последней страстью жадной лебединой
Уставив взгляд в седеющую прядь,
Остаток жизни (меньше половины)
Он продолжал писать, писать, писать.

*«Пусть жизнь не будет серой.
Ура! Да здравствует бурлеск!»@Алиса Нескучная

Лак туфлей и трость.
Он - желанный гость
Кабаре. Он - мот и игрок.
Подмигнул - Шарман!
Что ни день - роман,
На один, два, три - входит в роль.
Улыбнётся - блеск,
Для него гротеск -
Эталон. Скользит по волнам
Страстный, манкий.... Вжих -
Пролетела жизнь,
Как же так? И только одна?

Пил, гулял - взахлёб.
Потерял весь лоск.
Секс, свобода, вино, рок-н-ролл.
«Эй, вы там, алле?»
Завершил полёт
Стрекозиный бог - стрекозёл.

"Проблемы, события – где-то, за гранью.
Я здесь – добровольно ничья."(с)Ольга_Альтовская

Проблемы, события - где-то, за гранью.
Я здесь - добровольно ничья.
Алеет окно покрасневшей геранью
Кот сказки заводит, мурча.
Очки (да, старею), раскрытая книга,
Сидела бы так лет пятьсот,
Василий, ты в сказку меня замурлыкай,
Ты ж, все таки, сказочный кот.
С тобой пошагаем по тропам волшебным,
Ты будешь моим толмачом,
Нам много ли надо - лишь хлеба да зрелищ,
Устанешь - подставлю плечо.
Оставим окно с покрасневшей геранью,
Котомку тащи, котофей,
Поделим проблемы по ходу, за гранью.
Да, есть ли они в царстве фей?

«Я просто иду по до боли родному адресу
В потерянный рай, в заповедный волшебный сад...»@Эризн

Я просто иду по до боли родному адресу
В потерянный рай,
Рыжеет трава и провисшая сетка-рабица,
Вздыхает сарай,
Он помнит меня, куст акации машет ветками,
Грохочет ведро,
Колодец с брошенными в него в детстве монетками
Косится хитро.
И ветер мое глухонемое отчаяние
Уносит как дым,
Громко скрипуче-протяжно качели качаются,
За ними - сады,
Я здесь - редкий гость, млею от душевного трепета,
Он тут - мой Эдем,
Вон, я у крыльца, в бантах, в облаке желтой сепии
И мне снова - семь.

Опрос «Чьё творчество Вас изменило? Проза. »

В мае прошлого года, с благословления редакции сайта, я проводила опрос среди жителей Литсети о любимых ими поэтах.

Тыц. Вот здесь.

Весь год над моей головой кружились бабочки, рождённые стихами обсуждаемых авторов.
Незаметно для себя я переключилась на прозу и взахлёб перечитала и прочитала впервые несколько десятков книг. Без всякой логики перескакивала я от жанра к жанру, от автора к автору и сегодня, перелистывая очередную страницу (если быть точной, стр. 519 электронной книги Г.Г. Маркеса «Сто лет одиночества»), вынырнув ненадолго из страстей Макондо, мне захотелось продолжить мой опрос (надеюсь, администрация сайта и теперь не будет против).

На этот раз вопрос звучит так: назовите одно, максимум - два произведения (рассказ, повесть, роман, все что угодно), которое подарило вам самые яркие впечатления, оставило неизгладимый след в вашей душе, в какой-то момент перевернуло ваш мир, изменило ваше восприятие реальности, погрузило в глубокие размышления, выбило из колеи повседневности, вдохновило (нужное подчеркнуть).

Миссия опроса - все та же, показать богатство внутреннего мира авторов ЛитСети.

Главная задача опроса - собрать и структурировать информацию авторов о наиболее значимых для них поэтах/писателях и о восприятии их творчества.

Примерный план ответов:

1. Писатель - Ф.И.О.
2. Название произведения.
3. Чем оно вас покорило.

Ответы размещайте в рецензиях к данному манифесту.

Заранее, огромное спасибо за участие в опросе!

PS Ограничения на 1 - 2 книги снимаются, не мучайте себя, пусть будет - до 10 (не хочется списков без объяснений причин только)

Письмо

Я не нашёл ни слов, ни сил,
Поведать просто с глазу на глаз,
Все не решался, тормозил,
Прости, любимая, за наглость,
Но надо рассказать, я чую,
Такая, в общем - ерунда,
Не быть отцом мне, не хочу я
Ни через год, ни через два,
Ни содержать их, ни растить,
Детьми я никогда не грезил,
Что раньше не сказал, прости!
(Звучит как в водевильной пьесе).

Случился в прошлом мелкий казус,
Менять привычки слишком поздно,
Фью! Написал и легче сразу.
Твой Павлик
(росчерком)
Морозов.

Тайный сплав надежно моя семья
Сохраняла многие сотни лет.
Нелегко найти и купить меня,
Двух таких, как я, на Бхур-ло’ке** - нет.

Я прошло огонь и пучину вод,
Медных труб тиски, оловянный плен,
Я когда-то бедный индийский род
За игру в карром*** подняло с колен.

Коридоров сеть у меня внутри,
Череда пещер, лабиринт дворца.
Я - старинный дар и бесценный приз
От азартных демонов - пра-отцам.

Раз войдешь в дрожащие миражи -
Станет свет не мил, засосёт металл,
Я ворую жизнь, оставляя жить
У бездонных дыр из моих зеркал.

Заморочу разум под звуки сфер,
Задурманит мысли елей и мирр,
Одержимый а'сур****, творец химер,
Охраняет мост в зазеркальный мир.

Шаг за грань - и всё, не жилец, считай,
Не вернуть судьбу, захлестнет азарт,
И пока мой род не создал щита -
Не смотри! Не смей! Не ходи! Наза..

*Зеркала Aranmula kannadi отливаются из медно-оловянного сплава в штате Керала уже около 500 лет. По сей день состав остается тщательно тайной, передаваемой от поколения к поколению.
** Бхур-лока - планета людей (санскрит)
*** - Kарр'ом - индийская настольная игра
**** - A'сур – демон

В мятой траве два скафандра. Струится река.
Вдаль убегает янтарной косы полоса.
За руки взявшись, бредут два нагих чудака,
Эхо несёт в первозданную степь голоса.
«Связь не наладить. Мы влипли с тобой, капитан».
Катят беспечные волны, утюжат песок.
«Черт с ней, со связью. Мы живы. Смотри-ка, вон там!
Яблоки, кажется?»

День догорает шестой.
Солнце садится за пики заснеженных гор.
У горизонта взошла голубая Земля.

Те же и дерево, в сумерках тлеет костёр.
Хищно искрятся глаза и блестит чешуя.

Ночь наполняла всегда мой мирок фантомами.
Мне десять лет. Засыпаю на хрестоматии.
Сбиты коленки. Не плачу. Ульяной Громовой
Стиснула зубы, ведь я - молодая гвардия.
Сорок. Другие фильмы и книги новые.
Жизнь потрепала, но сны неизменно яркие.
Бьются мои героини Ульяны Громовы,
Реют костры с недожжеными ЖаннаД’Арками.



Из конкурса «А ну-ка, девушки-2!»

Хочу уметь летать со страшной силой,
Едва забрезжит свет - я под крыло,
Хочу, чтобы меня вперёд несло,
(Не как в реальности, по жизни - заносило).
Не претендую - в журавли, в жар-птицы,
Довольствоваться рада самым малым -
Я ласточкой всегда летать мечтала,
Но не сложилось и не научиться.

Из конкурса «А ну-ка, девушки-2!»

Он сидел и играл, укулеле звучало: «Динь-лень»,
В этом мире бездушных бегущих по кругу людей
Он был тихим причалом, моим волнорезом и мелью,
Мы вдвоём в темноте разжигали уютный камин...

Он чего-то бренчал, я писала, и суетный мир
Улетал в никуда вместе с дымом пылавших поленьев.

29.05.20

Опять весна, и майская гроза.
Текут ручьи в неполотой сурепке,
А ты ржавеешь, прямо на глазах,
И сыплется песок, и с треском – щепки.

Так, выскочишь во двор бельишко снять,
У мусорки споткнёшься ненароком,
Где ж те закорки? Раком! Bашу мать ,
Кряхтя, ползёшь к подъезду мимо окон.

Такая, знаешь, ерунда порой –
То спину защемит, то шею скрутит,
То пятки загудят – хоть волком вой:
С т а р е ю, л ю д и!

А иногда со мной совсем беда,
"когда – не то, не так, и недопонял",
Склероз? Маразм? Так рано? Вот, так да...
А годы все проходят и проходят.

И слух не тот, и зрение не то,
И чтоб согреться сексом – бог с тобою!
Трясусь на лавке, и суставы ноют,
И жмет пальто.

*На произведение "Айсберг"©Лана Юрина

В джунглях маньяк завёлся, душит зверей, подонок,
Кличка - Горячий Воздух. Жарит, коптит, печёт,
Воздух наглеет, зная, скоро придут Муссоны,
С ними не забалуешь, страшен Муссонов ход.

Диким быком пройдутся у берегов Вайнганги,
Смоют десятки хижин, станут чинить суды,
Длинным удавом - шлангом Воздух наполнят влагой,
Старший среди Муссонов - грозный Большойбеды.

Чтобы не сдохнуть, Воздух льстиво задует с юга,
Будет кружить шакалом возле муссоньих ног:
«На шашлыки? Рыбалку? Рыба, на Чёрных Углях
Лучше чем у деревни Красный Расцвелцветок....»

Грузно пройдут Муссоны, снова жара настанет,
И индианки скинут легкие сари с плеч,
Воздух запахнет волком, даже не волком - стаей,
И по закону джунглей дальше продолжит жечь.

*Пародия на «Выкуп»
Автор - Ирина Суворова