Ты до сих пор от ложной гордости незряча?
В боях под Сумами погиб не твой ли сын?
Красивый, от любви рождённый мальчик...
24-е. Февраль. Конец зимы.
...
О, здравый ум, уже вселись в имперских мачех.

потом - почти что никогда
шероховатый воздух
обыкновенная среда
неразогретая еда
на вторнике - короста

добежать бы до кромки
леденящей речушки
память, дурочка, комкай
побережье Алушты

сегодня ночью выпал снег
за воротник вокзала
до рая сколько-то парсек
и смысла нет есть только снег
бледнеющий кидала

босиком до границы
через заросли тёрна -
сумасбродное снится
от таблеток снотворных

ты всё дальше и дальше
да где же тот чёртов жгут
я могу без тебя
не могу не могу не могу

.Может, в марте придет Артемида с луком,
и положит конец городам, разлукам,
самолетам, желтым такси, "Сапсанам",
поцелуям, проселкам дачным, дорогам санным,
теплым кухням в хрущевках съемных, вину и чаю,
сообщениям в тысячу слов скучаю,
лотерее отельных матрасов и киловаттам
городских фонарей, незаметно бросаемым вороватым
взглядам на медленно цокающие часы...
Этот город чужой, но ты здесь рыжей лисы,
и дорога домой, и всхлипы под утро, и воронье
за окном на снегу, и вранье, о господи, и вранье...
Нет на все это силы, власти и окорота.
Разве что Артемида придет и убьет Эрота,
потому что иначе пропали и ты, и он,
вся надежда на вечный греческий пантеон,
Артемида поможет, она не прикованный Прометей...
И февраль на дворе, и метель. Метель.

Зима лежала под кустом, её мутило.
Слюнотечение, озноб, параличи.
И с резким звуком, как слесарное зубило,
Клевали темя оборзевшие грачи.
А кто-то чуткий дозвонился в неотложку,
Продиктовал координаты от балды.
Собака лапу задрала не понарошку,
И март орал кошачьим голосом: "Воды!!!"

Плыла по небу поливальная машина,
Бурлила в водах сточных лёгкость бытия.
И ни один из всех не выглядел фальшиво,
Как будто время рисовало, а не я.

Бубны шаманов напрасно взывают к светилу устало -
Солнце, не в силах помочь, опаляет пески туарегов.
Под животами скрывают запасы презренных металлов
Мерзлые туши отчаянного прошлогоднего снега.

Где-то размякла хмельно фиолетовая маракуйя,
Женщины бусы сплели из изящных цветов орхидеи,
Теплое море у сахарных пляжей красоткам колдует,
Яркие птицы в полуденном зное лениво немеют.

Там не дышать на ладонь, чтоб оттаяла горстка брусники,
Не целовать никогда от мороза засохшие губы.
Только из всех на земле и на небе богов и религий
Я выбираю тепло ноябрём заметенного сруба.

Солнце крещенское будто паяльник
труднодоступных деталей сцепление
снег и глаза
я в очках, а ты щуришься
так леденцово мне это, вареньево
трогаю бороду
мох для оленей...
как же зовут эту самку оленину?
Гало
морозы настырно крепчендо
выпить за мечт постоянство несбычее
солнце крещенское, спектр яичницы
боже, о чём я
опять отебендо.
Мурз необузданный котно бруталит
ветку сосны...

Старый Декабрь с краю года рыбачит.
Земля застывает рыбёшкой фарфоровой
в подсаке. Глаза голубые, снебные.
Живут теперь с ним, декабрей не ведая,
коз выпасают в облачных ранчо,
и чешут, и чешут, и чешут им бороды.

Вяжутся тучи, как будто заплаты
на небе дырявом, антеннами вспоротом.
Кофейни - картинки с конфетных фантиков.
Стоят тополя в серебристых мантиях.
Снег пахнет клюквой пудровой сладкой
и липнет наивно к проплешинам города.

Женщина в лёгком пальто из фланели
красивая, тонкая, пальцами гибкими
рисует на мутном окне автобуса
про дом на краю ледяного полюса,
в опочивальне две колыбели,
про жил-был старик
с государыней-рыбкою.

Дмитрий Филимонов

Баллада о крылатом человеке

Везли мороз по небу волоком.
Сковало небо льдом, как реку.
И ледяным корявым облаком
Сломало крылья человеку.
Скорей к врачу, но ошарашено
Таращась из дверей больницы,
Хирург ответил пострадавшему,
Что профиль клиники – не птицы.
Ветеринар – с яйцо испариной
Покрылся, словно слон в простуде,
И разорался, как ошпаренный,
Что профиль клиники – не люди.
А крылья покрывались язвами
И заживо на теле гнили.
Нет, крылья не были заразными,
Но человека обходили…
И муки жгли, его испытывая.
Напившись, был от боли трезвым…
И как-то в ночь острейшей бритвой
Он крылья сгнившие отрезал.
И раны затянулись шрамами,
И стали через месяц гладки,
И на спине торчали – самыми
Обыкновенными – лопатки.
А небо по весне оттаяло
И человек рожденный небом
Стремился ввысь, взлетал отчаянно,
Но он уже крылатым не был.

Свет хищно продырявит темноту,
Не преступая аксиомы Неизбежного.
Из снов твоих прекрасных украду
Тот самый поцелуй, нежнее нежного.
Опутаю, прельщу, обворожу,
Перебирая тонким пальчиком по родинкам.
Я - стёклышко цветное к витражу,
Несыгранная Моцартом мелодия.
Я - липовый несобранный нектар,
Сама Эллада, победившая в сражении.
Я - глина, что не выкатал гончар,
Лелея своё лучшее творение.
Я - птица. Край обрыва. Полынья.
Тугая ниточка от крайности до случая.
Твоя до дрожи в теле и ничья.
Согласен, Игрек Овна неизученный?

Ночь заманивает темноту:
"Заходи, ложись.
В лунной ванне отвар зверобоя,
коры комет.
В чашке неба молочный кисель снежно-бел, слоист.
На постели усталой земли суета сует..."

Ночь сбивает с пути тишину:
"Не ходи домой.
Там захочешь кричать - будет горло болеть от слов.
Наяву нет покоя, останься сама собой
Под таёжной звездой трон твой будет звенящ, лилов."

Я тебе перед сном говорю:
"Этот день иссяк.
Голос ночи не слушай, я ночи сильней вдвойне.
Приручи океан, на краю горизонта повесь гамак."

Цвет жасмина срывается с неба.
А может, снег.

Кораблям - не до нас.
Им - до волн, до штормов, до других горизонтов.
Ты приехал в обветренный город огней, где последняя общая пристань.
Всё в порядке. Но в горле застряли слова вместе с привкусом йода.
Кораблям не до нас, и гремят якоря и вцепляются в глину когтисто.
Посмотри, как они продолжают причалы и души царапать,
Как сигналы прощальные в сто децибел разрывают пространство надсадно.
Посмотри:
Наши рваные тени восходят на разные трапы.
Остаёмся стоять, чтоб светить кораблям, уходящим не сверившись с картой.

Заказала пельменей, сметаны и колбасы,
А курьер по ошибке добавил ещё коньяк,
По дороге колбасную кожицу надкусил,
Как берут на работу таких шебутных кусак?
Посидели, поворковали о том-о сём,
О вакцинах, правительстве, газе за три цены.
Он потом, уходя, не вписался в дверной проём,
А из курточки выпал блестящий кусок Луны.

Хохочу беспричинно, смешить он большой мастак.
Это просто осколок, никчемный в быту предмет.
Не нужны на планете Земля фонари, когда
Люди носят в карманах рассеянный лунный свет.

Нарисуй самолёт и на небе след,
Пальтеца неказистого тонкий фетр,
Непреклонно-короткое слово нет,
Пополам разделяющий турникет.
И сотри канцелярским ластиком.

А теперь на прозрачной спине зонта
Зафиксируй скопление звезд Кита,
Два каштана в росистой влаге,
Будто нос у большой собаки,
Что под утро о ноги ластится.

Время выбросит верный камень.
А давай нашаманим сами,
На каком из рисунков узнают нас,
И который из них обрамить.

До осени успеть бы рассказать,
Как персики цвели на радость
пчёлам,
Как ночь явилась в шелковично-
чёрном,
Лишь только я промолвила
"Сезам..."
Варился в джезве сада пряный
сон,
На небо выливаясь звездной
пеной.
Та ночь была такой несовершенной,
Ранимой, безоружной и босой,
Что рвался тонкий воздух.
Сквозь него
Просвечивали сны и бабьи лета.
Свисали луны с персиковых
веток,
Казалось, до рассвета далеко.

Над вечностью подмигивал
квазар.
Кому из нас?
За холодами спросим.
Уверенно неотвратима осень.
До осени успеть бы рассказать.

Уеду ночью в твой неприручённый край,
Где кедры воду из Оротукана цедят,
Край шквалистых ветров, больших медведей,
Угрюмый и дремучий дальний край.

Ты будешь кутаться в прокуренный бушлат,
Спеша по вымерзшей грунтовке к перекрёстку,
В пути не замечая веток хлёстких,
Обветренный, отчаявшийся ждать.

Молчать? Звучать? Не лгать.
Теперь не лгать.
Боясь бездомья, стыни, неуюта,
Боясь, что не увижу солнца утром,
В тебе не стала солнца замечать.

Там дни бесчувственнее вековечных льдин,
Где каждый час не рядом мной же предан.
Но я сейчас стою под этим небом.

Ты будешь знать, куда тебе идти.

И чтоб забегали в дом,
как в ласкающий океан,
друг с друга сорвав одежды...
И чтоб не крыша, а ситцевый сарафан,
а под ногами трав полевых дурман
и снег из акаций между...
И чтобы руки, как солнечные лучи,
как одноликих сумерек палачи,
до трепета,
до ожога...
И ты к моим пальцам ног языком прикасаться мог
и вмиг
превращался
в бога...

окно открыто ради лени лета
лунливая
прозрачная почти
лети
июльскими страстями перегрета
искать свой свет
утративший
лучи

пусть лошади в ликующей квадриге
грозней Харибд
рискованнее Сцилл
мальцы
прости что на лопатках не развидел
живучие саднящие рубцы

в твоём саду
пугливая как серна
светлее слёз
бессмертнее начал
печаль
жирафа вырезает из фанеры
которого
тебе
пообещал

Вот бы вынуть меня из нас, то тебе вольней.
Ожидала плодов, только завязи - пустоцвет.
На драконьей земле не оспаривают декрет.
Невозможная,
неисследованная,
не...

Остриями точёных колен побеждён прибой
И смиренно у розовых пяток залёг в песок.
Обжигает моими зарницами мой восток
Небо,
наскоро перекроенное
тобой.

І на ранок нахлине сліпий і безглуздий дощ
І фіранки на кшталт вітрил надимають шлях
Я промовити би хотіла, а він:
- помовч.
Попливемо на зашифрованих кораблях.

Солнце, скажи мне, когда в том краю созревает брусника?
Птицы рассветные там на каком языке тараторят?
Гимны каких корабельщиков, вольный, упругий и дикий,
Ветер кедровый трубит капитанам Охотского моря?
Солнце, скажи мне, каким тебя видят седые шаманы?
Цвета какого глаза молодых оленят конопатых?
Именем света, взойди над Землёй Колыбели Туманов.
Солнце, согрей его сильные руки, пока я не рядом.

Я научу тебя читать туманы.
Я по рисунку родинок на шее,
По цвету глаз, как будто ворожея,
Читаю сны, а месяц златотканый,
Вспоров у неба спящего карманы,
Мои фантазии во снах лелеет.

Пусть мелет звёзды в пыль небесный мельник,
Роняет наземь в сумерках совиных
И бродит плотный, запаха полыни,
Креплёный зной в июльской винодельне,
И зреет август, лёгок на помине,
Во снах земли тягуче-карамельных.

Ковшом цепляет след кометы длинной
Медведица под стражей Волопаса.

Внизу круглеют яблони до Спаса.
Земля за лето небо приручила.

Не можешь спать, чтоб не шептать:
Останься...
И ничего не помнишь о причинах.

Скоро весна, Вовка, брось февралю три монеты -
В зиму вернуться хотят дураки и волшебники,
Под одеялом, электрокамином прогретым,
Пересекать океаны с пломбирными гребнями.

Скоро весна, Вовка, снимешь болоньевый панцирь.
Южные ветры ворвутся в домашние гавани.
Стаи корабликов из коммунальных квитанций
Реками улиц отправятся в ближнее плаванье.

Скоро весна, Вовка, мы же, как божьи коровки,
Жадные к солнцу жучки на ладонях у Космоса.
Верь и мечтай, а мечты исполняются, Вовка -
Зимы застывшие тают кипучими вёснами.

Скоро весна, Вовка, крыши и крылья обсохнут,
Вечные бабушки выйдут к подъездам на лавочки,
Выкатит небо свой жёлто-горячий подсолнух,
Время - летать и латать облака по изнаночной.

Говоришь: одиночество - хорошо.
Понимаешь,
одиночество сладко в полях,
где на километры ни души,
и кони достают мордами до неба.
Я живу в пресном и сером городе,
встречаю вечер в неуютной чужой квартире,
и в немытых окнах плывут кашалоты.

Когда ты вернёшься, научу тебя
быть маяком там, где нет моря,
находить на рисунке асфальта слона,
идти на запах рождества и
тыквенных кексов
в уличную кофейню,
носить в кармане лепесток подсолнуха
и читать крошечные письма снежинок.
Когда ты вернёшься...

Говорят, тебя видели вчера
играющим на Лире.
Значит, август. Пора звездопада...

Унылый кофе, из чего - бог весть,
Купить у чебуречного киоска,
Цедить - и представлять, что где-то здесь
Зачат морским приливом Айвазовский.

Цедить - и представлять, что далеко,
На горизонта линии нечёткой,
Развешены пелёнки облаков,
И парус обувает чью-то лодку.

Цедить и представлять, что я - Земля,
Внутри моря, а родинки на коже,
И птицы от меня ко мне летят,
А жизни край всё ближе и дороже.

Купить панаму ярче тысяч солнц,
На берегу просоленном разлечься.
До ночи проболтать с ничейным псом.
Беспечность лета!
Лета бесконечность...

Мчишься опять
Лучезарная и счастливая -
Лана Дель Рей в наушниках ритмом взвешенным.
Доченька, только по зебре, прошу, штативами -
Ножками тонкими перебегать проезжую.
Ела ли кашу на завтрак, хватило ль времени?
Сны... Я забыла о снах, у тебя цветастые?
Где-то на карте, западней или северней,
Где мало солнца - там разрешено опаздывать.
Ты и сама всё знаешь - мудрец с рождения,
Это у мамы сегодня качает палубу.

Видишь ли, настроение чуть осеннее.
Будешь свободнее - перезвони, пожалуйста.

В каплях патоки алычовой
Кротко спят золотые пчёлы.
От вчерашней грозы пугливы,
На сносях наливные сливы.
И, оранжевый как Икарус,
По земле проезжает август.

Дерево - крыша, стрижи - дворовые аккорды,
Кошка чумазая замужем, скоро котята,
Мой - золотой.
Плёсы на речке покруче любого курорта.
Мама красивая, папа смешной и усатый -
Весь выходной.
В наших ладошках - обёртка от липкой ириски,
Яблоко кислое, жук в коробке из-под спичек,
Как во дворце.
Линии жизни - творение авангардиста.
Мир так огромен, непознан и так необычен -
Мёд в леденце.

Истошней ветра будет кричать на ухо
Солёный ворот
закоченелой болоньи
Лицом уткнуться
В твою шею и нюхать,
Покуда берег вместе с китами утонет

И нету дома, будки и общей веры
Больному небу
хочется в глотку
вцепиться
Сглотнуть и вырвать,
как в припадке холеры
Да пусть освятит
нас на рассвете зарница

Наутро море выбросит глупых мидий.
И к ним слетятся вечно голодные чайки.
В песке утонет эбонитовый идол -
Брелок дурацкий.
Одновременно с ключами.

Липкое желтое солнце вливается соком
В горло бетонного города.
Небо антеннами вспорото.
Медленно в вечер вплывает луны золотая пирога.
В ней на весле бледнолицый улыбчивый мальчик
Учится ночь совершенствовать.
Хрупкая светлая женщина
Меряет комнату манкой походкой кошачьей.
Прима, секунда и терция...

Научись быть легче всего вокруг,
Золотые нити ведут к твоему ребру,
Ты сбываешься сильным и невесомым.
Ты взлетаешь выше пустых тревог,
Полумглы, вещей, припасённых впрок,
Видишь: мир, как с открытки, с тебя срисован.
В нём легко потеряться, если тебя не ждут,
Проложи однажды к себе от себя маршрут,
Стань вожатым прекрасной свободной стаи.
Зажигай огни, береги тепло,
Видишь, там, внизу, под твоим крылом,
Смотрят вверх, улыбаются... и взлетают!

Пишешь, что пахнешь морем...
А я - тобой!
Ярких твоих футболок конверты глажу.
Книжки твои, стерегущие пыль трельяжа,
Время теперь - не стрелки, а пыльный слой.

Пишешь, как волны сглатывают следы.
Как из горсти песок утекает в башню.
Комкает вечер пожитки в рюкзак багажный
И - за порог. А ночью приходишь ты.

Ты говоришь: в потолке не увидеть звёзд.
В доме покой и нет кораблей на рейде,
Ламповый свет до тоски неизбывной вреден,
Надо туда, где небо с землёй срослось.

К дому с работы привычный ведёт маршрут.
Ужин с котом. Предчувствие новой встречи.
Не говори, что порядки мой мир калечат.
Мне хорошо. И страшно, что я не вру.

Господи, дай мне ещё немного
Плыть по теченью твоей реки.
Елена Шилова

Господи, дай не немного - вдосыть!
Май, и июнь, и июль, и осень,
Зиму, и лодку - доплыть до мая.
Компас и веру найду сама я.

Домик бы, в правом углу - икона,
Хлеб в воскресенье косой плетёной,
Шмель захмелевший в левкоях тонет,
А на задворье пасутся кони.

Господи, дай мне дорог несметных,
Чтоб за четыре границы света,
Небом умытых. И сделай милость,
Чтоб ни одна до войны не длилась.

У него неприметная кличка -Трезор,
И окрасом казистым не вышел.
Будто серые пятнышки ластиком тёр
На спине неопрятный мальчишка.

Ливень лужи лакал и пускал пузыри,
И казалось, луна оторвётся.
Человек снова вышел в подъезд покурить
И прогнать в непогоду "уродца".

В нос ударило супом и тёплым жильём,
И постылой тоской одиночеств.
Человек был не злой, но в комке шерстяном
Рассмотрел огорчений источник.

Пёс отчаянно ждал: солнце выйдет для всех
И окажется ночь понарошку.
Будут кошек гонять он, Трезор, Человек,
И девчонка его, хромоножка.

Там небокрай, как на древней фреске,
Взгляд стрекозиный - почти библейский,
В золоте ржи с васильковой лентой
Павел и Пётр привечают лето.

Там в комариных ночах погибель,
В мелях к ногам прилипают рыбы,
Там до луны дорастают груши,
Птицы земные края утюжат,

Крылья ветров на деревьях сохнут.
Там я влюблённый в рассвет подсолнух.

Светлый мой, ясный, позволь поделиться малым - большее дам при встрече.
Небо сегодня дома одинокие целовало,
Крыши остроугольные мяло, руки свои калеча, сок выпуская млечный,
Мне в этот вечер тебя безнадежно мало,
Видел ты этот вечер? Небом ли обеспечен?

Закат дыру в ведре небес прожёг -
И был за это жадной ночью съеден,
А ветер так вздохнул, что из берлог
Повыдувало заспанных медведей.

Кромсал гигантский миксер цепи рек,
Толпился снег в оврагах виновато.
Февраль опять застенчиво старел
От невесомой ветрености марта.

До весны - чашка чая, среда и вагонная духота,
На ночном полустанке букет в целлофане за три цены.
Отойдите от края платформы, гремит состав.
В изголовье перрона лучится икона моей весны.

Когда бы мне не знать, о чем молчишь,
Зашторить окна, ключ из двери вынуть -
Могу придумать тысячи причин,
Могу придумать. Только дую в спину.

Там небо опрокинуто ковшом,
Расстелены созвездий полотенца.
Там тот же ты, но светлый и большой
С улыбкою - сгореть или согреться.

Пусть город пишет книгу катастроф,
Следит за курсом, пятницы итожит.
Паси, как прежде, облачных коров.
Корми, как прежде, бесприютных кошек.

Здесь мир огромный внутри тебя,
Здесь ветры гимны земле трубят,
И лошадь красная, как закат,
Вот-вот упадёт в обрыв.
И ты босиком побежишь за край:
Не падай, лошадь, пока летай,
Ещё не время последних дней,
Ещё для меня алей.

Блажен засахаренный туман,
Сползает солнце в земной карман,
И только месяц восходит в храм -
Приходит чернильный конь.
Его у других крутогоров ждут,
Под высью тянется звёздный кнут,
И лошадь, красным махнув хвостом,
Уходит в господень дом.

Когда до неба один этаж,
Бродяге ношеный плащ отдашь -
Успей развидеть, что твой багаж
Нехитрый - песок в стекле.
Успей оттолкнуться, влететь в зенит,
Когда послышится стук копыт,
Обнять руками за красный круп,
Упасть за земной уступ.

А к понедельнику выбросим ёлку.
Нет, отнесем её в рай чародеек.
Ёлки от праздников рано стареют,
Душенька, вы отдохните недолго.

Выбросим сны, что доспать не успели
В поздних рассветах январского солнца.
Ты уезжаешь, а мне остаётся
Иглы в углу находить до апреля.

Снег по-хозяйски карнизы дворняжит.
Пёс обслюнявленный тапок драконит.
Вот бы нам в спальню светящийся домик,
Помнишь, подобный у тёти Наташи?

Знаешь, мне снился сегодня мальчишка,
Яблоко грыз, называл меня Мамонт!
Пряник в духовке ленился румяно.
Я тебя жду бесконечно. Ты слышишь?

Экватор общих практик пережит,
Воздвигнут культ ковров и новых чашек..
Но глыба накопившихся обид
На спуске нас догонит и размажет.

Я выползу живой из-под руин,
Растерянной, оглохшей, в драном платье.
А ты, мой бывший лучший из мужчин,
Что первое захочешь подобрать там?

Мои неискушённые стихи
В манере сладковатых пасторалей?
Блаженную неделю выходных
На белых островах притихших спален?

Катушку недоверий и рутин,
Тот вечер, где я скверная и злая?
Чтоб мне саму себя в себе найти,
Я там тебя, пожалуй, не узнаю.

Стираю отпечатки и следы,
Здесь каждый и истец, и нарушитель.
Чтоб выжечь сны, в которых прежний ты,
Осталось перерезать пару нитей.

Просыпайся, трепетная трусиха,
Ночи нет - укатилась мячиком.
Посмотри-ка, зайцы на солнце прогрызли выход
И купаются в одуванчиках.

Не трамваи - ветки медовой липы
Дребезжат золотыми пчёлами.
В сонном парке принц тополиный ручищи вздыбил,
Доедает луну печёную.

Бродит утро - вяжет на вишни банты,
Греет травы прилётным странницам.
Не волнуйся, феи из снов на цветных пуантах
Никуда от тебя не спрячутся.

Выше крыши облачный птеродактиль
Чистит хвост в голубой гостинице.
И вовеки всем королевнам из всех галактик
Даже снов таких не привидится.

Снег замешал на мелу
Всевышний.
Дунул с руки -
Карниз побелен.
Малюет на чёрном белые крыши -
Тетради нотные для капелей.
Снегово - снегу пускай,
А мне бы
Править любовь на зимнем троне.
Случайно ломаться краем от неба
И падать прямо тебе в ладони.

Тихо...
Слышно, как стынет в термометре ртуть.

Больно,
Словно в глухой подворотне под дых.

Поздно так, что уже ничего не вернуть
Даже через сто тысяч веков световых.

И ни снов, и ни слёз, и хандра по плечу.

Снег ошибся ночами и кружит не ту.

Я стою у окна, а как будто лечу
В пустоту, в пустоту, в пустоту, в пустоту.

На столе - мандариновая кожура.

Обмишуренных ёлок везёт самосвал.

А давай, мы проснёмся и будет вчера.
И никто никого ещё не предавал.

Мне до одури сладкой была дорога свобода.
Это, знаешь, как будто один на один - вдвоём.
А когда я сказала: "Мой нос так похож на хобот",
Ты серьёзно ответил: "Я буду твоим слоном".

Это, знаешь, когда принимаешь сама решенье,
Это, знаешь, когда не просить, не искать, не ждать.
Ты сказал: "Ночью небо распустит цветы сирени,
На твоих - лепестков обязательно будет пять".

И купались вверху корабли, и слоны на вёслах.
И сады укрывались сиреневой простынёй.
Я не помнила, что было "до", - начиналось "после":
Я сегодня проснулась счастливой - сама собой.

Talia_Na "утреннее"
http://litset.ru/publ/19-1-0-60912

Домой вернулась в восемнадцать с малым.
В кота швырнула скомканные страсти.
Порвала знамя, почту, одеяло,
Распотрошила рыбок на запчасти.
Эскиз лица эпохи Тициана
Бесследно растворился в пенном мыле,
И в спальню, к недосчитанным баранам,
Уже несли расправленные крылья.

Приснились волны и дельфиньи спины,
Две пары ног, сплетённые экранно,
Начальник ЖЭКа в образе мужчины,
Ревниво нахлобучивший панаму.
Официант с улыбкой Челентано,
Гарцующий с разносом синих мидий.
А я, пожалуй, завтра утром встану
С другой ноги. А кот? Он не в обиде.

Зодиак изумлённо застыл
Фейерверков цветные хвосты
Градом
Заповедно шуршит мишура
Приходи этой ночью в мой храм
Магом

Без тебя пропадёт волшебство
Без тебя свет ночных маяков
Скуден
Пальцем на запотевшем окне
Я пишу без тебя меня не
Будет

Как в горячей Сахаре, на скомканной простыне,
Губы жжёт, руки воздух кромсают пьяно.
За спиной - марсианские котлованы.
Еле видима Пристань Блаженства на дальней Луне,

И оттаивает вековечная мерзлота,
Мир искрит цветом крошечных солнц Ван Гога,
Полутьма пахнет пряным фруктовым грогом,
Тихо падают острые звезды на дно живота.

Три-четыре часа в этот день роковой
Намекала о ветке сирени.
Обозвал меня гарпией, рыбой-пилой,
И ушел на руках по ступеням.
Пять носков, шесть зелёных бутылок пивных,
Семь хвостов от копчёной ставриды,
Восемь - девять испорченных дней выходных,
Десять неутолённых либидо.

Раз два три зпт зачеркнуть тчк,
Обернулась считалочка бредом.
Я просила во мне отыскать светлячка,
Ты нащупал жука-короеда.

А небо стало как-то полновесней,
Устроившись у птиц секретарём,
И утро - ну хоть тресни, а воскресни,
Вплетись в обрывы речки тростником,

Шурши стихи о лужах и собаках,
Заваривай Шопена с коньяком,
Смотри: вот облепиховая мякоть
Слоится над земельным пирогом,

Осина на промокшие шпаргалки
Изрезала оранжевый блокнот,
Смотри-ка, возле дома, в сизой балке,
У осени по осени зачёт.

Под вечер бы улечься цельной глыбой,
Замшелой, исполинской, вековой,
Сграбастать холм за чуб плакучей ивы
Расплывчатой туманной пятернёй.