Разложены по полочкам слова,
обиды, недомолвки и оттенки.
А правда жизни, веришь, такова,
что только вниз ведут ее ступеньки.

Ты подаешь мне руку... Не спеша -
бокал вина на тонкой длинной ножке.
И выпито вино на брудершафт.
И фолиант дочитан до обложки.

Внезапно, на излете дней,
ломая график дней привычный,
не убоявшись злоязычья -
нелепо, глупо, утопично -
увлекся Девой Водолей.

Сжимаясь болью под ребром,
металась грусть с оттенком счастья.
Он ликовал, страдал отчасти.
Надежд, наивных грёз во власти,
он шёл ва-банк и напролом.

Ошеломляюще маня,
зацвёл миндаль пушисто-белый.
И птицы пели оголтело...
И ныло диссонансом тело,
воспламененный дух кляня.

Темнеет. Вислым черным боком
прижался к стенке дождевик.
Велосипед рулём приник
к болтающимся тут же ботам.

Хозяин шоферит по весям,
с баранкой сросшийся навек.
Он - человек, как человек,
но всё же за кота в ответе.

Глаза кота в его прихожей
мерцают парой янтарей,
в большой надежде на макрель
и на баранку с маком тоже.
***

Написано на конкурс "Тёмная лошадка-2-Баранка"

Ты сидишь в кафе напротив,
пьешь несуетно эспрессо.
Улыбнись! Ведь я не против
проявленья интереса.

Сквозь опущенные веки
на меня смотри лукаво.
Вопреки приличьям неким
ты на то имеешь право.

Будет вечер синим-синим,
море тёплым, кофе крепким.
Будет радость беспричинной,
а вино прекрасно терпким...

Слово зА слово, дальше - больше...
Мы рассорились - ты и я -
бестолково и суматошно.
Вот такая история...
Тут на днях приходила осень -
пригорюнилась у окна.
Показалось, как-будто знак
подала, лист увядший бросив
на оконник в разводах ржавых -
нечто вроде координат...
Мы с тобой были оба правы;
каждый был из нас виноват.

А ты женой любим, как видно:
так крепко держит!
Мне даже капельку обидно:
была надежда
на нашу встречу - без конвоя
и без досмотра.
Нас раньше было только двое.
Прижавшись плотно,
сидели в парке у фонтана
и ждали осень,
чтоб шкурки лопнули каштанов.
Чтоб взять штук восемь
блестящих молодою кожей
плодов прекрасных -
случайным подарить прохожим...
Как ни затаскан
сюжет любовный, отчего-то,
всегда он внове.
Чужой, далекий - смотришь с фото...
Черт с ней, с любовью!

Обыденщина, тоска,
шаблонов унылый колер -
срок годности устарел.
Инерция - на нуле.
Осечка, разгром, провал -
как будто пока не помер,
но близок совсем предел.
И сам-то предел нелеп.

Неплохо б завесить дверь
цветастою занавеской,
считая - жизнь удалась -
собственно, бытием.
Возможно, я из тетерь,
которым под солнцем места
выделена лишь часть,
а значит, не хватит всем.

В запыленной саванне, в засушливой саванне
слоновье поголовье убавилось чуть-чуть.
Слониху-великаншу с гигантскими ушами,
с прекрасными ушами, в товарняке везут.
Ей место в зоопарке присмотрено с размахом:
вольер на два притопа и колья для цепей.
Зачем ей запах прерий, другие ароматы,
к которым воротиться уж не придется ей?
Теперь ее пристроят меж тигром и медведем.
Железную кормушку поставят у дверей.
Ритмичное шатанье в зловонной тесной клети -
ее удел отныне - и толпы дикарей.
Они ее сначала задобрят сладкой булкой,
остатками печенья, морковкой и травой,
а после в хобот сунут горящие окурки
и врассыпную дернут под безысходный вой.
Рожденная свободной плененная слониха
рванет пруты вольера, снесет глухой забор.
Ее вернут обратно. И станет очень тихо.
Не протрубят собратья в саванне полный сбор...

Оплывают зачем-то черты, покрываясь морщинами.
Ты теперь уж - не прежняя ты. И сравненье с феминами,
помоложе тебя, не в твою, к сожалению, пользу.
Используй
увяданье свое для своих философских открытий.
Человек-то другой - по натуре - он, знаешь ли, скрытен.
Ну, а тут матерьял для одной, нет, для двух диссертаций...
Например, вот ведь кто-то сказал, будто дух акаций -
для влюбленных душ. Значит, он ничего не значит
для безмерно уставших дам, для любви увядших?
Обозначим
этот дух, как сигнал, как призыв, - ароматодатчик,
и дадим - вместо нашатыря - подышать объекту.
Ты сама - и объект, и жестокий, бездушный некто.
Вот итог: ты раскисла, и слезы ручьем, и сердце
снова хочет любить. И куда тебе с этим деться?

Ты гонишь эту прОклятую мысль,
и силишься ей подыскать замену,
но, пообвыкнув, ищешь в смерти смысл,
пока плетешься, обтирая стену.

Покорно подставляешь медсестре
знакомую с инъекциями руку,
и думаешь, что времени в обрез,
и что, в конце концов, не хватит духу.

Вздыхаешь об опавших волосах,
хоть плаха где-то рядом, вероятно,
и ищешь утешения в стихах,
и просишься в ряды живых, ...обратно.

Если бы только могла я безгласно,
щёку ладонью горячей примяв,
слушать тебя...Не сгущала бы краски,
а, в переделки попав бытия,
знала бы точно, где выход запасный...
Если бы только умела терпеть,
было бы нам с тобой полное счастье.
Может, не полное - может, на треть.
Легкой походкой неслась бы с работы,
дома спасала б тебя от тоски...
Всё бы случилось, умей я хоть что-то
кроме уменья писать стихи.

В скучных и унылых отрезках
времени на сон и на пищу
отыскать бы толику места
и вместить сомнений бы тыщу.
Отбывая гостеповинность
у фуршетных псевдознакомцев,
вспомни, как горело и билось
сердце...Были море и солнце,
и подстилка в рубчик, и кожа
с запахом медового крема...
Это всё ты вспомнишь попозже,
а пока - не время, не время...

Кто знает, что случилось в этот день!
Наверное, врача позвали срочно,
а он как раз работал сверхурочно -
измученный, с мозгами набекрень.

Наверное, в запарке медсестра
чужую весть судьбе твоей вручила...
Ты долго над письмом больничным выла
и веки не сомкнула до утра.

Потом - под нож. Нелепый персонаж -
Пентесилея (правда, поневоле) -
себя приноровляла к новой роли,
все мелочи беря на карандаш.

И вновь виток, уже в который раз:
- Как оказалось, вы вполне здоровы.
А ты все повторяла бестолково:
- Так значит, это был не метастаз?

Не твой диагноз, дурочка! Встряхнись!
А где-то ходит та, с твоим конвертом,
и вспыхивает вечер фейерверком,
и озаряет тающую жизнь...

...В автобусе гляди по сторонам,
не засыпай под мерный звук мотора.
Садись у входа и... смотри там сам...
Ну, не сердись на нас, на паникеров.

Они обычно сразу не орут:
"Аллах акбар!" Комедию ломают.
Бывает так, что несколько минут
решают всё, сыночек. Всё решают!

Печенье и консервы - в рюкзаке.
Ты паспорт не забыл? Ну, ты растяпа!
...Увидев провода в его руке,
ты выдохнул неистово: "Всем нА пол!"
***

Мы твой автобус видели сто раз
сегодня в новостях. И тех, кто выжил...
Нам офицер сказал, что ты их спас,
и вещи нам вернул, и стопку книжек...

Этот Шрёдингер - молодец!
В тесный куб запихнем кота
и, все "против" и "за" учтя,
половину отняв у ста,
предположим: коту конец.

Но, пока кот закрыт внутри,
мы не знаем наверняка,
хоть разгадка уже близка.
И процентов на пятьдесят -
жив котей и вполне игрив.

Если ты еще где-то здесь -
ходишь в гости, сидишь в саду,
слепо щуришься в темноту -
я приду...или не приду.
В этом жизни секрет весь.

Когда назад лет шестьдесят,
сверкая парой чудных глаз,
ты - фильдеперсовая вся -
сказала "да"...Ну, вот те раз -
опять ревешь! Возьми платок,
помаду не размажь...и тут...
О чем я?...А, ну, мир жесток,
но разберемся как-нибудь.
Я знаю, доктор говорил,
что я на этот раз "попал".
Но Бог - редчайший из мазил.
Напрасно ты кричишь "гевалт!"*

Смотри, опять цветет жасмин...
Как-как? чубушник? Вот те на!
И мы чубучили детьми...
...Ну, ты и плакса у меня...
---------------------------------------
*"караул!" (евр.)

А давай с хорошей фразы
мы запустим разговор.
Вот, к примеру, вместе скажем:
"Cellar door*! О, cellar door!"
Магией прекрасных звуков
так себя заворожим,
что откроем путь в науку
тем, кто фразой одержим.
Потому что ведь неважно,
что там кроется в словах.
Но, как знать? И мы однажды
вдруг откроем дверь в подвал...
--------
*Cellar door — сочетание слов, которое многие носители английского языка, включая Дж. Р. Р. Толкина, считают самым красивым в английском языке.

- Море волнуется! Это волнуется море!
Чайки горластые стонут, взбираясь на берег.
Насочиняю с три короба, с восемь бадеек -
ты и поверишь, а нет никакой истории.

Просто мне надо, чтоб ты замирал, прислушавшись
к музыке голоса близкой тебе тональности
так, как я слушаю море, прильнув к ракушечной
конхе моллюска, белеющей между пальцами.

Руки пахнут сельдереем,
кардамоном, имбирём.
Я глинтвейном душу грею,
красно-жёлтым октябрём.
Скоро в дом нагрянут гости
(ложки падали с утра).
Будут песни, споры, тосты,
вермут цвета янтаря.
А тебя не будет рядом.
Как исправный механизм,
ты с другой лет тридцать кряду
не свою проводишь жизнь.
...За окном темнеют крыши,
тише звуки, громче грусть.
Я тебя давно не вижу.
Я забыть тебя боюсь...

А давай притворимся нами -
без условностей и долгов,
бестолковыми, временами,
и такими, кого любовь
накрывает. И сносит крышу
от касаний случайных и..,
когда ты просто рядом дышишь
и готовишься лечь костьми,
защищая вот эту заводь,
эту выдуманную жизнь.
Раз взаправдашней не осталось,
ты за призрак сильней держись.

Всё реже бровь, как знак вопроса,
взлетает вверх в случайном встречном,
и небо цвета купороса
уже не кажется беспечным.
На многолюдных вечеринках
не бьется сердце кодом Морзе,
и виртуальные пылинки
мужчина томный, цвета бронзы,
сдувает с молодых красавиц,
а ты уныло пьешь мартини.
И сердце старое лукавит,
предпочитая тишь лавине.

Хоть жизнь не выглядела раем
(она была к тебе строга),
как жаль, что время убегает,
как жаль, что время убега...

Я проснусь и почувствую: что-то случилось,
и пойду босиком по холодному полу.
И листва за окном покрывалом тяжелым
прислонится к земле, как нежданная милость.

В новостях не расскажут об этом ни слова,
но каким-то невидимым глазу радаром
уловлю по количеству сердца ударов,
что тебя больше нет. Закричу бестолково,

словно можно туда докричаться. Заплачу.
Стану кофе зачем-то варить с кардамоном...
Всё останется прежним в кругу заоконном,
всё останется там... Здесь всё будет иначе.

Потихоньку, осторожно подойди к обрыва краю.
Ощути паденье щебня, как разведку в никуда.
Мне пора уже на волю? Я пока еще не знаю.
Я пока еще на гребне...Я почувствую, когда...

Грусть не будет преходящей, а поселится навеки
в темных комнатах, в картинах, в карамелевых глазах.
Смех не будет настоящим; ощущенье будет неким -
не имеющим причину. И тогда, не впохыхах,

поверни к тому обрыву, без свидетелей и присных.
Пригуби вина. Попробуй быть собою, как всегда
(присказка про "...быть бы живу" не приличествует тризне).
И оставь записку, чтобы не подумали: "беда".

А на душе уже январь и снег, и вьюга.
Тебя читаю, как букварь. Вчера подруга
меня почти свела с ума, и в роли сводни
твердила мне, чтоб я сама и прям сегодня
с каким-то Сашей завела амуры-шашни,
а ты глядел бы из угла, как день вчерашний...
Ей всё почти что удалось. Тебя отвадив,
пошла проверить, что за лось. Так, смеха ради.
Он был вполне, читал стихи, не хам, не рохля,
и шутки вроде неплохи, вот только после
хотелось плакать от тоски. И виновато
тебе звонила воровски, по автомату...

Сухие горбики песка
послушно изменяли форму
под грузом наших тел. Слегка
нас била дрожь, как перед штормом.
А, может, это от воды,
прохладной и пропахшей илом?
Твои песочные следы
волной беспечной заносило,
когда мельканье наших рук,
солёных губ, ресниц касанье
тебя переполняли вдруг,
твои меняя очертанья.
Кивали издали кусты,
нас вдохновляя на поступки,
и лишь застёжка мини-юбки
была подобием черты.

Останься на ночь. Выйдем на балкон -
там тонет солнце в топком горизонте.
Ты знаешь - всё, что было испокон,
таким и будет. Будет небо желтым,
оранжевым, темнея на глазах...
Зрачок Луны белесый, нагловатый
проявится... Так наблюдает за
любовниками шалый соглядатай.
Закутаемся в мой мохнатый плед
и выпьем грог из одного стакана.
***
Мы прошлое ни словом не помянем.
Нам ни к чему. Всё - суета сует.

Вечереет...Сквозь рогатки черных веток рвется луч
угасающего солнца. Почек будущих сургуч
в терпеливом ожиданьи копит силы на весну.
Вечереет. Тонкий месяц ловит звезды на блесну.

В доме сумрачно и сыро. Догорающей свечой
не согреешь воздух стылый. Надо что-нибудь ещё,
что б поддерживало силы, чтоб до призрачной весны
в нашей жизни что-то было кроме зимней белизны.

2013

Я почему люблю море? Не видно слёз.
Не отличить их от брызг. И на вкус солёное.
Мелкий рачок-дурачок, две клешни зелёные, -
р-р-раз! - и в сачок! Он для хитростей слишком прост.

Все эти поиски раковин...мельтешение...
Не защитят ни кутикулы, ни актинии.
Сам добежал до песочно-непрочной линии -
милый отшельник, собратьев своих мишеннее.

Я проникаюсь - вот родственная душа!
Вытряхну в воду сачок - пусть бежит, доверчивый!
Чудится, будто он машет клешнею-веточкой.
Я удаляюсь, слегка ускоряя шаг.

Муж притащил, боже мой! с рыбалки
сомика бурого с белым брюхом.
Ты заявила: - Нет, в убивалки
я не играю! Не хватит духу.
В банку засунула. В банку - воду,
и - за окошко. "Надеюсь, сдохнет!"
Он там лежал, утыкая морду
в стенки и думал, возможно: - Ох, мне!
Ты хлопотала и с мужем ссорилась,
и помышляла уже о разводе,
а индивид из семейства сомовых
не умирал, хотя должен вроде.
Если б умел, он сказал бы многое
о человечьей безмерной глупости.
Но лишь губами вздыхал широкими
и ожидал своей рыбьей участи.

...А во сне все по-прежнему: тa же скамья у ворот,
тот же плющ обнимает балкон, оплетая верeвки...
Мама бережно штопает вещи и платье мне шьет.
Я ношу и стесняюсь свидетельства бедности - штопки.

Мягкий вечер вползает в углы, приглушая слова.
Умирающий свет гладит крыши домов и сараев.
Скоро ужин и чтение, но... уплывает строфа,
уплывает балкон, уплываю и я. Уплываю...