Апельсиновый шар прошил паутину небесных троп
И в долину скатился, где в полноводной реке погас...
На меня направляет ночь немигающий лунный глаз.
Как лунатик, бреду на свет и к стеклу прижимаю лоб.

Мне бы снова нырнуть под плед, где дрожит без меня жена,
Чтобы выспаться и подать капучино в постель с утра,
Но сканирую небосвод, освещаемый лунным бра...
Утомлённость в моих зрачках вместе с бра отображена.

Во Вселенной такая тишь, от которой саднит в ушах,
А в мозгу – непрерывный шум, перемешаны явь и бред.
Но как только грядущий день в небесах начинает рдеть,
От Луны отрываю взгляд, отступая назад на шаг.

Иллюзорный рассвет лучом ковыряет окно извне.
Я на ощупь кровать ищу и снопом на неё валюсь...
По будильнику в семь ноль-ноль бормочу: "С добрым утром, Люсь"
И не ведаю, что жена капучино готовит мне.

Ты внезапно вошла, прерывая постельные страсти.
Нехорошие мысли прошили мой разум насквозь.
Невозможно представить последствия этого "Здрасьте!".
Ты хотела мне сделать сюрприз, и тебе удалось.

Я надеюсь, что ты возвратилась из отпуска раньше
Не затем, чтоб устроить скандал и разрушить семью,
Разделив на твоё и моё неделимое наше.
Если хочешь, то я всё детально тебе объясню.

У Наташи захлопнулась дверь, и она по-соседски
Попросила меня заказать запасные ключи.
Я не смог отвертеться, ведь повод был всё-таки веский,
Но ключи перепутал и наш ей случайно вручил.

После смены она по ошибке в парадном без света
Поднялась не на пятый, а к нам, на четвёртый этаж...
Не кричи и не делай поспешные выводы, Света!
Ты одна мне дороже, чем целая сотня наташ.

Я лежал и во сне забывался, но чуткие уши
Услыхали шаги и дыхание из темноты.
Знать не мог, что соседка меня перепутает с мужем,
И ответил на ласки, решив, что она – это ты.

Не согласен, что это – измена. По-моему – случай.
На столе для тебя в честь приезда – духи и портвейн.
И тебе не к лицу подозрительной быть и колючей.
Мы проводим соседку и выпьем за встречу. ОКей?

на конкурс Седьмая пятница - 345: лживая

Человечество планету провоцирует веками.
Несмотря на вред и козни, наша матушка Земля
Жить в согласии хотела с нами, homo дураками,
Но не вынесла глумлений и урок преподнесла.

Апокалипсис? Похоже. Доигрались мы, земляне,
Если бедная планета повернулась к нам спиной.
Еженощно я к Морфею прихожу, как на закланье.
Вижу сон. Один и тот же... У ворот ковчега – Ной,

На причале – люди в масках и спасательных жилетах.
Каждый грешный хочет верить в то, что будет он спасён.
Високосный год в разгаре: нет весны, не будет лета.
Пробудиться бы скорее, оборвав кошмарный сон...

Окна кассы на причале ожидаемо закрыты.
Рядом – броская табличка: "На ковчег билетов нет".
Оседающее солнце цвета пиццы "Маргарита"
Оставляет, как подранок, в небесах кровавый след.

Штиль. Ковчег скользит по морю, ускользающему в небо.
Горизонт остаток "пиццы" отрезает по куску.
Я остался на причале вместе с брошенными. Мне бы
Неказистую лодчонку. Хоть бы парус и доску...

В явь меня вернул внезапно грохот первого трамвая.
Ох, непросто мне смириться с приговором без суда,
Но помалу с ним свыкаюсь, над вопросом размышляя:
"Виноват ли я в напасти?" Вроде нет... Пожалуй, да.

ЧХА, Хит-16. Финал

Во Вселенной разлиты чернила темени,
Фонари вдоль небесных дорог не светятся.
Над моим полысевшим с годами теменем
Заблудилась в туманных слоях Медведица.
Городское шоссе дребезжит машинами,
Я бегу от себя, ослеплённый фарами.
Все цвета представляются мне мышиными,
А сердца без любви – безнадёжно старыми.
Мой субтильный двойник на бегу сутулится
И копирует жесты мои старательно...
Так хотелось мне в паре с надменной умницей
Быть собой, а не именем нарицательным.
Наш роман был объёмом с рассказ, не более.
Перелистаны в спешке страницы-странницы.
В эпилоге сбежал от неё на волю я,
Опасаясь о колкости слов израниться...
Разгулявшийся ветер меня преследует,
Монолитные своды тумана рушатся,
И бродяжка-Луна, от рожденья бледная,
Осуждающе смотрит из каждой лужицы.

Я великий и ужасный!
Много лет месил раствор,
Из людской покорной массы
Создавая Большинство.
Долго вдалбливал народу,
Где и как сказать "апчхи!",
Также ввёл приказом в моду
Изумрудные очки
И добился результата:
Большинство – вокруг меня,
Как послушные опята
На опушке возле пня.
Все довольны, все смеются.
Дужки давят, но не трут,
Сквозь оптические блюдца
Всюду блещет изумруд.
Визуально стала чище
Свежевтоптанная грязь.
На разливе каждый нищий
Платит зеленью за квас.
Огнедышащего змея
Заменил зелёный змей.
Люди, умственно хмелея,
Тоже стали зеленей...

Но когда явилась Элли
И с толпы сняла очки,
Изумруды потускнели,
Стали чёрными грачи.

Гудвин сдулся и Страшиле
Сдал от города ключи.

на конкурс Седьмая пятница - 338: Изумрудная

"Я Вас любил..." А, может, ненавидел.
Был молод и не нюхал жизни толком.
Однажды Вы пришли в мою обитель,
Не веря, что останетесь надолго.

Мы были далеки, как плюс и минус,
Но шаг за шагом двигались навстречу.
Сошлись мы в День святого Валентина,
Который стал годам любви предтечей.

На пару мы прошли сквозь свет и тени,
В себя вобрав житейские контрасты.
Числом своих велений и хотений
Для счастья мы пожертвовать горазды.

Не каждому дано в жену влюбиться.
Такую невозможно ненавидеть.
Царевна, Вы дозрели до царицы,
А я при Вас остался прежним Витей.

на конкурс Седьмая пятница - 337: валентинистая

Зима со мной играет в осень: щепотки снега не найти,
Февральский воздух не морозен, и с личной жизнью – не ахти.
В душе – разлад, и в мыслях – тоже. Настрой, как после похорон.
Голодный червь сомнений гложет моё болезное нутро.

Всё верно – я не вышел ростом, закомплексованный, как все,
И не привык считать геройством езду по встречной полосе.
Мужская слабость – в ней ли повод на части наш роман порвать?
С тобой нет шансов у любого... А впрочем, сам я виноват,

Что недослушал, недопонял, недодарил, недолюбил,
Был важным, словно конь в попоне, надежды втаптывая в пыль.
Тобой зачислен я в клошары... Не смог прочувствовать, увы,
Что у меня воздушный шарик – на шее вместо головы.

Дождит. Нелепый и смиренный, бреду куда-то в никуда.
Смеются надо мной сирены, а подо мной – вода, вода...
Пейзаж, как выцветший пергамент. Февраль без тени волшебства.
А в серых лужах под ногами томится жухлая листва.

Растерявшая прыть зима
Притаилась в лесном овраге,
Где её разморозил март,
Соскользнувший с небес по радуге.
Вскоре удочки вместо лыж
Расчехлятся и встанут в сени,
Изумрудный росток-малыш
Зародится в тепличном семени,
Ручеёк забурлит рекой,
Отойдя от подлёдной спячки,
Озорной первоцвет & Co
В поднебесье потянут пальчики...

Поутру деловой мужик
Мерзлоту ковыряет сошкой.
Работяге пахать, вжжик-вжжик,
Помогает лучами солнышко.
Путешествует сонный крот
В закоулках земного наста...
Вдохновение так и прёт:
Не в набросках, а сразу начисто.

на конкурс Седьмая пятница - 333: ледяная

Здесь, в уголке Вселенной, в сонме венер и марсов
Наша Земля мерцает, как светлячок во тьме...
Есть на планете город с многоэтажной массой,
Где в лабиринте улиц в доме на сто семей
Я подыскал обмен.

Скромная "распашонка" виделась мне просторной,
В ней оставляло солнце всюду следы лучей.
Их становилось больше с каждой открытой шторой.
Солнечный зайчик, робко встретив меня "Ты чей?",
Млел на моём плече...

Пара восточных окон – с видом на супермаркет.
Маркет совсем не супер, просто назвали так.
В западных окнах осень бродит с мольбертом в парке –
То золотит берёзы, то шебуршит в кустах,
Будит уснувших птах.

Город-гигант с востока слышен в трамвайном лязге,
Гомоне людных улиц, вое чумных сирен.
Глянешь на запад – мама счастье везёт в коляске,
Зиму весна сменяет, буйно цветёт сирень
Здесь, 
        в уголке
                   Вселенной...

МКК-2, четвёртый тур, отредактированная версия

Перед праздником в прошлом столетии я сидел на коленях у дедушки и разглядывал каждую чёрточку на лице, постепенно стареющем... Мне бы с Дедом Морозом увидеться! Попросил бы исполнить желание, чтобы взрослые больше не старились. Я направился в детскую комнату и большими печатными буквами написал на открытке послание в Антарктиду, а, может, в Антарктику (по прошествии лет не припомнится).

В новогоднюю ночь по традиции к нам пришли добродушные Масловы. Получил наряду с поцелуями килограмм шоколадных батончиков, а в придачу – носки со снежинками. После ужина я с выражением прочитал два стиха и отправился чистить зубы и спать, как положено. Я лежал, поедая батончики, и засовывал фантики в тапочки. После пятого или десятого донеслось из камина шуршание... Дед Мороз отряхнулся от копоти и поставил подарок на тумбочку: – Вот будильник. С ним люди не старятся. Поутру он тебя поприветствует новогодней приятной мелодией. Отключается автоматически. Если ты прикоснёшься к будильнику и отключишь сигнал преждевременно, то волшебный подарок сломается.
Дед Мороз! Настоящий! С подарками! Он пришёл, чтоб исполнить желание! Я глазел на него, но почувствовал, что тяжёлые веки смыкаются...

Пробудился от песни будильника: на дисплее – декабрь, тридцать первое. Мама в кухне гремела кастрюлями, папа ёлку на крест присобачивал и внимал указаниям дедушки. Значит всё повторяется заново?! Дед Мороз обещание выполнил! Я в мечтах о подарках и сладостях ожидал новогоднего праздника... Добродушные Масловы вечером мне вручили носки со снежинками и кило шоколадных батончиков. После ужина, стоя навытяжку, мне пришлось прочитать с выражением два стиха, чтобы маму порадовать. А затем чистил зубы старательно и в кровати давился конфетами...

Я проснулся опять тридцать первого от навязчивой трели будильника. Это значит, противные Масловы вновь девчачьи носочки подарят мне, а дородная Нина Аркадьевна обслюнит и задушит в объятиях?! Надоело стихи декламировать, чистить зубы до изнеможения и хомячить в постели батончики!
Через день, через два, через дюжину перед сном я наивно надеялся, что проснусь в январе после праздника. Только всё оставалось по-прежнему... Хорошо, что не старятся взрослые! Но ни мне, ни другим первоклассникам никогда выше метра не вырасти и в футбол поиграть не получится, потому что зима не закончится.

На тринадцатый день я не выдержал и как дал спозаранку будильнику кулаком да с размаху по темечку! Волшебство разлетелось по винтикам: календарь зафиксировал 1-е!

Если вы мне не верите на слово, расспросите Мороза Иваныча.

На сельский праздник пришёл впервые,
Снегурку с дедом приветил басом.
Побыл с гостями чуток на "Вы" я,
Потом всем тыкал и улыбался.

Зачем доселе в таёжной чаще
Ждуном в пещере сидел, как в сейфе?
Встречаться надо с людьми почаще,
Вкушать коктейли и делать селфи.

На марафоне фольклорных танцев
Свои седины не опозорил:
Исполнил самбу неандертальцев
И по заслугам попал в призёры.

Затем теснился на пьедестале
Втроём с Газелью и Носорогом,
А пьяный Кролик, вручив медали,
Сказал: "Отпадный прикид, Серёга!"

на конкурс Седьмая пятница - 330: Новогодняя

Снежные тучи сползли в долину
И разродились колючей вьюгой.
К счастью, не дав обостриться сплину,
Солнце в окно заглянуло с юга.
Я из подъезда шагнул наружу,
Сделал на льду элемент брейк-дэнса
И, нецензурно ругая стужу,
Тут же вернулся в подъезд погреться,
Где с энергичностью старой клячи
Вяло пожал пятерню соседу,
После внедрился в почтовый ящик
И отобрал у него газету.
Дома, ведомый фантомной ленью,
Плюхнулся в кресло к теплу поближе...
Глядя, как тленную твердь поленьев
Многоязыкое пламя лижет,
Тщательно вылизал я глазами
Каждую строчку газетных сплетен,
А на прогнозе погоды замер,
Чтобы зимой помечтать о лете...
Северный ветер, метель накликав,
Звучно солировал на гобое,
А вереница каминных бликов
Стала отплясывать на обоях...

От А до Я на скорости прошёл уже две трети я,
Разбрасывая рваные листки календаря.
Берёг себя, но вляпался в шестидесятилетие.
Мне осень жизни встретилась в обносках октября.

Построена недвижимость, посажена шелковица,
И сын вовсю старается солидности добрать.
По плану всё исполнено, пора бы успокоиться,
Принять вольготность пенсии, как Божью благодать.

Ан нет, услышал новости, что старость переносится,
Почти до бесконечности дойдёт рабочий стаж.
Понервничал, аж треснули очки на переносице.
Когда же ты, судьбинушка, расслабиться мне дашь?

В предзимье жизни следую, надев тулуп и валенки...
Но мне не очень верится, что я в конце концов,
Балдея от безделия, устроюсь на завалинке,
Когда достигну возраста библейских мудрецов.

Эрозия гложет город,
По шву горизонт распорот.
Вот-вот и моя Гоморра
Бесславно осядет в грунт,
Сгнивая в земельном насте.
Начнётся распад на части...
А мне городские власти
О счастье безбожно врут.

Сограждане крепко влипли,
Надеясь на крабле-крибле.
Всё выше худые липы,
Всё ниже скелеты крыш.
Живу, как на дне колодца:
Куда ни пойдёшь – болотце,
Где путь не найти без лоций.
А в небе летает стриж.

Проёмы в кирпичной чаще
Пустые глаза таращат.
Гоморра меня всё чаще
И чаще лишает сна.
Разгневан отец небесный,
Что городом правят бесы.
Не выбраться мне из бездны,
Поскольку она без дна...

по картине Яцека Йерка "Эрозия"

на конкурс Седьмая пятница - 328: картина

Осень хотела скопить золотой запас,
Но предсказуемо грянул ноябрьский кризис.
Благостный труд от банкротства её не спас,
И на пороге зимы обнищала миссис.

Ветер беснуется, будто сошёл с ума,
В голых лесах о грядущих морозах свищет.
Солнце, скрывая за тучей дежурный смайл,
Рвётся в зенит, но не в силах подняться выше.

Стрелки в сезон холодов замедляют ход,
Чтобы ускориться в тёплое время года.
Мы, старики, негодуем, что "нет погод",
Словно плохая погода не есть погода.

Я, как предписано, день ото дня старел.
Вот и вписался в предзимние акварели.
В спячку бы впасть и проснуться бы лишь в апреле,
Но откапелился в юности мой апрель.

Осенью жизни настигла меня усталость.
Только два сна до зимы просмотреть осталось...

на конкурс "Седьмая пятница - 327: за два сна до зимы"

На окне увядает герань в горшке,
На корню увядают мои мечты.
Хаотичные мысли звучат в башке.
В холостяцкой квартире со мной не ты
Со среды...

Со среды пролетело немало сред,
Четвергов, понедельников и т.д.
Мотыльки прилетали ко мне на свет,
Но рассветы встречали со мной не те.
Канитель.

Я крушил идеалы и жёг мосты,
Убеждая себя, что любовь – пустяк.
Но в моих начинаниях с той среды
Без тебя, к сожалению, всё не так.
Не беда!

По деревне павлином с другой пройдусь,
Заврачую любовно-хмельной недуг...
Ты давай не дури, возвращайся, Дусь,
А не то околдую опять не ту.
Пропаду...

на конкурс Седьмая пятница - 326: депрессивная

Облака над заливом повисли мочалом
И стыдливо краснели с приходом заката.
Замолчал обезлюдевший пляж Аликанте,
В унисон полусонное море молчало.

Пропитавшийся местной экзотикой ветер
Выдыхал ароматы цветущих растений.
На песке растянулись вечерние тени,
Побережье предстало в коралловом цвете.

Старожилы скалистой гряды – кипарисы
Нанизали беспечное солнце на шпили,
Неподъёмный балласт беспощадно прошили
И стряхнули его догорать в закулисье.

Темноглазая ночь подготовила краски
Рисовать в небесах серебристые пятна.
Затрещали цикады. О чём? Непонятно.
Сожалею, что я не владею испанским...

Аликанте, прости, мы родными не стали.
Ты болтливый, а я сиротливо немая.
Уезжаю домой, где меня понимают.
Захочу ли к тебе возвратиться? Едва ли...

Я здесь живу, плещусь в искристых лужицах,
Скачу по веткам, песни распеваю.
Но если к ним внимательно прислушаться,
Звучит октябрьский реквием по маю.

Напуганные зябкими рассветами,
Мои птенцы, нахохлившись, притихли.
Мороз, молодняку пока неведомый,
Кругом уже разбрасывает иглы.

Я чувствую – погода не наладится.
На улице дождливо и уныло...
Глядит в окно девчушка в ярком платьице,
Которая с руки меня кормила.

Прости, но не могу остаться дольше я.
Пора! Инстинкт подталкивает в небо.
Вернусь к тебе весной, моя хорошая,
И снова буду петь за крошки хлеба.

Хотелось бы тепла, но солнце ленится.
Уже недалеко до первой вьюги.
Возможно, ты сочтёшь меня изменницей,
Но я должна зазимовать на юге.

Закат за окном превращался в золу,
Деревья о чём-то шептались невнятно.
Девчонка прижала веснушки к стеклу,
Старушка прижала пигментные пятна.

Вертлявая девочка Юлька-юла
Любила дурачиться с бабушкой Аллой.
Одна припеваючи в детстве жила,
Другая на старости в детство впадала.

Им не было места в мирской суете,
Они суетились, как правило, сами.
Одна научилась крутить фуэте,
Другая при этом вращала глазами...

В видениях женщины несколько лет
Бессменно дежурила добрая фея:
Поила отварами, кутала в плед
И с ней улетала в обитель Морфея,

Где школьница Алла сегодня во сне
Исполнила роль Василисы Премудрой,
А чтобы друзья не смеялись над ней,
Веснушки присыпала маминой пудрой...

В квартиру украдкой вошла тишина,
Устроившись рядом со старой и малой.
Старушка тихонько спала у окна,
А девочка ей отдыхать не мешала.

картина Нино Чакветадзе "Бабушка с внучкой"

Неестественно звучат на расстоянии
Электронные признания в любви,
Но мои командировки постоянные
Порождают расставания, увы.

Я пишу тебе послание со смайликом,
Через миг приходит смайлик мне в ответ.
Наш роман изящной Туфельки и Валенка
Пишем очно и заочно тридцать лет.

Мне в купе на верхней полке сладко грезится,
Невзирая на затёкшее плечо.
Убаюканный колёсной околесицей,
Я подушку обнимаю горячо.

По стеклу осенний ливень мерно бряцает,
А курсирующий ветер на ходу
Обновляет элементы декорации,
Чередуя красоту и наготу.

Прозябая в поездах, за много лет никак
С расставаниями свыкнуться не смог.
На оконной раме едет безбилетником
Раскрасневшийся осиновый листок.

на конкурс Седьмая пятница - 320: "трясясь в прокуренном вагоне..."

Когда я грущу, то рисую дождь,
Зашторивший солнечный трон в зените.
По лужам под зонтиком ты идёшь
Одна посреди серебристых нитей.

Мазки наношу на размытый фон,
Природа на каждом фрагменте плачет...
Затем, отшвырнув акварели вон,
Рисую тебя и пейзаж иначе:

Улыбчивый взор устремился вдаль.
Привольно тебе на картине маслом.
А зонт, неуместную здесь деталь,
Завесило солнце лучистым пазлом.

Пускай за дверями снуют ветра!
Твой облик теплом на холсте обласкан,
А рядышком – Осень, твоя сестра:
Такая же милая златовласка...

Домой возвращаешься в поздний час,
Озябшие руки кладёшь на плечи.
Поленья в камине трещат о нас.
За окнами тлеет осенний вечер.

на конкурс Седьмая пятница - 319: под зонтом

Обласканный солнцем по-летнему пылким
Валяюсь на пляже и "ваньку" валяю.
В обнимку со мной на цветастой подстилке
В тревоги Донцовой вникает Аглая.

А я не люблю детективное чтиво.
На просьбу "проникнуться к творчеству Даши"
Ответил супруге довольно учтиво:
– Без книги не скучно мужчине на пляже.

Сканирую взором пейзаж и купальщиц,
Которые прелести нежат в лазури.
Жена не мешает мне зенки таращить.
Везёт дураку, что женат не на дуре.

Она понимает меня с полуслова,
Достаточно даже порой полувзгляда.
Мужьям за подобными жёнами клёво:
Лелеет, не пилит и кормит что надо!

Под боком любимой смыкаю ресницы.
Умора, меня разморило у моря.
Опять мне родная Аглая приснится,
А ветер нашепчет: – Аморе, аморе...

Старуха с косой пришла за душой бомжа
И стала его готовить в последний путь.
– Не будем спешить. Успеется, госпожа.
Ты лучше скажи, тебе коньячка плеснуть?

Несложный вопрос поставил её в тупик.
На службе она ни с кем не пила пока.
Сглотнула слюну зловещая дама пик,
Не зная, что бомж в коньяк подмешал пивка.

По узкой трубе в нутро алкоголь потёк,
А бомж подливал и смерти смотрел в лицо.
В экстазе она втянула большой глоток,
Упала под стол на пару с косой, и всё...

Её в забытьи хозяин в охапку сгрёб
И снёс на погост к ночующим там бомжам.
По сходной цене они уложили в гроб
Издохшую смерть, вкусившую всласть ерша.

Она в глинозём врастала за пядью пядь –
Чертята её на суд потащили вниз.
Глашатай-петух раз пять прокричал: – Распять!
И гвозди вросли в конечности дряхлой мисс.

Рогатый палач кувалду сжимал в руках.
Привычны ему и крики, и хруст костей.
Каргу охватил неведомый раньше страх
От мысли, что жизнь закончится на кресте...

Светило с утра лучами проткнуло мглу,
Стежок за стежком рассветный ковёр соткав.
Бессмертная смерть, уснувшая на полу,
Склонила бомжа продолжить вчерашний кайф.

Пакует лето чемодан,
Пора прощаться.
Ему – отныне править бал
На дальнем юге.
Сплывут последние часы
Сезона счастья,
И будет осень у руля
До первой вьюги.

Затем расплавятся снега
Под звон капели,
С небес низвергнется поток
Тепла и света,
Природа пышно зацветёт
Под птичьи трели.
Настанут жаркие деньки,
Вернётся лето!

на конкурс "Седьмая пятница - 315: прощание с летом"

Ещё не осень, но уже не лето.
Художник-луч рисует на песке,
На тени нанося полоски света.
Но дама в жёлтом ходит рядом где-то,
И ножницы блестят в её руке.

Дожди в тиши задумчивых аллей
Холодными ресницами взмахнули.
Ажурный лист мечтает стать алей,
Паря на фоне стройных тополей
В ладонях затуманенной лазури.

Запасливая белка на кусте
Жонглирует орехом в цепких лапах.
Базарчик в сердце сквера опустел,
Немея в предосенней красоте.
Остался лишь слащавый дынный запах...

на конкурс "Седьмая пятница - 314: дынная"

Погас дневной источник света,
Но рядом звук раздался "щёлк!",
И вновь светлее стало – это
Включил фонарик светлячок.

За ним второй.., десятый.., сотый...
Светиться каждый был горазд.
Люминесцентные экзоты
Внесли в ночной пейзаж контраст.

Вдали хвостатая лампада
Мелькнула между облаков:
Настало время звездопада
В краях небесных светлячков.

Пройдя космические дали
По курсу Млечный Путь – Земля,
Кометы россыпью упали
На светлячковые поля,

Где травы их встречали с дрожью,
А ветер взялся подмести
Осколки звёзд на бездорожье
Земного "Млечного Пути".

на конкурс "Седьмая пятница - 313: звездопадная"

Она выделялась на фоне подруг,
Эффектная внешность не блекла с годами.
Её квартирант, как примерный супруг,
Во всём угождал обаятельной даме.
Они вечера коротали вдвоём,
Ночами потребности не было в нём.

Сожитель с утра оставался один
И ждал терпеливо, когда на закате
Померкнет за окнами аквамарин,
Красивая женщина в модном халате
Устроится рядом, как в прошлые дни...
Однажды сценарий пришлось изменить.

Любимая дама была занята,
С подносом курсируя между гостями.
В бокалах плескались вино и вода,
В желудки еда оседала пластами.
Варьируя стереозвук суеты,
Звенели приборы и чавкали рты.

Мечтатель стоял у старинной софы,
Ненужный, потерянный, неинтересный.
Забыла о нём и хозяйка, увы.
Лужёные глотки горланили песни.
Страдальцу пришлось до полуночи ждать,
Пока удалилась нетрезвая рать...

Худой серебристый огрызок луны
Ревниво упёрся в окошко рогами,
Узрев, как сканирует женские сны
Соперник, затянутый в тонкий пергамент:
Оставленный на ночь включённым Торшер
Касался лучами её неглиже...

Ветер стал хозяйничать в тиши,
В небе сбились в тучу облака,
Нервно зашумели камыши,
Взвыла от волнения река,
Вздрогнул вековой прибрежный лес,
Стал рыдать его охранник – волк.
Папа Ёж, сопя, в нору залез,
Вход законопатил и замолк.
Вспомнил он, как в прошлую грозу
По воду отправился с ведром:
Молнии маячили в лесу,
Путников пугал громила-гром,
Сыпался с небес горохом град.
Ёж, покрытый градом, весь седой,
Дома оказаться был бы рад.
Только он склонился над водой,
Ветер, вспенив буйную волну,
К берегу помчал во весь опор...
К счастью услыхали крик "Тону!"
Выдра и кузен её – Бобёр...

Дома безопасней и теплей.
Пусть другие по воду спешат!
Кладезь витаминов на столе
Ждёт его и лапочек-ежат.

Она вошла на остановке, в толпу врезаясь ниткой бус:
– Пожалуйста, примите ноги и уберите Ваш арбуз!
Предназначалась эта фраза и взлёт рассерженных бровей
Юнцу с причёской дикобраза в футболке с надписью "Бродвей".
Пацан с размером 48 (ноги! - не пиджака! прикинь!)
Смотрел, как за окошком осень деревьям красит парики.
– Ты что, глухой?! – включился дядя в футболке с надписью "Ижмаш",
Но юноша не дрогнул, глядя в окно на вычурный пейзаж.
А дядя, как бы ненароком, арбуз ударной левой пнул:
Потоки ягодного сока в салоне вызвали разгул
Обмена мнений пассажиров. На гребне звукоамплитуд
У дяди выскользнул Nemiroff, но был подхвачен на лету...
Пока сограждане галдели, пацан сидел ко всем спиной.
Он был глухим на самом деле и в осень вышел на "Лесной".

Меня проснули на конечной. Добрёл домой: – Привет, Марусь!
– Ты на базаре был? – Конечно. – А где обещанный арбуз?

Самый лучший день был, пожалуй, пятый.
Гляньте, на Земле – Божья благодать:
Птицы в небесах, рыбы, звери, гады,
Коих создал я. Всех не сосчитать.

Следующий день был не столь успешным,
Прожил я его с болью головной.
Первенец-Адам, созданный безгрешным,
Страшно согрешил в сговоре с женой.

Я ведь от тебя требовал немного:
Искренности слов, чуткости, любви.
Вникни, человек, в заповеди Бога,
Сотни раз прочти и по ним живи!

Доброго в тебя вложено немало,
Внешне – хоть куда, мудр не по годам.
Что тебе, Адам, в жизни не хватало?
Счастья, теплоты? Как ты мог, Адам?

Первый человек, изгнанный из рая,
Тягости судьбы стойко перенёс.
С болью обо мне вспомнил, умирая.
Плакали над ним. Вот ведь парадокс:

Звери – по стадам, грешники – по семьям,
Вместе... Только я вечно одинок.
Сделаны дела, завтра воскресенье.
Выбраться пора в отпуск на денёк...

Вот и отдохнул, вскоре на работу.
Надо подавить сладостную лень.
Самым скучным днём стал седьмой по счёту.
Самым важным днём станет Судный день.

Написано на конкурс "Седьмая пятница - 309: самый лучший день"

Хотел послушать Элвиса, услышал: – Не положено!
Тебе прописан доктором классический канал.
В ответ послал по адресу медбрата кислорожего.
За это он обиделся и радио забрал.

Давно мечтаю вырваться наружу из "Бастилии",
С Бетховеном и Моцартом свыкаюсь я с трудом.
Меня, придурковатого, на волю отпустили бы?
Там тоже много чокнутых. У нас везде дурдом.

Попытка здравомыслия в дурдоме наказуема,
Меня на растерзание отдали главврачу:
Во время извержения профессора Везуева
Признался я, что дать ему по кратеру хочу.

В палате с тараканами под моцартовский "Реквием"
Рубашку мне напялили завязками назад.
Смиренно-принудительно какие-то таблетки ем...
Меня связать вы можете, но правду не связать!

На небесных задворках мерцали субтильные блики:
В темноте зарождался загадочный лунный рассвет.
Восходящая дева была так мила, яснолика,
Но смотрелась малюткой на фоне дородных планет.

Еженощно скользила она по привычной орбите
Посреди миллионов мерцающих звёзд-фонарей.
Совершая полёт, не спешила вернуться в обитель,
Но светило её вытесняло с небес на заре.

Отдохнувшее Солнце катилось в рассвет апельсином
И казалось таким озорным и лучистым извне,
Но в кругу подчинённых прослыло оно агрессивным,
Вымещая своё недовольство на крохе-Луне.

По начертанным эллипсам плыли венеры и марсы
И царице ажурную вязь комплиментов плели,
А строптивой Луне повторяли: – Смирись и не майся!
Но она предпочла хороводы водить у Земли.

Нелегко укротить непокорную "женщину в белом",
Проторившую множество тайных тропинок в лазурь...
На прогулку Луна подвенечное платье надела,
Чтоб торчать серебристым бельмом у светила в глазу.

Не спорю, что был несдержан, ответив на просьбу резко.
И ты сорвалась на крики. Могла обойтись и без.
По ходу семейных прений захлопнулись двери с треском,
Да так, что дремавший Васька от страха в камин залез.

По пятницам и субботам идут одиночки в город,
Желая у стоек баров упавший настрой поднять.
Я тоже бреду куда-то, кашне повязав на ворот,
А та, у которой нервы, на кухне сидит одна...

Горячие лбы остыли. Гроза не продлилась долго.
Себя излечили средством надёжней пустых бесед:
Сойдясь в квадратуре спальни с моей неразлучной долькой,
Мы вскоре нашли консенсус, включив приглушённый свет.

По пятницам и субботам съезжаются в город пары.
Одних привлекает шопинг, другие спешат в кино.
Мне тоже нашлось местечко на лавочке на бульваре,
А та, у которой нервы, бок о бок сидит со мной.

Когда называют родители
Сыночка по имени папы,
То могут в семейной обители
Случаться в общении ляпы.

Уже на носу госэкзамены
У нашего мальчика Вовы.
Ему бы способности мамины,
Но сын весь в меня, бестолковый.
Уроки высиживать задницей
Подросткам теперь не резонно.
Гораздо приятнее пялиться
В открытые окна айфона.
Невежливо приняли Вовочку
На сайте "Домашняя фея",
Куда он в оконную форточку
Забрался, ничуть не робея.
Но к фее, ушедшей по вызову,
Пришлось обратиться заочно:
Желание Вовы Сервизова
Учла электронная почта...

Пернатые песней приветили
Последнее утро недели,
И я заюлил, как на вертеле,
В нагретой супругой постели.
Внезапно услышал приветствие:
– Ну, здравствуй, Владимир Сервизов!
От страха напрягся, как в детстве, я,
Чуть-чуть под себя не написав.
Спросонок давалось непросто мне
Поверить в нежданную гостью
И зорко следить из-под простыни
За феей, фехтующей тростью.
Милашка с припудренным личиком,
Облитая чем-то душистым,
Сказала: – Ты станешь отличником
На зависть иным хорошистам...

К полудню воскресное радио
Меня разбудило игриво.
На лавочке возле парадного
Старушки сидели под ивой,
Жена приготовила варево
И стала копаться на грядке,
Володька в сети разговаривал.
Всё было бы в полном порядке,
Но я без призыва о помощи
Сорняк прополол в огороде,
Удобрил поникшие овощи,
А после труда на природе
Прошёлся тряпицей по мебели,
Подшил бахрому к занавескам...
Старания тщетными не были:
Квартира наполнилась блеском!
Жена, как на самого лучшего,
Потом на меня поглядела,
А я декламировал Тютчева
И гладил её то и дело...

Провально сложились экзамены
У нашего мальчика Вовы.
Ни папиных генов, ни маминых.
В кого он такой бестолковый?

В сизом небе катится бледное колечко.
Муж храпит неистово – значит, мне пора
Выйти на свидание с лунным человечком,
Чтоб на крыше бодрствовать вместе до утра.

Он такой загадочный и весьма любезный!
В трепетных объятиях таю, как свеча.
Мы сидим на шифере на пороге бездны,
Ветер вьётся рядышком, ревностно ворча.

Губы в упоении что-то нежно шепчут.
С места мы срываемся и летим... летим...
Жалко, что в галактике меркнет звёздный жемчуг.
Утром растворяется призрачный интим.

Сцена расставания с лунным кавалером
К новому свиданию вряд ли приведёт.
Сказка обрывается возгласом: – Валера,
Снова лунатичку ты тискал, идиот?!

Помню дождь. Его потоки распугали всех прохожих.
Фиолетовые лужи быстро в озеро срослись.
Капли-стразы пробегали по ресницам и по коже.
Ты была прекрасна, Лиза, – королева школьных лиз.

Было странно мне, задире, непутёвому к тому же,
Что отличница решилась под дождём гулять со мной.
Фонари запечатлели поцелуй в бескрайней луже,
По-ребячьи неуклюжий, но по-взрослому хмельной...

Незаметно пролетели юность, молодость и зрелость.
Я десятки раз влюблялся, но ни разу не любил.
Не супружеской рутины, а романтики хотелось.
А теперь один кукую, необласканный бобыль.

Зарастаю паутиной, забываю лица, даты...
Угораздило надолго задержаться на земле.
Помогает мне вернуться в безвозвратное "когда-то"
Фотография девчонки на неприбранном столе.

В стёклах игриво отсвечивал огненно-рыжий закат.
Солнечный зайчик доверчиво с выводком шустрых зайчат
В комнату влез через форточку, обнял меня горячо
И симпатичную мордочку мне положил на плечо.
После, гуляя по комнатам, солнечный папа с детьми
Стены расписывал золотом до наступления тьмы...

Летняя ночь занавесила краски минувшего дня.
Из поднебесья невесело звёзды глядят на меня.
Хитрая лунная рожица блики роняет окрест.
Лунные зайчики множатся, пробуя в комнату влезть.

Пляшут на стенах весёлые блики:
Светом картину рисует свеча.
Хлопотно в полночь уставшей сверчихе
У колыбели двойняшек-сверчат.

Мамины сказочки не помогают
В сон погрузиться её шалунам.
Дразнят насмешники: – Баюшки-баю!
Баиньки делать не хочется нам!

Ночью хотим веселиться, как папа.
Скрипка всегда у него под рукой.
Тут же проказники спрыгнули на пол,
Но не сумели уйти далеко.

Мама-сверчиха без лишних эмоций
Ловко поймала своих сорванцов:
– Кто до утра хоть разочек проснётся,
Тот побеседует завтра с отцом.

Он ежедневно с приходом заката
Должен еду для семьи добывать.
Спите, мои дорогие сверчата, –
Свечку задула усатая мать.

Давно привык встречать рассветы
Не на софе, а на ногах.
Меня искала старость: – Где ты?..
И поняла, что я в бегах.
Седой, а всё играю в прятки.
Плохие мысли обнулив,
Побритый, свеженький, как с грядки,
Я влился в утренний прилив
И руки выставил навстречу
Лучам родившегося дня.
Рассвет плеснул на небо кетчуп,
А заодно залил меня.
Досталось от него прохожим,
Грачам и спящему коту.
Гранитный Пушкин краснокожим
На время стал, как Виннету.
Рассвет успешно перекрасил
Дома, ручей, туман, траву...
И даже комья рыжей грязи
Вплелись в пейзажную канву.
Но вскоре жаркий день нагрянул
И красноту в природе стёр
С небес, ручья, травы, тумана...
Извечно красный светофор
Подмигивал зелёным светом
И масти больше не менял.
А тень за мной бежала следом,
Но не могла догнать меня.

Много лет назад мой сын спросил меня: – Папа, а может
быть сразу два солнечных удара, Бабах-Бабах?!

В столице гостит непрошеный зной Сахары.
Спортивный костюм к моим телесам прилип.
Как будто бы мне в жару не хватало жара,
Меня одолел навязчивый летний грипп.
В аптеку побрёл, в асфальт упираясь тенью.
Удушливый смог в дыхание врос клещом,
А солнце лучи прицельно метнуло в темя,
И я ощутил удар, а затем ещё...

Голодный огонь страницы лизал в камине.
"Тебя излечу", – шептали уста Марго.
"Ты будешь здоров". Любовница и богиня
Прижалась ко мне, царапая грудь серьгой.
Над пьяной Москвой закат наливался кровью.
Нетленный роман в огне продолжал пылать.
Мне виделось, как поправил пенсне Коровьев,
И слышалось, как собаку позвал Пилат.
Проныра-Луна в тумане нашла прореху
И в небо вросла, бездомных к себе маня...

Когда я открыл глаза, то узрел аптеку,
Куда на плечах мужик затащил меня.

МПК, предварительный этап

Давно проживаю у вас на квартире
Почти незаметно для публики.
Таскаю из кухни картошку в мундире,
Конфеты и прочие бублики.

Когда вы вдеваете нитку в иголку,
Верчусь под рукой на диване я
И вас норовлю подтолкнуть втихомолку,
Мешая процессу вдевания.

Разбитые чашки, пропавшие вещи,
Лежащие в кресле сандалии,
Обои, залитые соком черешни,
Прожжённый платок и так далее:

Бардак учинили мои домовята,
Сдавая экзамен по шалостям.
А ваши наследники не виноваты.
Детей не ругайте, пожалуйста!

Опять не спится мне в ночи,
бока помяты.
Считаю, лёжа на печи,
овец отряды...

Забыл представиться: Иван из русской сказки.
Когда-то был я сыт и пьян да жил по-барски.
Вы помните каким я был? Плейбой России!
Теперь утрачен прежний пыл, виски седые...

Но тут влюбился дуралей, да не в простую.
Сватов десятки королей к ней шлют впустую.
Она прекрасней всех невест слывёт недаром,
К тому же не сыскать окрест богаче пары:
Царя единственная дочь – краса Ирина.
С неё художники не прочь писать картины...
Мои мечты прервал отец привычным криком.
Давно на пенсии кузнец, но шит не лыком:

– Опять разлёгся! Слышишь, Вань,
(ругнулся матом)
Ты зад свой оторви и встань
с печи проклятой.
Живу единственной мечтой,
недоедая:
Женись! Не то отец родной
подохнет к маю!

Жениться был я не готов, но ради бати
Послал к царю своих сватов, двух старших братьев.
Они вернулись в отчий дом с плохою вестью:
Царевна будет с Дураком тогда лишь вместе,
Когда умом блеснёт Иван на блицтурнире.
Иначе с плеч его кочан с мечтой об Ире.
Я понял, что доить коров – удел Ивана,
А папе, чтоб он был здоров, по барабану:

– Тебя проводят поутру
в дорогу братья.
Давай, сынок, по стопарю
и по кроватям!

Во сне вонзался в плоть кинжал под звуки храпа.
С утра в дорогу провожал словами папа:

– Роится мыслей кутерьма
в мозгу помехой.
Ты отдели их от дерьма
и в замок ехай!
На блицтурнире ты, сынок,
упрись-ка рогом!
Напутствие моё усёк?
Ну, ехай с Богом.

***

На конкурс прибыл я один, как перст, без свиты,
Потомственный крестьянский сын, серпом побритый.
Соперники, как будто бы с картин РембрАндта,
А я побрызгаться забыл дезодорантом.
Зато ни капельки не сник в строю степенном.
Никто не вырастит из них картошку с хреном!
В глазу толпы бельмом торчал в рубахе мятой,
Пока не влез на пьедестал крикун-глашатай:

– Сразитесь вы на поэти–
ческом турнире.
В стихах сумейте донести
любовь до Иры!
Царевна выйдет лишь за ин–
теллектуала.
Крестьянин или дворянин–
волнует мало!..

Свершилось чудо наяву! Мечтой согретый,
Писал я каждый день в хлеву тайком сонеты.
Отец и братья, словно пса, меня гоняли,
Твердили, что стихи – попса и трали-вали.
Теперь крестьянский сын босой, дурак-Ванюша,
Царевну этою "попсой" возьмёт за душу.

***

Гляжу, соперников кругом, как посдувало:
Умом сразиться с дураком охочих мало.
Остался рядом наглый тип – жених из Рима.
К царевне взором он прилип теплей Гольфстрима.
Всего лишь несколько минут нам судьи дали.
Кого-то грифы заклюют, кому – медали.
Покуда сопли я жевал и тратил нервы,
Приезжий, как девятый вал, ударил первый:

– Я Вас любить, родная мать!
О, Bella Donna!
Я Вам богатство обещать
большая тонна.
Я Вам отдать сердечко мой,
звезда и море.
Я Вам, Ирина, песня пой,
Moment'amore!

В душе подумал я о нём:– Хороший парень!
Играет смело он с огнём и не бездарен.
Доволен итальянский гость. А я чем хуже?
В окрУге эхом понеслось:– Давай, Ванюша!
В России путь в кумиры прост: владеешь словом,
Залезь на дикторский помост и ври толково!
Уму да разуму меня учили братья,
Но корм, как видно, не в коня, не стану врать я.
В моих карманах ни гроша, одет в лохмотья,
Зато открытая душа. Глядите, вот я:

– Давно покоя не найду
в тиши деревни.
Пишу сонеты на беду
моей царевне.
Теряю над собою власть,
когда мы рядом.
Любовь по венам разлилась
пьянящим ядом.
Непревзойдённых Ваших чар
счастливый пленник
я сердце Вам вручаю в дар,
склонив колени.

Царевна воспарила на седьмое небо,
А царь, как будто с бодуна, вскочил нелепо:

– Не нужен мне убогий зять!
За что мне это?!
Эй, стража, голодранца взять!
Казнить поэта!
Но тут Ирина за меня вступилась рьяно:
– Без Вани мне не жить ни дня!
Хочу Ивана!!!

Что хочет женщина иметь, то дать ей надо,
И целиком, а не на треть, доставить нА дом.
Всплакнул отец, не жаждал он такого зятя,
Который печь на царский трон махнёт, не глядя.
Царевне солнца луч упал фатой на плечи...
Любовь над миром правит бал. Пылают свечи.

***

В России много дураков,
ПлохИ дороги,
Сатрапы испокон веков
С народом строги.
Пускай достаток небольшой,
Изба – не терем,
Но мы не бедствуем душой
И в сказки верим.

Мне давно пора жениться,
Ветреному тов.
Плюс – имею виллу в Ницце,
Минус – не готов.

Но сдаваться в плен к супруге
Наступил момент.
Плюс – невест полно в округе,
Минус – импотент.

Ну и что? Найду "наседку",
С нею отдохну.
Плюс – имею претендентку,
Минус – не одну.

Маня, Сара и Тереза,
Выбрал и балдей.
Плюс – стройны, как стюардессы,
Минус – нет грудей.

Маня – русская натура,
Я на ней женюсь.
Плюс – законченная дура,
Минус – там, где плюс.

Сара – избранная Богом,
Кушает мацу.
Плюс – я сброшу вес немного,
Минус – не к лицу.

У Терезы в Польше корни,
Добрая душа.
Плюс – она других проворней,
Минус – ни гроша.

Мане, Саре и Терезе
Ручкой помахал.
Плюс – забыл с тех пор о стрессе,
Минус – кончен бал.

Ох, давно пора жениться
Старому хрычу.
Плюс – у дома ждут девицы,
Минус – не хочу!!!

Импульсивная осень дождём всплакнула,
В октябре изменились её манеры.
Мегаполис похож на бетонный улей –
Неуютный, сырой и мышино-серый.

Я неловко скользил по сезонной грязи,
По ржавеющим листьям немого парка,
Где в кафе на обвитой плющом террасе
Мы встречаемся с Верой, шальной и яркой.

Сам не свой три часа я считал вошедших:
Раз, два... десять, одиннадцать... сорок восемь.
Двадцать девять мужчин, девятнадцать женщин.
А за окнами листья считала осень.

Полусонное солнце, зевая томно,
Одарило меня безразличным взглядом.
Вдруг возникла из медных лучей мадонна
И устроилась небезразлично рядом.

Сожалел бы, что Вера ушла куда-то,
И уснул бы, считая "овечек" тупо,
Но сегодня меня в желтизне заката
Отыскала любовь. По-простому – Люба.

Месяц лежал подковой
Около хлева в луже.
К ней подошла корова
И запила свой ужин.
Влившись в утробу твари
Вместе с водой и пеной,
Месяц включил фонарик,
Чтобы в лучах Рентгена
Выползти вниз по трубам,
Ловко минуя топи...
Бегство сложилось глупо:
Он очутился в ...

Ясно, что мы – не птицы,
Но попытаться треба
Не под уклон катиться,
А устремляться в небо.

Охотится на мошек стрекоза,
По воздуху за жертвами скользя.
Жестоко, но без этого нельзя
Стрекозам выжить.
Естественный отбор всему виной.
А может быть, он вовсе не земной,
И все метаморфозы до одной
Исходят свыше?

Земляне выживают, как всегда,
Под гнётом непосильного труда.
Одни из них возводят города,
Другие рушат.
Одни во всё живое влюблены,
Другие – почитатели войны.
К мирянам обращаются они
На сленге ружей.

Шагают пешки дьявольской игры,
В пожарище срастаются костры.
Людей съедает ужас изнутри –
Война грохочет.
Разруха, нищета, кресты, гробы...
Гадает мир, "to be or not to be?"
Исчезло "не" из фразы "не убий!"
Прости нас, Отче!

Планета, благодатная извне,
Покрыта сетью точечных огней,
Вандалы издеваются над ней.
Молчит Всевышний.
Он терпит нас, безумцев, сотни лет...
Глазеет стрекоза воякам вслед,
Пикируя с добычей на скелет
Сгоревшей вишни.

Приелся лазурный глянец.
Под пальмой сижу на пляже.
Ожоги пестрят на коже
(Без крема сгорел блондин).
Расстройство, куда не глянешь:
Не видно в округе наших,
Не наших не видно тоже,
На острове я один.

Осколки моей надежды
Увязли в песчаных дюнах.
Удушливый полдень пылко
Целует меня взасос.
Мой Ангел-спаситель, где ж ты?
И тут же слуга Нептуна –
Волна принесла в бутылке
Подмогу на случай SOS.

Дорогу на волю Джинну
С ба-бахом открыла пробка.
Он выполз на пляж, глазея
На пальмы и на меня.
Огромный могучий лбина
Ко мне прикоснулся робко
И с ужасом вскрикнул: – Где я?!
– На острове. Там, где я.

На бедного Джинна глядя,
Я понял, спасатель в шоке,
И врезал бедняге в ухо,
Как мой психиатр мне.
Мгновенно припомнил дядя,
Что он – всемогущий джокер
И сразу воспрянул духом
При помощи сил извне.

По адресу с полуслова
Помчался небесный рикша,
Меня усадив на длани,
Естественно, в бизнес-класс...
Теперь мне живётся клёво:
За окнами – блеск Парижа.
А пара других желаний
Оставлена про запас.

Мы преданы нашим курортам-жемчужинам,
Но так заграничного сервиса хочется...
Поэт Индюков по планшету за ужином
Учил "Калимера!" с онлайн-переводчицей...

В шикарной гостинице в дружеской Греции
Шампанским приветили русского гения.
В страну, где всё есть, он приехал погреться и
В Эгейских морях почерпнуть вдохновение.

Худые коты, демонстрируя выдержку,
Мечтали на солнышке, чтоб их погладили,
А столбик термометра, стоя навытяжку,
Приветствовал члена Союза Писателей...

Неделю поэт впечатления впитывал
И верил, что Муза в объятия кинется.
Ночами его, совершенно убитого,
Ласкала постель в эксклюзивной гостинице.

Здесь дышит экзотикой каждое деревце,
И выглядит солнце в тумане яичницей,
Гречанки при встрече с тобой калимерятся,
Но только поэзь для потомков не пишется...

Неделю спустя у Карельского озера
Трудяга стихи переписывал начисто,
Которые пришлая Муза подбросила.
И хрен с ним, что сервис убогого качества!

Скучаю, скучаю, скучаю,
Как парусник без парусов,
Как зайцы без деда Мазая,
Как снедь на развес без весов.

Грущу, как без Муз демиурги,
Как праздничный стол без гостей,
Как мартовский Васька без Мурки,
Как радио без новостей.

Поблекший букетик сирени
Скучает на пыльном столе.
Кромсаю в тарелке пельмени,
Мечтая о женском тепле...

Ты в отпуск поехала к морю
С ватагой совместных детей.
Ни с кем две недели не спорю.
Житуха – гуляй и балдей,

Но я бесконечно скучаю,
Как печь без объятий огня,
Как ложка в стакане без чая.
Скучаю... А ты без меня?