The Phoenix and the Turtle:
A poem by William Shakespeare
Let the bird of loudest lay
On the sole Arabian tree,
Herald sad and trumpet be,
To whose sound chaste wings obey.
But thou shrieking harbinger,
Foul precurrer of the fiend,
Augur of the fever’s end,
To this troop come thou not near.
From this session interdict
Every fowl of tyrant wing
Save the eagle, feather’d king:
Keep the obsequy so strict.
Let the priest in surplice white
That defunctive music can,
Be the death-divining swan,
Lest the requiem lack his right.
And thou, treble-dated crow,
That thy sable gender mak’st
With the breath thou giv’st and tak’st,
‘Mongst our mourners shalt thou go.
Here the anthem doth commence:—
Love and constancy is dead;
Phoenix and the turtle fled
In a mutual flame from hence.
So they loved, as love in twain
Had the essence but in one;
Two distincts, division none;
Number there in love was slain.
Hearts remote, yet not asunder;
Distance, and no space was seen
‘Twixt the turtle and his queen:
But in them it were a wonder.
So between them love did shine,
That the turtle saw his right
Flaming in the phoenix’ sight;
Either was the other’s mine.
Property was thus appall’d,
That the self was not the same;
Single nature’s double name
Neither two nor one was call’d.
Reason, in itself confounded,
Saw division grow together;
To themselves yet either neither;
Simple were so well compounded,
That it cried, ‘How true a twain
Seemeth this concordant one!
Love hath reason, reason none
If what parts can so remain.’
Whereupon it made this threne
To the phoenix and the dove,
Co-supremes and stars of love,
As chorus to their tragic scene.
THRENOS
Beauty, truth, and rarity,
Grace in all simplicity,
Here enclosed in cinders lie.
Death is now the phoenix’ nest;
And the turtle’s loyal breast
To eternity doth rest,
Leaving no posterity:
‘Twas not their infirmity,
It was married chastity.
Truth may seem, but cannot be;
Beauty brag, but ’tis not she;
Truth and beauty buried be.
To this urn let those repair
That are either true or fair;
For these dead birds sigh a prayer.
Вольный перевод
Птица-вестник, лей мотив
На Арабском древе сильном,
Целомудренные крылья
Грустным звукам подчинив.
Эй, посланник низших сил
С визгом дьявольского хуже,
Предсказатель смерти, ну же,
Прочь ступай от чистых крыл!
Прочь, отребья хищных стай
С церемонии утраты!
Лишь Орёл – король пернатых
Над могилой должен стать.
Панихиду пусть начнёт
В роли дьякона на тризне
Лебедь в белоснежной ризе,
Увеличив скорби гнёт.
Ты, кто гнёзда может вить
Для птенцов своих три срока,
Мрачный Ворон, зрящий строго,
Будешь с нами слёзы лить.
Возглашаем антифон:
Страсти смерть и постоянства.
Феникс, Голубь в Божье Царство
Взвились в пламени одном.
Их история – не миф:
Стали две судьбы судьбиной,
Две души – душой единой,
Чувствами число убив.
Стук один, но врозь сердца…
Даже вечность не посмеет
Встать меж Голубем и Нею –
Это ли не чудеса?
Их любовь была огнём,
Пылким солнцем над горами.
Так друг в друге возгорались
Голубь в Феникс, Феникс - в Нём.
Если разум поражён,
Два в одно сложить не сможет.
Там, где просто, там и сложно
Видеть сущность двух в одном.
И вскричал рассудок: «Да,
Не постичь загадки этой!
Их раздельность мне заметна,
Но любовь слепа всегда».
И, устав искать ответ,
Начал на трагичной сцене
Петь о Голубе и Феникс,
И любви несущей свет.
Плач
Совершенство, красота,
Благородства простота
Пали в небо, прахом став.
Смерть – гнездо для Феникс и
Верный Голубь к ней летит.
Вечность их покой хранит.
Хоть союз бесплоден был –
Это не убогость сил –
Чистота смирила пыл.
Ныне верность с красотой
Не найти весомей той,
Что лежит здесь под плитой.
К урне с прахом светлым днём
Все, кто верен, подойдём,
Птицам реквием споём.
(Потрясающий копьём)
04.07.16
