Солнце вышило утренний мир золотой канителью.
Свой последний денёк проведи, как обычные люди,
Убегай по студёной росе за пастушьей свирелью.
Убегай... А потом ночь рождения праздновать будем.

Разгорится костёр из омелы да ведьминых мётел.
Доведу я тебя чёрной тропкой до чёртовой гати.
Причастишься, но только не божией крови да плоти.
Сладость власти поймёшь, ядовитой вкусив благодати.

Подчинятся тебе звери дикие, птицы и змеи.
Подчинятся лешак и упырь, и болотник безглазый.
Ни обидеть тебя, ни унизить никто не посмеет,
Ибо каждый смельчак будет очень жестоко наказан.

Будешь радовать пекло отныне делами своими.
И познаешь мужчин без хождения вкруг аналоя.
Народится мальчишка — не вздумай давать ему имя:
Не покормишь его — им накормишь болото гнилое.

Убегай к пастушку... не теряй драгоценное время.
Пламенеет рассвет в волосах, отливающих медью.
Только дочку ты сможешь любить, только бесово семя...
Ту, что бросит тебя и уйдёт в ночь рождения ведьмы.

Гаврила был обычный малый:
Чуть косоглаз, слегка горбат.
Любви и нежности алкал он —
Эвтерпы пламенный фанат.

И длинный нос — лица кормило —
От напряжения дрожал.
Хороший парень был Гаврила,
А не какой-нибудь нахал.

Бывало, влюбится в девчонку —
И ну читать за стихом стих.
Та наутёк, а он вдогонку
На ножках слабых и кривых

Бежал, отдать желая душу,
Кричал: "Люблю навек, мадам"
Как паруса алели уши,
Хлеща Гаврилу по щекам,

Но женщины его гнобили
И издевались без конца.
В таком немыслимом горниле
Ожесточаются сердца...

Он стал бы новым Пастернаком,
Но фатума жесток оскал:
Переродился он в маньяка
И женщин всех поубивал.

Жалилась мухе гусеница, кокон себе прядя: "Саван готовлю, матушка, смертушка за спиной.
Кто ж меня создал-выдумал, что же за негодяй? Вон у тебя-то крылышки да ребятишек рой.
Деликатесы едала ты, и повидала свет. Вдоволь, поди, понежилась в мужних объятиях.
А у меня и мужа нет, и ребятёнка нет. Эхма, жизня прогорклая, доля — проклятие.
Бремя моё тяжеленное, всхлипывай да вези. Всякий сожрать пытается: то воробей, то гусь.
Сызмальства в грядках ползаю, в сырости да грязи. Мангов-папай не видела, редькой одной харчусь.
Что же, кума, попрощаемся. Чую, конец пришёл. Скорбным словечком ласковым вспомни при случае."
Гробик мой — кокон мягонький, гладенький, словно шёлк. Ну, заходи, костлявая.
Нешто, отмучилась...

И невдомёк страдалице — добра к ней природа-мать: моли капустной, лапочке, крылышки даст потом.
Можно ль, не зная истины, долюшку проклинать? Не махаон, так что с того?
Не померла зато.

Последнее письмо: "Здорово, бать.
Ты извини, что долго не писали.
У нас — не беспокойся — тишь да гладь,
но к юбилею вырвемся едва ли.
Зависнем тут, снимаем сериал,
ещё сезона два — нашёлся спонсор...
А Колька где-то шляпу откопал,
изображает Индиану Джонса.
Не повзрослел, такой же обормот,
но я за ним приглядываю строго.
Я там тебе отправил перевод.
Ты тратить не стесняйся. Денег много.
Купи путёвку, поезжай в Париж.
Но ты же ехать точно не захочешь.
Безвылазно в Алтуфьево сидишь.
Вернёмся — отвезём хотя бы в Сочи.
Ты не скучай там, батя, не болей.
Рost scriptum: что там Сочи — на Мальдивы!"

...Он десять лет не видел сыновей.
Но деньги присылают,
значит, живы.

— Ты убил человека, - сказал я устало.
— Я убил бандита, - усмехнулся Жеглов.

Братья Вайнеры. "Эра милосердия".

— Куда под пули! (не задело, вроде).
Едва не упустили упыря —
вот ты ему помочь хотел, Володя, а передачи слал бы в лагеря?!
Остаться после фронта человеком он не сумел. Невинных убивал.
Такое не прощают. Ты кумекай — ещё б и сам попал под трибунал.
Не сдал тебя — и все грехи забыты? Не душегубец — ангел во плоти?
Очнись, Шарапов, я убил бандита, могло ли быть иначе? Ну, прости...

...вчера о переводе подал рапорт, молчит, как рыба, и в глазах упрёк —
эх, ничего не понял ты, Шарапов —
он умер человеком,
я помог.

"...Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном, но только, прежде чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а также и бумажную иконку..."
Мастер и Маргарита. Булгаков М.А.


Один говорил: "Отступись и получишь всё. Единственный шанс для ничтожного человечка.
Вцепился в иконку, и думаешь, что спасёт? Не сжечь ли меня попытаешься этой свечкой?
Отдал бы душонку, не мучился, раз болит. Стишки бы писал, попивал по утрам боржоми.
И был бы обласкан, востребован, знаменит, Ивашка-дурак... доживай в сумасшедшем доме.

Луна приходила, с собой приводила бред и чу́дище о́бло, огро́мно, стозе́вно ла́яй.
Казалось, что выхода нет, да и входа – нет. Дом скорби стонал, наполняясь тоской до края.
И осы сомнений, втыкая сто тысяч жал, зудели: "Хозззяину ззззря ты не продал душу".
И серой воняло, и кто-то глумливо ржал: "А я говорил, человечек. А ты не слушал".

Потом приходил другой, говорил: "Молчи". Вздыхал, поправляя подушку и одеяло.
Иконка светилась, плясал огонёк свечи. Луна удалялась. Тоска в огоньке сгорала.
Другой говорил: "Я по силам даю, не ной. До радости близко, но к ней тяжела дорога"...
Сосед беззаботно похрапывал за стеной.
Иван засыпал, улыбаясь. Он понял бога.

Тьма над светом. То ли тучи, то ли чад,
То ли птицы – чёрны вороны летят.
Им полей, поди, не нужно золотых.
На других полях отъелись, на других.
Им не надобно ни ягод, ни зерна.
Сытно воронам, когда кругом война.

Жить мы стали не за совесть, а за страх.
Бродим, странники безглазые, впотьмах,
Всё надеемся – куда ни то придём,
Да прольются тучи-вороны дождём.
Да смешаются с костями и золой,
Да взойдут потом пшеницей золотой.

Белый свет ослеп как будто и оглох...
Но прозреем же когда-то?
Дай-то бог.

"Но в мире новом друг друга они не узнали"
М.Ю. Лермонтов

Он искал её всюду — во всех соцсетях,
представляя манеры, глаза, привычки.
За принцессой помчался б, душой светя,
хоть в пустыню, хоть к лешему на кулички.

Свято веря в теорию половин,
и любуясь в сетях на чужие свадьбы,
дожидалась принцесса, что дворянин
унесёт её замуж в свою усадьбу.

Их прижала друг к другу толпа в метро
(видно, сжалилось небо и шанс послало) -
к носу нос, глазу глаз и к бедру бедро.
Гименей распевался и бил в кимвалы.

Только раз судьбоносная встреча дана.
Всё могло б получиться. Одно лишь слово...
Он ВКонтакте сидел, в инстаграмме она.
...Так и вышли, не встретившись,
на Митьково.

А мир... он исчез, он зашторен, и лишь любовь
Пульсирует в каждой клеточке: здравствуй, милый!

Мой Рыцарь, Логиня
***

Орёт попугай, словно банши взвывает кот,
питбуль у двери скулит (на прогулку хочет) —
не мыт и не глажен, и к рёбрам прилип живот...
На мир мы плюём три дня (и, конечно, ночи).

Котлеты протухли и суп на плите закис.
Разор и бедлам в границах одной квартиры.
Простите, животные, милостив будь, гринпис.
Ещё на денёк потеряны мы для мира.

Сосед, не стучи нам по трубам, не сквернословь,
Прости — и тебе когда-нибудь всё простится.
Нет мира, соседей и кошек. Одна любовь!
Весна на пороге (и с вахты вернулся Рыцарь).

Быть гением – работа не из лёгких:
Зевая, с утречкá пораньше встал,
Надел штаны с начёсом и кроссовки –
И замер, взгромоздясь на пьедестал.

Быть гением Логиня

========================

Я вам скажу без ложного кокетства,
надев печать таланта на чело:
иметь меня по близкому соседству
односельчанам крупно повезло.

Они же кто? — свинарки с пастухами.
Тут каждый первый — явный маргинал.
А мне вот сам Харуки Мураками
Во сне намедни руку пожимал.

Он говорил: "Читал твои рассказы.
Ты мой учитель, мать, отец и бох.
Прочтя тебя, писать я бросил сразу,
перед тобой бездарность я и лох.

Твой гений светит ярче год от года,
и вширь растёт, как розовый лишай.
Неси талант на улицу — в народы,
и серый люд глаголом оглушай!".

Задачу я, конечно, не отринул.
Таланта зарывать в земле не стал.
Смешав щебе;нь, навоз, песок и глину,
воздвиг себе у рынка пьедестал.

И каждый день с голодным рёвом в брюхе,
на нём стою, презрев родной уют.
Всё б хорошо, но голуби и мухи
заср...ли всё (испражняются куда попало прямо на голову).
Звезду не признают!

Не надо слов... Логиня

Про выжженную пустошь рассказал –
И про любовь... А большего не надо...

***
Четвёртый час луплюсь челом о стол,
шепчу: "Заткнись, урод", — (а дальше матом).
Паскудников — невежда и козёл,
экзамен мне сдаёт по сопромату.

В глазах темно и дёргается бровь.
Новопассит жую, не запивая.
Он мне лепечет что-то про любовь.
(Вот так бы и прибила разгильдяя).

Мычит про пустошь в сердце молодом,
мол, без меня покоя нет и воли.
Да врёт, конечно, штопаный condom...
А вдруг не врёт...
Поставить тройку что ли?

Он же кусать никого не хочет.
Разве вам жалко,
если залезет волчонок ночью
под одеялко?

Ветер осенний такой студёный, злой, как больной медведь.
Может ли где-то волчок бездомный тельце своё согреть?
Он не построит себе домишко, и не найдёт дупла.
Вот и спешит под бочок к детишкам - много у них тепла.
Он не поживы, а ласки ищет, он не полночный тать.
Вы б не пугали ребят волчищем...
Незачем детям врать.

Лежит поэт - невольник лужи,
имея очень бледный вид.
Он и описан, и простужен...
и бомж какой-то рядом спит.
Лежит, упившись пива с водкой,
под зад напинатый пиит.
Он романтичный был и кроткий...
Нашёлся критик-паразит!
Не глядя на поэтски слёзы,
лиричность, страстность и накал,
за кровь-любовь и розы-грёзы
всего беднягу обоср... (нахамил ему, в общем и пнул ещё )))

Улыбайтесь, господа, в самом деле.
Заедайте злые мысли попкорном.
Арлекин для вас смеётся задорно
(и откуда столько сил в хилом теле?).

За ненадобностью списан Петрушка:
заменили чудака магнитолой.
Буратины не торопятся в школу:
рубят бабки, обирая старушек,

а потом идут в гримёрку к Мальвине,
(в наше время быть приличной непросто)...
Эмигрировал Пьеро в девяностых,
но подняться не сумел на чужбине.

Не пролезешь в крёзы, если не хищник,
коль не жрешь, не давишь ближних и дальних.
Вот и падаем на самое днище,
развлекаем барракуд в балагане.

А ошейники всё туже и туже.
Всё наглей номенклатурные хари.
Карабасы в полный рост дуремарят.
Улыбайтесь, господа...
Будет хуже.

Какой кошмар! Я всех убью гранатой.
Пощады не дождаться никому.
Оставила стилисту ползарплаты.
Он сделал из меня такую чму!

У зеркала я в обморок упала
И нецензурно злилась на судьбу.
Да всех стилистов я теперь видала
В сиреневом с цветочками гробу!

С таким лицом людей пытать в гестапо.
Не смыть и керосином эту гнусь.
От страха воет кот, закрывшись лапой.
Да что там кот...
сама себя боюсь.

Барби не любит Кена
Glück
***

Не сложилось, не удалось. Страсть-то, вроде была сначала...
Всё тянули привычный воз. Развелись бы, да дочь мешала.
Притерпевшись,
семьёй потом притворяться довольно просто.
Дом-работа, работа-дом, попугайчик да дочь-подросток.
Дело хлопотное — развод...
Дочка выросла бестолковой
Кто поманит — к тому и льнёт, угождает, всегда готова.
Всем себя отдаёт до дна не за золото — за полушку.
Представляет: она — жена...
А мужчины считают шлюшкой.

Приласкают да оттолкнут, поиграют в любовь для смеха.
Им не нужен её уют. Как и в детстве она — помеха.
Им не нужно её тепла, как и в детстве она — досада.
А она и не помнит зла, а она и полушке рада.
Что поделаешь... Се ля ви рвёт бедняжку, как Тузик грелку.
Просто выросла не в любви — в неудачной её подделке.
И лодчонке её не плыть, и ни фута под ветхим килем.
Научилась она любить...
Быть любимой не научили.

Старая женщина ставит к печи опару.
Плачет: "Безвинному мыслимо ль столько мук?
Лучше б с Якимом бездетной остались парой.
Вам-то Спаситель, а мне — ненаглядный внук.

Мало пришлось при жизни любить-голубить
Тёплого, мягкого, ангела во плоти.
Господи, смилуйся. Стоят ли эти люди...
Боже, не слушай и слабость мою прости.

Крикнут: "Распни!", те кто прежде пропел осанну...
Дочке Марии не легче достался крест."
...Месит небесное тесто Святая Анна:
внучек придёт да горяченького поест.

"И снова жалость, и снова жажда, их не стряхнёшь и не сбросишь с плеч,
в тюрьму себя заключив однажды, мосты в былое непросто сжечь"
Ольга Нежданова
***

Когда потеряно всё что можно, и клетка жизни тебе тесна,
Когда утраты свербят под кожей и злая память лишает сна,
Когда подносишь всё ближе, ближе к виску заряженный пистолет,
Когда задача не жить, а выжить и ничего, кроме боли нет —

Зачем потери нести, как знамя, отравой чёрной нутро смоля?
Забыть любимых, очистить память и беззаботно начать с нуля.
Воспоминаний стряхнуть коросту, дожить спокойно остаток дней.
Сжигать мосты — это очень просто...
Не возвращаться — куда сложней.
Не возвращаться на пепелище,
а сладость жизни вкушать сполна

...В золе остывшей чего-то ищет
Иван Не-помнящий-ни-хрена.

Промокший и продрогший попрошайка
в калитку постучит осенней ночью:
"Пусти погреться хоть в сарай, хозяйка,
дай, коль не жалко, хлебушка кусочек". —
Откажешь грубо — не было заботы.
И будто кто-то в сердце вставит спицу,
(и взвоет пёс дворовый отчего-то),
а после долго-долго будет сниться:
он прочь идёт, меся ногами слякоть
и что-то бормоча про Агасфера.

И не достанет слёз его оплакать.
...Себя оплакать — не достанет веры.

Час зачатья я помню не точно.
Уронила ли шишку сорока.
Из рассады, а может из почек
народился на свет не до срока.

Рос ёлочкой-мальчишечкой в колюченьких иголочках,
любился с пихтой фифочкой — кружавчики, оборочки.
А ветер пел, как Новиков, на шалости подначивал.
Но старичок на дровенках уже топор затачивал.

Помню все до последней минутки.
Ржала лошадь, зубами белея.
А старик, докурив самокрутку,
жизнь под корень рубил, не жалея.

Я вспомнил час зачатия
и даже шишку тесную,
когда топор с проклятием
вгрызался в плоть древесную.

Прощай, сторонка родная, кикиморы да лешие.
Людишки подколодные, как шлюхе бус навешали.
Не шевельнуть мне веточкой — повязан я верёвками.
и, чу — смеются Светочки с Маруськами да Вовками.

Ходу, детушки резвые, ходу.
Привалила вам нынче удача.
Вы водите свои хороводы.
Я смолой потихоньку поплачу.

Верх бездушия и беспредела:
выполняя нелепый каприз —
Веселиться над елкиным телом,
попирая закон и гринпис.

2012 год

Мне холодно, и ветер ошалелый
В лицо швыряет ржавых листьев горсть.
Не плачу. Просто сердце заболело
О доме том, где я - желанный гость...

Коснусь позеленевшей медной ручки.
Мгновение помедлю у дверей.
Услышу голос: "Ты вернулась, внучка?
Ну наконец-то! Проходи скорей.

Ох, горюшко, в такую непогоду
Ты ходишь с непокрытой головой.
Застыла вся. Сейчас согрею воду.
Да не робей. Ведь ты пришла домой"

Налью себе большую кружку чая
Запью застрявший в горле горький ком.
И улыбаться буду, засыпая
Под стареньким зеленым ночником.

А бабушка моя вздохнёт устало,
Задёрнув занавескою окно.
И подоткнёт, как в детстве, одеяло...
Но нет её. И дом снесли давно.

http://litset.ru/publ/84-1-0-80433
"...уходи-убегай в оранжевые леса..."

Убегай, убегай ты, Иванушка, в тёмный лес.
Светел батюшкин терем, да в нём поселился страх:
Ведьма-мачеха там заколдует тебя и съест,
Хохоча да глумясь покатается на костях.

Не сиди, горемычный, у про́клятого пруда.
Чёрно-серая радуга в небе твоём взошла.
Не вернётся сестрица, над ней тяжела вода.

...Только в сказках добро постоянно сильнее зла.

Когда последний звук затихнет под луной,
Остынет всё вокруг, что жило и горело,
А мойры оборвут все нити до одной,
Ловец пугливых душ своё закончит дело,
А души обретут и вечность, и покой —

Создатель отдохнёт от суеты сует,
Печально осознав — не избежал ошибок.
И день другой начнёт, сказав: "Да будет свет!"
Тритонов сотворит и серебристых рыбок,
И чаек, и котов, и соек-непосед.

Свершится новый мир. Появятся опять
Опоссум и тапир, и скользкая минога.
Почти, как прежде всё, как будто время вспять...
И человек... Но он, возможно, снился богу...
Такой ужасный сон не стоит повторять.

Говорил проводник:
"Отчебучил, конечно, брат.
Ну теперь из чистилища освободят не скоро.
Помешался ты что ли? Стоял же у райских врат.
И зачем Гавриила крылатым назвал вахтёром?"

Просто вспомнил тогда об умершей давно жене,
От которой ушёл. Поругались... да всяко было...
Перед тем, как преставиться видел её во сне
Улыбалась:
"Эдема пока что не заслужила.
Не сержусь ли? Да брось. Всё давно поросло быльём...
Может, в том и грешна, что любила тебя без меры." —
И сияла надежда в двухцветных глазах её,
Прыгал чёртик в зелёном, и нежность плескалась в сером.

И спросил я себя, и ответ оказался прост:
Как впустую прожил, а любовь пролетела мимо.
Не сошёл я с ума, не попала шлея под хвост...
Послесмертную вечность хочу провести с любимой.

По переулку скачет шустрый дождь,
И пузыри весёлые по лужам.
Я не приду, опять напрасно ждёшь.
Сегодня ты не нужен мне, не нужен.

Всё хорошо. Я пью и веселюсь.
И на потом отложены заботы.
Я обещала? К чёрту! Ну и пусть!
Я влюблена в который раз в кого-то.

Закуришь ты и, слушая "Пикник",
Начнёшь мечтать, как сможешь непременно
Когда-нибудь... В один прекрасный миг,
На мой звонок сказать: "Я занят, Лена".

И сразу рухнут все мои миры.
Я стану вдруг беспомощной и слабой.
Ты не любовь - лекарство от хандры...
Но без тебя я как прожить смогла бы?



http://litset2.pa.infobox.ru/filesafe/audio/1695.ti-ne-ljubov.-elena-lerak-markelova.mp3

Решили называться — Лукоморье.
( и даже кот в лоток ходить привык)
Кот Неучёный

Обжился Витязь справно в Лукоморье,
Наел живот и корпулентный вид,
в аренду взял торговое подворье,
дела в порядке.
Только кот хандрит.

Кобыла обустроилась нехило:
и сахар, и сенцо несёт народ -
себя буддийской ламой объявила,
живёт не тужит.
Но несчастен кот.

Горыныч за бабло куёт орала
и золота имеет, что песка,
о клиперах штудирует журналы,
купить желает.
У кота тоска.

А жизнь пошла - прекрасней быть не может:
лови мышей, гуляй, задравши хвост,
но кот лежит в углу с прокисшей рожей.
И дался же ему Калинов мост!

Мечтаю, говорит, о загранице -
о Нави за Смородиной-рекой.
Ему бы подлечиться в психбольнице,
но в Лукоморье нет пока такой.

Совсем чудак испортился, однако,
чего-то стонет про кошачью мать,
что он не беспородная собака,
и предков неприлично забывать.

Никак не убедить - упёрся рогом.
Облез. Поник. Во взоре маета.
И трое собираются в дорогу.
Что наша жизнь? -
Зависит от кота!

Поверила ему отнюдь не сразу,
Ну видно было — врун и ловелас.
Но он же был настойчивым, зараза,
Копытом бил, косил лиловым глазом.
Купилась я на этот самый глаз.

Раскосую улыбку робко пряча
В бокале порошкового вина
Мечтала, что навек влюбился мачо,
Купил мне дом, гардины и собачку,
И верен он, и я ему верна...

Да мало ли о чём мечтают дуры.
Рванула, закусивши удила,
В постель плейбоя, как на амбразуру.
И грудь с душой, и прочую фигуру
На третий час знакомства отдала.

А после он сказал: "Послушай, зая,
Ты — мимолётный миленький пустяк."
...Я ехала домой в пустом трамвае,
Трусы и слёзы на кулак мотая,
И думала — ну что со мной не так?

Кому калач, а мне опять мякина.
Кому триумф, а мне опять тоска,
Как в песне глупой малополовинной.
А у меня сегодня именины...
Унылый день сплошного пустяка.

Разгрузочный день — это шанс сообща похудеть.
Навалимся миром и скинем излишества к маю.
Отвергнем же, братья, лангустов и прочую снедь,
которая подло на наших боках оседает!

Долой ожирение! Баста!
А что — майонез?
В нём тяжести нет. Вы зазря провансаль не корите.
Любой майонез вообще не влияет на вес.
И он не виновен в огромном моём габарите.

Картошку не есть? Вы совсем посходили с ума?
Картошка же — овощ. Первейший продукт при диете.
Всемирный разгрузочный день не продуман весьма.
Невежи, небось, там работают, в оргкомитете.

Я нынче с плакатом на праздничный выйду парад
и лозунг оря пролечу, как над морем цунами:
"Пельменям — респект. Ананасам и устрицам — (мат)!"
Разгрузочный день испокон отмечают блинами!

Выволакивал их с поля боя, взывал и плакал.
Образумить пытался: "Мне отмщение, аз воздам."
Отдышавшись немножечко, вновь затевали драку.
Мир делился на кучки, а кучки напополам.
Их осталось всего ничего на большой планете.
В каждом ярость вскипает, каждый каждому лютый враг.
Так и рвутся в сражение злые большие дети.
Что поделать могу? Горько вскрикнуть: "Да будет так."

... И остался один. На пустыню глядит уныло.
Зачерпнул из источника воду, — ан, кровь в горсти.
И креста сколотить победителю не под силу,
чтобы мог я прийти и хотя бы его спасти.

В доме меняли трубы, которые стояк. Пробили полы-потолки от подвала до последнего этажа и, по ЖЭКовскому обыкновению, дальше застопорились. То ли труб там не завезли, то ли чай вкусный, не суть. Живём с дырками. Я на втором этаже. Через дырку пришёл в гости мышь. Маленько освоился, стал скромно питаться объедками из мусорного ведра. Я что-то зажадничала — стала с этим бороться. И мусор по три раза на день выкидываю, и в пакеты все объедки завязываю.
Тут подруга погостить приехала на лето.
Ну и вот: борюсь я борюсь, а мышь всё толстеет и морда довольная.
Захожу как-то раз на кухню — картина маслом: посередь кухни в потоке солнечного света, раскинув по полу сытое пузико, блаженно дремлет серый наглый сволочь.
Я в визг да за швабру, а подруга моя грудью кинулась. Я, кричит, этого прекрасного животного неделю откармливаю, а то смотреть больно было — кожа да хвостик. Ну грудь у неё в те времена была побольше моей, пришлось уступить. Потом я оттуда съехала, а мышь остался.
ПыСы: я знаю, что мышь женского роду, но там был однозначный мужской мышь.

Мыши.
Ловкие, наглые.
Шуршат, портят, пугают.
И белые тоже.
Грызуны!

я так слаба и одинока
подставь мне крепкое плечо
троих мужей похоронила
и чо
*
вся жизнь моя невыносима
куда не сунься все не так
любимый умер не мужчина
хомяк
*
пусть у мужчины всё логичней
и даже больше голова
но женщина в любом из споров
права
*
без пробы замуж не хотела
а вдруг в постели не улёт
но все подруги убеждали
сойдёт
*
уйду в монашки всё достало
работа ипотека муж
свекровь приехала на месяц
к тому ж

Неужели финита оболочке моей земной?
Слышишь, медик, не медли. Вколи что-нибудь, спаси.
Почему же так рано косая пришла за мной?
Вроде, надо молиться... да как там... иже еси...

Говорила же мама... лет восемь не навещал.
Ты прости, что не верил, Отче сущий на небесах.
Отпусти ненадолго, съезжу к маме, скажу: "Прощай".
Полденёчка, не больше. Тут езды полтора часа.

Никакого туннеля. Наврали про ад и рай?
Завершён и подписан божественный эпикриз.
Как букашку с ладони стряхнули: "Ну что, взлетай".
Я б взлетел, если б верил...
Неверие тянет вниз.

"В доме моем не цветут герани, и никуда не идут часы."

Юрьевская Доктор Фауст

http://litset.ru/publ/1-1-0-203
***

В призрачном доме ковёр из плюша,
в горке дубовой поёт хрусталь,
в кресле-качалке лежат коклюшки,
тихо вздыхает в углу рояль.
В стекла оконные смотрит лето,
льётся дурманящий запах трав.
На оттоманке под лёгким пледом
бабушка дремлет, за де́нь устав.

Жизни прошедшей живой осколок,
воспоминания, миражи.
Бабушкин сон бесконечно долог,
очень устала она за жизнь.
Молча поправлю её подушку.
Не закричать бы: "Ну встань же, встань!"
Тут не кукует в часах кукушка.
И никогда не цветёт герань.

Заблудился во мраке? Провожу. Бывший друг как-никак.
Хоть котам, если честно, ты в жизни нагадил немало.
Помнишь кошку-трёхцветку? Ты её головой об косяк...
Зла не держит, простила. И так, говорит, издыхала.

Барсик дольше сердился. Помнишь, чёрный такой, как смола?
Говорил — надо бросить тебя всем чертям на потеху.
Ты с похмелья бесился, утопил его в речке со зла.
А меня не убил... просто выгнал в подъезд и уехал.

Что теперь вспоминать... Ты, хозяин, совсем не упырь.
Гладил нас иногда, и сметану давал, и навагу.
Ты не знал: в междумирье кот — единственный твой поводырь.
Доведу до ворот. Больно жалко тебя, бедолагу.

...И котовьи глазищи излучали таинственный свет,
И заплакал старик: "Вы простите, ох как же мне тяжко."
И пошёл по дороге, и, прощая, смотрели вослед
Барсик, черный как смоль, да трёхцветная кошка Муряшка.

А мой бойфренд девятый день на сушке...
Замучил ЗОЖем. Разве не подлец?
Ох, видно, пропадать ни за полушку —
нельзя ни оливье, ни холодец.

Он торты навсегда изгнал из кухни.
За майонез — вовеки не простит.
А мне теперь хоть с голоду опухни,
а у меня хороший аппетит!

Не дать бы на такой диете дуба.
Я — девушка внушительных телес.
Мусолю сушки, как хомяк беззубый.
Связаться с ч(м)удаком попутал бес.

Какой там шоколад — нельзя ирисок.
В почёте сельдерей да эстрагон.
Вот так из женщин — ангелов и кисок.
мужчины ЗОЖем делают горгон!

Оле Лукойе давно заслужил покой. Сказки забылись, зонтики моль поела.
Печка да кошка в домике за рекой: складно и ладно... только такое дело —
сны нехорошие, как молоко ни пей, маковой пылью ни набивай подушку.
Будто б не очень Оле любил детей, будто бы сам был мальчиком непослушным.

Сказочник помнит, что есть у него грешок, вот потому тоскливо и беспокойно:
лучшие сказки он для себя берёг, будто бы дети не были их достойны.
Может проститься такое когда-нибудь? — Оле у Смерти спрашивает несмело...
Он бы исправил — время б назад вернуть. Отдал бы сказки... зонтики моль поела.

Что-то достал я
из необъятных штанин.
Это не паспорт.

***
Все выходные
Пушкина милой читал.
Выгнала на фик.
***
В шоке Герасим.
Барыня любит Муму.
Вот зоофилка!
***
Спрятал конфету.
Фантик лизнул от неё.
Я бережливый.

***
Гена в больнице.
Кожу свою подарил
Он Чебурашке.
Как же откажешь?
Друг с пистолетом просил
Кожаный френчик.
***
Гордо худею.
Мужество есть у меня.
И сила воли...
Подлость какая!
Вечером, после шести,
Очень слабею.
***

Очень голодный
Даму привёл в суши-бар.
Это гламурно.
Дама сбежала.
Не удержал в животе
Подлое суши.
***
Тёще любимой
С сенной чайку заварил.
Пей дорогая.

***
Чёрт меня дёрнул,
Спьяну, признаться в любви
Этой самбистке.
Заперт в кладовке.
Понял, что выхода нет.
Надо жениться...
***
Послан я на х...
И одиноко бреду.
Не проводили.........

облако вижу
кажется долго ещё
лето продлится
думаешь: жизнь — черновик.
а потом умираешь
***
так и бежала б
целую долгую жизнь
за облаками
только и ноги болят,
и закончилось детство.
***
в облаке вижу
лица людей дорогих
рано ушедших
чтобы на нас посмотреть
иногда прилетают
***
звонко хохочет
огненно-рыжий малыш
машет руками
в облаке он углядел
золотого дельфина

Молчишь, мессия, мать твою растак.
Зря десять вёрст пылил по бездорожью.
Ну что ты улыбаешься чудак?
Сейчас всё так же веришь в слово божье?
Пришёл меня, негодного, спасти?
Я не просил, не подавал кассаций.
Нам, праведник, с тобой не по пути.
С чего ты взял, что я хочу спасаться!

На частоколе, как на алтаре
Твоя башка висит уже неделю.
Всё остальное свиньи во дворе
с огромным удовольствием подъели.
Ох зря меня ты выследил, родной.
Уговоришь ли чёрта стать хорошим?
А девочку, похищенную мной,
замучаю и тем же свиньям брошу.

На сердце копошатся червячки.
Совсем его не нужно было слушать!
...Как будто смотрят мёртвые зрачки
в мою несуществующую душу.

"Всё нереально" — я себе шепчу.
Не видно света — пепел да зола.
Подобная огромному грачу
На небе туча к солнцу подползла.
Готовы беды в чёртовом котле,
День наступает горький, как чифир.
А я рисую пальцем на стекле
Картину, изменяющую мир:

Озябшим людям — летнее тепло,
А всем бездомным — терем-теремок.
Наседка-туча спрячет под крыло
Цыплёнка-солнце, чтобы не промок.
Прольётся дождь и смоет хмарь и грязь,
И дьявол убежит, поджавши хвост.
И в небо голубое вознесясь
Споёт о счастье птица Алконост.

Всеми забытый я чипсы жую и балдею, смело плюю на причастия и биссектрисы.
Некогда маме — вживается в образ Медеи. Бабушка с дедом внимают красотам Туниса.

Папа-художник находится в творческих муках — бросил абстракцию, пишет пейзажи на даче.
Заняты все, позабыли про сына и внука — редко когда выпадает такая удача.

В краску макнул, заскучав, я кота Тимофея, вытер о холст. Просыпаются папины гены?
Может быть я рисовать даже лучше умею? Игры забыты, шедевр творю вдохновенно...

Пусть по квартире текут разноцветные лужи, кот обалдело таращится из-под дивана.
Знаю — моё полотно получилось не хуже, чем в галерее... какого-то там Мондриана.

Убогая любовница, не жаль
расстаться: оказалось - сорок лет.
О страсти разговор и про козла.
История из жизни - неба нет.

Любовная печалька, диалог.
Всё хорошо, уходит, три утра...
Беда! Маньячка! Слово про любовь!
...Прощание.
Соседка у одра.

помидоры квасит
на зиму сосед
у меня на даче
урожая нет

и моей супруге
нечего солить
подлая медведка
съела даже сныть

злая тля поела
всё что я люблю
в банки вместо яблок
закатаю тлю

пусть и не постигнул
я сельхознаук
вкусен в запеканке
колорадский жук

Вот сижу я грустный, лбом о стол стуча:
урожай капусты съела саранча.
Браги бы напиться от великих мук —
урожай пшеницы уничтожил жук.

Мухи по-над садом, огород поник,
и побило градом сахарный тростник...
К чёрту заморочки, обману беду:
засолю я в бочке мох да лебеду.

Засушу крапиву, мятлик и вьюнок.
Из пырея пиво чем не доппельбок?
Я из тараканов накручу колбас.
Сдохнуть мать-природа с голоду не даст!

О детстве убегающем не плачь, а отпусти легко и беспечально: и пупсика, и сине-красный мяч, и мишку, вот его, конечно, жаль, но
облезлый друг забыт давным давно, за шкаф закинут он бесцеремонно. А у тебя мальчишки и вино, и голову сносящие гормоны.
А после ипотека и семья, и турция, и гости по субботам, любимые до боли сыновья, терпимая до судорог работа.
А после старость: тоже не беда - спокойные и мудрые денёчки. А детство не сбежало никуда. Оно с тобой навеки...
в пятой точке.

Танцуй, Ависага — измятый цветок апельсина.
Скрывай, что тебя, как в ознобе от страха колотит.
Делившая ложе с Давидом доныне невинна —
покорная грелка для немощной старческой плоти.

Не жар поцелуев — предсмертной агонии холод,
не крики младенца — страданий протяжные стоны...
Твой нынешний царь и умён, и прекрасен, и молод.
Прекрасна и ты, но совсем не нужна Соломону.

Пусть ленты летают, браслеты звенят на запястьях.
Изящной рукой ароматный дави померанец.
Танцуй, Ависага, жена, не познавшая страсти.
Танцуй Соломону последний неистовый танец.

Отче отпусти им, не ведят бо, что творят.(Лук. 23,34)

И утварь драгоценная, и души
Распроданы — от ликов до кадил.
Сейчас в чести паяцы да кликуши.
Не зря ли за мучителей просил?

Не доказать — что в лоб святым, что по́ лбу —
Прощение не в пользу, а во вред.
Ты и теперь на крест, поди, пошёл бы
за всех предавших каждый твой завет?

Вольготно торгашам в просторном храме.
Посты́ забыты — хапай, не говей.
...А следующий крест не за горами,
но нет у бога больше сыновей.

Никуда не деться от шепотков,
поползут, как змеи по всем дворам:
Приключилась с Глашкой она — любовь.
Восемнадцать скоро, пришла пора.

Загорелось сердце — вблизи не стой.
Закусила девонька удила́:
Наплевать на то, что мужик чужой —
своего мальчишку война взяла.

Пусть осудят бабы, плевать на них,
не забьёт до сме́рти изрока плеть.
Своего б любила... да нет в живых...
Как потом соседям в глаза смотреть?

Отхлебнуть любви хоть один глоток,
чтоб разбавить чёрную непроглядь.
От чужого счастья стащить чуток,
чтоб своё дитё на руках качать.

Ни о чём никто не донёс жене,
словно враз ослепла деревня вся.
...Глашка в город съездила по весне —
от кого, гадайте-ка, на снося́х.

Не плачь, мне всё равно тебя не жаль. Всё повторять сначала очень тяжко.
Причмокивая съел меня февраль, как эскимо, и выбросил бумажку.
И я теперь никчёмный и пустой лечу, как та бумажка по метели...
Подумал — раздружился с головой, застав тебя с приятелем в постели.
Ни дать ни взять — анекдотичный муж, который должен быть в командировке
(уймись, ты нарыдала восемь луж), что говорить — момент весьма неловкий.
Я целый месяц жил, как в полусне и маялся, как зэк перед расстрелом.
То чувство, словно вымазан в гов..е — не позабыть. Всему свои пределы.
Молчи. Не поднимай опухших глаз. Я никогда тебе и не был нужен...
Как странно, ты прекрасна и сейчас,
когда лежишь ничком в кровавой луже.

В телевизор уткнувшись невидящим взглядом пустым
(врут синоптики, врут , потепления ждать бесполезно ),
мы лежим на диванах, трясёмся, жиреем и спим…
На пустынные улицы всякая нечисть полезла –

мы взрастили её, до отвала кормя пустотой,
на потеху толпе заменяя людское свинячим.
А теперь, оказавшись ненужным ничем, за чертой,
разошлись по углам, жрём, трясёмся, жиреем и плачем,

да лелеем надежду – прискачет Добрыня с мечом,
махом зло победит (ну ему вообще без напряга)
и утешит скорбящих, и слабым подставит плечо,
сладких плюшек раздаст, и наступит всеобщее благо.

Ждём спасителя, ждём, заперевшись на сотню замков.
И не трогайте нас, не кантуйте, оставьте в покое.
Неужели для битвы других не найдётся лохов?
...Вряд ли в нас, извините, осталось хоть что-то мужское.