Один мужик купил жене в подарок –
Известной марки новенький авто.
Рено был предпочтён из иномарок.
Обмыть решили – красненьким Бордо.
Бывают дамы, их довольно много.
Не могут ждать они, им невтерпёж.
Решила героиня взять в дорогу
Еще винца, понты и выпендрёж.
Короче – села в тачку и попёрла,
Свою подружку рядом посадив,
Бутылку Каберне вдвоём из горла
Распили, песню спев про позитив.
Увы, недолго мучилась старушка –
В народе так обычно говорят.
Рено – подарок мужа – легковушка
Свернула невзначай на встречный ряд.
А там на Жигулях мужчина ехал.
Сошлись они как в море корабли.
Машины повредили, есть утеха –
Здоровье божьей волей сберегли.
И, мужу позвонив, Шумахер в юбке
Сказала: – В тачку врезался Жигуль.
– Скажи мне адрес, я примчу, голубка.
– Сижу в твоей Норе и жду патруль.
– В какой еще НоРе? В РеНо наверно?
– Конечно! В той, что ты мне подарил.
– В НоРе то ладно. Как бы было скверно,
Ну если б я ПеЖо тебе купил.

Ночью в парке гуляла парочка,
Вот скамейка и три сосны.
От свечи остался огарочек,
Снятся только кошмары-сны.

Чувства комом по телу катятся,
Но простить, жаль, не удалось.
Мысли стёрло, слезинки тратятся,
Так мечтали, но не сбылось.

Перемелется, переможется?
Нет, что было, то не вернёшь…
Губы блёклые ссохлись, съёжились,
Поцелуем их не спасёшь.

Под ногами дорога кончилась,
Гулко пульс стучит у виска.
Ночью в парке фортуна скорчилась;
Жизнь разбилась на два куска…

Давным-давно, ещё мальчишкой,
Я пас овец в селе одном.
Со мной была собака Фишка,
И сам пастух – мой дед родной.
Чабан, увы, я был никчёмный,
Но подо мной конь Ибрагим.
Летал, как гонщик ипподромный,
И лучшим другом был моим.
Скакун-красавчик, малость грустный.
Не знал я лучше лошадей.
Имел он искренние чувства,
Любил меня и всех людей.
Корова с телом необъятным
Давала чудо-молоко.
На вкус – волшебно и приятно,
Я крынку выпить мог легко.
Царапку-кошку помню чётко,
Она как маленькая рысь.
Набедокурив, сумасбродка,
Стрелой неслась от слова «брысь».
В часы безделья, в уголочке,
Любил от жизни кайф словить –
Взять в руки лёгкий молоточек,
И смачно гвоздь в доску забить.
Мы с дедом строили заборы,
Я табуретки мастерил.
Казалось – мог свернуть и горы,
Жаль, только в горы не ходил.
Тихонько крутится пластинка,
И постепенно гаснет свет.
Летит по ветру паутинка,
А мысль моя летит ей вслед.
Умчит меня в село родное.
Мычат коровушки – Привет!
Мурлычут кошки, псины воют,
А кони громко ржут в ответ.

Хочу друзьям поплакаться в жилетку. Сурово обошлась со мной судьба.
Женился мой хозяин на Жаннетке. Она бесцеремонна и груба.
Грозит собачьим долбаным приютом. В руках гремит железная узда.
Намордник стал важнейшим атрибутом в моей тяжёлой жизни навсегда.
Относится ко мне донельзя плохо: выгуливает только поутру,
холодной кашей кормит и картохой, сама же ест лосося и икру.
С хозяином когда-то жили славно, он разрешал сидеть мне за столом.
Теперь же стали в доме с ним бесправны. Увы, он оказался тюфяком.
Нашёлся обалденный способ мщенья, мой мозг рождает множество идей.
Сходила в уголок я без смущенья по малой и значительной нужде.
Изодрала все платья в хлам со злостью и разбросала клочьями в углах.
Пусть помнит, что она всего лишь гостья, и кается в содеянных грехах.
Стервозина серьёзно задурила. Не хрен собачий – плакать целый день.
Я шалость эту снова повторила, свернув мозги Жаннетке набекрень.
Вот так мы и живём в скандальных муках, в своём глазу не видя и бревна.
Она зовёт меня "вонючей сукой", хотя по сути – сука-то она.

Легко ли доброй быть душой? Добро всегда непреходяще;
и к цели двигаясь большой, маяк в ночи узреть светящий.
Все сгустки света и тепла раздать бы людям безвозвратно,
и чтобы ночь была светла, а день светлее многократно.
Конечно, крайне нелегко раскрыть в себе сердечный атом,
но тот, кто в небе высоко – поставил выбор: свет иль фатум.
Смотреть привычней в сложный мир – с тоской потухшими глазами,
и ждать, что явится кумир, который дружен с небесами.
А как в душе воспламенить Святой огонь любви вселенской,
и папу с мамой не винить, что ты Онегин, а не Ленский?

Я фиалковый цвет полутьмы
наблюдал по утрам надо мною,
и серебряный отблеск зимы
угасать начал ранней весною...
Слышу ясно весны камертон
я в созвучьи весенней капели.
Зимней дрёмы прошёл полусон,
наступила весна!
Неужели?
Раскатилась сухая гроза,
басом вторится гулкое эхо,
вижу полные счастья глаза
за игривостью детского смеха.
Сосны тянутся ввысь, в облака,
солнца хочется ярче и много,
а походка моя так легка,
и приятна лесная дорога.
Прорастает трава из земли,
первый дождь, морося, пролетает,
и галантусы вдруг зацвели,
бархатисто под снегом порхая.
Ах, подснежник - наш первый цветок,
ты под снегом родился весною.
Ты как воздуха чистый глоток,
и всегда я любуюсь тобою!
Но при этом твержу иногда:
жизнь похожа на дикую розу,
так же пахнет, и так же горда,
лишь колючки несут нам угрозу.
Так пошли же знамение мне –
в тихой рощице Божия Матерь,
чтоб твой голос в немой тишине
я почувствовал явно, как флаттер.*
Вновь подснежники в дом принесу,
красотою цветов очаруюсь.
Как и соснами в хвойном лесу –
я цветами любуюсь, любуюсь!

* Флаттер - вибрация, дрожание

1.
Он девушку искал своей мечты,
нашёл, женился и не колебался.
Другим его мечтам пришли кранты.
Он с ними моментально распрощался.

*****

2.
Она была и молодой и стройной,
мужчины называли её душкой.
Но для контраста, чтобы быть спокойной,
держалась ближе к стареньким толстушкам.

*****

3.
Пока напялит правда сапоги,
босая ложь уже нарежет круг.
А хорошо промытые мозги
заменят нам легко стерильность рук.

*****

4.
Когда болтаешь бестолково –
поймать как птицу трудно мысль.
Чем меньше букв, тем ёмче слово,
чем меньше строк, тем глубже смысл.

*****

5.
Наследье Ленина учил,
всех призывал на баррикады,
идеей бредил, всех лечил,
но всем всё было до лампады.

*****

6.
Крем, ботокс, пластика, подтяжка.
Дела её пошли на лад.
Была невинная скромняжка
сто мужиков тому назад.

*****

7.
Критично относился он к абстракции,
парадоксальный был он индивидуум;
и в думе государственной все фракции,
его зачем-то выбрали в президиум.

*****

8.
В духовности я преуспел.
Всегда при выборе дороги,
я предпочтенье дать умел,
той у кого длиннее ноги.

*****

9.
В борьбе мерзавцев с подлецами
всегда есть «бенефициар».
Ущемлены будут хлебами –
учитель, доктор, кулинар.

*****

10.
Служил я Родине два года,
увы, не понял для чего?
Построил дом свой воевода
за счёт здоровья моего.

*****

11.
Он не любил кривых зеркал,
но как-то раз в них рожу скорчил.
Потом целитель-экстремал
снимал с него неделю порчу.

*****

12.
За каждой юбкой он влачился,
решил пойти вдруг под венец.
Союз тот быстро развалился,
был у него худой конец.

*****

13.
У женщин юбки всё короче,
а языки их всё длинней.
А нам с такими, между прочим,
и днём и ночью веселей.

*****

14.
Восторг от девушек невинных
продлён в постельной тренировке.
Совместный быт годов рутинный
сварливой бабой бьёт в концовке.

*****

15.
Мудрости набралась дева,
верный муж ей не указ;
тридцать раз сходив налево,
И направо сорок раз.

*****

16.
Вы в свою старость с лёгкостью войдите.
Прикольно ведь, когда скрипят мениски.
Чтоб быть бодрей и веселей, храните
вставную челюсть прям в стакане с виски.

*****

17.
Давно живем мы в техно-веке,
жизнь логарифмно-интегральна;
но человека в человеке
найти почти что нереально.

*****

18.
Работой обеспечат нас генсеки,
имеем с детства золотые руки.
Мы вспять усердно повернём все реки,
обратно повернут их наши внуки.

*****

19.
Куда ни глянь, одни лишь хари,
а также рыла, рожи, морды.
А я на скрипке Страдивари,
пред ними бацаю аккорды.

*****

20.
Коль в поиск девушка вступила –
мелькают парни в чехарде.
Вопросы ясно в ум вложила –
почём, кому, когда и где.

*****

21.
Врач вас советами согреет,
окрасит все их ярким цветом.
Он преимущество имеет –
своим не следовать советам.

*****

22.
Зачем философ мылит разум?
Зачем познать он хочет мир?
Бухни - окинешь взглядом разом
то, что затёр почти до дыр.

*****

23.
Бог создал всех нас по подобию,
и образ Божий дал навек.
Из образа, бес сделал копию,
стал БЕСподобным – человек.

*****

24.
Терпенье, труд - всё перетрут -
шептал себе он втихомолку;
и в этом оказался крут,
вдрызг шею перетёр и холку.

*****

25.
Эйнштейны мыслят парадоксами,
я - восьмиклассной математикой.
Наукой я всерьёз увлёкся бы,
далась мне лишь къебенематика.

*****

26.
Мне стоит выйти на дорожку –
все суки гонятся за мной.
В той жизни был, видать, я кошкой,
а в этой жизни я плейбой.

*****

27.
Люблю сидеть в кругу друзей,
вина, жратвы и с гриля куры,
где каждый первый – прохиндей,
и томно лыбятся мне дуры.

*****

28.
Когда ты бисер мечешь пылко,
понять обязан лишь одно,
что вразумляемое рылко –
хлебать с корыта рождено.

*****

29.
Один дружок был словно клад,
пока не дал мне звучно в бубен;
другой – на вид мудаковат,
по сути – очень дружелюбен.

*****

30.
Я в понедельник нёс пургу,
во вторник лил одну невмятицу,
в четверг – всех молча напрягу,
и разбушлачусь снова в пятницу.

*****

31.
Под крышами ходите осторожно,
готов всегда упасть на нас кирпич.
Они, ведь, как и мы, вполне возможно,
хотят в паденьи истину постичь.

*****

32.
Бывают отвратительные лица,
в них Головлёв, как в вечности застыл.
Похожести нельзя не удивиться-
Их Бог лепил, когда не в духе был.

*****

33.
В себе противоречье паха - духа
смогла она конкретно ощутить.
Когда на пах спускается проруха,
дух начинает явно тяготить.

*****

34.
Мозги всегда ценились высоко,
В них разная – по сложности конструкция.
Со слабыми мозгами жить легко,
Простая к ним написана инструкция.

*****

35.
Есть силы, во главе у них – корысть.
У них нет государства, флага, гимна.
И могут они глотку перегрызть –
заочно, постепенно, анонимно.

*****

36.
Как тупость объяснить по гороскопу?
Жаль, звёзды не дадут нам толкования,
как голова модифицируется в ж..,
сперва по форме, а потом по содержанию.

*****

37.
Лицо у зад-
ницы спросило:
– Ты так чиста и нет морщин,
раскрой секрет? Та заявила:–
Я сру на всех, мой господин.

*****

38.
К мести, тяга у нас велика,
только мстите с приколом, со смаком.
Если кто-то поддал вам пинка,
вы поставьте кого-нибудь раком.

Несётся времени стремнина,
Годов струится водопад.
Спокойной заводью рутины
Сложился жизненный уклад.

Жизнь – как река, могучей страстью
Несёт людской водоворот.
В забвенье вводит мощью власти –
Людей под сенью бурных вод.

А нам так хочется порою –
Рутине дать нещадный бой.
Мечтой увлечься золотою
И на Пхи-Пхи слетать впервой.

От пустоты стеклоголосой
Спастись, от мелкой суеты,
Всех удивить метаморфозой
И мыслью развести мосты.

Уклада заводь взбудоражить,
Не ждать, а сесть в челнок мечты,
И безмятежно побродяжить
По закоулкам красоты...

Я, как нечитаная книга,
Меня открыли, не закрыв.
Я дал бы знанье, в том интрига,
Что голос сел, крича в надрыв.

Идти спокойней по равнине
К сермяге сошьего креста,
И, заплутавшись в чертовщине,
Ей напоить свои уста.

А совесть пусть себе дымится,
Заслушавшись сама собой.
Глухарь – бесчувственная птица,
Дороже личный всем покой.

Заткала всех нас паутина,
Забыта книга – вся в пыли.
Муть разливают из кувшина
Пустопорожние врали.

Договорившись и условясь,
Душе растленной впрыснув яд,
За горло взяли нашу совесть,
С ней чёрный выполнив обряд.

Токуй, глухарь, рассветной ранью,
А мимо тесною гурьбой –
Стада покорные бараньи
Идут уныло на убой.

Сегодня в решающей схватке решится короны судьба.
Прогнозов хватает в достатке, суровая будет борьба.
Две рати застыли на поле, уверены твёрдо в себе,
ведомые царственной волей, с историей славных побед.
Их силы равны изначально, неведом сраженья итог:
кому-то сиять триумфально, иным - лишь забвения рок.
На чёрные, белые клетки встают симметрично бойцы,
и начался бой без разведки, идут на врага храбрецы.
Вот кони вперёд арьергарда стремятся напор закрепить;
стратегия Буонапарте: сломить, запугать – победить!
Повержены первые пешки, пробита глухая стена,
и хитрый провидец с насмешкой выводит с угрозой слона.
Сметая ряды непокорных, и, ставя иных под прицел,
прорвался сквозь грохот проворно в тылы белый слон – офицер.
В углах две ладьи затаились – прямою наводкой грозят,
и тоже в атаку включились, сметая все пешки подряд.
Отпор мощный дан нападавшим, и медлить, по сути, нельзя,
и, чтобы не быть проигравшим, игрок подключает ферзя.
Круша и громя бастионы, лютует неистово он;
прочна́, как броня оборона; гарде! – белый ферзь побеждён…
Рассыпалось войско на части, иссяк весь запал, вуаля;
совсем нет ни мощи, ни власти, и душат враги короля.
В агонии гибнет пехота, и траура марши звучат.
Уж не избежать эшафота. Развязка, цугцванг… шах и мат…
Проигранный матч за корону, а нервы всё сжаты в кулак;
закончилась битва сезона, попал проигравший впросак.
Все лавры возьмёт победитель, красуясь удачей своей;
теперь он один – небожитель, единственный средь королей!
Но вырастет новое племя, и вызовы бросит ему.
Взойдёт непокорное семя, что светом ударит во тьму...

Он сидел за доской и фигуры
щупал, словно лепил с них скульптуру,
злой судьбою, увы, обделённый
был, к несчастью, слепорождённый.
И, не видя ни солнца, ни света,
он любил эту жизнь без ответа;
почему с ним она нелюбезна,
одному только Богу известно.
А в мечтах – есть желанье проснуться
и к земной красоте прикоснуться,
но судьба, жаль, на обе сетчатки
наложила свои отпечатки.
Гордый дух его терпеливый
вдруг всплакнёт облетающей ивой;
проиграв, лишь поправит причёску,
короля он уронит на доску.
Нам-то что? Мы глаза-то имеем,
но понять только вряд ли сумеем
смысла песни поющей синицы,
пребывая в трехмерной темнице.

Вооружившись даже зрением орла,
Не рассмотреть в тебе все мелкие детали;
А в них весь дьявол; ты, начистив добела,
Запрячешь вглубь его, что я найду едва ли.

Всё под подушку прячешь то, с чем будем жить,
Чтоб не взорваться – нужно быть с тобой сапёром.
Ты нанопыль в глаза пускаешь, чтоб накрыть
Моё сознанье сладковатым, тонким флёром.

На ухищрения различные идёшь,
На градус можешь повернуть и ось земную.
Твоё оружие – притворство, фальшь и ложь.
Им овладела в совершенстве, только всуе.

Распасться чудом бы на сотню мелочей,
Чтоб ты искала мой фантом по белу свету…
Опять пришла, раздалось звяканье ключей,
Мне от твоей любви, увы, спасенья нету…

Казался людям я смешным и странным, витали с детства мысли в облаках.
В познаньи мира был я неустанным, и верил, что есть жизнь в других мирах.
Мог жить, ни бед, ни горестей не зная, но вдруг я понял истину одну,
и стала трудной жизнь моя земная, у этой правоты, был как в плену.
Ну, кто же сейчас правду-матку ищет? Одни лишь одиночки-чудаки.
Жаль, в поисках лишь выгоды все рыщут, порой всем здравым смыслам вопреки.
Смешным меня считало окруженье, казался – не от мира я сего.
Когда пытался дать им наставленье, они не принимали ничего.

И, рассуждая о моральной мере, Я думал: "Мог ли гадость совершить?"
Хоть на Луне, на Марсе, на Венере, и смог бы дальше я спокойно жить?
Подкрался сон ко мне в час предрассветный, он был довольно странный для меня.
Сюжет его почти ветхозаветный, как будто жизнь другую прожил я.
Преодолев огромные пространства, причём всё было в полной темноте,
я оказался в мире, где убранство купалось в нереальной красоте.
Светило солнце, только чуть другое, сияло всё великим торжеством.
Там море изумрудною волною плескалось с нежной лаской и добром.

Деревья, так похожие на сосны, роскошно свой держали яркий цвет.
Пейзаж был необычный, светоносный, я понял – в этом мире горя нет.
Чудеснейшие птички мне на плечи садились, били трепетным крылом.
В их взгляде было что – то человечье, для них был другом я, а не врагом.
И, наконец, воочию увидел прекраснейших людей другой земли.
Никто меня ни разу не обидел, любовь и счастье радостно несли.
Сияли ясным разумом их лица, они спокойны были, веселы.
Хотелось чистотой такой напиться, прекрасны они были и светлы.

В их голосах звучала радость детства, грехами были не осквернены.
Не свойственно им было лицедейство, не знали ни конфликтов, ни войны.
Готов я полюбить их был навеки и чувствовал ответную любовь.
Я понял: «Предо мной – сверхчеловеки», а в жилах их течёт святая кровь.
Ни смысла не имела, ни значенья для них наука о добре и зле.
Имело знанье их проникновенье, неведомое людям на Земле.
Любовью чистой души их пылали, познанья были глубже и мощней.
Ни людям, ни себе они не лгали, здоровье было крепким без врачей.

В них не было порывов сладострастия, не ведали ни ревности, ни ссор.
К привычкам вредным не было пристрастия, не знали слов "путана", "сутенёр".
Не строили они церквей и храмов, обучены без веры твёрдо знать;
священной не считали это драмой, их счастие – природу прославлять.
Прекраснейшие песни друг про друга душевно проницали их сердца;
всё это было частью их досуга, веселье длилось днями, без конца.
Приснилось это мне, иль было явно? Похоже, было правдой, а не сном.
А что случилось дальше, было главным моим, весьма значительным, грехом.

Случилось то, что было неприятно, Я тех людей прекрасных развратил;
трихиной скверной, очень вероятно, им вирус сладострастья подарил.
Паденье началось совсем невинно: с кокетства, шутки, флирта и игры;
безгрешных до меня людей - глубинно, я одарил грехами с той поры.
Довольно быстро породилась ревность, взросла жестокость, пролилась их кровь,
сменила злость всю нежную душевность, барьер воздвигла в душах нелюбовь.
Вмиг создаваться начали альянсы, врать научились, полюбили ложь.
Создали деньги, банки и финансы, и в армию призвали молодёжь.

Развились быстро разные науки, образовалось братство, гуманизм.
Родились для познанья истин - муки, у всех религий враг стал – атеизм.
Воздвигли на арену справедливость, А к ней был быстро выдуман закон.
Возникли касты, страты, нетерпимость, построил царь себе высокий трон.
Изобрели патент на гильотину, открыла двери первая тюрьма.
Замучив, стали убивать скотину, как в крепости, все спрятались в дома.
Забыли мигом счастье и невинность, назвав их сладкой сказкой и мечтой.
Создали государства, ранги, чинность, и стало меньшинство рулить толпой.

Явилось рабство, даже добровольно, в нём слабый подчинился силачу.
Труд в моде стал дешёвый, подневольный, бумагу прикрепили к сургучу.
А в праведников крепкие каменья летели, смыслам всем наперекор.
Все истины утратив, откровенья переписали, сделав сущий вздор.
Религии явились очень быстро, был в их основе - культ небытия.
Любовь ушла, погасла божья искра, страданье стало смыслом жития.
Они его воспели в грустных песнях, провозгласили дивной красотой.
Нашли глубокий смысл в своих болезнях – как отработку кармы их душой.

Они духовно стали близоруки, я плакал тихо, нежно их любя.
Им говорил, что я принёс им муки, и требовал – распяли чтоб меня.
Их убеждал, что я всё это сделал – принёс разврат, заразу, мерзость, ложь;
и даже смастерил сам крест умело. Они перепугались, впали в дрожь.
Увы, себя убить я был не в силах, хотел от них страдания принять.
Пусть пролилась бы кровь, в уставших жилах. Они же не смогли меня понять.
Сказали, что я стал как враг опасен, упечь грозили в сумасшедший дом.
И тут мой разум стал предельно ясен, проснулся – осознал своим умом.

Познал я эту истину простую: «Люби других, как любишь ты себя»;
Она не прижилась, но зачастую хотим, чтоб относились к нам любя!
Вознёс я руки в небо и заплакал, в душе возник немереный восторг.
А этот сон явился божьим знаком, мечту о светлом рае не отторг.
Мы счастливы должны быть и прекрасны, Всем людям нужно разом захотеть –
отвергнуть этот мир – кроваво-красный, с любовью друг на друга посмотреть.
А между тем, ведь это очень просто – устроится за день или за час.
Без всякой болтовни, застольных тостов, не завтра, не когда-то, а сейчас!

P.S.
Законы счастья стали выше счастья, сознанье жизни подменило жизнь.
А с нелюбовью, этой мощной страстью, бороться нужно, чтоб улучшить жизнь...

Жил – был Сан Саныч – врач от бога.
С душою страждущих лечил.
И в день родительский он строго,
Всегда на кладбище ходил.

И в этот год, не изменяя
Святым традициям своим,
Умерших близких поминая,
Он возложил цветы другим.

С ним одноклассник был – Серёга,
Они дружили с детских лет.
И, обойдя могилок много,
Присесть решили на обед.

Слегка подвыпив, закусили;
Хирург с тоскою говорит:
– Сергей, мы многих ведь лечили,
В сырой земле кто здесь лежит.

Вон там в сторонке – губернатор,
Он при огромном был бабле;
А рядом мэр, за ним сенатор,
Они скончались на столе.

Мой стол хирурга многих помнит,
А наш удел, увы, не прост.
И каждый доктор неуёмно
Здесь наработал свой погост.

И тут раздалось:- Саныч, Здравствуй!
– Привет, Федот, ты как? Живой?
– Конечно, доктор, всё прекрасно,
Ты извини, спешу домой.

И убежал Федот мгновенно
От доктора, как от чумы.
«Какой детина здоровенный» –
Пришло обоим на умы.

– То фермер был, – хирург судачил,
– У нас конфликт произошёл;
Я операцию назначил,
А он – скотина, не пришёл.

Есть слова - их дыханье, что цвет,
Так нежны, натуральны, жемчужны,
Но средь них удивительней нет
Слов, с любовью которые дру́жны.

С первой встречи в тебе полюбил
Эти в бархат ушедшие звуки.
Дуновение их не забыл,
Помнил, сидя в обители скуки.

В мыслях я воскрешаю тот цвет,
Что опал, хоть понять это сложно.
Мы расстались, прошло много лет,
Но забыть голос твой невозможно.

Прошла ещё одна холодная зима,
Растаял снег, исчез с окошек хрупкий иней.
Кафтаны клёнов и рябинок хохлома
нас удивляют золотым сеченьем линий.

А у природы наступает переход,
летучим пухом тополя нам шлют приветы.
Светило дарит ярко-жаркий водород,
и вновь кружится кутерьма в разгаре лета.

Вот парень с девушкой счастливые идут,
как голубки́, воркуют люди молодые.
А старички лишь мельком взглянут и вздохнут,
у них когда-то было тоже всё впервые.

Жизнь пролетает, голос вечности зовёт,
кому-то свадьба, а кого-то ждёт могила.
Господь глядит на нас, жалеет, слёзы льёт,
одна беда, увы, помочь он нам не в силах.

И каждый год идёт такая круговерть,
мы о счастливой жизни сдержанно мечтаем.
Зимою кажется – пришла к нам полусмерть,
а летом снова, словно Феникс, воскресаем.

Когда под грозными крылами
Склонюсь седой я головой,
Сыра земля погасит пламя
В моей светильне голубой…

И прикоснусь я к жизни новой,
Сменив структуру бытия.
Мой дух всплеснет, сметя оковы,
Забыв привычки жития,-

И что во мне являлось грешным,
Оставлю в жизни я былой,
Но аромат шафрана нежный
Возьму украдчиво с собой.

Возьму я вкус любви прекрасный
И добродетель вознесу,
Всё лучшее, что мне подвластно
Я в новый мир перенесу.

Вспоминаю свой дом,
что родным очагом
был давно; он с горою соседствовал.
Что же стало с тобой?
Разошлись мы судьбой,
но порой возвращаемся в детство мы.

Не забыт чудный сад,
бергамот – мармелад
и вишнёвое с пенкой варение.
Помню яблочный вкус,
злой кусающий гнус,
от которого нету спасения.

Рядом с домом река,
где ловил окунька,
где купались мы до посинения.
Безмятежность тех дней
ощущаю сильней,
если думаю о возвращении.

К дому в отпуск явлюсь
и с горы поклонюсь,
проберусь я травою нескошенной;
и войду в милый дом –
пусть готов он на слом –
не хозяином. Гостем непрошеным.

Чем ты встретишь меня,
память детства храня?
Огорченьем, обидой, пощёчиной?
Сердце ноет, щемит,
дом забытый простит,
знаю, добрый он, хоть скособоченный.

Жизнь идёт день за днём,
домик в сердце моём.
Тропка в юность частенько мерещится.
Наш удел – суета,
но порою мечта
окуньком на крючке затрепещется.