К маю всё ​решится - однозначно.
Сумки соберу - сбегу к тебе.
Здесь ветра за окнами судачат,
здесь дождями велено скорбеть.

Там - воркуют голуби на крышах,
сразу веришь - счастью края нет.
Только солнце сбрызнет ярко-рыжим
новый замечательный рассвет -

я приеду, прилечу, прибуду...
В гости жди, надежд не обмани.
Писем нежных собранную груду:
вечную весну с чужой земли,

радости и глупые ошибки,
слов волшебных сладостный дурман -
всё возьму я в домик на отшибе,
чтоб сложить в надёжных закромах.

Скоро, очень скоро будем вместе
кофе пить и душами светлеть...
Я к тебе уже который месяц,
я к тебе уже почти пять лет...

Путь закрыт - пусты аэропорты,
давят, обезлюдев, поезда.
Дождь и ветер нам свиданье портят -
нет к тебе ни рейса, ни следа.

К маю всё решится - знаю точно.
Высохнет дорога - день придёт.
Мы с тобой - в семейном, на заочном
пятый год.

Нарисую - лишь скажи,
как тебе такая жизнь:
днём ютиться на балконе,
ночью - за стеклом оконным
и молиться, и тужить?

Только мне б туда, где пруд​,
или собственный батут,
чтоб взлететь поближе к солнцу
и парить над горизонтом,
позабыв про бег минут.

Не дано вернуть назад
то, чего вернуть нельзя...
Мне бы ярких впечатлений,
постановок карусельных
и любимые глаза.

Я рисую ошалело
то, чего бы мне хотелось:
снежно-белые пуанты,
платье розовое с бантом -
нет фантазии предела.

Всё вернуть бы, всё суметь,
или как воздушный змей,
что на мой балкон причалил...
Остывает в чашке чай и
слышен рядом тихий смех -

значит кто-то здесь живой.
Кроме змея - никого.
Я упёртее рисую,
небо клеткой полосую -
рисовать мне не впервой.

Змей зацепится тесьмой -
унесёт меня с собой.
Не хочу я жить в тюрьме -
не балкон - клетушка мне.
Акварельками в альбоме
я рисую то, что помню...

Однажды всё решилось – я смогла
сама с собой пойти на компромисс и
забросить постоянные дела,
отдать соседке старую Подлизу,
что чуть не съела купленный билет.

Я ехала домой – и мир запел
другие песни. Ритмы отбивая,
себя освобождала от цепей.
За окнами плыл день неузнаваем
и оставлял во мне заметный след.

Опять рядами рос и цвёл миндаль,
слепило солнце, в стёкла лобовые
с летевшей мошкарой вгрызалась даль…
Всё сбудется и я у дома выйду,
в котором не была пятнадцать лет.

Родным смогу о многом рассказать,
когда пойдём по узеньким тропинкам
к журчащей речке - с радостью в глазах
мечтала и не знала: невидимки
все те, кого любила жизнь назад.

За окном - такая непогода,
без зонта - не выбежать во двор.
Март никак с дороги не уходит,
вот апрель крадётся​ словно вор.

В плотный плед дождя мой мир укутан -
я как будто не в ладах с собой,
но сижу с чайком в белёной кухне
и по скайпу радуюсь с тобой

вечному теплу и ранним вёснам,
что всегда живут в твоих краях...
А ты знаешь, я совсем замёрзла,
мой апрель разлуками пропах,

городок от ливней изнывает,
ветры гонят к ночи белый день,
да скрипят за окнами трамваи...
Никуда тоску мою не деть -

поселилась прочно, год от года
умножая горести мои...
Мы с тобою в выборе свободны -
каждый выбрал часть своей земли.

Просто мне досталась непогода
и апрель - капризный, словно март,
и участок дачный - с огородом,
а тебе - без нас сходить с ума.

В коротеньких шортах и махонькой майке
спешу вдоль скамеек у парка.
Осталось немного - в кафе у фонтана
я скроюсь в пещере верандной.

Присяду за столик, накинусь на колу,
дам мыслям желанную волю -
мне хочется к морю поехать в июне,
казаться и мудрой, и юной.

Сандалии сбросив, дам отдых ногам и
почувствую пятками камень -
пройтись босиком бы по пенному пляжу
и строить песочные башни...

Признаюсь себе в назревающем шуме,
что всё запотевшие рюмки,
и даже бармену скажу за бургунским,
что нет в мире лучшей подружки.

Ко мне обернётся с холодной улыбкой
и выдаст: "Какая ошибка!"
Меня же нервируют постные лица,
жара, что взмахнула под тридцать -

поэтому я одиноко летую
без разных Иванов-Артуров,
сижу на веранде в кафе у фонтана
и строю дурацкие планы.

Лишь становится летнее небо намного светлей ©​ -
открываем балконы и души, выносим герани...
Осознание, что повторяется всё на земле
только радует нас - не способно нисколько поранить.

Мы впускаем в свой мир лета пришлого солнечный свет -
пусть снуют по обоям пугливые жаркие зайцы,
отставные метели снежат на гардинной канве
и кружит ветерок в предполуденных ситцевых танцах.

Благодатное время привносит свои виражи -
кофе пьём на балконах, в преддверии летнего чуда
на юга улетаем, несёмся, бежим и шуршим
золотыми мечтами, в надеждах своих безрассудны.

Но когда день придёт для прощаний с несносной порой,
уморённые солнцем вернёмся в хрустящую осень,
покидая надолго шумливый и важный перрон,
ведь вдали круглосуточно ждёт нами созданный остров.

Распахнётся окно, впустит лета кусочек за стол,
деревянный комод припаркует морские ракушки...
Улыбаясь, поймём, что привычка бросать золотой,
уезжая домой, хороша... И метнёмся на кухню,

и заварим чайку, и начнём почему-то реветь,
не приняв до конца ранней осени хлынувший свет.

Под уличное громкое "Hola!"
докуриваю третью сигарету...
Мальчишки выбегают со двора
без курток, хоть декабрь - давно не лето,
и ну давай безудержно орать.
И я ору, но крик внутри - рычащий
о чём-то дорогом и настоящем.

Пусть время отмотать назад нельзя,
но всё ж крылаты памяти качели...
У нас теперь белеют небеса,
а тут снежок лишь выпадет - исчезнет,
когда пройдёт каких-то полчаса.
Мне ж хочется почувствовать во рту
комочков снежно-белых немоту.

Докуривая утро натощак
и в мир, знакомый с детства, погружаясь,
я вижу, как сидим в тени плюща,
а мама на плите картошку жарит,
и слышу, как в саду птенцы трещат...

Уж больше не тревожит тишина,
разбуженная вмиг счастливым криком
мальчишек, что исчезли в шуме дня -
ведь солнечные радостные блики
цветками лета тычутся в меня.

Мы просто немножко © сейчас не те -
намного мудрей и взрослей втройне,
мы нажили внуков и ждём гостей -
живут наши дети в чужой стране.
Мы смотрим в окно на весенний холст,
надеясь, что внучка вот-вот войдёт,
но небо не слышит молитв и просьб,
и горек и чай, и гречишный мёд,
и холоден дом, и пустует стол,
и в старом шкафу поселилась моль...

Мы просто устали и сдал мотор,
но ждём и детей, и внучат домой.

Зашторенные окна прячут мир -
реальный мир... Но я - в стране мечтаний,
я там, где папа с мамой кличут Таней,
я там, куда стремлюсь который год.
Желанный сон рассветами размыт,
но чудится скамейка под забором,
за домом - клумба, нити огородов,
а дальше - сад, в беседке - рыжий кот...
Окно не открываю - я боюсь
спугнуть случайно пойманное счастье,
придуманное мною для контраста
с реальностью, гостящей там и тут.
Лишь скрипнет половица - брызнет грусть,
поселится в проснувшейся квартире...
Мне б солнцу улыбаться чаще, шире,
но дорог сердцу призрачный уют
родного дома... Хочется взлететь,
жужжать шмелём, присесть на шелковицу,
коснуться трав, увидеть снова лица
родных людей, узнать знакомый смех.
И пусть стоит у пасеки отец,
а я бегу к нему без остановки -
из яркой заграничной обстановки
готова улететь, сбежав от всех.
Домой бы мне - сквозь дебри городов...
Вдоль старой клумбы, где растут пионы,
почти касаясь трав густых, зелёных,
спуститься в сад - как в радостные дни.
Почувствовать, что папина любовь -
белёсое пятно в небесной синьке,
рассветы машут маминой косынкой -
и даже цвет рассветному сродни.

Мечты, мечты... Пора открыть окно,
пора признать: чудес везде полно.

Как же невыносимо - боли ничем не скроешь,
сердце в силках забилось, счастья качая крохи...
Мне бы скорей кусочек пластыря, нет, алоэ
к ране глубокой.

Мне бы чуть-чуть улыбок, слов - потеплее крика,
взгляд - благодарный, добрый, радости - с терпкой ноткой...
Я бы за это, знаешь, с неба звезду - за шкирку...
Мне - одиноко.

Спазмом - реальность. Тонко хрустнул мирок - хрустальны
встречи, которых ждали, время пришпорив в беге...
Ночью не спится мамам. Раньше к шести светало
в небе щербетном.

Я, приготовив кофе, выйду, балкон прикрою,
стану вдыхать всей грудью запах черёмух майских...
Будто с небес, внезапно, хлынет сырое
тихое "Здравствуй!"

В мягких объятьях детских я прошепчу: "Не надо,
я обо всём забыла, лишь улыбнись, родная..."

Я падать продолжаю в пустоту,
подвижна и легка, снежинкой зимней...
А ты, поймав, держи, танцуй, лютуй
призывно.

И я пойму, как бьются в унисон
два сердца, две души, попавших в сети...
Кто любит и любим - навек спасён
от смерти.

Твой мир довольно радостен и прост,
мой - холоден, колюч, но чем-то слаще...
Не надо отвечать - любой вопрос
напрасен.

Любой ответ коварен и нелеп,
но дай мне, дай мне хоть на миг согреться -
пусть я растаю в дарственном тепле
без сердца.

Но буду помнить - ты со мной кружил
и что-то от меня в тебе осталось...
Теперь не важно, а насколько жизнь
хрустальна.

В детстве любила сказки и мармелад,
бегать вприпрыжку, плакать над муравьями,
длинные платья - те, что носила мама,
модные шляпки, тушки губных помад.
Прятала ключ в карман и врала отцу,
что не полезу больше в чердачный омут -
только родитель шёл по делам из дома,
я проводила в прошлом дневной досуг.
Мне всё казалось - время бежит назад,
и в зеркалах не я отражаюсь - мама,
в этих воздушных платьях, красивых самых,
в шляпках огромных - не примерять нельзя.
Кольца, браслеты, жёлтое кимоно,
книжки, альбомы, выкройка из газеты...
Старый чердак так долго хранил секреты,
но приоткрыл мне в мамин мирок окно.
Лето вступало в осень - неслись года,
выросла я - и дети пошли, и внуки,
с ними теперь делюсь непростой наукой,
глупо пытаясь знания передать.

Папа сидит в тенёчке, пчела жужжит,
внучка в знакомой шляпке подходит к деду,
прошлое мягким шагом идёт по следу...
Смерть отступает, если важнее жизнь.

А у нас всё давно решено!
Утром - кухонька, кофе да кексы,
с десяти - загораем чудесно
у реки, попивая ситро.
И сердцам горячо.

Мы обедаем ближе к пяти.
И, обеденный стол накрывая,
наблюдаем, как день догорает.
Нагуляв неплохой аппетит,
уминаем "Харчо".

Со стола убираем вдвоём,
ни о чём говоря беззаботно.
Так проходит и эта суббота.
Покидая свой дом,
мы ещё, мы ещё...

До утра в мире летних свобод
нам не хочется спать и не спится,
ведь луны молодой рожки-спицы
навевают покой и любовь.
Нелюбови - не в счёт.

А под утро - опять двадцать пять:
душ да отдых в клетушке постельной,
наша спаленка - гаммой пастельной,
лучше всяких желанных наград -
дорогое плечо.

Когда-то упорхнувшая синицей,
смогу ли я найти свою страну?
Надеюсь, что однажды так случится —
домой вернусь.

Автобус убаюкает уставших,
но я смогу писать аж до утра —
заточен мой дорожный карандашик
о край листа.

Вновь буду день-деньской и ночью поздней
смотреть, как пролетают мимо нас
привычные для глаз чужие вёсны
вдоль ровных трасс.

В дороге бы часок-другой вздремнула,
чтоб снились мне: заоблачная даль,
унявшая бессонницу ночную,
дитя в садах...

Вновь буду вспоминать — и не наскучит,
и даже не замечу, как сопит
беседой осчастливленный попутчик —
доволен, сыт.

Ему, как мне, родное слово в радость —
приятен разговор о прежних днях.
...Скамейки под столовым виноградом
теньком манят.

И ветер над столом шнуром качает,
вертящийся на нём «воздушный змей» —
большая кружка — помнит воду с чаем,
журчащий смех.

Так хочется в объятья шелковицы —
на дерево — в уютный давний мир,
на тоненькую ветку — ветку-спицу...
Хотя б на миг!

Однажды, я уверена, мой ангел,
присев совсем малюткой на плечо,
родную шелковичную изнанку
вернёт ещё.

МПК-5. Премьер-лига. Финал.
6. Задание. Комбинация «Тематический ребус» + «Заданный размер/форма»:
Коста-Рика. Тематический ребус «В* с* и* с*» + Ямб

Знаешь, доченька,
между прочим, я
помню-помню,
как мы вчера
говорили о вечерах,
проведённых в кругу семьи.

Разбудила тебя к семи -
просыпайся, моя хорошая.
Мы с тобой отпускаем прошлое?!
Ты живи, улыбайся... Мир
предназначен таким, как ты.

Я - твой самый надёжный тыл.
За тебя всем богам молюсь,
чтоб развеяли эту грусть,
что внутри третий год сидит.

Расцветают вокруг сады,
всё живое к теплу и солнцу
потянулось. И ты тянись.
За надеждой, я знаю точно,
непременно - счастливей жизнь.

Я люблю тебя, дорогая.
Ты послушай - ветра играют
между улочек вешний джаз,
развлекают как будто нас.
Посмотри, в небесах плывут
облака - где-то там твой папа.
И не важно, кто виноват был
в том, что вышло. Забудь. Прости.
Нам сегодня нельзя грустить -
будем праздновать День рождения,
самый светлый из дней весенних.
Веселись, улыбайся, пой -
ты любима и мы с тобой!

Давно-давно здесь не была - семь долгих зим и вёсен,
а жизнь летит, как валит снег, сугробит и скрипит,
январь позвал меня опять в родной посёлок в гости,
чтоб окунулась в тишь да гладь, да в запахи крапив,
висящих в узеньких сенях на гвоздиках и рейках
над покосившейся, ничьей, трухлеющей скамейкой.

Я завтра вынесу во двор одежды и надежды -
пусть ветер сдует пыл да пыль прожитого «вчера».
Унылый домик оживёт, согреется, как прежде,
когда курлыкала гармонь племянника Петра.
Могли б застольно помолчать, разбавить слёзы водкой...
Пока же холодно печи и стульям одиноко.

Не позабыть мне вечера и наши посиделки,
протяжность песен, да стихов прохладный мягкий шёлк.
Поэт и друг округи всей, любивший карамельки,
уже пять лет, как в мир иной нечаянно ушёл.
Хоть поселилась тишина, но будто бродят тени
родных людей, гостей двора - ни смерти нет, ни тлена.

А ночь звенит о том, о сём... Рассвет, придя внезапно,
вернёт мне папино пальто и бабушкин платок,
два шкафа высветит в углу, наш стол, мой скудный завтрак,
пустую пачку от «L&M»​, письмо, сухой цветок.
И сквозь немытое окно, проглядывая, солнце
вдруг подмигнёт, как в добрых снах, и счастье в дом вернётся.

В гулком шуме и
лёгких сумерках
хуже смерти нет...
Мартом ветреным
на свою беду
вновь бреду.

Да, за гранями
страшно крайним быть.
В мутном зареве -
словно заново,
словно до бела,
всё с нуля.

Я, бездумная,
средь безумия
лишь опомнилась.
Манят омуты,
тянет неба синь -
боль вкуси.

Слов непрошеных
три горошины:
я люблю тебя.

Только умер ты.
Стынут сумерки.
Смерть ветра трубят.

Навалилось​, нахлынуло,
занесло будто снегом - сугробит внутри тоска.
В кухне пахнет полынью и
накалённым безмолвием.
В каплях кофе - столешница,
полотенце... Пытаюсь себя растолкать. Но как?
Посылаю до лешего.
Превращаюсь в измолотый
кофе.

А за окнами сумерки...
Стылой веткой качнулась рука, по лицу прошлась,
но оно - будто умер ты -
неприветливо, каменно.
И такая оскомина..!
Затихаю надолго - молчу, но ищу тепла,
продвигаясь по комнате
слепотой неприкаянной.

Профи
мы с тобою в молчании.
Кто мудрее - неважно. Семейный дотлел очаг.
Мир другими печалями
переписанный набело.
Почему же так пусто здесь?
Я закатно поникла - уходишь сейчас. Сейчас...
Улыбаясь без устали,
провожаю, но зябко мне,
зябко мне,
зябко мне...

Ну вот я здесь... Давай поговорим, поохаем по-девичьи о личном.
Тебя не навещала с той поры, когда исчезла в далях заграничных,
а ты осталась боль в себе душить, отчаявшись, опять богам молиться...
Как быстро прошмыгнула сука-жизнь — ​мелькнули города, деревни, лица.
На фото — вся седая, прям как я, подруга детства, милая Любаша.
Замёрзшая могилка. Канделябр. В мечтах остались каменные башни,
резные замки, принцы на конях, весёлый край с широкими дорогами...
Но только ты, родная, без меня почти семь лет другие выси трогаешь.

Пришла домой... Ты — заревом в окне. Застольно мы разделим боль и радость —
я всё до дна, до корочки... Вкусней с тобой любая ложь, важнее — правда.
Давай договорим... Ну как жилось среди людей, не помнящих о вечном?
В небесное туманное тепло что ценное снесла в мешке заплечном?
Что я ношу? Который год уже — соцветия старушечьих болячек.
Такая тяжесть нежится в душе — улыбкой не прикроешь и не спрячешь.
Во мне давно зимует кутерьма, безвременно создав квадрат Малевича.
Снега заносят старые дома, могилы и кресты, да нас — стареющих.

Но знаешь, я стараюсь не хандрить, никак не реагировать на осень,
себя любить, уйти от аритмий, да чуда ждать, да хлеб носить в авоське.
Как только расцветут вокруг сады — вновь выращу в себе, болезной, радуги.
Как будто бы увиделись — сидим под наше, кисловато-виноградное...

МПК-5. Премьер-лига. 3 тур.
Задание 4: «Два в одном». Марокко. «Внутри и снаружи»
Использованные понятия: «ЛГ» (снаружи/внутри) «дома»

Экс на стих Сергея Кодекса "Узник"
http://litset.ru/publ/19-1-0-49775

Присев для отдыха в тенёчке, ©​
лениво машет мне крылом
орёл небесных одиночеств.
А я опять погожим днём
со шваброй бегаю по дому,
где всё в засохших насекомых -
была в отъезде тридцать дней.

Мой муж, увлёкшийся стихами,
проводит стаи облаков
в весну влюблёнными глазами.
Не понимая, бестолков, -
ведь в голове одна полова! -
что нет борща, не будет плова,
один умрёт на высоте.

В двенадцать сорок позвала я
орла седого в чистый дом.
Но он меня стихом облаял,
сказав при этом: "Всё потом..!",
опять предался красоте.

И я включила телевизор,
забыв о мужниных капризах,
облюбовав его диван.
Лишь беспощадный ливень брызнул,
муж предъявил свои права.

Я уступила - пусть утихнет
и дождь, и муж.
Давно привыкла.

Под ногами – знакомые грабли,
та же речка, зовущая дважды...
Но плывёт новой жизни кораблик
без поклажи.

Воздух мятно-малиново-свежий –
хорошо мне когда-то дышалось...
Я себя утешаю и тешусь
яркой шалью,

что почти довязала за вечер, –
только несколько петель осталось.
Я в накинутых нитях-колечках
вижу старость.

Столько лет я пытаюсь, пытаюсь
разгадать, где скрывается счастье,
но оно, как снежинка, хрустально,
безучастно.

Прежних дней разыгравшийся ветер
набегает волнисто, не к месту.
Бьётся в форточку тоненькой веткой
зим наследство.

Закурлычу годам: я – старуха,
мне уютно сидеть на диване,
доживать, проживая на кухне
самоварно.

Осторожные редкие гости
из давно отшумевшего детства,
заходите ко мне без вопросов,
по-соседски.

Я приму – на гостинцы богата:
много слов для других накопилось
да из печки – хлебов ароматных.
Жили-были...

Мне слишком всё равно, но страшен, страшен
мой внутренний душевный пофигизм.
Всё кажется, что я, как та букашка,
слетела вниз

от ветра, налетевшего внезапно,
от чьей-то твёрдой, жаждущей руки.
Мой мир и до того был прочно замкнут,
но сквозняки…

Я всё жила, жила, людей прощала,
копила годы разных перемен,
одна я не могла ступить ни шагу…
А что взамен?

Тавро чужой. Да разве я стремилась
быть зыбкой тенью, тенью из теней?
Однажды ты ушёл. Запахло смирной
в краю измен.

Так хочется сбежать куда-нибудь
от дряхлых сеньорит в открытых платьях,
выплёскивая рыком тайный бунт.
Но грязный мир, который не объять мне,
не выпустит уже из Малибу.
Ноябрь стучит в холодное стекло,
да ветер заполошно гонит время.
Я сам себя отдал судьбе в залог -
почти озолотился, старость грея,
и с клеткой золотой мне повезло.
Распутываю пасмы перемен:
январь-февраль - с Розе... С Лаурой - в марте...
За годы поостыл. Порочный хмель
дурманил да подстёгивал азарт мой.
Но я - в чужих мирах воздушный змей.
Верчусь, лечу, куда ведёт рука,
и всё пытаюсь вырваться на волю,
вернуть "вчера" - свобода так близка...

Желанный день напраслинами полон -
не мне дано, а белым облакам
лететь по-над Днепром и чистым полем.

МПК-5. 1 тур. Задание 4. Тема: Вернуть вчерашний день

Молчу всё чаще. Смотрю всё шире.
Настало время кончать игру.

Стоим, как башня стоит в Париже:
и ты упёрся, приняв на грудь,
и я не вру.
Погоду в доме хочу наладить,
но клеить чашу терпений лень.
Любила б крепко - тогда уж ладно,
а так, жалея... Зачем жалеть,
ведь врознь - целей.
Почти чужие. Почти расстались.
Финал и точка. Финита ля...
Вопрос ребром неспроста поставлен.
Себя пытаюсь переломать,
встать у руля...

В пустой квартире пустое эхо,
закрыты двери, темно окно.
Не принимая иных сюжетов,
мы разбежались надолго, но...

Надо настолько любить всё это:
речку, дорогу, тропинку в сад,
чтобы навеки осталось лето
в милых глазах.
Сын подрастает, бежит вприпрыжку,
в крепких ручонках - бумажный змей.
Столько во взгляде любви и жизни:
зелени - хмель.
Отпуск недельный, твоя деревня,
рядом речушка, пологий склон...
Я до сих пор не могу поверить:
явь или сон?
Также пишу о тебе в тетрадях,
мир вспоминая совсем другой.
Жить, говорят, непременно надо
по часовой.

Я и живу... Берега попутав,
всё норовлю посадить на мель
прошлую жизнь, чтоб однажды утром
ты возвратился из тех земель,
где не бывает зимы и снега,
где вместо речки синеет небо.

Померещилось мне: ты сидишь у реки
и бросаешь задумчиво взгляды
на бездонную гладь, на живые венки,
на кусты дозревающих ягод.
Захотелось с тобой хоть часок помолчать
и, забыв про кошёлку и велик,
я подсела к реке, в полудрёмных лучах
созерцая задумчиво зелень.
Показалось на миг: жизнь вернулась назад -
я дышала легко и свободно
оттого, что взглянула в родные глаза,
что светились и грели любовью,
будто не было этих непрошеных лет...

Ты давно похоронен, а нынче - отпет.

День ото дня одно и то же:
зарядка, кофе, круассан.
Ты жизнь свою придумал сам,
а после сам и уничтожил.

Спокоен, гладко выбрит, но
чего-то просто не хватает.
Живёшь - игрушка заводная,
каких в миру полным-полно.

Летишь, как шарик надувной,
который в небо отпустили,
но, возвратясь в свою стихию,
ты опускаешься на дно.

А быть на дне есть сто причин
обычных, горестных и мелких...
Твой "день сурка" пронёсся мельком
и от других не отличим.

Мне снился сон в канун моего Дня рождения,
не цветной, а обычный - чёрно-белый.
В небе луной дебелой
висят
мои пятьдесят.
Я опять
считаю прожитые годы.
Хочу свободы.
А года -
стройные парни, дядьки, деды -
идут по следу,
дышат в затылок...
Я их приютила,
​накормила,
спать уложила.
Живо.
Всего пятьдесят,
но как голосят,
я их вижу во сне
летом, осенью, зимой, по весне -
серые, тёмные,
но есть
пятнышки светлые,
даже белые...
И поэтому я стала смелою -
летаю стрекозой,
небо моё надо мной
виснет,
иногда яблоком кислым,
а бывает - грушей сладкой,
когда всё в порядке.
Но очень редко.
Жизни рулетка
крутится, крутится...
И опять
на яблочные пироги зовёт.
- Я идуууу!
Наверное, потому, что груш не люблю.
Да как их любить - от сладкого мутит.
И мутит
в омуте мутном,
на последней минуте
меняя маршруты,
злодейка-судьба.
Не до меня ей.
Ба-бах!
Снова кругляшка в руках.
Сжимаю,
потом надкусываю,
и, не кривляясь, а кривясь,
прожёвываю
жизни сочную вязь -
лимонная кислинка, яблочная горчинка, неудач перчинка.
Хрясь! -
наелась всласть.
Не поперхнулась.
Буду обнулять былые тревоги,
молиться Богу,
собираться в дорогу.
И жжжждаааать...
Ждать я умею подолгу.
А толку?
"Толк будет", - скажут люди
и сойдут с моих дорог.
Лунный рог
высветит ночь
и назавтра
всё повторится.
Точь-в-точь.
А мне в ступе воду и дальше толочь.

/_ld/17/1738_X3N.mp3
читает Николь Аверина

Проснулся мир, сгоняя с летних крыш
цветные сны, бессонницы, кошмары...
Готовлю кофе - рядышком сидишь,
рассказам глупым утренним внимаешь.

Пленителен знакомый аромат
любимого годами монтеррея...
Опять за стенкой Шиловы шумят
и хлопают в подъезде громко дверью.

Смотреть вдвоём на город за окном,
решив внезапно всё начать с начала,
мы будем долго августовским днём,
ни солнца, ни тепла не замечая.

Забудется разлука и Париж,
чужая жизнь и песни по-французски...
Когда на кухне рядышком стоишь,
то мне без кофе даже очень вкусно.

Идёт за мной - мой свет прельщает тьму.
А я давно-давно хочу проверить,
как мир вокруг подыгрывал ему
и с лёгкостью распахивались двери
чужих сердец. Не знаю почему,
но кажется, что даже с Богом спелись...

Идёт весь в чёрном. Следом. В тишину,
в которой я живу, люблюю, тонууу...

Погода изменилась поутру -
я чувствую, как время утекает,
как в этот раздражённый бег минут​
короткой стрелкой намертво врастаю.
Но всё же благодарна декабрю,
проникшему извне белёсой тайной...

Сама с собой пытаясь быть в ладу,
я утро в доме с пользой проведу.

Сто лет назад зимой жилось иначе -
богата на улыбки и снега,
зима внимала глупостям ребячьим...

И меньше приходилось тосковать,
когда вовсю расхаживали вёсны
в цветных ботинках, радуя теплом,
на троне восседающее солнце
будило в пять вздремнувшее село.
Потом всё лето - речка, лес и поле,
да запах воли, мяты, эскимо,
кому же посчастливилось, тот с моря
возил ракушки каждый раз домой,
чтоб длинными осенними ночами,
когда бывало страшно и темно,
напиться слов - солёных и прощальных, -
из тайн морских, что выкинуло дно.
Так в торбу жизни сыпались минуты,
в дома за декабрём входил январь,
и стало как-то боязно и трудно
настаивать на собственных правах,
когда зима без прежнего веселья
хозяйкою вошла, чтоб каруселить,
а сердце научилось горевать.

Сто лет назад... Теперь - окно, кровать,
да шумные сварливые соседи.

И падало небо, и сыпало небо снегами,
и дорог мне был этот новый морозный пейзаж​,
где груши в саду - не деревья теперь - оригами...
- Ты слушаешь, Саш..?

- Да слушаю, слушаю, - сонный бормочешь устало -
вот завтра проснёмся, а в мире, поди уж, зима.
Опять поправляю уползшее вниз одеяло,
как добрая мать.

Проказник снегирь поселился в уютной кормушке -
вчера поутру ты насыпал знакомцу пшена.
А я у окошка пью чай, доедаю ватрушку,
вокруг - тишина.

Мой Сашка уснул и сынишка сопит в колыбельке,
а ночи осталось почти что на добрую треть...
Снежинку цепляю на тонкую нитку-бретельку -
мне хочется петь.

Под свежую ёлку - подарки от Деда Мороза,
цветной серпантин и фигурки из сказок родных...
А завтра на стол - "оливье", "заливное", "мимозу",
и дальше -
----------------разматывать
-------------------------снежные
------------------------------шарики-дни.

В этом сонном городе поселилась зима...
Мимо домов быстрым шагом иду в никуда.
Но
мне бы остановиться,
свернуть,
укрыться...
А после - молчать,
не сходить с ума.
Сама
не знаю, чего хочу.
По чуть-чуть
собираю мгновения прежние.
Холодные дни заснеженные
полны
чужого тепла,
а я
выгорела дотла.
Мне маятно в этом городе,
где поселилась зима.
- Маааа, спаси!
Ссыпь
мои желания в торбу Деду Морозу -
пусть принесёт под Новый год
морозы
и то,
что я хочу больше всего на свете -
попутный ветер.

Тишина хрустально
тает,
тает,
тает...
И я уже не иду -
улетаю
в снежиночьей стае
снежинка простая.

- Тааааня! Тааааня!

Хотела б я опять нарисовать
зелёную луну на тёмном фоне -
с такой луной дышалось бы свободней
и крылья б вырастали в рукавах

смирительной рубашки. Доктор Зигмунд
отдал бы половину Премий Гёте,
лишь бы увидеть свет в моих работах.
А то сидит, дугою брови выгнув,

пытаясь втолковать безумной мне,
что цвет другой имеет наше небо,
что лето пахнет холодом и снегом
и что висеть на дереве луне.

Мы спорим и сидим, сидим и спорим,
уставшие от разных измерений...
- Луна в окошке явно зеленеет.
- Нет, это розовеет лунный город!

А мне б лепить зимой снеговиков,
ходить на лыжах да скользить по льду...
Который день пишу, как высоко
плывут туманы над чужой рекой,
про свет в окне, другую ерунду.
А мне б с горы нестись, забыв себя,
о детстве вспоминая, не жалеть...
Который год хочу родных обнять,
но лишь кормлю шумливых голубят,
гуляя вдоль заснеженных​ аллей.

А мне б домой, домой, домой давно
уехать, улететь, пешком добраться,
наполнить мир знакомой тишиной,
к ореху прислониться под окном...
Хоть через месяц, хоть через двенадцать
попасть в свой дом родной.

Поссорились - и я одну неделю,
лишь между нами выросла стена,
решила отдохнуть в большом отеле
одна.
Однажды провели с тобой субботу
в таком же месте, близко у реки,
ты был тогда до одури заботлив,
открыт.
Теперь - другой. И я совсем другая.
И время - нетерпимый конвоир
ведёт двоих на разные вокзалы,
где мир,
соблазны предоставив, очень хрупок,
но человеку свойственно терять,
доказывать способность на поступок
и врать.
И я себе сегодня лгу подолгу,
что жить смогу в разлуке больше дня...

- Быстрее помогай собрать в дорогу
меня.

Здравствуй, дедушка, и ты
так не спишь, как я, ночами,
ловишь птицу-оригами,
хмур и тих?

И меня пугает ночь
да сильнее ломит кости
жизни пагубная осень.
Всё точь-в-точь?

Я пишу тебе письмо,
вспоминаю детство, юность...
Как бы я туда вернулась
хоть зимой!

Очень хочется назад -
стать воздушной и крылатой,
в пику слабости проклятой
выйти в сад

и лепить снеговиков,
шить из снега им фуфайки,
если больно - просто плакать
вновь и вновь.

Никого не удивлять,
ничему не удивляться...
Если было бы мне двадцать,
двадцать пять,

я бы писем не писала...
Дед, мне б жизнь начать сначала.

Время в часах скрипит устало...
Выцветший циферблат,
циферок мелкие составы
дальше скорбят, скорбят...

Дни собираются в недели,
месяцы строят год.
Я за часами еле-еле
жизнь подтолкну вперёд,

робко мечтая - будет завтра,
выберемся к пруду...
В глупом порыве будто замер
горькой надежды дух.

Стало больнее... Не привыкну
жить без тебя - темно.
Вновь захлебнусь беззвучным криком:
встань за моей спиной!

Будем смотреть на снежный полдень,
весточки солнцу слать...
Так бы с тобой стояла долго
в зимние холода.

Мир задремал в оконной нише,
в комнате свет от бра.
Хочется верить: мне приснишься,
как обещал вчера.

Зима. Декабрь. Холодный лунный свет.
Мир кажется покрытым снежной коркой...
Иду вязать из шерсти тёплый плед -
подарок сыну.

Трещат в камине весело дрова,
сверкает мишура на старой ёлке...
Усевшись поудобней на диван,
на миг застыну.

Замрут две спицы крыльями в руках,
моргнёт торшер и высветит полотна
безмолвной ночи в дорогих мехах -
сверкают очень.

Минутой позже - взмахи пледных крыл
вернут мне состояние полёта.
- Сынок, ты слышишь, я - надёжный тыл.
Сынок. Сыно-очек...

И хлынет непременно тишина -
второй десяток лет моя подруга.
Вяжу подарок сыну - у окна.
И так по кругу.

Метёт, метёт, метёт с утра
кудлатая метель.
Приходит зимняя пора,
стучится громко в дверь.
Пора закутываться в плед,
и греться "Шардоне",
чтоб, ощутимо разомлев,
не чувствовать, как снег
кружит, кружит, кружит внутри
уже который год,
пустых раздумий снегири
не делают другой.
Но стены помнят редкий смех,
молитву жарких губ.
У входа в дом грустит орех
и в двух минутах - клуб.
Но мне туда заказан путь -
никак не добрести.
Не нарекаю на судьбу,
но хочется спастись,
сбежав от зимних холодрыг,
метельной пустоты,
и танцевать, рыдать навзрыд,
отстраивать мосты,
потом по ним пройтись пешком,
почувствовать - живу-у...

Опять уткнулась колесом
в стенную синеву.

Помнишь осень в 10-Б,
листопады крутых страстей,
площадь - школьную колыбель,
и метание желудей,
и стрелялки влюблённых глаз -
всё о нас.
Мы однажды пришли сюда,
но нашли старый двор - чужим.
Стайкой брошенных в мир бродяг
разбежались и стали жить.

Снова осень. Пора назад
в те края, где бывать отвык.
Пробежавшие пятьдесят
скоротал без большой любви.
Если в памяти - листопад,
то - пропал.
Под столетний ветвистый дуб
потрещать желудями впрок
мы спешим, а в родном саду
жизнь готовит для нас урок.

Встрепенётся : "бу-бух", "бу-бум"
сердце, пойманное в силки.
Мы, прожившие наобум,
ожиданиям вопреки,
растворимся средь желтизны
до зимы.

Хочется узнать, куда исчезли
ливневые охи, ахи, вздохи...
На тропинке старый пёс облезлый
сохнет.

Всматриваюсь дальше горизонта,
щурясь и смешно, и бесполезно...
Словно кот, запрыгивает солнце
в кресло.

В комнате осенней стало жарче
от такого близкого соседства...
Смотрим мы на ветреные шашни
вместе.

Бабье лето собственной персоной
быстро на скамеечку садится...
Взмыли клёна жёлтые короны
птицей.

Крыльями над городом взмахнула
кружев паутинных мастерица...
Будут бесконечные минуты
длиться,
длиться,
длиться,
...

В каждом вздохе - тихая любовь
к дереву, цветку, травинке, солнцу...
В поисках себя иду тропой
вдоль родных манящих горизонтов.

Под ногами жёлуди трещат,
ждут у дома детские качели...
Осень распушилась - на сносях
день за днём, неделя за неделей.

Осени моей за пятьдесят.
Бог ты мой, сама себе не верю,
что всё ближе, ближе небеса,
что пока на всё хватает нервов.

Внутренний душевный тарарам
выкричать пытаюсь, не оглохнув -
душу научилась усмирять,
слушая хрустящуюся охру.

Вспомнился опять сарай в селе,
где в соломе ржавое железо,
лестницы обветренный скелет
манит вверх взобраться да исчезнуть.

Детский двадцать пятый синий кед
нишу возглавляет, как хозяин.
Спит чердак, не занятый никем,
хоть сарай который год не замкнут.

Мне б вернуться в тридцать лет назад,
чтоб найти для жизни новый стимул,
чтоб не знать, как ботами скрипят
мчащие теперь навстречу зимы.

Пока ещё осенние недели
манили вдаль счастливую меня,
решила ехать к бабке в воскресенье,
надеясь, что смогу насочинять
стихов, рассказов, модных хокку с танка...

Собрала вещи. Вкусные гостинцы
смела из холодильных холодрыг:
мороженный тунец, три тушки птицы -
признаюсь честно, синь, а не сюрприз!
Нашла две пачки масла и конфеты...

Набив большую сумку, размечталась,
как будет мне в деревне хорошо...
Подъехала в такси аж до вокзала,
потом прошла каких-то сто шагов,

и вдруг случилось нечто: мир обрушил
на голову без шапки - небеса.
И я уже как вымокшая клуша
в кофейню забрела на полчаса.

Так мокрый снег, валивший равнодушно,
губил все планы... Или всё спасал?​

Горел костёр, взмывая ввысь​, блуждали сумрачные тени.
​Горячий чай и трёп про жизнь, и у твоих - мои колени.
И старый плед хранил тепло. И целый мир, что дорог мне,
понятным был без лишних слов. Кукушка пела в стороне.
Седая осень с высоты л​иству хрустящую бросала.
Читая жёлтые листы, ​я хруст осенний разбирала.
Потухший будто бы огонь их превращал за миг в золу.
Себе казалась я другой, опять сидящей на полу.
Как много-много лет назад вдруг неподвижным стало тело,
и навалились небеса, и ночь голодная глядела...

Но вверх взметнувшийся костёр всего за несколько минут
вернул былое волшебство, и я уже не там, а тут.
И нет ни дома, ни семьи, разлуки, нами пережитой,
лишь жаркий плед и миг любви - любви, казавшейся убитой.

Написано на конкурс буриме по строго заданным рифмам.
http://litset.ru/publ/15-2-0-47188

Люблю моменты редкой тишины,
когда выходят призрачные тени,
кружатся и садятся на колени,
рассказывая огненные сны.

И я им снюсь, как сидя на полу,
я письма от любимых разбирала,
вчерашнее в большой костёр бросала,
потом в карманах прятала золу.
Был серый пепел всюду: там и тут...
Я мысленно вовнутрь себя глядела.
Когда ещё подвижным было тело,
пыталась ухватить поток минут.

Просыпались сожжённые листы -
и день, что прожит зря, пришёл в убыток...
Ах, сколько было в жизни пережито,
но столько ж остаётся высоты.
За нею - мир, исполненный надежд,
где много света, радостные взлёты
и горы недоделанной работы,
и тени, что уносят в Будапешт -
в мою неиссякаемую даль,
куда боюсь однажды опоздать.

Вдохновил конкурс буриме http://litset.ru/publ/15-1-0-47188

Экс на стих "Жаркий песок у холодной воды..."
Автор: Марго
http://litset.ru/publ/29-1-0-35275

Мне не забыть, не забыть никогда
южных закатов.
Чем я сумею себя оправдать,
двинув обратно
в город, который - янтарный кусок
спрятав от мужа -
я бы покинула даже босой
в холод и стужу.

Мне бы себя убедить, превозмочь,
заулыбаться -
дома соскучились Гена и дочь,
мишки и зайцы,
кройка, шитьё, телевизор и парк,
в парке - скамейка...
Только зовёт в южный город тропа,
луч-карамелька.

Поезд отстукивает города,
сёла, просёлки,
словно листает другой календарь...
До остановки
сутки, полдня, лишь четыре часа,
только мгновенье...
Ветры разлук пустотой голосят
в доме осеннем.

http://litset.ru/publ/16-1-0-47077
"А это значит, что могу..."
Арсений_Платт

А это значит, что могу, ©
узнав однажды, кто ты,
стоять безмолвно у окна,
забыв про Рождество.
Таких, как ты, не берегут,
но мне сберечь охота.
Забыв про твой свободный нрав,
не слушать никого.

На что надеюсь я ещё,
когда уже открыто
сказал, что будет, как привык,
иначе - быть беде.
Я согласилась: "Хорошо.",
вернувшись из Мадрида.
Но быт предложенной любви
давно осточертел.

Погас последний уголёк
надуманной надежды.
Ты ночью дальше крепко спишь,
поев тирамису.
Твой мир и близок, и далёк,
но я одна, как прежде.
Уже ни Вена, ни Париж
от мыслей не спасут.

И пусть меня несёт воздушный шар,
подаренный отцом, поближе к солнцу,
где будет легче помнить и дышать.

Когда я окажусь за горизонтом
внезапных непривычных бед земных,
забьётся сердце радостно и звонко,

и я увижу солнечные сны,
в которых брат и маленькие пони,
и папин мир, не знающий войны.

А ветер подхватил и дальше гонит
желанные воздушные мечты...
Но вдруг звонит мобильный телефон и

оттуда слышно тётино: "Прости,
врачи не боги. Жизнь - она такая..."
И что-то обрывается внутри.

В безмолвное безумие врастая,
за нитку тереблю воздушный шар,
потом, прощаясь, в небо отпускаю,

как будто это папина душа.