Бойкие солдатики мирно спят в коробке.
Гаснет поздним вечером солнечный софит.
Ваня Подорожников, мальчик не из робких,
Выиграв сражение, чувственно сопит.
Тактика, стратегия – всё подвластно Ване:
Мог бы ограничиться гибельной пальбой,
Но губить солдатиков бе́з толку не станет.
Баю-баю, воины, завтра снова в бой...
Если бы военные думали, как мальчик,
Если бы решающей стала сила слов,
Не было бы страждущих, не было бы павших,
В мире бы главенствовал разум, а не зло...

Ночь. Раскаты грохота. Чутко спят солдаты.
Парни после выспятся, если повезёт.
Тягости окопные кончатся когда-то,
Дождь отмоет начисто чадный небосвод...
Зарево над городом. Нет, не снится это –
Мины со снарядами рвут земельный наст,
Плачет беззащитная матушка-планета,
В страхе пробуждаются многие из нас.
Общая трагедия: здесь – друзья, там – друзi.
Между ними – кладбища, давящий гранит.
Время разрушения радужных иллюзий...
Ваня станет воином, чтобы сохранить

Мир.

Весна... А ты сидишь в тепле и смотришь в ящик.
В экране – диктор, кот – в ногах, супруга – в ванной.
Внимаешь сводкам новостей, мозги пьянящим,
И протираешь день деньской рельеф дивана.

Стреляют... Главное – не здесь. А там – нормально.
Непобедимый бастион – твоя квартира.
Сменился диктор, кот уснул, супруга – в спальне,
А ты дежуришь на посту на страже мира.

Давно известно, если враг не существует,
Его искусственно создать не очень сложно.
Нельзя могуществом блеснуть напропалую,
Покуда ратные мечи ржавеют в ножнах.

И ты не рядом, а вовне причины ищешь
Для оправданий боевых безумных оргий.
А голубь мира ищет корм на пепелище,
Военных сотнями везут в больницы, морги...

Альтернативных новостей в сетях немало.
Ты обрываешь ложь врагов на полуслове
И погружаешься в брехню своих каналов,
Патриотично принося на плаху совесть.

Планета вертится, и жизнь идёт по кругу.
Усталость валится пластом тебе на плечи...
Заткнулся диктор, кот исчез, храпит супруга.
Отбой... А завтра – на диван, на место встречи.

Который день трагические вести
По рации слышны с передовой...
Водитель войскового груза 200,
Устав морально, сам едва живой.
Контрактник ежесуточно в дороге,
От запаха и качки – тошнота.
Общается с приёмщиками в морге
И снова уезжает на этап...

Беда. Не все солдаты с поля боя
Живыми возвращаются домой –
Лежит под простынёй безусый воин,
Над ним – отец от горести немой.
Кто прав, кто виноват и кто в ответе
За бедствие отцов и матерей?
Зачем не умудрённым жизнью детям
Комбаты приказали умереть?
Награды тем, кто выжить не сумели,
Присвоить можно. Но нельзя вручить...

Оплакивают воинов капели,
Слезами наполняются ручьи.

Голуби мира летят к человеку войны,
В небе смотрясь невесомым крылатым облаком.
Птицы кричат, но сигналы ему не слышны –
Как тяжело объясняться с окопным олухом.

Разве неясно, что взрывы пугают птенцов?
Птицы, как люди, – примерные няньки, стражники.
Чуя опасность, родители мчатся на зов,
Чтобы свой род уберечь от нападок вражеских...

Едкие струйки стекают со лба на прицел.
Меченый воин пернатым орёт: "Идите на..."
После обстрела пестрят "пустячки" на лице.
Сей превентивный удар голубям простителен.

Ум в черепушках зашёл за разум,
Светлые мысли погрязли в скверне.
Люди способны плодить заразу,
Но не способны уняться. Верно?

На горизонте разверзлась рана
Алым пятном на туманной каше –
Солнце сегодня проснулось рано,
Чтобы слепые прозрели раньше.
Но тяжело разглядеть светило,
Если глаза прикрывать от света.
Совесть бы строго с людей спросила,
Но на неё наложили... вето.
Сидя за партой в житейской школе,
Самое важное мы не слышим.
Тщетно зубрить буквари, доколе
Не выполняем заветы свыше.
Вряд ли ведомые смогут сами
Выбраться из лабиринта фальши.
Туроператор Иван с усами
В дебри заводит всё дальше, дальше...

На войне как на войне. Пахнет порохом.
Сила духа здесь важней силы разума.
Новобранца командир тащит волоком
За Отчизну умирать, как приказано.

Но Отчизна паренька там находится,
Где встречают горизонт небо с пашнями,
В отчем доме на стене – Богородица,
И пернатые поют по-домашнему...

Героическая смерть рядом кружится,
Насмехаясь над людьми-лилипутами...
Моют грудки воробьи в липких лужицах
И взмывают к небесам красногрудыми.

Молчу

Вблизи камина плечом к плечу сидим часами, и наши тени
Друг к дружке жмутся. Молчишь. Молчу. Над нами – брошью паук настенный.
В квартире тихо, а за окном хохочет филин. Ну, смейся, смейся!
Ехидный ветер с ним заодно – срывает листья, шатает месяц.
В столицу скоро придёт зима, а мы продолжим сидеть на койке
И будем вместе сходить с ума. В итоге стану сама такой, как...
Как ты. За слабость меня прости! Но я устала казаться сильной.
Не удаётся тебя спасти, хотя в молитвах совет просила.
Не верю мифу, что время – врач, и в помощь свыше уже не верю,
Не верю людям, привыкшим врать и рвать подобных себе, как звери:
Куда ни ткнёшься – стоит стена, на ней – "паук" мохнолапой брошью...
Молчим. Ты болен и я больна. И неизвестно, кто болен больше.

Говорю

На воле ветер гудит зловеще и нарушает ночной покой.
По окнам верба ветвями хлещет... Ты рядом – жмёшься ко мне щекой.
Лицо щекочут густые кудри и прикрывают моё плечо.
Вдыхаю запах цветочной пудры. Мне так приятно и горячо.
Тик-так. В обнимку сидим и слышим, о чём негромко стучат часы,
И как на кухне скребутся мыши, из мышеловки воруя сыр.
Дрова в камине трещат на сленге: есть ритм и рифмы – звучат стихи!
Неутомимый паук на стенке в подарок мухам плетёт силки.
И я под стать пауку настырно плету ажурные вязи строк,
А за порогом во внешнем мире прохожих судьбы сбивают с ног.
На воле ветер... А я "в неволе" сижу в обнимку с моей Судьбой.
Не отрицаю, что тяжко болен. И буду вечно болеть. Тобой.

Нормально жить

На кухне капли стучат стаккато, ночные звуки врастают в тишь.
Ползут минуты по циферблату. Молчу. И ты в унисон молчишь.
Дрова в камине дотла сгорают, снаружи осень горит – и пусть.
Шагнул бы в бездну, дойдя до края, но что-то держит. Вперёд, не трусь!
И вот в бокалы вино струится. Вся жизнь – объёмом в один глоток.
Мы бьёмся, будто подранки-птицы, пытаясь сделать глубокий вдох.
Мелькают лица, предметы, даты. Во вспышках света – игра теней.
А мы с тобою летим куда-то стремглав сквозь длинный сырой тоннель...
Тропа ведёт нас к порогу дома, над головами – парад планет.
Тут всё знакомо и незнакомо. Мы тут бывали. А, может, нет.
Ручные птицы дают концерты, к пруду речистый ручей бежит...
Невероятно, что после смерти мы начинаем нормально жить.

Чудна'я пара девятый год
В бутике службу несёт бессменно,
Без социальных гарантий, льгот...
Но нет претензий у манекенов.
На двух овалах нелепых лиц
Застыли маски немых эмоций.
Порой сквозь толщу витринных линз
В бутик с мольбертом заходит солнце
И манекенам наводит лоск
Под стать маститым визажным профи:
Вплетает блёстки в пучки волос,
Рисует губы, ресницы, брови...
Глаза фильтруют слепящий свет.
Скрипят суставы, размяться надо.
Один – на выход, второй след в след
За ним подался по променаду.
Навстречу тысячи душ идут,
На мир взирающих отрешённо,
И половина из них не тут,
А в Зазеркальях своих смартфонов...

на конкурс Седьмая пятница - 427: девятка

Ночное дежавю... Приснился город-призрак.
Трущобы. Отчий дом в кромешной тишине
Сканировал меня с печальной укоризной
Глазницами сухой герани на окне:

– Явился, дезертир? Опять покой нарушен! –
Со скрипом старый дом открыл дверную пасть,
Втянул меня вовнутрь и выплюнул наружу:
– Предписано таким в безвременье пропасть!

Я видел на лету за тюлевой вуалью
В гераневом окне на третьем этаже
Своих отца и мать, забытых Мишу с Валей,
Глядевших в небеса на звёздное драже.

Несложно разойтись, но сблизиться непросто.
Всё дальше я летел над сквером и прудом
Сквозь утренний туман – белёсую берёсту,
Покуда не исчез из виду отчий дом...

Упал на берегу, не чуя боли. Странно –
Нетвёрдая земля, немокрая вода...
Пора – над головой зардел рассвет-подранок,
И я подался прочь по зеркалу пруда.

на конкурс Седьмая пятница - 426: привиденческая

Спасибо за выразительный коллаж Александру О!

Смог по городу гулял с папироской,
На асфальте плавно плавились тени.
Раздевая эскимо у киоска,
Я предчувствовал приток наслаждений.
Шоколадная глазурь пеленала
Превосходную на вкус плоть пломбира.
Заплатив за эскимо звонким налом,
Люди прятались в тени в чёрных дырах.
Вот бы в снежном январе оказаться,
Чтоб не плавился пломбир в шоколаде...

Вдруг сковал меня мороз минус двадцать
Заодно с пломбиром, будь он неладен!
Пешеходы по сезону одеты,
Все на зависть мне в ботинки обуты.
Я единственный оделся, как летом,
Время года перепутав как будто.
Мимо катятся коньки, санки, лыжи,
Всюду – снежные холмы, как в Сибири.
Я на празднике зимы явно лишний –
Факт. Чего нельзя сказать о пломбире.
Снеговик, являясь частью эскиза,
Проронил на грудь слезу крокодила:
– Мой морковный нос похож на огрызок,
Злая белочка его откусила.
Я разглядывал его изумлённо,
Сотрясая бородой в снежных блёстках.
С голой ветки воробей и ворона
Наблюдали за моей заморозкой...

С неба свесились лучи, словно фалды.
Мой пломбир по локтю стёк на сандалии.
Сладкоежки-муравьи на асфальте
Расплывавшийся десерт поедали.

В Заоконье раскинулся дивный сад,
Где на ветках созвездий плоды висят.
Я вкусила бы персик-Луну... Нельзя
Становиться рабой каприза!
Но воистину сладок запретный плод –
Саблезубая туча к нему плывёт
И въедается с хрустом в тугую плоть,
Оставляя во тьме огрызок.

Слова любимой песенки наивные, не более:
"В лесу родилась ёлочка. В лесу она росла..."
Но авторы поведали посредством аллегории
О противостоянии двух сил: добра и зла.

Весёлый ветер бережно сдувал пылинки с веточек,
Дремучий лес красавицу лелеял и берёг,
Луна была фонариком, а солнце было светочем,
Учил малышку разуму поросший мхом пенёк.
Одето было деревце поистине с иголочки,
Мороз украсил платьице искристым серебром.
Но тут явился дяденька с лицом бесстыжей сволочи
И принялся размахивать огромным топором.
Не выручили ёлочку ни волк, ни зайка серенький,
Которым было велено нести лесной дозор.
Зверушки с лесорубами – неравные соперники:
Собой не стали жертвовать ни серый, ни косой.
Доставит много радости детишкам из детсадика
Поваленное деревце, истёкшее смолой.
Блестит-переливается топор в руке фанатика...

В лесу родилась ёлочка, не верящая в зло.

на конкурс Седьмая пятница - 423: хвойная

То ли сказка, то ли повесть... То ли призрак, то ли поезд:
По маршруту до «Предзимья» он от станции «Весна»
Шёл транзитом через «Лето». Я шалел в потоках света
И мечтал о предстоящем, сидя около окна...

Поезд кланялся платформам, красноглазым семафорам,
То улиткой ввысь тащился, то стрелой летел с горы.
Приближаясь, ускользали полустанки и вокзалы,
Переезды, лица, даты, золотые октябри...

На одной из сонных станций захотелось задержаться:
Тишина, простор, свобода. Сигарета, сладкий дым.
Впал в раздумье на перроне – чуть отъезд не проворонил,
Догонял состав под звучный рэп колёс тыдым-тыдым...

За окном старушка-осень поседела на морозе.
Растрепавшиеся пряди иней иглами прошил.
Финиш. Вырвусь ли когда-то из объятий снегопада?
Поздно – стёкла превратились в ледяные витражи.

Я на станции «Предзимье»...

Душа моя полна восторга и печали (Иван Бунин)

Небесный пуховик внезапно был распорот,
И первый снегопад просыпался на город.
Мы с дочкой в ноябре пошли гулять по лужам,
Укрытым белым плюшем.
Почти тринадцать лет мы были неразлучны,
Но случай нас развёл (а, может быть, не случай),
И после передряг семейного масштаба
Я стал субботним папой.
Она не по годам со мной дипломатична.
Я тоже дипломат: не гну своё, как theacher.
Болтаем обо всём, но лишь не о разводе,
И нам нескучно вроде...
Наш город, как старик, обшарпанный и ветхий,
Под вечер краше стал в неоновой подсветке.
По центру мы прошлись, где блики засияли
На снежном одеяле.
Пора. Привычный круг замкнули мы у дома.
Ведущий приуныл, насупился ведомый.
Пригладил дочке я на лестничной площадке
Распавшиеся прядки.
Полдня проговорив, мы пять минут молчали.
"Душа моя полна восторга и печали".
Семь дней терзаться мне... Но я расправлю плечи
До следующей встречи.

Её считали самой прыткой
И предприимчивой в роду.
С давнишних пор улитка Лидка
В душе лелеяла мечту
Со стаей птиц парить в лазури:
"Полжизни ползаю в грязи,
А там, вверху, – рассветный сурик".
Ползи, улиточка, ползи!
На пик жердястой палки-ёлки
Рискнула путница взойти.
Вояж к вершине был недолгим –
С двумя ночёвками в пути.
Светило цвета абрикоса
Катилось в небо не спеша.
Осталось ей, рождённой ползать,
Решиться на последний шаг.
Она решилась и взлетела...
Верней, слетела с ветки вниз.
Её упитанное тело
Неслось, разбрызгивая слизь.
Прощай, мечтательная Лида!
Назрел трагический финал.
Но вечно сонный Бог улиток
В то утро, к счастью, не дремал.
Как вовремя подставил крылья
Летевший мимо дикий гусь!
Улитка тут же воспарила...
И приземлилась на лугу.

Какая в этом тексте польза
Тебе и мне, рождённым ползать?

Заплаканная ночь вздыхала в темноте –
Струился по стеклу каскад слезливых строчек.
Спросонок прочитать послание хотел,
Пытаясь разобрать её размытый почерк.
В мелодии дождя – Шопеновская грусть.
«О чём тоскуешь, ночь? Сейчас окно открою.
Не бойся, заходи! Промокну? Ну и пусть.
Послушаешь стихи для лучшего настроя?»
«Зашла бы, но боюсь огня твоей свечи.
Пожалуйста, читай, лунатик ясноликий,
Попробуй темноту от грусти излечить», –
Мелькнуло на лице подобие улыбки.
И всё-таки она с попутным сквозняком
Впорхнула и внесла ночные ароматы.
Сквозняк задул свечу и вылетел тайком,
А гостья плащ сняла, промокший и помятый...

Зарделась в небесах субтильная заря,
Капелла ранних птиц запела а капелла.
«Спасибо за стихи! Прости, но мне пора», –
Из царства света ночь сбежать едва успела.

                       Иногда не получается ужиться
                       Ни с начальством, ни с когортой сослуживцев.

Слыву несговорчивым служащим.
В эпоху прогресса без продыху
На счётах костяшками клацаю
Без малого тысячу лет.
Мой шеф – консерватор и в будущем
Уже не изменит методику.
Провёл бы компьютеризацию
В подшефном хозяйстве! Ан нет,

С бумагами должен возиться я,
Как проклятый, вместе с такими же.
Цветёт в небесах бюрократия,
Растёт управленческий клан.
Пожалуй, пойду в оппозицию
К собратьям с сомнительным имиджем,
Которые злы на Создателя,
Глухого к молитвам землян,

Чьё счастье, к несчастью, отсрочено,
Лета в ожидании прожиты,
Немерено пролито слёз поди,
Иные не ждут ничего.
Но люди цитируют "Отче наш...",
Не смея спросить, отчего же ты
Со злом не расправишься, Господи?
Ну как же ты терпишь его?

Коллеги "за сплетни и жалобы"
Меня осудили при случае,
А наш аппарат управленческий
Урезал мой твёрдый оклад...
Теперь отдохнуть не мешало бы,
Повесить в прихожей колючие
Заплечные крылья на плечики
И нянчить внучат-ангелят.

«— Есть такое твердое правило, — сказал мне после Маленький принц. — Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету. Непременно надо каждый день выпалывать баобабы, как только их уже можно отличить от розовых кустов: молодые ростки у них почти одинаковые. Это очень скучная работа, но совсем не трудная. Если дашь волю баобабам, беды не миновать».

Чумные звёзды неслись по кругу,
Мелькали вспышки коротких дней...

Я угодила на центрифугу,
И удержалась с трудом на ней.
Кудрявый Ангел, но не хранитель,
А расточитель мудрёных слов
Твердил: "Ты вторглась в мою обитель,
Чтоб разрастаться и сеять зло".
Он верил в сказки и предрассудки.
Наивный мальчик? Бездушный тролль?
Скрывал под маской характер жуткий,
Играя в жизни чужую роль.
Полол, мотыжил, рубил под корень –
Всё не во благо, а вопреки.
Но, к счастью, сдался губитель вскоре,
Уничтожая мои ростки.
Он отыгрался на дикой Розе:
Держал бедняжку под колпаком,
Пока однажды её не бросил
И во Вселенной исчез тайком.
А я осталась. Неистребима,
Своим побегам, как мать, нужна...
За годом годы промчались мимо
И растворились во временах.
Увяла Роза, моя подруга.
Упал последний поблекший лист.

А звёзды дальше неслись по кругу,
Не зная толком, куда неслись...

Балерина-карусель одноногая
Принимается крутить фуэте...
Тороплюсь, но повидала немного я,
Прожигая день за днём в суете.
Всё бегу. Куда, зачем? Не потеха ли,
Напряжённо сто кругов отмотав,
Прибывать туда, откуда отъехали?
Распустить бы лошадиный состав!
Я сказала бы "Прощайте!" попутчицам
И сбежала бы в пунцовый закат.
Понимаю, у меня не получится
В зряшной гонке никого обскакать,
Но по кругу семеню скособоченно.
Мысли кружатся. Куда их несёт?
Вереница фонарей на обочине
Расплывается сплошной полосой...
Грохот...
К счастью, у меня крылья выросли –
Ожидала, что с помоста слечу...
На хоздвор меня завхоз властно выселил,
Благодарна алкашу Кузьмичу –
Тут спокойно мне, ржавею, но радуюсь,
Неподвластна я теперь никому.
На попону, по старинке нарядную,
Пришивают пауки бахрому.

написано на Командный конкурс "Школа магических искусств Литвардс"

К ночи стихает восторженный птичий гвалт.
Сонно гляжу уходящему дню вослед...
Солнце лысеет, лишаясь лучистых фалд.
В лужи по каплям стекает фонарный свет,
Он разбавляет пастели заката. Жаль,
В сумраке блекнет осенний цветастый сквер,
В травах туман расстилает свою вуаль,
А в поднебесье на фоне ночных портьер
Местный фонарщик светила включает: "Щёлк!"
Враз добела накаляется лунный блин.
Глажу восторженным взором небесный шёлк
И забываю, что мучит осенний сплин,
Что предстоит ежегодный сезон утрат:
Близится смерть под названием листопад...

Обои белые, как в поликлинике,
Стерильно в комнатах, в порядке вещи...
Висит послание на холодильнике
И обращается ко мне зловеще:

"Обед в гусятнице. Возьми полпорции.
Запомни, чучело, ты на диете!
При виде сладостей умерь эмоции,
Грызи сухарики, а тортик – детям!"

"Даёшь пирожные! Хочу пельмени я!
Прошу учитывать отныне просьбы!"
Пришлось "за хамство" мне просить прощения,
А был бы сдержанным, то не пришлось бы.

Жена придирками совсем измучила,
Как русских вредные американцы.
Дождёшься, милая, протеста "чучела" –
Моих продуманных ответных санкций.

на конкурс Седьмая пятница - 413: сдобная

Легенда гласит, что брюссельский мальчик струёй мочи потушил разложенные неприятелем под городскими стенами боеприпасы
во время осады города в течение гримбергенской войны. Статуе фонтанирующего мальчика пошёл восьмой век.

Уцелела легенда под прессом веков:
Пацанёнок в сражении жарком
Осаждённый Брюссель защитил от врагов
И прослыл знаменитым пожарником...

Королевство теряло в боях города,
Не сдержавшие вражьи набеги.
Триумфальный поход продолжала орда
На столицу напуганной Бельгии.
Разорители шли, за собой по пути
Оставляя кровавые лужи.
Не привыкли они диалоги вести –
Вместо них говорило оружие.
Ощетинилась жёсткими травами степь,
Ощетинилось копьями войско.
Облака в небесах на закатном холсте
Растекались над крепостью восково.
Атаман оглядел крепостные валы,
По кольцу окружённые рвами.
В лобовом наступлении шансы малы...
Но враги оказались коварными.
Не напрасно они волокли по степи
Начинённую порохом тачку.
– Зажигай!
Но вверху захотелось пи-пи
Озорному трёхлетнему мальчику.
Он прицельно по ветру фонтанчик пустил
И в густеющей мгле на закате
Затушил закреплённый на тачке фитиль,
Заодно замочив зажигателя.
По инерции духом воспрянул Брюссель,
Чуть не вставший тогда на колени.
Горожане злодеев прогнали отсель,
На заре перейдя в наступление...

Респектабельный сыщик Эркюль Пуаро
Не достиг популярности Писа.
Тот глядит с постамента фонтана хитро,
Где восьмое столетие писает...

на конкурс Седьмая пятница - 412: в лужице

Летучие мыши носились по кругу.
Луна из-за тучи в зенит поползла.
За ней наблюдала с балкона старуха,
Которую пледом окутала мгла.
В убогой клетушке вблизи Патриарших
Ютилась вещунья мирских передряг.
Она, городская гаргулья со стажем,
Вселяла в соседей панический страх,
Хотя неподвижно сидела в коляске:
Удушливым летом, промозглой зимой
До ночи внимала трамвайному лязгу,
Потом диалоги вела с тишиной.
Сто лет – задержалась на свете надолго.
Зачем? Ведь она никому не нужна,
В её предсказаниях не было толку...
Итак, над столицей катилась луна,
Безродный поэт и зоил Массолита
Сидели на лавке на фоне пруда,
Где лунная краска по ряби разлита.
Кто знал, что над ними нависла беда?
Старухе, конечно же, было известно,
Что Аннушка масло уже пролила,
Что в модном костюме на лобное место
Спешил основатель империи зла.
Она отчеканила каждое слово,
Которые в страшном вердикте сплелись:
"Сегодня пополнит отряд безголовых
И будет оплакан один атеист"...
Трамвай из тумана возник, будто призрак,
И критик на рельсах невольно почил.
Коллег ожидала помпезная тризна.

Вещунья в дозор заступила в ночи...

на конкурс Седьмая пятница - 411: призрачная

Будто граница, условная линия
Делит на части пейзажную целостность:
Выше неё доминирует синее,
Ниже – цветное в долине рассеялось.
Сверху по синему плавают белые,
Ветром гонимые, неугомонные.
Эти цвета, незатейливо гжельные,
Радуют глаз чистотой и гармонией.
Краски долины тревожат контрастами.
Взглядом скольжу по природному лону я...
Здесь на "полях" проливается красная,
Блекнет на вырубках вечнозелёная,
Властно кромешная чёрная множится
И в разноцветье врезается тенями –
Чудится, будто гигантские ножницы
Клацают в лапах закройщицы-темени.
Вот бы закрасить условную линию,
Чтобы с небес пролилось благоденствие
Вместе со светом в края тополиные...

Жаль, акварели оставила в детстве я.

Супруги только тогда живут душа в душу,
Когда грозит слепота жене и глухота мужу.
Семья – это пристань в бурю воистину,
Но также нередко – буря на пристани...
Не хочет оправдываться самодур Володя.
Зачем? Его проступок незначителен вроде.
Не являясь приверженцем семейной дипломатии,
Строитель по профессии становится ломателем.
Его мозги изрядно припудрены асбестом,
Поэтому он думает зачастую не тем местом.
Под стать ему Даша – самодура из провинции,
Смолоду грезившая столичными принцами.
Догрезилась до замужества, а теперь бьёт вазы.
Причём не выборочно, а все сразу:
Володину китайскую, собственную тайскую
И дедовскую Первомайскую.
Посредством битья удаётся напористой Даше
Умерить пыл мужа – скандалиста со стажем.
Ей кажется, что бой она выиграла,
Не оставив побеждённому выбора.
Наивная, у мужчины всегда есть выбор:
Его приютит сердобольная соседка либо
Другие красивые и одинокие,
Внесённые в память его Nokia...
В итоге он уходит и вряд ли вернётся.
Она ждёт, пока улягутся волны эмоций.
А в коляске агукает Машенька,
Пока ничего не понимающая...

Поздняя осень. Хочу гулять,
Ахать, любуясь палитрой красок...
Но у меня телеса болят:
Вновь досаждает сезонный насморк.
После двойного "Апчхи-апчхи!"
Выскользнул термос из хлипкой длани.
– Ох! – за стеной ощутив толчки,
Тяжко вздохнул домовой в чулане.
– Слишком болезненным стал сосед,
Выглядит, словно кусок несчастья.
Надо помочь... И паучью сеть
Он, аккуратно порвав на части,
Бросил в кастрюльку, залил водой,
Всыпал толчёные крылья моли,
Ломтики плесени двух сортов,
Взбил и по вкусу добавил соли.
В дверь постучал: – Не грусти, сынок!
Эту микстуру прими в подарок...
К счастью, разнюхать мой нос не смог
Из-за простуды состав отвара.

Всё! На лекарствах поставлен крест –
Больше не лезет в карман аптека.
Зная секреты народных средств,
Лечит меня персональный лекарь.

на конкурс Седьмая пятница - 407: коктейльная

Стали бабы на селе нынче странными.
День за днём жена мозги мне дырявила,
Утверждая, что в избе с тараканами
Мы полвека с ней живём не по правилам.
Информацию глотал вместе с ужином:
"Вить, фэншуй в себе несёт энергетику,
Равновесие в избе – то, что нужно нам..."
Не найти окрест нудней теоретика.
Понапрасну я жену отговаривал,
Разъясняя, что Восток – дело тонкое,
Нам вовек не расхлебать это варево,
Земляки засыплют нас кривотолками...
Ей Всевышний не помог образумиться:
В нашем доме ничего нету нашего,
Иероглифы видны в окнах с улицы.
А на банковском счету... И не спрашивай.

Отпахав, лежу пластом, перегруженный.
Ваську шлю вилять хвостом перед суженой.

на конкурс Седьмая пятница - 406: о правилах

Листва на веточке обвисла ветошью,
Дрожа в предчувствии ветров и вьюг.
А он, в бессмертие наивно верящий,
Надумал с птицами лететь на юг...

Поля полынные политы ливнями,
Аллеи в линии слились вдали.
За журавлиными ключами-клиньями
Летит, планируя, линялый лист.

на конкурс 6ЛАП-20 - Лаконичный

Ледоход на реке набирает мощь
И мутирует в паводок на ходу.
Я лежу без движения, слаб и тощ,
Не могу от себя отвести беду.
А стремнина, беснуясь, топя, круша,
Островок заливает со всех сторон.
Опускается в пятки моя душа...
На дрожащей осине орда ворон
О несчастье орёт на семи ветрах,
А картавый вороний вожак – Икар
Ошалел: – Карртастрофа! Каррамба! Кррах!
Коррвалола мне!
– Ты бы не каркал.
– Карр!

Но желанный спасатель плывёт за мной:
– Эй, косой, не пугайся! Давай, влезай! –
Улыбается мне из ковчега Ной,
На деревне известный, как дед Мазай.

На поляне трава от росы в слезах,
Здесь купаются зайцы в лучах зари.
Из засады за ними следит лиса.
Ей сигналит инстинкт не спешить. Замри!
Наблюдает за хищницей сквозь прицел
Самозваный царёк – человек с ружьём.
А Всевышний поодаль на пень присел
И молчит о своём...

Отомри! В тишине оживает вяз
И охотника лапой наотмашь бьёт.
От удара когтистых ветвей кривясь,
Тот пытается сделать ответный ход
И в лицо получает второй удар...
Бой закончен. Дымится ружьё у ног,
А зверьё разбегается кто куда.
Улыбается Бог.

Четыреста лет проживаю в лесу
Вдали от мирских катавасий.
Людская косметика мне не к лицу –
Для масок использую грязи.
Готовлю рагу из рогов и копыт
Непарно- и парнокопытных,
А вкус человечины мной позабыт,
Не мучают больше колиты.
Живу, не кусаясь, не злясь, не ворча.
В лесу уважают бабулю.
А в прошлые годы могла сгоряча
Любого засунуть в кастрюлю...

Намедни в избушку ломился Иван,
Законный наследник престола.
Он был поутру до беспамятства пьян
И вёл разговор непристойно.
Я строго сказала царевичу: – Брысь!
Иначе случится несчастье.
Избушка-избушка, а ну повернись
К нему тазобедренной частью!
Налог на недвижимость? Врёшь, не возьмёшь!
Пожалуйся папе, убогий,
А здесь прекращай бесполезный трындёж!
Крутые не платят налоги.

на конкурс Седьмая пятница - 400: четырехсотая!!!

Притихший город на побережье
Лежит подковой вокруг залива.
Уже отхлынул поток приезжих,
Работать можно неторопливо.
Лотки пустуют. На крытом рынке –
Избыток места для трёх рыбачек.
– Мужчина, стойте! Хотите рыбки?
– Хочу. Спасибо, не надо сдачи.
Моряк в прибрежном кафе скучает
И тычет вилкой в "лапшу по-флотски",
А в небе машут крылами чайки,
Кромсая тучи – сырые клёцки.
Ушли клиенты от Диогена:
Уснул у бочки торговец пивом.
На подбородке засохла пена –
Лицо, как берег в момент прилива.
Худая кошка с бомжом на пару
В бачке на пирсе удачу ищут,
Но склад объедков и стеклотары
Теперь пустует.
– Крепись, дружище!
Тут всё родное и все знакомы.
Живём неплохо, и слава Богу.
Но город снова впадает в кому,
И мне охота залечь в берлогу.
На пляж без пляжниц взираю сонно.
Без них я скучен, ленив, безгрешен.
Курорт безлюден. Из межсезонья
Хочу вернуться в сезон черешен...

По планете давно протекала река Любви.
Как-то раз на её берега набрели счастливцы.
Седовласый мудрец повелел на правах главы
Соплеменникам здесь, в заповедном краю, селиться.
Наконец-то они на земле отыскали рай,
Где природа весь год не спешила расстаться с летом,
Говорливые волны манили к себе: "Ныряй!",
А прибрежная флора казалась цветочным пледом.
Им привольно жилось, но вожак повелел, увы,
По каналу пустить на продажу речную воду
И позволил дельцам дорогой "Эликсир любви"
Продавать на разлив, повышая свои доходы.
Перекачка воды проводилась на всех парах,
Так как спрос на любовь по прошествии лет не падал.
Обмелела река. Зародился в народе страх,
Но упрямый вожак оппонентам твердил: "Так надо!"

Не слышны в заповеднике нынче ни плач, ни смех,
А на месте реки, словно шрам, залегло ущелье.
Почему на земле не хватает любви на всех?
Однозначный ответ мудрецы не нашли доселе...

Даже не верится – ей девяносто лет,
Следом за осенью жизни пришла зима.
Письма из прошлого – в стопочках на столе,
Но, к сожалению, нет одного письма...

Ветер, пытаясь развеять столичный смог,
Без остановки по скверу мотал круги.
Там, на скамейке, читала она письмо,
Но не продвинулась дальше второй строки.
Клён у дороги в лазурное небо врос.
Солнце лучами нащупало в кроне брешь:
Яркие нити украсили смоль волос
И на колени скользнули с покатых плеч.
Ветер запел, заглушая сорочий гам...
Стихнув, на женщину нежно дышал пыльцой
И лепестки анемонов бросал к ногам,
Но опечаленным было её лицо.
"Что подтолкнуло его написать? А вдруг
Непонимание в прошлом осталось?.. Нет!"
Цепкие пальцы её беспокойных рук
От напряжения начали вдруг неметь.
Сердце просило, надрывно стуча: "Прочти!"
Разум настойчиво ей повторял: "Порви!"

Ветер, вздыхая ушедшей вослед, крутил
В пыльной воронке обрывки чужой любви...

Это – война в чёрно-белых тонах.
Игры со смертью не канули в лету.

Снова она собираться должна
В бой за восьмую заветную клетку.
Вдох... Деревянная грудь колесом.
Выдох... Удастся ли выйти в кумиры?
Пешка, себя представляя ферзём,
В пекло шагнула: Е2 – Е4.
"Сёстры, в атаку! Авось не убьют.
Нам ли трусливо топтаться на месте?"
Пешечным штурмом открылся дебют,
Как запланировал "белый" гроссмейстер.
Пешку в стратегию не посвятил:
"Меньше узнает – сговорчивей будет.
Власть – это бонус вождей и светил".
С догмой смирились и пешки, и люди.
В стане противника шахматный гном
Лез на рожон: "Берегитесь, канальи!"
Но не сумел совладать со слоном,
Путь пересёкшим по диагонали...

Роли Ферзей достаются не тем.
Жертву домой принесли на щите.

Курорт безлюден... Из межсезонья хочу вернуться в сезон черешен.
Врастает осень листвой в газоны, а ветер влажен и безутешен.
Маяк, следивший за кораблями, в пустые дали циклопом смотрит.
Тускнеет глянец былой рекламы, бушуют волны, чернеет море.
Я на балконе сижу под пледом. На небе чайки висят монистом:
«До скорой встречи на пляже летом!» Меня, художника-мариниста,
Давно признали в родной Анапе одним из лучших на распродаже.
Как стихотворца влечёт анапест, так живописцу милы пейзажи.
Иду на пристань внимать борею. Он треплет волнам седые гривы
И развевает флажки на реях. Готовлю кисти – мотив на диво!
Рисую споро: зигзаги молний, разрезав тучи, застряли в скалах,
А буревестник утюжит волны – пейзаж, сравнимый с «Девятым валом».
Борей, болтливый посланник свыше, хохочет: «Тоже мне Айвазовский!»
И рыбным духом в лицо мне дышит: «Кому по нраву твои наброски?»
«Послушай, критик, пусть я – не гений, полотна ценят и раскупают...»
И ветер после коротких прений мою картину забрал на память.

Лето в мегаполисе. Стой, свети и радуйся!
Пробовал прочувствовать радость, но не смог.
Воздух плавно плавится в тридцать восемь градусов.
Даже мне, трёхцветному, докучает смог.
На пересечении Горького и Красина
Должен я подмигивать людям и авто.
Служба ежедневная: в будни и по праздникам.
Мой ремонт сдвигается снова на потом.
Улица машинами лязгает и охает,
С веток осыпается жухлая листва.
Где же, как не в городе, сгубит ваши лёгкие
Дух цивилизации – стойкий СО2?
Красный! Снова мысленно спорю я с прохожими.
Злобных нарушителей миловать нельзя.
Только симпатичная девочка с мороженым
Ждёт сигнал, доверчиво глядя мне в глаза.
Душно. Солнце прячется у грозы за пазухой.
Вот и освежающий душ для тысяч душ...
Три оттенка радуги из моих запасников
Льются акварелями в серый глянец луж.

Стихотворение-оборотень может быть прочитано как сверху вниз, так и снизу вверх, при
этом в нём сохраняется логика изложения. Все строки читаются как обычно: слева направо.

Кому поэзия нужна? Ас Пушкин вечен?
Рифмую словно с бодуна. Оплыли свечи.
Закат за окнами истлел на пепелище,
Луна среди небесных тел по небу рыщет,
Лишился пенки и остыл вечерний кофе.
Кругом разбросаны листы – бедовый профи.
Тону, как все рабы пера, в трясине строчек,
Моё наследие пора издать. А впрочем
Мне до поэтов далеко, нет в текстах толку.
Рубцов, Ахматова и Ко стоят на полках.
С усмешкой классики глядят на тренды, квоты,
Шедевры избранных читать всегда охота.
Стихи – лекарство для души, ценнее кладов,
По слогу слаженно сложить слова – услада.
Сонет прочёл и захотел прочесть по новой.
Люблю общаться тет-а-тет с творцами слова:
Я засиделся дотемна на месте встречи.
О да, поэзия нужна! Ас Пушкин вечен!

Живя с рожденья в тесной клети,
Иван терпел кота и мать.
Однажды он расставил сети
На сайте "Встреть меня!" в и-нете,
Желая женщину поймать.

Своё лицо отфотошопил,
Придав ему модельный лоск.
Мужик мечтал жениться, чтобы
Уйти из маминой хрущобы.
И в тот же вечер в ten o'clock

Пришло послание на "ящик"
От кандидатки number one.
Она была из настоящих,
Таких загадочно-манящих.
Но тут послышалось: "Иван!"

В дверной проём впорхнула мама,
В руках держащая кота
И сумку из универсама:
"Сынок, ты – парень самый-самый,
А эта женщина не та".

Чуть позже выплюнула почта
Опять "не ту" под number two.
"И эта фифочка не оч.-то.
Иван, ты лучше сделай вот что:
Подбрось-ка Вискаса коту!

И знай, что твой характер слабый,
А значит – слушайся меня.
Зачем в семье чужие бабы?
Ну где теперь найти хотя бы
Такую, чтоб смогла коня

Сдержать за гриву и к тому же
Войти в горящую избу?
А я смогла бы! Мне, Ванюша,
Всю жизнь тащить хозяйство, мужа,
Тебя и Ваську на горбу".

на конкурс Седьмая пятница - 390: виртуальная любовь

Пять лет встречаются они при случае
В уютном флигеле по выходным.
Она надеется пока на лучшее,
Но мир не кажется уже цветным.
Ей раньше думалось, а вдруг останется?
Продлит свидание на пару дней...
В лучах рассвета он идёт на станцию
И вне влюблённости живёт не с ней.
Не получается его разжалобить –
Нельзя нечуткого пронять мольбой.
Из настоящего она сбежала бы,
Но ждёт ли в будущем её любовь?
Процесс прощания – пролог прострации.
Вновь недосказано в дверях "Оста..."
Она потерянно в пространстве странствует
И сокрушается, что жизнь пуста.
В окне – красавица в коротком платьице,
В пожарном зареве горит лицо...
За прегрешения она расплатится.
И он расплатится в конце концов.
Листва пронизана лучами-нитями,
По крышам города течёт рассвет...
Догнать? Попробовать остановить его?
Зачем? Чтоб мучиться ещё пять лет...

на конкурс 2ЛАП-21 - Любовная поэзия

В сердце старого Арбата по соседству за стеной
В сорока пяти квадратах муж поссорился с женой.
Как примерному соседу, мне доверилась она.
Выбрать место для беседы не мешала нам стена.
Их сберечь от гадких сплетен дал себе святой обет.
Имена храню в секрете: назову их Да и Нет.

Долго с важностью павлина помыкал супругой Нет.
Да сносила всё невинно, но в процессе многих лет
Постепенно, шаг за шагом, стали зрячими глаза.
И осмелилась бедняга мужу мнение сказать:
"Знаешь, Нет, что я устала от несбыточных надежд,
Что имею очень мало модных красочных одежд.
На карманные расходы выделяешь раз в квартал,
От субботы до субботы редким гостем дома стал.
Ты за выпивкой с соседом позабыл, что я – жена.
Вместо вкусного обеда не получишь ни хрена!
Надоело жить мне, милый, в рабстве много лет подряд.
Кровососа откормила. Кончен твой патриархат!"
После первой взбучки мужу сразу стало так легко,
Словно вырвалось наружу и сбежало молоко.
У неё оно сбежало, а расхлёбывать ему.
Оглядел жену устало, сам не зная почему,
Виновато шаркнул ножкой, чуть не сделав реверанс,
Бросил взгляд побитой кошки и сказал тихонько: "Дааас"...
Всё закончилось без драки, но в душе остался след.
Нет с тех пор жене "задакал", Да твердила мужу: "Нет!"
Шугануть бы бабу с воза, чтобы ехалось легко,
Но не смог – метаморфоза приключилась с мужиком...

Здесь добавить должен малость: Нет примерным был сынком.
Послушательство впиталось с материнским молоком.
Жизнь под гнётом женских пяток он терпел, что было сил,
Но не снёс её нападок и мамане позвонил.
Долго кашлял перед трубкой, огорчил рассказом мать.
Встречу старая голубка утвердила ровно в пять.
Мать была с рожденья красной (большевистское нутро):
Над столом – иконостасно! – члены бывшего бюро.
Прапрапрадед – в декабристах, дед в ЧК служил стране,
А кумир её речистый – в строгой рамке на стене.
Дискутировать не стали, сдался маменькин сынок.
Мама, как товарищ Сталин, спела краткий монолог:
"Оставайся неприступен! Ты – мужчина или што?
Будет вякать, дай ей в бубен! Развела здесь шапито!"
После пламенной тирады и мешка бодрящих слов
Нет с решимостью гранаты был теперь на всё готов.
Обойдясь без плюрализма (тут попробуй возражать),
Сын под гимн родной Отчизны ровно в шесть покинул мать...

Он влетел к жене в экстазе. Закусивши удила,
Дал ей газу до отказа поделом и по телам...
Послушания фанатик не дошёл своей мозгой,
Что в супружеской кровати будет лишним он, изгой.
Получив от мужа в бубен, Да сбежала из дворца,
На прощанье очень грубо пыль стерев с его лица...
В дом вернулась поздно ночью. Нагулялась, видно, всласть –
Нацепив улыбку волчью, в душ галопом пронеслась.
Не лишённый подозрений, поглядел на обувь Нет
И отметил: дождь осенний не оставил мокрый след.
Шум в мозгу глубокой ночью не давал уснуть ему,
Но с рассветом он воочью разобрался, что к чему.
Зеркала окинул взглядом и бессильно заморгал:
Зацепился взгляд с досадой за ветвистые рога.
После утренней беседы, сотканной из бранных слов,
Да опять ушла к соседу, где нашла свою любовь.

Наш герой кукует с мамой не один десяток лет.
Он для мамы – самый, самый: Туз, Шестёрка и Валет.
Жизнь вольготна, просто сказка, не заботит ни фига:
Он ухожен, сыт, обласкан. И не чешутся рога.

С Праздником, дорогие литсетянки!

На деревню дождями весна пролилась:
Расцвели первоцветы у хлева,
Под ногами зачавкала сочная грязь,
Мужики побежали налево.
Я, как все, по весне становлюсь озорней –
Не гнушаюсь любовных пробежек,
Но порхаю не прочь от жены, а за ней...
Заприметив у хлева подснежник,
Многослойные грязи кротом пронизал
И сорвал короля первоцветов.
Позабыл на мгновение слово "нельзя":
Нам, влюблённым, Гринпис фиолетов.
Белоснежный резной колокольчик-бутон
Украшала роса, как монисто.
Первоцвет удивлённо воскликнул "Динь-дон!",
Оказавшись в руке тракториста.
Вороньё одобрительно каркнуло мне,
И на праздник с любовным приливом
Я подснежник вручил ненаглядной жене,
Становясь безгранично счастливым.

на конкурс Седьмая пятница - 388: восьмимартовская

Африканский вождь Мьямамба был богатым, но бездетным:
"По закону после смерти дом отнимут у меня –
Нет наследника, а значит снимет племя дивиденды.
Надо сына сделать или конституцию менять".
Нет, не стал законы предков под себя кроить Мьямамба,
А решил, как папа Карло, воплотить свою мечту:
Смастерил он исполина из полена баобаба
И назвал свою поделку принц Мьямамба Намбер Ту.
Собран будущий преемник по инструкции как будто.
Вождь надеялся на чудо: от заката до зари
Он сидел напротив принца в позе лотоса, как Будда,
Ожидая, что "полено" с ним вот-вот заговорит.
То ли Бог его услышал, то ли дьявол...
"Здравствуй, папа!" –
Сын-колосс до хруста обнял обалдевшего отца.
Старый вождь устроил праздник небывалого масштаба,
Две недели зажигала африканская попса...
Вскоре стал вождём наследник. Ничего, что деревянный!
Он успешный, деловитый. Всех заслуг не перечесть.

Сказка – ложь. Но зачастую нами правят истуканы –
Представители земного мира сказочных существ.

на конкурс Неформатный Лирический Объект (НЛО) - 3: монолог большего зла

Меньшее зло (меньшее из [двух] зол) — этическая концепция и связанный с ней принцип, применяемые в ситуации
выбора из двух альтернатив, каждая из которых не представляется привлекательной. Говорят, Аристотель придумал.

"Мы выбираем, нас выбирают".
Всех выбирают, но не меня.
Снова проигран выборный раунд.
Тактику надо мне поменять...
Сам Аристотель меньшее злишко
Большему злищу предпочитал.
Но в коротышках злобы с излишком.
Мы, великаны, им не чета.
Я ненавижу ссоры, скандалы,
Не отравляю жизнь никому.
Вракам не верьте! Оклеветали.
Кто это сделал? И почему? –
Тот, кто во власти злобных фантазий
Множил тирады фейковых слов.
С ним нахожусь я в родственных связях:
Мне отомстило меньшее зло.
Значит выходит, что Аристотель
За нос водил вас много веков:
Меньшее злишко сжал до литоты.
Это – уловка для простаков.
Не поддавайтесь! Вот вам на выбор
Два варианта – я и оно.
Пусть не пугает крупный калибр.
Хуже не будет вместе со мной.

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила... пила и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

блицевое

"Очень скоро, как намечено, изменю своё меню:
Откажусь от человечины. И характер изменю.
После выхода на пенсию (по расчёту – через год)
Есть не буду больше хрень сию, а веганкой стану, вот!"
У печи о светлом будущем призадумалась Яга.
Не догадывалась дурище: ей не светит ни фига,
Потому что реформаторы ценз надумали поднять.
"Эх, послать бы вас по матери, но при чём здесь ваша мать?
Превратили тридевятое в отстающую страну,
Во дворце торчат, как статуи, загнивая на корню.
День-деньской торгуют лицами, приручив лесные СМИ...
Леший Лёша – в оппозиции. Брат, меня к себе возьми!
Вместе выйдем на Болотную... Ой, куда ж меня несёт?
Ладно, дольше поработаю. Эх, дожить бы до двухсот!"

на конкурс Седьмая пятница - 382: о Бабе Яге замолвите слово...

на конкурс Неформатный Лирический Объект (НЛО) - 2: монолог упаковки от новогоднего подарка

Конкурсное задание: 1) психологическая лирика, 2) монолог упаковки от новогоднего подарка

Мой внешний облик привычно ярок,
Но мне недолго блистать, увы.
Как верный стражник, храню подарок.
Меня бы надо ценить, а вы...
Я в первой жизни была берёзой.
Меня спилили... Вторая жизнь
Была короткой: как целлюлозе,
Мне приходилось сырьём служить.
А в третьей жизни бумагой стала.
В моём сознаньи шуршит листва...
Под бой курантов и звон бокалов
На гребне вашего торжества
Вручать подарки настало время.
Неблагосклонна ко мне судьба:
Зачем же было валить деревья,
Чтоб я, как мусор, летела в бак?
Меня кромсают, не понимая –
Мне больно, это не шелест – крик!
Бумага стерпит? Нет, я живая,
Но всюду слышу: умри, умри...

Мою последнюю жизнь прервали.
Могла ли я уцелеть? Едва ли.

В канун приходящего Нового Года мы жребий тянули в родном ЖКХ.
На роль Дедмороза фортуне угодно задействовать было меня, лопуха.
Я – слесарь-сантехник Иван Мезозоев и лучшим у нас в жилконторе слыву.
В костюме Снегурочки милую Зою послали по жребию на рандеву.
Согласно традиции малым детишкам мы дарим подарки в конце декабря,
А так как бюджет у конторы не слишком, у нас дедморозят свои слесаря...
Под вечер в холодном сибирском Сургуте я из дому вышел с мешком на мороз.
Народу (не то, что Мишустин и Путин) крутые сюрпризы на праздник понёс.
"Пошествовал важно в спокойствии чинном" в квартиру 13 с подарком в мешке.
Снегурка в цветном полушубке овчинном – скользящей походкой за мной налегке.
На пятый этаж потащились мы в гору. Звонили наощупь – отсутствовал свет.
В ответ прозвучало в студёную пору: – Я вам не открою! Родителей нет.
На стенах Сургута – игольчатый иней. До косточек холодно мне, лопуху.
Ещё раз напомню: Снегурка в овчине, а я, блин, в халате на рыбьем меху.
Дрожащей десницей в промёрзшем парадном чекушку с размаха в нутро запустил.
Мне стало теплей в балахоне прохладном, затем ощутил прибавление сил:
– Короче, парнище, согласно указу тебе со Снегуркой подарки несём.
В парадном без света продрогли, зараза. Открой-ка, иначе случится облом!
Кукуем в потёмках. За дверью ни звука. – Открой! Не нужны нам отец твой и мать!
От крика притихла за окнами вьюга. – Я – слесарь!!! Замок начинаю ломать!!!
Но в это мгновенье стальною рукою меня отшвырнули к шершавой стене.
Под крики несчастной Снегурочки-Зои конечности стали выламывать мне.
Жестоко избили меня колотушкой, как мастер-кондитер взбивает безе.
Стемнело... Очнулся с больной черепушкой с мешком без подарка в сырой КПЗ.
Пошёл на допрос я неровной походкой, в дебоше покаялся, как на духу...

В ночи Дед Мороз, проломивший решётку, с подарком явился ко мне, лопуху.

На заре эволюции с дерева слез
Прародитель всего человечества.
Он схватился за палку и влился в процесс,
Растянувшийся до бесконечности.
Прошагал по пути к совершенству примат
Неустанно и целенаправленно.
Так возник homo sapiens, если внимать
Словесам теоретика Дарвина.
Не зависел процесс от "хочу-не хочу",
Но в историю вклинились гении.
Например: в Октябре удалось Ильичу
Проволочке придать ускорение.
И вчерашний примат, мужичонка с ружьём,
Раскрутил маховик (р)эволюции.
Он за правое дело полез на рожон,
В бой ведомый советским Конфуцием.
Step-by-step...
А сегодня застыл человек
На последней ступени развития.
Виртуальная муть у него в голове,
От реала захлопнулся мидией.
Все удобства всегда у него под рукой,
Напрягаться особенно нечего.
Помянул эволюцию – "За упокой!" –
И заснул. Остановка «Конечная».

на конкурс 13 ЛАП-20 - Философская поэзия