сестре...

Держи вертикаль: осанку и подбородок,
такую встретят и сразу поймут – порода…
Учили с детства быть лучшей, а больно - зубы до скрипа стисни!
И если бесит – терпи и кури, где нервно.
И если гонка, то надо загнаться первой,
такие правила, детка, для тех, кто хочет красивой жизни.
Ведь ты же хочешь?
Хочу! – Отвечаю чётко…
И пру, как савраска с задранным подбородком,
а после вожжи бросаю и вою дикой болотной выпью…
Сажусь у стойки усталой больной бродяжкой,
мне доктор-бармен целебный коктейль бодяжит,
осталось выжаться, выжить, напиться, выплясать всё и выпеть.
Залить шары и мозги отключить… а х.ли?
Воздушным шариком виться на барном стуле
вокруг пустого мирка, что на счастье кем-то другим растаскан.
Такие законы, верно… Но ты же хочешь? …
А хочется, чтобы кто-то принес листочек,
сказал: вот мир твой, вот солнце, трава и дом, вот цветные краски…

…Раскрась-ка…

Мы все неразрывно повязаны - тесен мир.
Увидеться надо? Экрана коснись слегка,
нажатием кнопки завесу приподними,
и станет теплее на той стороне звонка.
(с) Жизнь взаймы. Solstralen

А потом ты влюбляешься в профиль его небритый,
Смотришь в яблоко джобса глазами голодной сучки…
Он как мамонт в своём социальном палеолите,
Безнадежно исчезнувший в дебрях твоих фейсбучьих.
Забивается память jpeg-ами фотоснимков,
Как стальными булавками новая кукла вуду.
В зазеркалье экрана таращишься невидимкой,
Но на той стороне ни теплей, ни родней не будет,
Потому, что «люблю» – это трогать, вдыхать и нежить,
А не грёбаный статус в твоей виртуальной спальне.
Поняла, говорю?

Отвечаю самой себе же:
Да гори оно всё беспощадным огнём онлайна…

В колдовском котле пауки и змеи, саблезубым тигром рычит гроза.
С Кругосветных гор ураганом веет на уже привыкший к нему Канзас.
Пахнет красным клевером и нух-нухом, золотятся рыбки в Большой реке,
и соломой мне набивает брюхо фермер в странной шляпе и пиджаке.
Мне пшеница лижет босые ноги, а крапива жжётся, как скипидар…
Над кирпично-жёлтой кривой дорогой раздаётся громкое «Кагги-Карр!»…
***
Крутит дом по воздуху каруселью и Тотошка воет, как дикий зверь.
Мать кричит отчаянно: «Элли! Элли!» - Та, схватив собаку, выходит в дверь.
Спасена девчонка. Фургон порожний в небесах скрывается, грохоча…
Папа Джон построит к зиме надежный новый дом из желтого кирпича…
***
Я тюфяк тряпичный. Страшила Глупый. На шесте болтаюсь который год,
вороньё по темени вечно лупит, в голове соломенной мышь живёт.
Ни ума, ни сердца, ни изумрудов, ни чудесной девочки – тишь да гладь…

В чудеса поверить ужасно трудно, если ты не пробовал к ним летать...

Монотонны дня мясорубкой офиса перемолоты,
дотащу себя до квартиры с работы волоком,
голова на подушке звонит, как церковный колокол, -
голова-булава,
дребезжащий в ночи динамик.
Ты звучишь из него - приукрашенный, зарифмованный,
и когда ты станешь бескрайне-солёным морем мне,
я в два счёта в твоей безветренной акватории
закачу истерическое цунами.
Мысли жмутся друг к другу и вьются упрямым дактилем.
Если меня запрут в тридевятой, чужой галактике,
даже если меня не отпустят совсем никогда к тебе,
ты согнёшь в квадрат параллели земного шара.
Верь мне - добрые сказки пишут людей ночами.
Нас обоих уже придумали, напечатали
одинокими, незнакомыми сами-себе-волчатами...

Приезжай, покажу мой личный воображарий…

Хватай рюкзак и запрыгивай в старые кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Спокойно, Люся! Положи топор и отойди на пять шагов назад! …
Вот так у нас: любой житейский спор всегда реанимацией чреват.
У мужиков та-а-а-кие жёны, Люсь! И каждая изящна и слаба,
а я тебя, как гопника, боюсь, ты ж вечно подожжённая изба!
Прошло уже почти пятнадцать лет, с тех пор как познакомился с тобой:
Из ресторана вышел на проспект. Ты подошла, как пьяный китобой.
Блеснул наган в полуночной тиши, блеснула под луной морская гладь.
Я, испугавшись и замельтешив, позвал тебя немного погулять.
Мелькнула мысль, как мышь, сбежать, но я не струсил, ты же помнишь?
Помнишь, Люсь?
Отдай топор, любимая моя, я до сих пор одну тебя… боюсь…

Я душу дьяволу продам за ночь с тобой (с)
___

В один момент, психанув, напиться,
орать с моста на галдёж реки.
Прийти нахальным и краснолицым
к тебе под утро читать стихи.
Лежать, свернувшись в клубок иньянно,
смотреть, как дрёмой рассвет объят
и стрелы солнечных одуванов
по грешным бедрам твоим скользят...
Быть пьяным, верным и безусловным
(куда причуды ни заведут),
решить: за весь этот кайф несложно
раздать и всю энотеку душ.
Прослыть гулякой и оптимистом
и ничего не просить взамен…
Проспаться.
Вспомнить, что я – Мефисто.
И передумать...
…В один момент…

Самое лучшее стихотворение на межпорт, которое никто так и не написал...

В порядке шутки и с уважением к МПК-5.

Ветер удачи крутит фортуну-мельницу, слово-вода заливает души огонь.
Девочка Маша с мужем не спит два месяца, каждую ночь разжигая в себе глагол.
Рифмы летят, под брют филигранно пилятся, дактилем образы вьются из-под пера.
Пару хештегов, #chto_nybud’ на латинице нужно сюда обязательно подобрать!
Маша успеха знает простые истины – рваные джинсы и рваный, как джинсы, ритм.
Дедовский «А 4» уже не выстрелит, а если выстрелит – много не пролетит.
Тему, чтоб в сопли – камень на сердце страждущим, без хеппиэндов. Опробовано - не прёт…
Если в конце все умерли и в багажнике - стих никакая пиранья не прожуёт!
Маша на стиле, пишет самоуверенно. Муж на пределе, но выдержан, как коньяк –
Ночи проводит с Ирвингом и Пелевиным. Рубит с плеча /на межпорте – ба-а-альшой судья!/
А потому, пусть даже она умелица, техника – два. С резонансом – вообще беда…
Девочка Маша с мужем не спит два месяца…
Шанс на победу мелет фортуна-мельница, слово-огонь заливает стихов вода…



Предотпускное

В порядке продолжения шутки на НЕО МПК – 2

Солнце греет, чайки кружат, берег лижется волной…
Это в Сочи. Я в Норильске. +4. Дождь стеной.
Мне жена зудит на ухо про морскую благодать
и про то, что Ленку хахаль взял в Египет загорать,
что у нас вообще-то дети (а не только у неё!),
и она, как гончий бобик (то есть сильно) устаёт!
Как уже заколебалась ждать с апреля по июнь
Возвращения с межпорта мужа блудного в семью.
Тяжек нынче день жюристский. Ночь жюристская тиха:
Нет ни ужина, ни секса – вот и весь матриархат.
Десять дней ловил в нетленках стихо-бабочек и блох,
а потом и сам не понял – то ли сплю я, то ли сдох:
вижу, чешет монотонно по комоду рыжий слон,
Элли с Гердой после сидра лупят девушку веслом.
Гудвин чатится в Фейсбуке, в конуре храпит герань.
Алигьери с передозом жжёных сырников с утра…
Я проснулся (или ожил), в голове сплошной сумбур.
Хоть кричи, с утра на почте: «МПК. 4-й тур»,
вновь жена зудит про отпуск и Норильские дожди…

Дорогая, видишь, - chajka. Море близко, подожди

........ Мужу. Первый раз за 17 лет)

Лето кончается, видишь, мой верный Оле.
Август кончается, добрый волшебный Оле.
Время в песочных часах не замрёт, доколе ты надо мной не раскроешь цветастый зонт.
Мне будет сниться, как пальмы сгибают спины выпить немного бездонно-аквамаринного
по воскресеньям, с живущими там дельфинами,
и, перебрав, переворачивают горизонт
в новорождённую осень. Она над нами, как желторотик, питающийся дождями.
Все чудеса, что живут в потайном кармане, Оле-Лукойе, оставь мне до января.
Выключат дождь. Снова снег к нам под ноги ляжет.
Сказки, как сны – если ждать, достаются каждому…

Если ты рядом, то счастье многоэтажно и не покидает пролёты календаря…

Ну вот и всё, нет между нами стен.
Ты сам стена – ни взять, ни отодвинуть.
Бушуют ураганы перемен
и холодом ползут за горловину.
Когда уходит тот, кто не пришёл,
претензиями сыпать не к лицу, и
зелёным, как тоска, карандашом
я прочерчу корявую прямую
из точки G до точки ностальжи,
на большее надеяться не смея…
Мы оба друг для друга миражи,
возникшие от жажды стать нужнее.
Из nevermore – в кромешный never sleeр
(диагноз несомненно поэтичен) …
Любовь к тебе, как родинка, болит.
Мне боязно.
Не удалить.
Не вылечить…

Всё потому, что я тебя ко дну
ко сну
одну
тяну в необытайны.
Я – кофе, что остался лишь на дне густой тягучей чёрной пряной жижей,
ты – тёплое, парное. Ты - во мне...

Мы птицы разлетающейся стаи,
мы, кажется, почти и не знакомы, но от того желаннее и ближе.

Я – омут, чертенеющий тобой - точёной, неземной, почти прозрачной,
фарфоровой... far far away...
забей...
Тихонько спи Дюймовочкой на блюдце.
Я – горький воздух у тебя во рту, и больше ничего, увы, не значу.
Вдыхай меня...

Не дышишь и молчишь, не в силах ни сглотнуть, ни поперхнуться...

В тесной бабушкиной хрущёвке, под салфеткой ажурной вязки
на серванте живёт потертый, старый кожаный чемодан.
В нём коллекция невидимок – стопки памяти, снов и сказок,
По-старушечьи бережливо ею собранных за года.
В нём шалёванный дом с верандой в облупившейся краске синей,
травный запах полей и ветер, раскосмативший лохмы крон.
Чай забытый, давно остывший, подгоревший пирог с малиной
из-за песен, что тянет древний, хриплый дедовский патефон.
Стук вагонных колес, спешащих отвезти нас поближе к морю,
небо-сепия над вагоном, непогожая хлынь-вода…
Часто бабушка говорила, что всё это возьмёт с собою,
я кивал с удивлённым взглядом и не мог разобрать, куда.
А когда вдруг её не стало, мы с отцом чемодан открыли –
в нём лишь горький, как правда, воздух, был набит пустотой утрат.
Значит всё собрала, что надо. Значит всё забрала, что было…
Уношу чемодан домой я…
Буду заново собирать…

... И дико мне.
Иди ко мне скорей.
Сожми, сожги… согрей меня, согрей!
Мне холодно и слишком одиноко.
Любовь к тебе привычна, как гастрит,
во мне сегодня пьяных тридцать три
коровы, года, рюмки Johnnie Walker.
Мой северный, мой ледовитый, мой…
Я рыбой Лю попала в твой прибой
и спазмом волн спроважена на сушу.
Сама себе и фюрер и еврей.
Продрогшая до стылых февралей,
весенняя хандра врастает в душу.
Я так давно хочу тебя на Вы…
На выброс из дурацкой головы,
считать за друга, не считая даты.

Тут главное – зачем ведётся счёт…
И дико мне,
иди…
Ещё не всё,
хотя уже и тридцатьтридесято…


28.02.2017 г.

Солнце моё, взгляни на меня… (с) Виктор Цой

Вот смотрю на тебя,
протягиваю осторожно лучи дрожащие.
Трогаю – ты холодная, словно вечер в прошлую пятницу.
Разреши обогреть, луноликая, ну пожалуйста,
у меня внутри для тебя – пожарище,
а ты почему-то прячешься…
У меня внутри – таки-и-и-е безумные зайцы!
Будут бежать за тобой, размахивая сверкающими ушами!
а ты, как обычно, разворачиваешься пятнистой задницей,
и наступает ночь в подвластном тебе полушарии.
А я исчезаю, вот-вот… мне от этой тьмы ежесуточной слишком тошно…
Я уже исчез, безнадёжно влюблённый солнц, и от этого так мне муторно!
У тебя в настоящем таки-и-ие звёзды – я вечно в прошлом,
я – единственная звезда, с которой приходит утро…

Скорей бы утро…

У Кати Кировой папа – большой чинуша , у Кати Кировой мама – главврач в ОБ*.
Для Кати купили целый «камаз» игрушек,
На завтрак подали кашу, скандал – на ужин и утку в турецких яблоках – на обед.
Но завтра (какое счастье!) приходят гости – о дне рождения девоньки помнят все…
Играть в больницу не хочется, но попросят.
Исполнится Кате Кировой… сорок восемь…

А ей почему-то кажется, будто семь…

Четвёртые сутки молча лежит в палате, в глухом беспамятстве время бежит ручьём.
Четвёртое утро врач в вековом халате (таком знакомом… почти как у мамы Кати)
Из дома приносит яблоки для неё.
Чего-то черкает, в графике ставит галки, бормочет тихо, мол, вылечим, утрясём,
Решим твой ребус – да невелика загадка! (Ему Катерину, словно ребенка, жалко).
В анамнезе амнезия… да вспомнишь всё!
С Проспекта Кирова ехал КамАЗ на красный – машины, сигналы, знаки, врачи, столбы…
Не стоит писать поэмы, давайте кратко: четвёртые сутки нет никого у Катьки.
Да что вспоминать-то? Дайте ей всё забыть!

______
ОБ* – областная больница

К ружит ночь над одеялом. Тишина.
Т ики-так, двенадцать носики часов
О тчеканили, и сырная луна
У подножия твоих девчачьих снов
К леит звезды на разлитое давно,
Р азведённое мечтами молоко.
А тебе на это, в общем, всё равно -
Л азуритовое небо высоко...
Л унный сыр, наверно, пахнет, очень пахнет
У него и дырки - будто настоящий
Н а посту небесном кто-то есть на вахте? -
У крадут, съедят, запрячут в дальний ящик
К ружит ночь, и небо тоже видит сны -
Т ам заоблачный жираф, разинув рот,
О близавшись, слямзил порцию луны,
У лыбнулся, и сбежал за поворот.
К аждый вечер он приходит под окно.
Р азве ты не видишь - вон, из облаков...
А тебе на это, в общем, всё равно -
Л азуритовое небо высоко
Л унный сыр, наверно, пахнет, очень пахнет
У него и дырки - будто настоящий
Н а посту небесном кто-то есть на вахте?...
У тром, впрочем, всё равно его утащат.

С.неговик у Снеговики
Н.а обед просил клубники -
"Е.сть охота, от того-то в среднем шарике икота" .
Г.ромко-громко Снеговика
О.твечает: " Что за дикость! -
В.от умора, помидора не желаешь для набора?"...
И.опять спросил он: "Может,
К.илограмм конфет поможет?"...
...
И наелся, и объелся, и животик разболелся.
...
С.неговико-диатезит,
Н.ос-морковь вот-вот облезет.
Е.л так сладко шоколадки, что случилась лихорадка.
Г.олова болит..." я знаю -
О.т того-то я и таю...
В. среду эту до обеду точно сяду на диету,
И. зимою у подъезда
К.ушать буду снег полезный.
А. конфетки-карамельки на десерт оставлю Эльке."

Она легкомысленна, ветрена. Верность – её конёк,
сдохший от частых ссор, и отчасти, пустых обид.
Она так хотела с тобой, но застрявшая поперек
горла мешает кость и уже от неё тошнит.
Кость от мужчины, обычная дурочка из ребра,
тихая девочка-паинька, лапочка, твой каприз.
Та, что ждет тебя дома каждую ночь. А потом с утра
завтрак готовит, бубня под нос - поскорей вернись.
Она бы её убила, ты знаешь ( нервы уже не те),
хорошую до отвращенья. Жалость, увы, сильней.
Гуляща, конечно, но греет только тебе постель.
Красива, да только та, домашняя, красивей.
И ты возвратишься, к одной? Другой? В тишину, покой?
В склоки, истерики, драйв…что по душе тебе? …
Две женщины во мне ненормальной , во мне одной…
Господи, как надоели обе, как надое…

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. (с) А.Блок
…
Ночь. Улица. Фонарь под глазом. (с)А. Фо
****************************************

У меня на шпильках босоножки,
Миниюбка, розовый жакет,
Тойтерьер подмышкой (словно кошка,
Даже «вискас» ест, но мышек –нет)
У него в заклёпочках косуха,
Берцы и под задницей «Урал»
(Куча гаек, копоти и звука,
Знак «Харлей» и парочка зеркал)
Я сияю глянцем на обложке,
Он несется прямо на меня…
Ночь. Фонарь под глазом. Неотложка.
Мат. Еще раз мат. Потом поднял…
Красота – нарочно не представишь.
Думала, помру, а он сказал:
«Эй, сиятельство, фонарь-то ты поправишь -
Хорошо, что мозг не пострадал!»

Если радугу выльет кислотный дождь
Бессловесно-пустой войны,
Если эхо молчания – это ложь,
Если ложь – это наши сны,
В мире нет тяжелее труда, чем ждать
В обездушенных лицах свет,
Если можно хоть несколько фраз сказать,
Только фраз подходящих нет.
В мире нет тяжелее труда, - смотреть
Сквозь непонятых дней тоннель.
Тут молчание золото? Просто медь –
Скромный крест на судьбе твоей.
Триумфальная радуга жжет глаза -
Целый спектр ненужных дат.
Жили-были, да нечего и сказать –
Каждый горд, независим, свят…
Ты на синего неба смотри зефир
Через розовый слайд очков,
И узнаешь, что так фиолетов мир
Безразлично-безличных слов.

"Но в дождливость неплохо хотя бы то,
что невидима миру ничья слеза.
Что невидим стыд в окружении серых
дней,
и никто не найдёт румянца,
не уличит...
Вдруг подует ветер, и вырытый
мавзолей
в поднебесье отряхивает гранит."
/***/
"Я мучаюсь, и мне нехорошо,
что Страшный суд уже произошел."
/Я мучаюсь, и мне нехорошо/
Ю. Арабов
*************************
В эту погоду не видно ни глаз, ни слёз –
Серые зонтики-тучи скрывают лица.
Что-либо поздно в себе изменить всерьез.
Клонит ко сну, и всё реже хоть что-то снится.
Тянет уехать, на сладкое, и на дно
Дождь, отбивая по крыше…
мою охоту
после тебя хоть кого-то любить,
а до..
Впрочем, не хочется больше на этой ноте -
Судные дни пережиты не в первый раз.
Судные ночи оставлены для истерик.
В эту погоду не видно ни слёз, ни глаз…
Если не плакаться и никому не верить

Нет, не безумие – слушать дыханье лета
В сизый мороз безнадежно-безбожных зим.
Падшее солнце ждет для себя рассвета.
Пёрышки чистит вывалянный в грязи.
Вовсе не сложно, умеючи, вжиться в роли.
В жили-да-были-да-басни, да проку нет.
Семеро коз доедают овечку Долли.
Десять чертят съели трафик на интернет.
И в невозможность, ненужности, лицемерия
Бред сумасшедшего сводится от мечты.
Нет, не безумием было бы в сказки верить,
Большим безумием – ждать, что поверишь ты.

«Минута: мающая! Мнимость
Вскачь – медлящая! В прах и в хлам
Нас мелящая! Ты, что минешь:
Минута: милостыня псам!»
(с)Марина Цветаева

Ловишь ладонью ветер, а по щекам
Льются минуты «до»…, до чего – не важно.
Все перемелет, дурочка, в прах и в хлам,
Хватит уже тебе быть такой отважной…
Ноги скользят и бьют под собой карниз.
Прыгай, давай! Ну что же ты там застряла.
Время расставит грабли – ступайте, мисс…
Медлишь, свести пытаясь концы с началом.
Прыгай…/и сердце - чокнутый метроном/
Бледная мышка с грацией черной кошки.
Эта минута – вечная из времён,
Тянется, словно патока с чайной ложки…
Десять и..Девять жизней под хвост коту
Три-два..хватаешь ветер крылом ладони
Ты не летишь – вплавляешься в пустоту,
Даже секунды вряд ли тебя догонят…

Улыбаемся и машем.
Ждем подачек. Верим в чушь, и
в медный таз котлетным фаршем
проворачиваем
души.
Строим замки,
рвемся в дамки,
в клочья,
в город незнакомый.
Жарим правду. Тянем лямки.
Рубим хвост от телефона.
Чешем к маме.
Ждем цунами.
Гасим свет,
окурки,
свечи.
Давим небо облаками.
Шлем подальше. Время лечим.
Жестче.
Резче.
Глубже.
Дальше –
до кишок, нутра, изнанок, …
Улыбаемся и машем…
smile, чувак…
смотри, как складно…

до-ждись,
до-снись
до-думай,
до-молчи
до
ре-зонанса с выбранным мотивом
ре-ми-ссии,
настигнувшей в ночи
ми-грень души
до-ждя
ре-читативом,
фа-нарным светом,
соль-ю на глазах,
ля-фа-ма-ми,
вползающими в душу.
си-ди и жди, раз нечего сказать..
и слушай
слушай
слушай
слушай
слушай

Мне не нравятся зимы с синдромом осенней апатии,
В летаргию влечет свежевыжатый обувью снег.
Мне не нравишься ты в межсезонной ко мне антипатии,
Но для грустных стихов идеальнее времени нет.
Мы считаем года поминутно...поштучно...помысленно,
Нереалити - шоу прожитым в сети Интернет.
Видно, мы родились, чтобы, сказку убив, сделать пылью, но
Только вот для стихов идеальнее времени нет.
Делит надвое мир резонанс незабытого голоса,
И сбегают с орбит оси наших далеких планет.
Жалко, мало тепла от расколотых солнечных глобусов,
Но зато для стихов идеальнее времени нет.
Пожелаешь мне счастья со всей неподдельной симпатией,
И пройдешь мимо луж, не задев мой осенний портрет.
Я за давностью срока пройду, и уже окончательно
Мне не нравятся зимы с синдромом осенней апатии,
Но для грустных стихов идеальнее времени нет...

Лететь мне, провалиться ли, в Запрудье-Зазеркалие –
Пока хожу тихонечко по тонкой кромке льда.
Там всё наоборотное - такая аномалия,
И пятницы по вторникам, а вторники - всегда
Там розы красно-белые все выкрашены в чёрное
Шестёрками трефовыми – такой теперь картёж.
Мой ход – я кролик мартовский, глупа и слишком чокнута,
А ты валет, но, кажется, на короля похож.
Вот королевой белою направо и налево я
Пойду куда захочется, а ты и тут король.
Несказка скоро кончится… вот, клеточка последняя,
Мне шах и мат. Отыграна очередная роль.
Лечу я или падаю,
лечусь тобой, болею ли…
Не важно…важно...побоку… ну меньше на одну.
Руби лихую голову*, мой рыцарь неробеющий,
с плеча …
________хоть с плеч…
_______________как хочется…
_______________________мне всё равно тонуть…

*В. Инбер

И снова снег над городом закружит,
Который год всё та же пастораль-
Затянет окна сеточкой из кружев,
И кошек греться под теплоцентраль.
Дороги - лакированным асфальтом...
Упавшими прохожими... Песком.
Таксистов, в минус двадцать, да с азартом,
К вокзалам - кто-то с кофе, кто с пивком.
Старушек в валенки и теплые косынки,
Детишек - в сопли, в санки и в сугроб.
Меня же, дурочку, затянет по старинке
Во двор, отведать сахарный сироп.
Лизну украдкой мёрзлые качели.
Соседи в шоке - "Боже, упаси!"...
Я жду тебя. А может, в самом деле,
Тебя затянет, чтоб меня спасти.

Ты исчезнешь опять. Будут в небе дорожки белые
Самолет догонять безнадежно, и тут же таять.
Я скажу – ну, пока…А подумаю – что ж ты делаешь,
В мир газетный, открыточно-глянцевый, улетая.
Убегу от тебя / бесконечною станет лестница/,
Кислород сигарет в клетку рёбер вдуваю нервно…
Слезь с лица моего, маскарадная глупость, слезь с лица,
Этот Лондон туманный мои кочегарит нервы,
Как вольфрамную нить, но случайно взорвётся лампочка.
Прогоревшие мысли темны, но я им не верю…
Ты соскучишься ночью, наденешь халат и тапочки,
Старый питерский плащик, и, словно добычу звери,
Прям из Темзы ловить станешь килек Балтийских, в соусе,
Наловив, будешь есть, намечтавшись – уснешь под утро.
Мне тебя не догнать, мы живем на соседних глобусах,
И с акцентами разными дышим с тобой как будто.
Но молчим об одном, одинаково не тревожимся.
Одиноково спим, но привыкла, уже не маюсь.
Мне на это плевать, я практически уничтожена,
Я чумная, как мышь, я по-вашему – Микки Маус.
Дождь у вас. И у нас. Хорошо, что погода портится –
Вот просплю до полудня / по вашему – где-то девять/
Отчего-то проснусь, о подушку стирая пот с лица.
И по-прежнему буду не знать, что мне дальше делать…
__________
Написано для конкурса-буриме по заданным рифмам:
лампочка - тапочки
звери - не верю
портится - пот с лица
лестница - слезь с лица
Маус - маюсь

Вечером. Холодно. Улица. Трасса.
Люди. Машины. Аллея. Деревья.
Бабушка. Лавочка. Семечек масса.
Голуби. Кошка. Погоня и перья.
Лужа. Кораблики. Дети. Игрушки.
Смех. Догонялки. Промокшие кеды.
(Дом. Молоко. Подзатыльник. Подушки)...
...Лужа. Два люка. Скамейка. Два деда.
Здание. Лестница. Вывеска. Буквы.
Стенка. Афиша. Доска объявлений.
Мама и девочка. Шарик воздушный.
Дальше аллея. Газон. Муравейник.
Клумба. Цветочки. Собака. Намордник.
Столб. Репродуктор. Фонарь. Освещенье.
Просто прохожий. Стареющий дворник.
Снова аллея. Темно. Восхищенья.
...
Туфли и туфельки. Ноги и ножки.
Лавочка. Парочка. Дерево-туя.
Волосы. Губы. Ресницы. Ладошки...
Улица "Первого Поцелуя"...

А она молчит...
Очень редко когда молчит...
А теперь молчит, будто греет слова во рту.
У неё на сердце калёные кирпичи –
хочешь, баню построй, а хочешь – свою мечту.
Только чувства мои – слепые поводыри,
я плетусь за ними, как жалкий бродячий пёс...
Тянут шеи к небу безумные фонари
и плюют на землю сияньем далеких звёзд.
И каким богам ни сулил бы с лихвой молитв,
на какие подвиги ни был бы я готов –
для кого это всё, скажи мне?

...Она молчит,

Но полна обойма прощальных слов...

...И все вокруг говорили - чем не муж и жена? И лишь одна ерунда его сводила с ума - он любил её, она любила летать по ночам...
(с) Машина Времени

Скрип дверной тоски, поворот ключа…

Он глушит глотками горячий чай. Курит красный «Marlboro» трижды в час. Стрелки времени медлят шаг. Ты пришла, как снег через столько зим, твой «Chanel» привычно невыносим… Погляди теперь: весь его интим - ритмы рваные, как душа. Носом в стену, мыслями за тобой, спал с текущей /действующей/ женой, снил тебя отчаянно… параной…я бы мог, говорил, но ты… Он забыл, как нежно твоё «хочу» рвет в ошметки нити взаимных чувств, подарил бы голову палачу, все равно, мол, почти кранты. Мол, послал бы на хрен тебя в сердцах до известной матери и отца, но в который раз, как дурак-пацан помещался под твой каблук.

А тебе, играя, - всегда джек-пот, ты бросала даже под Новый Год, а его бросало то в смех, то в пот…Поищи где таких же сук. Возвращалась снова, и все, как встарь, (у тебя почетная должность – тварь!) по нечетным, черкая календарь, оставалась тушить мосты. А когда календарь изошел на нет, вновь ушла, потушив за собой рассвет, и бог весть, через сколько никчемных лет вдруг опять появилась ты.

Сигаретный смог, остывает чай. Тихо шепчешь: как ты там, не скучал?... И неважно что тут ей отвечать - заведёт про себя рассказ... Про побеги мужа, про дочь, про снег на поспевших листьях в твоей весне, улыбнулась прошлому на стене, не заплакав и в этот раз. Береги теперь ты, не береги, довела до рёберных невралгий, вогнала в депрессии и долги… весь расстроенный, как рояль. А сама распущена, как цветок, и опять вливаешься в кровоток, и опять впиваешься в левый бок, сердце выплеснув за края.

Постарела тварь, подползла к ногам, он бы мог тебя со всех нот и гамм, он хотел тебя ... да ко всем богам тридесято спустить на мель. Только спеют листья, дымят мосты, убегают жены, мужья и сны, а ему опять достаешься ты, красный «Marlboro» и «Chanel»

В картонном городе бумажные дома.
В бумажном доме спичечные люди.
И нарисованные яблоки на блюде
Пускают тонкий полицветный аромат,
Там пластилинов кот, без клички и души,
И сад стоит – гуаше-пенопластов...
Макет семьи был хрупок,, но прекрасен.
Играла девочка, небрежно разложив
В картонном городе потрёпанные дни -
Три старых, измочалившихся фото...
В них черно-белый смех звенел, и кто-то
Спускал по мятым лужам корабли...
В картонном городе...
не выйдешь погулять.
Там жизнь звучит..и та под фонограмму.
А я все сплю, и сны мои туманны...
Где девочка похожа на меня,
И женщина..
на девочкину маму

Плавленый август томно течёт за край
Крыш-сковородок, тает горячим воском.
Я босонога /пятки печет асфальт/
Мамка, давай опять на Зеленый Остров?
Мне убежать бы, скрыться от этих стен,
Плавать в Дону, кричать, подражая чайкам…
Город такой огромный, а вместе с тем,
Мне ненавистный, взрослый такой, печальный.
Вовсе ненужным кажется иногда…
Кто-то вчера скрутил во дворе качели.
Я покатаюсь…Голубь – на проводах…
Все на сегодня игры и развлеченья….
Плавленый август, выжатый, как лимон,
Мне навестить тебя выпадает редко.
Я убежала, нет меня, вышла вон.
Детство других катает на вагонетке.
Жареный город. Солнце – медовый блин.
Ветер играет соло на трубах-флейтах.
Нас миллионы – Папа на всех один –
Жаркий по Цельсию, жаркий по Фаренгейту.

«Послушайте!
Если
Звезды
зажигают –
Значит - это кому-нибудь нужно?...»
В. Маяковский
***

Тучи, срываясь снегом, плечи домов завьюжат –
Март расставляет зимы в полки календарей.
Звезды не зажигают, значит уже не нужно,
Чтобы они сгорали в золоте фонарей.
Я не иду навстречу, ты не проходишь мимо.
Разные луны видим с разных своих планет.
Есть, что спросить, но вряд ли это необходимо.
Есть, что ответить даже, только вопросов нет.
Просто, когда уходят, к Риму ведут дороги.
Сложно, когда налево кто-то свернёт с пути
…
Есть, что сказать вам, только злые вы люди, боги,
Господи, слышишь, хватит мне отпускать грехи!
Не поцелую руку, плакать не буду, клясться.
Мне наплевать на этих ярких плевочков свет.
Звезды не зажигайте! Вовсе не в этом счастье.
Если весна приходит, ну а тебя в ней нет.
…
Тучи, срываясь снегом, крыши домов завьюжат –
Март расставляет зимы в полки календарей.
Если зажгутся звезды, значит кому-то нужно,
Значит необходимо…впрочем, не мне теперь.

Здесь всё так, как у всех — так же дети мечтают о лете. Точно так же, как все, светит в ночь мой оконный проём. Только стены снаружи убийственно желтого цвета, с ненавистной табличкой, висящей на входе - «Дет.дом». Мы такие, как все, лишь грустим чуть сильнее и чаще, и на каждую гостью наивное детское «мам?»... У меня есть игрушечный мишка и есть настоящий - мой мальчишка. Я их не отдам, никому не отдам.

Я другая. Сегодня семнадцать, и мамы не надо — год до выпуска, век без неё. Говорят, предала. Мишка розы принес. Я готовлю пирог шоколадный. Кофта в клеточку. Джинсы в обтяжку. Мечты в облаках.

Мы — эпоха. Нас знают в лицо все коты и собаки. Здесь есть всё у того, кому пофигу все пустяки. Правда, дружат снаружи навряд ли с детдомовским «браком». Мы, конечно, цветы, но, выходит, пока сорняки.

Я другая. Любимый сказал, красивей и роднее... Юбка солнышком. Пузо вперёд. По утрам токсикоз.... Мой малыш, никому не отдам, ни о чем не жалею. Будет всё по-другому, конечно, втроём и всерьёз....
Коммунальное эхо отдельной от прошлого жизни. Десять метров убогих удобств — в самый раз на двоих. Всё враньё. Я такая, как все. Ни работы, ни мыслей, ни мечты в облаках, ни подруг, ни своих, ни чужих...

«Я - Мишутка. Полгодика мне...» - пара строчек в конверте. Там такие, как мы, там не бросят, малыш, посмотри. ...

...Там всё так, как у всех — так же дети мечтают о лете. Я снаружи, прости. Подожди меня лучше внутри....

Солнце макает в гуашь рассвета твой эфемерный сон
Ты просыпаешься рядом с кем-то, счастлив и невесом.
Кто-то встает и готовит завтрак - кофе, "глазунья", сыр.
Ты улыбаешься в день вчерашний - весел и легкокрыл.
Куришь, волнуешься, куришь снова, смотришь в подножный мир -
Утро теряется над Ростовом в гвалте земных квартир.
Всё, как обычно - привычно, серо. Ты для других - лишь тень.
Ангел-хранительски неумело свой завершаешь день.
И анфилады минут уходят с богом ко всем чертям...

Фотка на тумбочке...мило вроде - чуть улыбаюсь там.
Солнце в стакане под хлебной коркой, в саванах зеркала..
Семь на часах. Я проснулась только, встала...
и умерла...

Властитель умер*

Клеточка светлая, тёмная клеточка.
Клетчатая трава.
Биты фигуры, размыты грани, царство твоё мертво.
В партии этой я просто лошадь – вылита из стекла –
Падая, трескаясь, неуклюже к цели скачу Е-2.
Мой победитель, встречай и властвуй – время твоё пришло

Клеточка темная, светлая клеточка.
Клетчатый окоём.
Сломанный город стеклянных шахмат - хрупких прозрачных душ.
Я в поддавки (только ты не знаешь), делаю ход конём -
Цокаю в мир, где ты будешь черным шахматным королём –
Горд, одинок, независим, молод...
брошен...
...но всемогущ.


* - Властитель умер - шахматы (от перс. "шах" и "мат")

Т.З.

Останусь на ночь, сделаю вид, что сплю,
Сожмусь в комок на смятой за час постели...
Ты скажешь - птица моя, чисти перья, пора на юг,
Рыба моя, я тебя обязательно полюблю,
Обещаю. В крайнем случае, позвоню тебе на неделе.
Выберу одиночество, вызревшее из свободы,
За которым такой простор для кошек, стихов и сплетен,
Амбиций, с почестями захороненных в комоде...
Бредовые мысли крысами в норах душевных бродят,
Лапами выцарапывая отметины.
Угомони, нас, господи, к свободе такой рвущихся,
Дай совет нам, самый крутой лайфхакер...
Шутка ли - как молитву на сон грядущий,
Имя его трепать в прошлом, в настоящем и в будущем,
Хватит уже, умоляю, хватит....

Когда ложишься с ней рядом, целуешь её безбожно,
Когда бесстыдно штурмуешь её в прихожей,
Такое море шумит у неё под кожей...
А в нём голосят дельфины.
Когда бросаешь её, как якорь, когда дрейфуешь,
Она штормит и взрывается сотней фурий.
Потом уляжется, пробуй её такую -
Солёно-хинную...

Выходишь в море на дряхлой, усталой, как шлюха, шхуне,
Играет буря на молниях, как на струнах.
И вроде бы всё предвидел и всё продумал -
Но голову кружит, словно от поцелуя...
Не от сокровищ придонных - от ласк прибоя,
Если уляжется - пробуй, оно тако-о-о-е!
Безнадёжно, неизлечимо болею морем...

Знать бы, от какого из них умру я...

Рыжей масти, маленького роста,
Неуклюжа, взбалмошна, мила,
Девочка со странной кличкой Моська
На Залесской улице жила.
Пацаны окрестные лупили,
А она боялась рассказать.
Убегала только что есть силы,
Выпучив щенячие глаза.
Руки-ноги крестиком - обидно!
Раскрасневшись, как вареный рак.
Помню, я когда ее увидел -
Сразу же влюбился, как дурак.

Обходить её за двести метров
Для мальчишек тех теперь закон.
Потому, что я - большооой, нелепый,
И такой же рыжий моськин Слон.

Вижу город белых, как пух, камней,
Солнца, пляжей, чаек и кораблей.
Только все мучительней и больней
Он упрямую память мою ласкает.

Этот город - изверг, маньяк, садист,
Дышит в спину, сколько ни отходи,
Я вдыхаю - и он у меня в груди -
Чуть придушит, и сразу же отпускает...

Город лижет пятки морским песком,
Так пьянящ, так сладок и так знаком,
И забыть бы к черту всё, но потом
Нет покоя с ним ни душе, ни плоти.

Город твой - бетонный ночной дракон,
Пышет светом лампочек из окОн,
И когда ты помашешь ему рукой,
Он сорвется с цепи и меня проглотит…

Но может она...
если мне нужен лист – быть плоской,
или ямой холодной – если нужна могила... (С) Александр Коковихин
-------

Говоришь мне слово - и я чернила,
Говоришь мне солнце - и я рассвет.
И о чем бы ты меня ни спросила -
На любую глупость найду ответ.

И пусть буду старый хамелеон я,
Разномастный ящер-прелюбодей,
Ты всегда маняща и эталонна
В неизменной молодости своей.

За тобой по краю земель и лезвий,
Мимикричен, предан и бородат,
Я ползу, а ты говоришь - исчезни...
...Да меня и не было никогда...

От выхода из себя – налево, едва касаясь
ногами сырой бетонной хОлодности ступенек…
Иду по краю, а, впрочем, сколько того-то края,
когда так хочется ухнуть с разбега вниз
в «тебя навсегда», в /хотя бы/ «встретимся в понедельник»,
в «пойдем со мной», но всё время - лишь выход из...
себя без тебя…любя…навылет…по расписанью.
И от внесебятины той дверью наотмашь вмазав,
Как крышкой гроба, взамен привычного «до свиданья»,
срывает крышу /а надо бы тут – стоп-кран/…
Глотаю утро пригоршней, и запиваю джазом
нашарив на тумбе пластиковый стакан.
И все в порядке, хреновом правда, и все по полкам,
по битым ссылкам, по календарным забытым норам,
Jpeg-ам фото, и нецензурным скороговоркам.
Мы словно письма – входящие, исходя…
Я выйду из... только ты вернешься довольно скоро
быть с той, что во мне останется от меня…

Всё потому, что не было зимы,
Но жгла весна морозом перекрестки,
И вырастали свежие холмы
В процессе ежедневной заморозки.
Термометры, сошедшие с ума.
Прохожие, впадающие в спячку.
Завьюженные души и дома,
И белый снег, как белая горячка.
И солнце, будто желтое стекло,
Приклеившись с утра к оконной раме,
Оставило последнее тепло
Девчонке из ларька в смешной панаме -
…«Фруктовый лёд! Ванильное! Пломбир!
Продам весну в оберточной лазури!"
Всем наплевать….
А весь озябший мир
Не стоит и "мороженки" в глазури ...

Я однажды вернусь в старый дом на Залесскую улицу.
Неприметный ничем – в девять окон до божьей обители,
В шесть подъездов, и ..надцать котов, догоняющих курицу.
В дом, где детство моё раньше жило. Теперь лишь родители.
Сарафанное радио пост не покинет - на лавочках.
Интересно, а спать или есть «спецагентам» не хочется?
Всё меняется, выросли дети, но всё те же бабушки
В полинялых платочках от солнца палящего корчатся.
Ночью стаи студентов, измученных умными книгами,
Под гитарный аккорд тишину будоражат полночную.
«Не пустыня, потише!» - соседи из форточек с криками.
Я вернусь в старый дом на Залесской…лечить одиночество.
- «Вечер добрый, тёть Нин!».
Улыбнётся мне бабушка здешняя:
- «Добрый, добрый. Ты кто? Новосёл из подъезда соседнего?»…
Может быть, может быть,…и три раза стучу по орешнику,
Видно детства печать окончательно временем съедена.

Одиночество – одиноких ночей пророчество…
****************************************************
Нет тебя.
_______Нет тебя.
______________Не со мной…
______________________Иногда я не плачу,
И в промозглую душу нежданно ворвется туман.
Замолчи же, не бейся, замолкни, - у сердца он клянчит,
И к виску проберется, чтоб дрожью спуститься к ногам.
Вырываясь нещадно, стремительно, но бесполезно,
Сердце бабочкой билось – лишь боль от размаха крыла.
Пару грамм мышьяка может станет немного полезней,
Если в вены раствором, чтоб бабочку выжечь дотла?
Замолчи, замолчи же...все бьется, как в бешеном танце,
Раз-два-три,
_________раз-два-три,
___________________все стучит ненавистные па.
Раз-два-три,
__________раз-два-три…
____________________я привыкну, наверно, …останься.
Иногда я не плачу, а значит, живу без тебя.
Одиночество – пытка ночей одиноких пророчеств,
Две недели ночей – либо анабиоз, либо труп.
И исход уже ясен, налажен, разучен, отточен…
ПередОхнуть?
___________А передохнУть?
_______________________Или выбрать из двух…

Смотри - это город, где птицы цветные, как сны,
Где талые тучи стекают в центральный фонтан.
Где в каждом сезоне есть часть сумасшедшей весны,
И в небо вплетаются сотни бетонных лиан.
Где бронзовый Пушкин, гоняя ручных голубей,
Сбивается с ритма заученных некогда фраз.

И, если захочешь, привычный порядок вещей
Меняется в городе, где ты был счастлив хоть раз.

А я улетаю...Такие дела.
Пока?
До свиданья...
До завтра?
До встречи...
В обветренном мире так мало тепла,
И время особенно как-то не лечит.
А выше не крыша с ажурным коньком,
Не купол, гляди, там обычное небо.
И солнце – лишь солнце обычное в нём –
Остывшая корка вчерашнего хлеба.
И солнечных зайцев уже не догнать
Ни солнечным волкам, ни солнечной пуле.
Всё просто. Стандартная осень опять
Пришла золотить наш заброшенный улей.
А я улетаю...Такие дела.
И в небе холщовом последние взмахи.
Пока?
До свиданья.
До зав…?
До вчера…
А ты - на листочке на крае стола,
Обычным пером моего же крыла
Всё пишешь какой-то там свой амфибрахий…
…
А я улетаю…