Весна. Опять весна. Которая по счёту,
Уже не сосчитать на пальцах рук и ног.
Надеюсь победить заразную зевоту,
Надолго позабыть унылый возглас "Ох!"

Приблизился конец всеобщей зимней тризны,
Сезона полусна, в котором у меня –
Желания скромны, задумки бескорыстны...
Пора бы по весне привычки поменять.

На улицу спешу восполнить недостачу
Утраченных надежд, сердечного тепла.
Невольно узнаю, о чём сосульки плачут,
Вникаю в тайный смысл сорочьего бла-бла.

С мужчинами готов на подвиг и на шалость –
Визируют девчат крутые пацаны,
Даря им гамму чувств. А в воздухе смешалось
Дыхание весны с дыханием войны...

блицевое

Елена Шилова "Старик и море" http://litset.ru/publ/1-1-0-66663
Люся Мокко "Старик и рыба" http://litset.ru/publ/38-1-0-74561

Пробита лодка. Эх, заткнуть бы течь...
До берега ещё полмили ходу –
Прикидывал старик седобородый,
Опасливо ступая по воде.
Хотел домой до ужина успеть,
На кухне подсобить своей рыбачке
И с внучкой о дельфинах посудачить,
Латая вместе с ней худую сеть.
Вокруг него разлита синева –
Её хоть отбавляй на белом свете.
Слышна жалейка. Или воет ветер,
Собравшийся кого-то отпевать?
Тик-так... Застыли стрелки на часах.
Швейцарский механизм непрочен? Странно.
В лазурное пространство бурым шрамом
Вросла береговая полоса.
Ничто не отвлекало рыбака –
Он шёл всё дальше, под ноги не глядя,
По бликам на зеркальной водной глади.
Так ходят в небесах по облакам...

Куняю в кресле... Взбодриться надо.
С лица ладонью сметаю дрёму.
Доселе мрачный иллюминатор
Пестрит огнями аэродрома.
Полёт сквозь время далёк и долог,
Но встреча с прошлым всё ближе, ближе.
Вираж – и рвётся туманный полог,
Толчок – и лайнер бетонку лижет...
Гуляет эхо по терминалам –
Болтливый призрак аэропорта.
Храпит бульдожка в платочке алом,
В лицо хозяйки уткнувшись мордой.
Иду на выход, вливаясь в город,
Где всё знакомо и незнакомо.
Я не был дома четыре года
И находился как будто в коме.
Сажусь в маршрутку, рисуя в мыслях,
Что к вам приближусь, устроюсь рядом
На лавке, скрытой ветвями тиса.
Отмою плиты, сменю ограду.
Вернулся поздно ваш сын пропавший,
Мои родные и дорогие...

Меня встречает старик со стажем,
Но внешне юный – красавец-Киев.

фото автора

к 140-й годовщине смерти Тургенева и к 170-й годовщине написания рассказа "МуМу"

Кошмарный сон преследует МуМу:
Как будто у неё на шее – камень,
Она скулит и падает во тьму,
Вода над ней расходится кругами...

В реале, к счастью, всё совсем не так:
На ветхом топчане храпит Герасим,
У них в жилище – форменный бардак,
Но мир притом привычен и прекрасен.
МуМу лежит на коврике в углу,
Который пахнет псиной. Ну и что же?
Уходит взор в каминную золу...

"Куда меня хозяин краснорожий
Ведёт? Собачий Боже, помоги!"
Дворняга плачет, в лодку залезая...
Напрасно. По воде идут круги,
И рядом нет спасателя Мазая.
Людей на грех толкает нищета?
Дефектные наследственные гены?
Шаги садиста точно просчитал
Его создатель – дедушка Тургенев...

МуМу в поту проснулась. Дежавю.
"Возможно, эти сны – сигналы свыше,
Без коих до седин не доживу?
Внимание! Меня Герасим ищет"...
И снова двое в лодке. Он берёт
Обвязанный верёвкой серый камень.
Пора! Она бросается вперёд –
Вода над ним расходится кругами.
С небес нисходят отблески зари,
Вплетая мягкий свет в собачьи кудри.
Мужик со дна пускает пузыри,
А дедушка Тургенев нервно курит.

на конкурс Седьмая пятница - 473: юбилейная

Он выглядел на семьдесят, но был намного старше –
Носитель притягательной душевной красоты.
Ефим Березин, будучи романтиком со стажем,
Своей супруге Бэллочке опять принёс цветы.
Он молча разговаривал с "любимым чудом света",
Поставив розы в баночке на траурный гранит.
Любовь на протяжении шести десятилетий
Они до расставания сумели сохранить...

Мы часто философствуем с соседом у подъезда
О жизни и о женщинах, но только не о ней:
Утрата милой Бэллочки – его больное место,
И с возрастом становится ему ещё больней.
Когда воспоминания преследуют Ефима,
Он слушает, но мысленно отсутствует, увы.
Романтик в скором времени увидится с любимой,
Уйдёт и не поделится рецептом их любви.
Сдаёт старик. Закончился его семейный праздник.
Сказать супруге многое хотел, но запоздал...
Он смотрит в синь тряпичную, простроченную наспех
Живыми треугольными стежками птичьих стай.

на конкурс Седьмая пятница - 470: запоздавшая

Предзимье. Нагие деревья надели
Худое бельишко из первого снега.
Но вскоре сезонный портной-неумеха
Уступит рабочее место метели,
Которая ловко сошьёт без примерки
Добротные вещи ветвистым клиентам,
А также согреет под плюшевым пледом
Замёрзшие пашни, селения, реки...
Но это поздней, а пока по прогнозу
Циклон принесёт ненавистную слякоть,
Поэту захочется в рифму поплакать,
Прозаик напишет слезливую прозу
О том, что тряпичная синь в заоконье
Живыми стежками поспешно прошита –
Колючие ветры, взвывая сердито,
Всё дальше пернатых изменников гонят.
Предзимье. Хандра. Достаёт непогода...

Пора выходить мне из образа. Баста!
Последние дни, как засохшую пасту,
Я выдавлю из уходящего года.

на конкурс Седьмая пятница - 466: первый снег

Влюблённым не важны запреты и законы...
Прокуренный подъезд, нагретый подоконник.
Манящий неуют – в пристанище двоих.
И близость губ твоих.

Гитара, ты и я. Счастливые минуты –
Под лампочкой в стальном наморднике из прутьев.
Вверху, под потолком, струился ржавый свет
В дыму от сигарет.

Здесь каждый божий день, вдыхая воздух спёртый,
Хрипел я о любви, насилуя аккорды.
Романтика среди разбросанных бычков
И мусорных бачков...

Романтика любви с годами не увяла.
Мы вместе сорок лет – не много и не мало.
Теперь у нас двоих – два внука, два кота.
В подъезде – чистота.

блицевое

Поэзия утрачивает власть
Со времени серебряновековья.
Она в шестидесятых вознеслась,
А нынче на руках блестят оковы,
От шеи протянулся поводок,
Намордник на лице... Сильна цензура.
С реалиями свыкся кто как смог.
А я затеял с Музой шуры-муры
И смог достичь умеренных высот –
Не густо. При общении с любимой
Меня к вершинам творчества несёт,
Несёт... Но каждый раз проносит мимо.
Пусть так. Мы с Музой, верящей в меня,
Дружны, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон.
Стихи нас, будто семечки, манят –
От них тошнит, но трудно оторваться.
Открыла персональный мастер-класс,
В котором я – пытливый подмастерье.
Гляжу в простор её безгрешных глаз
И в толк от наших встреч наивно верю.
Молюсь на Музу. Ей ночной порой
Внимаю, навострив антенны-рожки.
Мы ноги погружаем в серебро,
Идя по лунной призрачной дорожке...

на конкурс 6ЛАП-22 - Стихи о стихах

Простой карандаш был на деле не прост,
А ярок в руках виртуоза-шаржиста.
Работал бессменно, умело и быстро,
Вгрызаясь отточенным грифелем в холст.
Точилка лежала всегда под рукой,
Она карандаш охраняла и всё же
Снимала с него деревянную кожу,
Глумясь над несчастным: "Терпи, дорогой,
Так надо!" И в танце вгрызаясь в чело,
Трофеила ...надцатый скальп карандашный.
Остряк продолжал вырисовывать шаржи,
Но время его безвозвратно прошло –
Огрызок спикировал в мусорный бак...
Ольховый преемник весьма креативен,
Но что ожидает его в перспективе?
Погибнуть у той же точилки в зубах.

на конкурс Седьмая пятница - 460: карандашная

Понедельник иссяк. На часах нули
Замерцали, как звёзды в ночной дали.
Времена обнулённого дня прошли –
Всё проходит, и время тленно.
В небесах равномерно разлит мазут,
А в мазуте – Луна, как бельмо в глазу.
Совершенно убитый домой ползу,
Проклиная вторую смену.

По утру мне на первую. Надо спать...
В сновидении время несётся вспять –
Прямиком в выходные... Но в семь ноль пять
Мелодично звонит мобильник.
Отключаю давно надоевший блюз.
На дисплее не вторник висит в углу,
А опять воскресенье. С утра туплю.
Я ещё не проснулся? Или?

Ущипните меня! Протерев глаза,
Убеждаюсь, что время идёт назад.
Превосходно! Я всеми руками за:
Воскресенье, затем суббота...
Ущипните ещё раз! Второй синяк.
Странный сон. Или что-то со мной не так?
Вне сомнений всё так! За окном сквозь мрак
Проступают ростки восхода.

на конкурс Седьмая пятница - 459: продолжительная

Приветствую, Венеция! Виват красавцу-городу!
Она меня приветствует дождём и ветром в бороду,
А также карнавалами наигранно весёлыми,
Змеистыми каналами, прошитыми гондолами,
Пивными многоликими с гарсонами проворными,
Зубастыми улыбками, дежурными buongiorno(ми)...
Курсирую растроганный с витающими мыслями
Над водными дорогами мостами-коромыслами.
Дома с налётом плесени и лодками на привязи
Находятся на пенсии, немало в жизни вынеся.
На набережной, тщательно прибоями облизанной,
Сканирую мечтательниц, глядящих монализово...
Устал. Над морем вечером налёт закатной ржавчины.
Мне тесно в гуттаперчевом потоке отъезжающих.
Поток, фастфудом чавкая и капая мороженым,
Стекает в порт, где чайками лагуна припорошена.
Проталкиваюсь к берегу с японцами и немцами...
Колумб открыл Америку, а я открыл Венецию.
Колумб – самостоятельно, а я – ведомый гидами.
Подобных открывателей здесь видано-невиданно...
Фрагменты дня пролистаны, "ладья" к причалу подана.
Гудит толпа, воистину счастливая. И потная.
Вокруг туристы пёстрые в клубок на пирсе скомканы.
На волю рвусь из спёртости, как бабочка из кокона –
Не всё ещё осмотрено, не все пути исхожены.
Прошёлся бы у моря я, но вусмерть обезноженный.
Бомжу отсыпав мелочи, смыкаю очи сонные
На "купленной" скамеечке, просоленной муссонами...

Лучами тьма распорота, и в ней рассвет полощется,
Скользя по крышам города на улицы и площади.
С пернатыми на пристани делю остатки завтрака.
Невыспанный, расхристанный сегодня я. А завтра как?

Хочу проснуться на рассвете,
Смести в совок осколки сна,
Впустить в окно залётный ветер
Без страха, что влетит война,
Которая меня всецело
Втянула в зону темноты,
Где мечутся кресты прицелов,
Где в грунт втыкаются кресты –
Один, второй, десятый, сотый...
Не счесть. Солдаты полегли
За безымянные высоты,
За пяди выжженной земли.
В атаку! Наши и не наши
Ломают линии фронтов.
За собственную правду каждый
Собой пожертвовать готов.
Поток горячечного бреда
Из глоток телеподлецов
Привёл к смертям людей и недо-,
Но верю, что в конце концов
Уймутся злые Божьи дети,
Века болевшие войной,
И я однажды на рассвете
Без страха распахну окно.

Ветер, гоняя тучи в запарке,
Свёл вероятность ливня на нет.
В сросшихся кронах старого парка
Вечером вспыхнул солнечный свет.
Всюду с деревьев свесились тени
В виде каскадов, линий и фалд:
Чёрные клоны сотен растений
Были лучами вжаты в асфальт.
Длилась недолго сцена немая –
Тени качнулись и поползли.
Говору ветра с дрожью внимая,
Травы припали к плоти земли...

Солнце угасло, в сумраке тлея,
И покатилось нехотя прочь.
В парк по возникшей лунной аллее
Шествовал призрак – летняя ночь.

одесситам

В нашей нескучной приморской обители
Юмор вкусней, чем фастфуд.
Эту жемчужину местные жители
Ласково мамой зовут.
Мы уродились не самыми скромными
В городе – пупе земли.
Наши устои ломали погромами,
Но поломать не смогли...
Сонные пляжники морем обласканы,
В небе – вуаль облаков.
Наглые чайки домашними Васьками
Трутся у ног рыбаков.
С марта по август у нас продолжается
Всплеск феромонов любви.
Но аппетитным одесским красавицам
Я недоступен, увы.
Хватит с меня приключений на бороду
Из-за прелестных гулён.
Я бескорыстно дежурю по городу:
По' уши в "маму" влюблён.
Словно теряясь в пространстве и времени,
По переулкам брожу.
Я от Одессы стихами беременный,
После дежурства рожу.
Днём – романтичная, ночью – нарядная.
Не надышаться тобой...
Утром, вальяжно покинув парадное,
В город вольюсь, как прибой.

Улетающих на юг приглашают на посадку.
К сожалению, тебя тянет в дальние края –
Дезертируешь туда, где тепло, вольготно, сладко,
Разрушая симбиоз Стрекозы и Муравья.

Охладевшие сердца в миг разлуки ровно бьются,
Пропуская сквозь себя театральные "Прощай"...
Дождь на взлётной полосе подливает воду в блюдца,
Я в кафешке у окна допиваю тёплый чай.

Каждый лайнер за собой тянет шлейф из водной пыли,
Твой крылатый Василиск* набирает высоту...
Интересным был пролог нашей сказки: "Жили-были...",
Но провально эпилог сыгран в аэропорту.

Расставание сулит безграничную свободу,
О которой не мечтал. Знать бы, что мне делать с ней?
Плавно тает самолёт в полусфере небосвода...
Трепыхается внизу привязной воздушный змей.

*существо, толкуемое как мифический чудовищный змей (Википедия)

Прощальные костры кругом трещат,
Осенние ветра выходят в чат –
Солисты заунывных ораторий.
Природе неуютно без тепла.
Бесчувственные грабли и метла
Хозяйничают нынче на подворье.

Вороний гвалт похож на гвалт попсы –
Страдают уши. Морщатся носы,
Вдыхая на прогулке запах гари.
Глаза на осень-Золушку глядят:
Она клянёт злосчастный листопад,
В ложбинах пряча вянущий гербарий.

Листва жива (на ощупь не суха),
Но в сущности она уже труха –
Заложница предзимнего распада.
Кончается сезонный карнавал.
Я этот праздник тризной бы назвал,
А Золушке бежать отсюда надо!

Который час? Неужто без пяти?
Для бегства слишком поздно. Не спастись.
Красавица седеет на морозе.
Признав неотвратимость похорон,
Она освобождает царский трон.
Прощай... Верней – до новой встречи, осень!

на конкурс Седьмая пятница - 450: костровая

Он "сгорел"... Но его до сих пор костерят.
Кто он? Символ злодейства? Отваги?
Всемогущим себя ощущал Герострат,
Поджигая промасленный факел.
Задымился лазурный небесный лоскут.
Перекрытие рухнуло с треском –
Ненасытный огонь поглотил по куску
Пантеон Артемиды Эфесской.
Не герой был казнён, а простой скотовод,
Фанатичный и умственно куцый.

Но фантом Герострата поныне живёт,
На поджоги толкая безумцев.
Смертоносные факелы снова в руках,
Поднимается чад на востоке –
Выгорают дотла пантеоны врага,
На земле оставляя ожоги.
Пироманы* играют на сцене войны
Заключительный акт "Лисистраты",**
Где они повстречать в преисподней должны
Своего праотца Герострата.

* пироман – человек, страдающий пироманией, пристрастием к огню, наклонностью к поджогам (Википедия)
** "Лисистрата" – комедия древнегреческого драматурга Аристофана (411 г. до н. э.) о проблеме войны и мира (Википедия)

События из памяти стираются быстрей,
Моменты просветления становятся короче...
Двадцатое помечено крестом в календаре –
Сегодня День рождения его любимой дочи.
Старик всегда завязывал на память узелки,
Но их предназначение уже не мог запомнить –
С утра он крестик маркером нанёс на кисть руки.
Зачем? Забыл впоследствии. А ветер в заоконье
Размеренно раскачивал на веточке чижа,
Который балансировал и пел, не умолкая.
"Прижился. В нашем городе он свой, а я – чужак.
А раньше был хозяином, и жизнь была другая.
Меня томит безвременье – бессрочный выходной.
Полжизни был востребован, а нынче бесполезен...
Поют?"– ему послышалось, что люди за стеной
Фальшивили мелодии родных фольклорных песен.
Старик вошёл в гостиную и бойко отвечал
На пьяные приветствия "Иван Сергеич, здрасьте!"
В беседе он поддакивал, хлебал из блюдца чай,
Поглядывая искоса на крестик на запястье...

на конкурс Седьмая пятница - 448: узловая

На вечно тёплом острове лежу в тени под пальмами.
Слыхал, что вредно пляжиться теперь в чужой стране:
Лежащие под пальмами рискуют стать опальными.
А я люблю экзотику. Бунтарь живёт во мне.

Охотно познакомился с варёными лангустами.
Слыхал, что лучше овощи включать в своё меню,
Питаясь не лангустами, а листьями капустными.
А я бы кушал вредную заморскую стряпню.

Привык доброжелательно общаться с иностранцами.
Слыхал, Петром прорублено окно в Европу, но
Сегодня с иностранцами грешим обменом санкций мы.
А я не стал бы наглухо задраивать окно.

2015 год. Стихотворение безнадёжно устарело, но выбрасывать жалко

Партнёры по бизнесу А и Б
Питались плодами своих трудов.
Плоды собирали они в трубе,
Служившей насестом обоим тов.
Кому на трубу удаётся влезть,
Тому о покое пора забыть –
Назрел, как фурункул, большой протест
Со вспышками зависти и обид.
Протест перешёл в алфавитный бунт
Согласных и гласных от В до Я.
Желали они распилить трубу,
Чтоб не было споров "моя-твоя".
Но частную собственность двух деляг
Согласно закона отнять нельзя.
Нельзя ли? Пора их доход в рублях
По-братски на всех разделить: "Кто за?" –
Надежда пропала за лесом рук.
"Кто против?" – поистине Твёрдый Знак.
Владельцы трубы ощутили вдруг
Насколько безнравственна их родня...

Антонов с Борисовым, А и Б,
Упали-пропали. Расклад не нов.
Исполнила "Реквием" на трубе
Продажная буковка и-ванов.

"Враги, предатели, шпионы
Плодятся в нашем огороде.
К примеру – эти Шампиньоны
Давно мечтают о свободе.
Неблагодарные не рады,
Что здесь им выпало родиться.
Хотят на волю, за ограду,
Мол, там находится грибница.
Грибы по духу нам чужие –
Слова крамольны, взгляды чужды,
Не уживаются в режиме,
Не разделяют наши нужды.
Инакомыслящих – в окрошку,
Таких – ножом на части резать!
Стоять! Препятствуйте Горошку –
Вот-вот на изгородь залезет.
Неймётся Хмелю с Огурцами.
Не стоит рваться вам наружу.
Клялись в лояльности, а сами
Открыли рты, глаза и уши.
Там – вражий дух, там – крышка нашим!" –
Кричит Арбуз, от злости жёлтый.

Никто мучителю со стажем
Не скажет прямо: "Да пошёл ты!"

Караул! В руке примата –
Смертоносная граната.
Он орёт, что всех замочит
И готов сорвать чеку.
От такого нарратива
Явной стала перспектива
Быть разорванными в клочья.
Оставайтесь начеку!

Страшен облик террориста:
Беспощаден, глуп, неистов,
Замышляет мир животных
Прочь с лица земли стереть.
Ходит он с кирпичной мордой,
Красным задом светит гордо...
"Расплодились идиоты!" –
Рявкнул нервный царь зверей.

"Если каждая макака
На законы будет какать,
Обитателям саванны
Светит вечная война".
Лев навешал супостату,
Демонтировал гранату:
"Забирай свои бананы
И вали отсюда на..."

* антибасня

Бойкие солдатики мирно спят в коробке.
Гаснет поздним вечером солнечный софит.
Ваня Подорожников, мальчик не из робких,
Выиграв сражение, чувственно сопит.
Тактика, стратегия – всё подвластно Ване:
Мог бы ограничиться гибельной пальбой,
Но губить солдатиков бе́з толку не станет.
Баю-баю, воины, завтра снова в бой...
Если бы военные думали, как мальчик,
Если бы решающей стала сила слов,
Не было бы страждущих, не было бы павших,
В мире бы главенствовал разум, а не зло...

Ночь. Раскаты грохота. Чутко спят солдаты.
Парни после выспятся, если повезёт.
Тягости окопные кончатся когда-то,
Дождь отмоет начисто чадный небосвод...
Зарево над городом. Нет, не снится это –
Мины со снарядами рвут земельный наст,
Плачет беззащитная матушка-планета,
В страхе пробуждаются многие из нас.
Общая трагедия: здесь – друзья, там – друзi.
Между ними – кладбища, давящий гранит.
Время разрушения радужных иллюзий...
Ваня станет воином, чтобы сохранить

Мир.

Весна... А ты сидишь в тепле и смотришь в ящик.
В экране – диктор, кот – в ногах, супруга – в ванной.
Внимаешь сводкам новостей, мозги пьянящим,
И протираешь день деньской рельеф дивана.

Стреляют... Главное – не здесь. А там – нормально.
Непобедимый бастион – твоя квартира.
Сменился диктор, кот уснул, супруга – в спальне,
А ты дежуришь на посту на страже мира.

Давно известно, если враг не существует,
Его искусственно создать не очень сложно.
Нельзя могуществом блеснуть напропалую,
Покуда ратные мечи ржавеют в ножнах.

И ты не рядом, а вовне причины ищешь
Для оправданий боевых безумных оргий.
А голубь мира ищет корм на пепелище,
Военных сотнями везут в больницы, морги...

Альтернативных новостей в сетях немало.
Ты обрываешь ложь врагов на полуслове
И погружаешься в брехню своих каналов,
Патриотично принося на плаху совесть.

Планета вертится, и жизнь идёт по кругу.
Усталость валится пластом тебе на плечи...
Заткнулся диктор, кот исчез, храпит супруга.
Отбой... А завтра – на диван, на место встречи.

Который день трагические вести
По рации слышны с передовой...
Водитель войскового груза 200,
Устав морально, сам едва живой.
Контрактник ежесуточно в дороге,
От запаха и качки – тошнота.
Общается с приёмщиками в морге
И снова уезжает на этап...

Беда. Не все солдаты с поля боя
Живыми возвращаются домой –
Лежит под простынёй безусый воин,
Над ним – отец от горести немой.
Кто прав, кто виноват и кто в ответе
За бедствие отцов и матерей?
Зачем не умудрённым жизнью детям
Комбаты приказали умереть?
Награды тем, кто выжить не сумели,
Присвоить можно. Но нельзя вручить...

Оплакивают воинов капели,
Слезами наполняются ручьи.

Голуби мира летят к человеку войны,
В небе смотрясь невесомым крылатым облаком.
Птицы кричат, но сигналы ему не слышны –
Как тяжело объясняться с окопным олухом.

Разве неясно, что взрывы пугают птенцов?
Птицы, как люди, – примерные няньки, стражники.
Чуя опасность, родители мчатся на зов,
Чтобы свой род уберечь от нападок вражеских...

Едкие струйки стекают со лба на прицел.
Меченый воин пернатым орёт: "Идите на..."
После обстрела пестрят "пустячки" на лице.
Сей превентивный удар голубям простителен.

Ум в черепушках зашёл за разум,
Светлые мысли погрязли в скверне.
Люди способны плодить заразу,
Но не способны уняться. Верно?

На горизонте разверзлась рана
Алым пятном на туманной каше –
Солнце сегодня проснулось рано,
Чтобы слепые прозрели раньше.
Но тяжело разглядеть светило,
Если глаза прикрывать от света.
Совесть бы строго с людей спросила,
Но на неё наложили... вето.
Сидя за партой в житейской школе,
Самое важное мы не слышим.
Тщетно зубрить буквари, доколе
Не выполняем заветы свыше.
Вряд ли ведомые смогут сами
Выбраться из лабиринта фальши.
Туроператор Иван с усами
В дебри заводит всё дальше, дальше...

На войне как на войне. Пахнет порохом.
Сила духа здесь важней силы разума.
Новобранца командир тащит волоком
За Отчизну умирать, как приказано.

Но Отчизна паренька там находится,
Где встречают горизонт небо с пашнями,
В отчем доме на стене – Богородица,
И пернатые поют по-домашнему...

Героическая смерть рядом кружится,
Насмехаясь над людьми-лилипутами...
Моют грудки воробьи в липких лужицах
И взмывают к небесам красногрудыми.

Вблизи камина плечом к плечу сидим часами, и наши тени
Друг к дружке жмутся. Молчишь. Молчу. Над нами – брошью паук настенный.
В квартире тихо, а за окном хохочет филин. Ну, смейся, смейся!
Ехидный ветер с ним заодно – срывает листья, шатает месяц.
В столицу скоро придёт зима, а мы продолжим сидеть на койке
И будем вместе сходить с ума. В итоге стану сама такой, как...
Как ты. За слабость меня прости! Но я устала казаться сильной.
Не удаётся тебя спасти, хотя в молитвах совет просила.
Не верю мифу, что время – врач, и в помощь свыше уже не верю,
Не верю людям, привыкшим врать и рвать подобных себе, как звери:
Куда ни ткнёшься – стоит стена, на ней – "паук" мохнолапой брошью...
Молчим. Ты болен и я больна. И неизвестно, кто болен больше.

Чудна'я пара девятый год
В бутике службу несёт бессменно,
Без социальных гарантий, льгот...
Но нет претензий у манекенов.
На двух овалах нелепых лиц
Застыли маски немых эмоций.
Порой сквозь толщу витринных линз
В бутик с мольбертом заходит солнце
И манекенам наводит лоск
Под стать маститым визажным профи:
Вплетает блёстки в пучки волос,
Рисует губы, ресницы, брови...
Глаза фильтруют слепящий свет.
Скрипят суставы, размяться надо.
Один – на выход, второй след в след
За ним подался по променаду.
Навстречу тысячи душ идут,
На мир взирающих отрешённо,
И половина из них не тут,
А в Зазеркальях своих смартфонов...

на конкурс Седьмая пятница - 427: девятка

Ночное дежавю... Приснился город-призрак.
Трущобы. Отчий дом в кромешной тишине
Сканировал меня с печальной укоризной
Глазницами сухой герани на окне:

– Явился, дезертир? Опять покой нарушен! –
Со скрипом старый дом открыл дверную пасть,
Втянул меня вовнутрь и выплюнул наружу:
– Предписано таким в безвременье пропасть!

Я видел на лету за тюлевой вуалью
В гераневом окне на третьем этаже
Своих отца и мать, забытых Мишу с Валей,
Глядевших в небеса на звёздное драже.

Несложно разойтись, но сблизиться непросто.
Всё дальше я летел над сквером и прудом
Сквозь утренний туман – белёсую берёсту,
Покуда не исчез из виду отчий дом...

Упал на берегу, не чуя боли. Странно –
Нетвёрдая земля, немокрая вода...
Пора – над головой зардел рассвет-подранок,
И я подался прочь по зеркалу пруда.

на конкурс Седьмая пятница - 426: привиденческая

Спасибо за выразительный коллаж Александру О!

Смог по городу гулял с папироской,
На асфальте плавно плавились тени.
Раздевая эскимо у киоска,
Я предчувствовал приток наслаждений.
Шоколадная глазурь пеленала
Превосходную на вкус плоть пломбира.
Заплатив за эскимо звонким налом,
Люди прятались в тени в чёрных дырах.
Вот бы в снежном январе оказаться,
Чтоб не плавился пломбир в шоколаде...

Вдруг сковал меня мороз минус двадцать
Заодно с пломбиром, будь он неладен!
Пешеходы по сезону одеты,
Все на зависть мне в ботинки обуты.
Я единственный оделся, как летом,
Время года перепутав как будто.
Мимо катятся коньки, санки, лыжи,
Всюду – снежные холмы, как в Сибири.
Я на празднике зимы явно лишний –
Факт. Чего нельзя сказать о пломбире.
Снеговик, являясь частью эскиза,
Проронил на грудь слезу крокодила:
– Мой морковный нос похож на огрызок,
Злая белочка его откусила.
Я разглядывал его изумлённо,
Сотрясая бородой в снежных блёстках.
С голой ветки воробей и ворона
Наблюдали за моей заморозкой...

С неба свесились лучи, словно фалды.
Мой пломбир по локтю стёк на сандалии.
Сладкоежки-муравьи на асфальте
Расплывавшийся десерт поедали.

В Заоконье раскинулся дивный сад,
Где на ветках созвездий плоды висят.
Я вкусила бы персик-Луну... Нельзя
Становиться рабой каприза!
Но воистину сладок запретный плод –
Саблезубая туча к нему плывёт
И въедается с хрустом в тугую плоть,
Оставляя во тьме огрызок.

Слова любимой песенки наивные, не более:
"В лесу родилась ёлочка. В лесу она росла..."
Но авторы поведали посредством аллегории
О противостоянии двух сил: добра и зла.

Весёлый ветер бережно сдувал пылинки с веточек,
Дремучий лес красавицу лелеял и берёг,
Луна была фонариком, а солнце было светочем,
Учил малышку разуму поросший мхом пенёк.
Одето было деревце поистине с иголочки,
Мороз украсил платьице искристым серебром.
Но тут явился дяденька с лицом бесстыжей сволочи
И принялся размахивать огромным топором.
Не выручили ёлочку ни волк, ни зайка серенький,
Которым было велено нести лесной дозор.
Зверушки с лесорубами – неравные соперники:
Собой не стали жертвовать ни серый, ни косой.
Доставит много радости детишкам из детсадика
Поваленное деревце, истёкшее смолой.
Блестит-переливается топор в руке фанатика...

В лесу родилась ёлочка, не верящая в зло.

на конкурс Седьмая пятница - 423: хвойная

То ли сказка, то ли повесть... То ли призрак, то ли поезд:
По маршруту до «Предзимья» он от станции «Весна»
Шёл транзитом через «Лето». Я шалел в потоках света
И мечтал о предстоящем, сидя около окна...

Поезд кланялся платформам, красноглазым семафорам,
То улиткой ввысь тащился, то стрелой летел с горы.
Приближаясь, ускользали полустанки и вокзалы,
Переезды, лица, даты, золотые октябри...

На одной из сонных станций захотелось задержаться:
Тишина, простор, свобода. Сигарета, сладкий дым.
Впал в раздумье на перроне – чуть отъезд не проворонил,
Догонял состав под звучный рэп колёс тыдым-тыдым...

За окном старушка-осень поседела на морозе.
Растрепавшиеся пряди иней иглами прошил.
Финиш. Вырвусь ли когда-то из объятий снегопада?
Поздно – стёкла превратились в ледяные витражи.

Я на станции «Предзимье»...

Душа моя полна восторга и печали (Иван Бунин)

Небесный пуховик внезапно был распорот,
И первый снегопад просыпался на город.
Мы с дочкой в ноябре пошли гулять по лужам,
Укрытым белым плюшем.
Почти тринадцать лет мы были неразлучны,
Но случай нас развёл (а, может быть, не случай),
И после передряг семейного масштаба
Я стал субботним папой.
Она не по годам со мной дипломатична.
Я тоже дипломат: не гну своё, как theacher.
Болтаем обо всём, но лишь не о разводе,
И нам нескучно вроде...
Наш город, как старик, обшарпанный и ветхий,
Под вечер краше стал в неоновой подсветке.
По центру мы прошлись, где блики засияли
На снежном одеяле.
Пора. Привычный круг замкнули мы у дома.
Ведущий приуныл, насупился ведомый.
Пригладил дочке я на лестничной площадке
Распавшиеся прядки.
Полдня проговорив, мы пять минут молчали.
"Душа моя полна восторга и печали".
Семь дней терзаться мне... Но я расправлю плечи
До следующей встречи.

Её считали самой прыткой
И предприимчивой в роду.
С давнишних пор улитка Лидка
В душе лелеяла мечту
Со стаей птиц парить в лазури:
"Полжизни ползаю в грязи,
А там, вверху, – рассветный сурик".
Ползи, улиточка, ползи!
На пик жердястой палки-ёлки
Рискнула путница взойти.
Вояж к вершине был недолгим –
С двумя ночёвками в пути.
Светило цвета абрикоса
Катилось в небо не спеша.
Осталось ей, рождённой ползать,
Решиться на последний шаг.
Она решилась и взлетела...
Верней, слетела с ветки вниз.
Её упитанное тело
Неслось, разбрызгивая слизь.
Прощай, мечтательная Лида!
Назрел трагический финал.
Но вечно сонный Бог улиток
В то утро, к счастью, не дремал.
Как вовремя подставил крылья
Летевший мимо дикий гусь!
Улитка тут же воспарила...
И приземлилась на лугу.

Какая в этом тексте польза
Тебе и мне, рождённым ползать?

Заплаканная ночь вздыхала в темноте –
Струился по стеклу каскад слезливых строчек.
Спросонок прочитать послание хотел,
Пытаясь разобрать её размытый почерк.
В мелодии дождя – Шопеновская грусть.
«О чём тоскуешь, ночь? Сейчас окно открою.
Не бойся, заходи! Промокну? Ну и пусть.
Послушаешь стихи для лучшего настроя?»
«Зашла бы, но боюсь огня твоей свечи.
Пожалуйста, читай, лунатик ясноликий,
Попробуй темноту от грусти излечить», –
Мелькнуло на лице подобие улыбки.
И всё-таки она с попутным сквозняком
Впорхнула и внесла ночные ароматы.
Сквозняк задул свечу и вылетел тайком,
А гостья плащ сняла, промокший и помятый...

Зарделась в небесах субтильная заря,
Капелла ранних птиц запела а капелла.
«Спасибо за стихи! Прости, но мне пора», –
Из царства света ночь сбежать едва успела.

                       Иногда не получается ужиться
                       Ни с начальством, ни с когортой сослуживцев.

Слыву несговорчивым служащим.
В эпоху прогресса без продыху
На счётах костяшками клацаю
Без малого тысячу лет.
Мой шеф – консерватор и в будущем
Уже не изменит методику.
Провёл бы компьютеризацию
В подшефном хозяйстве! Ан нет,

С бумагами должен возиться я,
Как проклятый, вместе с такими же.
Цветёт в небесах бюрократия,
Растёт управленческий клан.
Пожалуй, пойду в оппозицию
К собратьям с сомнительным имиджем,
Которые злы на Создателя,
Глухого к молитвам землян,

Чьё счастье, к несчастью, отсрочено,
Лета в ожидании прожиты,
Немерено пролито слёз поди,
Иные не ждут ничего.
Но люди цитируют "Отче наш...",
Не смея спросить, отчего же ты
Со злом не расправишься, Господи?
Ну как же ты терпишь его?

Коллеги "за сплетни и жалобы"
Меня осудили при случае,
А наш аппарат управленческий
Урезал мой твёрдый оклад...
Теперь отдохнуть не мешало бы,
Повесить в прихожей колючие
Заплечные крылья на плечики
И нянчить внучат-ангелят.

«— Есть такое твердое правило, — сказал мне после Маленький принц. — Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету. Непременно надо каждый день выпалывать баобабы, как только их уже можно отличить от розовых кустов: молодые ростки у них почти одинаковые. Это очень скучная работа, но совсем не трудная. Если дашь волю баобабам, беды не миновать».

Чумные звёзды неслись по кругу,
Мелькали вспышки коротких дней...

Я угодила на центрифугу,
И удержалась с трудом на ней.
Кудрявый Ангел, но не хранитель,
А расточитель мудрёных слов
Твердил: "Ты вторглась в мою обитель,
Чтоб разрастаться и сеять зло".
Он верил в сказки и предрассудки.
Наивный мальчик? Бездушный тролль?
Скрывал под маской характер жуткий,
Играя в жизни чужую роль.
Полол, мотыжил, рубил под корень –
Всё не во благо, а вопреки.
Но, к счастью, сдался губитель вскоре,
Уничтожая мои ростки.
Он отыгрался на дикой Розе:
Держал бедняжку под колпаком,
Пока однажды её не бросил
И во Вселенной исчез тайком.
А я осталась. Неистребима,
Своим побегам, как мать, нужна...
За годом годы промчались мимо
И растворились во временах.
Увяла Роза, моя подруга.
Упал последний поблекший лист.

А звёзды дальше неслись по кругу,
Не зная толком, куда неслись...

Балерина-карусель одноногая
Принимается крутить фуэте...
Тороплюсь, но повидала немного я,
Прожигая день за днём в суете.
Всё бегу. Куда, зачем? Не потеха ли,
Напряжённо сто кругов отмотав,
Прибывать туда, откуда отъехали?
Распустить бы лошадиный состав!
Я сказала бы "Прощайте!" попутчицам
И сбежала бы в пунцовый закат.
Понимаю, у меня не получится
В зряшной гонке никого обскакать,
Но по кругу семеню скособоченно.
Мысли кружатся. Куда их несёт?
Вереница фонарей на обочине
Расплывается сплошной полосой...
Грохот...
К счастью, у меня крылья выросли –
Ожидала, что с помоста слечу...
На хоздвор меня завхоз властно выселил,
Благодарна алкашу Кузьмичу –
Тут спокойно мне, ржавею, но радуюсь,
Неподвластна я теперь никому.
На попону, по старинке нарядную,
Пришивают пауки бахрому.

написано на Командный конкурс "Школа магических искусств Литвардс"

К ночи стихает восторженный птичий гвалт.
Сонно гляжу уходящему дню вослед...
Солнце лысеет, лишаясь лучистых фалд.
В лужи по каплям стекает фонарный свет,
Он разбавляет пастели заката. Жаль,
В сумраке блекнет осенний цветастый сквер,
В травах туман расстилает свою вуаль,
А в поднебесье на фоне ночных портьер
Местный фонарщик светила включает: "Щёлк!"
Враз добела накаляется лунный блин.
Глажу восторженным взором небесный шёлк
И забываю, что мучит осенний сплин,
Что предстоит ежегодный сезон утрат:
Близится смерть под названием листопад...

Обои белые, как в поликлинике,
Стерильно в комнатах, в порядке вещи...
Висит послание на холодильнике
И обращается ко мне зловеще:

"Обед в гусятнице. Возьми полпорции.
Запомни, чучело, ты на диете!
При виде сладостей умерь эмоции,
Грызи сухарики, а тортик – детям!"

"Даёшь пирожные! Хочу пельмени я!
Прошу учитывать отныне просьбы!"
Пришлось "за хамство" мне просить прощения,
А был бы сдержанным, то не пришлось бы.

Жена придирками совсем измучила,
Как русских вредные американцы.
Дождёшься, милая, протеста "чучела" –
Моих продуманных ответных санкций.

на конкурс Седьмая пятница - 413: сдобная

Легенда гласит, что брюссельский мальчик струёй мочи потушил разложенные неприятелем под городскими стенами боеприпасы
во время осады города в течение гримбергенской войны. Статуе фонтанирующего мальчика пошёл восьмой век.

Уцелела легенда под прессом веков:
Пацанёнок в сражении жарком
Осаждённый Брюссель защитил от врагов
И прослыл знаменитым пожарником...

Королевство теряло в боях города,
Не сдержавшие вражьи набеги.
Триумфальный поход продолжала орда
На столицу напуганной Бельгии.
Разорители шли, за собой по пути
Оставляя кровавые лужи.
Не привыкли они диалоги вести –
Вместо них говорило оружие.
Ощетинилась жёсткими травами степь,
Ощетинилось копьями войско.
Облака в небесах на закатном холсте
Растекались над крепостью восково.
Атаман оглядел крепостные валы,
По кольцу окружённые рвами.
В лобовом наступлении шансы малы...
Но враги оказались коварными.
Не напрасно они волокли по степи
Начинённую порохом тачку.
– Зажигай!
Но вверху захотелось пи-пи
Озорному трёхлетнему мальчику.
Он прицельно по ветру фонтанчик пустил
И в густеющей мгле на закате
Затушил закреплённый на тачке фитиль,
Заодно замочив зажигателя.
По инерции духом воспрянул Брюссель,
Чуть не вставший тогда на колени.
Горожане злодеев прогнали отсель,
На заре перейдя в наступление...

Респектабельный сыщик Эркюль Пуаро
Не достиг популярности Писа.
Тот глядит с постамента фонтана хитро,
Где восьмое столетие писает...

на конкурс Седьмая пятница - 412: в лужице

Летучие мыши носились по кругу.
Луна из-за тучи в зенит поползла.
За ней наблюдала с балкона старуха,
Которую пледом окутала мгла.
В убогой клетушке вблизи Патриарших
Ютилась вещунья мирских передряг.
Она, городская гаргулья со стажем,
Вселяла в соседей панический страх,
Хотя неподвижно сидела в коляске:
Удушливым летом, промозглой зимой
До ночи внимала трамвайному лязгу,
Потом диалоги вела с тишиной.
Сто лет – задержалась на свете надолго.
Зачем? Ведь она никому не нужна,
В её предсказаниях не было толку...
Итак, над столицей катилась луна,
Безродный поэт и зоил Массолита
Сидели на лавке на фоне пруда,
Где лунная краска по ряби разлита.
Кто знал, что над ними нависла беда?
Старухе, конечно же, было известно,
Что Аннушка масло уже пролила,
Что в модном костюме на лобное место
Спешил основатель империи зла.
Она отчеканила каждое слово,
Которые в страшном вердикте сплелись:
"Сегодня пополнит отряд безголовых
И будет оплакан один атеист"...
Трамвай из тумана возник, будто призрак,
И критик на рельсах невольно почил.
Коллег ожидала помпезная тризна.

Вещунья в дозор заступила в ночи...

на конкурс Седьмая пятница - 411: призрачная

Будто граница, условная линия
Делит на части пейзажную целостность:
Выше неё доминирует синее,
Ниже – цветное в долине рассеялось.
Сверху по синему плавают белые,
Ветром гонимые, неугомонные.
Эти цвета, незатейливо гжельные,
Радуют глаз чистотой и гармонией.
Краски долины тревожат контрастами.
Взглядом скольжу по природному лону я...
Здесь на "полях" проливается красная,
Блекнет на вырубках вечнозелёная,
Властно кромешная чёрная множится
И в разноцветье врезается тенями –
Чудится, будто гигантские ножницы
Клацают в лапах закройщицы-темени.
Вот бы закрасить условную линию,
Чтобы с небес пролилось благоденствие
Вместе со светом в края тополиные...

Жаль, акварели оставила в детстве я.

Супруги только тогда живут душа в душу,
Когда грозит слепота жене и глухота мужу.
Семья – это пристань в бурю воистину,
Но также нередко – буря на пристани...
Не хочет оправдываться самодур Володя.
Зачем? Его проступок незначителен вроде.
Не являясь приверженцем семейной дипломатии,
Строитель по профессии становится ломателем.
Его мозги изрядно припудрены асбестом,
Поэтому он думает зачастую не тем местом.
Под стать ему Даша – самодура из провинции,
Смолоду грезившая столичными принцами.
Догрезилась до замужества, а теперь бьёт вазы.
Причём не выборочно, а все сразу:
Володину китайскую, собственную тайскую
И дедовскую Первомайскую.
Посредством битья удаётся напористой Даше
Умерить пыл мужа – скандалиста со стажем.
Ей кажется, что бой она выиграла,
Не оставив побеждённому выбора.
Наивная, у мужчины всегда есть выбор:
Его приютит сердобольная соседка либо
Другие красивые и одинокие,
Внесённые в память его Nokia...
В итоге он уходит и вряд ли вернётся.
Она ждёт, пока улягутся волны эмоций.
А в коляске агукает Машенька,
Пока ничего не понимающая...

Поздняя осень. Хочу гулять,
Ахать, любуясь палитрой красок...
Но у меня телеса болят:
Вновь досаждает сезонный насморк.
После двойного "Апчхи-апчхи!"
Выскользнул термос из хлипкой длани.
– Ох! – за стеной ощутив толчки,
Тяжко вздохнул домовой в чулане.
– Слишком болезненным стал сосед,
Выглядит, словно кусок несчастья.
Надо помочь... И паучью сеть
Он, аккуратно порвав на части,
Бросил в кастрюльку, залил водой,
Всыпал толчёные крылья моли,
Ломтики плесени двух сортов,
Взбил и по вкусу добавил соли.
В дверь постучал: – Не грусти, сынок!
Эту микстуру прими в подарок...
К счастью, разнюхать мой нос не смог
Из-за простуды состав отвара.

Всё! На лекарствах поставлен крест –
Больше не лезет в карман аптека.
Зная секреты народных средств,
Лечит меня персональный лекарь.

на конкурс Седьмая пятница - 407: коктейльная