Божьи помощники облако выжимали:
Тужились, тужились – капли скупы, как слёзы.
Полусухое облако, дождика мало.
Надо осинку полить, ведь не зря Бог создал…

Чтобы росла и крепла, копила силу,
Тяжкую миссию выполнить, ох непросто:
Время придёт – найдёт на холме осину
Жалкий, анафеме преданный, экс-Апостол.

Бесятся над холмами вороньи стаи,
Время кружит, сменяя эпохи, эры.
Ей, без вины виновной, дрожать листами:
Будет ли очищенье от вечной скверны?..

Милая, в промысле Божьем всё ладно-любо.
В этом бессменно-сером монашьем платье
Выглядела бы ты благородней дуба,
Если бы не осиновое распятье…

У «этих двоих» в разгаре сейчас весна -
с любовью смешавшись, пьянящим искрясь коктейлем,
играет сердцами.
И каждый их день затейлив,
и каждая ночь их счастьем нагим смущена.

Волнение вод бравурной седой реки,
где «этих двоих» волна за волной накрывает,
тревожит их мало.
А кромка береговая
зовёт, но пока что они от неё далеки.

О, счастье запретное! Твой неминуем крах!
Что «этим двоим» - в декалоге на камне Синая?
Бурлит их поток…
ничего, что река седая -
Несётся корабль «Адюльтер» на седых парусах.

Жестокое детство. Часть первая
Жестокое детство. Часть вторая

Часть третья

- Надёнка, сбегай, поищи курицу, вторую ночь не ночует в сарае, - говорила моя бабушка моей маме. Мама бегала вокруг хуторка, ходила за родник, где были густые заросли ивняка и рогоза, к краю оврага, заросшего кустами и деревьями… Пропала курица!

Через пару недель они уже и печалиться перестали об убытке, хотя и очень было жаль пропавшую курочку. Тогда, в сорок третьем, после того как вышибли немца из деревни, убрали рожь и сдали на нужды фронта, в колхозе было голодно. Без личного хозяйства не обойтись. Да у бабушки и хозяйство-то – одна эта курица и была. Овцу пришлось зарезать, когда немцы отбирали у населения животных и домашнюю птицу. Сначала они обходили бабушкин хуторок. Он был в отдалении от самой деревни – за ручьём, бравшим начало из родника. Впрочем, и ручьём, и речкой этот водоём назвать можно было с большой натяжкой. Для ручья – великоват, для речки – мелок. Звали его Сухой Каменкой, поскольку жаркими летами он почти совсем высыхал. И всё-таки, его уважительно звали речушкой, поскольку впадала она в саму Оку!

Так вот, вначале немцы не стали отбирать овцу, причина этого их "великодушия" неизвестна. Но спустя некоторое время, после того, как овца выполнила важную миссию по спасению солдата Советской Армии под руководством моей мудрой, отважной бабушки Евдокии, пришёл и её черёд.
Немцы вдруг решили, что пора съесть бабушкину овечку. Увидев, что они направляются к её бедному домику, бабушка Евдокия решилась сама зарезать свою овечку. Мама рассказывает: «Села на неё верхом и зарезала. Зарыла её в сено, а немцы, покружив коршунами вокруг сарая, её не заметили. Схватили петуха и ушли… Остальных кур они постепенно перетаскали, сколько успели, пока их самих из деревни не вышибли.
Осталось у бабушки пара куриц, одну из которых она сварила потом нашим солдатам. После их ухода, всё её хозяйство состояло из одной курицы.
И вот она пропала!

Прошло около месяца… Услышала мама на дворе истошное кудахтанье, выбежала из хаты и… узнала свою курочку. Курочка очень громко кудахтала, будто призывала пойти за ней. Она кидалась, то к порогу, то к тропинке, ведущей в сторону леса. Мама хотела поймать курицу, но она отбежала от неё, потом снова возвратилась, потом снова отбежала - ещё подальше… Мама решила, что надо идти за ней. Курица, увидев, что молодая хозяйка поняла, что она от неё хочет, ударилась по направлению к краю поля, которое граничило с лесом, и остановилась на краю воронки, оставшейся от разрыва снаряда или бомбы. Мама подбежала ближе к краю воронки и увидела в ней маленьких, примерно трёхдневных, цыплят! Курица своими куриными мозгами сообразила, что нужно искать помощь у человека, а лучше – у родной хозяйки. Для тринадцатилетней девочки спуститься в эту воронку не составит труда, для курицы, конечно, тоже… Но вытащить оттуда цыплят курица не сможет, и самим им тоже не выбраться.
Вот такая была сообразительная курочка, которая пополнила хозяйство на целых девять цыплят. Это жизнеутверждающее событие было почти символическим, учитывая то, что всего пара месяцев прошла после освобождения Мценского района и Орла от немецко-фашистских захватчиков.
Жизнь заявила о себе, показав, что всё лучшее – впереди!

Спокойно перейти в другое измерение,
Оставив в прошлом радости, печали -
Возможно ли?
Скользя заветными тоннелями,
Потащишь за собой багаж,
Вначале
Любовно уложив всю рухлядь драгоценную
По датам, ощущениям и сути.
Навьючен донельзя акцентами, концептами,
Ты опыт свой несёшь, умён до жути…
О, как старался ты запомнить содержание
И код не позабыть от чемодана.
…Таможенный контроль.
Звучит: «Добро пожаловать!
В ту дверь! А чемоданчик свой отдай нам!»

Надо сказать, что природа не слишком оригинальна, но очень мудра в своём повторении.
Взяв какую-нибудь отправную точку рассматриваемого портала и блуждая в его лабиринте, можно увидеть один и тот же сюжет, состоящий из повторяющихся фрагментов. Я вижу лебедя. Это не множество лебедей, а один лебедь. Мне кажется, что много лебедей плывут в разных направлениях. На самом деле - это один и тот же лебедь, только я вижу его в разных ракурсах.
Самоподобие - таково свойство фрактала.
Я вижу несколько групп деревьев, но это только одна группа деревьев которая встречается с регулярной периодичностью. На каждом дереве - суки, которые повторяют строение дерева. То есть, если посмотреть на ветвь, то можно понять, что она - маленькое дерево, имеющее ствол и ветки.
На этой картинке, на мой взгляд, изображена модель фрактала.
И эти лебеди, и эти деревья, стремятся к бесконечности, собранной в одну сферу, которая, в свою очередь, является составляющей огромного организма и так же летит по его лабиринтам, встречая другие, подобные ей, сферы. В них заключён свой мир, с его фракталами, где повторяется один и тот же рисунок.
«Чтобы пройти по этим лабиринтам и понять их суть, надо быть, как минимум, богом или хотя бы полубогом.», - подумает любой лебедь. Но это не так.
В моем маленьком мире-сфере заключен свой фрактал. Моя сфера – составляющая другого фрактала. Тот, другой – элемент более масштабной сферы. И так – до бесконечности. Это – Вселенная, где человек – неотъемлемая её часть, без которой она не может существовать.
Все секреты строения собственного организма невозможно охватить разумом, который в свою очередь, является фракталом. Даже Вселенная не может себя разгадать…
А я - лишь блуждающий по лабиринту лебедь, ищущий истину, которую невозможно постичь - как принято считать. Ну зачем искать сложности, идти путём сложных размышлений и вычислений, когда всё так просто!
Но мы, лебеди, блуждаем, блуждаем, вместо того, чтобы принять себя, как образ и подобие, как модель. Ничего нового в мире нет, не надейтесь.
Всё повторяется.

На конкурс "Фантазии по картине"
http://litset.ru/publ/15-1-0-65375

Когда с горы летели камни, и лавой огненной
беда к подножию стекала, метая молнии,
вершина страшного вулкана
огнём и пеплом выдыхала,
а ярость удержу не знала
в своем безумии,
спускался божьим наказаньем
дракон Везувия.

О тонущей в огне Помпее не боги плакали,
не фейри-плакальщицы пели, не выли ангелы.
В сюжете мрачно-трагедийна,
рвет душу древняя картина.

…Моя помпея не простила
дракона подлого -
ещё руины не остыли
былого города.

Аглая* была маленькой куколкой и всё ещё сидела под куполом кокона, который уже начинал потихоньку портиться. «Не век же мне здесь сидеть», - думала Аглая. "Скоро я увижу всё, что видела и раньше, но с другой позиции. Так мне говорили."
Она могла уже подглядывать во внешний мир. Сначала он выглядел мутно-серым, будто глаза застилало плотной мелкой сетью. Затем всё яснее были видны очертания окружающих растений, и сквозь мельчайшие ячейки сетки пробивался их запах. Аглая уже улавливала звуки и движения и, наконец, она смогла откинуть капюшон своей накидки.
- Ничего не меняется! – воскликнула она разочарованно. - Всё это уже было! Было!
Сидя под кустиком, с которого только что свалилась, увидела висящую над нею коробочку - ветхую и никчемную, немного ранее служившую ей временным домиком. Это небо она видела в прошлой ипостаси, когда ползала по земле, траве, иногда взбираясь на небольшую высоту – на стебли кустов, на ствол дерева… Но заползти на вершину ни разу не удавалось: она наедалась по дороге – раньше, чем могла различить даже вершину самого невысокого куста.
Неужели всё повторяется? А говорили…
- Ну что же ты? – услышала вдруг подле себя старческий голос. – Давай дерзай!
«О, Боги! Какая красота», – подумала Аглая. Над зеленовато-серой головкой существа разметались большие ярко-оранжевые крылья.
- Добро пожаловать в наши ряды! – торжественно произнесла мохнатая головка и приветливо пошевелила двумя длиннющими усиками-антеннами.
- А какие ваши ряды? Кто вы? – робея, спросила Аглая.
- Неправильно задаешь вопрос!
При этом утверждении собеседница раскрыла свои тоненькие пальчики и важно сдула с них лишнюю пыльцу. Аглая снова залюбовалась, как заиграла в воздухе эта блестящая и ароматная взвесь. Это подействовало на неё почти гипнотически, и она почувствовала необыкновенную легкость. Её приподняла над травой неведомая ей доселе сила, и она увидела над собой такие же яркие большие крылья. Они были намного ярче тех, что имела её собеседница. Ещё бы – они ведь совсем новенькие и молодые!
- В добрый путь! – напутствовала её старшая.
- Кто вы? – уже в полёте успела задать волнующий её вопрос.
- Та же, кто и ты! Мы – Нимфалиды**! Лети! Живи! Люби! Яркого тебе солнца!
Новая Нимфалида видела теперь новый мир. Он намного интереснее прежнего. Ах, как хорошо помнить прежнюю жизнь, и в сравнении понимать, что она была пройдена не зря. Она стоила того, чтобы увидеть себя преображённой - более сильной и невероятно счастливой!

*
**
Крапивница (лат. Aglais urticae, =Nymphalis urticae) — дневная бабочка из семейства Нимфалиды (Nymphalidae), вид рода Aglais. /Вики/

В конкурс "Фантазии по картине" My WebPage

Серия стихотворений по картинам В. Румянцева "Петербургские коты".

- А знаешь, Пушкин, я - поэт!
Я сочинил: «Мой дядя самых…»
- Поэтов, знаю! Много лет
Назад записывал я сам их -
Твои чудесные стихи -
За словом слово, к фразе фразу.
Ловя движения руки,
Ты был придирчив безобразно.
- Не вспоминай, мой друг, обид!
Я без тебя познал сиротство,
Был голоден и часто – бит,
Пока меня не нанял Бродский.
Потом с другим поэтом жил.
С его уменьем я был – гений,
Достигнув с ним глубин, вершин…
А имя звучное – Евгений!

- И как сейчас живешь? Один?
Хвалиться нечем – город странный.
Эфир про бешенство гудит,
И произвол эпидемстанций.
Скрывался в подворотнях и
В кустистых парках, прошлым летом…
Кошачьи ангелы спасли,
Но не могли найти поэта:
Теперь всё сеть, да сеть везде,
Поэт опутан паутиной.
А я остался не у дел.
Потом старушка приютила.
Не сочинить, увы, поэм!
Живу тоскливо, серо, скушно.
Поем, посплю, посплю, поем…
Так и зовут меня – Старушкин.
- Ну что ты! Я ведь за тобой -
Котом Поэтовым! - направлен.
Смотри: полоска над Невой -
Рассвет.
На сонных веках ставен
Подкрасил блёклый кракелюр,
Взбодрил пастель многоэтажек
И шлёт тебе прощальный «мурр»!
А может, марш.
Теперь неважно…

Раньше преподаватели в школах были - не то, что сейчас.
Теперь преподавателям приходится быть более терпимыми к детским шалостям на уроках и, вообще – в школе, находить индивидуальный подход к каждому ученику. Нынешние учителя должны быть профессионалами в вопросах воспитания, не говоря уже о своём профиле. И доносить до ребёнка знания они обязаны - и делают это - эффективными методами, учитывая индивидуальность учащегося, его способности к восприятию, особенности его мышления и так далее. То есть развитие личности ребёнка тоже входит в их обязанности. Аккуратность в межличностных отношениях «педагог – учащийся», такт и мягкость – обязательные условия преподавательской деятельности.
Надо сказать, что в этом плане теперь всё в порядке, в большинстве случаев.
А вот раньше…
Когда я училась в школе, чего только не наблюдалось на уроках! Препод мог швырнуть в заигравшегося ученика указкой, куском мела и другими предметами. Наш «физик», например, носил с собой тяжёлую связку ключей, и очень любил ею кидаться…
Я была примерной ученицей, но пару раз и мне приходилось постоять в углу физического кабинета, за какие-то незначительные провинности, которые не заходили за рамки девчоночьего хихиканья во время урока. Но и этого было достаточно, чтобы угодить в угол. Стоять было весело. Учитель облюбовал угол для отбывания наказания у шкафа, на верху которого стояли различные наглядные пособия и снаряды для опытов. И ставил он всегда в тот уголок, где над полом висела гирька на шнурке, кажется – это был макет подъёмного механизма с противовесом. Когда ученик стоял в этом углу, гирька, свисавшая над головой несчастного, выглядела угрожающе. Да что вы! И совсем не страшно было, напротив – это вызывало всеобщее веселье, в том числе и стоящего под гирей…
Учитель физики был ветераном Великой Отечественной, так что, ни с кем не церемонился, но он был ангелом по сравнению с нашим историком! Вот уж, поистине, неадекватный был персонаж. Говорили, что он стоял на учёте у психиатра и периодически пролечивался в соответствующем учреждении. Мы его опасались. Да не только мы – ученики, но и преподаватели тоже. Однажды он напугал до полусмерти учительницу математики, прыгнув на неё с дерева в лесополосе, через которую проходила дорога в школу и обратно. Подробностей не знаю, но все решили, что это была… шутка.
Но надо отдать должное его познаниям в области предмета и его любви к истории. На уроках он до того был увлечён рассказами, что часто забывал или просто не успевал опросить учеников по темам домашних заданий, а нам только это и было нужно! Мы делали вид, что слушаем его, восторгаемся, лишь бы только он продолжал и продолжал говорить, чему он был весьма рад. Зато, он очень не любил, когда ему мешают и «сбивают с ритма». Просто выходил из себя, менялся в лице и мог заигравшемуся ученику сказать что-нибудь непотребное, а заодно, пройтись нелестными фразами по его родителям.
Помнится, шёл урок истории в шестом классе. А у нас был мальчик, который не мог удержаться, чтобы что-то не вытворить, ну хоть какую-нибудь более или менее заметную шалость. Когда учитель отвернулся к доске, чтобы записать историческую дату, этот неугомонный шалун, а был он очень мелок габаритами и очень прыгуч, вскочил на стол и пустил в форточку бумажный самолётик, как раз в то время, когда учитель обернулся… Побагровев от шеи до лысины, историк ринулся на мальчугана, сватил его обеими руками, одной – за шиворот, другой – за штанину, приподнял и начал совать его головой в эту форточку, приговаривая: «Сейчас ты полетишь за самолётиком, сейчас ты полетишь за самолётиком, сейчас ты полетишь за самолётиком…» Наблюдать за этой сценой было и забавно, и страшно. Страшно ещё и потому, что ребёнок мог легко пройти в форточку, потому что был, не возрасту, мелкокалиберный. Кончилось тем, что один из мальчишек, не выдержав, схватил указку и толстой её стороной, с размаху треснул историка по лысине, наверное, тем самым отрезвив зарвавшегося взрослого неадеквата.
Тот, как ни в чём не бывало, поставил нашего несчастного обратно на стол.
Мы ожидали дальнейших событий, но тут прозвенел звонок, оповестивший конец урока!
Должно быть, в голове у преподавателя тоже ощутимо "прозвенело".
История на уроке истории не получила никакой огласки, об этом знали только ученики нашего класса, ну и, возможно, ученики других классов – от учеников нашего. Ну и, наверное, преподаватели - от старост классов и, скорее всего, слух дошёл и директора... А историку, конечно, выгоднее было умолчать об этом инциденте. Но «звонок» в его умной голове, наверное, прозвенел в пользу дальнейшего его поведения, и оно никак не сказалось позже на «заступнике».

Быль

Жил-был мальчик. Рос в приличной, полной семье уважаемых людей. Сестра - старшенькая, а он был вторым и последним ребёнком. Миловидный, голубоглазый блондин, застенчивый и добрый мальчишка. В школе успевал, был общительным в меру и не хулиганистым. Дружил и с мальчишками, и с девочками. Девочек никогда не обижал, угождал им и носил сразу по несколько их портфелей в обеих руках. Среди портфелей всегда был и мой.
Пролетели школьные годы, разлетелись одноклашки, словно пташки, по городам Родины, в поисках себя. Уехала и я. Однажды судьба решила и постановила: вернись и не дёргайся - не по зубам тебе столицы. Но это уже другая история.
Я устроилась на завод микробиологом, где работали почти все местные и встретила там его. Разговорились. От застенчивого юноши не осталось и следа - слова прожженного циника, взгляд странный и какой-то неспокойный, «прыгающий» будто что-то всё время выискивающий. Такое впечатление, что ищет, к чему бы "прицепиться", чтобы повздорить или сказать гадость. Честно говоря, чувство было весьма неприятное, разговор хотелось закончить, и поскорее... Заметно было, что у человека не всё в порядке с психикой. Я подумала: «Ну… меняются люди». У него в то время была уже семья, маленький сын.
Однажды он пришёл на завод с винтовкой-мелкашкой. У мужчин там было странное развлечение – стрелять голубей и готовить из них обед, в обеденном перерыве они съедали приготовленное. В начале девяностых, конечно, жизнь была тяжёлой и, для большинства простых работяг в нашей стране, сопровождалась лишениями, а кое-где и голодом. Но только не в нашем районе! Наше село окружено было такими предприятиями, как хлебокомбинат, маслозавод, два мясокомбината, консервный комбинат. Промышленная зона на краю провинциального городка была равна по площади самому городку. Население тогда составляло около шестидесяти тысяч жителей, а село считалось окраиной города с населением в полторы тысячи душ. Здесь заканчивал свои маршруты городской транспорт.
У людей не было денег, чтобы покупать, но обмениваться "приобретениями" с данных предприятий друг с другом они всегда могли! А поэтому, я не понимала, зачем питаться дикими птицами - неэстетично, опасно для здоровья, да и в плане морали - просто гадко! Так что кроме слова "развлечение" я не находила определение этому некрасивому занятию.
Мне было очень жаль птиц, хотя к голубям я отношусь не так, как например, к ласточкам…
Я спросила у этого «изменившегося, бывшего хорошего мальчика», не жалко ли ему птиц? И как можно их потом есть? На что он ответил вполне серьёзно и даже, как я заподозрила, с каким-то огромным удовольствием смакуя слова: «Мне ничего не стоит прихлопнуть человека, как муху, а ты спрашиваешь о каких-то птичках». И добавил: «Там, где я служил, учили убивать». Меня очень испугали эти слова и выражение его глаз. После услышанного мне никогда больше не хотелось с ним поговорить.
Через некоторое время его посадили за убийство одноклассника. Надо сказать, что тот был пьяницей и воришкой, и что-то из вещей украл с его дачи. Не долго думая, мститель пришёл к нему домой и убил его ножом, много раз воткнув его в тело, на глазах у ошарашенных собутыльников. Потом подошёл к столу, налил рюмку водки, отрезал этим ножом кусок хлеба и положив его на рюмку, поставил у изголовья убиенного.
Посадили его тогда всего на пять лет. Он отсидел три и за хорошее поведение был отправлен в колонию- поселение, совсем недалеко, в соседний район. Он часто появлялся на нашей улице, гулял с товарищами, пьянствовал. Конечно, находились такие, кто с ним дружил, в основном это бывшие уголовники. Таким был и мой сосед. Но сосед был осуждён не за тяжкое преступление, просто за участие в драке и, в принципе, был нормальным мужиком, довольно неглупым и даже где-то добрым.
Однажды их обоих – соседа и этого нашего «героя», задержала милиция. Началось следствие, поползли слухи, в том числе и от соседа, которого отпустили до суда, потому что он давал правдивые показания, в результате коих было раскрыто преступление. А было так.
Ещё один, самый "крутой" завод, где работало большинство населения района и нашего села стал расширять возможности и строить новые цеха. Странно, что в 90-х и такие дела ещё имели место быть, тогда, как другие предприятия разваливались. В нашем продвинутом, в смысле индустрии, городке, кроме перечисленных, было ещё два металлургических больших завода, один из них – филиал московского ЗИЛа, где литейное производство делало детали для авиапромышленности, завод текстильного машиностроения и завод коммунального машиностроения. Их просто уничтожали тогда, восстановлению они теперь, скорее всего, не подлежат. Но этот завод, который располагался в селе, на берегу реки, был особенным. Он имел довольно интересный профиль, такой, что не вложить в него средства предпринимателю – грех: производство спирта и разлив алкогольной продукции – золотое дно! Но не буду отвлекаться. Конечно, на строительство привлекалась, в основном, рабсила гастарбайтерская. "Зажравшиеся" местные шли на стройку неохотно - авось, не голодные! А зарплата была не очень высокая и, к тому же, выплачивали её весьма редко, иногда частями, с задолженностями, переходящими из месяца в месяц. Сюда ехали люди семьями, из Беларуси, Украины, Мордовии и, конечно, привлекались к работе те, кто по принуждению государства должен был отрабатывать повинность. Вот наш рецидивист и попал сюда. Приезжие люди были добродушными, нежадными, доверчивыми, и он с лёгкостью втёрся в доверие к одной семейной паре. Мужчина работал бок о бок с ним, женщина работала в столовой. Иногда вместе выпивали, но особенно не пьянствовали, поскольку не за этим люди приехали, а чтобы заработать денег для семьи. Стройка шла быстро, всего около трёх лет. По окончанию, все приезжие рассосались.
Прошло ещё некоторое время,и в наш местный отдел МВД стали поступать заявления о пропаже двоих людей – мужчины и женщины, которые, по окончании строительства должны были вернуться домой. Не дождавшиеся родственники занялись поисками. Следы поисков привели к дому нашего (тьфу-тьфу, не надо нам таких героев) «героя». Рассказал один таксист, который вёз этих двоих на вокзал, да не довёз. Они попросили таксиста, чтобы он их подождал у дома их «друга», мол, проститься очень надо с хорошим человеком. Таксист подождал-подождал, да не дождался и уехал. Вот отсюда и пошёл распутываться клубок.
Рассказывает сосед:
- Он пришёл ко мне вечером и позвал к себе, сказал, что дело есть и что очень хорошо заплатит. Привёл к себе домой, выпили, разговорились о том, о сём. И тут он неожиданно говорит: "Пойдём, я тебе своих «жмуриков» покажу". Я не понял, о ком или о чём он... Думал – кроликов что ли завёл каких… Привёл в сарай. На куче какого-то, не то сена, не то навоза, лежал старый тент, он стащил его, и я увидел два трупа. Они зиму пролежали в холодном сарае, пока были морозы. Теперь весна начиналась, они начали разлагаться, нельзя больше было их держать. Он подошёл ко мне вплотную, взглянул в глаза и меня бросило в пот. Глаза зверя, плотоядно светящиеся... Угрожая расправой, заставил расчленять трупы, складывать их в алюминиевые фляги. Я сделал это. После, с угрозами же, провожая меня домой, говорил: приду за тобой на днях, когда куплю цемент. Будем пол сарая заливать цементом.
Там и нашли, под новым цементным полом то, что осталось от этих двоих. Наказание для моего соседа было в виде условного срока. А этому дали, если не ошибаюсь, 17 лет. Когда уводили «зверя», он прошипел: «Выйду – завалю!» В ходе следствия он признался ещё в двух убийствах. Одно из них – другой мужчина, которому он показывал трупы, а тот пообещал его «сдать».
Сосед не дождался, когда его «завалят», он тяжело заболел и умер, лет 10 назад тому. А этот ещё не досидел свой срок. Да и, говорят, он стал там инвалидом и сюда больше не вернётся.
Есть ещё жесть в этой истории: жена этого зверя вычищала остатки крови из-под ногтей расчленителей своей маникюрной пилкой.

Послесловие

Он вернулся весной 2019 года. Абсолютно здоров и даже свежий на вид. Говорят, рецидивистам и авторитетам там живётся очень привольно.
С ним никто не общался, местные его обходили стороной. Он "прослонялся" около года, потом взломал в районном центре павильон «Быстроденьги» и опять сел. Говорят, лет на пять…

Окно на запад, полумрак.
Среда сегодня или вторник? -
Замылен мозг… А в тех мирах,
За ветхой, выгоревшей шторкой,
Царит бардак!

Там суета и улиц вонь,
Смог выхлопной и рёв моторный,
Для вдохновенья – ничего,
Что почерпнуть бы мог затворник -
Лишь трёп, да звон.

К звукоснимателю прилип
Винил на столике торшера.
Весь мой пространственный лимит -
Окно под шифером замшелым,
Карниз в пыли.

А в том пространстве - труб дымы,
То крыша, то чердак, то крыша…
Чужой, ненужный, жуткий мир -
Нескладный и духовно нищий -
Сер и размыт.

Сегодня вторник иль среда?
И так же сложно с месяцами.
Запрошлогодний календарь
На пожелтевшей дате замер
В тот день, когда…

Моя мансарда выше всех!
А я, богатый содержимым,
В углу доскрипываю век.
Когда-то здесь мы славно жили:
Я – книжный шкаф,
И человек.

Ф.

Ты вернёшься в меня, в наш медовый июль,
После долгой зимы, пронизавшей насквозь,
Погрузившей до комы в сон-анабиоз,
Где засилье химер и раздолье вранью.

Ты устал в сиротливости дней и ночей,
Ты настолько продрог, что не мог устоять!
Я всё так же сладка, так же вязок мой яд,
Он тебя увлечёт в топь трясины моей.

Как в меду монпансье, растворятся сердца,
В неге страсти сольёмся, утонем в любви.
А пока будь в иллюзиях… Только живи!
Я же буду звездой над тобою мерцать.

Ты однажды вернёшься…

Человеческий детеныш на развалинах семьи,
Спотыкаясь, ранит душу и глотает слёзок соль.
Мама с папой рвут и делят и, торгуясь меж собой,
Не берут в расчёт, что детство очень просто отравить.

В дом приходят тётя, дядя - равнодушны и черствы.
На последний план отступят каруселька и пикник,
Сказки на ночь и картинки из любимых детских книг -
Всё, к чему малыш тянулся, восхищался и привык.

Человеческий детеныш в расписание внесён
К маме, папе, на неделе - в воскресенье и четверг.
Он приходит к ним с любимым медвежонком в рюкзачке -
Верным другом, с кем разделит разговоры, игры, сон…

Мишке он расскажет на ночь сказку-быль про свой мирок -
Он когда-то был уютным и лишенным всяких драм.
Что любовь не бесконечна, неустойчива к ветрам.
Что на месте детской травмы остаётся рваный шрам.

Человеческий детёныш непомерно одинок.

Алла Арцис "Двадцать пятый дубль"
https://stihi.ru/2021/01/19/3164

Цитаты:
+++++++++++++++++++++++++++
Говорят – об отпуске не мечтай даже,
Хоть в лепёшку разбейся, хоть лезь из кожи…
+++++++++++++++++++++++++++

Пародия:

Размечталась потасканная колымага, а как же –
Капитальный ремонт ей подайте, и отпуск заслужен!
Понимает, что все обещания – полная лажа.
Хоть разбейся в лепешку – чермет стране тоже нужен.

И черметом-то став, ни за что не найти ей покоя –
Переплавят и, дай бог, направят в мирное русло…
Есть мечта: Млечный путь в новой жизни своей освоить,
К неизвестным галактикам мчаться намеченным курсом.

Колымага мечтает, ржавея мозгами, ну что же,
В этом возрасте ограничения нет для маразма.
А пока, скрежещи по маршруту. Хоть вылезь из кожи,
Но влачи свои дни безотрадно и однообразно.

Алла Арцис
"Двадцать пятый дубль"
https://stihi.ru/2021/01/19/3164

Наш побитый трамвай номер 24, маршрутом
Ленинградский вокзал – Павелецкий – туда и обратно,
Ветку линии снова сегодня, похоже, попутал,
А меня, как всегда, укачало, что очень досадно.

Я проснулся в депо, было слишком темно, словно в склепе.
Я ору: «Нифига зарулил, старичок, не туда ты!»
Чей-то голос загробный из тьмы правду матку мне лепит:
«Ты заехал в тупик, но в запасе есть рейс 25-й».

25-й маршрут для меня – это, братцы, обидно.
Там конечная – кладбище, я не готов еще, братцы!
Но из мрака встает предо мною кондукторша-выдра:
Балахон, и коса на плече: «В ад пошли – похмеляться!»

Рисуешь новую картинку,
Обманываясь, как всегда.
Витаешь в грезах романтичных
И на палитре погадать
Пытаешься, но безуспешно,
Ведь гамма красок, явно, врёт.
Нещадно портит сетка трещин
Твой примитивный натюрморт.
Под завывание метели,
Минорное кошачье «мурр»,
В оцепененье кисть сомлеет.
Разглядывая кракелюр,
В нём угадаешь неизбежность
Крушенья радужных надежд.
Не выглядит рисунок свежим…
Без сожаления разрежь!

Лет пять назад была у меня собака. Мне подарили её маленьким щенком. Это был чёрный кобель, породы ризеншнауцер, очень милый, любвеобильный, умный, хотя и с небольшой "бусорью", - так у нас говорят о тех, кто немного чудаковат. Этот эпитет, в основном, применяется к людям, но и к кобелю он вполне подходил. Как и все молодые, здоровые, обласканные хозяевами домашние питомцы, тяготел он ко всякой живности, являющейся представителем другого вида фауны, а также к домашней птице, «не корысти ради», а общения для. И не приведи Провидение приблизить к моему Цезарю - так звали собаку - существо маленькое и слабое. Не то чтоб Цезарь был злой и раздражительный, совсем наоборот, он был компанейский и восторженный, обожал маленьких и беззащитных существ и, наверное, желал подарить каждому такому маленькому и беззащитному свою любовь, ласку и покровительство. Правда, это у него всегда плохо получалось. А если быть более откровенной - обычно, трагически заканчивалось для нечаянного визитёра, если я недогляжу за его передвижениями в пределах дворовой территории.
И вот однажды, отдыхая на летней веранде дома от трудов праведных, слышу: Цезарь мой восторженно повизгивает, но улавливаю и обиженные нотки в его голосе. Реагирую моментально - вскакиваю и мчусь на улицу прямо в домашних тапочках, так как понимаю – промедление здесь неуместно!
Вижу «раненого» Цезаря с окровавленной мордой, скачущего на трёх лапах вокруг какого-то, пока непонятного мне, объекта, разглядеть который пока не могу. Но то, что это не курица и не цыплёнок, стало ясно сразу, отчего я почувствовала облегчение и аж перекрестилась. Цезарь, как я уже сказала, «плясал» на трёх лапах - передняя лапа кровила, но он не сдавался, нападая на «объект». Занят был крайне, даже не почувствовал, как я приблизилась. Не чуял или просто не хотел отвлекаться. Наконец я поняла, что за чудище так обидело моего питомца: в углу ограждения, среди кустиков смородины, свернувшись, неподвижно сидел небольшой ёж. Бедный! Он боялся пошевелиться…
Очень взволнованная и испытавшая даже небольшой стресс, пока оттаскивала и загоняла в будку собаку, я взяла ёжика на руки и порадовалась, что он не ранен. На моих руках он, видимо проникнувшись доверием и благодарностью ко мне, развернулся. Я была в восторге, когда посмотрела в его чёрненькие умные "бусинки"! Он позволил мне пощекотать своё «пузико», такое мягкое и пушистое, отнесла ежа в безопасное место, обустроила для него временное жильё – картонную коробку, налила в блюдце молока. Правда, к молоку он и не притронулся. Я недолго томила его в коробке – отпустила, как только увидела, что ёж «пришел в себя» и стал обнюхивать её стенки.
Вот тогда, когда увидела ежиную благодарность, я воистину уверовала в то, что и дикие животные не лишены способности понимать и чувствовать доброту. До сих пор мои глаза помнят осмысленный взгляд этих глазок-черничек…
И почему я помню это так долго?.. Ведь ничего особенного не случилось.
Где-то к концу лета, в вечерних сумерках, я видела на территории своего сада ежа, но только большого! Может быть, это был «мой», уже повзрослевший, ёжик?

- Брось сейчас же, дура!!! – заорал вдруг знакомый голос, но не со стороны, а откуда-то, изнутри черепной коробки. Голос был знакомый и, вместе с тем, очень странный, даже страшный, будто сидящий в укрытии медиум с трудом двигал языком и, в то же время, довольно грозно и убедительно произносил фразу.
Крошка зачем-то оглянулась, осмотрелась, понимая однако, что нельзя увидеть того, кто сидит в голове. А это, точно, было именно там!
«Почему нельзя?», - подумала она, - «Я просто хотела чая, сладкого чая, вот и сахара зачерпнула полную, с горкой, столовую ложку. Почему???»
- Во-первых – страшный грех, во-вторых - не будь эгоисткой. – Произнёс тот же загробный голос и умолк.
Она с сожалением взглянула на ложку и у нее от ужаса расширились глаза… Таблетки. Теперь она вспомнила, как выковыривала «сахар» из пластиковых упаковок, со стороны, где ячейки были покрыты фольгой.
- Спасибо, Светуль, - прошептала, придя в себя. Она узнала этот голос - он принадлежал Светлане, давней её подружке, которая ушла прошлой осенью… насовсем. Света часто ей снится, но по-другому и не может быть, потому что Крошка любила её, как свою сестру. В своё время она сама же «сосватала» Свету со своим братом, и она вошла в их семью.
Стало стыдно из-за того, что назвала её Светулей. Там у нее сейчас другое имя – Фотиния. Батюшка, при отпевании в церкви, говорил, что имени Светлана нет в святцах, хотя, в последнее время, это имя стали упоминать во время служб, в угоду современности, но предпочтение отдают более древнему.
Крошка ещё нужна немалому кругу людей, близких людей, и ещё одному человеку, которого считала не менее близким… хотя нет, ему теперь - вряд ли. Не так она хотела бы разойтись с ним, совсем не так!
У Крошки, конечно, есть имя, но этим милым прозвищем, наряду со множеством других забавных, нежных прозвищ называл её один хороший человек, настолько хороший, что без него трудно дышать. И - «Крошка» - ей нравилось больше остальных, поэтому она сама себя так и продолжает называть.
На подоконник, с уличной стороны, прыгнула кошка. Крошкина кошка. Она настойчиво стучала в окно, просясь в дом. Удивительно, как она научилась стучаться в окно лапкой, совсем как человек! Крошка нужна кошке.
Она подобрала её уже взрослой. Кошка очень своенравна и воспитана улицей, но Крошку понимает с полувзгляда и очень уважает.
Зима. Красивая, снежная, властная и очень тяжёлая для Крошки. Впрочем, все времена года для неё не легки. Но эта зима придавила не только рутинной работой. Снежной лавиной обрушились на душу горе, обида и… изгнание. Да, наверное, это так и называется.

Она взяла плитку «Алёнки» и съела её всю. Без чая. И ей опять стало стыдно. Больная, пожилая мама… она ведь не отказалась бы от кусочка шоколада. Ну, ничего, Крошка сядет за руль своей миниатюрной машинки и доедет до ближайшего магазина, купит ещё шоколада и обязательно поделится с мамой.
Ещё больший стыд она испытала при мысли о том, что хотела сделать час назад.
Сейчас в Крошкиной жизни есть важнейший смысл – продлить, насколько это возможно, мамины дни. Остальное – суета! Как она могла забыть тогда об этом?!
Будет ли прощение себе от себя же?

На модном форуме лайфхаки:
Стиль милитари ценен здесь -
Все, абсолютно, цвета хаки,
И камуфляжный интерес.
Да, камуфляж, пожалуй, круто,
Куплю себе комбинезон!
В толпе я выделяться буду,
Пятнистостью тревожить взор
Любого встречного зеваки,
Пускай шарахается прочь:
А вдруг, в моем кармане вальтер,
А в сумочке моей меч-трость?
Сегодня, времени в угоду,
Такому сложному порой,
Военный стиль, взорвавший моду,
В мир современности – пароль.
Идешь себе по тротуарам,
Пятнистая такая вся…
Всем людям, молодым и старым,
Конечно, очень нравишься…

Седьмая пятница: хаки http://litset.ru/publ/15-1-0-64440

На завтра морозы под тридцать,
А вечером – буря.
Но эти синоптики вечно напутают даты!
А сосны в аллее стоят, как наряд в карауле,
Культи их конечностей к богу слезницей подняты.

Посмотришь сквозь сумерки на уцелевшие лапы,
Откинув затылок – а вдруг на верхушке пришелец!
Там звездочки в хвое застряли – блестящие крапы.
Любуешься долго, пока не изноется шея…

Темнеет моментом –декабрь. И разгул браконьеров.
Идут безбоязненно – нет ни управы ни власти..
Идут и судачат о разном житейском. Терьеров
И прочей породы питомцев ведут прогуляться.

Они говорят про сгоревшее сено соседа,
Мол, как - ни с того ни с сего?.. сам виновен: не смотрит -
Соседка курила у стога, не видя запрета,
Хотя он табличку воткнул у забора: «no smoking!».

А в сумерки тихой аллеи зайдут, будто вспомнив,
К какой окончательной цели вела их дорожка,
Притихнут они, размышляя, где резать удобней.
За хвойную плоть куш немалый сорвать будет можно.

Поёжится женщина, видя железные зубы
Свирепой пилы, и настрой бессердечных пришельцев,
Достанет из варежки Оберег, встанет под дубом,
Под сенью спасительных мраков заклятье прошепчет.

Посыплются звезды колючей лавиной на лица,
И лапы исхлещут их головы, шапки сметая.
Синоптики бурю пророчили – вот, получите!
Убыток соседа пусть - вам в назидание… стая…

И снова скользнет взглядом в крону, ища одобренья.
Там звездочки смотрят осмысленно, невозмутимо,
Их несколько – две ли… четыре… головокруженье…
Домой на руках отнесет покровитель кикимор.

Недавно, внучка, прилетев с Буяна,
где статусной была звездой Фейсбука,
решила сделать бабушке приятно -
подарков привезла, большую сумку!

Яга отстала от высокой моды -
в лесу не до нее, там дел по горло,
и годы… что вы, ну какие годы –
века! Зато Яга еще проворна,

она гоняет в ступе, как в сапсане,
и очень любит в зеркало смотреться.
А сказок миллион о ней писали,
когда вранье читает - ноет сердце.

Сидели вечерком за самоваром,
и внучка ей промолвила с укором:
«Бабуля, твой прикид непопулярен,
заглянем-ка, давай, на модный форум.

У зеркала стоишь и то, что видишь,
самооценку разве не снижает?
Такое наплевательство на имидж
зовется – неоправданная жадность!»

Торжественно открыла сумку внучка,
решив бабулю сразу ошарашить…
Там брендовых вещей большая куча,
каких не отыскать в чащобах наших.

Лежат там рукавички «от Лисьясса»,
и палантин «от Дома моды Рысси»,
беруши-оверсайз «от Славна-Зайсса»,
а джинсы! Бог лесной! Реальный «Diesel»!

И снова у Яги внутри горенье,
на дизельном ходу взлетает ступа.
А бедра в джинсах "Diesel" – загляденье!
Ну а на сказки обижаться - глупо...

Когда-то, в давние времена, а быть может не такие уж и давние, в разных точках земного шара существовали два совершенно не похожих друг на друга цветка.
Один был красив! Красив всем – своей колоритной внешностью, своими манерами и блестящим творчеством, за что его любило Солнце. В его краю был рай, где созданы все условия для всего этого, и, несомненно, он был им заслужен. А жизнь была полной, интересной, щедрой на приятные подарки и исполнение всех желаний!
Он был талантлив! Талант его проявлялся в том числе и в искусстве расположить к себе всех, кто был в его окружении. А вокруг было множество других цветов – менее красивых, менее талантливых и умелых, но у них не было даже малейшего желания позавидовать ему или обидеться на Солнце за то, что ласкало фаворита и давало ему любви больше, чем остальным. Получая от покровителя всё, этот особенный цветок всё это и оставлял себе. Он не умел делиться. Не интересовали его ничьи чаяния и чувства, вернее сказать, интересовали тогда только, когда видел, что обращаясь к нему, они подпитывали его. Иногда, обольстив того, кто стремился к нему, искренне принося свою пользу и жертвуя собой, мог, внезапно потеряв интерес, отвернуться и забыть обо всём. Но никто не понимал этого, настолько этот цветок был обаятелен! Чары его не имели границ. Порой он мог даже и обжечь лепестки слишком приблизившегося, но если тот робко пытался выяснить – за что так с ним – красавец немедленно закрывался.
Но всё равно, он был неотразим!

Она жила у проселочной дороги, где её всё время грубо и больно пинали, топтали, пытались раздавить страшными и вонючими прессами, травили ужасными выхлопами, оглушали рокотом и гудом. Когда приходил холод, и дорогу накрывал ледяной саван - забывалась в анабиозе, но страдания никогда её не покидали. После каждого подобного испытания она долго болела и, казалось, что наконец её заберёт Смерть. Страшно подумать, но она на неё надеялась, звала, а зря - Смерть её не хотела. И тогда она, снова и снова поднималась и жила, ведь ничего не оставалось более. Так бывает: нельзя рассчитывать даже на худший вариант собственного выбора, а желания исполняются только у избранных Солнцем!
Простая Травинка выживала и даже зацветала мелкими беленькими соцветиями, открывая свою чистую душу. Потом её снова купали в грязи пинальщики и прессы, не терпящие чистоты и белизны, но она не обижалась, поскольку не знала другого обращения. А ещё они любили говорить: «Обижаться глупо – на обиженных возят воду.» И, думая, что это предел унижения, когда на тебе возят воду, она сдерживала обиду всеми силёнками, которые только могла из себя выжать…

Солнце в её краю появлялось редко, а когда приходило взглянуть на его убожество, то всегда скупилось на тёплышко и давало мало света. Но один раз оно принесло подарок и Травинке. То есть, это был не совсем подарок, а нечаянная потеря. По солнечному лучу, которым оно коснулось обочины, где жила Травинка, соскользнул удивительный аромат того Прекрасного Цветка и попал прямо на её измученное соцветие. Попросту говоря, Солнце, пронося его мимо в недосягаемые дали, случайно обронило всего лишь одну мизерную частичку, но несчастной и этого было достаточно. И вот, опустившись в лоно её цветка, он приласкал, одарил чем-то особенным, сильным, волнующим, чего она ранее никогда не испытывала. Она назвала это Любовью и не ошиблась.
На Любовь с большой буквы была способна, к сожалению, только она… Почему? Да потому, что как никто, знала, чего стоят презрение, насмешки, испытания и неблагодарный труд.
Благоуханный подарок же испарился очень быстро, как только выдох попутного Ветра из-под Тучки подогнал его.
Зато теперь Травинка знала, что стоит жить и надеяться на рассеянность солнечного луча и, распуская свои мелкие грязненькие лепестки, она ждёт… ждёт...

Юлий Ким
"Я спокоен, я спокоен, как спокоен я!"


Ну что за пошлые манеры
И деревянные мозги?
Чудные, дикие манеры
У пролетающей фанеры -
Трещанье, громкое без меры.
Не слышно, что бормочет гид.

Она летит, и видят люди:
Оригинально как летит!
И аплодируют ей люди.
В восторге и поэт, и флудер,
А равнодушный старый флюгер,
Плюет на курс ее пути.

Один лишь я стою, спокоен -
Летит и пусть себе летит.
Измучен зноем, но спокоен.
А это зрелище на кой мне?
Оно внимания не стоит -
Я не какой-то там кретин.

Облокотясь о ствол платана
В парижском парке Багатель,
Спокойно глажу ствол платана
И, ненавязчиво-нейтрально,
Платану доверяю тайну
Про улетающую эЛь.

«Пойду обольюся слезами…»
Юлий Ким


вчера я внезапно скончалась
в конвульсиях страшных терзаний
поэтому жутко печалясь
пойду обольюся слезами

пойду обнимуся с матрешкой
расписанной собственноручно
довериться ей очень можно
немая она потому что

пойду нарисую ей бусы
акрил забодяжив с гуашью
при этом еще помолюся
забыть о кончине вчерашней

матрешка слегка оклемалась
я тоже довольна и пусть я
вчера окочурилась малость…
с сегодняшней даты начнуся

(на фото работы автора)

Слава Роду, я не Сирин и не Феникс – просто Птица.
Слабый духом и жестокий оскорбит - ему простится.
Слава Богу, нет соблазна клюв разжать и вызвать бурю.
Если милый разлюбил - отпущу и не забуду..
Только жаль – не суждено родиться вещим Гамаюном,
Жаль - ни счастья, ни потомства, ни любви не напою вам,
Но могу о ваших душах в тесной клетке помолиться,
На себя прося покрова всемогущей Перуницы:
Птицей ввысь! Добро нести!
Клетка временна и тленна.
«Тако бысть, тако еси, тако буди» неизменно.

Холоднокровные не плачут,
Но если надо, плачут молча.
Темна-вода, и пены клочья
Кого угодно заморочат -
Не избежать сетей рыбачьих.

В воде не видно рыбьих слёзок,
И души их – неясный омут.
Кого их чаяния тронут,
Когда пристойно всё, все дома…
А сети – это несерьёзно.

Они непрочно-эфемерны,
Их время – пшик, лишь нужен казус,
Где, не случайная ни разу,
Неосторожность водолаза
Нарушит путы слабых нервов.

Но кто заметит слёзы рыбьи?
Погода чудная за бортом,
Вода спокойна, всем комфортно.
И плакать ей какого чёрта?
Спасли!
Но лучше бы убили…

Аноним 7

Кудель белиберды

Что толку в словесной белиберде,
Подкрашенной яркой мыслью?
Что толку сидеть и тянуть кудель
Бессмыслицы кратких писем?

Придушена разумом и легка -
Изчезнет, лишь дунет ветер.
Вдали пригрозит штормовой раскат,
За ним - и второй, и третий…

Кричащие строчки падут из туч,
Обрушатся горьким пеплом,
А каждый из дней будет сер, тягуч
И мрачен, как стены склепа.

Не справилось наше веретено -
Кудель не годна для пряжи.
Пройти испытанье не всем дано.
Нет смысла -
белиберда же…

Аноним 6

***

Говорили ж: читай, тёть, Киплинга,
В идеале – стихи Есенина…
На ночь фильм не смотри про викинга,
Коль не хочется потрясения.

Ночь твоя потечет бессонницей
И скопленьем интриг мистических.
В драпировке портьер укроется
Зверь невиданный с милым личиком.

Обвинит, обрекая крест нести.
Вену вскрыв, подпишу попятную.
Не забыться в постельной крепости,
Обложившись таро, как латами.

«Дурака» на раскладе выкину,
Кем, по сути, слыла доселе я.
Под восторженный посвист викинга
Круто жахнуло потрясение!

Ну что за праздник без попойки?
И ею славен Новый год.
С гостями пил я слишком бойко,
водил с детями хоровод.
Роскошная телепрограмма:
то сказка, то комедия,
а в перерывах на рекламы
то водку пил, то бренди я.
Телеэкранный бульк – я в сказке,
как заяц из «Ну, погоди»…
А там изба кудахчет: «Здрасьте»,
и лес шумит, кудлат и дик.
В избушке на куриных ножках
полно невиданных зверей,
глаза таращат, кто в окошко,
кто с потолка, кто из дверей.
И я сижу, глаза что блюда -
не понял, как сюда попал.
Лишь смутно помню: на верблюде
я ехал… а потом – провал.
Доцент орал: «Слезай с верблюда!!!
Не слезешь, сволочь, пасть порву!!!
Вот, понаедут отовсюду,
поналетят, понаплывут,
накурятся, аж до кондрашки,
а наш портал без вас трещит.
На всех смирительных рубашек
не напасёшься. Не взыщи:
тогда связать придется... скотчем,
в палату к психам поместить.
Тебя Саахов сдал, короче…
Я исполнитель лишь… прости!»
Бессчетно сказок да комедий
в свой послепраздничный психоз
я насмотрелся там!
Намедни вернул мой паспорт мне завхоз.
/Доцент больничный мне принес/.

На стихотворение Виктории Кольцевой "Падежи"

«снег не протоптан, пречист и скрипуч.
И торжествующ
у крыш на закорках».


После бани

Сумерки. Вечер. Канун Рождества.
Шел по сугробам из бани мой сват,
Пьяненький в меру, до скрипа пречистый.
Хата его на отшибе стоит,
Да не расчищен был путь на "сват-стрит" -
В бане нахрюкались бульдозеристы.

Что их судить – пьёт в селе большинство…
Кабы не вьюга, то всё б ничего:
Было б идти веселее и легче.
Хоть трактористов мой сват уважал,
Но просклонял их по всем падежам,
Прежде чем валенком встал на крылечко,

Аж под тулупом от радости взмок.
Новый сюрприз – ключ не лезет в замок.
Вроде, прекрасный – не толст и не тонок…
Вьется, проклятый, в ладони ужом…
Сват, торжествующ и жгущ падежом,
В хату, как вор, прыгал с трубных закорок.

Конкурс Первый пародийный блиц

Наверху хорошо, хотя и холоднее, чем внизу. Зато с высоты птичьего полёта далеко видны окрестности деревни. Деревня большая. Здесь я родилась и живу. Я исходила её вдоль и поперёк, знаю каждую дорожку, каждый уголок. Знаю всех жителей не только по именам, но и по характеру. Я всегда здесь, внутри этого, для меня - большого, организма, именуемого "моей деревней". И я - её центр, вокруг которого вертится всё и вся. Иначе я не могу себя ощущать - только центром!
А над деревней никогда ещё прогуляться не приходилось. Но чудеса случаются-таки. И вот - лечу, ножками болтаю, мысли из головы почти все выдуло. А зачем думать о чём-то более важном, чем этот полёт? Другие мысли только будут мешать наслаждению. Мне не страшно. А моторчик рокочет, и довольно громко. Раздражает немножко. Может быть, потому раздражает, что беспокоюсь, хотя и не хочется это признать. Как бы... смазать его, что ли... Зато положительные эмоции от полёта компенсируют громкий «выводящий» звук.
Весна. Ранняя. Ещё совсем холодно. Днём температура колеблется от нуля до небольшого плюсика. Совсем маленького. А ночью тянет на приличный минус.
Да, на земле теплее. Но я тут впервые, и мне нравится. Лечу, ногами болтаю...
Внизу люди ходят, из домов высыпали, наблюдают за мной. Снизу они ни за что не смогут разглядеть, кто там "чудит", в этакий-то холод. Я посмеиваюсь, потому что каждого из них узнаю сверху. Даже представляю выражение лица каждого из них. Дядя Вася - сосед через два дома, добрый и простодушный дядька, поднял голову, ладонь козырьком ко лбу приложил… Завтра будет мне рассказывать, как видел "карлсона", я сделаю удивлённое лицо и вид, что не поверила.
Две девчонки с противоположного переулка бегут, руками размахивают, подпрыгивают, будто тоже хотят взлететь. Неет, девочки, подрастите, милые, а после, если повезёт… Мне повезло.
Однако, прохладно, простужусь ещё. Машу народу рукой на прощанье, шлю воздушный поцелуй. Пора! Пролетаю над речкой, над перелеском, подальше от жилого посёлка, к серой ленте скоростной трассы Москва – Симферополь. Там ждёт Игорёк на «Джипе». Благополучно приземляюсь рядом с авто.
- Спасибо, за удовольствие, Игорь! Классная техника – параплан!
Прыгаю на сиденье, (как здесь тепло!). Едем в деревню. Игорь останавливает автомобиль возле моего дома, выходит сам, открывает дверцу с моей стороны, выпускает меня, ласково пожимает мне ладонь, и мы расстаёмся... ненадолго, до послезавтра.
Свидетели этой невинной сцены укоризненно покачивают головами.
- Весна! Эх, девка… гляди…
Знали бы они, какая отличная штуковина - параплан! С Весной вас, люди!

А вот и дядя Вася спешит, да с новостью! Не дождался "завтра"...

------------------
(7.03.2014)

К чему лукавить, жизнь – всех сущностей борьба,
И выживет сильнейший.
Пусть камень твёрдый, но ему не по зубам
Бумажный лист. Конечно!
Ведь мягкостью своей она его возьмёт
И, обернув, укроет.
Смиренно будет спать в плену ее тенёт,
Под магией покоя.
И у бумаги есть непобедимый враг -
Борьба с ним невозможна!
Он вожделеет к ней, горит желаньем рвать -
Таков характер ножниц…
Препятствие для них - лишь камень на пути,
В стремлении - всё резать,
Способен твердый камень лезвия тупить.
Тягаться – бесполезно...
****
А где мораль?
Морали в нашей жизни мало.
Всегда любую силу большей силою ломало,
И обществом давно сей принят постулат,
Но мало кто такому рад.
И скажет вам, в сердцах вздохнув, любой,
Что предпочел бы не борьбу —
Любовь!

Ухо наше для лести – широко раскрытая дверь
Для правды же – игольное ушко

Б. Паскаль
---------------------------------------------------------

Голова и так умна, однако,
С ней, как данность и нагрузка - уши.
И казалось бы, чего уж лучше,
Но летит в них всяческая пакость.

Вместе с информацией добротной
Принимают ругань, лесть и сплетни,
И смешение вранья и бредней…
Что угодно им и неугодно.

Голове нетрудно разобраться,
Отделить правдивость от обмана,
Но, порой, бывает ложь желанна
Так, что невозможно отказаться.

****
Чтоб не проползла змеею хитрой,
Вход для кривды надо сделать узким,
Пусть застрянет, как в игольном ушке!
Или просто - вставить в уши фильтры...

Его уронили в землю
И, надо же так случиться –
Везенье ли, невезенье,
Но, лет через сто - сто тридцать,
В субботу ли, в воскресенье
Был поднят одним счастливцем.

Серебряный, с красным камнем,
Нашел свой приют в ладони…
Как знал – не навеки канет
Он в керсте своей бездонной,
Напомнит еще о давнем
Родном отголоске звонниц,

Нехитрый нательный крестик.
Какую пророчит участь,
Благие ль несет он вести -
На радость, и к счастью ключик?
Готовит ли он бесчестье,
Не лавры, но терн колючий?

Жар птица крылом коснется,
А может быть - черный ворон?
А камень горит на солнце,
Искрится глазок задорный…
Чья тайна тебе откроется,
Чей крест понесешь покорно?

У Большого дождя, что приходит сезонно,
Непреложный закон и лимит.
Изливается он не по первому зову,
А в народе зовётся – Денгдит.
Пересохшие глотки народностей Нила
От отчаянья жалко сипят -
Динка жаждут дождя, но природа бессильна,
Бесполезны тотем и обряд.
А Денгдит им твердит: – Для дождя слишком рано,
Терпеливость – вот сила племён!
Сколько ссыпано злата к ногам истукана,
Сколько стерто в молитвах колен!
Очень часто народ доверяет металлу,
Проводник всех грехов и чудес -
Силой золота это не раз подтверждалось -
Превосходит он даже божеств.
Загребают его жадно идолы храмов
И купаются в жарких лучах.
Но Денгдит, грозный Бык, безобразно упрямый,
Всё испытывает бедолаг…
И придумал народ миф о плаксе-богине -
Пусть слезами омоется сушь,
Пусть рыдает она над полями отныне,
Ради их человеческих нужд!
Отчего же глуха к ним заступница Динка,
Что ж не плачет, не льет благодать?
Динка – целый народ, а она лишь картинка,
Так чего от неё ожидать?
И когда нет дождей над владеньями динка,
Прибегают они к божеству.
Умоляя, чтоб та обронила слезинку,
И она им бросает… одну.

Денгдит («великий дождь») — в мифологии динка божество, имеющее облик небесного быка и посылающее на землю дождь. Имя «Денгдит» буквально означает «большой (или великий) дождь»

Википедия

Ты помнишь шепот старых лип,
Их возмущение и трепет,
Когда в фамильном древнем склепе
Раздался скрип?

В нем, через сто спиральных фаз,
Во тьме мутировали мыши
И, наконец, из гроба вышел
Один из нас.

А ты присел на черный холм,
Под сводом старенькой часовни.
Ты помнишь – здесь стонали совы
И пахло мхом?

Почувствовав угрозу зла,
Ты не хотел делиться силой,
Что в юном теле кровь носила,
А я был слаб.

Я - сгусток тьмы, а ты - иной,
Но стал мне пищей, кровным братом -
Так вышло. Нет здесь виноватых.
Теперь со мной

Ты будешь сеять смерть и страх,
Летать меж холмиков могильных.
Под ними кучки жалкой пыли –
Ничто и прах!

А мы – свободны на века.
Для смертных это недоступно,
Они лишь будущие трупы –
Жизнь коротка.

Смотри-ка: жертва к нам идет.
Как пахнет кровью, свежей кровью!
Ну кто - в такое время, кроме
Поэта? Вдохновенье гонит…
Вот идиот!

Не сплю,
Но вижу сны.
Муаровые сны…
В них – негативы лиц чужих -
Кошмар.

Женщине невзрачной, что впервые
Вижу, неслучайно улыбнусь…
Будет падать лист с карниза рыжий,
И сливаться с туч святая грусть.

Так коварно ляжет под ботинок
Лужа, чавкнув мокрым хитрым ртом.
Я - осенний, но гораздо хуже
Женщины в потрепанном манто.

По сезону мой жакет, но все же
Стыну, на прикид ее дивясь…
Чем взяла - далекая от стиля,
Ведь улыбка – слабая, но связь.

Мимолетность смысл определила
Четко: вздорны твиды да шелка…
Я - погрязший в осени, по глотку,
А она - свободна и легка!

Прозрение, пусть поздно, но наступит обязательно -
на голову, на горло, на растоптанное эго…
Тебя предупреждали и поэты и писатели:
не вечна красота не век - легко по жизни бегать.

Змеиный ком тревог раздут больным воображением -
сидит, исподтишка тебя пугая и тираня,
внушает страх и ужас, не стесняясь в выражениях,
а разум говорит: виной - нервозный темперамент.

Попробуй откреститься, отмолить самостоятельно,
создать противоядие от адовой отравы…
Но, говорят, что выход есть – найти себе приятеля
среди пестрящей братии различных мозгоправов.

И он свое портфолио достанет из-под мантии -
кило на пять потянет, если вдруг захочешь взвесить.
Словесно стопроцентную он даст тебе гарантию,
но сможет отработать результат процентов в десять.

Прозрение, пусть поздно, но наступит обязательно!
На место встанет мозг от позитивного посыла:
прогулок полем, лесом… да пошли туда приятеля -
полезен свежий воздух и пейзажей вид красивый.

Меняю гнев на милость -
давно пора мудрее стать. Прости, прости меня!
Недавно мне открылось,
что все - пустая суета и пища для огня.

Зола в сухом остатке -
то хрупкий времени кусок бесцветною трухой
осыпался. И шаткий
осенний клин наискосок уходит за строкой.

«Пишу… Чего же боле?»
Слова, слова - упрямый рой - пытаюсь их сдержать.
На лист присесть – позволю,
когда каленое перо уймет свой гневный жар.

Но если затуманит
мой разум смертная тоска, пусть будет невдомек,
что я стою у грани.
Да будет мания легка,
исход – как мотылек!

Когда Весы отсыплют Скорпиону
довольно щедро золота и меди -
увидит мир его неблагосклонность.
Короной власти он давненько бредил!

Сентябрь был мягок,
и октябрь потом,
могущество у них совсем не то!
И сбросит леденящее манто.

Упорный скорпион вздымает жало,
скрипят суставы ног, которых – восемь.
Он мстит за то, что лето ублажало
и сочная безоблачная осень.

Но сбой гормонов,
бренность бытия,
и будто бы сама я не своя.

Не так давно все было по-другому:
я, в медном тоне, на молу лежала
в бикини, а точнее – полуголой…
Теперь бреду по мертвым листьям ржавым.

Как неприветлив
полумертвый сквер.
И ветер погребальную запел.

Членистоногий гад! Верни мне веру
в любовь, что выкрал сетью мутно-серой.
Что за корысть и пошлые манеры –
пускать мое ценнейшее по ветру?!

Я предъявлю тебе однажды счет.
Жива любовь и я жива еще…

Мелодия ушедших чувств,
Совсем чуть-чуть волнуя,
Звучит тихонько.
Я скоро вовсе излечусь.
Воспоминанья всуе
Приходят, только
Легонько сердце защемит,
И пульс в виске забьётся…
Увы, пустое!
Был образ. Он давно размыт,
Но музыка, что тихо льётся,
Чего-то стоит -
Пустячной, глупой пары слов
В нестёртых старых файлах -
Почти случайно,
Да часто приходящих снов...
Не много. И не мало.
Еще - отчаяния…

Беспокоят старушонку сны…
Что ни ночь, то снится ей карета,
ей открыты замки и дворцы,
молода, шикарна, разодета.

В радость всё – и белый день, и ночь,
и поэтов песни о высоком.
Но с зарею всё уходит прочь,
а старушку утро будит Шоком…

Шок лохмат, с ушами и хвостом,
хвост пушистый, шариком закручен.
Раньше жил бездомным, под мостом,
не обласкан был и не приручен.

Что потом? Потом пришла зима.
Разрезвились феями метели.
Видят: Шок простуженный весьма,
и они беднягу пожалели.

Принесли его в свои сады,
чтоб потом найти ему хозяйку.
Не был бы он Шоком – полбеды,
только, что он выкинет - узнай-ка!

Порешили феи сделать так:
отыскать простушку понесчастней,
принести ей Шока - за пятак.
Вы подумали – бесплатно? Щас вот!

И, увидев Золушку в окне -
(И её не пощадила старость!) -
Шока ей подсунули к весне,
с семенами тыквы, на базаре…

Так вот Вы какая, Кровавая Мэри…
И взгляд не суровый, и лик миловидный,
Но красная роза в руке, словно сгусток
Запекшейся крови истерзанной жертвы.

В глазах - отраженье жестокой эпохи,
И самодовольство достигшего власти,
Почти безнадежного в прошлом, бастарда.
И вот он – Ваш трон, увенчавший терпенье!

В своем кулачке, и изящном, и жестком,
Душили отступников правильной веры,
Чьи руки и ноги увиты цепями,
Чей разум померк от немыслимых пыток,

Кто смерти, как милостыни, ожидали.
Монаршей рукою и молнией взгляда
Вы их отправляли в полет с эшафотов.
Дымы инквизиции с небом мешая

И ревом толпы,очумевшей от крови,
Бесящейся над головами казненных,
Готовили новые пиршества смерти.
Вас ангел оставил, погрязшую в смраде -
Не справился…
Был ли младенец – Мария,
Та кроткая девочка с ангельским взором?
И время, и власть исковеркали имя -
Святыня утеряна где-то под троном.

Ваш дух, покидая ослабшее тело,
Деяниям страшным своим ужаснулся.
Не всякой ошибке есть свыше прощенье,
Не каждому имени - добрая память.

Не примет надгробие мрачной скульптуры
С ужасным клеймом королевы Кровавой.

Предписано лицу - держать лицо -
Такая роль! Будь радостным, и точка!
Улыбку нанести придется срочно.
Не сможешь? Есть же грим, в конце концов…

Грим наложили, он торжествовал,
Над кислою гримасой потешался.
Уверен – для нее нет капли шанса,
А он достоин чести и похвал.

Но, изучая имидж показной,
Особо любопытные заметят,
И отпрыски души – глаза – ответят,
Какою грим здесь держится ценой.
____

Когда, по долгу, правду скрыть обязан,
Чтоб не испортить вечер людям праздным,
Тоску не выдать жестом или фразой -
Блистай звездой, а нет, хотя бы - стразой.

Не завернуть тоску в обертку фальши,
Она пробьется, позже…
или раньше.

Уходил последний день июля,
Он прощался и теплом ласкал.
Я, в бассейне трав цветы целуя,
Мыслью устремлялся в облака.

В тропосфере рок-концерт моторов -
В транс вводил, блистал в лучах металл.
Перекрестным дымчатым декором
Спецэффектов лайнер накидал.

И само величество светило
В клеточках меж тающих границ
Нолики игриво начертило,
Пригласив меня на хитрый блиц.

Невозможно выиграть у солнца,
Крестики я ставлю невпопад.
Уходя, светило рассмеётся:
«В августе увидимся опять!»

Ночью я, измученный нулями,
Погляжу на темный небосвод:
Август сорит звездами, гуляет
Звездных прерий сказочный народ.

Ааа, снова ты, брут…
Смотри, как почками дышит весна.
Улавливаешь мокрый всхлип зимы,
Ищущей спасение на другом краю земли
И, подобно тебе, брут, всегда возвращающейся?
Между вашими визитами есть различие:
Она не обрушивается, а приходит.
Я открываю ей душу
Только потому, что не имею другого выхода.
Она открывает душу мне
И всегда честна.
Ты же являешься нежданно-негаданно.
Распахиваю окно, а там – только ты,
Туман и небытие…
Нечем дышать… нужен знахарь,
Нужен тот, кто излечит мой аккаунт.
И я воскресну.

Возможно - притча или просто - слух:
В одном именье жили персонажи -
Петух, красавец сам собой, был важен,
Гордец, каких на свете очень мало
Да из репейной семечки лопух.
Ну… так себе, сорняк, каких навалом.

Репей тихонько под забором рос,
И до поры он был малозаметным.
Не до него владельцам было летом -
Хлопот полно в хозяйственных делах…
Так, чудом, обошел его покос.
Репей разросся, крона расцвела…

Петух его увидел и запел:
«Ку-ка-ре-кууу! Точи топор, хозяйка!
Здесь поселился вредина, зазнайка
И смеет распускать свои цветы!
Нет неотложней и важнее дел,
Чем избавленье от кустов пустых.

Недопустима близость ко двору!
Последний олух и «лопух» последний -
Манер не знает, не разносит сплетни,
Он лишний в нашей общей суете,
Пренеприятен нашему нутру!
На всех плюет он и бросает тень.
И в драке не участвовал намедни…

Стряпуха сразу бросилась во двор,
Услышав зов полезного кликуши.
В обед бульона хочется откушать -
Напомнил кстати о себе петух…
Да и лопух давно сидит, к тому же…
Произошел естественный отбор -
Освободился двор, за раз, от двух.

Сложна мораль:
Когда есть общий двор,
Живите в мире и добрососедстве.
И завистью не истязайте сердце -
Настигнет каждого судьбы топор.
Пророча справедливость топора,
Не зря кликуша подымает ругань,
Десница в этом - знамо! И заслуга,
Что всё же не безвинно покарал.
Лопух не нарывался на скандал,
Неброско цвел, меланхоличен, скучен,
Но под собой он прятал яйца клуши…
И, в общем, справедливо пострадал.

"Не выходи из комнаты. О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь..." И. Бродский

Покидая каморку свою, нанеси-ка ты глянец.
Может статься, тебя меж других разглядит испанец…
Оценив положительно, вдруг он предложит танец -
например, болеро, сегидилью или фламенко,
от чего ты смутишься, и это будет заметно.
Он, как опытный мачо, насквозь пронзит тебя взглядом
и поймет, почему тебя так колбасит изрядно.
Он прочтёт без труда: там, средь стен в облезлых обоях,
часом ранее ты была, натурально, собою -
абсолютной дурнушкой, голодной до ласк и несчастной,
что в одно лишь мгновение станет понятно испанцу.
У него смуглый торс, чёрный взгляд, ум живой и пытливый.
Так включи обаяние, стань хоть немного красивей.

Тщетно, девочка... Аура комнаты – сонность и серость,
Мутит глянец поддельный.
Она навсегда в тебя въелась.