Ветер врывается в щели пустых чердаков,
память листая, как старую пыльную книгу, —
он достаёт из глубин эхо чьих-то забытых шагов —
тех, что вели нас сквозь мглу к невозвратному мигу
встреч, которых уже не вернуть ни сейчас, ни потом...

​Дом замирает в тисках ледяной тишины,
студит ладони дыханьем заброшенных комнат.
Всё, что когда-то считалось надёжным гнездом,
выцвело в кадры немого кино, где никто нас не помнит.
​Плесень живёт в половицах и грудах забытых вещей,
голос умолкший вплетается в рваную ветошь,
тени ложатся на пол причудливой вязью..
Мир за окном — это россыпь огней и заснеженный сквер,
но для чердачного ветра не властны ни сроки, ни связи...
Всюду осевшая пыль в пустоте остывших углов.

Поле для рабочих текстов автора...

​

Искомый элемент, чей статус парный,
Нарушил принцип целостной системы.
В рабочий день сей фактор так коварен,
Поскольку пролетает быстро время.

​Вчерашний вечер помню, но туманно.
Изучено квартирное пространство,
Обыскан весь сушильный сектор в ванной —
Куда пропала вещь, увы, неясно.

​Субстанция носка — энигма квеста,
Не успеваю вовремя одеться.
В большой квартире очень много места,
Ну точно — инверсия формации!

Включаю алгоритм к вершине роста —
Свой вектор изменяю очень взвешенно:
Беру другую пару — всё же просто —
И реплицирую новое решение.

Душа — это скрипка, зажатая в лёд,
Чей мастер — слепой астроном — не придёт,
Чтоб вытащить ноты из хриплых глубин,
Из пыли, рождённой движеньем турбин.

Мы гонимся в спешке за Рыжим Конём,
Который забыл, что он Свет над огнём.
А Конь тот из шерсти, сплетённой из снов,
И бьёт он копытом о Гребень Веков.

И кажется, вот он! В Стеклянном Куске,
Как медь, что дрожит на Забытом Виске.
Но Смысл — это бабочка, чья то лишь тень
Ложится на блюдо, где спит Древний День.

И вдруг обнаружим, под тяжестью лет,
Что Смысл — это просто бесшумный ответ,
Который нам дали Пингвины во сне,
Когда мы забыли о Тонком Стекле.

Старый год застывает в смоле янтарём,
Где мы — глупые мухи в застывшем замахе.
Он в карман собирает, что мы не вернём:
Наши сны, поцелуи и мелкие страхи.

Он снимает с себя обречённый скелет,
Под мостами оставив скрипеть позвоночник.
Время пьёт, как вампир, этот бледный рассвет,
Превращая «сейчас» в исторический прочерк.

По загривку зимы утекает он прочь,
Вместо сердца оставив пустую консерву.
И жуёт механически чёрную ночь
Наступающий год — сумасшедший и нервный.

Вчерашний косинус в кастрюле
Чесал затылок утюгом.
А в это время в Барнауле
Шёл мелкий домик босиком.

Чеширский кактус пел романсы
Про то, как страшно быть носком,
Когда платёжные нюансы
Покрылись жареным песком.

Взлетел кирпич, крылом махая,
Сказал: «Простите, я пельмень!»
И, тень на плЕтень наводяя,
Упал в вчерашний ясный день.

Фарфоровый затылок декабря
Прижала к стёклам тишина немая
И выдохнула, медленно роняя
Сухую перхоть с крыш на тополя.

Ветвей скелеты в латах хрусталя
Шифруют воздух кодами молчанья,
И космоса колючее дыханье
Пришила к горлу спящая земля.

На ледяной игле застыл зенит,
И небо, словно синяя кулиса,
Объяло бледный призрак кипариса
И сквозь него безжалостно сквозит.

Вчерашний чай забыл свой вкус и цвет,
И по стене ползёт не тень, а сбой.
Сломался кадр, утрачен и сюжет,
Забытый ключ потерян под травой.

Стеклянный дождь, танцуя, бьёт в песок,
Из лампы свет струится, как смола,
И старый код, попавший в спящий блок,
Растёт в углу, где вечность проросла.

Мы ищем формулу порядка в хаосе,
Где истина — теперь одна из версий.
Погрязло время в скорбном, зыбком пафосе
Высокомерных и пустых инверсий.

Текущий контур бытия — театр масок,
В нём боль не отражает нашу совесть.
Теряем смыслы под слоем лживых красок,
И нашу жизнь меняет чья-то повесть.