Ромео, мой Ромео, кто бы знал,
Что нам судьба застрять на этом круге?
При жизни мы мечтали друг о друге
И думали, что вечная весна
Нас ждёт, не этот ураган
И мрачные каньоны преисподней.

Верона уж не та. Её сегодня
Штурмуют миллионы чьих-то ног.
На делле Эрбе нынче пьют вино
Туристы, набродившись по музеям.
Очередная мега-одиссея
Ведет их под сомнительный балкон,
Чтоб прикоснуться (OMG) рукой
К моей груди. Спасибо, что отец
Не дожил до подобного позора.
Весь дворик в сотнях крохотных сердец
И разноцветных «здесь был я» в узорах.
…
Но с понте Пьетра тот же славный вид,
Адидже так же катит к морю воды.
И в сентябре чудесные погоды
Стоят в уютном городке любви.
…
Ромео, как отчаянно темно.
Нас осудили в Ад несправедливо…
Ты помнишь, как в саду цвели оливы?
И розы за окном…
Давным-давно.

Пестрым цыганским потоком бежим на юг.
Дальше - на запад: в Париж, в идеале - в Ниццу.
К чертовым галлам. В далеком чужом краю
тёмному лику за судьбы страны молиться.

Стянутся бывшие русские к службе, в храм -
швеи, швейцары, таксисты из русской знати.
Каждый - святой со стигматами свежих ран.
Каждый - иуда, оставивший дом, предатель .

Берег лазурный качнется в лазури глаз.
Колокол Сан-Николя загрохочет нервно.
Как там Исакия нынче колокола?
Что там у Данте для нас припасло инферно?


St Nicholas, Cathédrale Saint-Nicolas, Nice, France

На фасадных фресках лица отражают солнца блики,
во Флоренции родиться - верный способ стать великим.

Перламутрово-миндальным обольет рассвет на пьяцце -
не коснутся кожи капли, знати нечего бояться;
не проступит пот сквозь тогу, не надуются мозоли -
здесь, за пазухой у Бога - ни усталости, ни боли.

Пей вино под сенью пиний, философствуй, ешь карпаччо -
жертвуй церкви на святыни, становясь еще богаче.
Нет нужды тереть подковы, крест вмуровывать у входа -
ты с зачатия - фартовый, если правильного рода.

Ну а если станет тошно от рутины и привычек,
собери мешок дорожный и придумай Беатриче.
Стань изгнанником, поэтом, истопчи сто пар сандалий,
напиши трактат об этом на бессмертные скрижали…

Круг. Иуды - вереницей. Данте знает эти крики.
Во Флоренции родиться - верный способ стать великим.

На набережной сказочный закат,
но рыбаки клюют уныло носом —
их рыба-кит — зеркальные бока,
похоже, не голодная пока,
скользит по водам цвета купороса.

И я скольжу в карминной пустоте
бесшумно набухающих каналов.
Так плыл какой-нибудь святой отец
миллениум назад на мессу здесь,
от ветра в капюшон нырнув устало.

Так, позже, почитатель этих мест
качался на волнах «неисцелимых».
Полу плаща трепал сырой норд-вест,
на кампаниле золотился крест
и колокола звук катился мимо.

Над набережной солнца помидор
свалился за Джудекку, в царство мидий.
...
Круг первый. Лимб. Философ с бородой
читает «В ожидании Годо*» —
заслушались Гомер, Сократ, Овидий.
И Бродский крошит хлеб.
...
И ест с руки, поблескивая боком,
рыба-кит.

* фр. En attendant Godo't · притча · Сэмюэль Беккет.

Она ждала его, ждала,
Взывала к ликам на иконах -
Они в ответ моргали сонно
Из закопчённого угла.
И стрелки в ходиках вели
Отсчёт - неделю за неделей,
И фотокарточки желтели
Под шепоток ее молитв.
«Любым - хромым, слепым - вернись!
A дома даже стены лечат» -
И розовел восток предтечей,
Суля ей мужа сохранить…

И розовел восток в зрачках
Его нечаянной подруги.
И знали оба, стиснув руки,
Как тишина здесь коротка.
Что смерть близка, что как чума,
След в след ступая, рядом бродит,
И как печально-эпизоден
Их страстный фронтовой роман.
… И шепоток её молитв
Хранил его в горниле адском…

И в небо с разных дислокаций
Молебны об одном текли.

Из конкурса "Состояний души"

… в его глазах ты всё еще юна,
то глина ты, то неприступный мрамор -
в тебе и волшебство «прекрасной дамы»,
и лёгкость недозревшего вина.
И ямочки всё те же, тот же взгляд.
И этот локон дерзкий, непослушный.
С годами всё искуснее и лучше
тебе даётся время замедлять.

… в моих глазах он молод, как тогда,
когда мы только-только повстречались -
нет бледной паутинки из печали,
походка по-военному тверда.
А пустоту внутри его зрачка,
больничный, неживой, упрямый запах,
и стоптанную грусть казенных тапок
я научилась мимо пропускать.
Болтаю без умолку, хохочу,
ответную улыбку силясь вызвать…

На тумбочке - таблеток долгий список.
В груди - комок из оголенных чувств.

Этим глазищам от счастья лучиться бы,
Но мировая скорбь в них пустила корни.
Кто этот парень, что в мерзлом окопе стонет?
Кто эта девочка с бледным лицом вдовы?

Марш расставания выдохнет шумно хор.
Вздыбится лента из старых армейских хроник…
Вот - он опять надевает (доспехи) броник,
Вот - она топит в слезах вековой укор.

Кружит над полем псалма благолепный стих,
Ищет пичугой родную - его - макушку.
...
Млечный рассвет пыльным бреднем сгребает души,
Те, что уже и молитвами не спасти.


"Другое" Тарас Лобода

В твоей Каперне все пошло не так:
лазурную волну утюжит танкер,
За горизонт закинуло останки
фрегата с гордым именем «Мечта».

Грей потучнел, оброс, осип, обрюзг.
Просиживает в маленькой таверне
потертое сукно матросских брюк.
И все, о чем мечтает он, наверно,
хватило чтоб на старый добрый джин
и фишэндчипс в промасленной газете.
В стакане бездна-дежно тонет жизнь.
Да и не Грей он вовсе - Тонни? Фредди?
Один из залихватских молодцов,
что швартовались той весной у Лисса..
И благо, не отцовское лицо
у дочери.
.. Белеет возле мыса

старик-маяк. Привычный чаек гам.
И небо подпирают мачты сосен.
В залитый вечным солнцем Зурбаган
приходит осень.
Здравствуй, здравствуй осень.

Катит фургон с мороженым с лейна на авеню,
В бликах фонарных судорог — по авеню на роуд.
Эшли давно на улице — чу́тoк звериный нюх —
Ловит ноздрями сумерки, что заполняют город.
Ловит ноздрями нервными слабый ванильный дух.
Память в мозгу с усилием ищет знакомый образ.
Старый фургон с мороженым светлым пятном в аду
Непостижимым образом делает вечер добрым.
Эшли беззубо скалится, жмет в кулаке обол.
Эту улыбку близкие раньше считали милой.
Ёжится чуть, движение усугубляет боль —
Больно как с фентанилом ей, так и без фентанила.
Местный Харон-мороженщик знает наперечёт
Всех, кто на этих улицах отдал за дозу душу —
Ке́нсингтон**, Филадельфия: «Первый, второй, ... расчет...» —
Старый фургон с мороженым*** дальше плывет по лужам.
Нудный мотив колышется в воздухе над мостом.
В темных углах шевелятся крысы, коробки, люди.
Попсикл манит солнечной па́тиной золотой…
Эшли уснёт счастливая, в блёстках на грязном худи.

-------
*Последняя вечеря (англ.)
** Наркоманское "гетто" в Филадельфии
*** Мобильный сервис продажи мороженого - традиционный бизнес в США. Грузовички с мороженым популярны и в районах скопления зависимых. Обычно мобильные мороженщики ездят по улицам с монотонной механической музыкой для привлечения покупателей, которую слышно издалека.

Пора распрощаться с гештальтами, вуду, Ошо,
избитыми смыслами символов и материй,
спуститься на Землю… Вот ты, например, поверишь,
что космос хранится в кулоне на шее кошки?
Что кошка потрётся, мурча, о твои лодыжки,
качнётся кулон и закрутится жизнь воронкой,
порвётся на части, по швам, где болит, где тонко.
А кошка уже унеслась за каким-то рыжим
котярой из дома напротив, к его проблемам.
У них там любовь, и мечты, и на вечер планы.
Но всё устаканится, только лишь кошка плавно
прошествует к миске, качая своей вселенной.
В камине огонь будет снова лизать поленья.
И птицы, как водится, к дому вернутся клином.
И новый божок упоённо замесит глину,
когда она тихо уснёт на твоих коленях.

Пора распрощаться с химерами, беды множа —
стать Лушкой, Матильдой, Майором, Кузьмой, Багирой,
заняться кладовкой, мышами, бесценным миром,
что носит на тонкой цепочке на шее кошка.

Лицом к лицу столкнулась, кто бы знал,
с другой собой, со смежной параллели.
Сдвиг матрицы, ошибка кода, знак?
Но амазонкой выросла она
из ниоткуда взявшейся метели.
Я не пыталась ничего спросить —
глаза в глазах без слов нашли ответы.
И был холодной грацией красив
суровый профиль в ореоле света.
В ее вселенной жизнь была проста —
здесь — друг, там — враг. Без лишних экивоков.
Застыла складка жесткая у рта.
Но жесткой быть, не значит — быть жестокой.
Мне сразу показался легким груз
моих нелепых маленьких трагедий.
Теплом знакомым веяло от рук,
От выбившейся пряди жженой меди.
Другая я в разы была сильней.
Прочней. Жизнеспособней. Падал ватой,
сбиваясь в комья, бесконечный снег
и в белизну затягивал куда-то.

И там, у самой кромки бытия
Ветхозаветный Бог ли демон-гений
Мешал нас вместе — снег, ее, меня.
И мы текли, мешаясь, за края
И путались в витках перерождений.

Она сегодня тихая с утра — почти не видно в складках одеяла.
Очередной десяток разменяла. И, в общем, понимает, что пора.
На тумбочке осенние цветы, от санитарок - торт с оплывшей свечкой.
Уставший день за окнами конечен. Конечен в кружке чай.
Почти остыл отполыхавший пепельный закат…
Но не уходит, держится пока.
Сто долгих лет отмерила себе.
Ещё острее стал античный профиль.
Купаж колхидской и грузинской крови по венам замедляет вечный бег.
И не от кого больше ждать вестей. Судьба, как оказалось, целит метко.
Проглядывают лики древних предков на плащаницах, в штукатурке стен.
И чудятся на ширме у кровати черты детей в узорах бледных пятен
... и в тонких завитках её перстней.... от сквозняков в серебряной оправе
подрагивают капли Саперави с картинками давно минувших дней.

В ней не осталось никаких обид — не давит тёмный крест из кипариса.
За сотню лет привыкла к компромиссам и даже самый кровный враг забыт.
Замолены грехи. Все прощены. И не горчит вино. И нет вины.
Едва заметный, теплится внутри свет преданных забвению событий.
Медея ничего почти не видит, но славно, хоть и слабо, говорит.
…Поёт дудук. Ручей звенит в горах. И виноград на солнцепёке зреет.
Лаваш подходит в то́нэ у Медеи. И манит запах кахетинских трав.

Прощается, рукой кого-то гладит. Но ни души в её пустой палате.

(Посвящается моей тёте. RIP 11.06.2025)

Над морем реют чайки - будет бал!
Он был объявлен нынче утром громом,
Когда на небе тучи монохромно
Столкнулись, не желая уступать
Друг дружке, скаля зубы по-собачьи.
Прибрежные деревья листьев пачки
Встряхнули, разминаясь в бальных па.

Пьянея, заливается песок,
Он пьет игристое огромными глотками,
И зеркалом стал каждый мокрый камень,
И тянет к зеркалам прилив носок.
Все кружится, и льется, и поет,
Выплескиваясь с шумом из краев.
И в этой какофонии осой
Дождь зазвенел. Прибой ударил в берег,
Не в силах предвкушение скрывать -
Запузырились, вздулись кружева
И разлетелись в воздух брызги-перья.

Волнуется, колышется волна,
Как дебютантка юная, она
В счастливую звезду свою не верит.
На пирсе - клочья пены по углам
Ухмылкой разудалого гусара.
Волна и пирс - волнительная пара.

… И я как будто с ними собралась,
Унять пытаюсь прядь под капюшоном,
Высматривая к серьгам кабошоны
Из глаженного для балов стекла.

13-й

Девочку супруге бы на радость.
Я - то ладно, а она так хочет.
Дюжина парней, как на параде -
Каждый раз, однако, ждали дочку.

Огород, домишко в десять окон -
При царе Горохе дед сварганил.
Все здоровы, ну и слава богу!
Обрастём со временем домами.

И пускай не водится излишков,
Не найти в селе семьи фартовей.
Если и тринадцатый - мальчишка,
Стопудово назовём Людовик!

**************************

Трисомия 13

Расселась мгла за плотными портьерами,
Они теперь последний мой редут,
Шуршит, в ночной клубок мотает нервы и
Бормочет что-то будто бы в бреду.
Не выпустит, не впустит, как тюремщица.
Хотя зачем? Ворочаться нет сил.
Мне в темноте спина твоя мерещится
В рубашке, что в последний раз носил.
На колбочках залип, завяз в хрусталиках,
Врос в генный код и ось координат.
Такое вот нежданное фаталити -
Мир лопнул за тобой, взорвался на
Нескладные фрагменты. В клетках выжженных
Вынашиваю с логикой вразрез
Тринадцатую хромосому.
Лишнюю.
Несовместимую с грядущей жизнью без…

********************************

Бедовый

Он долго был обижен на район,
на архитектора с застройщиком в придачу.
Запомниться хотелось бы иначе –
сто первым или первым этажом:
на первом – людно, наверху – свежо
и небо там, наверно, до краёв.
Тринадцатому же не повезло с жильём.

Он негатив, бедняга, только видел:
маньяк, притон, безумные соседи,
то свет перегорел, то лифт не едет,
у дамы в возрасте - несчастная любовь...
И не спасала надпись «Снами бох»
в настенном разноцветии граффити.
Тринадцатый махнул на всех: "Живите!"

И тут случился казус роковой.
Однажды целый дом, нет - город, замер.
Несчастный «Снамибох» в газету «Знамя»
попал в заметку в два десятка слов:
«Тринадцатого. В пятницу. Баллон.»
и что-то там про случай страховой,
про ЖЭК и договор, про кто - кого.

Спасибо хоть, что обошлось без жертв,
хотя жилец Бесюк с баллоном вместе
был проклят всеми бабками в подъезде.
Дом ниже стал.
Бесюк не достаёт.
А небо - в самом деле до краёв...
Не верите? Спросите у стрижей,
в гнезде, на безымянном этаже.

********************************

Не везет

Тринадцатая ночь пришла внезапно.
Разрезал лунный серп над медресе
Мешок со звездами, туша пожар закатный.
Сапфиры уступили бирюзе
На шее и в ушах Шахерезады.
Она входила гордо, не спеша
В прекрасные покои Шахрияра
Тот на горе подушек возлежал,
Ждал сказок, попривыкший к женским чарам
И к па-де-де на лезвии ножа.
И бирюза, качаясь в длинных серьгах,
Хмельней и слаще делала вино,
И царь внимал и снова свято верил,
Проваливаясь в сказочный гипноз,
Магине, бередящий подреберье.
…
Как в сказках, лисий взгляд скользит в глазах,
Все повторится - ложь и жажда мести.
Пока же волосы откинуты назад…
«Как много их, упало в эту бездну».
Как много нас, из рода Шахрезад.

Никогда не знаешь, что будет дальше —
через час, мгновение или вечность,
если ты — летящий в пространстве ящик,
если ты сорвался с орбиты млечной.

Неспортивно трусить, спасаться поздно.
По расчётам падать почти в Эдеме.
Не «Аполло».
Просто советский «Космос»*.
Не захнычешь: «Хьюстон, у нас проблемы».

Всем плевать на чью-то мечту из детства.
Там, внизу, ты только — кусок титана,
комментарий к списку локальных бедствий —
мол, упал такой-то и кучка данных.

Принесёт железку к меняле в лавку
папуас Адамус. Рыбак. Из местных.
Сдаст находку. Хватит на скромный завтрак
за обломок «СССР» из бездны.

Даже если дома полвека не был,
никогда не знаешь, что будет дальше…
Тьфу-тьфу-тьфу.
Влетаю в земное небо.
Вдох.
И резко по нисходящей.

(КГП-2025. Первый тур.)
* Cosmos - 482 (падение 10.05.25)

«У церквы на праздник смотреть надо в оба,
Не чествуют нынче ни сирых, ни старых» -
Старушка, нацелясь на храмовый образ,
Локтём распихала у входа товарок.
«И дети-то тоже, ну чисто бандиты!
Чуток зазеваешься - душу утащат».
Вдруг видит, в толпе, словно светом облитый,
Стоит херувим, среди прочих, пропащих.
«А может не все в этом мире прогнило?
Вот этот, глазёнки - от ангела вроде».
Беззубо скривилась: «Как звать тебя, милый?»
Малец улыбнулся:
«Раскольников...Родя...»

Из дуэльного клуба 3

Жестокая, в груди - осколок льда,
Во взгляде острый холод двух осколков,
Из самых снежных баб, простите, дам,
В сугробах из бесчувственного шелка.
Сладкоголосый шведский соловей,
С тончайшей трелью, что смертельно ранит
Полярным одиночеством ночей
И магнетизмом северных сияний.
Кто я такой? Многоголосый хор,
Сраженных ею, голос мой поглотит -
Утенок гадкий с кучкой фобий, сор,
Аморфная субстанция без плоти.
Под яркой черепицей острых крыш
Не зацветут для нас однажды розы,
Господь дал дар, но навсегда закрыл
Возможность быть люби…, закрыл мне воздух.
Ах, Енни!

«Боже мой, что я несу?» -
Ганс Kристиан на сцену глянул сонно,
Слегка оторопевший от безумств,
Приснившихся ему под Мендельсона.

* Е.Линд - оперная певица, безответная любовь Андерсена

Из дуэльного клуба

Гони ямщик, гони коней, хороший мой!
На воздухе - такая благодать!
А мне одно, любимой или брошенной,
Не нынче, так назавтра погибать.

Позёмка серебрится под полозьями,
Вот-вот сорвётся в сумасшедший вальс.
Я ради Вас и свет, и сына бросила.
А вы? Чем вы рискнули ради нас?

С Невы как будто потянуло холодом -
Сейчас бы в крытый тёплый экипаж,
Но всё некстати: Вы - так страстно молоды,
Я несвободна и не тот типаж:

Мне впору стать бы незнакомкой блоковской,
Загадкой в антрацитовых шелках...
Но потекут по рельсам в землю локоны
Однажды от финального рывка.

Кривая баба пьяненько расплачется,
Прижав узлы помятые к груди.
И кто из нас по жизни неудачница,
Не так-то просто будет рассудить.

Дуэльный клуб - 3


("Неизвестная" И.Н.Крамской)

Ни у тебя больше не болит, ни у меня не болит,
Не нужны ни микстуры, ни вязь молитв.
Без затей жизнь пошла – дом, работа, дом,
Только в доме завелся печальный фантом.

Настоящий фантом, откликается на «Эй!»,
То молчит, то морзянкой стучит: «Точка, точка, тире» и
Безобидный, как будто, но мне он зачем –
Незнакомый, невидимый, сумрачный чел?

Сядет ночью, положит ладонь на живот
И вздыхает протяжно, почти что живой.
И такая, блин, тоска прошибёт насквозь –
Не болит же совсем, что за чёртов гость?

Я – то в жар, то в дрожь, то в озноб, то в зуд,
А фантом всё вдыхает, мол, надо будет, спасу.
Засыпаю, дыхание затаив.
... у фантома ладони такие твои.

Дуэльный клуб - 3

(32) "Симптомы у любви и у чумы одинаковые." (Г.Г.Маркес)

Переросла любовные горячки.
Мир холоднее стал, но стал понятней.
Ни страх потери больше не терзает,
Ни ревность безрассудная не гложет.

Себя я изучаю по морщинкам,
По вкусам, звукам, мыслям незнакомым,
Что солнечным касанием приходят,
Расцвечивая теплым светом утро.
Я неожиданно открылась новой книгой,
Которую самой мне интересно
Читать, смакуя каждую страницу.

И если вдруг опять отдамся чувству,
Сожги меня как в древности сжигали
бубонною чумою прокаженных.
И прах развей, и вспоминать не вздумай,
и сокрушаться обо мне не смей.

Улыбайтесь, господа! Смейтесь! Ну же!
На манеже пляшут мелкие бесы.
Ничего, что рот верёвкой разрезан
под улыбку из рубцов—полукружий.

Надувайте рассечённые щеки!
В дурака играют компрачикосы —
в моде кукольные лица и позы,
цирк уродов для таких же убогих.

Папа Карло истязает полено,
под стамеской верещит древесина —
не идут весельчаки—Буратины,
улыбаются из сучьев Гуинплены.

Громоздятся куклы в грозные кучи,
рубит, режет, пилит кукольный зодчий —
рот разорванный раззявил Щелкунчик —
заведённо, истерично хохочет.

Арсенал пошит — мундирчики, ружья,
пули—дуры, дроны, ядра — орехи…
Что там дальше за неистовым смехом?
Улыбайтесь, господа! Шире! Ну же!

(Тур "Хоровод" Большой Осенний Бал - 2024)

Анна Петровна торопится молодеть -
Ходит на курс макияжа, танцует тверк.
От фейерверка её молодильных идей
Сбежал консерватор-муж куда-то наверх.
У мужа - лысина и пивное брюшко,
Куда ему с ней, моложавой дивой.
И только персидский красавец кот
Трётся об Анину ногу в цветных лосинах
И одобряет стремление быть красивой.

Анна с котом на шлейке бегает в парк:
У него на хвосте бант в шикарной тигровой гамме,
Она - в леопарде, бьётся в ритмичных па -
Прохожие падают, шум автострады замер.
Но Анне нет дела до мелких людишек -
Серых, завистливых и убогих,
Она гордо садится на лавку и маткой дышит,
Как прогрессивные, суперкрутые йоги.

"Надо же, семьдесят лет бесталанно профукать!" -
Анна революционно мэтчит мадженту с хаки...
Дети на лето оставили Анне внука,
И Нюся в онлайн и по жизни с тех пор - лайфхакер.

Ты словно выпал. Вышел покурить,
А твой состав помчался дальше, в сон.
И ты стоишь такой один. Босой.
Пустой перрон. Разбуженный Магритт
Внутри присвистывает, типа: «О-ля-ля!
Мы наконец-то начинаем жить!»
Он известь достает и, как маляр,
Забеливает стены у души.
И ты не вспоминая про багаж,
Про тесноту квадратного купе,
Судьбу опять меняешь баш на баш,
Столкнув очередные А и Б
С трубы. И вязнет звук в провале рта,
А вместо слов: "абыр, абыр, абырв..." -
Ни ты не понимаешь ни черта,
Ни незнакомый, страшно-новый мир.
В нем будет сюр и драма, блеф и фарс.
Но всё получится!
…
Состав почти исчез.
На полотне, на этот раз в анфас -
«Сын человеческий».
… И тоже славный чел…

Дотянуться до Бога, встать рядом в кольце вершин —
Высоко, мол, забрался, старик, но и я не промах.
Он облазил полсвета, был светом насквозь прошит,
Свет манил его дальше и дальше из клетки дома.

Ледоруб врос в ладонь, кошки — в стопы проворных ног,
Пара пальцев осталась в пургу на Денали** где-то,
Падал, мерз и ломался, срывался с уступов, но
Лез упрямо к своим «8000 метров»***.

Эверест стал его наваждением, так маньяк
Предвкушает награду, планируя ход охоты.
Он на первом своем восхождении принял яд
И не смог отыскать в вечных странствиях антидота.

И когда он почти что дошел до конца пути,
Даже думать не смея, куда теперь, что там — выше,
Словно снег заискрился сильнее и ветер стих,
И навстречу ему кто-то сверху, вздыхая, вышел.

Подогнулись колени, закончился кислород —
Вроде тумблер заклинило в сотне шагов до цели
...
Там, на 8500 и теперь в никуда растет
Яркой меткой его индевелых ботинок зелень.

* "Зеленые ботинки"

** Денали (Мак-Кинли) — гора на юге Аляски

*** Восьмитысячники

Баба простая - шубейка куцая, измученный тусклый взгляд.
Сумки-авоськи с нехитрой снедью в руках натруженных.
Семенит по улице с ужином для пострелят.
Этих бог щедро отсыпал - уже полдюжины.

Волосы липкой прядкой текут по лбу -
Высокому светлому лбу, вроде как здесь ни к месту.
Впряглась и тянет. И в горле затих бунт.
И впереди - ничего хорошего, бездна.

А ей и сорока нет, и горы былых мечт.
Но груба кожа. Сеточка из тонких морщин у глаз.
Не до пляжей, не до золотого песка - ей бы просто лечь…
Гололед. Под колеса - крак-к-к. Стекла.

Руки-радуги в стороны распластав.
Пустота зрачков. «Милая, нельзя! Ну же!»
Не рванулась, даже не попыталась встать.
Не «все мы немножко лошади**» потому что.

3-й тур Беспредел-8 с использованием цитат классиков.

** Маяковский

Любовь! Сколько необъятного в этом понятии! Какой океан в одной слезе!
Какое небо в одном взгляде! Какая буря в одном вздохе! Какая молния в одном прикосновении! Какая вечность в одном мгновении!
Анатоль Франс

Пергамент старого альбома ломкий —
Ни позолоты больше нет, ни глянца.
Лишь призраки вращают шестерёнки,
Затягивая в век викторианский.
Сухие стебли, женских грез гербарий —
И сколько в нем эмоций, сколько чувства:
Вот этот ландыш молодой викарий
Принёс. Он к ним ходил, как на дежурство,
И так молчал, дыша красноречиво.
Так путался в словах во время службы.
Топтался, как медведь. Краснел, как слива,
Завидев россыпь девичьих веснушек.
Что стало с ним? Женился, Переехал?
Разводит розы в маленьком коттедже?
Забыл, как вызывал раскаты смеха,
Как на взаимность потерял надежду?

А что она? Кокетка, озорница...
Дуэнья — вечный Цербер, благо — дремлет.
Лаванда, маттиолы — на страницах,
Гвоздики — от влюбленного констебля.
Касание перчатки — синь фиалки,
Воздушный поцелуй — венцы ромашки,
Вдруг зверобой — отцветший, мелкий, жалкий,
Нелепый, одинокий до мурашек.
Запекшиеся капли кровохлебки
И пустота... И как-то страшно даже...
Но этот перерыв кричаще-кроткий
Венчает церемонность флердоранжа.
Все видимо закончилось прилично,
А может нет, кому теперь есть дело?
Альбом подарен был в музей столичный
Наследниками дамы престарелой.
Какая-то Виктория, тоскуя,
Рыдала вечность о каком-то Гарри...
Кого теперь в наш век интересует,
Что сохранил в себе простой гербарий.

Беспредел - 8, первый паратур

Маргарита открыла коробочку с чудо-кремом.
Теккерей повернулся в гробу: «Bloody crazy Russians!»
Антураж поменялся, но в целом все та же тема…
Полдесятого. Жарко, как в полдень, на Патриарших.

Нет дискуссий о боге. Ты — бог, если ты в ресурсе,
Туалеты толпы поражают парадом брендов.
Бегемотом как минимум выглядит каждый Мурзик.
Каждый Мурзик — и профи, и гуру, и супер-ментор.

Террабайты контента залиты в небесный storage.
Тиндер курит в сторонке, здесь ставки гораздо выше.
Маргарита подходит к окну, раздвигает шторы.
Город хором клаксонов в лицо ей призывно дышит.

Дальше всё по спирали: и зависть в лице Наташи,
И распутный боров с прытью ручного йорка…
Человек с серой тростью гуляет по Патриаршим —
Сотни млеющих взглядов скользят по нему с восторгом.


Беспредел - 8, второй тур

Еще один уходит в пустоту.
Рожденный в век свершений и утопий,
В стране, летевшей в яростном галопе
По кочкам индевелых лесотундр.
И он летел, боролся, филантропил,
Как завещал великий вождь-летун.

Еще один. Без помпы. На покой.
Воспитанный восторженной эпохой,
Что на глазах рассыпалась горохом
В хронический безвылазный запой.
Из алого уходит в рыжий с охрой,
И дальше, в бесконечно-голубой.

Сутулится, походка тяжела…
Вдоль БАМов, ГЭС и Беломорканалов
Уходит поколение Дедалов.
Над уходящим два больших крыла.
Кружит, шурша, акафист идеалам —
Слегка помятый белый дельтаплан.


Беспредел - 8, второй паратур

У Маруси на кухне всегда шкворчит —
То блины, то биточки, то рыба в кляре.
Вместо смузи — компот, вместо пицц — борщи.
Баня — спа у неё, огород — солярий.
Незаметны морщинки и в пол — коса.
Сарафаны в цветочек пошиты к лету.
Муж любимый. У дома шикарный сад.
Только нет одного у Маруси — деток.
Поначалу металась — туда-сюда,
От бессилия выла, как волк, в подушку.
Все готова была за дите отдать —
Дом, и сад, и здоровье, и даже душу.
Нет, Марусе когда-то давался шанс,
Но казалось, как будто не то, не с теми,
И подружки зудели: «Давай, решай!»
Мол, сдурела совсем. Вот настанет время…

У Маруси на кухне всегда шкворчит...
После сумерек в гости приходят двое.
Мальчик — вылитый дед. Все стоит, молчит.
Дочка — в дымке, поодаль. Лицо родное.
И Маруся опару готовит в ночь.
Потихоньку. Иначе разбудит мужа.
В Никогдани есть сын, под Нигденью — дочь…
У Маруси куличики им на ужин.


Беспредел - 8, Второй паратур

Детство кончилось, мальчик, настала пора взрослеть.
Этот мир, бесконечно далекий от идеала,
Опалит по краям, сделав резче, упрямей, злей,
Метко целить научит в стервятников, … в журавлей,
Журавлей будет жалко, особенно поначалу.

Будет больно - терпи. Мы учили тебя не ныть.
Имя гордо, как знамя, неси, ты - Уильям Уоллес!
Бог - свидетель тому - здесь никто не искал войны,
Но когда нас ломают, лишают своей страны…
И выносливый беркут недолго живет в неволе.

За свободу погибнуть не жаль, мотто клана* - в ней.
Не жалей ни о чем, даже если твой путь недолог,
Пролети его ярко, пусть будет не стыдно мне,
Пусть не дрогнет внутри ни один самый слабый нерв -
Если жить, то как факел, с идеей на грани фола.

Оглянись напоследок, вон там, в золотой дали,
Зацветает репейник. Он - верный залог победы.
Материнские руки нам в души его вплели,
С ним под звуки волынок отцы горцев в бой вели,
С ним ложились навечно на пустошах в вереск деды.

* Мотто шотландского клана Уоллесов - "Pro Libertate" (За свободу)

по картинке с паратура осеннего бала

Бесконечное время застыло хрустальной каплей,
Мириадами капель вмёрзло в суровость льдов.
Тусклый шар показался, вытравил набело,
Выкатал горизонт и издох.
Белый цвет невинным всего лишь кажется.
Снег — колюч, бессердечен и брезгливо чист.
Малахольный зюйд-вест заскулил адажио,
И ей хочется ныть, но она молчит.
Говорят, на границе бескрайней льдины,
А может дальше, где-то есть бог.
Ей бы сбросить вечность, к Гольфстриму рвануть ундиной,
Но она жёлтым бивнем скребёт занемевший бок.
До оскомин, до чертиков опостылели севера крайние
И бесцельная, заплывшая жиром, жизнь.
Тёмной глыбой моржиха лежит в ожидании
Го́до*. Вот только... на мили — одни моржи.

* «В ожидании Годо» - пьеса С. Беккета

Отец мой сгинул. И прадед тоже.
На откуп роду жизнь отдал дед.
В краю ущелий долг чести сложен.
Долг чести сложен в краю вендетт.
Ломают душу тиски традиций,
Но червь сомнений всегда внутри —
Презренно сдохнуть, не став убийцей?
Гореть в геене, приговорив?

Гештальт-мештальты — не наша тема.
Веками в Терек струится кровь.
Пожаром тянет оттуда, где мы…
А мама тянет вязанку дров
Одна, к аулу.
В отрогах горных
Черника зреет, цветет кизил.
Я был у мамы совсем не гордый
И даже милый, когда вблизи.

Сжег дом врага я, мосты не трогал —
Не так то просто сжигать мосты.
… На пепелище нечистый рогом
Копает, углям не дав остыть.

из финала осеннего бала

Позвоночник всё гибче и мягче - закончились сказки,
Перепонки меж пальцев заметнее и прочней.
Отпустите меня возле впадины Марианской -
Я в последнее время все чаще мечтаю о ней...

Там сирены токуют призывно у самого края,
Дальше - тише и глуше - и только медуз хоровод
И медлительных рыб флегматичные редкие стаи.
А людей нет совсем, ни души, никого-никого.
Опостылели драмы и игры в хозяев вселенной,
На спине отрастила продольный китовый плавник.
Стыд, похоже, случайно включил праотцовские гены.
И к истокам обратный отсчет запустили они.
Чешуя отливает на солнце серебряно-серым,
Тело чувствует близость дыхания белых акул,
Но в помине нет страха. Мне имя теперь - Гуттиэре -
Бог ли, дьявол морской, в тишину за собой утянул.
Онемела, оглохла, почти что ослепла - так лучше,
Пробивающим дно не понять - есть гуманнее путь.
Океан далеко - бросьте в реку, оттуда по-щучьи
Доплыву, доскольжу, доползу, доберусь как-нибудь.

БОБ-2024 Паратур

Афанасий Степаныч устал в новостройках жить.
Разве это житьё - цельный день деньской, как в скворечнике,
Давят сверху на деда бессчетные этажи,
И что самое страшное - делать-то, делать нечего.

Скучный вид из окна на такой же панельный дом -
Афанасия злит полусонный быт муравейника.
По утрам хоть бы тявкнул какой-нибудь кабыздох,
Не до жиру - мелькнула бы птица, качнулась ветка бы!

Телевизор в углу проморгался и: «Бу-бу-бу»,
Разобиделся видно, что вечно стоит отключенный.
Афанасий вздыхает и видит свою избу,
Чертыхаясь, толкает протез в серый омут брючины.

Путь не близкий, да только ему это - все равно,
Заскучала Лукерья поди-ка, одна под липами,
Приболел - провалялся. Придется плеснуть штрафной.
Заждалась у ограды, краснея, малина дикая.

Где был сад-огород, в прошлом годе нарыли ям,
Заморожена стройка - район не доходный, хлопотный.
Тихо здесь, хорошо, лишь шевелится чуть бурьян,
Словно кается в чем-то, да молится богу шепотом.

Вот скажи, тишина… - и в квартирке, и здесь, в лесу -
Только там она душная, нервная, даже липкая.
Дед кряхтит, трёт глаза, пряча скупо в кулак слезу,
И Лукерья, жалея, вздыхает родными липами.



БОБ-2024 паратур

Зима взяла продрогший город в плен,
Бежит тропа в сугробах до колен,
И я, почти герой из кинолент, бегу в потоке.
В авоське - чуть подмерзший майонез.
Предновогодний снег поет о ней!
И в космос шлют морзянку из огней высоток блоки.

Строителей, пятнадцать … двадцать пять…
Метет по всей Москве, а я опять
Одно окно ищу: «Ну, где ты, Надь?». И чуб ерошу.
Гнут шеи по-лебяжьи фонари ,
И ветер носит звуки попурри
Меж форточек. Там так тепло внутри, назло прохожим.

Как нотный стан рисунок проводов -
Вот дверь подъезда скрипнула на «До» -
Тот дом ее или соседний дом? Ну кто так строит?
Я - молодой советский инженер -
Иду на встречу, к будущей жене,
Она стоит в затюленном окне и пахнет хвоей.

Она сегодня точно скажет: «Да»
И всю себя до капельки отдаст,
Храня семью, как самый главный дар, в года лихие …
Моя Эсфирь с походкой от бедра,
В венце из бигудей, в распятьи рам…
Мы летом двинем к маме в Ленинград, и к теще - в Киев.
Зима взяла продрогший город в плен…



БОБ-2024 (паратур)

«Вот смотрю на людей, видно что-то пошло не так -
Вроде, мастер хорош, и адепты не лыком шиты...
Эй, Гаврила, запри-ка для всех на замок врата!
Пусть стучат, коль не ценят, когда широко открыто».

Гавриил усмехнулся, устало прикрыл глаза.
Полютует старик и опять погрузится в негу.
Страсти, страсти людские греховные. Он же сам
был влюблен, как мальчишка однажды. А может не был?!

Может он не касался горячей ее руки?
Назарет не тонул в белоснежном миндальном цвете,
У колодца, в пыли не неслись наперегонки,
Хохоча и дурачась, чумазые чьи-то дети.

...Не катился с откоса упавший пустой кувшин,
Не горели пунцово от страха, стыда ли щёки…
Он бы в жизни земной только ей до конца служил.
Он - второй после бога.
Всесильный.
...И одинокий.

(Первый тур Большого Осеннего Бала)
В паре со стихотворением «Выбор» Елены Лерак-Маркеловой

По цитатам Владимира Алексеева

В ходу стихи, что сложены для битвы{с)…
Из мутных вод стальные Афродиты
Выходят друг за дружкой в ритме моно.
В затылки ровно дышат. Племя клонов.
И срыгивает переевший Кронос
Куски из мятой плоти: кости, мышцы
Титанов недоношенных - мальчишек.
Амброзию рекой не время пить(с).
А было ли здесь время для амброзий?
Струится Лета, рыжая как осень
От крови. В моде снова стиль ампир.
А мы читаем древнюю балладу(с)
И делимся на тот и этот мир.

Драма…драма…

«Жить надо так, чтобы Душа сбылась.»
М.Цветаева

Жить надо так, чтобы душа сбылась,
А я катастрофически несчастна,
Тебя опять романы рвут на части,
А я считаю заголовки глав
И бесконечность шей, ключиц, запястий…

Возьми меня за тридевять земель,
На самое далекое плато,
Откуда виден полюс и экватор.
Возьми меня, я буду мёдом, мятой,
ШелкОвицей, гранатом, мотыльком,
Сиреной, Федрой, Гестией, Гекатой,
Той, что грешна, как тысяча чертей,
Той, что чиста, как самый белый лебедь,
Я буду эхом в гулкой пустоте
Среди ветров тебе служить молебен.
Возьми меня за тридевять земель,
Туда, где наших лиц никто не знает.
У облаков, примкнув к летящей стае
Горластых птиц, согласна онеметь,
Чтоб первой быть - не пятой, не шестой -
Единственной - на целое плато,
Единственной - на тридевять земель.
С исполненной до крайности душой,
Любимый мой,
Бездушный мой божок.

Irrjahre

«Есть у немцев такое определение юности: «Irrjahre» (irren — и заблуждаться, и блуждать, [Jahre — годы])…»
М.Цветаева

Заблуждаться не хочу боле,
Наблудилась - до конца хватит.
Сердце в рубчик - благодать с болью -
Рябый рубчик-вельветин мятый.
Если спросят - может вновь, в юность?
Перекраивать небось просто?
Нет уж - вряд ли я туда сунусь,
Настелю опять, а спать жёстко.
Юность дадена лишь раз даром,
А дареного кому жалко?
Пей, гуляй, руби с плеча браво -
Вельветинчик заливай алым.
Не хочу - хоть режьте, хоть рвите,
Затянулись вроде все шрамы.
Рябый, рудый рубчик - шов-сбитень
На комочке из трёхсот граммов.

Голос от глади воды отлетает звонко,
Эхом упругим сырым в облаках маячит,
Громко смеется увидевшим море ребенком,
Бьет золотистыми брызгами в солнца мяч и
Хочется всю эту синь заключить в обьятья.
«Я» пузырьками пенюсь и множусь в «нас».
Голос ли, ветер колышет, полощет пряди.
Не увязая, скользит по песку волна
И, заполняя звуком по край, до горла,
Плещется море почти что у самых гланд.
Море, и солнце, и берег - мой новый орган -
Новые легкие, сердце и третий глаз.
Слово рождается, дышит и входит в силу -
Силу волны, обежавшей весь мир за миг…
С богом сейчас бы шагать по воде и миловать
Правых и левых, чужих и вдвойне - своих.

Не расплескать бы, запомнить вот это нечто -
Мысли в подкорке готовят укромный грот…
Море, и солнце, и берег по-человечьи
Жарко, на память целуют мой влажный рот.

эмоцию декаданса
сводила на нет сырость
сводила на нет серость
сводила на нет пошлость
и дождь бормотал стансы
и в стансах росли дыры
с невидимым в них прошлым
с такой тишиной нервной
там ева была первой
с её непростой кармой
с тяжёлой своей карой
с искусом среди веток

она забралась в клетку
ей чудилась здесь клетка –
толпа ее яйцеклеток
не просто толпа - глыба –
не то чтобы их выбор –
устроила масс-выброс
на самый пустой берег
где бестолку в шанс верить
где некому SOS крикнуть
где дохнет в песке рыба
отчаянно так дохнет
без всхлипа без даже вздоха
беззвучно почти не корчась
как будто бы раз - порча
ненужный не в масть нерест
потеря и не потеря

всё плыло вокруг плыло
ей было себя жалко
и их было так жалко
и жалко внутри ныло
ну сколько их там осталось
почти что детей - стайка?
какая-то горсть - лишних

и рухнула вниз крышка
и капли текли по лаку
и сырость мешала плакать
и падали сверху комья
не думать
не помнить
не помнить

Декламация в исполнении Котика (Натальи)

В мумидоме мумимама муменя целует на ночь,
Мумалиновое солнце в мублака ложится спать,
Скоро мумолочный месяц из муманного тумана,
Выйдет с ножиком, забрызгав, мумизвездами кровать.
Муми-папа пишет книжки — муми-мяо-мемуары
Про таинственные вещи в муми-доловых краях.
Муми-мама любит папу, нет на свете крепче пары…

Я сестренку обнимаю: «Мелкий, мы с тобой — семья.
Пусть в приюте не до сказок, мумидом — пока что в планах,
Но зато мы снова вместе. Отдадут — опять сбежим.
Мумолочный мимомесяц по щекам размазал манну.
В немультяшном неуюте — недосказочная жизнь.

Он за годы боль обиды позабудет непременно —
Дорогой психолог в детских муми-травмах знает толк.
Мумидолямемуары пожилого бизнесмена.
Мумитроллевое детство. Первый том.

Среди ночи встаю от фантомных раскатов храпа.
Поднимаю стульчак — ностальгия за столько лет!
Муське горкой носки — пусть играет — бросаю на пол.
И сама себя громко встречаю: «Ты дома, Лен?»
Дома тихо. В ответ — ни гу-гу. Ну какие Лены?
Лена сгинула в вихре истерик, спалив мосты.
Ей достались вот: Муська и образ твой — незабвенный.
А кому-то — и бизнес, и дом, и «шикарный» ты.

Пусть хозяйка грозит, что прогонит на пару с кошкой.
Выключаю над стылой кроватью, вздыхая, бра —
Мне без Муськи никак, понимаешь,
Ведь кто-то должен
В душе в душу смотреть
И, стыдливо надувшись, сра…

Я вычеркнуть из памяти спешу
слова, немые сцены, белый шум —
всё то, что ты по-прежнему не понял.
Я слишком долго не того ждала,
меняя точку зрения угла
своих мифологических агоний.
То рыцарь ты, то странник, то дракон,
но твой огонь из тысяч маяков
вдруг оказался огоньком болотным.
Мне больше оставаться ни к чему —
я не твоя Гвиневра, мон амур.
И ты не из семейства Ланцелотов.
Меняя под тебя свой вкус и взгляд,
я пропустила, как в саду гудят
над розами и над осотом пчёлы,
Я открываю заново мой мир —
без идолов, кумиров, пантомим —
и крашу чёлку.

(Паратур КГП-2024)

Неуютно в новой роли. Не освоился покамест.
Я реву — меня качают. Беспощадно. Что есть сил.
Невдомёк им: в этом тельце до сих пор ютится память.
Я практически намедни брюки и пиджак носил.
Был усатым важным дядькой (ой, опять себя загадил) —
два диплома универа, пять учёных степеней.
У меня болезнь морская.
Не качайте, бога ради!
Дайте вспо…
Но тень бабайки шевелится на стене.
От стыда терзаю соску.
Всё угрюмей и угрюмей.
Там, где прежде были зубы, серебрится стоматит.
Если бы вы только знали - я совсем недавно умер...
Ну зачем меня так сильно и старательно трясти?
Я же страшно умный.
Честно.
Вы на лоб, на лоб смотрите!
Эта женщина с печалью на измученном лице
для себя уже решила:
ей достался ссун. И нытик.
Я не нытик.
Я — вообще-то, на минуточку, доцент.

«Баю-бай, баю-бай, спи сыночек, засыпай…
Баю-бай, баю-бай, спи сыночек, забывай.»



Третий тур КГП-2024, тема "Забыть нельзя помнить"
Картинка - подарок автора Solstralen и ИИ.


Декламация в исполнении Маруси

Дорога в старый город.
Не на Рим,
но тоже популярная когда-то.
Не вывести – хоть крась, хоть мой, хоть три:
«Проверено. Егоров... 45-й».
Опошленная нынче.
На стене
краснеет на неоновом закате:
«МИН НЕТ».

(КГП-2024, Второй паратур)

Дорога короче, когда рассказчик хорош.
Цыплёнок, варёные яйца, дымит чай.
Колёса стучат в такт сказке – мол, в ней ложь.
Попутчик-дедок продолжает, кряхтя, вещать:

«...за земли Сибири достался царёв дар –
кольчуга с полпуда поди-ка – поплыл всё ж.
Оскалилась в спину номадов косых орда.
У каждого сабля (две сабли!), в зубах – нож!
Доплыл до серёдки – силён, метра два – взмах.
Да где там – в железных доспехах Иртыш плыть!
...Колумбу с Кортесом был ровней казак Ермак…»

Я глянул в окно. Из тумана вставал Кашлык –
Сибирского ханства столица. Текла река.
И струги казачьи качались у древних стен.
Брезгливо смотрел вслед составу последний хан.
Кружил над тайгой одиноко последний стерх.

(КГП-2024, второй паратур)

За два года крепко сдал батя –
На семью у нас штук пять Родин:
В Запорожье у отца – братья,
На Урале – внук к войне годен,
Под Казанью – сын. И сват – в Бреше.
А в Ванкувере – сестра с тёткой.
Понаставила судьба вешек,
Гонит в гору да свистит плёткой.
Под запретом в доме борщ с салом,
В инагенты занесён драник...
Дяди Коли сгинул сын Славик,
Тёти Ганны сын Ондрий ранен.
Баба Настя, дед Павло знали б,
Как дороги заметёт снегом,
Что не колокол звенеть – наледь –
Будет внукам на пути в небо.
У семьи моей – Отчизн пропасть.
И крестов у всех границ – рощи.
Нет родным в такой войне проку.
Путь один у нас. И мир – общий.

(КГП-2024 Второй паратур - 2-е место)

Затонул в антресолях футляр от её флейты,
Винтовка больно оттягивает и саднит плечо,
В порывах ветра каждый первый нынче отпет и…
Эльза ветер берет в расчёт.

Чёрным солнцем восходит на рейде стоящий крейсер.
Океан Эльзы вышел из берегов и затих.
На Васильевский не будет привычных воздушных рейсов.
Ничего не будет. Ни нас. Ни их.

Развелись мосты, пути разошлись в одночасье.
Питер-FM молчит, молчит и её волна.
Счастье сошло на нет — бросилось счастье
Брюхом на камни, на скалы, нах…

Эльза смотрит в небо оттенка гжели,
Методично считает. Крейсер дает залп.
«Отче, прошу, не дай разглядеть в прицеле
Его глаза».

Второй тур КГП-2024

Декламация

Гефсиманский сад занесло песком.
Над барханом ветер гудит самхитой.
Всё слизало время — оливы, скот;
и Мессия сгинул в веках, со свитой.
Кто не лгал, кто лгал — в круговерти правд
потерялся библий ветвистый эпос.
В тридесятом царстве дежурный Ра
бороздит со змием на лодке небо.
Верный змий шипит: «Хочешь, повторим?
Я спущусь, — трет шею, — вернусь Иудой.
Воскресим Ромула, отстроим Рим.
Перепишем Ветхий Завет под Будду.
Целовать не буду, и не проси!
Толерантность в горле застряла костью.
Хочешь, сыном станет индийский сидх?
Шаманист-язычник? Нет, лучше — гностик!
Переврут всё, шельмы, но в том и суть —
наберем попкорна, поржём в подушки.
Не успеешь глазом опять моргнуть —
всё спалят, затопят, сметут, порушат».
Ра молчит, рукой отгоняя ос.
Поплавок дрожит и блазнит уловом.

Змий от скуки дернул себя за хвост.
На устах у Ра зародилось слово….

1-й тур КГП-2024