Лауре Ли

Похоже в мире всё идёт по кругу,
я в этом круге грежу наяву:
через года протягиваю руку
и глажу изумрудную траву.
Я вижу в бликах радужного света
ту женщину, что больше всех нужна,
она жива и радуется лету –
о как улыбка мамина нежна!
Я просыпаюсь – ни травы, ни мамы,
и катится слезинка по лицу
и думаю, как мне подольше в яму
не дать сойти любимому отцу.
А за окном с утра поют синицы –
наверное, почуяли весну…

я, разомлев, опять сомкну ресницы,
поверив удивительному сну!

Молчи, скрывайся и таи…
Ф.И. Тютчев

Молчи, скрывайся и таи
о чём писал ты раньше в чат -
не то сосайтники твои
в момент тебя изобличат!
Пускай в душевной глубине
ты мыслишь в ракурсе ином –
заткнись, не то тебя оне
смешают с грязью и говном!
И скормят Церберу у врат,
когда захочешь ты сбежать -
в чём сила и в чём правда, брат,
тебе ль убогому решать?
Лишь жить в себе самом умей -
глубинно, скрепно, как народ,

да будь всех в мире ты умней –
закрой, пока не поздно, рот!

Дождинки дней сливаются в года,
их рокот с каждой вехой всё угрюмей,
и заливает мутная вода
моё добро, хранящееся в трюме.

Ах, тёмная, бездонная река,
как в светлом детстве я её пугался,
но, устремив свой парус в облака,
я сквозь туман летел на правом галсе.

Я много раз стенал и падал ниц,
как дикий зверь, сражаясь с адским ветром,
но видит Бог, что я своих границ
не уступил ему ни сантиметра…

С годами парус сдулся, обветшал,
и я стою беспомощно на рейде...
и ощущаю, что моя душа,
как никогда, нуждается в апгрейде.

Я был в прошлой жизни котом.
Не евнухом пухлым и жалким…
-------------------------------------
Лизал сам себя языком.
В детали вдаваться не буду…
--------------------------------------
Теперь же – в обличье людей.
Но прежней осталась натура…

Валерий Зайцев 3

Валера в прошлой жизни был конём,
одним из самых резвых в кавалерии;
и всё, что было доблестного в нём –
досталось по наследству и Валерию.
Не пашет он, не сеет и не жнёт,
но рвётся в бой и ржёт - не унимается…
бывало так заливисто ржанёт,
что клячи на конюшне отзываются.
При виде конской стати Купидон
с большой опаской смотрит на Валерия -
детали у Валерия, пардон,
сравнимы с дальнобойной артиллерией.
Он выглядит пугающе, притом
всё реже говорит по-человечьему…

теперь не грех скрестить его с котом –
пусть лижет яйца, если делать нечего.

Допустим, умер Бог, а мы — за ним.
Борис Панкин

Мир длился без конца и без начала -
в нём не было ни радости, ни грусти…
и вдруг из ниоткуда прозвучало
единственно возможное: «Допустим…»
Допустим, что вселенная конечна,
как в бездну кем-то брошенное слово;
а жизнь, как вспышка света, быстротечна
и скоро тьма её объемлет снова.
Допустим, всё вокруг исчезло разом
и нету никакого мирозданья…

и тут в немом бессилье меркнет разум,
и Бог приходит в полное сознанье!

Неделю уповаю на авось
и образ Богородицы Марии…
жизнь мамы для меня сегодня - ось,
всё остальное - мрак периферии.
И в этой тьме попробуй - не свихнись,
не захлебнись в тоске суицидальной…
а за окошком тополь рвётся ввысь,
макушкой машет мне пирамидальной.
Мы с ним, как ошалелые, вдвоём
глядим на небо мрачное с опаской…
авось мы с мамой всё же доживём
до Светлой Пасхи…

__________________________________

…там будет у неё другая жизнь:
уютный свет, из облака перина…
мне люди соболезнуют: «Держись!»
но не могу нащупать я перила.
Её душа теперь взметнулась из
могильной тьмы к Вселюбящему Богу…
ну а меня ведёт куда-то вниз
туманная и скользкая дорога.
Но надо жить и верить до конца,
что свет любви сильней, чем адский морок,
во имя овдовевшего отца,
и всех родных, кто мне безмерно дорог!

И вроде разума в избытке,
и вроде есть кого любить -
пустые мелкие обидки
нам не дают спокойно жить.
Зарос наш двор травою сорной,
цветёт вовсю чертополох,
и по скамейке беспризорной
мышиный стелется горох.
А помнишь, было всё иначе -
мы были вовсе не враги;
и всё равно, кто первый начал –
мы оба просто дураки!
Возьму ещё одну попытку
и завтра первый позвоню…

пустые мелкие обидки
всё выжигают на корню!

Я по ночам у осени краду
цветные сны, но зиму не обманешь;
лишь ты в моём заснеженном саду,
назло седым ветрам, благоухаешь.

И я бегу в блаженный сад любви
прочь от шальных метелей и морозов,
где роза, как её не назови,
через года всё так же пахнет розой.

Всё остальное - тлен и шелуха,
что не дают уснуть осенней ночью,
обрывки бестолкового стиха
и оспины никчемных многоточий.

И знаю я, почти наверняка,
что пьём из одного мы родника.

Уснула жена молодая –
красивая, мило молчит.
И грудь – так упруго – нагая
соском шоколадным глядит.

(Виктор Левашов)

Спит жена моя родная –
в дырочку сопит,
плоть её немолодая
тоже мирно спит.

Ротик спит и дремлет ушко,
глазик смотрит сны,
дышит сном её подушка
с правой стороны.

Спит рука её нагая –
почему одна?
потому что мне другая
сбоку не видна.

Спит сосок, но он при этом
смотрит на меня…
Вот такая у поэта
в голове фигня.

Мы любим всё скупее и короче -
у нас на это множество причин...
от наших рук несчастный Тамагочи
давно бы виртуально опочил.
А мы вполне ухожены и сыты –
глядим на дождь, как совы из дупла,
и ждём, когда прольётся через сито
хоть капля драгоценного тепла.
Но лес укутан клочьями тумана,
луна и звёзды в небе не видны...

с небес летят крупинки белой манны,
они, как свет, чисты, но холодны.

А может, забьём на культуру,
так проще, сама посуди -
уже пол-России натурой
открыто торгует в сети…
венец сексуальной свободы –
публично исполненный акт,
внедрённые в плоть «охмибоды»
вибрируют музыке в такт.

Конечно, для нашего брата
вибратор плохой конкурент,
но он производит вибрато
в любой подходящий момент;
медсёстры, швеи, продавщицы,
какого вам надо рожна,
ужели вам эта вещица
для полного счастья нужна?

Полжизни вы мучились втуне,
а тут каждый миг – результат…
вот так же вибрирует в думе
и каждый второй депутат;
и ты их на землю с насеста,
попробуй теперь – прогони,
надрать бы им мягкое место,
но только об этом ни-ни….

И всё-таки лучше быть нищим,
чем жирным, как боров, рабом…
вот только б не выломал днище
священник увесистым лбом;
а счастье всегда где-то рядом -
оно уловимо едва,
его вечно делает адом
весёлая наша блядва.

Я приторный елей телячьей нежности
не лил на вашу голову сознательно -
иначе мне со всею неизбежностью,
пришлось бы проявить рефлекс сосательный.
Теперь и вы ко мне совсем не ласковы
и молоком других теляток поите;
других бычков вы потчуете сказками,
и обо мне почти уже не помните.
И всё у вас, по-видимому, здорово,
никто на вас не лает, не ругается,
а мне пастух Макар за крутость норова
грозит кнутом, но бить остерегается!
Гляжу я на него с большой опаскою,
лишь отвернусь – он вдарит обязательно,
а я на самом деле очень ласковый,
но перерос давно рефлекс сосательный.

Я вас любил так искренно, так нежно,
как мог лишь малоопытный поэт,
о, я реминисцировал, конечно,
но в этом ничего дурного нет!
Не так уж просто вырваться из плена
пропахших пылью времени кулис,
я видел в вас Прекрасную Елену
и вожделел ваш образ, как Парис.
Я обожал вас, словно Зевс Европу,
как мёртвую царевну Елисей,
я представлял вас верной Пенелопой
и был вам предан, словно Одиссей!
Не говорю уже о Маргарите -
вы были ею с ног до головы,

хотя в моих мечтаньях, извините,
вполне возможно, были и не вы.

По вечерам у пятого подъезда
с улыбкой просветлённо-бестолковой,
как будто охраняя дом от бездны,
сидит недвижно Надя Судакова.
В её руках котёнок прячет когти
и греет нос в холодную погоду;
и растворить способна бочку дёгтя
она в обыкновенной ложке мёда.
Всё у неё по жизни в мармеладе,
и прошлых лет нисколько ей не жалко;
и льётся свет, когда смеётся Надя…

Пошли, Собес, ей добрую хожалку!

Ложь твоя

Ложь твоя - игра, забава, шалость.
Ври, не останавливайся, пей!
Вспомню вдруг - а что нибудь осталось
от шампанской легкости моей?

Мне ли - и поэтке, и прозайке
не вписать в сегодняшний спектакль
и кастрюльный век домозозяйки,
и короткий выход femme fatale.

Шариком луна укатит в лузу.
Ты и не заметишь, захмелев,
ни моих гигантских недоплюсов,
ни микроскопических проблем.

И качнется вечер, пьяный в стельку.
Я тебе поверю сгоряча.
И призывно красная бретелька
упадет со смуглого плеча.
(Аня Сироткина)

Я всегда любил mit Worten spielen,
но сейчас ни капельки не вру,
говоря, что я к тебе пришпилен,
словно месяц к звёздному ковру.
Я тобой сейчас распахнут настежь -
на ветру дрожит моя душа,
захмелев, шепчу:
- das ist fantastisch!!!
До чего ж Аннетта хороша!
Угодил бы шариком я в лузу,
если б не ущербный правый бок -
ни к чему тебе такой кургузый,
однобокий недоколобок!
И тебе не жаль меня (не так ли?)
что растаю скоро в темноте!
И в твоём сегодняшнем спектакле
я не докачусь до Décolleté!
:)))

ГОРЕЛА ЛАМПОЧКА...

Горела лампочка "на сорок"
и воздух был чертовски сух,
в углах таился хищно морок
и тишина ловила мух.

(Андрей Мудров)

Горела лампа на столе во тьме холодной,
На лист бумаги падал круг светодиодный.
Ложился снег на подоконник, словно вата,
Искрясь от белого луча в четыре ватта.

Неровным почерком на лист стекала ода,
Горели в лампе ночника светодиоды.
И если брать в расчёт советскую раскладку,
Ночник светил не хуже, чем «сорокаваттка».

И рассчитавшись, наконец, с энергосбытом,
Душа парила, вознесясь над мелким бытом.
А впрочем, в доме было так тепло и сухо,
Что ожила и воспарила даже муха.

Мело, мело во все концы по всей планете,
Но выручали, как всегда, электросети.
Как сто свечей, горела лампочка, однако,
Андрей Мудров не переплюнул Пастернака!

На тёмную землю свыше нисходит холодный свет, и он в тишине, я слышу, шуршит, превращаясь в снег. Ещё не расставшись с летом, мы снега едва ли ждём, и тонкие нити света срываются вниз дождём. Бормочем, бредя по лужам: «Скорей бы пришла зима», о Господи, нас не слушай - мы выжили из ума. Мы горстка опавших листьев, ещё не достигших дна. Как много фальшивых истин, лишь осень на всех одна.

Зачем, зачем меня вы бросили
в промокшем драповом пальто
на произвол унылой осени
по наущению Барто;
разбередили травму детскую,
хоть мне давно уже не три;
иссякла сила молодецкая
у зайки бедного внутри.

Но, исхитрившись, тем не менее
я со скамейки всё же слез
и в то же самое мгновение
вдруг потерял к вам интерес.
Смотрю на лавочки окрестные
и на людей, с открытым ртом –
как много в мире интересного
помимо творчества Барто!

Как ни сладка спасительная ложь,
наш океан становится всё уже,
но ты самоотверженно плывёшь
на серебристом пёрышке по луже.
И не беда, что ветер бьёт в лицо
и иссушает слипшиеся губы -
досадно, что сжимается кольцо,
и всё идёт стремительно на убыль:
вино, луна, унылый горизонт,
что был когда-то ярким и огромным...
теперь же он сложился, словно зонт,
и стал невыносимо монохромным.
Обрывки чёрно-белых миражей
с ночных небес свисают, словно пакля;

И нет в фасосской амфоре уже,
как ни тряси вверх дном её, ни капли.

Бесшабашное

Весенние забыты холода,
Июнь ретиво скорость набирает
И я в своём вчерашнем робком "да" -
Решительней любого самурая,

Храбрей портняжки, круче кинодив
И каждого пирата бесшабашней!
Не жди чудес - у всех меня кради,
Пока сидят Рапунцели по башням.

К зиме не торопись, моя строка,
Где буду я спокойнее и строже...
А лето потакает дуракам,
Прикладывая к ранам подорожник.
(Аник-Аник)

От сказок не осталось и следа,
Прошла пора отважных Дон Кихотов;
И ты, не веря в чудо робких «да»,
Сама из башни вышла на охоту.

Ты без труда смогла меня настичь
И затянуть своих объятий лассо;
Не поняла сначала, что за дичь,
Но знала, что ни рыба и ни мясо.

Я был неплох собою и высок...
Твой взгляд меня сканировал так томно,
Что при попытке спрятать клюв в песок,
Я был нокаутирован бетоном.
:)

Мы летим над радугой, всё лишнее
сброшено безжалостно за борт.
Впереди сияет небо вышнее,
но закрыт для нас воздушный порт.
Не дают посадку нам диспетчеры:
ни Матфей, ни Пётр, ни Лука.
И плывут под нами синим глетчером
сбившиеся в кучу облака.
Без какого-либо разрешения
ангелы садятся на карниз.
Ну а мы, прервав своё кружение,
мимо них несёмся камнем вниз!
А внизу тоска и тьма кромешная,
веет дух тлетворный и глухой.
И, очнувшись, наши души грешные
снова обрастают шелухой.

Послевоенная пора -
семь душ в убогой комнатушке.
На ветхой печке до утра
мерцает тусклая коптушка.

На первый взгляд она груба,
но озаряет светом книжку;
И в бой походная труба
зовёт отважного мальчишку!

И лижет детское лицо,
сверкая, бешеное пламя!
И вместе с раненым отцом
он из огня выносит знамя!

Но, вспыхнув, дрогнул фитилёк
и папку словно подкосило...
Сын никого не уберёг,
хотя сражался, что есть силы!

Я помню, бабочкой ядовитой металась ревность в моей груди, и ветер северный ледовитый сбивал с начертанного пути. Душа томилась и трепетала, мосты воздушные шли на слом, и кровь стекала полоской алой по кромке между добром и злом. Но злая бабочка в этой битве была нещадно опалена. Я обратился к святой молитве и пала с глаз моих пелена. И я увидел на снежной глади спокойно льющийся, ровный след. И был в твоём милосердном взгляде неодолимый и мягкий свет. В нём было столько тепла и ласки, что мог растаять полярный круг. И время стало густым и вязким - как будто замерло всё вокруг. Лишь тонкий пульс на твоём запястье напоминал о стезе земной. И я поверил в любовь и счастье - они поныне всегда со мной.

Она владела пёстрой половиной
Обоим нам приснившегося сна;
И я летел в том дивном сне лавиной
К подножью гор, где правила весна!

Она была и трепетной, и нежной,
И скромной, как цветочек луговой;
И я накрыл волною белоснежной
Невинное созданье с головой.

И бабочек беспомощная стая,
Вспорхнув, не смела сесть на белый снег,
Но прикоснувшись к нимфе, я растаял,
И от меня остался мокрый след.

Пусть я исчез, блеснув росой на ветке –
Зато цветут и пахнут наши детки!

Пирожок с повидлом
Ем я очень вкусный,
А дружку завидно,
У него - с капустой.

Съел я половинку -
Сразу стало видно
Сладкую начинку
Пирожка с повидлом.

Выбирал я честно,
Чтоб мне было пусто -
Из того же теста
Пирожок с капустой.

Знаю, мой дружочек,
Как тебе обидно!
На, возьми кусочек
Пирожка с повидлом.

Я сам не свой, и злюсь, и ною,
И бьюсь об стену головой -
Как не крути, всему виною
Проблемы в сфере половой!
Вот, например, Адам без Евы
Не мог прожить и пару дней,
Всё от того, что путь налево
Вёл всё равно обратно к ней.
Быть поневоле верным мужем,
Не пожелаю и врагу:
Отдам и девушку, и ужин -
Я с ним тягаться не могу.
Он и настырней и моложе,
Сметает всё в один присест;
И вижу я по сытой роже -
Он и ночами тоже ест...
А я - застенчивый и робкий,
И пиво литрами глушу;
Иду всегда по узкой тропке
С работы прямо к шалашу.
Там ждёт меня моя родная,
Навек любимая жена!
Теперь (мне кажется) я знаю,
Что мне другая не нужна!

Лауре Ли http://litset.ru/publ/3-1-0-31887

Из вербальной коридорности
ты ведёшь меня в гостиную,
я вхожу со всей покорностью
в атмосферу суггестивную.
В окружающей цикличности
нарастает неизбежное -
мы почти уже не личности,
а пылинки центробежные.
И, отдавшись бесконечности,
мы скользим, как привидения:
я – в наивной детской млечности,
ты – в кисейном сновидении.
Жаль, не вечно царство сонное,
пробуждение - как всплытие;
и томит болезнь кессонная
нас остатками наития.

С благодарностью Лауре Ли за вдохновение)

И грянул град! В безудержном пике
Армада льдинок ринулась на город.
И замерев в ближайшем тупике,
Я ощутил сквозной осенний холод.

Казалось, нет для осени преград
В пространстве прорисованном нечётко,
И рухнет крыша, если этот град
Не прекратит выплясывать чечётку.

Во мгле метнулась кошка… или бес? -
Все существа и днём в ненастье серы;
Вот-вот и с опрокинутых небес
Прольётся вниз поток огня и серы…

А может, это вижу я во сне?..
У ног моих в клубок свернулась кошка.
И в запотевшем стареньком окне
Вдруг проступила детская ладошка.

Шел дождь, дымилась мокрая зола,
И мысли, как бездомные собаки,
Плодились в жутком холоде и мраке,
Не ведая ни света, ни тепла.

И в желваках набухших мраком стен,
Пытаясь разорвать себя на части,
Я узнавал свои мечты о счастье
И совесть, не простившую измен.

А кто-то ничего не замечал -
Так безрассудно счастливы другие;
И в недрах плоти зрела ностальгия,
И белоснежный близился финал.

Больная память в тайне от врача,
Укрыв от лишних глаз свечной огарок,
Прошла весь путь сначала, без помарок,
И возгорелась новая свеча.

Всё хорошо, любимая! В аду
весьма тепло в любое время года!
Здесь важно не идти на поводу
у собственной душевной непогоды.
Я долго не писал тебе, прости –
замучила всегдашняя рутина.
И всё, что здесь пытаюсь я плести -
Похоже на паучью паутину.
Ты думаешь, что эти кружева
На самом деле сотканы из пуха...
Порвать бы их, пока ещё жива
твоей души беспомощная муха.

Пусть я недальновиден, но не глуп
И даже стал с годами дальнозорок.
Готов вступить (спустя три года) в клуб,
Для тех, кому натикало за сорок.
Я, словно танк, спокоен - это плюс,
Ленив и неподъёмен – это минус,
По мне рыдает старый добрый блюз,
И нагло ржёт насмешливая Venus.
И, кажется, уже не пригласят
Меня на встречу те, кому за тридцать.
А к тем, кому с лихвой за пятьдесят –
Ещё успею присоединиться…
Чем дальше в лес, тем уже этот круг -
Преодолеть его тиски непросто.
Не дай мне Бог вступить в скучнейший клуб
Для тех ребят, кому за девяносто!

Лауре Ли

Независимо от погоды,
так и хочется влезть в петлю,
ибо степень моей свободы
в данной точке равна нулю.
Став незыблемой единицей,
покорившись своей судьбе,
в обрисованной мне границе
я замкнулся, как вещь, в себе.
Ты наткнулась на бледный абрис
неприметной моей души.
У тебя есть теперь мой адрес,
если веришь в меня – пиши.
Если волны мятежной речи
будут биться о мой причал –
скрипом, стоном, но я отвечу,
даже если сто лет молчал.

Небо расколется надвое молнией длинною,
Вспыхнет, и вновь станет чёрною-чёрною бездною!
И содрогнётся от страха душа андрогинная,
Будто раскрылись и хлопнули двери железные!

И упаду я в беспамятстве в пропасть глубокую,
Где только ниточка тянется к свету из темени,
Где вместе с телом и память моя однобокая
Будет надёжно привязана к месту и времени!

Как ни крути, даже если без бога и мистики,
Жизнь (потому на неё словно дети и ропщем мы) -
Это привязанность древа к зелёному листику,
И, пожелтев, подчиняется частное общему.

Общий закон! Адвокаты и право безмолвия -
Дело пред смертью для всех и всегда бесполезное!..
Небо расколется надвое длинною молнией,
Вспыхнет, и вновь станет чёрною-чёрною бездною!

Любовь, как тяжелейшая ОРВИ,
Проникла в одночасье нам под кожу.
Она живёт, мутируя, в крови
И убивает нас самих, похоже.
Мы при смерти, но это не предел…
И всё, что в этой жизни нам осталось -
Лечить любовь слияньем жарких тел,
Превозмогая жуткую усталость.
И верить в кущи райские – лишь там
Не обжигает душу свет лучистый,
И всех объемлет первозданный штамм
Любви неиссякаемой и чистой!

Я не знаю, что это? - Любовь или просто стечение
Обстоятельств, а также полсотни оттенков влечения?
Мы с тобою попали в опасную зону вибрации –
Нас впечатал друг в друга взаимный поток гравитации.
Я не знаю, что это – любовь или чёрная магия? -
Восемь пламенных строчек оставил на белой бумаге я!
В них полсотни грехов и полсотни оттенков звучания -
Только я все оттенки всегда растворяю в молчании!

Вновь над миром сгущаются чёрные тучи,
Снова застит дорогу туманная хмарь.
Наш Горыныч, конечно, значительно круче.
И хитрей, чем любая заморская тварь.

От того, что он лучше, а может быть, хуже -
В жизни добрых людей не уменьшится бед:
Змей Горыныч сожрёт человека на ужин,
Если Гидра не съела его на обед.

Исчезают бесследно во тьме подколодной,
Многолюдные улицы и города.
Змей Горыныч не злой - просто вечно голодный,
Для него мы, банально, всего лишь еда.

Он вне совести! Выше земного закона!
Dragon Age – утонувший в безвременье век.
Ни за что не поверю в победу дракона,
Если есть на земле хоть один человек.

Помню, мальчишкой попав под влиянье Амура,
Я в первый раз ощутил состояние «нетто»;
Пылким Петраркой кружа над своею Лаурой,
Я на лету сочинял ей смешные сонеты.

Лишь на мгновенье сойдя с этой чистой орбиты,
Я, словно лётчик, на землю пикирую круто;
И вожделею Лауру, как Гумберт Лолиту,
И ухожу с головой в состояние «брутто».

Вес нарастает стремительно тонна за тонной -
Небо свинцовое бешено давит на плечи…
Высь просияла сквозь тучи улыбкой мадонны –
Мне, в этот миг на земле, стало чуточку легче.

Брутто (итал. brutto — плохой)
Не́тто (итал. netto — чистый)

С чего начинается Родина? Для меня, как бы напыщенно это ни звучало, с культуры и образования. Просто мои родители - учителя, а папа, к тому же, заслуженный работник культуры. Вот и представьте, в какой каше мы с братом варились в детстве. Только я, как ни старались мама с папой, так до конца и не «уварился» – пошёл по технической части. А вот брат стал учителем. По культурной линии продолжателей не было целых сорок лет. И вдруг брат неожиданно запел, да так, что все обалдели. Наверное, все эти годы он дозревал до нужной кондиции, но выйдя на сцену, никому не оставил сомнений, что провёл на ней всю жизнь. Теперь брата то и дело приглашают на различные торжества. На репетицию одного из таких мероприятий совершенно случайно попал и я.

В одном селе реконструировали детский сад. На открытие заведения, кроме местного начальства, вознамерился приехать сам министр образования или его зам – я уже не помню. Организацию концерта для важных гостей возложили на свежеиспечённого представителя районо - недавнюю учительницу из сельской школы. Было заметно, как женщина, сообразно почтительно-настороженной атмосфере, царившей в актовом зале, вживается в роль руководителя. Усевшись на стул перед импровизированной авансценой, она скомандовала:

- Начинайте!

В центр площадки вышла одна из воспитательниц сада в тапочках и трикотажном спортивном костюме. И наизусть, с выражением, начала произносить текст:

- Здравствуйте, дорогие гости! Сегодня мы с вами собрались…

Тут начальница, сверкнув из-под очков недовольным взглядом, оборвала:

- Стоп! Ещё раз. Здравствуйте!!! Дорогие гости!!!

Воспитательница, внутренне помолодев лет на сорок, покорно повторила:

- Здравствуйте!!!!! Дорогие гости!!!!!

- С улыбочкой, пожалуйста! – вставила худручка.

Воспитательница потупилась, как шестилетняя девочка:

- Я ещё не успела хорошо отрепетировать. Вы мне потом в тексте проставьте, пожалуйста, ударения, чтобы я не сбивалась!

Начальница одобрительно кивнула:

- Давайте перейдём к представлению гостей!

- Слово предоставляется, - неуверенно начала воспитательница, - генеральному директору ООО Шараш Шабаш Спец Строй Перетятько Николаю Бани… тьфу ты!.. Ванифатьевичу!

- Стоп! Во-первых, давайте вместо ООО, скажем полностью - общества с ограниченной ответственностью. И сначала надо назвать имя – Николаю Ванифатьевичу!!! А потом фамилию – Перетятько!!!

Воспитательница покраснела, но, не теряя самообладания, произнесла с ещё большим апломбом:

- Слово предоставляется генеральному директору общества с ограниченной ответственностью Шабаш… Ой! Шараш Шабаш Спец Строй Николаю Ванифатьевичу!!!!! Перетятько!!!!!

Худручка, слушая текст, отбивала такт свёрнутой в рулон программой, делая акценты на ведомых только ей местах:

- Давайте общество с ограниченной ответственностью уберём совсем, скажем просто директору Шараш Шабаш и т.д.

- Хорошо! Вы не волнуйтесь, я ещё порепетирую!..

Воспитательница, похоже, готова была на всё. Она, словно кролик перед удавом, перемещалась на задних лапках по сцене, шаркая тапочками.

- Ладно, давайте детей!

- У нас сегодня Вася с Леночкой не пришли, но мы пока без них попробуем!

Заиграла музыка. На сцену с куском голубой материи выскочили три сорванца, а вместо Васи ещё одна воспитательница. Они растянули огромный плат на полу и, стоя на коленях, стали колыхать его по углам, изображая морскую волну. Выбежали три девочки в бантиках. Я втайне надеялся, что вместо Леночки выступит кто-нибудь, скажем, из пищеблока. Но нет, на этот раз обошлось без тяжёлой артиллерии.

После танца на сцену вывели строй разношёрстных деток. Самый крайний из них, мальчик, был очень худ и сильно сутулился. Начальница подскочила к маленькому артисту и стала расправлять ему плечи. При этом у него подогнулись коленки и нижняя часть тела подалась вперёд.

- Вот так! И руку опусти!

- Это он шарик левой рукой держит. Ну, они же все с шариками на концерте будут…

- Что у нас дальше?

- Дальше у нас вон, мужчина, поёт!

- Его Алексей Викторович зовут!

Вышел мой брат. Его вклинили в детский строй и вручили микрофон от старенького музыкального центра. В принципе он и в расчёску смог бы спеть.

Заиграла музыка. Брат запел:

- Солнечный круг! Небо вокруг!..

Дети на заднем плане даже не шелохнулись, не говоря о том, чтобы подпеть.

Лишь крайний мальчик, устав держать осанку, пришёл в своё естественное положение. А начальница, обезоруженная исполнительским талантом брата, как-то обмякла и дослушала песню до конца!

Дети хором повернулись направо и, толкая друг друга и спотыкаясь, ушли со сцены.

И на меня вдруг нахлынуло такое ощущение Родины… Но его прервал строгий голос сотрудницы районо:

- Алексей Викторович, с вами всё!

Я путь земной прошел до рубежа,
Которого никто не избежал -
Ни Будда, ни Христос, ни Магомет:
Где нет ориентиров и примет,
Где каждый шаг во истину не прост,
Где не легко подняться в полный рост,
Где правда, как её ни нареки,
Влечет к другому берегу реки,
Где жизнь и смерть верней, чем рай и ад,
Поскольку мнимой правде я не рад,
Где вечно перед богом я неправ -
И стыд и страх ввергают сердце в прах...
И ничего другого в сердце нет,
И потому семь бед - один ответ;
Что это - испытанье или месть?
Входящие, я верю - выход есть!

В тишине этой ночи мятежной
Я мечтаю с притушенным светом,
Будто кто-то в комнате смежной
Точно также мечтает об этом.

Вечерами, как я, он скучает,
Говорит иногда сам с собою.
Но сейчас этот кто-то мечтает,
Что есть кто-то, как он, за стеною.

К общей стенке прижмемся плотнее.
Пусть она холодна и упруга,
Но нам станет немного теплее -
Нам обоим, не знавшим друг друга.

(Дмитрий Медведев)
Не пугайтесь, это тёзка Премьера)))

Не добившись тепла от супруги,
В эту ночь я остался голодным...
Чую, кто-то живой и упругий
Притаился за стенкой холодной.

В тишине полуночного дома
Было нам одиноко обоим.
Разомлев от любовной истомы,
Я рукою провёл по обоям...

И прижался трепещущей плотью
Я к стене потеплевшей впритирку.
Брешь хотел в этот миг пропороть я
Меж своей и чужою квартиркой!

Мне казалось, с прекрасной блондинкой
Возлежим на одной мы подушке...
Оказалось - с Медведевым Димкой,
Что купил у соседки однушку.

:)))

Не устаю удивляться причудливости межличностных отношений отдельных индивидов. К нам на работу устроились два закадычных друга: Лёха и Славик. Оба разменяли первую четверть века. Славик женат. Успел уже настрогать троих детей. Обладая пытливым умом, любит разглагольствовать по поводу глобальных перспектив, в реализации которых ему мешают регулярные возлияния. В результате, заложенный в нём огромный потенциал внутренней свободы, превращается в элементарное русское раздолбайство. По утрам часто имеет помятый вид: всклокоченные волосы, недельную щетину, блуждающий взгляд. Одет крайне неопрятно. С обуви, впрочем, как и со старенького автомобиля, не сходит вековая засохшая грязь. Салон машины завален предметами на все случаи жизни: одеждой, инструментами, какими-то бумагами, говорят, что однажды у него в багажнике всю зиму катался прокисший арбуз. Для того, чтобы втиснуться к нему в жигулёнок, нужно хорошо сгруппироваться. Сам Слава считает, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. На приборной панели висит допотопный мобильник. Он толстым сетевым шнуром подсоединён к старенькой магнитоле. С помощью этого чуда инженерной мысли Славик воспроизводит музыку. Вообще, для него не проблема сделать из ничего что-то. Ну, скажем, из листа жести смастерить сковородку и, пожарив в гараже на печке глазунью, съесть её изготовленной из металлического профиля вилкой под водочку. Если у мужика из повести Салтыкова-Щедрина был прототип, то он, скорей всего, был похож на Славика. Самодостаточность помогает ему выходить из самых сложных жизненных ситуаций, а самоирония делает практически неуязвимым.
Лёха не пьёт совсем. Говорит, что от алкоголя у него кружится голова. Глядя на его спившихся родственников, можно предположить, что произошёл какой-то генетический сбой. Лёха не рубаха-парень, как Славик. Он вещь в себе. Больше слушает, чем говорит. Редко, но метко вворачивает едкие замечания, возвращая витающего в небесах друга на землю. Сразу бросается в глаза, что их объединяет пренебрежительное отношение к внешности. Даже парадный прикид , в который они порой облачаются, представляет собой нечто эклектично-антигламурное. На моё замечание, что они со своими небритыми рожами похожи на абреков, Лёха ответил:«А глаза-то голубые!» Алексей живёт гражданским браком с девушкой и воспитывает малолетнюю дочь. О своей семье распространяться не любит. В отличие от Славика Лёха не склонен к абстрактным измышлениям. Он практичен, самоорганизован и имеет свой маленький бизнес по производству бетонных блоков.
Утром Лёха звонит Славику по телефону:
- Придурок, ты где?
В трубке слышны ответные неласковые эпитеты…
- Ладно, придурок, приезжай, мы тебя ждём.
Я долго не мог привыкнуть к такому стилю общения. Вроде взрослые люди… Потом понял, что это знак особого расположения. Мол, если кто-то другой посмеет так обратиться - сразу получит в пятак. А другу позволено всё.
Общение друзей сопровождается бесконечными подколками и тумаками по разным частям тела.
И заканчивается неизменным:
- Ну ты и придурок!!!
Я решил положить конец этой порочной практике:
- Ребята, что вы, в самом деле, как двенадцатилетние пацаны! Всё равно между вами подспудно зреет обида. Для того, чтобы сойти с этой замкнутой орбиты, предлагаю слово «придурок» заменять каждый раз словом «дружище». А вместо тумаков, можно гладить друг друга по макушке…
Лёхе и Славику понравилась эта идея. Теперь по утрам я слышу:
- Дружище, ты где?!! Гы!!! Мы тебя ждём дружище!!! Гы-гы!!!
Причём новое обращение звучит в два раза чаще, чем когда-то произносилось старое, и с таким театральным апломбом, что просто смех берёт. Слеза прошибает, когда они по-мужски скупо треплют друг друга по волосам. Однако постепенно иронический привкус сходит на нет. Остаётся взаимное уважение и желание протянуть крепкую мужскую руку в трудную минуту.

"Вот ветер налетел упругий
И прядь волос растеребил,
Почти девические груди
и бёдра платьем облепил."

(Щипачёв Степан)

Хотя спешишь походкой бодрой
Ты на свидание ко мне -
Твои девические бёдра
Уже упруги не вполне.

Смотрю на них всегда я с грустью,
Ты это, милая, учти,
Не говоря уже о бюсте -
Он стал старушечьим почти.

Вот платьем ветер озверевший
Тебя внезапно облепил -
И облик тёти перезревшей
Во мне всё лучшее убил!

Мы притворились мотыльками,
Из глубины пустых ночей
Нас соблазняет огоньками
Уют вселенских мелочей.

И кружит музыка простая
В холодном небе до зари,
И, нежной розой прорастая,
Грустит звезда Экзюпери.

И так светла и человечна
Её наивная печаль,
Что в небесах нам будет вечно
Земной указывать причал.

Растаял снег, кругом топорщатся
обрывки полиэтилена.
И грязь, как в страшном сне уборщицы,
куда ни ступишь - по колено!

Ручьи окрестные сливаются
в одну огромнейшую лужу...
Одна из баб переправляется
через неё верхом на муже.

Он под своей любимой всадницей,
как жеребец, идёт пассажем.
И у неё, простите, задница
в сто раз красивее пейзажа!

Расти и крепни мой росток,
Вбирай корнями чистый сок -
И зарастут болезни роста
Живой корой, а не коростой.

И на семи лихих ветрах,
Хлебнув за совесть, и за страх,
Поверь, упругою лозою
Ты устоишь перед грозою.

Ты потому и сирота,
Что все мы поздние сорта -
И нет иного оправданья
Созревшим в пору увяданья.

И пусть волнуется листва,
И рвется в поисках родства...
Мир полон слез, но эти листья -
Залог тепла и бескорыстья.

И нет беспомощней пласта...
Начни же с чистого листа -
И самой лютою порою
Сок не застынет под корою.

Кому-то здесь – Стендаль, а я - беру винище,
( Ну что поделаешь, когда уж повело?!),
сажусь в такси – и к старому кладби’щу,
чтоб выпить с Паганини Никколо’.

Андрей Мудров

Чтоб приобщить себя к духовной пище
и стать хотя бы чуточку мудрей -
проведаю Мудрова на кладби́ще,
авось нальёт винища мне Андрей.

Но зря я раскатал свои губищи
(аж скулы от досады мне свело),
три пузыря винища на кладби́ще
он выжрал с Паганини Никколо́.

На деревенской авеню
Кипят нешуточные страсти,
Но всё равно сто раз на дню
Все говорят друг другу: «Здрасте!»

Здесь вековой царит уклад:
Не важно, кто взошёл на царство -
Превыше власти мир и лад,
И это лучшее лекарство.

Здесь свежий воздух со двора
Струится в двери и оконца;
И с любопытством детвора
Встречает новых незнакомцев.

Здесь и на солнце, и в тени,
Как на ладони, виден весь я…
О, Боже правый, сохрани
Живое это равновесье.

Я до сих пор не знаю прав ли,

Сказав, что вафли – это вафли.

Я не придал, увы, значенья,

Что вафли – в клеточку печенье.



Меня послала ты (и ладно)

Туда, где вафли шоколадны;

В отместку в твой печенный танчик

Я бросил вафельный стаканчик.



Нас будто дёргал чёрт за нитки,

И мы пустили в ход зенитки…

Не раз в великом том сраженьи

Мы попадали в окруженье...



А может, милая, довольно

Вести нам вафельные войны?

Степь да степь – унылые места,
Ни кола в округе, ни забора...
Доползти стараюсь до куста -
Он моя надежда и опора.

Куст и сам почти уже зачах,
Он цветущим никогда и не был;
Ах, успеть бы на его плечах
Дотянуться листиком до неба!

Видит бог, мечта моя чиста -
Для меня он лучший друг на свете;
Значит, нас обоих неспроста
В этот край занёс попутный ветер.

Без него и купол неба пуст
(Птицы здесь летают очень редко);
Вот уже навстречу милый куст
Протянул мне тоненькую ветку.