Жил был один барон, красив был и умен,
Он службу нёс в загадочной России.
Но для соседей всех известен тем был он,
Что врал всегда правдиво и красиво.

Прослыл он шутником, и вралем, и шутом,
Истории по краю расходились.
О нём росла молва, как будто снежный ком,
Но уличать во лжи не торопились.

Хоть гомеричен смех и хохот был порой,
Но верить было сладко и отрадно.
И соглашались все со странною игрой,
И повторяли: правда, верим, правда!

Все хвастались детьми, бранили слуг и жён,**
И сплетничали всюду то и дело,
А наш барон всё врал, с мечтами в унисон,
И делал это он светло и смело.

И никому, нигде, не нанося урон
Своей неправдой и своей бравадой,
В один впадал лишь грех: был многословен он,
И все твердили: правда это, правда!

Давайте врать вот так друг другу, господа,
Самозабвенно, горячо и страстно,
Как не гляди, а жизнь, почти со всех сторон, -
Как выдумка - нелепа и прекрасна.

* Немец, Карл Фридрих Иероним барон фон Мюнхгаузен - прототип героя Барона Мюнхгаузена у Р.Э.Рапсэ, а позднее у Г.А. Бюргера.

** У самого барона не было детей, но была жена, рижская дворянка, с которой он вернулся в Германию после своей службы в России.

С МПК-2, на конкурс не подавался.

В дальнем космосе где-то,
Чуть видимый с нашей орбиты,
Этот город, таинственный, Хаббл однажды увидел.
От него все объекты навеки всегда убегают,
Потому, что ничто не затронет незыблемость рая.
Кто живет в этом городе?
Страйками звёздного края, -
Словно выбиты шаром, всегда от него отлетаем.
Что за дверь приоткрыло однажды пространство и время?
Это тайна, которой наука доселе не внемлет.
Каждый вечер сажусь в звездолёт и лечу до рассвета,
Улетаю всё дальше, но сон мой опять не об этом.
Не оттуда ли сны, не источник ли он провидения?
Не оттуда приходят все лучшие стихотворения?
Даже если узнаю, что выдуман призрачный город,
Я боюсь, что по-прежнему будет он близок и дорог
Всем романтикам и восхищенным искателям истин,
Только есть подозрение: он за пределами жизни.
За невидимой гранью для тех, навсегда перешедших,
Их душа, не сгорев, за мечтой полетит сумасшедшей.
И ничто их тогда уже более не остановит,
И никто не поставит им больше преград и условий.
Возвращаются души в свои дорогие пенаты,
Ну а мы остаёмся - во всём и кругом виноваты.
Ощущая вину, и бытийного счастья контрасты,
От того, что мы к городу больше, увы, непричастны...
Мы растерянно смотрим, как в зеркало, в звёздное небо:
Город в космосе? Чья это шутка? Чья выдумка-небыль?
И взирает на нас, неразумных и малых - до срока
Город в космосе, самом немыслимом,
самом глубоком.

Вспоминаю себя по крупицам, просыпаюсь от гнета забвений -
Есть страницы - подобно жар-птице, что расцветил Билибина гений.
Есть другие, сродни акварелям, есть густое и тёмное масло,
Где засохнуть мазки не успели; к композиции - можно придраться.

А еще есть такие страницы, что сплетают узоры из кружев
мимолётным рисунком на срезе бытия, что остался фронтальным.
Он случаен, нелеп, он фатален: словно пепел и снег - так и кружат
Те страницы - печальные птицы, преисполненны страшною тайной.
Не дай Бог мне на них заблудиться,
Не дай, Господи,
Даже случайно...

Если судно разбито - пристанищем весь океан.
Вот открыта страница - введение в старый роман.
Вдохновенно читается он, (не сказать, что легко),
Здесь Амур зацепил мое сердце, увы, глубоко.
Было: оттепель птиц подняла высоко на крыло,
Где в просветах колодцев от яркого неба светло...
Карты выпали так бесконечной и долгой зимой,
Что не вами утешилось сердце, а ваше - не мной.
Возвратившись в тот год, я призналась, но только себе,
Что забыла не скоро, - и эта неделя - в борьбе.
Снова солнце ушло и вернулся вчерашний замес
Из жемчужного блеска тяжелых и ртутных небес;
Это хмурое небо сжимает, как прежде, в кулак,
Потускневший от времени, чувств неразменный пятак.
И в открывшейся книге мне снова пришлось прочитать,
Как зима пробиралась, как будто таинственный тать,*
Проникала под кожу, в осаду беря города.
И сегодня напрасно вернула нас память туда.
В долгожданный покой
и в уютный мой мир обжитой -
Из чужого романа - забытый, казалось - герой.
Это хлеб зачерствевший, и годы уже не вернуть.
Нам не нужно прощаться и нечего перечеркнуть.

Тать* - вор, похититель

МПК-2

На сахарных холмах твоей пустыни,
На тёмных сверху, солнцем обожженных,
Овраги рыло время, фараоны,
Из космоса следы заметны ныне.
В песках твоих, где обитают сфинксы,
Где тень и свет всегда играют в шашки,
В полуденной жаре, когда не спится,
Мелькают бедуинские рубашки.
Что я забыла здесь? Что потеряла?
Оставила на время, до возврата.
Здесь чья-то горечь нам роднее стала.
Ты жди, Египет: я вернусь обратно.

N**

Давай с тобой немного помолчим,
Пусть зло словесной мути утрясется.
На дне души заветный Аркаим
Над зыбью слов воспрянет, словно солнце.
Возьми меня за руку, как тогда.
Ты чувствуешь тепло и сухость кожи?
Над Аркаимом вспыхнула звезда,
Что свет пролить на многое поможет.
Смотри в глаза. А я смотрю в твои.
И больше нет преград для понимания.
Сияет нам далекий Аркаим,
Наш город, не имеющий названия.

Вот зимний росчерк на стекле: ветвятся рожки у морозца.
Оленем белым по земле зима ступает осторожно. Везде видны ее шаги,
Чем глуше место, тем виднее; и как бы не были долги колодцы - звоном
пламенеют: в них, слышно - бьется тонкий лед, под ним вода - темна́,
глубо́ка. В колодцах чуть видна зима - голубоглаза, светлоока.
А я сижу, смотрю в окно и всюду сказочные виды: деревья грезят так давно!
Их снов причудливы изгибы.
Весна не скоро: белизна, поземки, лыжи и салазки.
Заиндевелые дома бредут медведями из сказки. Вдруг вижу - белые рога -
мелькнули - и исчезли в дымке. И всюду снежные "стога" сияют в солнечной
улыбке. Зима - Джокондой на стекле в узоре новым улыбнулась,
я засмеялась и... проснулась. Стояло утро на земле.

На это стихотворение есть пародия
с конкурса пародий: http://litset.ru/publ/15-1-0-40535
Автор Сергей_Кодес, "Ухмылка",
http://litset.ru/publ/13-1-0-40614

Мы к чаю достали всего понемножку:
Варенье и сахар, и мёд, и ватрушку.
Вприглядку, вприкуску и взяли на ложку,
Труси́м помаленьку - насыпали в кружку.

Вот чайник бормочет, шипит, закипает,
Заварим чаёк, подушистей, на травах.
А помнишь, дарили пакет иван-чая?
Давай-ка попробуем, чай не отрава.:)

Шиповника бросим, с оранжевым боком,
И мяты немного. А хочешь лимона?
Морозные звезды на небе высоком,
Но кажется, здесь к нам судьба благосклонна.

Здесь запах витает, по-летнему терпкий,
И полнится дом чаевым ароматом.
Как будто открыли заветную дверку -
И в русское лето шагнули обратно.

По Б.Л.Пастернаку

Опять не спится. Я слишком возбужден, чувства обострены, собенно теперь, когда за окном разливается лунный свет, и знакомый пейзаж кажется фантастическим.
Конец мая, первая жара. Даже ночью в саду стоит разогретый воздух. Он входит в распахнутое окно прохладного дома, как только открываю ставни. С потревоженной ветки сирени, падает несколько бронзовок прямо в комнату. Сажаю их на ладонь, чтобы бросить за окно - и чувствую, какие горячие.
...
Как бронзовой золой жаровень
Жуками сыплет сонный сад...

Прислоняюсь к раме и явственно ощущаю момент, когда переполняющие чувства начинают находить выход в строчках.
Зажигаю свечу и впервые жалею о том, что не курю трубку: как бы пригодилась сейчас медитативная сосредоточенность, приводящая к душевному равновесию.
Вместо того, застаю себя подпирающим щеку, за столом, в полузабытьи, напротив окна. Пламя свечки дрожит от колеблющихся потоков воздуха.
Луна и свеча причудливо освещают свисающие к самому окну гроздья соцветий.
...
Со мной, с моей свечою вровень,
Миры расцветшие висят...

Хочется стряхнуть одолевшую вдруг некстати дремоту, и не хочется пропустить необыкновенную, почти летнюю ночь. День еще не прожит, не прочувствован до конца, чувства не улеглись. Голубоватое лунное свечение за окном, цветение новой жизни, переодетое теперь в лунное платье - и есть мое вдохновение?
Распахиваю двери террасы, шагаю в темный от тени сад, и вижу теплый, трепетный свет в своем окне.
Но я другой, и теперь снаружи; я адепт лунного сада.
Иду по залитой ночным светом тропинке - по лунной меже, вижу косую полосу тени тощего тополя. Странное чувство нереальности посещает меня и я останавливаюсь...
...
И, как в неслыханную веру,
Я в эту ночь перехожу,
Где тополь обветшало-серый
Завесил лунную межу...

Чуть вдали среди деревьев колышется темная с моей стороны вода пруда. Слышу ветерок от еще не прогретой кратковременной жарой воды, доносящей какой-то аромат. Берег узнаваем и не узнаваем мной. Да это же яблони, цветущие под луной белой, прибойной пеной!
..
Я оборачиваюсь к дому: окно закрыто все той же воровато перебегающей тенью тополя. Лишь освещенные, выбеленные лунным отвесным светом деревья и темно-синее, глубокое небо над ними...
...
Где пруд - как явленная тайна,
Где шепчет яблони прибой.
Где сад висит постройкой свайной
И держит небо пред собой...

Я еще раз бросаю взгляд на открывшееся мне необыкновенное видение и чудовищная, банальная, до краски бросившейся в лицо, мысль вдруг обжигает меня:

эта ночь не повторится.

Как хорошо, что поэт и писатель, Борис Леонидович Пастернак, мог написать не только это!

Лают собаки, мяукает кот за окном.
Лают и воют: закрыли, сердешных, на вечер,
Воем нездешним они будоражат весь дом.
Кот за окном - ему холодом лязгает вечность.
Дверь приоткрыла бродяге, "входи" говорит,
Смотрит так пристально - впору с душою расстаться.
Кот не сдается, и глаз его дико горит,
Хочет котяра до ближних окон доораться.
Чу! Отворилось во мраке хозяев окно.
Лают собаки, а кот замолчал уж давно.
...
Главное в жизни - до чьих-то сердец достучаться.

В неком королевстве, где наследных принцев
Часто после школы водят погулять,
Стали вдруг деревья золотом искриться,
Листья золотые стали опадать.
- Мама, что такое? Почему опали?
Золотые листья стали тяжелей?
- Нет, но все уснуло, и деревья стали
Одеялом землю укрывать скорей.
- Добрых снов, - ей скажет белая березка.
- Добрых снов! - ответит сонная земля.
- Добрых снов, - шепнут им в поднебесье звезды,
- Добрых и веселых! - добавляю я.
- А еще спокойных, самых безмятежных, -
Шепчет наша мама и целует в нос.
Ходит брат мой старший, смотрит, чуть небрежно:
Волшебство и сказки братец перерос.
Он уйдет из парка, как ушел из детства;
С жаждой приключений и больших дорог.
Но осталась книга, ключ от королевства,
И остался в книге сказочный листок.

Закат бывает особенно неплохим,
Если ехать по дамбе со спуска, минуя Кронштадт,
По двум сторонам - соискатели свежей ухи,
А вы себе едете мимо, глядя в закат.
Такого, как здесь, не увидишь, наверно, нигде:
Белым золотом - шлем исполина у вод*,
А закат светло-розов, струится в жемчужной воде,
Сиянием реет сквозь северный небосвод.

Вы гля́нете на ходу, может раз-другой,
И тогда озарится всё светом долгого дня, -
А в душе что-то выгнется, словно дамба, дугой,
И мечтою заговорит, как струна звеня.

Рыбаки - те иные, не пропадут нигде.
Рыболовы глядят и млеют: какой поплавок?!
Какие поклевки, когда к тебе
по воде
Закатный всполох
последнего солнца идет?
Идет прямо в сети!
Придут домой рыбари,
Подойдут к ним дети,
жена и другой народ.
Достают они банку,
в которой закат горит
И все, замолкая, смотрят.
А рыба - не в счет.

* - Морской, самый величественный собор Кронштадта, говорят, копия разрушенной Византийской Софии.

Стихи, дискуссии, строчу письма,
Нахожу время ободрить и утешить,
Иногда - жалуюсь, чаще - отшучиваюсь.
Не могу придумать ничего лучше
Вот такого ненавязчивого общения:
НЕ писать письма, шутить молча,
Придираться offline, сочинять "всухую",
Когда ни одна строка не прольется:
Никого не ранит и не возмущает.
Раньше жалела любую строчечку,
И писала, записывала, теряла...
Теперь не теряю: ничего мимо,
Ничего, что могло бы смущать пространство.
И даже три точки - почти не ставлю:
Наверно, я становлюсь мудрее?

В прозрачной луже - полуарка;
Осенней свежести покой.
Горит росой на травах ярко,
Не обсыхая, дождь ночной.

Подкравшись к дому незаметно,
Польет со свистом палаша
Сверкать сокровищем несметным,
Размокшие цветы круша.

В лесу, где царствует грибница,
Где прель со свежестью сплелись,
Где золото листов лучится,
Идет таинственная жизнь.

Успеть плодами напитаться,
И запасти лесных даров:
По ягоды-грибы скитаться,
Сушняк выискивать для дров.

Все кажется таким занятным,
Что грусти некуда упасть,
Сверкают солнечные пятна,
Жаль, их нельзя назапасать!

Так хочется банальностей порой:
Вдвоем стареть и вместе насладиться
Сообществом двух-трех наследных принцев,
Наследующих жэковский раек.
Несметное сокровище свое
Свести к тому, что трудно доставалось:
Ценить свой быт - реликтовую малость,
Нормальное неспешное житье.
Чтоб по утрам - подъем и физкультура,
А после - завтрак. Из террасы - в сад,
Любая романтичная натура
могла шагнуть до дыма эстакад,
До разрешения очередной дилеммы,
До партитуры призрачных прикрас,
До погружений в суету,
проблемы,
Которых есть достаточно у нас,
Чтобы понять, как ценится
банальность,
Казалось бы,
на деле - твой оплот.
Пусть мал наш сад:
неоценима малость,
Для тех, кто в дом
сквозь этот сад
идет.

Если ты рыба - то это уже навсегда...
Мутно, глубо'ко расходятся кольца - вода.
Где-то в глубинах, куда не доходит свет,
Нету ни горя, ни сплина.
И счастья - нет.

Если ты птица - сидеть на краю гнезда,
Или  сорваться вниз и нестись туда,
Где подхвативший ветер, упругой волной,
Ставил однажды сети
для нас с тобой.

Если ты человече - учись года
Не выпадать из гнезда где мутна вода,
Но подбери перо и пиши стихи
Что в холода спасают, от бед лихих.

И не забудь раздобыть хотя бы горсть чешуи:
Это по ней он узнает однажды
Ловцов своих.

Фото из интернета

Давно, на днище кораблей
Приплыл Моллюск Рапан.
Тогда казался ты милей,
Пират из дальних стран!

Чудесных раковин узор
И нежный перламутр,
Они притягивают взор, 
легко в обман введут!

Ты в черноморский ресторан 
Ходил и устриц ел.
Но, несмотря на сей изъян,
Ты нравился здесь всем.

Ты съел всех устриц. Гребешки? -
Не видно их нигде.
Теперь моллюски-черенки 
И мидии -  в беде: 

За них ты принялся всерьез.
Но что же делать нам?
Жаль, морежителей до слез!
Обжора ты, Рапан!

На Черном море огоньки. 
А в глубине – темно. 
Жует Рапан за две щеки -   
Моллюску – все равно.

К нему на дно я погружусь, 
И так ему скажу:
«Плыви обратно, в океан, 
С тобой я не дружу!»

Экосистема-океан -
Твой дом и твой приют.
Морские звезды тебя там 
Давно на ужин ждут.

У нас дракон один живет.
Как только он откроет рот  -
с тарелок исчезают
и суп, и плов, и бутерброд,
а он уж смотрит на компот,
и на котлеты, и на торт.
Его живот растет, растет...
Куда растет?
                     Не знаю.
И вот пришла однажды весть: -
"Дракон не смог на стол залезть!" 
(А почему - я знаю!)
Успел он сильно потолстеть
и от котлет потяжелеть.
Теперь на стол ему не влезть -
он под столом рыдает!

И врач сказал: - "Послушай, друг!
По стадиону сделай круг -
скорей, бегом, не мешкай!
А все котлеты и сырки,
паштеты, шпроты, пирожки,
пожалуйста,
                       не ешь-ка."
Сидит Дракоша и пыхтит,
он поумерил аппетит,
теперь он - малоешка.

И я Дракоше помогу:
я завтра вместе с ним бегу
на длинную пробежку.

Сны о домах

Плохая погода. У бабушки ноет в груди,
В часах ее солнечных солнце не мечет икринок:
За окнами серой завесой стянуло дожди.
В песочных часах остается так мало песчинок...

Не снятся к дождям ей веселые, легкие сны.
Другие дома, где живала, птенцами курлычут,
И в памяти тесно от прожитых дней кутерьмы,
Сны путают чувства, меняя домовьи  обличья.

Скитается в прошлом - в тенетах ушедших минут,
В которых, как в омут, уносит уснувших - мгновенно:
В котором дома и события нас стерегут;
И люди, давно уже ставшие духом нетленным.

Но кажется ей, что те люди, как прежде живут,
Копают колодцы, слагают поленницы, песни.
Кипит самовар, и поспевшие яблоки ждут.
Все в памяти сонной свободно и ярко воскреснет:

Из вымени там заструится, звеня молоко,
Из теплых подойников полнится времени чаша;
Там искры ночного летят за селом высоко,
Папаня - живой, в довоенных, веселых рубахах...

Вот райские кущи, что кличут ее и зовут,
Родные и лучшие, сладкие давней истомой:
Побыть, погостить, напоследок, в домах, где уют,
Где чувствуешь, что на пороге искомого дома.

Привет, Апрель!
Пришел, когда не ждешь:
Здесь Север. 
Нерешителен и медлен, 
сначала ты 
К нам снизошел как дождь.
Пережидая длительный молебен,
Стоял сухим и ясным - 
пару дней,
А утром вдруг
проклюнулись листочки.
И стало ясно:
Цирком Дю Солей*,
Весна сошла как будто
с мертвой точки.
И снова закружилась карусель:
То тихий дождик,
то с небес сияние,
Чтобы весна,
Не видная досель,
являла чудеса
произрастания.

* - Цирк Солнца, (франц.)

В сердце огромных храмов
Древней цивилизации
Маленькие арабы
Слышат призыв к молитве
Особенно настоятельно.

Мы с тобой динозавры во времени оном, ты знаешь,
Но умеешь, вторгаться в пространство почти невесомо,
И в отсеках кораблика нашего видно из окон
Над каким океаном, какою землей пролетаешь.

На щеках твоих - персиках - полуседая щетина,
А глаза голубые, как прежде, когда был мальчишкой.
Не зови меня девочкой, кажется, это уж слишком
Слишком жалобно выглядит, словно бы "вазою" глину...

Я всего лишь сосудом была, наполняющим Терру
Теми смыслами, теми мечтами и тою надеждой,
Что однажды приснилась Земле, в белоснежных одеждах,
И позволила веру продлить до скончания эры...

Мы слетаем с орбиты, уходим в другие пределы,
Хоть подвержены страхам, страданиям и безрассудству,
С головой окунувшись в сие неземное безумство,
Улетаем вперед. Мы мессии зари - Пионеры.

Э.Неизвестному

Что-то не так: то ли ветер колышет ставни,
то ли тревога стучится в виски кентавров,
Будто тавром прижигают бока и уши,
Будто хотят стреножить кентаврьи души.

Не расставаясь с иллюзиями нирваны
Я наполняю себе солевую ванну.
Слышу: копыта стучат, будто что-то рушат,
Дикие души, послушные ветру души,

Дикие, ржут свирепо и вдохновенно,
Шеи покрыты испариной, морды - пеной.
Если уедешь - прискачут к тебе, шатаясь:
Чтобы заклясть таких нужно много таинств

Знать, затвердить,  набить в косяках зарубки,
И... полюбить, не полюбишь - в сомненьях жутких
Будешь ломая зубы, срывая ногти,
Ползать в грязи и скверне, пока не сдохнешь.

И заклинать, заговаривать нам кентавров,
Нужно, покуда не стали мы слишком ста’ры,
Слышать, как сердца стук, их копыт дрожанье,
И - еле слышное их, за грудиной ржание.
...
Нам никогда не уснуть-почивать на лаврах:
В ранний закат - ускачут тогда кентавры.

Самопознание  сродни сражению,
Для осмысления нужна отвага.
Но вот готов ли ты к самосожжению?
И отрицание - здесь первым шагом:

Готов разбиться - и вновь собраться,
Себя отринуть и возродиться?
Сначала будешь ты злым паяцем,
А после - ватным, чтоб не разбиться

На сто осколков, на сотни истин,
На миллионы их отражений.
Но все без смысла, хоть ты баллистик,
И продолжаешь свое движение.

Готов ли драться, стоять атлантом,
Вминаясь в землю, терпеть лишения?
За те прозрения - о самом главном,
За осмысление всего движения?

За нужность смыслов, сквозь кровь и опыт
К тебе пришедших, сквозь  годы жизни,
Что в днях длиннее, в часах - огромны,
Ну, а на деле есть то, что вызнал,

Что сердцем принял и то, что понял.
И в чем находишь частицу счастья.
Другие смыслы - сродни утопиям,
Ничто, в сравнении с самораспятием.

РИТОРИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
Философская поэзия

Автор: Ратмир_Сварожич
http://litset.ru/publ/1-1-0-16704

Кто знает, где проходит грань,
Откуда нет уже возврата?
Какая муха виновата,
Кому отдать, какую дань?
Чтобы не бить в ночи набата,
Когда нагрянула расплата.
Где сберегающая длань?
Где то, что началось когда-то?
Осталась в памяти лишь дата,
И жизни порванная ткань…

Давай сейчас отбросим брань.
Вопросов много - нет ответов.
Но я с тобою не об этом
Речь поведу в такую рань.
Подумай. Не даю советов,
Но песня до конца не спета.
Ещё не поздно, просто – встань,
И преврати строкой сонета
Луч предстоящего рассвета
В судьбы узорчатую скань!
13/03/15
--------------------------------------------------------------

С уважением и признательностью к автору,

ИСКУШЕНИЕ РИФМАМИ

Кто знает, где проходит грань,
Когда закончилась зарплата?
Осталась в памяти лишь дата,
Кому отдал какую дань?
Где это началось когда-то?
Какая муха виновата,
Где сберегающая длань,
Чтобы не бить в ночи набата
Когда нагрянула расплата,
И как всегда, в такую рань?

Вопросов много - нет ответов.
Подумай. Не даю советов,
Но песня до конца не спета.
Давай сейчас отбросим брань.
Ещё не поздно, просто – встань,
И преврати строкой сонета
Луч предстоящего рассвета...
(Но я, конечно,  не об этом.)
...
Зря тратить деньги перестань.

* * *

Гуляли голуби в траве.
Ты скажешь: ну зачем об этом?
Давай о том, что на земле
Неблагодарен труд поэта.

Давай о том, что все старо
Для мира - древней черепахи:
Подумаешь, гуляют птахи
Через дорогу от "Бистро".

Давай о том, что всё - тщета,
Что ближе нет своей рубахи,
Все избы - с краю на холстах;
Всё держится на вечном страхе.

Что нет пророка много лет,
(но упомянешь - и накличешь).
И есть во множестве обличий
Железный лязг и тусклый свет.
...

И всё запутанно хитро
В  циничности своих реалий.
...
Но в  мире чуждом пасторалей,
Гуляют  птицы у метро,

Идут по низенькой траве,
И ветер треплет им на взмахе
Их голубиные  рубахи,
И на земле,
и в синеве.

* * *
В бассейне Балтии - туман -
Густой, молочный. Ранним утром
Морской туман для ближних стран
Привычен и знаком,
как будто.

Туман приходит в города,
Летают чайки - низко-низко.
И вспоминается тогда
Прославленный туман английский.

Что знает бледный Альбион
О нашем утреннем тумане?
Перед штормами и ветрами,
Весной подобен манне он.

Вот-вот очистится вода
Заплещет, забурлит, взовьется
И в волнах Балтии проснется
Весенних паводков страда.

Процессы таяния льда
Вершатся тихо, хоть и споро.
И спит в тумане старый город,
Переплывая сквозь года.

* * *
Гуляли голуби в траве,
Субботним, ранним, свежим утром
Наполненном прозреньем мудрым,
Что снега нет недели две.

Гуляли голуби в траве,
В тумане, как на Пикадилли
Собак пугаясь, уходили
По первой вешней мураве.

Бродили молча по утру,
Подернутому влажной дымкой.
Трава, доселе - невидимкой,
Пробив земельную кору,
Проклюнулась, произросла,
Озеленила спуски к люкам.
(Вот так и люди: друг для друга
Заметней по своим делам).
...
Гуляли голуби в траве,
Косили глазом, отбегали,
И нет весеннее реалий.
И снега нет - недели две.

В.Куш "Пчеление тигра"

А тигры - как пчелы - оранжевым ветром
Срываются с места,  летят километры,
Полоски как версты мелькают при этом,
И воздух горячий, из знойного света
Их переполняет и рвет на частицы,
И тигр может в тучу из пчел превратиться.
Когда ж остановится, чтоб отдышаться -
То может обратно он в тигра собраться,
Огромного тигра пчелиного цвета.
Но это возможно лишь в Индии где-то.

Там, где остывшая вода с землею спорит,
Укрылись веси, города дыханьем моря.
В туман, в затишье -  водопой и отдых ветру.
Иду не видною тропой, едва заметной.
Туман, расставивший  силки, укрыл от взглядов.
В размытом облаке водой наполню флягу.
И принесу чуть-чуть с собой  того тумана,
Но глупый ветер лег на дно
самообманом.

Трепетали  создания   мифов под пламя свечи:
Так  Гевелий свой атлас* примеривал  к россыпи звездной:
Легкой графикой белой расчерчивал в небе борозды,
И созвездия вновь оживали пред нами в ночи.

Вот  герои опять добывать Золотое  руно
На Арго проплывают по небу,  а думают -  морю.
Их Овен загостился на небе,   безрунный  давно,
С Козерогом хвостатым  сдружился он в звездной юдоли.

Орион здесь преследует юных голубок-Плеяд,
А задумчивый Ворон соседствует с вечною Чашей.
Андромеда с Персеем о чем-то в тиши говорят,
Этот древний язык здесь поймут единицы из наших.

Вот прекрасная  Дева – крылата,  и - слезы из глаз, -
Так  ей хочется снова увидеть Эгейское море!
Между звездами здесь все бредет и бредет Волопас,
И Телец перед ними гуляет на звездном просторе.

Легендарным чудовищем с неба глядит Скорпион
Может статься, на небо попал он по чьей-то ошибке.
И какие сокровища здесь стережешь ты, Дракон?
Ведь  Руно  - на Земле, – распустили  потомки - до нитки!

Мы под куполом зала,  окончился звездный сеанс,
Но другая земля и легенда, надолго из виду
как  бельмо Колизея  безмолвно не  выпустит  нас:
«Разве есть среди вас здесь потомки гречан и колхидов?»

В тех  легендах-созвездиях что-то нашел для себя ,
Оживил, вдунул душу, и в небо отправил скитаться
Пивовар**  Ян Гевелий.   Жил небо и пиво любя.
Астроном Ян Гевелий в сердцах у потомков остался.

*Атлас "Уранография" ("Описание всего звездного неба") (лат. Uranographia: totum caelum stellatum), составлен Яном Гевелием (лат. Johannes Hevelius, нем. Johannes Hevel, польск. Jan Heweliusz, 1611-1687) польским астрономом и конструктором телескопов, и включает 54 карты. На картах с точностью в одну угловую минуту нанесены 1564 звезды по каталогу Гевелия. Фактически, это предельная точность для "бумажных" изданий, поэтому атлас Гевелия достиг точности одного порядка с картами и атласами нашего времени.

** Пиво «Ян Гевелий, пивовар и астроном» до сих пор  пользуется в Польше популярностью.        Ян Гевелий зарабатывал на жизнь пивоварением.

Когда пишешь письма, то главное – взять верный тон,
Где начальная строчка, обычно, как камертон.
Написала тебе, что сегодня дождливо и грустно,
Только это – не камертон, а всего лишь чувства,
Что подвластны погоде, событиям или скуке,
А в таком, в неверном, не ищут опоры, поруки…
…
Но в любом из названных случаев есть постоянство
Того, что мы занимаем немного пространства
И времени отнимаем слегка друг у друга.
Поскольку так принято у людей нашего круга,
Я пишу не за тем, чтобы ты читал эти письма,
Ведь не нужно прочтения, для понимания смысла написанного,
А всего лишь взгляда – поверхностного, чуть брошенного,
Из настоящего, будущего, или прошлого,
Ведь сближение душ – есть тождество их и братство,
Что проходит препоны времени-места-пространства,
Преводящих Perpetuum Mobile души в движение.

И по странным правилам этим – душесращения,
Не боюсь нарушить субординаций и правил,
И все потому, что вряд ли письмо отправлю.
От того, что сродство важнее, (даже общения),
И вот это вот ощущение душевращения,
Вокруг того, что едино у нас с тобою,
Таково, что готова расстаться я с головою,
Чем пойти наружу, улицей настоящей,
Туда, где видавший виды почтовый ящик,
Всхлипнув крышкой, проглотит белесый конвертик, -
Сесть и ждать, что почта сама все разрулит - развертит -
Этот кокон, в который спеленуты наши души…
 (Извини, но в горле что-то першит и душит…)
Вдруг письмо вернут не читанным? Может статься,
Лучше нам не искать причины чтобы расстаться…
2012г.

И день проходит, будто целый век;
Зима пройдет, как целая эпоха.
Зима, война, в которой человек
Прибежище искал под яркий всполох.

В которой разбивали города,
Как старые картонные коробки,
В которой не осталось и следа
доверия к фронтам метеосводки.

Но там, где город вспорот и изрыт,
закончена ли сумрачная жатва?!
Сквозь небеса пробитые сквозит,
Рассеивая солнечные  пятна.

(Тема блица черное-белое)

Иероглифом на холсте я;
Черен цвет, что меня тревожит.
Но без черного - мир пустее,
А без белого - невозможен.
Мне приснилось: я в белом-белом,
Я белее, чем паутинка;
Я белее снегов и мела -
Одуванчикова пушинка.
Вот меня подхватило ветром,
И несет над огромным морем,
И относит в другое лето,
Где означусь я очень вскоре.
Море черное - вечереет,
И луна, что явилась миру
Снова светом с небес белеет,
Черной чайке на ней так сиро.

Снег тает, тает, тает, говорит,
Бормочет, расстилается, хлопочет,
как будто тайны жизненной санскрит
Поведать жадным, самым чутким хочет.
И темноту сплетает черный Стикс.

***
Снег тает, он слетает и поет,
потоками сливается, щебечет
О тщетности понять и сделать вещим
Чужой судьбы изломанный полет,
Что есть другие и простые вещи.

О том, что если сильно повезет,
Поймешь, что проживая жизнь чужую
Заложником у норки, словно кот,
Ты дни проводишь, инстинктивно чуя,
Как только отойдешь - произойдет.

***
Возможно ли назвать своей судьбы
Все основные вехи, не сбиваясь
На то, что снег потоками воды
Журчит свиваясь, в глади разливаясь,
Как неотступный призрак ворожбы?

Дракон невидный, кольцами блестит -
Саднит асфальта корка по-над ранкой.
Бессонницей  разгаданный санскрит,
Как  несмертельно-жаркая испанка
Обнимется с преддверием зари.

***
Он тает с хрустом, брызгами,  вразлет,
И ночью слышно мне в перетекании
Живых и беспокойных талых вод
Чуть слышное стихийное дыхание.
С утра проснемся -
мокрый снег идет.

Посидим еще у елки, осознав, что год прошел.
Молодой, дитя ли, старый - всем семейством - хорошо:
Снова вместе соберемся мы с подросшими детьми.
Как в морозы  птицы  - жмемся: что случается с людьми
В Рождество и в старостильный праздник - Старый Новый Год?
Год совсем еще не старый в этот - "праздник без бород".
Дед Морозы, фейерверки, бой курантов - позади,
Но бутылочку с шампанским мы откроем: проходи,
Друг случайный, заглянувший в эту ночь на огонек
Загребай салатов пуще, пиво разливай свое.
Мы послушаем с охотой о недавних новостях,
Сколько дымных пиротехник в небо взмыло при гостях.
Сколько съедено салатов и одержано побед,
Сколько бабок заработал ты, крутой во цвете лет.
Не зови нас на гулянку, не "растягивай баян",
Ты наверно спозаранку и сейчас - немного пьян.
Посмотри: вот наши дети, вот прабабушка, а вот
Ангел на еловой ветке... Знаешь, Старый Новый год
Это самый скромный праздник, время тихих добрых слов.
Не смущай нас, очень разных,
Выбравших единый кров.
Наши души - словно звезды собирались вместе здесь,
Ты услышь, пока не поздно, с нами ангельскую весть.

Белоснежно за окнами, в доме уютно и елка;
Аромат мандаринов, Щелкунчик, в своей треуголке.
Дроссельмейер опять у Штальбаумов будет к обеду.
Может статься, и я погостить туда тоже приеду.
И опять, хоть стемнело, там дети остались без света:
Как в сочельник положено,  все позабыли об этом.
И наполнится дом шебуршанием, стуком, и скрипом,
А Щелкунчик откроет глаза от мышиного крика.

И поднимется вьюга, весь город недобро лаская,
Королева в санях пронесется, - так близко от Кая.
Околдованный злобой и холодом, дом и подругу
Без нее он не вспомнит - один, в заполярье, за кругом.
Но по прихоти Ганса-сказителя и Амадея,
(Это Андерсен с Гофманом, - перечитай их скорее),
К нам опять снизойдет сопричастность к заветному чуду -
Волшебству, Рождеству, что огни зажигает  повсюду.

Однажды я гуляла у изгиба маленькой быстрой речки. Несмотря на близость "железки",  место было уединенное. Вечно спешащие с электрички - на электричку люди редко заглядывали сюда.  Кроме того, удобным для прогулок это место можно было назвать с натяжкой. Говорливая водичка была слышна издали, но пробираться к ней предстояло по  довольно крутому и скользкому от глины берегу.
Впереди, за поворотом реки, я увидела небольшой, подмытый с одной стороны  холм, возвышающийся над местностью. По сути, это был участок высокого обрывистого берега, и я, натешившись близостью прохладной воды, решила взобраться выше, чтобы полюбоваться окрестностями.  Поднявшись, я заметила несколько сосен в стороне. Одно из деревьев показалось мне уродливым.
Полную картину его предыдущей жизни я восстановила уже потом, когда подивившись необыкновенному стволу, нашла крону более чем странной: единственный, большущий сук под скудной кроной торчал по ветру, а напротив него были обломки другого, не менее толстого, который, по-видимому, отчего-то обломался. Я стала осматриваться кругом и обнаружила его на земле,  неподалеку от подножия дерева. Сук был огромный, оранжевый, а вся ветка — невероятной толщины и пышности.
- Какая сила обломила его?— подумалось мне, — Ведь он находился на почти недоступной, нам, смертным, высоте!
Передо мной была загадка, которая стала раз'ясняться по мере того, как осматривала само дерево. Его высокий и довольно стройный ствол, показавшийся мне шишковатым, оказался закрученным, подобно штопору! Что это за диковина? Присмотревшись повнимательнее, я все-таки пришла к некоторым заключениям, относительно представшей предо мной странной картины.
Благодаря двум огромным сука'м,  которые были чуть ниже основной и довольно чахлой кроны, дерево росло, закручиваясь по спирали на ветру, подобно флюгеру, до тех пор, пока сильный в межсезонья, штормовой ветер не обломал один из суков, и тогда, оставшийся невредимым, встал по ветру, и дерево навсегда прекратило свои повороты вокруг оси.
Какие силы способствовали этому? Очевидно,  меняющиеся, и довольно сильные в наших краях сезонные ветры, шторма, налетающие с моря, что неподалеку, и тот факт, что сами эти ветки росли особенным образом. Они как будто соревновались. Вы только представьте две огромные и прекрасные  равновеликие ветви, расположенные точнехонько одна напротив другой. Сезоны сменялись сезонами, ветра сменялись ветрами, а они все кружились над холмом в незаметном для глаза танце, не приближаясь друг к другу, и не уступая одна другой, до тех пор, пока особенно сильный шквал ветра не обломил одну из ветвей, вставшую на его пути... Я представила стон древесной плоти,  полет и низвержение гигантской ветви, треск кустарника. Содрогание земли от удара рухнувшей ветки и навсегда освободившееся дерево, по которому волной прошла дрожь.
Очевидность этой истории, положившей начало такому финалу, не оставляла сомнений.
Она взволновала меня так, будто я прочла повесть о чьей-то непростой судьбе, ставшей для меня символом борьбы с трудностями, символом непокорности и смирения дерева перед своими, неведомыми мне, древесными богами. Само дерево вдруг рассказало мне больше, чем многие слова, прочитанные и услышанные раньше. В одно мгновение оно открыло мне больше, чем многие люди за всю свою жизнь. Узнавание и озарение, трепет и благоговение - вот цена прикосновения к  истине.
Я не помню, как вернулась домой, ошеломленная тем  открытием, и до сих пор считаю его необыкновенным, сродни откровению, дарующемуся однажды свыше. Как прозрение. Как непреложная истина. Как свидетельство чего-то большего, чем просто "дерево, растущее на холме, вблизи реки".

Медсестра пеленала раны,
будто младенцев,
Выносила солдат из боя -
словно под сердцем.
И выхаживала мужчин,
как детей недужных,
Будто вовсе не слышала
грохот и вой снаружи.
А война завывала-звала,
а война ярилась,
Разносила все в пух и прах,
угрожала-злилась.
Видно, тоже хотела,
чтоб так несли
за плечами,
Чтоб поили с ложечки,
чтобы в тепле
качали
...

А ее медсестрички-девочки
не замечали...

СТАРОЕ ПИСЬМО

И шелест сорных трав, и терпкий сонный ветер,
Напомнит об одном, и с шорохом страниц
Придут на память дни, - мне никуда не деть их,
Когда письмо, скользнув, сквозь времена, границ

Ни в чем не находя, как то безумье чувства,
Ушло гулять во тьму, летать, искать тебя.
Но выбыл адресат, презрев мое искусство,
Эпистолярный жанр ни капли не любя...

Письмо бродило. Где? О, знали б почтальоны
О половодье лет, когда в душе раздрай!
Они бы ни за что не принесли влюбленным,
Те чаши забытьем и ядом - через край.

Они б сказали нам... А впрочем, во вселенной
Есть где-нибудь весы, и мне вернут письмо.
Не вскрытым. Потому, храню его - безмерно.
Как память о любви. Как смысла торжество.

2. Послание

Страницы - трав сухих желтее,
И перевязано тесьмой, -
Но вот найду твое письмо -
И голова моя хмелеет.

В нем страх и трепет предвенчальный -
Предвечный таинства покров,
В нем вожделение и тайна,
"и жизнь и слезы, и любовь"...

Ах, если б только был смелее,
Мой тайный рыцарь без коня!
Любовью в юности болеем,
Но избегаем, как огня.

***
Храню твое письмо как тайный талисман,
Мне не впадать уже в сей сладостный обман.
Не выходить мне в сад в накидке кружевной,
Не целовать тебя, о обольститель мой.
Кружится голова. И снова не усну.
Все буду я глядеть на круглую луну.
И Лунолика-дочь родится у меня,
От горестной любви -  холодного огня.

Мы повесили на елку
Все подряд, все подряд:
Бусы, мамину заколку,
виноград, шоколад,

Мишку, ежика и белку,
И часы - для красы.
Яблок - целую тарелку,
И чуть-чуть - колбасы.

Мы повесили на елку
Чемодан и утюг,
Мы повесили на елку
Все вокруг! Все вокруг!

Только елка все клонилась
То туда, то сюда,
Все клонилась и свалилась:
Ой-ой-ой! Вот беда!

Оттого-то наша елка
И лежит на полу.
Не ругайте, мама с папой,
Вон и гости - к столу!

«Четыре кошки, чтоб не зябли ножки,
одна – на шею, как пушистый шарфик» -
Так рассуждал, идущий по дорожке,
Смешной и длинный маленький жирафик.

Раз, два котенка – прыгнули к передним,
Два  – к задним ножкам и один – на шею.
Хоть наш жираф и не был привередлив,
На  шею котик нужен был… длиннее.

К  тому же, если встретится собака,
Котенок-шарфик убежит от страха…

Рыбка-Собачка живет в глубине:
лает, не лает - неведомо мне.

Только за что ее так называют?
Может быть, рыбка зубами хватает
тех, кто купается в этой волне?

Может быть, хвостик у рыбки  - колечком,
и стережет у Нептуна крылечко
рыбка-собачка, живя в глубине?

Может быть, косточки грызть она любит,
любит, хозяин когда приголубит?

Иль на охоте за рыбкою-зайцем,
Или за рыбкою-кошкой гоняется?

Только с трудом в это верится мне:
понаблюдаю, ныряя в волне...

Рыбка-собачка, - а кошкою ластится!
ротик открыла и глазом таращится!
...
Рыбка, и вправду,  кусаться пытается?!
Нет.
- ОСТОРОЖНО!
Она испугается!

1.
В круглой клетке сидели.
Цепями был прикован ты к полу, врагам
отдавал своей ярости пламя; для меня же - любовь сберегал.
Я, потомок межзвездных скитальцев, но известная только двоим,
Согревала озябшие пальцы под горячим дыханьем твоим,
Все ждала, что не видные  крылья, что  росли у тебя на спине,
Нам помогут. Мечты - станут былью, и свершится все то, что во сне
Приходило, как тайна пророчеств, оживало из древних легенд,
Восставало на грани, средь ночи, из святилища рода Оэм.
Я последняя. Есть ли другие? Отзовитесь из космоса, вы!
Те, что раньше крылатыми были, не боясь ни хулы, ни молвы!
Но молчали холодные звезды, и друг к другу мы жались в ночи.
И казалось, надеяться поздно:  в западне мы, лишь ветер стучит.
...
Так, качнув обветшалую крышу, он подводит к последней черте:
Мы,  потомки межзвездные, слышим,
и внимаем  ему в темноте...
...

2.

Бархатистый гордец
и косматый,
мой пушистый летающий друг,
Твои сильные крылья когда-то разомкнули пленения круг,
Разорвал ты презренные цепи, и разрушив бессилья печать,
Стал свободным, как облачный ветер, наконец, научившись летать!
Я дарю тебе сердце и душу, наделяю тебя добротой,
Потому, что мечту не разрушить: ведь один ты на свете такой.
Ты же предан, как можно лишь детям, иногда мы летим среди звезд:
Нет страшней и прекрасней на свете тех полетов, их терний и роз...
Сколько раз с самой выси сорвавшись, я летела в свой худший кошмар;
Все труднее мне было подняться; ты носил мне целебный отвар.
Хоть не раз ты, рискуя собою, у земли уже близко - спасал,
Я считала, (но думала скрою), что у нас за провалом провал.
Мы молчали, но было понятно, что нам нужно забыть о былом:
мы не сможем вернуться обратно, отыскав между звездами дом...
...
Но однажды, примчав на рассвете, ты принес мне два тонких крыла:
И смеялся, как солнечный ветер, и рычал, как раскатная мгла.
И примерив чудесные крылья, я отважилась снова на взлет:
Если я и сорвусь, от бессилия, крылья сгладят мой странный полет.
...
Я летаю на тигре крылатом. Крылья крепнут,
мы к цели близки, но еще не назначили дату:
Отдыхаем. Без слез.
Без тоски.

***
В томлениях грусти безнадежной
В тревогах шумной суеты,
Остановись, поправь одежду и...
Не забудь полить цветы(!)
***
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
я знаю, ужин будет скудным:
Я не принес получку Вам.
***
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, -
О, как вчера я много пил!
А ближний магазин закрылся...
--------------------------------

А этот был подан вне конкурса: не успела заменить им второй до начала голосования:)

***
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Мне помогла бы пара курьих ножек:
С утра в гостях у вас, - а ничего не ел!

На каждой ветке - чудеса: в снегах, белее горностая,
Мелькнет полярная лиса, сова полярная слетает,
Тревожа крошечных мышат на ветке, что качнулась ниже.
Из снега пышного, спеша, зима-волховница нанижет
Их наваждения.  И ты, с утра гуляя по дорожкам,
Шепнешь: "Волшебная зима..."
... и муми-троллем белым - кошка.