Жена меня так сытно кормит,
Что втиснул я с большим трудом
Свои упитанные формы
В широкозадое пальто.
Иду взглянуть на мир снаружи – а там зима
Дыханьем сковывает лужи, людей, дома.

Анабиозный ртутный столбик 
Стоит смиренно у нуля.
Скользят по белым хлопьям стопы,
Скользит по мёрзлым людям взгляд.
Снега легли моральным грузом на горожан.
Авто соседа едет юзом из гаража.                

Нетрезвый дворник зиму дразнит,                 
Долбая ломиком по льду.
Фанат вина и шляний праздных
Отдался ратному труду – 
Один за всех на поле брани, силён и зол.
Зиме на колотые раны он сыплет соль...

Мой город чудный, незнакомый.
Привыкнуть надо к новизне.
Я вышел из предзимней комы  
Ловить губами первый снег,
Пленяться тем, как дети лепят снеговиков,
Осмыслить, что синичий лепет не бестолков.

Принять бы зиму, как награду –  
Кругом так чисто и бело.
Ан нет, сражаться с нею надо   
Лопатой, ломом, помелом...
Но как бы не старались люди её сгубить,
Она всегда была и будет. А мы... Увы.

на конкурс 9ЛАП-24 - Лучшее за год

Когда-нибудь, как всех великих,
Меня положат в мавзолей.
Лежать в тепле со светлым ликом
Престижней, чем в сырой земле.
Мечтатель... Всё-таки опустят
Мою надежду в глинозём,
И мой глубокий след в искусстве
Отчасти будет смыт дождём.
Ну что ж, готов с судьбой смириться,
Одеть сосновый макинтош
И зябнуть в слякотной землице.
Эх, знать бы, блин, где упадёшь!   
Одна единственная просьба – 
Не ставьте памятник на грудь,
Чтоб я дышал. А вдруг пришлось бы
Вернуться к вам когда-нибудь?

Он проснулся уставшим, как будто не спал,
Забываясь поверхностным сном,
И внимал околесице рельсов и шпал
В час рождения дня за окном.
Лик равнины щетиной покрыла трава –
Королева безбрежных степей.
Но палящее лето вступило в права,
Повелев королеве терпеть.
Окружающий душный бездушный простор
Обезвожен, угрюм, раскалён.
Неизменны рефрены пейзажных пустот,
Будто смотанных в блёклый рулон.
Пробегали забитые в насыпь столбы,
Проползали курганы вдали...
Говорят, что не выжить в степи без борьбы –
На земле, где в песках нет земли.
Нагота... Но такая родная, своя,
Без природных излишеств. Как есть.
Непонятно, зачем же в чужие края
Уезжать из насиженных мест?
Захолустье, не знавшее войн испокон,
Промелькнуло в квадрате окна...

Новобранца на запад увёз эшелон –
За черту, где грохочет война...

Аккорды дождя всё слышней в звукоряде дня,
Кружит в хороводе листвы хореограф ветер.
Роскошный пейзаж как бы вписан в квадрат окна,
Окутанный стильною вязью паучьей сети.
Статисты по лужам бегут по своим делам,
Тепло очага променяв на очаг простуды. 
И осень спешит по делам, у неё дедлайн – 
Хватает мольберт и летит рисовать этюды.

"Человечество усердно перерабатывает природу в мусор" (Мейсон Кули)
"Всё меньше - окружающей природы. Всё больше - окружающей среды" (Роберт Рождественский)

Хомяков уснул под вечер, досчитав до ста овечек,
Но сквозь сон услышал голос: "Мебель тут сгружаем, Вань?"
Соня выглянул из норки, смерил поле взглядом зорким
И глазёнкам не поверил – у межи стоял диван.
Раньше люди тут сгружали шины, стройматериалы,
Всевозможные отбросы, горы памперсов б.у.
А теперь пошли диваны. Неужели дяде Ване
Неизвестен путь на свалку, где Крысяевы живут?
Подбежал сосед Полёвкин, шебутной и недалёкий,
Ухватил диван за ножку и отгрыз большой кусок.
Прискакавший скептик Зайцев тут же стал в мозги вгрызаться:
"Нам не сдвинуть с места мебель". Но напрасно ныл косой.
Вездесущий князь фон Мышкин вместе с армией детишек
Через поле на подмогу строем шли, чеканя шаг.
Саблезубые атланты груз подняли по команде
И диван до свалки вскоре дотащили на плечах...

Хомяков уснул под вечер, оборвав подсчёт овечек,
Но сквозь чуткий сон услышал тарахтение движка.
Соня выглянул наружу – тощий месяц плавал в луже...
Дежавю – на том же месте, у межи, валялся шкаф.

На воле ветер гудит зловеще и нарушает ночной покой.
По окнам верба ветвями хлещет... Ты рядом – жмёшься ко мне щекой.
Лицо щекочут густые кудри и прикрывают моё плечо.
Вдыхаю запах цветочной пудры. Мне так приятно и горячо.
Тик-так. В обнимку сидим и слышим, о чём негромко стучат часы,
И как на кухне скребутся мыши, из мышеловки воруя сыр.
Дрова в камине трещат на сленге: есть ритм и рифмы – звучат стихи!
Неутомимый паук на стенке в подарок мухам плетёт силки.
И я под стать пауку настырно плету ажурные вязи строк,
А за порогом во внешнем мире прохожих судьбы сбивают с ног.
На воле ветер... А я "в неволе" сижу в обнимку с моей Судьбой.
Не отрицаю, что тяжко болен. И буду вечно болеть. Тобой.

В разгаре дни осенней красоты – 
Сезонной показухи, переборов.
Танцуют листья, дворники, зонты – 
Вразнос идёт богиня Терпсихора.
Прохожие в процесс вовлечены,                
Пытаются за листьями угнаться.
А ветер выдувает с вышины
Мелодии предзимних странных танцев.
Природа, чувство меры потеряв,
Раскрасилась, как девка на панели,
В тона рубина, охры, янтаря.
Уже спустя немногие недели
Начнётся предсказуемый стриптиз – 
Падут её цветастые наряды,
Придётся ей от холода трястись
И ждать весну, как манну, как награду...
Но это будет позже, а пока 
За окнами дождливо октябрится.
Наружность выставляет напоказ
Бескомплексная рыжая девица.
Вхожу в осенний красочный пейзаж,
В котором я, бесцветный, неуместен.
Под зонтиком скрываю свой визаж 
И слушаю, как дождь, крутой хормейстер,
С дождинками разучивает блюз – 
Трезвонят пузырящиеся лужи,
Где я танцую соло неуклюже
С боязнью, что хористок раздавлю.

Обрученные и Эйфелева Башня, 1913 - Марк Шагал

На прогулке по лугу, обрамлённому лесом,
Где впиваются ели в небосклон голубой,
Вы порхали навстречу белокрылой невестой,
Лучезарной улыбкой источая любовь.
На меня Вы глядели голубыми глазами,
Выражая всем видом неподдельную страсть.
От моих эротичных шевелений усами
Могут женщины разум потерять и пропасть.
На подходе услышал оттопыренным ухом
Томный вздох вперемешку с придыханьем лугов,
А рецепторы с детства безупречного нюха
Погрузил в ароматы безупречных духов.
Я всем телом напрягся, будто лайнер на взлёте,
Иллюзорные крылья расчехлил за спиной.
Одолев чувство страха, полетать был не против,
Но не знал, что фанерой пролететь суждено.
Не ко мне Вы порхали, а к другому мужчине –
Он за мной по тропинке незаметно шагал.
Вы вдвоём воспарили... Ваш полёт по холстине
Для потомков размазал незабвенный Шагал.

В таверне спрос на frutti mare.
Беда! Спасаясь от ножа,
Неслись по улице кальмары.
Но как от повара сбежать?
А тот стремглав летел за ними:
"Стоять! Ни с места, мелкота!"
Садист вкушал развязку крими 
И даже губы раскатал.
Ещё рывок, ещё немного
И он догонит беглецов.
Но тут вожак головоногих
Взглянул опасности в лицо
И "ноги" вытянул навстречу
Непримиримому врагу,
Который может искалечить,
Скрошить в паэлью, в рис, в рагу.
Герою было всё едино.
В кулак все щупальца собрав,
Давид ввязался в поединок,
И дрогнул грозный Голиаф.
Пока откормленный верзила
Пугал соперника ножом,
Тот метко выпустил чернила
И брюки повару прожёг.
Садист прилюдно опозорен,
Позволив пленникам удрать...

Кальмар нырнул с разбега в море,
Где ждал его moment amore
В лице жены и кальмарят.

Январское утро. Я свеж и горд – моржиный сезон открыт.
Глазами обшарил безмолвный порт – отстой катеров-корыт.
У моря не видно моих друзей, таких же, как я, чумных.
Сегодня моржую один за всех, поймаю ринит без них.
В узорчатых плавках пустился вплавь к буйкам баттерфляем, где
Прелестную деву (ужель my love?) узрел в ледяной воде.
Роскошные волосы, тонкий стан... Наружность эстрадных звёзд.
Но если пониже взглянуть, то там – чешуйчатый рыбий хвост.
Взмолилась бедняжка: "Спаси меня! Покинуть мечтаю дно.
Моржи и русалки – почти родня. Служанкой, рабой, женой
Могла бы тебе добровольно стать и влиться в семью моржей.
В согласии жили бы мы до ста". Но я загрустил. Ужель
My love на поверку была такой – лишённой земных корней?
Проблемы русалочьи мне на кой? Пора обьясниться с ней:
"Мечтаешь покинуть простор, чтоб жить практически взаперти?
Ты хочешь на берег в рассадник лжи – без денег и перспектив?
Туда, где улыбки страшней гримас, где каждый мужик – маньяк?"
Русалка, ещё не дослушав сказ, отпрянула от меня.
"Прости, но тебя не возьму с собой на берег на ПМЖ".
"Пошёл ты..." Меня подхватил прибой и бросил у ног моржей.

Отец постоянно был далеко. Ребёнка растила мать.
Сын викинга впитывал с молоком желание воевать.
Отец был пиратом. Награбил – сбыл. Доходное ремесло.
Грабителю, как большинству громил, однажды не повезло.
Останки его погрузив на плот, спустили в могилу-фьорд.
Наследник, пополнив отряд сирот, стал мстителен, зол и горд.
Он вырос и выместить злость свою решил на врагах мечом,
Но пал от булата в чужом краю, а мог бы пожить ещё...

И в римской семье подрастал пацан четыреста лет спустя.
Он так же, как викинг, не знал отца и тоже военным стал.
В соседние страны победный стяг на копьях внесла орда,
Она на обломках и на костях построила города,
Силком навязала культуру тем, чью жизнь превратила в ад.
Но даже прочнейшие из систем со временем ждёт распад.
Система распалась, и воин пал, сражённый в бою пращой.
Он сам приближал роковой финал, а мог бы пожить ещё...

Безусый француз воевать решил во славу своей страны.
К винтовкам разящие штык-ножи примкнули её сыны.
Ведомые гением шли "на Вы", пройдя пол-Европы, но
Гвардейцев судьба привела, увы, к деревне Бородино...
А вскоре вояк одолел мороз, приблизив разгром, разброд.
Противился разум: "Винтовку брось!", но гордость вела вперёд.
Юнец по-французски хрипел "Ура!", врезаясь в ядро плечом.
В кровавом сугробе замёрз дурак, а мог бы пожить ещё...

Что за дивные всполохи? Это заря искрится.
От неё занимаются пламенем города.
Краснолицый поток на работу течёт, а птицы
На юга улетают. Надеюсь, не навсегда.
Над природой довлеет предзимье – пора запретов.
Дорогое убранство деревьям носить нельзя,                           
Ледяные ветра на тепло наложили вето,
Замолчали болтливые парки, поля, леса.
Нет, не верила осень, что ворох цветных нарядов
Превратится в обноски и будет гореть в кострах.
Белокурая смерть вдалеке... на подходе... рядом.
Ожидание скорой зимы порождает страх,
От которого прячусь в квадратах своей квартиры
И считаю шаги убегающих вдаль минут.  
Ужасает, что миру опять не хватает мира,
И что самых устойчивых может судьба согнуть.
В раскалённом камине о чём-то трещат поленья,
Знать не зная о том, что играют они с огнём...

Засыпая с мурчащею грелкою на коленях,
Погружаюсь в июль и навек растворяюсь в нём...

Ради тебя согрешить пришлось –
Сладок запретный плод.
Ты – мой источник проблем и грёз,
Радостей и забот.

Рыжие локоны пламенят,
Как язычки костра.
Жарко. Ты хочешь зажечь меня?
Это – любовь? Игра?

Пьяные мысли, неровный пульс,
Страсти на простыне.
Мы разбазарили стыд? И пусть.
Крепче прижмись ко мне!

Время застыло – часы стоят,
Некому завести.
Вжался в нагретое место я,
Рядом пригрелась ты.

Окна зашторены. Мягкий свет –
Нимбом вокруг свечи.
Мы растворились во мгле. Нас нет.
Слушаем ночь. Молчим...

"Атас!" – Любэ хрипело на кассете.
Пройдя рубеж синдромно-болевой,
В деревне открывали два соседа
Чугунные ворота головой.

Напрасно их собратья убеждали
Не биться о ворота сгоряча.
Мужчины дальше самоутверждались,
Вдохнув ядрёный запах первача.

Ворота содрогались монотонно,
Скрипели и стонали по-людски...
Сейсмографы в соседних регионах
Отметили подземные толчки.

С разбега, с лёту, с полуоборота
Бросались на чугунный тренажёр...
Неважно, что испорчены ворота –
Важней, что всплеск агрессии прошёл.

Во сне Морфей вколол мне дозу морфия
И пульс прощупал, глядя озабоченно...

Закованным проснулся на голгофе я –
В моём лице казнили наше общество.
Одни во сне летают независимо,
Другие просто спят, а мне, блаженному,
Поручена загадочная миссия –
Служить субъектом жертвоприношения.
"Распять его!" – кричали судьи-грешники.
Они, как я, с претензией на праведность,
Хотя грешат сознательно, хоть режь ты их.
Но легче так, чем жить по Божьим правилам.
Видения от страха стали мутными.
Не бойся, это – сон! И всё же боязно.
Терзало ощущение, как-будто бы
Хранитель обо мне не беспокоится.
Меня, поэта, вроде бы, искусного
Негоже показательно третировать.
Под силу Иисусу иисусово,
А мне – моё, рифмованное, мирное.
Натужно шевеля мозгами ватными,
В случившемся пытался разобраться я...

Помог мне в этом врач Морфей Иванович –
Гарант моей успешной операции.

на конкурс 4ЛАП-24 – Мистическая поэзия

"Трудно тем на свете очень, у кого сосед маньяк,
Всю дорогу озабочен — где, когда, кого и как".    Игорь Иртеньев

В коммуналку к нам вселился отмороженный сосед –
Мужичок с причёской лысой, хваткий, как паучья сеть.
Мы соседу были рады, но не думали о том,
Что общественный порядок переносит он с трудом.
Днём и ночью он активен, а сварливый – аж горит!
В нашем дружном коллективе лишний этот хрен с горы.
Занял в кухне три конфорки (три из трёх – размах прикинь!),
Занял, пользуясь комфортом, все верёвки и крючки.
Старожилов коммуналки перманентно притеснял,
А затем решился нагло покуситься на меня.
Предъявил фальшивый ордер по разделу метража,
Превентивно дав по морде, чтобы я не возражал.
Молвил я, утёршись робко: "Как же быть? Метраж-то мой",
Но уже созрел в коробке (не в картонной – в черепной)
План, точнее пара планов: мягкий А и жёсткий Б.
А – вопрос решить гуманно, Б – решить его в борьбе.
Мягкий ввод вербальный клизмы ничего не поменял.
Не нуждаясь в гуманизме, мой сосед послал меня.
Мне, служителю искусства (кларнетисту-трубачу)
Однозначно не по вкусу матом сказанная чушь.
Я привык интеллигентно все проблемы разрешать,
Но к сему "апологету" не лежит моя душа.
В оркестровой тёмной яме много хамов повидал,
Но с подобными жлобами не общался никогда.
Не пронять его глаголом. Что у нас по плану Б?
Впечатляющее соло на кларнете и трубе.
Духовые инструменты применял я на убой –
Прилетало оппоненту то кларнетом, то трубой.
В кухне – битая посуда, хаос, алые следы...
Победителей не судят – я себя не осудил.
Всё прошло по плану, ибо вскоре хам покинул нас.
Мог бы мне сказать спасибо, что не взял я в мастер-класс
Контрабас.

Волосы падают, падают...
Прядка – на спину горбатую,
Прядка – на впалую грудь.
Переживу как-нибудь.

Зрение портится, портится...
В мыслях идёт пересортица – 
Нет первосортных почти.
Всё же стремлюсь их найти.

Корпус мой клонится, клонится...
Близится старость-паломница.
С возрастом гнутым я стал. 
Блин, дотянуть бы до ста.

Хвори всё множатся, множатся...
Жизнь у болезней в заложницах,
Жизни от них вовсе нет.
Ладно, хоть есть интернет.

Здесь терапевты-читатели
Мне одиночество сгладили.
Выглядеть стал хорошо – 
В этом помог фотошоп.

Хлынул поток вдохновения,
Щедро полив полугения.
Мой поэтический рост
Зрим – от ступней до волос.

Врос в стихотворное поприще,
Вклад мой в поэзию тот ещё!
Тексты набрали уже
Ценность яиц Фаберже...

Если вы дадите повод крокодилу
Вам бесцеремонно ногу откусить,
То не сомневайтесь – он её откусит.
Значит не давайте повода ему.

Если вы дадите в долг орангутангу,
Сами виноваты – кровные тю-тю.
Ваш должник предъявит справку кредиторам,
Что орангутангам деньги не нужны.

Если вы дадите гиду-осьминогу
Время показать вам донный парадиз,
Вас моллюск доставит в сердце Атлантиды.
Только обниматься с гидом не резон. 

Если вы дадите голубю на лапу,
Чтобы перестал он гадить на крыльце,
То не обольщайтесь – он продолжит гадить,
Только будет это делать от души.

Если вы дадите в морду дикобразу,
Даже если повод будет налицо,
То вооружитесь лупой и пинцетом – 
Этих инструментов нет в лесной глуши.

Если вы дадите мне понять, что в этих 
Белых нескладушках смысла вовсе нет,
Я не стану спорить, но обижусь крепко.
Лучше похвалите мой отпадный слог.

Можно ли гордиться ядерной ракетой?
"Можно!" – вам ответит каждый идиот.
Можно ей за скобки вынести полсвета,
Можно и побольше, это как пойдёт.
В космос к дальним звёздам гнать ракеты надо,
Множа бесконечный список чёрных дыр,
Чтобы космонавты сквозь иллюминатор
Видели, что миру близится кирдык.
Грешники пассивно ждут сигналов свыше.
"Как нам уберечься? Боже, помоги!"
Он даёт советы, но его не слышат,
Что вполне привычно в обществе глухих...

Мальчик размахнулся теннисной ракеткой –
Противоракетным комплексом "Пинг-Понг".
Цели на подлёте сбиты были метко.
Витя Херувимов – ангел. Или Бог?

По весне перелётная Маргарита
Возвращается в дом своего отца.
Тот сидит на веранде, плющом обвитой,
С белозубой улыбкой на пол-лица.
В это время её половинка, Мастер,
Погружается в творчество в небесах.
Самый светлый из всадников чёрной масти
Продолжает нетленный роман писать.
Отпустил он свою дорогую ведьму
Прогуляться в Булгаковский книжный мир,
Насладиться закатной лучистой медью,
Побеседовать с нечистью и людьми.
Шебутной Маргарите легко даётся
Возвращаться в манящий земной уют,
Где Пилат и его визави – Га Ноцри,
Философствуя, пиво на кухне пьют.
Азазелло гостей угощает "Примой"
И мечтает услышать: "Спасибо, друг!"
Бегемот, как всегда, починяет примус,
А Бездомный экспромты рифмует вслух...
Вечереет. Светило всё ниже, ниже,
Золотистая краска с небес течёт.
В Маргаритином скромном жилье под крышей
Ей сыграет ноктюрн перед сном сверчок.
С высоты – вопросительным бледным знаком
Опускается месяц, в окно дыша...
В этом доме когда-то творил Булгаков,
А теперь обитает его душа.

на конкурс 3ЛАП-24 - Весна-лучшее

Мужик на берег условной Волги,
Принёс подмышкой кочан капусты.
Протагонистов, козу и волка,
Подвёл он к лодке с тяжёлым чувством.
На солнце таял туман-мочало,
Лежавший белой канвой в канаве.
Козу глазами сжирал волчара.
Мужик подумал – послать бы нафиг
Того, кто эту возню затеял,
Где он с клыкастым тягаться должен.
Ему претила сама идея
Сей бесполезной игры. И всё же,
Козу заставив забраться в судно,
Веслом ударил по водной глади.
Она всем телом дрожала студнем,
А он дивился, на волка глядя, –
Голодный хищник глодал капусту.
Мужик подумал: "Хоть это странно,
Пусть гложет, если ему по вкусу".
Но волк не думал прослыть веганом...
И вот он в лодке, мужик – напротив.
"Пора обедать. Расслабься, глупый!
Заем капусту кровавой плотью".
На шее с хрустом сомкнулись зубы.
Не знал ведомый инстинктом хищник,
Что Волга лодку несла к порогам.
Уплыли вёсла, гребец – на днище...
Для всех поездка сложилась плохо:
Капуста быстро в жару увяла,
Коза на воле жила недолго...

Game over. Надо начать сначала
Игру с капустой, козой и волком.

В подводном царстве долго правил сом,
Чьи странности с трудом терпели рыбы.
Они поднять восстание могли бы,
Но массово молчали в унисон.
А сом бока отлёживал на дне.
Болезное речное чудо-юдо
Не знало, набивая свой желудок,
Что кризис назревал в его стране –
В стране немых, где страшно было жить,
Где каждый без причины мог быть съеден.
Хотя кругом полно веганской снеди,
Прожоры потребляли рыбий жир.
Бесчинствовала хищная толпа,
А сом всегда питался мутной кашей
Из падали и водорослей. Даже
Плотва была ему не по зубам.
Все знали – он здоровьем никакой.
Но грезилось потрёпанному сому,
Что он людей в речную невесомость
Уносит и растёт в глазах мальков:
"Не вечно же глядеть сквозь призму вод,
Сканируя прибрежную природу,
Пропитанную ядом-кислородом.
Рождён я победителем!" И вот
Реликт подплыл торпедой к рыбакам,
Пытаясь их втащить в бездонный омут...
Они конфликт решили по-иному
И сома посадили на кукан.

Друзья, мораль читать вам не берусь.
Мотайте информацию на ус.

Грабители были не рады своей добыче,
Которые сутки скитаясь в песчаных дюнах.
"Угон" каравана прошёл без проблем – привычно,
Но после того отвернулась от них фортуна.
Неистовый ветер утюжил рельеф барханов,
Палящее солнце катилось по небу брошью.
Заблудшим в пустыне махала фатой Моргана,
Приветствуя их на обочинах бездорожья.
Они драгоценный товар обменять могли бы
На деньги и власть – на любые мирские блага,
Но слепо блуждали в зыбучих песках Магриба*,
Уже не надеясь на чудо в лице Аллаха.
Совсем обессилев, они забрели в оазис –
В могильник десятков сожённых жарой растений.
Источник давно пересох. Ни воды, ни грязи.
Бескрылые пальмы отбросили палки-тени.
"Небесный владыка, защитник заблудших, где ж ты?
Спаси! Мы грешили не больше других, не так ли?"
Они забывались в молитвах, но их надежды
За несколько дней утекли сквозь песок по капле.
Запас припасённой воды постепенно вышел,
И люди навечно остались в краю, в котором
Они друг за другом (неужто по воле свыше?)
Должны были сгинуть мучительно и покорно.
Рука на песок уронила пустую флягу...
Как только пустыня вернула свою безлюдность,
Гроза продырявила небо пучком зигзагов,
Наполнив оазис водой. Повезло верблюдам.

Природа отмылась дождями от наносного –
В поющих песках с той поры не слыхать ни слова.

* Магриб – это регион Африки, в со­ста­в которого входят Ту­ни­с, Ал­жи­р, Ма­рок­ко (на арабском
языке эта страна также называется Магрибом), Ли­вия, Мавритания и Западная Сахара.

Скандал! Неймётся подлецу – Иван по пьяни
Размазал пудру по лицу жены Ульяны.
Сносить ей грубость фраз и рук до склона жизни...
"А не пошёл бы ты, супруг, служить отчизне?
Тебя заждался военком. Иди, не бойся!
Ты прослывёшь не дураком, а добровольцем.
Но если бомбами в бою тебя накроет,
Предъявишь ангелам в раю звезду героя".
Иван затылок почесал, прильнул к стакану,
Собрал мешок за полчаса и в лету канул...

"В борьбе за это" воин слёг в чужие травы.
Герой. В газете – некролог, в деревне – траур.
Семь дней печалилась вдова. Пожалуй, хватит.
Сдала экзамен на права – отлично, кстати.
Она красива, молода, весьма богата.
Солидный статус навсегда – "вдова солдата".
Пора и "Ладу" покупать, и мебель... Да уж,
Бытье без мужа – благодать. Повторно замуж?
Ан нет! Отныне дорожит свободой Уля.
Она цветёт – вторую жизнь в неё вдохнули.
Любаше также повезло, Надюше, Вере...
В стране чудес растёт число миллионеров.

Расскажу любопытным предание
о печально известном мечтателе –
короле, называемом "сказочным".
Это – Людвиг второй из Баварии.

После смерти отца от инфекции
королевский престол и могущество
по закону достались наследнику –
восемнадцатилетнему юноше.
Повезло ли ему? Нет, не думаю.
Романтичный задумчивый увалень
двухметрового роста без малого
погрузился в рутину правления,
не имея на это желания.
День-деньской приходилось тинейджеру
вдалеке от приятелей-сверстников
(и приятельниц-сверстниц, конечно же,)
прозябать во дворце в заточении.
Чтобы вырваться из окружения
надоевших придворных советников,
молодой самодержец задумался
и решил, что карьера военного –
это путь на свободу, тем более,
что пора расквитаться с соседями
за поток оскорбительных выпадов.
Он военное дело осваивал
и мечтал о победных баталиях...

По приказу о мобилизации
были собраны тысячи воинов.
Сам король в генеральских регалиях
во главе регимента отправился
воевать с неподатливой Пруссией,
но в боях потерпел поражение.
За блицкриг расплатилась Бавария
тридцатью миллионами гульденов.

Непутёвый король по инерции
продолжал миллионы растрачивать
на постройку и модернизацию
многочисленных замков Баварии.
Эскапады монарха-транжирщика
привели к неизбежным последствиям –
энергичные члены Парламента
за спиной подготовили заговор,
приказав медицинской комиссии
объявить короля невменяемым,
чтоб его отстранить от правления.

Много лет он прожил в изоляции
под присмотром врачей и охранников.
Но, однажды гуляя у озера,
утонул возле самого берега.
Помогли ли ему? Не доказано.
Был ли болен король? Вне сомнения –
у него был синдром созидания,
перешедший в последнюю стадию.
Но "безумец" оставил наследие –
бесподобные замки Баварии...

Я поведал довольно трагический
эпизод из немецкой истории,
для потомков весьма поучительный –
коль желает монарх финансировать
только войны, дворцы, развлечения,
позабыв о своих обязательствах,
то финита вполне предсказуема.

на конкурс Седьмая пятница - 525: нерифмованная

Светлячки зажигают фонарики
И пейзаж украшают эффектно.
Поражает стремление маленьких
Еженощных источников света
Возгораться под пологом темени,
Создавая иллюзию глянца
На травинках, которые с тенями
На ветру начинают бодаться.
Светлячки представляются звёздами,
Знать не зная, как это красиво.
Вероятно, они были созданы,
Чтоб творить лучезарное диво.
Но грассирует ветер простуженный,
Подвергая сомнению вести,
Что на землю скатились жемчужины
Из букета далёких созвездий.

на конкурс Седьмая пятница - 524: букетная

Внезапно умер Смех – иссяк на полузвуке,
А только что легко остроты отпускал.
Собратья-голоса привыкли к показухе,
Но тут до них дошло: "Не дышит зубоскал"...

В миру считался Смех лекарством от печали,
Способным излечить сомнения и страх.
Но братство голосов буффона* обличало
В гордыне и в других надуманных грехах.

"Когда грустили мы, он строил нам гримасы" –
Двойняшки Всхлип и Вздох заныли в унисон.
"Смешным он видел то, что я считал опасным,
Мешая мне стонать" – добавил нытик Стон.

"А мне его не жаль", – закашлял хворый Кашель.
"И мне чихать на Смех", – слюною брызнул Чих.
"Годами жил в семье, высмеивая наших,
Не думая притом высмеивать чужих".

"Потише, болтуны", – шепнул пугливый Шёпот,
И Лепет сразу стал тихонько лепетать.
Надрывно крикнул Крик: "Мой рот вам не заштопать!
Без Смеха нам кранты! Кричите мне под стать!"

Но крик его души предательское эхо
Мгновенно до ушей пытливых донесло.
Желая избежать судьбы бедняги Смеха,
Крикун при всех признал опасность громких слов.

Умолкли голоса, не выдержав экзамен
По этике, хотя плевать им на зачёт.
Растаял в небе Смех, гонимый голосами.
Его оплакал дождь холодными слезами...
Весна. Звенят ручьи. Не Смех ли в них течёт?

* буффон – актер, пользующийся приемами шутовства, буффонады.

на конкурс Седьмая пятница 523: экзаменационная

В эпилоге он стоял у окна
И задумчиво глядел в пустоту,
В неизвестность проводив болтуна,
Обронившего "Прощай!" на лету.

Астрид Лингрен разлучить двух друзей
Постаралась... Но спустя много лет
Карлсон, видный репортёр-фарисей,
Постучался к Малышу в кабинет
И, пропеллер свой прикрыв пиджаком,
Растянул в улыбке рот до ушей.
Но Малыш ему кивнул с холодком,
Чтобы Карлсон уяснил, кто тут шеф.
Продолжалось интервью два часа,
Превратившись на ходу в монолог.
Из реальности Малыш ускользал,
Уносясь во времена Фрекен Бок.
Чтобы имидж не попал под удар,
Карлсон пробовал спасти интервью,
Но Малыш опять пошёл не туда
И вернулся к Фрекен Бок. Дежавю.
Сидя в кресле, шеф глядел свысока –
Недоступный для своих и чужих.
Представлял себе, что он – великан,
А вокруг него – одни малыши...

В эпилоге он стоял у окна
И задумчиво глядел в пустоту,
В неизвестность проводив молчуна,
Обронившего "Прощай!" на лету.

Дефолт нагрянул не случайно.
Смириться или сжечь мосты?
Вскипели вместе я и чайник,
Но он быстрей меня остыл.

Эксперименты над своими?
Спектакль – в одной из мизансцен
Меня, тельца, схватил за вымя
Координационный центр.

Прилюдно сцеживая баллы,
Сатрап смеялся мне в лицо.
Одновременно обобрали
Других беспомощных тельцов.

Вожди в реформы заигрались,
Как детский сад, ни дать ни взять,
А Центр и центрфорвард Алекс
Насильно тянут сайт в офсайд.

Балловая реформа Литсети – 28.01.2024

Рассыпался повсюду иней... Меня же – на мороз взашей! Матриархатят мной, разиней. Пошёл, вдыхая воздух синий, купить на холодец хрящей.
К базару я домчался пулей. Достану нужные хрящи! Людьми кишел огромный улей. Всего полно у нас в ауле, а вот хрящей ищи-свищи.
Раздался крик:
– Хотите манну?
Она мне для стихов нужна! Я сквозь толпу пробился рьяно, но вот беда, – куда ни гляну, не видно манны ни хрена...
Нашёл! Меня старик с плакатом прицельным взглядом обласкал. В плену базарного стаккато, разбавленного русским матом, махнул рукой мне аксакал:
– Иди сюда, сынок! Я вижу, что ты – талантливый поэт. Не бойся, подойди поближе!
И я скользнул по грязной жиже, на ней танцуя менуэт.
– Тебя, сынок, томить не стану. Молчи и слушай старика: получишь ты в подарок манну, и вновь, подобно урагану, захлещет из тебя строка.
Мой рот открылся изумлённо:
– Прости, но где же твой товар?
– Не купишь манну по талонам. Держи: здесь номер телефона, кило закажешь. Но сперва запомни – скромность украшает. Попросишь много – не взыщи! А здесь посылка небольшая, она тебе не помешает. Внутри – для холодца хрящи.
Мне стало сразу же теплее, ледок растаял на душе. В толпе раздвинулась аллея. Пошёл, свою мечту лелея, на встречу с милой в шалаше...
Жена покупкою довольна, отменный будет холодец! В моей душе вскипали волны, а пальцы дёргались невольно схватить мобильник наконец.
На кухне звякала посуда. Помочь хозяйке был бы рад, ан нет – решил не ждать, покуда навалится заданий груда, и молча вышел в зимний сад. Сметая рыхлые сугробы, подпёр мобильником висок. Теперь сдержать меня попробуй, наполню доверху утробу.
– Алё! – пропел мне голосок. – Заказывайте!
– Мне побольше, на всю оставшуюся жизнь.
– Ага, ещё один такой же! Ты знал, что жадничать негоже. Побольше хочешь? Ну держись!
Атас! Куски небесной манны меня едва не погребли. Я разгребался неустанно, но масса манны нарастала. – Довольно! Задыхаюсь, блин...
Под грузом луч надежды тухнет. Приходит сказочке конец. Застряло в глотке "Э-эй, ухнем!" От удивления на кухне застыл отличный холодец.

на конкурс Седьмая пятница - 517: снежная

Бессмертный служил, как другие Кoщеи,
Моделью на фирме "Подснежник" в глуши.
Кикиморы вешались парню на шею,
В любви признавались, не чая души.
Он мог бы сгодиться на роль Казановы,
Устраивать оргии каждую ночь,
Используя внешность и суперобновы,
Но был до интима, увы, не охоч.
Кoщея окутала страшная тайна,
Надёжно сокрытая в недрах ларца.
Бедняга всю жизнь горевал не случайно –
Ему не хватало второго яйца...
Однажды под праздник проныры-китайцы
Товары доставили в сказочный лес –
В числе сувениров представлены яйца!
К фургону Кoщей через головы лез.
На полках – "мужское хозяйство" на выбор,
И каждая штука собой хороша:
Новинки дизайна, различный калибр.
Завидовать будут его кореша.
Бессмертный китайцам пожертвовал сдачу,
О дружбе народов крича в кураже...
У зеркала дома с трудом присобачил
Пекинский гибрид хохломы с Фаберже.
Хозяйство, что куплено было на вырост,
Пытался на деле проверить Кощей,
Но Баба Яга проявила немилость
И выгнала псевдоплейбоя взашей.
Вторая попытка, и снова фиаско:
Кикимора правду швырнула в глаза...
Китайский товар с облупившейся краской
Навеки упрятан в глубинах ларца.

"Но тебя, словно пазл, небрежно собрали вновь…" Silver Fox

Это – бред или сон? Оборвался его просмотр.
Мой трагический подвиг в подробностях был показан...
Надо мною в халате хирурга – апостол Пётр,
Воссоздавший небрежно мои телеса по пазлам.
Неужели меня без проверки пустили в рай?
В небесах примириться со смертью намного легче.
Но раздался над ухом раскатистый бас Петра:
"Не надейся, контрактник, в раю мы тебя подлечим
И отправим в ближайшее время на Божий суд,
Где тебе предстоит услыхать приговор "Виновен!"
Постарайся понять – ты в раю, как бельмо в глазу.
Здесь невинные жизнь после смерти начнут по новой,
А тебя ожидает вояж в глубину Земли,
Там получишь пристанище на жилмассиве "Днище".
Поселенцев из зала суда персональный лифт
Развезёт по своим этажам. Ты нажмёшь на нижний".

Все дороги ведут к морю, где ныряют в лазурь скалы,
Где ветра на лету спорят, где буянит прибой шалый.
На курорте аншлаг. Август. Загоревшим телам тесно.
А не влиться ли мне в давку в городке моего детства,
Из которого я в спешке перебрался на край света,
Полагая, как все пешки, стать однажды ферзём. Тщетно...
Ускользну из тисков буден, урезонив настрой скверный.
Знаю, море, что ты будешь возвращенца любить. Верно?
Разволную морской глянец, парусами коснусь солнца.
Я на судне своём главный – капитан, рулевой, лоцман.
В караван кораблей встроюсь, повернувшись кормой к суше,
А Нептун поведёт бровью, поглощая на дне суши.
Загрохочет мотор стылый, порезвлюсь на волнах вволю...

Но сирены в тиши взвыли, наполняя сердца болью.
Полыхает война рядом и накроет меня вскоре.
Зачехлить паруса надо. Ты штормишь? Не сердись, море!

Чёрные и белые, силы тьмы и света,
К худшему готовились, мысленно ропща.
Каждому мерещилась громкая победа,
Или, в крайнем случае, тихая ничья.
К бою! Обречённые лезли в мясорубку –
Конные и пешие, грозные слоны.
Били в исступлении недруги друг друга,
Яростно барахтаясь в омуте войны.
Вскоре общим кладбищем стало поле боя.
Всюду смерть оставила красные следы,
Зримо обесцветилось небо голубое,
Солнце серым пологом скрыл табачный дым...

Партия отложена. Сдулись воеводы.
Пеплом и окурками устланы полы.
Эндшпиль намечается в баре "Соки-воды",
К водам будут поданы пиво и шашлык.

на конкурс Литерный сапсан
написано на тему "Белое, чёрное, красное, серое"

Вечерняя заря.
Желтеют в ореоле фонаря
Зелёные конечности растений.
Узоры на стене –
Среди чудных танцующих теней
Стоят в обнимку две людские тени.

Они, как смоль, черны
И, кажется, навек обречены
К общению посредством пантомимы,
Не видя, не дыша,
Без права на любой свободный шаг –
С ведущими они неразделимы.

Но им хотелось бы
Обычными влюблёнными побыть,
Прочувствовать пленительность объятий.
Сорваться с "поводка",
Сказать своим хозяевам "Пока!"
Мечтали тени Фёдора и Кати...

– Пора домой.
– Пора.
Влюблённые, расставшись до утра,
На крыльях унеслись в ночное лето.
А тени, им под стать
Мечтавшие над весями летать,
Покорно поползли за ними следом.

на конкурс 7ЛАП - Неформат

Здесь матери плачут. О ком, о чём? "Славянкой" гремит оркестр.
Майор на перроне под кумачом бесправных глазами ест,
А ртом изрыгает крутой приказ – бойцам отключить умы.
Вчерашние личности станут враз податливой массой "мы".
Отправка. Нелепые шутки, смех. Колёсный там-там. Тоска.
Вагон. Проводница одна на всех. Предчувствие марш-броска...
Приехали. Сразу на передок, фактически на убой.
Противник не жалует. Чтоб он сдох, приветствуя нас пальбой!
Под солнцем-лоснящейся курагой в неистовом кураже
Шокируем в каждом бою врагов количеством наших жертв.
Оглохшие "боги войны" палят четыре часа подряд.
Вокруг обгоревшие тополя укутаны в дым и смрад.
Но враг не теряет бойцовский дух, на зло отвечая злом.
Товарищ стенает без ног и рук – герою не повезло.
Пехота на марше едва ползёт и жмётся тесней к броне.
За нами зияет простор пустот, обратной дороги нет...
Мы верим, что послевоенный мир предстанет во всей красе.
Оставят бойцы на камнях Пальмир автографы. Жаль, не все.
Победа! Мы выпьем до дна, кривясь, гражданскую жизнь, как "Брют",
А после вернёмся под пули в грязь, пока нас не перебьют.

Путешествие в прошлое. Поезд. Город.
Возвращение. Лидка. Вдвоём в подъезде.
Бесполезная встреча. Прощай, Аморе!
Эпилог. Обнуление. Кто в ответе?

на конкурс 253 конкурс ваших названий

Открываются ставни...
Во дворе сентябрится.
– Вить-вить-вить! – принесла мне
Хворостинку синица.
Согреваюсь под пледом
И глазею в окошко...
Я преемницу лета
Не люблю оттого, что
Монолит небосвода
Превращается в сито,
Безотрадность погоды
По дорогам разлита,
Серебром на рассвете
Покрываются лужи,
Репетирует ветер
Серенады для стужи,
Наседают на солнце
Непроглядные хмари,
А метла без эмоций
Подметает гербарий.

Пробирается осень
По янтарным аллеям...
В ожидании вёсен
Мы с тобою мудреем.

Вожак озирался кругом, как побитая шавка.
Закончена серия быстрых кровавых побед.
Матёрому волку пришлось оправдательно тявкать
И едкие взгляды голодных собратьев терпеть.

Не важно зверью, почему промахнулся Акела.
Теперь никого не пугает клыкастая пасть.
Покорная серая масса впервые посмела
В присутствие босса ничком перед ним не упасть.

Финита. На власти Акелы поставлена точка –
Цена судьбоносной промашки была высока.
Отныне он должен свой век доживать в одиночку,
Предвидя опасную близость Шерхана и Ка.

Последним видением хищника стала двустволка
И егерский глаз, наблюдавший за ним сквозь прицел...
Фальцетом повыли ветра над поверженным волком.
А стая не вспомнит о сдохнувшем альфа-самце.

Осень умело скрывает грязь в толще цветных ковров.
Блещет под россыпью росных страз мёртвый земной покров.
Краток ноябрьский парад алле в золоте и шелках,
Будут наряды цветных аллей проданы с молотка...
Дома уют. Проживаю год без твоего "люблю".
Мы разбежались, и нет забот – брань сведена к нулю.
Но донимает сезонный сплин, плавно схожу с ума...

В город, включивший неон витрин, вскоре войдёт зима.
Мой зомбоящик издаст в углу деланный телесмех.
Вместо привычного взгляда вглубь стану глядеть поверх.
Явится выпивший Дед Мороз, бросит под ель презент...
Схлынет поток новогодних грёз, буду с трудом трезветь.
Праздник не вылечит – отвлечёт праздная суета.
Вспомнится, что предстоит ещё ёлку снимать с креста,
Дни без тебя листать...

«Молись, покрытое пеной море, я главный в сумраке февраля» (Селена)

Пускай ветра завывают хором,
Шальные волны вокруг бурлят!
"Молись, покрытое пеной море,
Я главный в сумраке февраля".
Лучом завесу тумана режу,
Тревожа стадо морских коров.
Причал в лагуне, болтливый прежде,
Молчит – ни лодок, ни катеров.
В открытом море пути закрыты?
Давно мечтаю, взирая вдаль,
Увидеть парус, да хоть корыто –
Я в жизни многое повидал.
Ни пенный саван, ни капли-стразы
Мои изъяны не могут скрыть –
Бетонноногий, циклопоглазый,
Зато устойчив, и глаз горит.
Пустыня моря, барханы-волны...
Вокруг – привычный простор пустот,
Где я, прибрежный маяк-невольник,
Ассоль встречаю который год.
Она стареет, и я старею.
Проходит время, пройдут века...
Мы будем вместе. Спасибо Грею
За встречи с дочерью моряка!

Зима объяла курортный город,
Прогноз привычен – дожди, ветра...
Решил хозяин пройтись у моря,
А это значит, что мне пора
Тряхнуть холстиной, расправить спицы
И наконец-то нырнуть под дождь,
От паутины водой отмыться.
Такой погоды полгода ждёшь,
На полке лёжа ненужной вещью.
А кто хотел бы лежать в пыли,
В паучьих лапах во тьме кромешной?
Готов, хозяин? Тогда пошли!
Дождю на пару бросаем вызов –
Находим бреши в стене воды.
За ней изящные кипарисы
Стоят, как сложенные зонты.
Хозяин держит меня за ручку,
Вернее – держится за меня.
Он крут, но я, несомненно, круче,
Могу стихию легко унять...
Конец маршрута. Подходим к дому,
Где нас обоих сегодня ждут.
Зайди, хозяин, к своей знакомой,
А я покуда обсохну тут,
Где так уютно, тепло и тихо.
Приятно крылья сушить вдвоём –
В цветном наряде стоит зонтиха,
Мы с ней омыты одним дождём.

Локальный потоп – не всемирный потоп,
Чужая беда далека-далека...
Река омывала свои берега
И к морю катилась в режиме нон-стоп.
Песчаные кручи пестрели от гнёзд,
Где чайки-кричайки растили птенцов,
Которые клювы тянули на зов,
Поднявшись во весь незначительный рост.
Мамаши детей научить бы смогли
С ветрами в полёте справляться легко,
Обкрадывать сонных зевак-рыбаков,
Чудные узоры чертить на мели.
Смогли бы... Но плакали в голос, когда
Потоп говорливые гнёзда накрыл.
Под крыльями цвета потёртых ветрил
Бурлит потерявшая разум вода...

Этот город-фантом был в легендах воспет –
Беспощаден к своим, ненавистен чужим.
После множества крупных и мелких побед
В нём с годами почти не осталось мужчин.
Горожане извечно боролись со злом,
Поле боя – привычное место их встреч.
Большинство в опалённых полях полегло,
Меньшинство убежало, дабы не полечь.
Бесполезный указ "Нарожать сыновей!"
Породил кривотолки среди горожан.
Ни всевластный диктатор, ни телеорфей
Не смогли пояснить, от кого нарожать?
Кто остался в живых? Старики, алкаши,
Доходяги, калеки, юнцы... Кто ещё?
Нет, нельзя возвратить полноценных мужчин.
Стало ясно, что город уже обречён.
Но воинственный город не мог проиграть
Судьбоносную битву за пяди земли.
Вожаки сколотили последнюю рать,
И калеки с юнцами на бойню пошли...

Над косыми крестами тоскуют ветра.
Стонут камни, покрытые пылью времён.
Городской организм тяжело умирал,
И не ясно теперь, возродится ли он.

Зачем он вышел из себя? Теперь их двое:
Во-первых, – он, а во-вторых, есть тот, кто вышел.
Оригинал ошеломлён, двойник доволен
И абсолютно убеждён, что первый лишний.
"Томился долго я внутри, в пустой душонке.
Хочу на волю, одолжи пиджак и брюки!
Молчишь, пустейшество? Ну что ж, пока ты в шоке,
Схожу-ка в спальню на поклон к твоей супруге".
Среди разбросанных вещей пробрался сталкер,
Но не заметил, что над ним в районе кухни
Нависла, как Дамоклов меч, рука со скалкой –
Блеснули искры и во тьме зрачков потухли...
Удар судьбы по голове снести непросто.
Двойник вернулся в кабинет с опухшей рожей:
"Чего уставился? Впусти! Сим-сим, откройся!
Я впредь не выйду из тебя, себе дороже".

Нередко путешествую в себя,
Входя в портал сознания без стука.
Течение сомнительных поступков
Пытаюсь повернуть, как реки, вспять.
Душа моя – потёмки для чужих
И даже для меня. Вот тут, во мраке,
Сокрыты человеческие страхи,
Пульсирует источник сладкой лжи
И горькой правды – горечь на губах,
А сладость манит с возрастом всё реже.
Но всё же манит. Да, я не безгрешен,
Силён вербально, а на деле швах.
Пугает незаполненность внутри,
Видны местами пустоши прощаний –
Отметины юдоли беспощадной,
Которые рогожкой не прикрыть.
А здесь, в уютном светлом уголке,
Покоится багаж воспоминаний...

Среди людей, желанных и незваных,
Застыла ты с Ахматовой в руке.
Упал в твои просторные глаза
И понял, что не выберусь наружу.
Запретный плод обоими надкушен,
Но нам видней, что можно, что нельзя.
Я стал бы без тебя и без стихов
Серийным заурядным человечком,
Но счастлив, что в столбец пишу о вечном
В квартире, где со мной живёт Любовь.

на конкурс 2ЛАП-23 - Весна-лучшее

"Трутся об ось медведи, вертится земля. Ла-ла-ла-ла-ла ла-ла..."

Северный полюс. В краю, где солнце
Сеет холодный свет,
Свой ластоногий бесправный социум
В страхе держал Медведь.
Блёстками мастер-мороз отделал
Снежное полотно.
Точно таким же пушисто-белым
Виделся хищник, но
В царстве, где "пол, потолок и стены"
Выкрашены под Гжель,
Он без нужды забивал Тюленей,
Скальпы снимал с Моржей.
Но в перерывах его ломала
Праздная скукота.
Чуя, что драйва в расправах мало,
Он зацепил Кита.
Громко доказывал, что медведи
Вертят земную ось.
Долго выслушивать бредни эти
Боссу морей пришлось.
Кит, вытесняя остатки дрёмы,
Тушей по льдине – шлёп!
С треском, подобным раскату грома,
Врезал Медведю в лоб...
Хищник, обглоданный до скелета
Сгинул у рыб в гостях.

Кто сомневается, что планета
Держится на китах?

Мировые фантасты прославили их...
Сквозь прореху в небесной холстине
В атмосферу Земли незаметно проник
НЛО, управляемый ино...

Уроженцы цветущей планеты Ялмез*,
Трудоголики, сущие профи,
После многих побед пережили регресс
От величия до катастрофы.

Всё, что предками создано было с трудом,
В одночасье сумели разрушить,
Переполнив планету, родительский дом,
Оборонно-смертельным оружием...

Те, кто выжил, вместились в один НЛО
И прошили вселенскую темень.
Их воздушным течением к нам занесло
В предрассветное тихое время.

Просканировав Землю, решили они
Улететь на другую планету.
Окунуться в войну, убежав от войны?
Подчиниться безумию? Нет уж...

Разразившийся дождь смыл пастели зари.
Чужаки унеслись в запределье.
А возникшие в лужах глаза-пузыри
В небеса изумлённо глядели.

* перевёртыш

на конкурс Седьмая пятница - 481: инопланетная

На город ползла черепахой гроза,
Абстрактные всполохи били в глаза.
Ты плащ натянула на плечи...
Я тоже не жаждал навек замереть
Во времени, словно комар в янтаре,
И двинулся счастью навстречу...

Сносить одиночество легче вдвоём,
И мы одолели твоё и моё,
Сойдясь в пункте Х в переулке.
Над нами болтался холщовый навес,
А молнии рвали холстину небес,
И гром их подначивал гулко.

Мы будто забыли о важности фраз,
Общаясь при помощи жестов и глаз,
Но это нас только сближало.
Я не был готов на решительный шаг.
"Смелее!" – скомандовал ветер в ушах.
Дождавшись попутного шквала,

Всем телом неловко прижался к тебе,
И нам ураган был не страшен теперь –
Отныне со страхами сдюжим.
Мы слились друг с другом, отбросив зонты,
А в лужах тонули, упав с высоты,
Осколки небесных жемчужин.

Седьмая пятница - 480: ураганная

Утром 28 декабря 1925 года Сергея Есенина нашли мертвым
в одном из номеров ленинградской гостиницы «Англетер»

Морозной декабрьской ранью
По сумрачным переулкам
Летел одинокий странник,
Подхваченный ветром гулким.
Он вырвался прочь, на волю,
Из царства трущоб и лоска,
Где лживых вводили в роли,
А смелым стелили жёстко.
Он смел. Он посмел быть смелым,
Талантливым, внесистемным.
Признали ждуны-Емели:
"Есенин взлетел над всеми".
Морозным декабрьским утром
Поэт горделивой птицей
Покинул театр абсурда –
Взлетел и не возвратился...