Психолог Селезневич вел прием.
– Лопухов Юрий Витальевич, – причитал он из анкеты, – очень приятно.
– Взаимно.
– Меня зовут Виктор Михайлович, я штатный психолог этого заведения. Будем считать, что мы познакомились.
– Да.
– Уж извините, но я тут нашел, что вы не работаете, живете на пенсию по инвалидности. Пенсия-то крохотная, а консультации у нас хоть и недорогие, но не бесплатные.
– Что вы, что вы! Я прекрасно обо всем осведомлен. Не волнуйтесь.
– Спонсоры?
– Нет, нет. Просто веду очень экономный образ жизни.
– Странно… Как вообще можно жить на такие копейки?.. – пробормотал про себя Селезневич, – Так что же вас к нам привело?
– Ну, второй-то вопрос не самый простой…
– Извините, я не думал, что сказал так громко. Это всего лишь вольные мысли.
– Раз думаете, значит хотите знать, и это вполне естественно. Как видите, жить можно. Больше всего денег трачу в секонд-хэнде на одежду. А в остальном – крыша над головой есть, сухо, зимой тепло. Все прочее – баловство и излишества. Хотя развлечься нужно иногда.
– И вы пожертвовали куском хлеба, чтобы попасть ко мне на прием? Я, конечно, попробую вас развлечь, но не на голодный желудок! Позвольте вам хотя бы чаю с булкой предложить.
– Я не ем хлеба. И чай не пью, спасибо. Предпочитаю животные белки.
– Рыбу? Так вы рыбак! Понятно, понятно… Я тоже рыбалкой увлекаюсь, но для меня это не способ пропитания, а, как вы сказали, развлечение.
Лопухов состроил недовольную гримасу.
– Рыбалка – пустая трата времени. Рыбу я почти не ем. Насекомые – вот надежный источник пропитания и зимой, и летом, к тому же неиссякаемый!
– Неужели? Позвольте, позвольте… Вы кушаете…
– Да, я ем тараканов!
– И это…бр-р-р…ваша проблема?
– Никакая не проблема! Это полезно и вкусно. Да, вкусно! И не надо никаких специй. Я научился ценить их натуральный вкус. А что касается жестких ножек и надкрылий – всего-навсего подольше поварить. Но особенно хороши беременные самки. Их можно не обрабатывать термически. Сырые их яйца при раскусывании выстреливают таким ароматным соком! Только надо сначала отрывать им головы, а то они противно цепляют за язык.
В Селезневиче профессиональный интерес медленно поборол тошноту. Когда от горла немного откатило, он вклинился в монолог Лопухова.
– А крыс, там, мышей не пробовали?
– Не люблю. Ловить не люблю. Но если попадаются, не отказываюсь. Только возни с ними много – свежевать, мыть. Столько времени уходит напрасно.
Профессиональный интерес окончательно подавил рефлексы. Теперь Селезневич был готов ко всему. «А ведь, внешность вполне ординарная, – подумал он, – Правильно кто-то сказал: дьявол бродит меж нами в образе божьем».
– У вас, наверное, есть занятие столь важное, что ради него вы жертвуете всем. Целеустремленность – очень хорошая черта. В наше время, когда кругом правят деньги, редко встретишь человека, увлеченного чем-то законным и полезным хотя бы себе самому. Не правда ли?
– Совершенно с вами согласен!
– Чему же вы себя посвятили?
– Самосовершенствованию.
– А в какой области вы совершенствуетесь?
– Вы меня не совсем правильно поняли. Я совершенствую сам себя.
– Действительно, я что-то не совсем понял, – пробормотал Селезневич, – может, для лучшего понимания вы расскажете о своих достижениях. Выглядите вы вполне достойно, но заметить что-либо выдающееся в вас… А что у вас с рукой?
– А, это… Причина инвалидности. Трех пальцев не хватает. Мелочь. Но вы опять не о том. Вот, насчет достижений вы правильно заметили. Я ведь с ними к вам пришел, а не с проблемами. Проблемы решить можно, а с достижениями все гораздо сложнее! Я и расскажу, и покажу, а вы уж потом… Вот, хотя бы для начала, смотрите сюда.
Лопухов расстегнул рубашку и обнажил грудь.
– Мужская грудь, в меру волосатая.
– Вот именно, волосы! Припомните-ка из биологии, как устроен волос. Не буду вас утомлять, намекну на главное: каждая волосинка имеет свою ма-а-аленькую мышцу. Когда эти мышцы сокращаются, волосы встают дыбом. Припоминаете? Ага. Вопрос следующий: мышцы можно тренировать? Можно! Причем любые – полосатые, гладкие, красные, белые… Об этом вам расскажут не только йоги, но и многие простые образованные люди. А теперь, раз-два!
Волосы на груди Лопухова мгновенно встопорщились, и его грудь превратилась в огромного страшноватого ежа. Селезневич непроизвольно отшатнулся.
– П-потрясающе, – произнес он, когда грудь приняла обычный вид, – а еще раз, чтоб получше рассмотреть.
– Да сколько угодно, – Лопухов снова на секунду вздыбил волосы, – но не стоит зацикливаться на чем-то одном. Только напрасно потеряете время и перестанете прогрессировать.
– Вы можете еще что-то показать?
– Хм, что-то… А правда, чего бы еще показать для разминки?.. Вот одна несложная вещь! И тоже касается волос. Газетка у вас есть? Расстелите, если можно, передо мной.
Заинтригованный Селезневич нашел несколько страниц вчерашних «Вестей» и разложил на краю стола.
– Вам правильно положить или вверх ногами?
– Без разницы. Если не читали, то уж сами потом, без меня. Не вникаю во все эти глупости.
Лопухов наклонился над газетой, поднес руки к голове и движениями, которыми обычно стряхивают перхоть, снял оттуда всю имеющуюся растительность. Потом выпрямился и стоял уже абсолютно лысый.
– Раз в полгода я так стригусь.
Селезневич поглядел на его лысину, потом на шапку волос на вчерашней газете и осмелился заметить:
– А бреетесь вы…
– Тем же способом примерно раз в неделю. Самое интересное, что это вполне естественно! Животные линяют, человек тоже потихоньку линяет. Волос выпадает, потом вырастает снова. Что нормально для отдельного волоса, почему не может быть нормальным одновременно для всех волос? Путем тренировок можно, как видите, избежать затрат на стрижку и бритье. К тому же – вас никогда не брили тупой бритвой? Мерзкое ощущение, поверьте. Линька не в пример гигиеничнее и безопаснее.
– Юрий Витальевич! Если это не фокус… Если верить своим глазам… Да вы просто… А-а, ха-ха-ха, конечно, конечно!
Селезневич обрадовано подскочил в кресле и бросился перебирать «облинявшие» волосы, но они выглядели так, будто их аккуратно состригли машинкой.
– Вы напрасно ищете там следы клея, – огорченно вздохнул Лопухов, – Надо было дать вам их подергать, но теперь поздно. Следующая демонстрация возможна лишь через несколько недель. Но если вас интересует только то, как я стригусь…
– Нет, нет! – закричал Селезневич, – Мне все о вас крайне интересно! Но, согласитесь, это так необычно!
– Что необычного в линьке и вздыбливании волос?
– Честно говоря, ничего.
– Вот именно. Ничего сверхъестественного, просто я могу так сделать, а вы не можете. А почему не можете? Потому что вместо совершенствования занимаетесь всякой ерундой, зарабатывая деньги, чтобы накупить всякой дребедени, съесть ее, половину отложить в жир, а остальное поутру выкинуть из организма.
– Отчасти вы правы, Юрий Витальевич, но в целом говорите обидные вещи, – к Селезневичу частично вернулось самообладание, – Вот я, например, знаю, что делать со своими достижениями, и многие другие люди знают. Смысл жизни у всех одинаков – сегодня жить так, чтобы завтра жить лучше и иметь больше. Разница лишь в понимании того, как именно жить и что именно иметь.
Лопухов опечаленно задумался. Возникла пауза, во время которой Селезневич попытался осмыслить им же сказанное, но не смог.
Молчание нарушил санитар, заглянувший в кабинет.
– Виктор Михайлович, вы сегодня принимать еще будете?
– Не знаю… Ах, простите, нет! Сегодня нет. Время, уже поздно.
– Ну, ладно, – санитар недоуменно пожал плечами и прикрыл за собой дверь.
– Вы извините, – пробормотал Лопухов, – может, я время напрасно у вас отнимаю. Вообразил тут о себе. Вообще я скромный. Не люблю болтать, а с вами разоткровенничался. Пойду, пожалуй. Спасибо вам и …
– Ни в коем случае! – спохватился Селезневич, – Теперь я вами заинтересован и даже готов вернуть вам деньги и даже приплатить своих. Я чувствую в вас уникальный потенциал. Очень прошу, останьтесь!
– Деньги меня не интересуют, я уже говорил. Но из уважения… Впрочем, дело не только в уважении. Вы мне тоже интересны. Ведь вы не первый, с кем я говорю о своих достижениях. Реагируют по разному. Восторгаются, радуются, как дети, или наоборот все отрицают, ищут подвох. Но в итоге у всех полное отупение. Повосторгаются, поотрицают, ну и что? Прогресса-то нет! А в вас некая искра, стремление понять. Хотите, покажу еще кое-что?
– Конечно!
То, что проделывал Лопухов, не приснилось бы и в кошмарном сне. Он моргал так часто, что глаза его казались открытыми; говорил в диктофон какую-то белиберду, а когда прокручивали пленку задом наперед, получалось «здравствуйте, меня зовут Юрий Витальевич»; глотал шариковую ручку колпачком вперед и потом за колпачок извлекал из пищевода; понижал температуру своего тела до комнатной, объясняя, что ниже теоретически невозможно, и делал еще много чего невероятного, но вполне объяснимого. От всего этого мозг Селезневича кипел и рвался на свободу из черепной коробки. Но окончательно доканал его последний опыт.
– Я изобрел способ избегать вредного воздействия ядов, в том числе алкоголя, – заявил Лопухов уже глубоким вечером.
– Каким же образом? Еще до всасывания разлагаете на углерод, водород и кислород?
– Хм, интересная мысль, но утопия. Углерод и кислород в растворах не опасны. А водород трудно контролировать. Мало ли что? Мы ведь сами себе не враги, точно?
– Точно!
– Поэтому способ таков. В вашей аптечке найдется презерватив?
– Для вас все найдется, – Селезневич порылся в ящике и подал упакованный кругляшок.
Лопухов раскрыл упаковку, проверил наличие смазки и неожиданно сунул презерватив в рот.
– Теперь давайте спирт. Только разбавьте до сорока, иначе растворится смазка.
– А где же кондом?
– В пищеводе, ждет свои сто грамм, – Лопухов опрокинул в глотку содержимое мензурки и сосредоточился.
– Так, – сказал он через пару секунд, – развернулся, наполнился и идет вниз.
– Презерватив?
– А кто же еще!
– И что дальше?
– А дальше он падает в желудок, и мы особыми движениями перекручиваем ему горловину, как воздушному шарику. Смотрите сюда.
По животу Лопухова от правого бока прошла явственная волна и затихла в левом подреберье, потом такая же волна прошла от пупка к солнечному сплетению.
– Ну вот. Теперь алкоголь надежно запечатан. Надеюсь, кондом прочный?
– А куда он теперь пойдет?
– Естественным путем.
– А не развяжется?
– Будем контролировать.
– Долго?
– Я думаю, до утра.
Утром изможденный, небритый Селезневич лично наблюдал, как наполненный водкой презерватив естественным путем вышел из организма Лопухова. Горловина его раскрутилась, и содержимое вылилось, ничуть не изменившись в объеме.
– Вот видите, Виктор Михайлович, чего можно достичь упорными тренировками! Я бы мог поделиться кое-какими секретами, если вы, конечно, захотите.
– Хочу, – прохрипел Селезневич, – хочу тараканов! Жареных, вареных. Хочу супа из мокриц и соленых пауков!
– Не-ет, Виктор Михайлович, о пауках лучше пока не думать. От них туман в голове. Но если вы и вправду решили совершенствоваться, открою вам одну истину.
– Откройте же!
– До меня это совсем недавно дошло: для обывателя, жирного тупого обывателя, мои достижения не имеют никакой практической ценности. Если я подсчитываю точное количество молекул воды в его кружке, он смеется, если за минуту выливаю из подмышки двести граммов пота, раздражается и не верит.
– Плевать! Знаете, почему? Потому, что нас будет двое. И нам будет, что показать друг другу. А обыватели пусть себе обывают!
– Тогда идем.
– Идем, друг!
И Селезневич пропал. Во всяком случае из обывателей никто и никогда его больше не видел.
