Я не могу без стихов ни ночью, ни днём.
И я не могу ломать себя о колено,
истово роюсь в словах, как в помойке нищий,
мысли ворочаю — десять... нет, сотни... тыщи,
только бы стих получился, и чтобы в нём
было такое, чтоб кто-то вскричал - офигенно!

Я не могу изменить себя и себе,
и рифмовать сюжеты, да чтобы мораль покруче.
Частушки писать могу, но стыдно и горько.
Сладкие слюни пускать о берёзке и зорьке,
рыдать об отчизне в годину страданий и бед —
я не могу.
Я только маленький лучик,
что хочет и может светить одному тебе.

Когда ты не важен и годен лишь стать кошельком
для тех, кто, плюя и смеясь, квартирует на шее,
а ты не готов разбираться в мозгах и душе их,
не будучи с этим подходом хоть как-то знаком,

как жить... или выжить?
А может, и незачем жить,
когда нет ни грана того, что бы стоило жизни,
а всё что наврут на поминкобухательной тризне
ни лучше, ни хуже любой безнаказанной лжи?

Писать каждый день километр суицидных стихов,
смотреть каждый вечер на виски, таблетки и ножик,
а ночью вязать себе руки, шипеть — ты не сможешь,
не смеешь — но чувствовать — к армагеддону готов?

И — да, я ушла бы... но вы меня держите здесь,
о, вы мне не скажете "заинька", "солнышко", "киса"...
Вы есть — с этим счастьем ничто никогда не сравнится,
и вся моя жизнь — в двух словах, в двух дыханьях —
в ы   е с т ь...

(Блиц ПКП 35 - замороченный, 25/02/2020)

Присни мне снег. Пожалуйста, присни,
пусть белый вор, как фокусник, укроет
больных фантазий торжество ночное,
пустые, как воздушный шарик, дни...

Присни огонь, в котором мне гореть
звездой Полынью, горестной и грозной,
сиять, светить, слепить тебя до слёз, но
не допускать к тебе беду и смерть.

Присни мне боль. Пожалуйста, присни,
как больно ранят трепетные губы
слова, что нарочито зло и грубо
должны укрыть, как много чувства в них...

Присни мне стих...

У меня на пальчике изумруд
и бриллиантов крошка горит огнём, —
я люблю их. Что ж, невеликий труд,
легче, чем мечтать о тебе одном...

Изумруд, — он чистой воды, — красив
травянистой зеленью греет взгляд, —
я люблю его. Ты меня прости,
что идти тебе за мной прямо в ад.

Изумруд... пустяк, красота и блеск,
похвалы у каждого на устах...
Я гляжу и вижу, как в летний лес
ты ушёл однажды, чтоб богом стать.

(На Седьмую Пятницу 23.02.2020)

Оглянуться не грех, грех — стоять, обернувшись назад,
погружаясь в прошедшее снова, и снова, и снова,
ты животной тоской, как трясиной погибельной, скован
так, что рук не поднять, — только память мозолит глаза.

Жизнь идёт, как всегда, ненадёжна, сложна и рискова,
и вокруг — то метель, то весенняя лупит гроза,
и нестись без оглядки вперёд погоняет азарт, —
бросить память, забыть всё, что было, от взгляда, до слова...

А когда над последним обрывом сорвёшь тормоза,
где бы ни был, ты вспомнишь, как чист свежий воздух сосновый,
как звенит тишина на ветвях патриарха лесного,
и захочешь сказать...
Только некому будет сказать.

О, они герои и всегда это знают...
Их не ценят – накладывают на себя руки
и в последний момент говорят подруге, –
рана – вот она... – с нежностью улыбаясь,
не жалея, и, кажется, не желая
ничего из прошедшего, – пусть уходит
это нечто тёмное в среднем роде.
А душа всё живая, зараза, она живая,
несмотря на то, что про́клята и забыта, –
в христианских догматах так много боли, –
но душа... не смиренная. Может быть, поневоле,
всё же столько лет – у расколотого корыта
и пора с ним расстаться, но как же труден
первый шаг от плоти, пусть – смертно грешной.
Всё геройское будет при ней, конечно,
только знать бы, знать бы, верить бы ей, что – будет...

Что ж, сегодня я поняла, что значит — плакать навзрыд,
криком кричать, задыхаться, захлёбываясь слезами, —
даже когда ты молчишь, слёзы из глаз льются сами, —
и снова — рыдать, задыхаться, кричать... И не остановить

сознания, мерно жующего мысль о никчёмности жизни —
этой, моей жизни, но в ней для меня места нет,
только потребность во мне, как в надёжной стене
с окошком "Раздача денег" — ну детка, это же только бизнес,

но помни — семья наше всё и родная кровь не водица,
можешь улиться слезами, по-волчьи выть,
биться в истерике и об стены — свободной тебе не быть!
Кстати... на кухне хороший ножик... вдруг пригодится.

Остались книги и очки... Уже который год
с них кто-то смахивает пыль, но в руки не берёт,
и несколько сухих галет, да кофе с молоком
всегда приносят по утрам, заботясь ни о ком.
Он вышел — может быть, в окно, а может — просто в дверь...
Всё это было так давно — теперь поди, проверь.
Придумать можно, но зачем? История грустна.
Он выпил кофе, встал и просто вышел из окна,
расправил крылья и взлетел так мощно, так легко —
ему галеты помогли и кофе с молоком.
И книги — те, что он читал, — остались на столе,
он их не взял — карман был мал, и дождик на дворе.
Он улетел за облака, и шелест крыльев стих,
но слышен был издалека его прощальный крик.
Он завещал не трогать книг и милые очки,
и чтобы в чашке кофе был не крепок и не кисл:
пьёт кофе добрый друг его, лохматый домовой, —
его уважить должен всяк, кто дружит с головой...

А домовой ночной порой всё смотрит за окно
и верит, что придёт домой тот, кто ушёл давно.

(Блиц СТ 132, 11.02.2020)

То ли ветер, а то ли что-то внутри –
то ли стонет, то ли по-волчьи воет,
голосит вовсю, а луна горит
новогодним ангелом в чёрной хвое,
и гирлянды звёзд дребезжат сквозь тьму
в унисон с моей то-ли-волчьей песней –
всё равно, о чём. Было столько мук,
столько жалоб, гимнов, желаний... Если
все считать, не хватит хвоинок тьмы –
по одной ронять за любое слово –
и настанет свет, и исчезнет смысл
умирать, а после родиться снова.
Время замолчит – встанут все часы,
миг и вечность станут неразличимы,
мир истает впредь в яростную стынь,
и кривится лик, а может – личина...

Не шути строфой, не играй в слова,
думаешь – пустяк, перечтёшь – стихия,
не хорей, не ямб и не дважды два...

Потому так трудно пишу стихи я.

Вопросы пола непереносимы,
В том смысле, что перенести нельзя,
Поскольку чистый пол, конечно, сила,
А грязный... Понимаете, друзья?
Порой накатит - грязный, ну и пусть!
Но пола зов сильней.
Такая грусть!

(18.06.2016)

А ветер крутит над землёй шары,
летучий пластик, листья, облака...
смотрю - и кружит голову слегка,
и только слышится издалека
звон колокольный, и моторов рык,
и мат, которым некий хрен с горы
привык семью на всю округу крыть...
Обычный вечер... облака... закат...

ленивый снег неспешно и достойно
кружил и опускал снежинки вниз,
а он смотрел на выстывшую бойню
и сам себе шептал - остановись...

они идут, идут, хромая, прячась
от ветра, заморозившего свет, -
тот, с костылём, и та кривая кляча -
толпятся, как в ночлежку на обед,
но каждый знает - нет, не помощь брата,
не милосердный поворот судьбы, -
идут, идут, прожиты и отжаты,
и нет ни слёз, ни денег на гробы,
ни воли жить, ни драться за огрызки
последних дней, ни кончить этот путь,
идут безмолвно... и под небом низким
он им поможет сдохнуть как-нибудь...

а он всё смотрит, изменить не в силах
свою стезю, страшней и горше всех.
он столько лет спасал или губил их...
и на крыла ложится белый снег.

Сеть - она и в Африке сеть,
пусть хоть Лит- хоть теле- хоть авоська...
Смерть - без всяких выдумок смерть,
как ни жди - незванна и неброска.
Это миг - мелькнул и погас -
свет в конце туннеля, нам знакомо -
если вдруг не выключен газ,
грохнулась сосулька с крыши дома...
Покатились гирьки с весов,
нить разорвалась на расвете...

Смерть теперь с сачком, не с косой,
и не в капюшоне, а в берете.

(26 конкурс - Танцы праздничные)
(28/01/2020)

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима, морозы – крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора навсегда уходить со сцены.

(Блиц СТ-131, 01/02/2020)

Посмотри в глаза, слышишь, посмотри!
Видишь — мой аватар, и глаза мои,
не наружность — взгляд... глубоко внутри
всё, что не умею в себе таить:
страх, обида, вера — и то, о чём
так хочу сказать и не знаю, как.
Посмотри, рыбак, — видишь свой крючок?
где-то рядом с ним смятый белый флаг —
я тебе доверила целый мир.

Посмотри — огонь у тебя в руках
так красив и нежен... но чёрт возьми,
если я сгорю, не поцеловав —
нет, не губы, губы — они для всех, —
никому не сказанные слова
и
как рыдание, горький, негромкий смех.

Посмотри. Ты знаешь, что я жива.

Опять ко многому я повернусь спиной,
Забыв о милой куртуазной позолоте,
Спущусь в метро и, наслаждаясь чувством локтя,
Пройду по чьей-нибудь мозолище больной.

Любовный жар так хорошо гасить в толпе,
Но, развлекаясь мелким садо-мазохизмом,
Остаться вне её простого механизма,
Слагать стихи, а после их беззвучно петь.

Большое яблоко, - Нью-Йорк ли, Макинтош, -
Пьянит возможностями доступа к соблазнам,
Таким чужим, таким приятно-безобразным,
И наплевать, что не во все вертепы вхож.

Чего ж ещё?
... А поутру щемит тоска -
До слёз, внезапных, непонятных и нелепых,
И, разбросав пирожных сладость, ищешь хлеба.
И вдруг мечтаешь подарить себе... щенка?

Тихо и нежно... шёпотом, шёпотом – только для вас,
через запреты и стены, что вы возводите между нами,
выше и сквозь – к вашей душе доберутся слова,
только слова... Мы никогда не коснёмся друг друга руками, –
буквы, экран и кнопки. Но главное то, что вы есть. Всегда.
Ну – больно. Смеяться, шутить – больно, но я сумею,
если мы знаем, что в небе у вас – смотрите, – моя звезда,
а у меня – ваша. Мне с вашей светло, вам с моей – теплее.
Только для вас –
каждый мой шаг крутой колеёй,
не оглянуться назад, обратно не воротиться.
Шёпотом, шёпотом...
Вьётся и кружится, каркает вороньё,
только зачем у птиц такие знакомые лица...
Тихо и нежно...
Хотите – возьмите сердце моё,
чтобы у вас в груди помогало вашему сердцу биться.

Уймите дядю! Нас уже тошнит
От пошлых, недалёких рассуждений.
А сколько им изгажено мгновений —
Уже в печёнках чванно-глупый вид!

Его апломба тягостный гранит
Стремится всех поставить на колени,
Он удушает дух стихотворений,
Да и творцов пристукнуть норовит.

Не слышит он того, что говорят,
И туп его неискушённый взгляд,
И мысли смутен ход и непрогляден.

О, я молю: скорей уймите дядю,
Пусть кто-то благоглупостям и рад,
А я молю: уймите, Бога ради!
  
  
------------------------------------------------------------------
Спасибо BP и Hellin за помощь в доработке этого стиха.

Рассыпалось время — секунды, минуты, часы
тихонько шурша, покатились, как бусы, со стуком
дешёвой и лёгкой пластмассы. Попробуй, просыпь —
в их шелесте явственен шёпот: разлука... разлука...

Разлука — когда все сидят по уютным домам
и пишут, и пишут-кричат, и кричат безответно.
Я знаю, я чувствую — во́т, так и сходят с ума
завистники, гении, ангелы, стервы, поэты...

Я ангел, судьба моя — даже сгорая дотла
в горниле разлуки, — всегда — понимать вас и верить.
Не станет меня — чёрный аггел взойдёт в мои двери.
Он мягким движеньем ладони сметёт со стола
рассыпанный жемчуг, и слёзы, и горечь потери.

---

С древнегреческого языка на русский слово ὁ ἄγγελος (angelos) переводится как «вестник», «посланник». Но из одного греческого слова в церковнославянском создали два: ангел и аггел. Если ангел – это вестник от Бога, то аггелами на церковнославянском в Священном Писании и церковных богослужениях называют падших духов или демонов.
( https://foma.ru/angel-i-aggel-vestnik-boga-i-vestnik-dyavola.html )

Выстрел... соль на губах... сигаретный дым...
Зря мы после виски пили текилу.
Верно сказано: лучше умереть молодым.
Ну вот, ты умер, я глаза твои навсегда закрыла.

Ветер рвёт занавеску и замирает - какой стоп-кадр!
Больно думать, что - вот, были "мы", да сплыли.
В зеркале вижу лицо, шрам на виске - твой дар,
Платье в твоей крови и домашней пыли...

Нет, я не буду раздумывать, как мне жить.
Платье сожгла и зеркало на куски разбила
Ради покоя, не ради вульгарной лжи.
Все говорят - закон, а я иду к тебе, милый.

... и тогда он уходит в лес.
(лишь бы не было снега и дождь не лился за ворот).
На песчаных тропинках – только его след,
сквозь мохнатые ветки – только ему свет,
только он – и лес, который ему так дорог.
Там не встанет никто между ним и его душой,
там ему до дрожи, до слёз, до конца хорошо...
Правда в том, что в лесу он – дитя, и в лесу он – бог.
Если долго в лесу не бывает, чувствует – изнемог, –
и тогда он уходит в лес...

Нет ничего страшнее часов в судьбе,
их приговор недаром зовётся боем.
Бьют — и на сердце рубцы, и хохочет бес:
бьют — значит любят, и ты остаёшься без
сил, но надежда с тобою — пока вас двое.

Нет, утешаться привычным враньём нельзя,
больно потом ушибаться, и падать больно.
Многие ловко над бездной минут скользят,
только не те, кто увидел, что их стезя —
путь никуда, то горестный, то фривольный.

Ждать невозможно. Бестрепетно день тянуть —
может, до вечера, может — вообще без цели...
Как одолеть этот внутренний крестный путь,
даже в надежде увидеть когда-нибудь
что-нибудь... хоть запятую в конце туннеля.

За окнами снег и ночь, когда ни посмотришь.
(Кино, непрерывный сеанс, а плёнка порвалась...)
Ночью встаём, идём на работу ночью,
ночью ложимся спать... Думаешь, малость -
света хотя бы час или два - живого
дай нам...ну, тот, кто управляет временем.
Сходим за ёлкой. Ёлка всему основа,
ёлка с красивым таким... прямо на темени.
Деду Морозу в помощь, подарки купить
идём в темноте по праздничным магазинам,
реклама пылает тысячей неопалимых купин,
кто-то в спину поддал - проходи, разиня...
А я стою и пытаюсь понять, отчего
в детстве был праздник, теперь - суета и морока,
и всё равно, что - вот, Рождество Его.
Господи, вдруг ты послал его к нам до срока?

(21.12.2013 г.)

На мониторе ни звёздочки и луна из окон ушла,
белый экран чернее чёрного дня в Заполярье,
буквы бегут словно зимние волки седыми полями,
строчки рассыпались на куски, ищут живого тепла,
свет леденеет - весь.

Что-то случится... кто-то услышит мои слова,
в лицо расхохочется друг, не-дру́г от него не отстанет,
каждую букву враги кинутся рвать стаей...
Поздно себя жалеть, поздно на помощь звать —
но... мне легче, когда ты здесь.

Нет, я не прячусь, не прячу следы, не бегу от бед,
не отступаюсь, когда права, — я очень упряма сроду,
но берегу открывшуюся в боях за мою свободу
горькую прелесть покорности только тебе —
властвуй, пока я есть.

я словно в шаге от последнего столба,
любой – палач, любой подать команду волен.
но какова бы ни была моя судьба,
пока живу – оставь мне жизнь не ради боли,
не уходи, не умолкай, не исчезай!
не говори, что это чем-то мне поможет.
я только этим и живу – глаза в глаза...
ну, не глаза – слова к словам, но всё же, всё же –
такой родной твоей строки неровный строй,
твои слова и твой особый твёрдый почерк –
пускай в руках клавиатура, не перо...
ты молча смотришь на меня из этих строчек,
ты знаешь, что страшней любых невзгод:
когда слова уже не значат ничего.

Ветер, брат, это просто ветер...
Он хватает следы и уносит прочь,
их никто не отыщет, разве что дети,
что-то знает сын, что-то вспомнит дочь...

Солнце, брат, это только солнце
прибивает к земле гвоздями лучей
мысли, и в каждой кричит и бьётся
боль, которая стала теперь ничьей.

Слёзы, брат, это наши души.
Ни слезинки обратно не возвратить.
Даже если колодец судьбы осушишь —
сколько капель укроешь в своей горсти?

Знаешь, брат, мы уйдём неслышно,
по веками исхоженному пути.
Что оставим на память тебе, Всевышний?
Ни следов. Ни души. Ни мысли. Прости.

Я подарю вам сны — берите, мне не жаль.
Птенцы грядущих грёз легко скользят, сплетая
цветную пелену, мягчайшую вуаль.
Укройтесь ею в ночь — едва она настанет,
к вам будут посылать прозрачного гонца.
Он напоёт вам сон, нашепчет то и это,
совьёт своё гнездо у вашего лица —
и будет ваш покой лелеять до рассвета...
Мяукает, грустя, ревнивый кот-Баюн,
неслышно обходя затихшую обитель.
Поёт в гнезде птенец... а может, я пою...
Вы улыбнитесь нам и спите,
                                        спите...
                                                спите...

Прочь улетает шарик, полный надежд дутых,
не дотянуться... да что там, не докричаться...
Здесь единица дальности не километр — минута:
меньше минут до ответа — ближе твоё счастье.
Пальцы касаются нежно клавиш тёплых, как руки,
каждое слово — словно глубокий вздох в пряди
лёгких волос на виске... Никому этот миг хрупкий
не обещает больше, чем каждый из нас может взять. И —
дальше всё снова, и снова, и снова — письма, невстречи,
и метроном в голове: ждите ответа, ждите ответа...
Жизнь, не жалея, жемчужины щедрой рукой мечет.
Может, найдётся оправа хотя бы одной... Этой.

Ваше высокопреосвященство,
господин кардинал!

Трудно держать перо, если в руках — шпага,
трудно искать слова, проще найти врага.
Чтобы достать врага, хватит и полшага,
выпад, батман, укол — быстрый, как ураган...
Я позабыл считать, этих побед много, —
ради великих дел и за любой пустяк...
Я не палач, но кто? Вы судия строгий,
можете мне сказать — ради других служак,
ради таких, как я, выживших, но убивших,
Ради таких, как я — тех, кто поныне жив...
Нам говорили, честь — то, что всего превыше.
Значит ли, что она — выше моей души?
   
   
(Блиц 20 - антагонистический: письмо антагонисту)

                                             М. Н.

В полном блаженстве, вылупив зенки в ничто,
Счастье её на ковре разлеглось кверху пузом.
Кто бы подумал, что будет с её мечтой -
(Дома уютно, тепло, чистота - не обуза) -
Дым сигареты завьётся под лампой, чтоб
Слиться с уютом, оставив запах арбуза.

Кто бы подумал, что будет совсем не так -
(Детки в кроватках, супруг на диване, кухня) -
Счастье - когда доживёшь до своих полста,
Не пожалев ни минуты, и громко на ухо
Счастье мурчит, полосатая красота.
Эвон, какое себе отрастила брюхо...

Коша, голубушка, смотрит в её глаза
Жёлтыми безднами нежности и покоя.
Кто бы подумал, решился бы ей сказать -
это не счастье? Нет, счастье - оно такое,
И никому ничего объяснить нельзя,
Да и не нужно.
Она не одна. Их двое.

(29.01.2017 г.)

Что делать, если делать нечего
и денег нет на магазины...
Вот солнце, обессилев к вечеру,
запуталось в ветвях осины,
и небо голубеет истово,
и всё так хрупко, так прозрачно...
На лавке скверика тенистого
сижу и размышляю мрачно
о вечной бренности конечного,
о доле, грустной без причины,
и делать совершенно нечего,
и денег нет на магазины.

Говори со мной. Пожалуйста. Говори.
День за ночью — время идёт, смеясь.
Ночь... Ещё одна ночь... Уже их три...
Почему я снова лечу мордой в грязь,
Почему твоё молчание — как клеймо,
Я его на сердце чувствую. Вес немал.
Говори со мной.
               Скажи, что оно само...
Я прочту как надо: она сама, —
Я — сама.
          Пожалуйста.
                    Только не...
Разве грех — слова, которые в тишине
Не звучат, как пёсий лай на ветру?
Ты не смейся, может быть, я помру
Ночью — злой, как злого врага душа,
Вечной, словно пошлость красивых фраз.
Впрочем, тело будет ходить, дышать,
Сочинять стихи, слушать рок и джаз...
Но оно — не я, а меня здесь нет,
Только кто-то крошечный изнутри
Надрывается, что-то кричит в ответ...
Может быть, тебе?
                Только ты со мной
                                        говори.

Они подходят и смотрят себе в глаза,
их взгляды полны напряжения и вопроса.
Они не знают, а я не могу сказать,
что это опасно, что долго смотреть нельзя.
А впрочем, не стоит и мимоходом. Просто
от каждого взгляда во мне остаётся след,
за каждым следом скрывается мой взгляд,
ты думаешь — ты отошёл от зеркала? нет,
твой облик, твой образ навеки подсмотрен и взят,
и не различить, где твоё, где моё естество,
чей взгляд оторвётся от омута злого стекла...

Всё гуще моя амальгама, живой раствор.
Всё чаще отходят прочь пустые тела.

Что ждёт нас там, где кончатся дома,
Где из-под крыш не смотрят в спину окна,
Где только память... Память - и зима...
И думаешь, что ты сошла с ума,
Вмерзая в скалы, тая в небе блёклом.

Застыло время, больше нет путей,
Не убежать и не пойти навстречу.
Но взгляд в овеществлённой пустоте
Зовёт и хочет вдаль и сквозь - лететь
И видеть, видеть...
Никогда - и вечно…

(Дата публикации: 18.11.2011

George Grie. The Lost Flot)
На Тройной блиц в ПКП по картинкам (вне конкурса) )

Не слушай и не верь. Слова безбожно врут,
но если кроме слов нет ничего другого —
замри на миг... на два... на несколько минут...
ведь то, что между строк, звучит нежнее слова,
звучит нужнее всех известных миру слов,
нужнее вдоха — в миг, когда замрёт — и снова
забьётся мощно пульс, основа всех основ...
И вот тогда вздохнёшь,
и скажешь слово...

- На закате -

Шорох шифера... Закат
Сполз за крыши красным слизнем.
Высоко взметнулся плат
Тьмы, укрывший город ближний, -

Вечер. Ровный гул дождя,
"Улица, фонарь, аптека," -
Странно думать, проходя, -
Это из другого века...

И вон тот надбитый лев
Веком раньше здесь уложен,
Он изображает гнев...
Притворяется, похоже.

По усталым площадям,
Сбитым до колючей крошки,
Лапки мягкие щадя,
Я иду-крадусь. Я - кошка.

Тихо... Тихо, - только вдруг
Шкурой чувствую кого-то, -
Вздох, как флейты слабый звук...
Город объявил охоту!


- Ночью -

Не бойтесь, мыши, не до вас теперь.
Бегите по домам, прижав кошёлки
К груди. Замки замкните и защёлки,
Чтоб город не проник сквозь вашу дверь.

Трусливым, вам не по нутру азарт,
Ваш город - бог, привычки - ваша вера.
Не бойтесь, в темноте все мыши серы,
Хотя... Большой охоты грянул старт!

Крутой паркур - уйти от окон-глаз
В туманы улиц - или вверх, по крышам...
Но там, в тумане, - с ножичками мыши,
А наверху крысиный ждёт спецназ.

Промчаться, увернуться, долететь,
В изгиб моста вписаться ненадолго, -
Ведь над водой, над этой силой волглой,
Слабеет и тоньшает улиц сеть, -

Вздохнуть - и рваться дальше. Фонари
Ночь напролёт обманывать готовы,
Дрожащий свет - иллюзии основа,
Что город мирно дремлет до зари,

Но он не спит! Раскинул без затей
Капканом смертным каменную тушу...
Поймает - и тихонько вынет душу.
И нелюди пойдут среди людей.


- На рассвете -

Тишина. Рассвет. Пустой автобус
Дверью громыхнул на остановке.
Город, как пресыщенный октопус,
Задержать хотел меня неловко -
Не успел. Я - быстрая. Я - кошка -
"Где хочу", как в сказке, - на прогулке.
Дрожь мотора, запоздав немножко,
Тронула сарай железно-гулкий.
Я ушла - сегодня! - от погони,
За стеклом бессильны улиц плети.
Трепет их предсолнечной агонии
Станет в ярком свете незаметен.
А водитель, поправляя номер
В рамочке маршрута, хмыкнул: "Круто!
Смылась? Хорошо, - никто не помер..."
Улыбнулся. Наступило утро.


- Днём -

Убегалась, родная? Отдохни.
А я схожу тихонько на работу.
Ведь кушать нам с тобой всегда охота,
Вот я и колочусь за "трудодни", -
За милостыню, что хозяин зря
Заносчиво "зарплатой" именует...
Ты не волнуйся, трудо-день минует, -
Вернусь домой, зверюга, - мы друзья,
Мы знаем друг о друге всё, что есть, -
Как от себя самой скрывать секреты...
Но я весь день тревожусь: как ты? где ты?
(А вдруг исчезнешь? Бесполезна лесть,
И тёплый дом, и - почесать за ухом...
Вернусь - и нет тебя. Ни сном, ни духом...)
Открою дверь - и пахнет тёплым пухом
И молоком, и ты лежишь вверх брюхом
Нахально. Не боишься, мой герой,
И ко всему, что может стать, готова:
Ты видишь мир бессмысленной, рисковой
И головокружительной игрой, -
Живая часть расколотой души,
Что волочёт меня сквозь жизнь упрямо.
Ну что же, в бой? Всегда - в последний самый?
... И сердцем слышу тихое: - Спеши...


(20.11.2009 г.)

Когда у года были времена,
забавно было жить, сверяясь с ними.
Считалось, что любовь несёт весна,
страстями лето славилось крутыми,
дарила осень сочные плоды,
зима — прохладу, снег и горький дым...

А теперь у года одно только время — ночь.
Пусть бы — звёзды-луна, так нет, темнота и холод,
может быть — настольная лампа, компьютер, скотч
и душевный голод... О, Господи, как он долог,
нескончаем, он рвёт твои мысли и чувства в клочья,
слова застывают в горле, и пальцы сводит.
Не кричи. Рядом нет никого — уберечь, помочь —
и надежды нет. Время года —
ночь.

... и никто не заметил, как наступила зима.
Вроде, листья зелены, дождь целый день идёт,
но на веках иней, и труден ресниц взмах,
и на лбу от мороза блестит тонким слоем лёд...

Этот холод внутри, это в сердце зима пришла,
потому что нечем ему обогреться. В нём
прогоревших слов остывает медленно шлак,
так недавно алевший холодным седым огнём.

Ну и пусть не горит, можно стену построить — форт,
чтобы прятать замёрзшее хрупкое сердце там.
Там внутри всё серо — и ровно, как теннисный корт,
и оно там сидит, а вокруг — пустота. Пустота...

Жизнь интернета — это словесный шум,
яд для ума, погибелен для души.
Но ваши слова — как воздух, которым дышу.
Если не станет их, чем я буду жить?

Спорить не стоит, лямур это, не лямур, —
эта зависимость круче и крепче связь.
Односторонняя — пусть, разве мало дур
прыгали в прорубь, наскоро помолясь...

Как мне узнать, кто теперь говорит со мной,
письма не значат больше, чем в старину,
станут ли счастьем, болью или виной —
Не упрекайте меня. Я вас не упрекну.

Слушай мои слёзы и думай, что идёт дождь.
Осень. Прохлада. Печальные тени листьев —
падают на траву, падают, и ты жжёшь
их на костре, нарисованном твоей мыслью.

Знаешь, это не плохо и это не хорошо.
Это обыденность жизни, где встречи редки:
день не успел прийти и уже ушёл,
где-то цунами, а где-то высохли реки,

кто-то молчит, но кто-то не может ждать,
мир не умеет жить, но может родиться снова...
Ночь незаметно подкралась ко мне, как тать,
чтобы украсть несказа́нное чьё-то слово —

я загадаю, правда в нём или ложь.
Слушай мои слёзы и думай, что идёт дождь

Я старалась придумать любой криминал,
от убийства до кражи карманной.
Но похоже, что Бог мне таланта не дал
для преступной карьеры желанной.

Я в автобусе еду. Исчерпан лимит
моего неземного терпенья:
на ноге здоровенный громила стоит,
на плече - чья-то банка варенья,

в спину локоть упёрся, на ухо зудит
мерзкий плеер о счастье и чести,
чей-то фейс опочил у меня на груди —
ох, я всех бы убила на месте!..

Значит, тоже могу! Не жалея!
Берегитесь во мне Бармалея!

Игра начнётся незаметно,
и ты не будешь к ней готов,
как не готов порой рассветной
гонять разнузданных котов.

Но, как они, самозабвенный
в любви, в охоте и в игре,
начнёшь — и ты погиб мгновенно,
ты — наркоман, ты на игле.

Кто твой партнёр? Ты знаешь имя,
но что оно? Невнятный звук,
тебе подсказанный другими.
Но он — не враг или не друг?

Ты ждёшь, в руках трепещут карты,
прищурен глаз, кривится рот,
а он, умелый и азартный,
готов последний сделать ход —

так неожиданно явиться,
так ненавязчиво пропасть...
Игра не может вечно длиться,
и джокер бьёт любую масть.

Давай поговорим о том, о сём,
о шорохе хвоинок на рассвете,
когда вздыхает ранний ветерок,
и птицы начинают просыпаться,
а сосны пахнут нежно и свежо.
Давай поговорим о нас с тобой,
не думая о сложностях семейных,
о том, как я люблю твою улыбку,
твой хрипловатый шёпот по утрам,
твои ресницы - а глаза закрыты,
ты жмуришься под солнечным лучом
и так уютно дышишь мне в затылок.
А ты, что скажешь ты, учитель снов?
Ну что ты? Эй, не трогай занавеску...
Ты жулик... ты...

--------
(На Блиц 13 - мясорубка (31.08 в 18-30 мск) )

А любовь уехала за моря.
Насовсем уехала, не в круиз.
Проводить не вышло её, а зря.
Виртуальным щебетом обошлись.

Вот она уехала. Дни ползут.
Так и август кончился - не беда.
А беда, что "там" - это вам не "тут"
И уже не станет им никогда.

Затихает лето. Прощальный дождь,
Холодеет осенью от тоски,
Пробирает душу озноба дрожь.
Ночи всё длиннее. Дни коротки.

Ночи всё длиннее, и всё трудней
Ждать, как время тянется до утра,
Ждать, когда один из коротких дней
Оборвётся горестным: "Он вчера..."

--------
На 7 пятницу "Прощание с летом"

Меня никто не видит.
Мне никто не пишет.
Меня здесь нет.

Такое ощущение, как будто
я онемела с ног до головы,
и кожа
не чувствует прикосновений жизни.
Душа — наоборот.
Душа без кожи - это... К чёрту всё.
Я больше не хочу добра и зла.
День, выжженный дотла заботой солнца,
а ночью — темнота, но не покой,
луна в окне торчит, как светофор, —
но это пустяки.
Вот гвозди звёзд...
Они цепляют веки за ресницы
и светят прямо в воспалённый мозг,
а там вся жизнь, и где-то в уголке
дрожит душа.
И вся я — простое виртуальное никто.
Меня никто не видит.
Мне никто не пишет.
Меня здесь нет.

Ты чувствуешь её издалека:
Она не "пахнет" — нет, благоухает.
Да будь ты хоть слепая, хоть глухая,
Но к дыне ты придёшь наверняка.

Не удержаться — тянется рука:
Вот корочка шершавая сухая...
Едва надрежешь - по ножу стекает
Душистый сок... И как она сладка!

Она как будто светится внутри,
А ломтик — словно солнышко, смотри!
Ты откуси её — и стон блаженства,

Преодолев пристойность и bon ton,
Всех извещает: это — совершенство,
Вкушай и наслаждайся с полным ртом.

Когда настанет ночь, и темнота
Укроет все земные тропы разом,
Ты мне мигнёшь прозрачным жёлтым глазом
И прыгнешь вверх - там не нужны пути.
Куда как просто — прыгнуть и идти,
Когда настанет ночь, и темнота...

Ты — призрак, от усов и до хвоста
Чернее тьмы, но тёплый и пушистый.
А чтобы в небе стало чёрно-чисто,
Сметаешь меткой лапой с высоты
Блестяшки звёзд, как любят все коты, —
Ты, призрак, от усов и до хвоста.

Невидимо скользишь, мурлыча блюз,
Луной играешь, как клубочком пряжи,
И Млечного Пути сплетаешь пряди.
А наигравшись судьбами планет,
Вернёшься вниз и, может быть, ко мне
Невидимо скользнёшь, мурлыча блюз.

Не ответ, не признание — только слова, слова,
В них ни холода, ни тепла, это просто наборы букв.
В них ни жизни, ни смерти... Безвкусные, как трава,
Безнадёжные, как доска, что будет в чужом гробу,
Безразличные, словно ветер, — развеет прах
Под смешливыми звёздами вместе с дымком костров,
Ароматом цветов, что вянут в твоих руках,
И пылинками букв от ненужных, не важных слов.
Так легко...
Так нежна немота...
Так ровен говор минут...
Стебли мёртвых цветов руки яростно рвут... рвут...

Поговорим? Письмо – нечастый случай, но, может быть, из прочих самый лучший, раз я не вижу вас, а вы меня. И, стало быть, ни мне, ни вам не важно – кому-то нужно или просто блажь, – но… я к вам пишу, и серверы хранят. А вы потом прочтёте между делом меж слов – чего я вовсе не хотела, но не умела скрыть – сноровки нет: ведь вот, зараза, прёт из каждой фразы, что я не победительна ни разу. Таких не любят жизнь и интернет.
Зато не вру, и вы пишите правду. Нам осторожно выбирать не надо: о том, о сём... Немного о себе – неумно и ненужно, хоть и знаю, как неприлична искренность дурная. Но хочется перешагнуть рубеж, броню доспехов снять и затеряться в игре фантазий и мистификаций, вообразить, что мир не так уж сер... (Я в жизни – рассудительная дама, себя стесняю твёрдо и упрямо железной грациозностью манер.)
Вот и теперь пишу и сомневаюсь. В моих стихах видна ли я-живая – сплетенье веры, нерва и чутья…
Слова, слова, слова, слова, слова
и
слова,
     слова,
          слова,
               слова,
                    слова,
но –
там, где-то за словами, прячусь я.