Я любил эту тропку в туманную даль,
по которой вдоль хмурых, молчащих болот
в уголок, где пугливая цапля живёт
и белёсая мгла, как ночная вуаль,
прикрывала наш грех у подножия дня,
ты водила меня.

Я любил эту тропку в особый мирок,
где болотный огонь мою плоть обжигал,
освещая природы начало начал,
оседая искрой в окончании строк
вместо точки, в ночи оставляя для нас
на спасение шанс.

Я любил эту тропку в манящую мглу,
где клубились мечты над дрожащей росой,
где я мог быть с тобой, где я мог быть собой,
где я – был.
А сегодня найти не могу
я тропинку в наш общий туман: ни огня,
ни тебя, ни меня.

                                               2017 год

И кажется: небо вот-вот упадёт к ногам,
утопится в луже и будет смотреть со дна.
Внезапно затихнет привычный вороний гам.
Ночами над нами не будет сиять луна.
И некуда станет птицам взлетать. Тоска.
Устало вздохнёшь, осознаешь ненужность крыл.
Нельзя в этом мире прожить без потерь. Но как
без неба прожить, которое так любил?

Последняя осень горчит на ветвях рябин,
стекает по перьям замёрзших слегка грачей.
Чудес не бывает, любимый. Осенний сплин
сменяется только снегом, тоской... Ничем:
ни летней зарёй, ни весенней живой листвой –
не сменится наша осень.
Снега... снега...
Но если позёмка засыплет весну с тобой,
тебя и сквозь холод я буду любить всегда.

В этот странный четверг после дождика
нет ни солнца, ни звёзд, ни сна.
Только белая лошадь встревоженно
по туману бредёт одна.
Громко фыркнет, пугая воронов,
да ушами встряхнёт легко
и ныряет опять в холодное
серебристое молоко.
Где-то ходят в тумане ёжики,
утопая в белёсой мгле.
В этот странный четверг после дождика
отчего-то взгрустнулось мне...

*картинка из Интернета

Как опустится занавес – станет легко и просто:
разберут на запчасти и выдадут место с краю.
И не будет ни веса, ни цвета волос, ни роста.
Но останется память о прошлом. Хотя... не знаю.

Вероятно, её расфасуют в мешки частями,
на правах реквизита к спектаклю – сдадут в кладовку.
И тогда я забуду о том, что случилось с нами,
мой усталый суфлёр перестанет вздыхать неловко.

Я пойду по ромашкам навстречу шальному ветру,
лепестки не деля на заветные чёт и нечет.
Ты неслышно вздохнёшь, оставаясь за рамкой спектра,
где-то там, где осталась непознанной наша встреча.

Не каждой Сольвейг удаётся дождаться Пера,
не каждая Герда сумеет дойти до Кая.
Кому-то банально не хватит любви и веры.
А мне бы хватило – да времени не хватает...

от вчера до сегодня четыре крыла.
в тёмной комнате чёрная кошка спала.
прикрывали дорогу промозглая мгла
и неясный рассвет.

от рассвета до ночи семнадцать часов,
тридцать девять коротких растерянных слов.
от росы проржавевший до боли засов
тусклым солнцем согрет.

               пробелы – тени слов, черновики сомнений,
               фрагменты пустоты, невидимый подтекст.
                                                    (Олег Юшкевичъ)
               http://litset.ru/publ/1-1-0-1654
 

пробелы – тени слов, черновики сомнений,©
без них не полон текст, без них несносен быт.
пробелами молчит подолгу всякий гений,
пробелами чудак отчаянно кричит.

слова, слова, слова… слагаются, теснятся,
склоняются, звучат, спрягаются порой,
срываются, дерзят, как глупые паяцы.
и лишь пробел звенит как истинный покой.

Каштан протянул
к небу белые свечи,
в молитве застыв.
 

От боли кричит
под ножами косилки
живая трава.
 

Зелёный июнь
горячо обнимает
зелёной тоской.

Между сегодня и завтра – безумство дней,
двести закатов и сотни тревожных снов.
Думаешь, это так просто – гореть в огне?
Знаешь, совсем не просто сберечь любовь.

Ветер качает верхушки столетних лип,
громко, рассерженно галки в ветвях кричат.
Думаешь, это так просто – держать двоих?
Знаешь, совсем не просто лететь в закат.

Время стекает по скалам живой водой,
дикие пчёлы давно здесь не прячут мёд.
Думаешь, это так просто – дышать тобой?
Знаешь, совсем не просто тому, кто ждёт.

а потом два часа превращаются в семь,
и далёкое небо становится дальше,
и становится больше ненужных проблем
и нечаянной фальши.

а потом недоверие смотрит в глаза,
пожимая плечами, слегка усмехаясь,
и становится горьким целебный бальзам,
май прощается. маюсь.

а потом, может быть... может быть... может быть...
в механизме часов часовщик разберётся.
и тогда, может быть... может быть... может быть...
мне поверится в солнце.

и каждое мгновение мечтать
и думать о тебе,
дышать тобою,
забыть о том, что ты
рождён луною –
она тебе и крёстная,
и мать.
она тебе и нянька,
и сестра.
ты в лунных сказках
пробуждался к жизни
и тёмной ночью
был вручён как приз мне,
хотя для лунных сказок
я стара...
отсвечивает локон серебром,
уже полёты
перестали сниться.
но вздрогнут на заре
твои ресницы –
и снова мне семнадцать...
море... шторм...
волна с волной
играют в чехарду,
а я сижу недвижно
и безмолвно...
луны не видно,
только волны, волны...
а я её всё жду, и жду,
и жду...

Трафаретные буквы карминною краской жгли:
по стене кирпичной – безмолвно кричащий ряд,
словно рота израненных, еле живых солдат,
истекая кровью, вставала в защиту земли.
Это наша любовь умирала от старых ран,
от холодного ветра и соли морской воды,
оттого, что однажды ко мне не приехал ты,
оттого, что не вовремя кто-то сорвал стоп-кран.

твоих молчаний радужный рассвет...
в нём утопают образы и звуки.
ты так молчишь свой утренний "привет",
что в небе распускаются цветы.
и, падая с небесной вышины,
их лепестки – доверчивы и хрупки –
касаются друг друга, и слышны
несказанные, тайные слова...

и хочется с тобой молчать всю жизнь,
до самого последнего заката,
и слышать, как Вселенная звенит
осколками несбывшейся мечты.
пролистывая день за днём, искать
в календаре отмеченные даты,
молчать, когда так хочется кричать,
молчать, когда и дышится едва...

А синица клевала с руки зерно,
счастье было так близко – касалось губ...
Оказалось, и это – один из снов,
лишь один из снов, кинофильм с YouTube.

Журавлиный клин исчезал вдали,
унося на крыльях закатный час.
Мы могли забыться, любить могли,
если б эти птицы признали нас.

Не подняться в небо, не пить зарю,
не дышать свободой... Тяжёл засов...
Журавлей вдогонку благодарю
за нежданность встречи и радость снов.

Я уйду, когда в небе не будет стрижей.
Я однажды сорвусь на крутом вираже,
облака позади оставляя.
Белый ангел устало вздохнёт на плече,
сложит тонкие крылья – и стану ничьей,
пустотой между адом и раем.

*картина Владимира Куша

     Сегодня ты стала его бабочкой. Самой прекрасной, самой любимой, самой ценной. Он сочиняет для тебя стихи, он пишет с тебя картины, он оберегает тебя от неприятностей, сдувает с тебя пылинки, боясь прикоснуться к твоим нежным, трепетным крыльям. Он заставляет тебя поверить в твою уникальность, неповторимость, в твою удивительную красоту и прекрасную душу. Всё лучшее – для тебя: лучшие слова, лучшие песни, лучшие сны.
     И ты веришь в эту чудесную, волшебную сказку. Ты готова подарить ему своё сердце, свою верность, свою жизнь, променять лёгкий, свободный полёт, сладкий цветочный нектар, свежий ветерок, тёплый солнечный свет – на место возле него. Ты мечтаешь стать для него единственной и неповторимой, любить, беречь и ласкать его. Он поддерживает тебя в твоих мечтах и желаниях, он оборачивает тебя в уютный кокон заботы и ярких обещаний. Он подбирает для тебя дорогой переплёт, чтобы в его обрамлении твоя красота и стать были лучше видны окружающим.
     И тогда ты понимаешь, что твоя радужная и радостная жизнь осталась в прошлом, на цветочной поляне, что твоё место – в шикарной книге его достижений, а между соседними её страницами томятся другие – некогда такие же счастливые – бабочки и стрекозы. Но улетать уже поздно. Это твоё место. Место в его богатой коллекции.

Не спеши. Девятнадцать шагов назад
не спасут ни меня, ни тебя, ни нас,
и луны потускневшей холодный взгляд
навсегда померкнет.
Темнота окружает, стирая грань
между мной и тобой, между инь и янь.
Тишина с пустотою играют в пас –
кто же им соперник?

Девятнадцать шагов, девятнадцать снов
до начала, до точки с отметкой "мы".
Не спеши. Звёздный дождик прольётся вновь,
старый мир врачуя.
Собирать предначертано звёзды нам
по давно позабытым мечтой полям,
разгоняя лучами осколки тьмы.
Подожди, прошу я.

Фиолетовый город устало вздохнул,
разогнав по стоянкам железных акул,
проводил до парадных спешащих людей,
посмотрел, как кораблик плывёт по воде,
и включил фонари вдоль затихших дорог,
чтобы вмиг отступили тревоги и смог.

Закачались на нитях десятки огней,
словно белые чайки на тёмной волне.
Отражаясь в реке, золотисто-лилов,
старый город дремал в ожидании снов.
Безнадёжно навеки в него влюблена,
в тишине по проулкам гуляла весна.

у этой ночи странные часы,
идущие в обратном направлении.
теснятся в голове чужие сны –
не просто сны, а киносноведения.
в них кто-то любит и кого-то ждут,
в них поезда летят над океанами.
но не хватает нескольких минут –
сюжет закончить титрами финальными.
финал открыт. горит экран в ночи,
и лица у героев будто смазаны.
давай с тобой, любимый, помолчим...
все фильмы завершаются по-разному...

Видишь? Простое, как нота си.
Синее-синее.
Но не приблизится, как ни проси.
И не проси меня.
Не перекинуть над речкой мост
из семицветия.
Я не проста, да и ты непрост.
Не на седьмом, где не слышно гроз, –
ниже нам встретиться.

все мы немножко репы немножко брокколи
ходим порою по свету порою около
пишем порою ямбы порою дольники
все мы немножко тигры немножко кролики
все мы бываем лишними препинаками
или совсем ненужными недорифмами
все мы наверно помним как тихо плакали
наши родители как становились хриплыми
их голоса когда мы бывали редьками
горькими каплями в их родниковой заводи
все мы наверно знаем насколько редко мы
им уделяли внимание
да исправить ли
 
 

на конкурс Блиц-30 - послепраздничный

               «белого – всем!» –
               было небом прописано.
               (позднюю осень не лечат врачи)
               снег до утра книгу снов перелистывал,
               пробуя раны земли залечить.
                                             (Галия)
               http://litset.ru/publ/23-1-0-5158
 

Белого – всем! Каплю – в кровь ярко-алую,
чтоб охладить её резвую прыть,
две – волосам, от рождения палевым,
пригоршню – памяти, чтобы забыть
ночи тревожные, ночи бескрайние,
полные нежности, неги, мечты...
Белым закрасить твои обещания,
густо замазать обиды и стыд...
Белым засыпать следы, уходящие
в мир, где играют другие цвета.
Белого – всем! Замело настоящее.
В белом звенит пустота...
 
 

на конкурс Минус шестой спонтанный

И опять о погоде... Не ясно, дождит с утра, и туман занавесил беспечные тени дней. Биты тройка, семёрка – нелепая жизнь-игра... На зелёном сукне недочёты судьбы видней. А у кофе с корицей забытого счастья вкус. Я сжигаю ненужные письма и векселя. И ложится на скатерть заветный червонный туз, на сегодня и завтра собою судьбу деля.

 

Как бисер, блестит
первый снег на перчатке.
Штрихи ноября.
 

Серебряный цвет
заменил позолоту.
Предвестник зимы.
 

Снежинки летят,
словно бабочек стая,
на поздний цветок.

 

Дождливый июль
обернулся любовью.
Осенние сны.
 

Из радуги сон
в изголовье витает,
любовью согрет.
 

Как серый цветок,
распускается утро.
Осенняя грусть.
 

Оранжевый луч
согревает фиалку.
Последний рассвет.
 

Летят облака,
подгоняемы ветром,
к тебе на восток.
 

А в лужах плывёт
отражённое небо.
Любовью твоей.
 

Рябина горит
запоздалой любовью.
Осенний закат.

Уйти за поворот, оставив сны
и сотни мечт, спрессованных в опилки,
когда ещё и ум, и сердце пылки,
желания наивны и земны.
Оставить всё как есть: в столе тетрадь,
на полочке – цепочки и колечки...
Пройдут года, которые не лечат,
а полностью пытаются стирать
всё то, что было дорого тебе,
всё то, что моментально отзывалось.
Останется нетронутым обет
и лёгкая лиловая туманность.

Состав, уходящий в рассвет.
Заря, отражённая в окнах.
Меняю полуночный бред
на вкусное слово "Свободна".

На небе-палитре цвета
смягчает художник незримый,
чтоб завтра, легка и чиста,
могла написаться картина.

Лежат сквозь леса и поля
дороги стальные полотна.
В стекле недоверчивый взгляд:
"Свободна? И вправду свободна?"

Под говор неспящих колёс
в эфир улетает тревога,
чтоб завтра в стихи пролилось
рождённое новой дорогой.

Чтоб долго стучало в висках:
"На волю, к свободе, к природе!"
Чтоб спряталась в сердце тоска
о том, что ты тоже свободен.

                                        2016 г.
*картинка из Интернета

Утонуть в тумане, уйти в себя,
завернуть в колючую шубку боль.
Пусть густые мысли вокруг клубят,
по тропинке следуют за тобой.

Пусть седая лошадь вдали фырчит,
заражая страхом полночный мир.
Медвежонок, я потерял ключи
от недавней дружбы. Прости. Пойми.

Там, где были мы, шелестит ручей,
но его не видно за липкой мглой.
Узелок с малиною на плече –
да вдвоём варенья не есть зимой.

Самовар остыл, закипев едва,
унесло дымок за пустынный скит.
Громко ухнет с тёмной сосны сова –
и разрушит веру в тебя. Прости.

*картинка из Интернета

В омуте времени сгинет любая блажь –
вспыхнет, вздохнёт негромко, уйдёт из кадра.
Стать королевой? А что ты взамен отдашь?
Сменишь весну на сны ледяного завтра?
Видишь, цветы покрываются коркой льда –
Вечность зовёт к себе, открывает двери.
Долгой дорогой придётся идти туда,
где воздаётся каждой душе по вере.

Множество бед ожидает в пути тебя:
манит, несёт река, отпустить не хочет,
водит кругами чащоба, ветра трубят,
злые глаза сверкают в тумане ночи.
Вырваться, выбраться. Хлещет пурга в лицо,
горло сжимают снежных порывов змеи.
Стать королевой? Мечтать в тишине дворцов?
Счастье своё искать короли не смеют.

Лишь на мгновенье замрёшь – и пойдёшь вперёд,
через колючий холод судьбе навстречу.
Над бесконечной пустыней мерцает свод,
всполохи пляшут, пишут курсивом «Вечность».
Десять последних шагов в ледяной покой.
Только тебе открыта дорога к Каю.
А королеве – в Вечности жить одной,
если в ответной зависти не растает.

*Написано для Поэтического турнира «Хит сезона» имени Татьяны Куниловой (Хит-15)

Тихо спускается время тебе на плечи,
белые перья роняя в огонь волос, –
только они не сгорают. Теперь не лечат
сны приходящие. Вертит земную ось
неугомонный, усталый владыка Хронос:
станции-годы мелькают в белёсой мгле,
дни-фонари зажигаются, гаснут в кронах –
скоро в дороге не будет твоих огней.

Нервно глядишь, понимаешь: нет сил лукавить.
Вяло прикроешь глаза – не видать ни зги.
Хронос зеркальные камушки бросит в память –
вмиг по застывшим полотнам пойдут круги…

А за окном распускается май беспечно.
Дети слетелись в пенаты два дня назад.
Долгие месяцы ждал мимолётной встречи –
только причине свидания ты не рад.
Прошлая пятница выдалась слишком чёрной,
словно не смог просочиться в окошко свет.
Синие всплески сигнала спешащей скорой –
и для любимой обратной дороги нет.

Тихо спускается время тебе на плечи,
внуки обнимут – и сердце стучит ровней.
И понимаешь: пусть даже ты сам не вечен –
здесь, на тропинках, немало твоих огней.

*Написано для Поэтического турнира «Хит сезона» имени Татьяны Куниловой (Хит-15)

Сердце замрёт. Померещится чей-то взгляд –
может быть, бог глядит на тебя с усмешкой.
Знаешь: ещё не поздно шагнуть назад
и не смотреть в глаза высоте кромешной.

Ты на вершине, огонь у тебя в груди
теплится еле-еле под ветром рваным.
Мечутся в небе чайки: «Не жди, не жди!»,
мысли взлетают следом, сорвав стоп-краны.

Можно играть со смертью на чур-чура,
дёргать её за ус, притворяясь смелым.
Если сейчас закончится жизнь-игра,
твой силуэт не будет очерчен мелом.

Там, под скалой, притаилась морская гладь,
солнце раскинулось иссиня-золотое.
Эта идиллия хочет тебя обнять
и поглотить, навеки окутав тьмою.

*Написано для Поэтического турнира «Хит сезона» имени Татьяны Куниловой (Хит-15)
**картинка из Интернета

Стрекозой затрепещет – легко и чудно –
над водой удивлённая память.
Это было вчера, это было давно.
Жизнь похожа была на цветное панно,
а цвета – ни отнять, ни прибавить.

И по нижнему краю широкой каймой,
васильковой свободой пропитан,
удивительный край, где качался покой
над уверенной, мирно текущей рекой –
сонный Плёс, тишиною увитый.

Разливалась над ним тишина неспроста,
каждый путник был ею обласкан.
Тишину вдохновенную ветер листал,
оставалась она отдыхать на холстах,
растворённая в солнечных красках.

Но однажды прополз по густой тишине
и повис над встревоженным Плёсом
неосознанный ужас, рождённый вовне.
И свинцовые тучи по нежной канве
беспрепятственно кистью нанёс он.

Наступил жуткий миг ожидания бед,
растянулся, как сеть, над рекою.
И сошлись в одночасье и ужас, и свет
на картине, хранящей незримый завет,
и застыли над вечным покоем.

*Написано для Поэтического турнира «Хит сезона» имени Татьяны Куниловой (Хит-15)
**По картине И. Левитана «Над вечным покоем»

Подари мне восток, покажи мне рождение дня.
Расскажи, что зарю ты сегодня позвал для меня.
Пусть купается в море рассветный сверкающий луч,
Наготою своею прибрежные скалы дразня.
Пусть весёлые чайки кричат над ленивой волной
В розовеющем сумраке, крыльями небо обняв.
Пусть плывут в синем бархате вод золотые мечты…
Сделай вид, что Вселенную ты сотворил для меня.
 

*Газель является лирическим стихотворением, в котором рифмуются два полустишия первого бейта, причём затем та же рифма (монорим) сохраняется во всех вторых полустишиях каждого последующего бейта по типу «aa, ba, ca, da» и т. д. (с) Википедия

Имя твоё я пыталась сложить,
словно Кай слово «Вечность»,
из четырёх незатейливых букв,
одинаково строгих.
В сонной пустыне блаженствовал зной,
было небо беспечно,
и уходили по жёлтым пескам
две кривые дороги.

Таял мираж, унося к облакам
нарисованный остров,
и рассыпались под солнцем тугим
удивлённые тени,
старый поющий бархан-людоед –
неразбуженный монстр –
вечную тайную мантру гудел,
предвещая потери.

Тихо стекает меж пальцев песок,
вызывая забвенье
и забирая остатки мечты,
магнетизма и силы.
Имя твоё я пыталась сложить
средь огня отчужденья,
но четырёх предоставленных букв
на него не хватило.

     Лучи нежаркого майского солнца весело плескались в серебристой воде, подпрыгивали на лёгких волнах, словно радовались возможности искупаться в большой и сильной реке. День был на удивление хорошим. И настроение было отличным, несмотря на ранний подъём и непростую долгую дорогу.
     Приятно было наслаждаться первым по-настоящему весенним теплом, дышать речным воздухом, смотреть на сверкающие под солнцем волны, на которых мерно покачивался гусиный поплавок. Первый выезд на дачу после зимы всегда казался особенным. Всё здесь было до боли знакомо. Так же, как прошлым летом, вдалеке летали, громко крича, чайки, так же уверенно несла Волга свои воды. Но, как нельзя дважды войти в одну реку, так нельзя дважды почувствовать то же, что год назад. И я повзрослела за этот год, и Волга как будто возмужала. Казалось, ей не по нраву пришлась дамба, не так давно перегородившая её почти наполовину. Река сердито билась о берег острова, словно пытаясь вырваться на свободу. С каждым годом остров становился чуточку короче, поскольку река была несравнимо сильнее его.
     Старый дачный домик стоял на самом краю соседского участка. Рядом с ним была ровная площадка, с которой я и решила порыбачить перед обедом, не рассчитывая, впрочем, на большой улов. Я хотела лишь отвлечься от повседневной суеты, глядя на воду и слушая шелест волн.
     Голосов родителей отсюда слышно не было. Здесь царила и властвовала тишина, лишь изредка нарушаемая далёкими криками чаек. Поплавок мирно покачивался на воде, никем не тревожимый. И разливающееся вокруг спокойствие убаюкивало.
     Через некоторое время удача мне всё же улыбнулась: я вытащила довольно крупную чехонь – рыбу, не слишком часто встречавшуюся в этих местах. Это была первая (и, как оказалось, единственная) чехонь, пойманная мной когда-либо. Пустив добычу в ведро с водой, я вновь закинула удочку. Появился азарт. А вдруг?..
     Но тут мама позвала меня обедать. Жалко было уходить сразу после такой неожиданной удачи, но я с детства была послушной и поэтому, прихватив ведро с рыбой и удочку, пошла домой, решив вернуться сюда сразу после обеда.
     Пообедали мы довольно быстро, и я, вдохновлённая своим успехом и подбодрённая похвалой папы – заядлого рыбака, снова отправилась на соседний участок в надежде пополнить улов новой добычей. Каково же было моё удивление, когда я увидела, что берега, на котором я совсем недавно стояла, больше нет. Домик почти полностью ушёл под воду – над водой возвышался только небольшой кусок крыши. Река делала своё дело, упорно размывая остров.
     Я позвала папу. Он посмотрел на творение стихии, но только пожал плечами. И лишь спустя много лет папа произнёс фразу, от которой у меня мурашки пробежали по коже: «Если бы ты в тот момент там рыбачила, мы бы тебя даже не нашли потом».
     …Давно нет на свете родителей, и дачный участок давно уже продан. Лишь фотография той чехони до сих пор хранится в нашем семейном альбоме как иллюстрация к уроку послушания.

______________________
*Из серии "Автобиографическое"

Ветер гладит ветви смолистых пихт.
От опушки к дубу подъём ведёт.
Разорви звено золотой цепи,
по которой ходит безумный кот, –
отпусти беднягу в страну чудес,
в даль степную, где облака чисты.
Он устал стеречь заповедный лес,
со слепыми совами быть на «ты».
Надоели сказки с плохим концом,
и мелькает в песнях баюн-тоска.
Пожалей кота – разорви кольцо,
отпусти улыбку свою искать.

*на конкурс Антиподы (звено, подъём, даль)
**картинка из Интернета

Мисс Пушистая осень крадётся неслышно,
по-хозяйски проходит в заброшенный сад,
где дрожат пожелтевшие, грустные вишни
и вороны кричат.

Пробирается ловко на плюшевых лапках
в городской, опустевший от холода сквер,
где стоят одинокие чёрные лавки,
воздух влажен и сер.

Забирается в комнаты, прыгая в окна,
и крадётся к тетрадкам, легка и тиха,
где на белых листах буквы синие сохнут
в загрустивших стихах.

В знойное лето осень
холод ночей вплела.
Мир без тебя несносен.
Мир без тебя – игла.
Яд проникает в вену,
тихо ползёт к вискам.
Память самозабвенно
держит у губ стакан
с липкой щемящей болью,
приторной, как нуга.
Пляшут седые тролли
с той стороны стекла.

На конкурс Продолжение следует... - 2

Воздух в горах как-то по-особенному пьянит... Или, быть может, это сладкое домашнее вино, что было выпито за ужином, стало хозяйничать в моей голове?
Я лежу на душистой соломе, копной набросанной на чердаке, смотрю на летнее звёздное небо сквозь дыры в крыше, и пытаюсь разглядеть, где же Большая Медведица... Или это Скорпион? Звёзды становятся не резкими, затуманенными - глаза слипаются... слипаются...

И снится мне...

     По тёмному небу меж едва заметных облаков неторопливо шагает белая медведица. Она осторожно втягивает чёрным влажным носом ночной, вкусно пахнущий спелыми яблоками воздух и довольно кивает большой головой. Но вот что-то насторожило её, медведица остановилась и прислушалась. Потом оглянулась, постояла немного, глядя вдаль, и, слегка покачиваясь, двинулась к ярко светящейся в темноте луне. Медведица уходила всё дальше и дальше, постепенно становясь совсем маленькой, похожей на белую плюшевую игрушку. Иногда она исчезала в пушистых облаках, а потом появлялась вновь, важная и сосредоточенная. Чем ближе к луне приближалась медведица, тем более блестящей становилась её шкура, словно подсвечивалась изнутри мягким неоновым светом. И вдруг по её шерсти пробежали весёлые голубые огоньки. Может быть, это были озорные лунные зайчики? Они ненадолго исчезли, словно растворились в темноте. А потом появились снова. Зайчики прыгали друг через друга, кувыркались, соскальзывали со спины медведицы в тёмную бездну, вновь запрыгивали на грозного зверя, зарывались в длинный белый мех, выныривали из него, на короткое время замирали – и разбегались в разные стороны, словно напуганные чьим-то громким дыханием. Зрелище завораживало. Но вот медведица остановилась, помотала головой – и лунные зайчики моментально скрылись в ближайшем лохматом облаке, лениво покачивающемся на заснеженной вершине горы. Медведица устало легла на мягкую тёмно-лиловую тучу, положила голову на вытянутые лапы и закрыла глаза. Луна мигнула пару раз и погасла.
     Я просыпаюсь и смотрю на небо сквозь дыры в крыше, пытаюсь разглядеть, где же Большая Медведица... Чернота пугает. Я встаю и подхожу к небольшому окошку. Всё небо затянуто тучами, ни одной звёздочки. Лишь вдалеке сквозь тёмные лохмотья облаков проглядывает кусочек луны. Пахнет приближающейся грозой. Весёлые лунные зайчики, наверное, попрятались, испугавшись надвигающегося дождя. А медведицы нет. Ушла. Может быть, она ищет своего непослушного Умку, чтобы спасти его от разгула стихии.
     Я снова ложусь на ароматную соломенную постель и перед сном ещё успеваю подумать, что утром нужно непременно позвонить маме.

Ветер осенний
Ветви клёна тревожит –
Падают листья.
И, улететь не сумев,
Умирают от горя.

Всё как прежде: ко дню рождения зреют сливы,
от арбузно-медовой спелости воздух пьян.
Август пишет в листве «прощай» золотым курсивом
и всё чаще ныряет утром в густой туман,
и всё выше взлетает в небо, расправив крылья,
и курлычет навстречу солнцу и птицам вслед…
Мне бы тоже в туман укутать своё бессилье,
позабыть о числе, как дым, улетевших лет,
о числе промелькнувших августов и апрелей,
отшумевших дождей, подхваченных ветром снов.
С каждым годом тускнеют любимые акварели
и становится громче далёкого детства зов.

     Котёнку снилась сметана. Целое блюдце сметаны, которую хозяйка поставила возле холодильника. Лакомство изумительно пахло. И он уже ощущал на языке любимый вкус. До блюдца оставалось сделать пару шагов. Шаг, второй – и вдруг он проваливается в пропасть. Сердце замирает от страха, и котёнок просыпается, вздрогнув всем своим маленьким тельцем.
     Он с трудом открывает глаза и видит чёрные стены подвала и неясный свет, проникающий в квадратное окошко. Осенний воздух заползает в окно вместе с лучами холодного солнца и подкрадывается к нему всё ближе и ближе. По телу проходит озноб. Котёнок пытается подвинуться, чтобы свернуться клубком. Но тело не слушается. У него болит всё внутри, и особенно сильно – левая задняя лапа. Он вновь закрывает глаза и, дрожа от холода, забывается коротким, тяжёлым сном.
     Ему снится мягкий плед и рука хозяйки, которая ласково гладит его по голове. Откуда-то тянет прохладой – котёнок видит открытую дверь на балкон. Любопытно: что там, за пределами его территории? Тихо шевелятся жёлтые листочки на берёзе, по веткам, негромко чирикая, прыгают воробьи. Где-то вдалеке рассерженно каркает ворона. А по небу плывёт сметана. Много-много сметаны. Она пушистая и, наверное, очень вкусная. Эта странная воздушная сметана завораживает его. Так хочется её попробовать. Она ведь совсем близко – всего пара шагов. Он делает шаг, второй – и снова проваливается в бездну.
     Тёмные стены подвала дышат сыростью и угрозой. А ещё эта ужасная боль, от которой ни повернуться, ни спрятаться. Очень хочется пить. И зарыться с головой в плед с нелепыми тигровыми полосами. Сквозь звон в ушах ему слышится беспокойный голос хозяйки: «Тишка! Тишка! Кис-кис-кис…» Котёнок тяжело открывает глаза и выдавливает из себя хриплое «мяу». «Тишка! Тишка!..» – любимый голос становится как будто ближе. Свет в окне подвала на секунду исчезает. Котёнок с трудом приподнимает голову и видит сметану. Белое душистое озеро сметаны на синем блюдце. До него всего пара шагов, но каких невероятных усилий теперь стоят эти два шага. Опираясь на передние лапы, он продвигается на шаг и издаёт странный, отдалённо напоминающий мяуканье звук. Потом делает ещё один рывок вперёд – и чувствует, как тёплые, до боли знакомые руки поднимают его и выносят на свет. «Тишка, Тишка…» – голос хозяйки непривычно дрожит. Котёнок прижимается к её мягкой куртке, насколько позволяет это сделать тупая боль во всём его теле. Он устало закрывает глаза и видит сметану – полное блюдце белой, как облака, сметаны.

     Она не узнавала свой дом. Всё было так привычно и незнакомо одновременно. Звуки стали гулкими, будто отражались в каждой чашке, в каждой тарелке, в люстре, отскакивали от стен. Особенно удивлял звук льющейся из крана воды. Она успела отвыкнуть от этого звука. Вода стала странной и на вкус. После всего лишь месячного отдыха на Волге домашняя артезианская вода, которую раньше пить было одно удовольствие, теперь казалась абсолютно безвкусной. Неужели так быстро? Неужели так быстро забывается всё любимое с детства: вкусы, запахи, звуки?
     За окнами громко кричали стрижи. Как она любила их крики! Вот чему она больше всего радовалась, возвращаясь в город. Стрижам! Они каждый год встречали её радостными возгласами. И стрижи для неё стали частичкой лета. «Знаешь? Лето – совсем и не лето, если небо не режут стрижи!» Но эта строчка появится гораздо позже. А пока было летнее солнце, гулкие звуки в комнате и резкие крики чёрных птиц – на улице.
     В те годы город не был таким шумным, как теперь. Мимо их дома ещё не проложили оживлённую трассу, движение и шум на которой не затихают ни днём ни ночью. На месте этой дороги была лесопосадка – узкая зелёная полоса, отделяющая заводы от жилых домов. Она помнила, как по этой посадке возвращалась с папой из детского сада. Там росли стройные русские клёны, было много кустов боярышника – в основном чёрного, но встречались кусты с жёлтыми и красными ягодами. Там росли яблони-китайки, плоды которых собирали местные ребятишки. А какие шикарные голубые ели красовались в небольшом скверике напротив химического института…
     В этой лесопосадке стояли лавочки, на которых отдыхали бабушки и молодые мамы, гуляющие с малышнёй. Детишки постарше катались на велосипедах или плели венки из одуванчиков. А возле самого её дома – на месте нынешней трамвайной остановки – была площадка, зимой превращавшаяся в отличный каток, на котором катались и взрослые, и дети.
     Но сейчас была самая середина лета и мало кто из ребят находился в городе: кто-то в детском лагере, кто-то у бабушки в деревне, кто-то уехал с родителями на море. А она уже вернулась с отдыха, и теперь целых пол-лета придётся сидеть в городе, потому что бабушек и дедушек у неё не было, а в лагерь она никогда не ездила.
     Лето манило на улицу, хотя там и не было подружек. Но зато за домом были заросли некошеной травы, местами доходящей ей до подбородка. Тогда в их городе не косили траву – и трава росла в своё удовольствие, а в ней стрекотали кузнечики, резвились бабочки и стрекозы. А возле дома росла мальва, и в её цветках усердно собирали нектар толстые, полосатые, очень добродушные шмели. Кусты мальвы были гораздо выше её роста и неизменно стремились к голубому небу – туда, где без устали летали быстрые чёрные стрижи. Летний город жил своей жизнью.
     Постепенно уходил в прошлое остро пахнущий хвоей и близкой Волгой сосновый лес, звуки раскачивающихся под ветром сосен, перестук дятлов, песни соловьёв и громкие, протяжные крики кукушек, которые щедро обещали долголетие каждому. Всё это было до боли любимым и желанным, но оставалось лишь чистым, волшебным воспоминанием. Это было слишком хорошо для того, чтобы стать настоящим, и потому постепенно превращалось в добрую сказку.
     А впереди было целых пол-лета. Впереди была вся жизнь и множество светлых надежд, очень немногим из которых удалось сбыться.

______________________
*Из серии "Автобиографическое"

     Зачем она согласилась? И что теперь делать? Верно говорят: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь». Интересно, а кто-нибудь пытался поймать воробья? Можно подумать, что это просто. Профессиональному птицелову – возможно. А остальным? Слово как воробей, вылетит – не поймаешь. Так будет правильнее. Да, упорхнул её воробей. Поди поймай теперь. Разлетелись птички-невелички…
     А он, наверное, прирождённый птицелов: сразу ухватился за сорвавшееся обещание – и запер её воробья в клетке. А зачем? Воробей не кенар: петь не станет. Зато им можно шантажировать – обещала, мол. О чём она только думала в тот момент, когда этот пройдоха-птицелов подошёл со своим дурацким вопросом? О сдаче отчёта? О подарке сестре? О том, что не успела сделать маникюр? Господи! Неужели придётся идти?
     Взять бы волшебный ластик и стереть его память, чтобы он забыл данное ему обещание. Нет! Чтобы он вообще её забыл! Навсегда!
     Просто не пойти? Пусть считает её взбалмошной и необязательной особой. Может, тогда наконец отстанет. Дался ему этот обед, на который никак нельзя было явиться одному. Ну и не ходил бы! Сидел бы дома и смотрел футбол. «Где обедал воробей? – В зоопарке у зверей». Лучше было и правда сходить в зоопарк.
     Сказать, что заболела? Не поверит. А ещё хуже – притащится к ней с лимоном и маминым малиновым вареньем: спасать тяжело больного друга! Дурацкая ситуация.
     Она всё чаще поглядывала на чёрные стрелки, безостановочно ползущие по яркому жёлтому циферблату. Часы не собирались считаться с её сомнениями и неукоснительно приближали «час икс». Тяжело вздыхая и что-то борморча себе под нос, она начала собираться. Никакого праздничного наряда – строгая чёрная юбка и серая водолазка. Скромная нитка жемчуга и совсем немного туши на ресницы. Последний штрих в виде неяркой губной помады.
     И в путь – на выручку своему несчастному воробью. А вдруг она тоже неплохой птицелов? Найти воробья, вызволить его из заточения и вернуть домой. А впредь следить внимательнее за горе-пернатым, чтобы больше не вылетал без спроса.

     Внезапно мир рухнул. И планы на лето рухнули вместе с ним. Мишка так и не понял, что произошло и почему он упал: то ли оступился, то ли нога подвернулась. Ужасная боль пронзила правую руку, и в глазах моментально потемнело. Хотелось кричать, но будто не хватало воздуха. Мишка крепко, до скрежета сжал зубы и заплакал, несмотря на все старания стерпеть и выглядеть как настоящий мужчина. Слёзы сползали по щекам, затекая за воротник рубашки, а Мишка подвывал и всхлипывал. Друзья, напуганные его слезами, помогли Мишке подняться и проводили его до квартиры. Дома он разревелся в полный голос. Дальнейшее он помнил плохо. Они с мамой куда-то ехали, потом серьёзные люди в белых халатах долго колдовали над его рукой. Затем они снова куда-то ехали. И наконец, всё исчезло. Его поглотила страшная чёрная пустота.
     Оказалось, руку он сломал. А вместе с рукой – и планы всей семьи на отдых. Мальчишки за окном гоняли мяч. А Мишка сидел дома и смотрел мультики. Глупый волк пятую серию подряд безрезультатно бегал за хитрым, ловким зайцем. Мишке было скучно. Дни нехотя перетекали один в другой, тянулись, как надоевшая жевательная резинка. Загипсованная рука удобно висела на перекинутой через шею косынке и уже почти не болела. Но мучительная, ранее неизвестная Мишке душевная боль – чувство отстранённости от такого знакомого и любимого мальчишеского мира – не покидала его. А самое обидное – сорвалась его поездка в лагерь. Он закрывал глаза и мысленно оказывался на Волге в лагере «Кызыл байрак». Он бегал по знакомым дорожкам, играл с ребятами в пинг-понг, сидел с ними у костра. Он даже слышал, как потрескивают в огне тонкие веточки, чувствовал неповторимый запах костра, видел отрывающиеся от пламени и взлетающие вверх, а затем медленно-медленно гаснущие искры. Сколько надежд было у Мишки на это лето… Он открывал глаза и вновь видел взъерошенного волка, бестолково бегающего по экрану. Скука бежала вслед за волком, обгоняла его, хватала за ноги, отставала, снова догоняла – и не было конца этим бессмысленным гонкам.
     Наконец наступила ночь. Но сон не приходил. Рыхлая ночная темнота расползлась по комнате, перекрасив предметы в тёмно-серый, почти чёрный цвет. Скука увязалась за Мишкой в детскую и нахально расположилась на подушке, продолжая нашёптывать на ухо начатую ещё утром и уже смертельно надоевшую историю.
     За стенкой слышались приглушённые голоса: родители что-то негромко обсуждали. Мишка прислушался. О чём шёл разговор, он не мог разобрать, но доносящиеся до него отдельные слова заставили его затаить дыхание и ещё сильнее напрячь слух. «Скучно… ребята… один…» Видимо, говорили о нём. И вдруг отчётливо услышанное слово «собака» заставило его сердце забиться быстрее. Собака! Сколько раз он просил родителей купить щенка, но они были категорически против. «Завтра… птичий рынок…»
     Темнота ласково погладила Мишку по голове и по-щенячьи задышала в ухо. На месте недавней скуки рядом с ним сладко посапывал упитанный, толстолапый чёрный с рыжими подпалинами щенок. Засыпая, Мишка успел подумать, что ни за что не променяет этого щенка на лагерь, футбол и даже на здоровую руку. Он обнимал загипсованной рукой подушку и улыбался тёплому, доверчивому и уже сильно любимому четвероногому другу.

     И когда он написал: «Всё будет хорошо», – она поняла, что это конец. Конец той лёгкости в общении, которая только начала появляться в их диалогах. Словно на двери в его мир появилась табличка «Посторонним вход воспрещён». И очень горько было сознавать, что к «посторонним» теперь относится и она.
     Нет, они не прекратили делового общения. Но теперь грани этого общения даже в мыслях невозможно было переступить. «Посторонним в...» – и зелёная тряпочка повисла в воздухе вместо весёлого воздушного шарика, который одним своим виртуальным существованием озарял её мир чем-то давно забытым, но тёплым и добрым – простым дружеским участием. Ведь именно этого ей так не хватало в жизни – дружеского плеча.
     «Всё будет хорошо...» Всё хорошо? Да, сейчас у неё всё в порядке. Тихо и спокойно. И она знает, что так будет всегда. И не прилетит к ней даже самое коротенькое письмо, потому что «посторонним вход воспрещён». И она больше не ждёт.
     Всё будет хорошо. По обе ли стороны двери? Впрочем, теперь это неважно. Теперь у ослика по пятницам не наступает день рождения и никто не дарит ему подарки – даже никому не нужный лопнувший шарик. Зачем ослику подарки? Ведь и без подарков, и без друзей у ослика «всё будет хорошо». По четвергам будут идти дожди, а по пятницам – светить солнце. Только дня рождения больше не будет. Никогда.
     А кто-то уверен, что всё будет хорошо. И если бы это был сам ослик, всё было бы по-другому: всё было бы хорошо.

"Мучительно хочется рисовать..."
Юрий Левитанский

И я хочу рисовать апрель,
в стеклянной банке мечту растить.
Вплетая солнечный луч в пастель,
её по серому дню крошить,
бросать штрихами на холст пустой.
Хочу в рисунке найти покой.

Сухим надеждам плесну воды –
небесно-синей прохлады горсть,
чтоб ночью в вербных ветвях седых
уютней, радостней им спалось
снегам и стуже, зиме назло.
Хочу в рисунок вложить тепло.

Февральский вечер вползёт, пятнист,
развесит тени по всем углам.
Но залит светом оживший лист,
и словно слышится птичий гам.
Недолго ждать – прилетят стрижи.
Хочу в рисунке остаться жить.

*по картине А. Янина "А просто пришла весна"

     Утренняя прохлада моментально окутала его от кончика чёрного носа до кончика рыжего хвоста. Сегодня было очень свежо, и мелкие капли росы на траве приятно холодили подушечки лап. Пёс потянул носом вкусный, пахнущий ранней осенью воздух и побежал к старой берёзе. Мимо этой берёзы он не проходил никогда: нужно было обязательно проверить, не вторгался ли кто чужой на его территорию, и обновить своё право на неё. Внимательно обнюхав шершавый ствол, слегка примятую траву под деревом и первые упавшие жёлтые листочки, он обернулся на хозяина: ждёт ли?
     Внезапно совсем близко громко и занудно зазвенел комар. Пёс дёрнул длинным ухом и, резко повернув голову, клацнул зубами. Комару не повезло – всё же инстинкт охотника есть у каждого пса, даже если он обыкновенный пудель. Удовлетворённый своей маленькой победой, пёс ещё раз обернулся на хозяина, который терпеливо ждал его у проржавевших от времени качелей, а затем посмотрел в небо, привлечённый звуком приближающегося самолёта. Пёс давно привык к этим странным белым птицам, которые громко рычали, пролетая мимо, и никогда не махали крыльями. Близость аэропорта и часто мелькающие стальные птицы ничуть не тревожили пса. У него были заботы гораздо более важные. Он ещё раз оглянулся на любимого человека в сером свитере и джинсах и стремительно помчался мимо уже багровеющих рябин в другой конец двора, торопясь как можно больше увидеть и услышать в это замечательное осеннее утро, пока его вновь не заперли в тёплой и уютной, но заставленной скучными вещами квартире.
     Кудрявый, цвета спелого абрикоса пудель радостно бегал между деревьями. Его мягкие длинные уши развевались, словно крылья огромной бабочки. А человек у качелей всё чаще поглядывал на часы: ему тоже нужно было многое сделать этим утром.

Смеялся дождь, скользил по волосам,
подмигивал лукавыми глазами –
и отражался в лужах майский сад
и то, что зарождалось между нами,
но не имело имени пока.
Светлели, улыбаясь, облака.
И в каждой капле на ветвях рябины,
сорочьих крыльях, листьях тополей
сверкало удивительное имя
любви нераспустившейся моей.

Я рисовал её весенней кистью,
с дождём мешая краски и мечту.
На холст ложились солнечные листья,
скрывая под собою наготу –
твою, ещё не виданную мною.
Мне майский дождик не давал покоя:
склонялся над рисунком, колдовал,
пытаясь смыть нелепые одёжки.
И я тебя к нему приревновал
немножко.