Давным-давно, ещё мальчишкой,
Я пас овец в селе одном.
Со мной была собака Фишка,
И сам пастух – мой дед родной.
Чабан, увы, я был никчёмный,
Но подо мной конь Ибрагим.
Летал, как гонщик ипподромный,
И лучшим другом был моим.
Скакун-красавчик, малость грустный.
Не знал я лучше лошадей.
Имел он искренние чувства,
Любил меня и всех людей.
Корова с телом необъятным
Давала чудо-молоко.
На вкус – волшебно и приятно,
Я крынку выпить мог легко.
Царапку-кошку помню чётко,
Она как маленькая рысь.
Набедокурив, сумасбродка,
Стрелой неслась от слова «брысь».
В часы безделья, в уголочке,
Любил от жизни кайф словить –
Взять в руки лёгкий молоточек,
И смачно гвоздь в доску забить.
Мы с дедом строили заборы,
Я табуретки мастерил.
Казалось – мог свернуть и горы,
Жаль, только в горы не ходил.
Тихонько крутится пластинка,
И постепенно гаснет свет.
Летит по ветру паутинка,
А мысль моя летит ей вслед.
Умчит меня в село родное.
Мычат коровушки – Привет!
Мурлычут кошки, псины воют,
А кони громко ржут в ответ.

Хочу друзьям поплакаться в жилетку. Сурово обошлась со мной судьба.
Женился мой хозяин на Жаннетке. Она бесцеремонна и груба.
Грозит собачьим долбаным приютом. В руках гремит железная узда.
Намордник стал важнейшим атрибутом в моей тяжёлой жизни навсегда.
Относится ко мне донельзя плохо: выгуливает только поутру,
холодной кашей кормит и картохой, сама же ест лосося и икру.
С хозяином когда-то жили славно, он разрешал сидеть мне за столом.
Теперь же стали в доме с ним бесправны. Увы, он оказался тюфяком.
Нашёлся обалденный способ мщенья, мой мозг рождает множество идей.
Сходила в уголок я без смущенья по малой и значительной нужде.
Изодрала все платья в хлам со злостью и разбросала клочьями в углах.
Пусть помнит, что она всего лишь гостья, и кается в содеянных грехах.
Стервозина серьёзно задурила. Не хрен собачий – плакать целый день.
Я шалость эту снова повторила, свернув мозги Жаннетке набекрень.
Вот так мы и живём в скандальных муках, в своём глазу не видя и бревна.
Она зовёт меня "вонючей сукой", хотя по сути – сука-то она.

Я славы не ищу земной, пуста она и преходяща;
И к цели двигаясь иной, маяк в ночи узрю светящий.
Все сгустки света и тепла раздал я людям безвозвратно.
Охапкой боли и стыда вернулся этот дар обратно.
Конечно, всем нам нелегко раскрыть в себе сердечный атом.
Но тот, кто очень высоко – поставил выбор: свет иль фатум.
Смотреть гораздо проще в мир – с тоской, овечьими глазами,
И ждать когда спасёт кумир, чем в смертный бой вступить с врагами.
А нам бы всем объединить Святой огонь любви вселенской.
Соблазн телесный победить, и дух Отца внять воскресенский...

Я фиалковый цвет полутьмы
наблюдал по утрам надо мною,
и серебряный отблеск зимы
угасать начал ранней весною...
Слышу ясно весны камертон
я в созвучьи весенней капели.
Зимней дрёмы прошёл полусон,
наступила весна!
Неужели?
Раскатилась сухая гроза,
басом вторится гулкое эхо,
вижу полные счастья глаза
за игривостью детского смеха.
Сосны тянутся ввысь, в облака,
солнца хочется ярче и много,
а походка моя так легка,
и приятна лесная дорога.
Прорастает трава из земли,
первый дождь, морося, пролетает,
и галантусы вдруг зацвели,
бархатисто под снегом порхая.
Ах, подснежник - наш первый цветок,
ты под снегом родился весною.
Ты как воздуха чистый глоток,
и всегда я любуюсь тобою!
Но при этом твержу иногда:
жизнь похожа на дикую розу,
так же пахнет, и так же горда,
лишь колючки несут нам угрозу.
Так пошли же знамение мне –
в тихой рощице Божия Матерь,
чтоб твой голос в немой тишине
я почувствовал явно, как флаттер.*
Вновь подснежники в дом принесу,
красотою цветов очаруюсь.
Как и соснами в хвойном лесу –
я цветами любуюсь, любуюсь!

* Флаттер - вибрация, дрожание

1.
Он девушку искал своей мечты,
нашёл, женился и не колебался.
Другим его мечтам пришли кранты.
Он с ними моментально распрощался.

*****

2.
Она была и молодой и стройной,
мужчины называли её душкой.
Но для контраста, чтобы быть спокойной,
держалась ближе к стареньким толстушкам.

*****

3.
Пока напялит правда сапоги,
босая ложь уже нарежет круг.
А хорошо промытые мозги
заменят нам легко стерильность рук.

*****

4.
Когда болтаешь бестолково –
поймать как птицу трудно мысль.
Чем меньше букв, тем ёмче слово,
чем меньше строк, тем глубже смысл.

*****

5.
Наследье Ленина учил,
всех призывал на баррикады,
идеей бредил, всех лечил,
но всем всё было до лампады.

*****

6.
Крем, ботокс, пластика, подтяжка.
Дела её пошли на лад.
Была невинная скромняжка
сто мужиков тому назад.

*****

7.
Критично относился он к абстракции,
парадоксальный был он индивидуум;
и в думе государственной все фракции,
его зачем-то выбрали в президиум.

*****

8.
В духовности я преуспел.
Всегда при выборе дороги,
я предпочтенье дать умел,
той у кого длиннее ноги.

*****

9.
В борьбе мерзавцев с подлецами
всегда есть «бенефициар».
Ущемлены будут хлебами –
учитель, доктор, кулинар.

*****

10.
Служил я Родине два года,
увы, не понял для чего?
Построил дом свой воевода
за счёт здоровья моего.

*****

11.
Он не любил кривых зеркал,
но как-то раз в них рожу скорчил.
Потом целитель-экстремал
снимал с него неделю порчу.

*****

12.
За каждой юбкой он влачился,
решил пойти вдруг под венец.
Союз тот быстро развалился,
был у него худой конец.

*****

13.
У женщин юбки всё короче,
а языки их всё длинней.
А нам с такими, между прочим,
и днём и ночью веселей.

*****

14.
Восторг от девушек невинных
продлён в постельной тренировке.
Совместный быт годов рутинный
сварливой бабой бьёт в концовке.

*****

15.
Мудрости набралась дева,
верный муж ей не указ;
тридцать раз сходив налево,
И направо сорок раз.

*****

16.
Вы в свою старость с лёгкостью войдите.
Прикольно ведь, когда скрипят мениски.
Чтоб быть бодрей и веселей, храните
вставную челюсть прям в стакане с виски.

*****

17.
Давно живем мы в техно-веке,
жизнь логарифмно-интегральна;
но человека в человеке
найти почти что нереально.

*****

18.
Работой обеспечат нас генсеки,
имеем с детства золотые руки.
Мы вспять усердно повернём все реки,
обратно повернут их наши внуки.

*****

19.
Куда ни глянь, одни лишь хари,
а также рыла, рожи, морды.
А я на скрипке Страдивари,
пред ними бацаю аккорды.

*****

20.
Коль в поиск девушка вступила –
мелькают парни в чехарде.
Вопросы ясно в ум вложила –
почём, кому, когда и где.

*****

21.
Врач вас советами согреет,
окрасит все их ярким цветом.
Он преимущество имеет –
своим не следовать советам.

*****

22.
Зачем философ мылит разум?
Зачем познать он хочет мир?
Бухни - окинешь взглядом разом
то, что затёр почти до дыр.

*****

23.
Бог создал всех нас по подобию,
и образ Божий дал навек.
Из образа, бес сделал копию,
стал БЕСподобным – человек.

*****

24.
Терпенье, труд - всё перетрут -
шептал себе он втихомолку;
и в этом оказался крут,
вдрызг шею перетёр и холку.

*****

25.
Эйнштейны мыслят парадоксами,
я - восьмиклассной математикой.
Наукой я всерьёз увлёкся бы,
далась мне лишь къебенематика.

*****

26.
Мне стоит выйти на дорожку –
все суки гонятся за мной.
В той жизни был, видать, я кошкой,
а в этой жизни я плейбой.

*****

27.
Люблю сидеть в кругу друзей,
вина, жратвы и с гриля куры,
где каждый первый – прохиндей,
и томно лыбятся мне дуры.

*****

28.
Когда ты бисер мечешь пылко,
понять обязан лишь одно,
что вразумляемое рылко –
хлебать с корыта рождено.

*****

29.
Один дружок был словно клад,
пока не дал мне звучно в бубен;
другой – на вид мудаковат,
по сути – очень дружелюбен.

*****

30.
Я в понедельник нёс пургу,
во вторник лил одну невмятицу,
в четверг – всех молча напрягу,
и разбушлачусь снова в пятницу.

*****

31.
Под крышами ходите осторожно,
готов всегда упасть на нас кирпич.
Они, ведь, как и мы, вполне возможно,
хотят в паденьи истину постичь.

*****

32.
Бывают отвратительные лица,
в них Головлёв, как в вечности застыл.
Похожести нельзя не удивиться-
Их Бог лепил, когда не в духе был.

*****

33.
В себе противоречье паха - духа
смогла она конкретно ощутить.
Когда на пах спускается проруха,
дух начинает явно тяготить.

*****

34.
Мозги всегда ценились высоко,
В них разная – по сложности конструкция.
Со слабыми мозгами жить легко,
Простая к ним написана инструкция.

*****

35.
Есть силы, во главе у них – корысть.
У них нет государства, флага, гимна.
И могут они глотку перегрызть –
заочно, постепенно, анонимно.

*****

36.
Как тупость объяснить по гороскопу?
Жаль, звёзды не дадут нам толкования,
как голова модифицируется в ж..,
сперва по форме, а потом по содержанию.

*****

37.
Лицо у зад-
ницы спросило:
– Ты так чиста и нет морщин,
раскрой секрет? Та заявила:–
Я сру на всех, мой господин.

*****

38.
К мести, тяга у нас велика,
только мстите с приколом, со смаком.
Если кто-то поддал вам пинка,
вы поставьте кого-нибудь раком.

Несётся времени стремнина,
Годов струится водопад.
Спокойной заводью рутины
Сложился жизненный уклад.

Жизнь – как река, могучей страстью
Несёт людской водоворот.
В забвенье вводит мощью власти –
Людей под сенью бурных вод.

А нам так хочется порою –
Рутине дать нещадный бой.
Мечтой увлечься золотою
И на Пхи-Пхи слетать впервой.

От пустоты стеклоголосой
Спастись, от мелкой суеты,
Всех удивить метаморфозой
И мыслью развести мосты.

Уклада заводь взбудоражить,
Не ждать, а сесть в челнок мечты,
И безмятежно побродяжить
По закоулкам красоты...

Я, как нечитаная книга,
Меня открыли, не закрыв.
Я дал бы знанье, в том интрига,
Что голос сел, крича в надрыв.

Идти спокойней по равнине
К сермяге сошьего креста,
И, заплутавшись в чертовщине,
Ей напоить свои уста.

А совесть пусть себе дымится,
Заслушавшись сама собой.
Глухарь – бесчувственная птица,
Дороже личный всем покой.

Заткала всех нас паутина,
Забыта книга – вся в пыли.
Муть разливают из кувшина
Пустопорожние врали.

Договорившись и условясь,
Душе растленной впрыснув яд,
За горло взяли нашу совесть,
С ней чёрный выполнив обряд.

Токуй, глухарь, рассветной ранью,
А мимо тесною гурьбой –
Стада покорные бараньи
Идут уныло на убой.

Сегодня в решающей схватке решится короны судьба.
Прогнозов хватает в достатке, суровая будет борьба.
Две рати застыли на поле, уверены твёрдо в себе,
ведомые царственной волей, с историей славных побед.
Их силы равны изначально, неведом сраженья итог:
кому-то сиять триумфально, иным - лишь забвения рок.
На чёрные, белые клетки встают симметрично бойцы,
и начался бой без разведки, идут на врага храбрецы.
Вот кони вперёд арьергарда стремятся напор закрепить;
стратегия Буонапарте: сломить, запугать – победить!
Повержены первые пешки, пробита глухая стена,
и хитрый провидец с насмешкой выводит с угрозой слона.
Сметая ряды непокорных, и, ставя иных под прицел,
прорвался сквозь грохот проворно в тылы белый слон – офицер.
В углах две ладьи затаились – прямою наводкой грозят,
и тоже в атаку включились, сметая все пешки подряд.
Отпор мощный дан нападавшим, и медлить, по сути, нельзя,
и, чтобы не быть проигравшим, игрок подключает ферзя.
Круша и громя бастионы, лютует неистово он;
прочна́, как броня оборона; гарде! – белый ферзь побеждён…
Рассыпалось войско на части, иссяк весь запал, вуаля;
совсем нет ни мощи, ни власти, и душат враги короля.
В агонии гибнет пехота, и траура марши звучат.
Уж не избежать эшафота. Развязка, цугцванг… шах и мат…
Проигранный матч за корону, а нервы всё сжаты в кулак;
закончилась битва сезона, попал проигравший впросак.
Все лавры возьмёт победитель, красуясь удачей своей;
теперь он один – небожитель, единственный средь королей!
Но вырастет новое племя, и вызовы бросит ему.
Взойдёт непокорное семя, что светом ударит во тьму...

Он сидел за доской и фигуры
щупал, словно лепил с них скульптуру,
злой судьбою, увы, обделённый
был, к несчастью, слепорождённый.
И, не видя ни солнца, ни света,
он любил эту жизнь без ответа;
почему с ним она нелюбезна,
одному только Богу известно.
А в мечтах – есть желанье проснуться
и к земной красоте прикоснуться,
но судьба, жаль, на обе сетчатки
наложила свои отпечатки.
Гордый дух его терпеливый
вдруг всплакнёт облетающей ивой;
проиграв, лишь поправит причёску,
короля он уронит на доску.
Нам-то что? Мы глаза-то имеем,
но понять только вряд ли сумеем
смысла песни поющей синицы,
пребывая в трехмерной темнице.

Вооружившись даже зрением орла,
Не рассмотреть в тебе все мелкие детали;
А в них весь дьявол; ты, начистив добела,
Запрячешь вглубь его, что я найду едва ли.

Всё под подушку прячешь то, с чем будем жить,
Чтоб не взорваться – нужно быть с тобой сапёром.
Ты нанопыль в глаза пускаешь, чтоб накрыть
Моё сознанье сладковатым, тонким флёром.

На ухищрения различные идёшь,
На градус можешь повернуть и ось земную.
Твоё оружие – притворство, фальшь и ложь.
Им овладела в совершенстве, только всуе.

Распасться чудом бы на сотню мелочей,
Чтоб ты искала мой фантом по белу свету…
Опять пришла, раздалось звяканье ключей,
Мне от твоей любви, увы, спасенья нету…

Казался людям я смешным и странным, витали с детства мысли в облаках.
В познаньи мира был я неустанным, и верил, что есть жизнь в других мирах.
Мог жить, ни бед, ни горестей не зная, но вдруг я понял истину одну,
и стала трудной жизнь моя земная, у этой правоты, был как в плену.
Ну, кто же сейчас правду-матку ищет? Одни лишь одиночки-чудаки.
Жаль, в поисках лишь выгоды все рыщут, порой всем здравым смыслам вопреки.
Смешным меня считало окруженье, казался – не от мира я сего.
Когда пытался дать им наставленье, они не принимали ничего.

И, рассуждая о моральной мере, Я думал: "Мог ли гадость совершить?"
Хоть на Луне, на Марсе, на Венере, и смог бы дальше я спокойно жить?
Подкрался сон ко мне в час предрассветный, он был довольно странный для меня.
Сюжет его почти ветхозаветный, как будто жизнь другую прожил я.
Преодолев огромные пространства, причём всё было в полной темноте,
я оказался в мире, где убранство купалось в нереальной красоте.
Светило солнце, только чуть другое, сияло всё великим торжеством.
Там море изумрудною волною плескалось с нежной лаской и добром.

Деревья, так похожие на сосны, роскошно свой держали яркий цвет.
Пейзаж был необычный, светоносный, я понял – в этом мире горя нет.
Чудеснейшие птички мне на плечи садились, били трепетным крылом.
В их взгляде было что – то человечье, для них был другом я, а не врагом.
И, наконец, воочию увидел прекраснейших людей другой земли.
Никто меня ни разу не обидел, любовь и счастье радостно несли.
Сияли ясным разумом их лица, они спокойны были, веселы.
Хотелось чистотой такой напиться, прекрасны они были и светлы.

В их голосах звучала радость детства, грехами были не осквернены.
Не свойственно им было лицедейство, не знали ни конфликтов, ни войны.
Готов я полюбить их был навеки и чувствовал ответную любовь.
Я понял: «Предо мной – сверхчеловеки», а в жилах их течёт святая кровь.
Ни смысла не имела, ни значенья для них наука о добре и зле.
Имело знанье их проникновенье, неведомое людям на Земле.
Любовью чистой души их пылали, познанья были глубже и мощней.
Ни людям, ни себе они не лгали, здоровье было крепким без врачей.

В них не было порывов сладострастия, не ведали ни ревности, ни ссор.
К привычкам вредным не было пристрастия, не знали слов "путана", "сутенёр".
Не строили они церквей и храмов, обучены без веры твёрдо знать;
священной не считали это драмой, их счастие – природу прославлять.
Прекраснейшие песни друг про друга душевно проницали их сердца;
всё это было частью их досуга, веселье длилось днями, без конца.
Приснилось это мне, иль было явно? Похоже, было правдой, а не сном.
А что случилось дальше, было главным моим, весьма значительным, грехом.

Случилось то, что было неприятно, Я тех людей прекрасных развратил;
трихиной скверной, очень вероятно, им вирус сладострастья подарил.
Паденье началось совсем невинно: с кокетства, шутки, флирта и игры;
безгрешных до меня людей - глубинно, я одарил грехами с той поры.
Довольно быстро породилась ревность, взросла жестокость, пролилась их кровь,
сменила злость всю нежную душевность, барьер воздвигла в душах нелюбовь.
Вмиг создаваться начали альянсы, врать научились, полюбили ложь.
Создали деньги, банки и финансы, и в армию призвали молодёжь.

Развились быстро разные науки, образовалось братство, гуманизм.
Родились для познанья истин - муки, у всех религий враг стал – атеизм.
Воздвигли на арену справедливость, А к ней был быстро выдуман закон.
Возникли касты, страты, нетерпимость, построил царь себе высокий трон.
Изобрели патент на гильотину, открыла двери первая тюрьма.
Замучив, стали убивать скотину, как в крепости, все спрятались в дома.
Забыли мигом счастье и невинность, назвав их сладкой сказкой и мечтой.
Создали государства, ранги, чинность, и стало меньшинство рулить толпой.

Явилось рабство, даже добровольно, в нём слабый подчинился силачу.
Труд в моде стал дешёвый, подневольный, бумагу прикрепили к сургучу.
А в праведников крепкие каменья летели, смыслам всем наперекор.
Все истины утратив, откровенья переписали, сделав сущий вздор.
Религии явились очень быстро, был в их основе - культ небытия.
Любовь ушла, погасла божья искра, страданье стало смыслом жития.
Они его воспели в грустных песнях, провозгласили дивной красотой.
Нашли глубокий смысл в своих болезнях – как отработку кармы их душой.

Они духовно стали близоруки, я плакал тихо, нежно их любя.
Им говорил, что я принёс им муки, и требовал – распяли чтоб меня.
Их убеждал, что я всё это сделал – принёс разврат, заразу, мерзость, ложь;
и даже смастерил сам крест умело. Они перепугались, впали в дрожь.
Увы, себя убить я был не в силах, хотел от них страдания принять.
Пусть пролилась бы кровь, в уставших жилах. Они же не смогли меня понять.
Сказали, что я стал как враг опасен, упечь грозили в сумасшедший дом.
И тут мой разум стал предельно ясен, проснулся – осознал своим умом.

Познал я эту истину простую: «Люби других, как любишь ты себя»;
Она не прижилась, но зачастую хотим, чтоб относились к нам любя!
Вознёс я руки в небо и заплакал, в душе возник немереный восторг.
А этот сон явился божьим знаком, мечту о светлом рае не отторг.
Мы счастливы должны быть и прекрасны, Всем людям нужно разом захотеть –
отвергнуть этот мир – кроваво-красный, с любовью друг на друга посмотреть.
А между тем, ведь это очень просто – устроится за день или за час.
Без всякой болтовни, застольных тостов, не завтра, не когда-то, а сейчас!

P.S.
Законы счастья стали выше счастья, сознанье жизни подменило жизнь.
А с нелюбовью, этой мощной страстью, бороться нужно, чтоб улучшить жизнь...

Жил – был Сан Саныч – врач от бога.
С душою страждущих лечил.
И в день родительский он строго,
Всегда на кладбище ходил.

И в этот год, не изменяя
Святым традициям своим,
Умерших близких поминая,
Он возложил цветы другим.

С ним одноклассник был – Серёга,
Они дружили с детских лет.
И, обойдя могилок много,
Присесть решили на обед.

Слегка подвыпив, закусили;
Хирург с тоскою говорит:
– Сергей, мы многих ведь лечили,
В сырой земле кто здесь лежит.

Вон там в сторонке – губернатор,
Он при огромном был бабле;
А рядом мэр, за ним сенатор,
Они скончались на столе.

Мой стол хирурга многих помнит,
А наш удел, увы, не прост.
И каждый доктор неуёмно
Здесь наработал свой погост.

И тут раздалось:- Саныч, Здравствуй!
– Привет, Федот, ты как? Живой?
– Конечно, доктор, всё прекрасно,
Ты извини, спешу домой.

И убежал Федот мгновенно
От доктора, как от чумы.
«Какой детина здоровенный» –
Пришло обоим на умы.

– То фермер был, – хирург судачил,
– У нас конфликт произошёл;
Я операцию назначил,
А он – скотина, не пришёл.

Есть слова - их дыханье, что цвет,
Так нежны, натуральны, жемчужны,
Но средь них удивительней нет
Слов, с любовью которые дру́жны.

С первой встречи в тебе полюбил
Эти в бархат ушедшие звуки.
Дуновение их не забыл,
Помнил, сидя в обители скуки.

В мыслях я воскрешаю тот цвет,
Что опал, хоть понять это сложно.
Мы расстались, прошло много лет,
Но забыть голос твой невозможно.

Прошла ещё одна холодная зима,
Растаял снег, исчез с окошек хрупкий иней.
Кафтаны клёнов и рябинок хохлома
нас удивляют золотым сеченьем линий.

А у природы наступает переход,
летучим пухом тополя нам шлют приветы.
Светило дарит ярко-жаркий водород,
и вновь кружится кутерьма в разгаре лета.

Вот парень с девушкой счастливые идут,
как голубки́, воркуют люди молодые.
А старички лишь мельком взглянут и вздохнут,
у них когда-то было тоже всё впервые.

Жизнь пролетает, голос вечности зовёт,
кому-то свадьба, а кого-то ждёт могила.
Господь глядит на нас, жалеет, слёзы льёт,
одна беда, увы, помочь он нам не в силах.

И каждый год идёт такая круговерть,
мы о счастливой жизни сдержанно мечтаем.
Зимою кажется – пришла к нам полусмерть,
а летом снова, словно Феникс, воскресаем.

Когда под грозными крылами
Склонюсь седой я головой,
Сыра земля погасит пламя
В моей светильне голубой…

И прикоснусь я к жизни новой,
Сменив структуру бытия.
Мой дух всплеснет, сметя оковы,
Забыв привычки жития,-

И что во мне являлось грешным,
Оставлю в жизни я былой,
Но аромат шафрана нежный
Возьму украдчиво с собой.

Возьму я вкус любви прекрасный
И добродетель вознесу,
Всё лучшее, что мне подвластно
Я в новый мир перенесу.

Вспоминаю свой дом,
что родным очагом
был давно; он с горою соседствовал.
Что же стало с тобой?
Разошлись мы судьбой,
но порой возвращаемся в детство мы.

Не забыт чудный сад,
бергамот – мармелад
и вишнёвое с пенкой варение.
Помню яблочный вкус,
злой кусающий гнус,
от которого нету спасения.

Рядом с домом река,
где ловил окунька,
где купались мы до посинения.
Безмятежность тех дней
ощущаю сильней,
если думаю о возвращении.

К дому в отпуск явлюсь
и с горы поклонюсь,
проберусь я травою нескошенной;
и войду в милый дом –
пусть готов он на слом –
не хозяином. Гостем непрошеным.

Чем ты встретишь меня,
память детства храня?
Огорченьем, обидой, пощёчиной?
Сердце ноет, щемит,
дом забытый простит,
знаю, добрый он, хоть скособоченный.

Жизнь идёт день за днём,
домик в сердце моём.
Тропка в юность частенько мерещится.
Наш удел – суета,
но порою мечта
окуньком на крючке затрепещется.