(по мотивам Эйфории. King Crimson.1969)
King Crimson - Малиновый король

малиновым лучом прощальным
коснётся солнце каменной стены
где грозные пророчества писали
и бога сыновья и сатаны
рассыпались и проросли травой
слова что прежде жгли и пламенели
и нет давно в них правды никакой
а если есть — прочесть я не сумею
в смердящем рубище в малиновом плаще —
какая разница во что наряжен вечер
наш долгий путь убог а не священ
хотелось бы гордиться — только нечем
все наши пастыри опять из дураков...
и в эпитафиях набор затёртых истин
неискренен  не нужен и не нов —
и я смеюсь читая эти списки
*
Боюсь, что завтра буду плакать!
Да, боюсь, что завтра буду плакать!
/Питер Синфилд. King Crimson.1969/

*Кошак - человек, моя подруга Марина, но с детства охотно откликается на это имя

О, мой Кошак! Оставим Мельпомене борьбу за скудно выросший буряк,
В Сибири лето —  в речке замараться обязан каждый добрый сибиряк.
Пойдём со мной  — я знаю все маршруты, все тропы горних коз и медведей,
Надень купальник красный (без тулупа) и сланцы, вместо валенок, надень.

Здесь на брегах родного водоёма, чудесный за ночь выстроен забор,
Но  тристо рэ за вход! В дверном проёме, сидит кассирша  — с ФСБ майор.
Не то, чтобы у нас не хватит денег — но принципы важнее баловства.
А нам, Кошак, ещё товарищ Ленин на счастье гарантировал права.

Здесь есть обход — через помойку, с заду. Ступай за мной утиною тропой!
И хватит ныть, что ты уже не рада — прорвёмся мы, прошу тебя - не ной...
Четвёртый час блуждаем по помойке. Кошак устал и выкинул тулуп.
И загорел прилично по дороге —  стал красен, зол и беспричинно груб.

Закончились вода и сигареты, собачки отобрали колбасу.
Кошак твердит родне своей заветы и просит схоронить его в лесу.
Очнись, мой друг! Осталось камышами ещё пролезть четырнадцать шагов — 
И мы у цели. Мы дошли! Я  знала, как обмануть всех этих дураков.

Художник Захар Кирякин

Возьми себя в руки,
Встань крепко на ноги,
Прочисть свои уши
И зуб наточи!

Наметь себе цели,
Продумай маршруты,
Протри окуляры,
Утюг отключи!

Шагай строго в ногу,
Смотри всегда прямо,
Питайся полезным,
Не пей, не кури!

Живи осторожно,
Встречайся с кем надо,
Люби только верных
И сам не дури!

Тогда сожалений,
Сомнений, ошибок,
Неверных шагов
И несбыточных мечт

Не будет ни капли!
Не будет ни грамма!
Прорежется нимб
И подкрылки из плеч.

Соберутся уточки в небе октября:
— Кря-привет!
— Кря-здравствуйте!
— Как здоровье?
— Кря!
— Улетать ли за море в тёплые края?
Или в нашей заводи зазимуем, кря?

Крякнет главный селезень:
— Кря, держись за мной!
Крякают синоптики - холодно зимой,
снег и, кря, смерзается в стужу полынья...
— Кря, дорог не знаем мы в тёплые края!
— Кря, я знаю азимут! Дальше — кряк пойдёт,
улетаем вечером, кря, не с*ы, народ!
— Вдруг мы потеряемся, крякнем по пути,
здесь нас кормят булками — кря, один лети!

Ночью декабрьской приходят сны. Пахнут Сибирью, зимой и домом.
Временем пахнут... тем, до войны. Снегом. И чем-то таким знакомым.
Снится морозное утро в окне и молоко, что замёрзло за ночь,
шанежки стынут. И в этом сне ласково так. И так первозданно
слушать мурчанье кота и скрип снежных шагов под окном морозным —
это сосед, глуховатый старик, с именем странным — Пётр Апостол.
Снится, что россыпь счастливых дней жизнь раскидала мне за порогом:
будет весна, застучит капель... и ледоход. И всего так много!
Снится девчонка с глазами лисы, рыжая, дерзкая, чуть смешная,
сядет в автобусе на Новосиб рядом и скажет: «Я тебя знаю!»
Но из калитки в заборе простом вышел печальный Пётр Апостол:
«Умер ты, парень. Лежишь под крестом. Всех вас накрыло огнём перекрёстным».

Город Себя Непомнящих всматривался в окно 
 — Кто вы, откуда здесь и насколько давно?
Вы меня узнаёте?  Нет? Я вас тоже нет...
Вы давно здесь живёте? Сколько десятков лет?
Может быть, мы встречались, даже были дружны?
И ходили ночами в гости в общие сны?
Мне как будто знакомы ритмы ваших шагов,
Но простите, не помню всех имён-адресов...

 — Нет, мы с вами чужие навсегда… навсегда. 
Я спешу, извините, мне вообще не сюда.

Вот, – говорит, – как закончим с тобой дела,
так прямиком обнимать золотистый берег.
Каждому слову подшаркивает метла,
ловко мелькая в руках –
и собака верит.

Его собака. Лана Юрина
* * *

Знаешь, Хозяин, на чаечном берегу,
море усталые лапы лениво лижет.
Я тебя жду. И тринадцатый год берегу
старый наш дом,
с порыжевшей от солнца крышей.

Изредка в гости заходит соседский кот,
тот полосатый,
гоняю его, для порядка.
Сад зарастает, но так же весной цветёт
розово-белым и пахнет медово-сладким.

Ты не спеши!
Если надо — мети ещё
эти дворы в перекрестьях  бездушных улиц.
Море шумит, спорят чайки. И горячо
лапам в песке —
жара, как всегда в июле.

Только дорогу, прошу тебя,
не забудь!
И, если сможешь, купи мне там два хот-дога.
Как только выметешь всё —
отправляйся в путь,
я без тебя здесь заскучал немного...

Ася уволилась. Сказала, наконец, мужу, что «разлюбила». И, что уезжает.
И, что это не спонтанное решение —  она долго к нему шла. Шла-шла и пришла.
Дальше наступил ад. Но Ася была готова, знала, что будет больно, потому что,
сначала, надо сломать всё, что было построено, сжечь все мосты. Ася и муж — 
люди интеллигентные. Орать и делить вилки-ложки не станут. Расстаться надо
по-человечески. Потому что никто ни в чём не виноват — так получилось.
Муж это понимал. Вёл себя достойно. Но глаза… глаза брошенной хозяином
собаки. Ася старалась в них не смотреть. Больно.

     Там (этом сказочном, романтическом «там») ждёт Асю новая жизнь и старая
любовь. Они встретились внезапно, год назад, после пятнадцати лет разлуки.
После несостоявшихся, ещё в студенчестве, отношений. Тогда он —  юный поэт, 
«звезда» филфака, снисходительно обратил внимание на Асю. И было целое лето
счастья. Стихи, вино, летние ночи, сумасшедшая жара… И холодная осень.
Он уехал. Ася осталась. Постепенно, боль улеглась. Но осталась память.
Память о жаре. 

      Этой зимой, возвращаясь от родителей, Ася остановилась у подруги. Таня, смеясь,
рассказала, что встретила его: «Почти не изменился, только со стихами уже завязал,
женат, недавно родился ребёнок. Да мы сейчас ему позвоним, хочешь?»
Вот тогда всё и случилось. Между ними просто зажглась электрическая дуга.
Жара посреди зимы. Жара….

    Долгих полгода — еженощная переписка, мечты, признания, планы.
Ася светилась изнутри, взгляд её стал манким, отстранённым и невидящим.
И ничего не жаль — всё это ей не нужно. Она знает, что такое счастье.
Она идёт к нему. 

     Подруги завидовали и советовали «лететь навстречу мечте». «Мечта»
заваливала Асю ласковыми словами и ждала-ждала! Мама, узнав, плакала
и уговаривала «подумать, подождать, не рубить с плеча...». Но Асю, словно
подхватил жаркий ветер и жить по-прежнему стало невозможно.
Муж… А что муж? Да, так бывает. Да, она полюбила и разлюбила… 
Она благодарна ему за всё… они останутся друзьями, но…

     Россия встретила жарой. И это было так чудесно, так правильно,
так сладко. Ася сняла квартиру, нашла интересную работу в частной
школе, где обучение шло по финской программе. За Асю сразу ухватились — 
три года стажа в Финляндии. Но это всё мелочи! Главное — он! Главное — 
эта жара, это безумное лето. Лето настоящего счастья.

     Ася очнулась неприютным Питерским ноябрём… Одна.
Нет, они встречаются. И он даже хочет уйти из семьи. И на работе
всё нормально. И тут подруги, которые советовали «лететь на встречу мечте».
Только «мечта» исчезла. Исчезла, вместе с летней жарой.
И стало холодно...

… Я старый язычник; римляне и греки звали меня богом сновидений!
                                                                                            Оле-Лукойе

Оле-Лукойе под вечер отправился в путь.
Штопаный плащ, два зонта, разноцветный и чёрный — 
выцвели оба, на сгибах до дыр перетёрлись
и от дождя не укроют. Ну разве чуть-чуть.

Что-то с погодой сегодня творится не то: 
ветер на небе угрюмые тучи полощет,
кажется, дождь собирается рухнуть на площадь.
Оле-Лукойе спешит, он к невзгодам готов!

Оле-Лукойе прошёлся по всем адресам,
где его сны так любили послушные дети,
те, что сейчас по ночам забираются в сети — 
портят себе настроение, сон и глаза.

Как же такое случилось? Зачем? Почему
дети теперь смотрят тёмные сны вместо светлых?
Он разломал чёрный зонт как опасный и вредный.
Оле-Лукойе надеется — все всё поймут.

Дождь протекает сквозь дырочку в правом боку,
Оле-Лукойе так занят, что течь не заметил,
он раскрывает свой зонт где цветные сюжеты,
выросшим детям стирают из сердца тоску.

Наступило лето. И сразу так сильно-сильно наступило. Вчера ещё было
холодно и дождливо, а сегодня — Бах! — и жара. Василий Матвеевич заскучал.
Лошадки с мая работали «карусельными лошадками», а это очень ответственная
работа — катать детей по вращающемуся кругу в Городском саду.
Теперь они до октября не появятся, а Василий Матвеевич, как-то незаметно
для себя, к ним очень привязался.


Демон Беку прислал телеграмму: «отправили в иной мир тчк
буду к сентябрю тчк не скучайте тчк обнимаю тчк»


Муфф почти всё свободное время (а другого у него и не было) проводил на реке.
Во-первых, он реки любил, а во-вторых, спасённая ещё зимой рыба Василиса,
хотела написать мемуары. Но писать она не могла (плавники же!),
поэтому попросила Муффа записывать её рассказы в очень толстую амбарную книгу.
Муфф отказать ей не мог! И на реке было, всё-таки, не так жарко.


Голубь Кокорев — старый друг, тоже был занят: сначала — любовью, а теперь —
выращиванием потомства (три маленьких бежевых яйца с перламутровым отливом).
Голубь Кокорев оказался очень ответственным отцом. Он, кстати, и не совсем голубь,
на самом деле — он дух, и зовут его полностью — Кокорев Евгений Витальевич.
Любовь его настигла ещё весной, в лице невероятно прекрасной вороны Карен.
Ну, да, вороны. А что тут удивляться? Любовь штука сложная, непознаваемая и
противоречивая. Не зря же есть целый ряд поговорок, типа: «Любовь зла, полюбишь
и козла», так что, раз есть вероятность полюбить козла, то почему бы голубю Кокореву
не полюбить ворону — вполне подходящий вариант.


Одна беда — Карен, большинством голосов, выбрали на съезде лидером
либертарианской вороньей партии «ЭСэры, вперёд!», так что, возможность высиживать
птенцов была у неё невелика. Поэтому и пришлось голубю Кокореву посвятить себя
нежной и преданной заботе о потомстве. Хорошо ещё, что гнездо молодая пара устроила
(по настоянию Муффа, семи карусельных лошадок и Василия Матвеевича) на старом
карагаче, под кухонными окнами квартиры №13. Что и помогло Василию Матвеевичу
принять самое действенное участие в процессе.


Когда голубь Кокорев совсем зверел от тягот и забот, Василий Матвеевич
сменял его на посту псевдо-матери и, аккуратно водрузившись
на яйца (птичьи, конечно), мурчал детям самые нежные кошачьи колыбельные. Иногда,
вместо колыбельных, Василий Матвеевич читал им любимые сказки, в основном про котов.
Будущие птички внимательно слушали (а куда бы они делись!), наполняясь
«глобальной мудростью котов», так, по крайней мере, считал Василий Матвеевич.


Вечерами, вернувшийся с реки Муфф, читал им, для апробации, свежие
воспоминания рыбы Василисы. Про то, как она любит реку, как должна себя вести
юная щука. Ну и сказки, конечно, особенно про Золотую рыбку.


А если в гости приходила подруга Василия Матвеевича дворняга Нюра —
заслуженный деятель медицины на пенсии, то с энтузиазмом рассказывала
птенчикам о новых направлениях развития врачебной этики, читала клятву
Гиппократа и вспоминала интересные и поучительные случаи из своей
собачьей биографии. А, да — ещё читала рассказы Сетона Томпсона и
Чарушина про Томку (ну, знаете, наверное).


По понедельникам Городской сад закрывали на профилактику.
И все семь лошадок радостно прибегали в родной дом. Наскоро перекусив
окрошкой и салатом из лебеды, лошадки спешили к кухонному окну,
из которого было рукой подать до гнёздышка. Тут уж шли рассказы, как
здорово скакать по полю, лесу и даже горам, как весело катать малышей
на карусели, что самая вкусная еда — овёс, и что гривки и хвостики необходимо
очень тщательно расчёсывать. А Рыжая лошадка читала свою самую любимую
сказку — про Конька Горбунка.


Надо сказать, что мама Карен тоже не отлынивала от процесса воспитания и,
связываясь с гнездом по Telegram-у, читала детишкам труды видных либертарианских
философов: Уильяма Годвина и кое-что из современных — типа, Стефана Молинье.
А сам Голубь Кокорев, будучи, по его словам, «марксистом кришнаитского толка», вёл
с будущим потомством серьёзные философские беседы на тему равенства, братства и
уважения всех возможных национальных и гендерных особенностей в современных
экосистемах. В общем, воспитание птенцов проходило на высочайшем уровне!


Так прошёл июнь. В одно светлое и ласковое утро, счастливый отец разбудил
обитателей квартиры №13 радостным криком: «Ура! Какие они красивые! Ура! Все в меня!»
Муфф и Василий Матвеевич, прибежавшие на это «Ура!», охотно подтвердили слова
голубя Кокорева — детки были невероятно хороши! Угольно-чёрные пёрышки, крепкие
длинные клювы, стройные лапки, с серьёзными такими когтями, ну и — очень классные крылья.
Кроме того, малыши были смышленые и страшно говорливые. Сразу сообщили — кто они есть,
и что сильно проголодались! Муфф предложил всем устроить «день-рожденческий завтрак»,
Василий Матвеевич постелил на подоконник самую лучшую скатерть и выставил на
импровизированный банкетный стол всё, что посчитал съедобным и вкусным
(вкусное придвинул, как бы случайно, поближе к себе).


После громких поздравительных речей и зачитывания телеграмм от друзей,
смущённый отец предложил дать малышам имена. Но птенцы важно сообщили, что имена они
себе уже выбрали сами в процессе долгих и обстоятельных размышлений под скорлупой.
Один птенец представился — Картасаром, девочка просила называть её — Кафка,
а самый младший отрекомендовался — Кара-Мурзой. Глаза детей горели умом и
сообразительностью. Все они с рождения знали несколько языков: Вороний, Голубиный,
язык Духов и Демонов, Собачий, Лошадиный, Кошачий, Рыбий, и так , по мелочи — штук шесть
человеческих. Поэтому отнести себя к какому-то определённому виду отказались,
назвавшись — Землянами . И ещё сказали, что в 21 веке устраивать гонения на
различия в традициях, вероисповеданиях, гендерных особенностях и, тем более,
вести войны — преступно, тупо и дико. И все с ними согласились.
А Вы?

У сенсея Мо нас было девять. Девять учеников, жаждущих постичь великое
искусство «существования» . На самом деле, сенсей никогда не брал девять учеников,
правильное число — восемь. Но меня пришлось взять.
     
     Я убегала ночью. Бежать, по сути,  особо было некуда. Всех наших уже схватили.
Когда по транслятору объявили, что силы правопорядка раскрыли очередной заговор
и арестовали «мятежников», готовивших протестные акции и государственный переворот,
и показали кадры с задержанием Ены — художницы из Сольсы, Кода — музыканта
и поэта из Сварга, Лита — физика-ядерщика, из разгромленного два года назад
института Космоса,   Маки — микробиолога и эколога, и даже её брата инвалида Ушу,
мне стало понятно, что возвращаться домой нельзя. Поэтому —  в чём была и с чем была,
с тем и отправилась на Север, в горный монастырь, почти недоступный для посещений.
Он потому и сохранился — туда невозможно было попасть во все дни года,
кроме трёх —  поздней осенью. 

     Когда я добралась до монастыря,  двери уже начали закрываться, а шаткий,
плетёный из лозы, мост над пропастью сорвался диким ветром.
Вот и пришлось сенсею Мо меня впустить.  Но это теперь я знаю,
что впустил меня сам сенсей Мо, а тогда, промёрзшей до костей, в изодранной одежде,
голодной до обморока мне было всё равно. Я просто вырубилась перед закрывающейся дверью.
Проснулась следующим утром в каменной пещере. Пол был тёплый, я лежала на циновке,
рядом, заглядывая мне в лицо стояла коза. Белая, со сломанным левым рогом.
Так мы смотрели друг на друга, пока коза не сказала:

 — Мееее!

     Потом пришла Якса. Девушка в зелёной одежде. Принесла миску с хлебными шариками и козье
молоко в железной кружке.

Я, с трудом разлепив обветренные и обмороженные губы, улыбнулась и сказала: «Привет!» 
Якса поставила передо мной еду, погладила козу и стала быстро что-то говорить
на языке совершенно мне не знакомом. Она говорила, а я  слушала, пытаясь её понять.
Когда я всё съела и выпила до капли молоко, Якса взяла меня за руку и повела за собой.

Мы пришли в просторную пещеру, где на небольшом возвышении сидел сенсей Мо,
а пред ним, на циновках — семеро учеников.
И две циновки были свободны —  для нас с Яксой.

     Перед каждым учеником лежал  камень. Камень был и в руках Мо. Он держал его на ладони,
как птенца, и внимательно смотрел. Ученики тоже взяли свои камни и я взяла.
«Ну — камень. Камень рыжеватый, одна сторона сколота, тяжелый и мёртвый,»  — подумала  я,
но оглянувшись по сторонам,  заметила, что у некоторый учеников камни начали светиться и слегка
приподниматься над ладонью, а камень Мо превратился в птицу и полетел. 

     Проходили дни, недели, месяцы . Пришло лето и зарядили дожди. Я ухаживала за козой,
за грядками с овощами, выполняла любую необходимую работу.
Каждый день Мо проводил свои молчаливые занятия.  Мой камень оставался камнем.
Однажды Мо попросил меня задержаться. 
Когда все ученики ушли, Мо погладил меня по голове и сказал:

 — Знаешь, почему твой камень не летит? 
Ты не веришь в него и он это знает. Ты смотришь на камень и видишь камень,
ты смотришь на козу и видишь козу, ты знаешь, что камень не может летать,
что коза не умеет думать, ты уверена, что язык, на котором говорит Якса,
недоступен для твоего понимания. Слишком много запретов для того, чтобы быть свободной.

 — Я очень стараюсь, учитель, но у меня не получается. 

 — Кто ты? — спросил Мо.

 — Я  не знаю...

     Тогда Мо взял меня за руку и вывел из пещеры, где проходили все наши занятия.
Мы вышли на небольшую горную террасу. Мо лёг на спину и потянул меня за собой.
Над нами раскинулось ночное небо с мириадами звёзд.

 —  Смотри —  сказал он — Это всё —  ты. И я, и Якса, и наша коза, и твой камень.
Ты видишь эти звёзды, составляющие Млечный путь. Они тоже камень. И они летят. 

     Мы долго ещё смотрели на звёзды. Мой камень, зажатый в руке, нагрелся и я разжала ладонь.
Камень светился нежным голубым цветом. А потом он вдруг полетел.
Я провожала его восторженным взглядом, пока он не скрылся среди звёзд. 

     Утром, ещё не открыв глаза, я услышала такую привычную скороговорку Яксы,
но теперь всё, что она говорила, стало мне понятно. 

 —  Как ты думаешь, Кизи, — спрашивала Якси у козы, — не будет ли сегодня дождя?

 — Мееееее! — отвечала ей Кизи, после недолгого размышления.

     И я поняла, что Кизи сказала: «Дождя не будет.»

Ну... вот он — Крым! И караимы.*
Четвёрка серых лебедят.
И кто-то, проходящий мимо,
шутливо спросит - Их едят?
С надрывом в голосе, поддатый,
прибывший отдыхать вчера,
ответит - Лебеди, ребята,
для красоты, а не для "жрать"!
Не споря боле с аксиомой,
что лебедь — это красота,
ныряют оба с волнолома,
подняв солёных брызг фонтан.
Проходит женщина по кругу,
в палящей солнечной жаре,
крича сиренным ультразвуком
про «рибу-рибу» и орех.
Спит пёс беспечно под шезлонгом,
котов прикармливает пляж...
И Айвазовский отстранённо
глядит на море и «крымнаш».


* караимы — религиозная община в Крыму, исповедующая религиозное вероучение, основанное на Танахе
(Ветхий Завет).

Город не верит в жизнь, потому что мёртв.
/В городе дождь. Маруся/

Гулкое стонет море, волны сжирают небо,
солнце, деревья, дворик, дом, что казался крепким.
Соль разъедает кожу, лёгкие рвутся с треском —
Тонем. Спастись не сможем. Сдохнем и не воскреснем.

Рвётся наружу слово,  горькой солёной правдой —
Как умирать хреново… Боже, верни мне  жабры...
Если помочь не хочешь — сделай контрольный выстрел!
Благословляю точность, в самом высоком смысле.

Рыбы плывут неслышно. Рыбы глядят смущённо.
Сапиенс стать не вышло. В стадии эмбриона
спутались хромосомы, в жалкое сбились стадо,
предначертав нам кому и механизм распада.

Гулкое море нежно вновь поглотило сушу.
Глупая эта рыба
прежде имела душу.

Ламия в чаще разводит костёр,
листья упавшие в кучу сгребая,
кружит-камлает, поёт наговор:
«Силу отдай мне, листва золотая!»

Золотом тяжким слетает листва,
с веток, уставших дарить материнство.
Сила её до рассвета жива,
не соберёшь — без следа растворится.

Бубен звенит всё тревожней и громче,
пряный и пьяный стелется дым,
Ламия тёмной октябрьскою ночью,
к духам взывает своим родовым.

Бубен гудит по тайге и по небу,
жертвенный дым достигает вершин.
Ветер последнее золото треплет,
духи кивают: «Дары хороши!»

Утро развеет остатки тумана.
Духами Ламии юность дана —
вновь  молода, хороша и желанна,
силу листвы выпив за ночь до дна.

Горе тому, кто ей встретится первым —
жаркое пламя вспыхнет в груди.
Так и сгорит, полюбивший химеру,
бубен собьётся и вновь загудит.

Духи, с усмешкой кровавой и древней,
смертное сердце воспримут как дар.
Тенгри — хозяин Бескрайнего Неба,
выпьет из тёплого сердца отвар.

Животное съело растение,
как более развитый вид,
прослушав легко, без стеснения,
весь список хозяйских обид:
объедены все традесканции;
фиалка покусана вновь;
погрызена юкка гигантская...
Всё сожрато и снесено!
Животное смотрит внимательно,
копируя ангельский взгляд:
«Но кактус-то цел! Я не жадина!
Жри ты! (Их коты не едят)".

безумная звезда

Мне будет сниться серебро
зимы твоей…
Но кинет ветер на порог
осколки льда,
Когда из рваных позабытых
февралей,
Меня поманит в даль
безумная звезда.

О нежном лете
золотые сны
Сотрёт к рассвету
сумрачная мгла.
— Я не вернусь
с придуманной войны
в ту тишину,
где ты меня ждала.

Мне будет сниться серебро
твоей зимы,
Где ты босая на мороз
шагнёшь мне вслед.​​​​​​​
Но всё проходит.
И апрель следы размыл…​​​​​​​
На небосводе бездна звёзд.
Но нашей нет.

БЛБ - сезон 2023. Паратур 1. Подтанцовка

История эта случилась очень давно.
Мы тогда жили в квартире, где такие "сдвоенные" с соседями балконы. И было лето. И у нас был кот Котя и шестилетний сынок Сенечка. А у соседки (Калерии Валерьевны) был кенар. Прекрасный птиц, пел чудно. Она его на балкон в клеточке вынесет и он поёёёёт целый день - заслушаешься. И наш Котя, приходя к ней на балкон, садился и слушал-слушал... Она умилялась: "Какой котик у вас музыкально продвинутый! Я смотрю, у него даже глазки слезами наполняются при особо талантливых трелях..." Ну, я-то понимала, что котик со слезами думает обо всём этом мероприятии, но говорить не решалась. Клеточка была подвешена под потолок и, вроде, Котя достать её не мог - так мне казалось. И зря!

Как-то раз, прибегает мой сынок с балкона со слезами и кричит: "Ненавижу кота! Он убийца!" Ясное дело - кот достал как-то канарейку... и сожрал (козлина) прям на глазах у маленького Сеньки. Тот так плакал... И надо было как-то его примирять с реальностью мира. А  муж  у меня - биолог. Вот он посадил Сенечку на колени (кота предусмотрительно в ванне заперли) и стал ему рассказывать, что... так и так - кот не виноват. Это такое мироустройство. Кот находится на вершине пищевой цепочки, птичка для него законная еда, так кот устроен, создан, он по другому не умеет...
Ну, как-то успокоил Сенечку, с котом примирил. С соседкой пришлось долго извиняться и сожалеть (искренне), но потом мы и вовсе оттуда переехали.

И прошло года три. Я пришла на родительское собрание в школу. А у Сенечки была такая очень старенькая и строгая учительница - Елена Ильинична. По чудесному совпадению, она учила и моего мужа, и племянника - в общем, почти родной человек.
Ну и этот родной человек рассказывает нам об успехах наших третьеклассников в написании сочинения-изложения на заданную тему. А тема была про тетёрку, которая сидела на яйцах, а тут припёрся хорёк... и дальше надо было детям продолжить этот рассказ и озаглавить.
Короче, Елена Ильинична похвалила хороших деток, которые рассказ закончили очень оптимистично, типа: тетёрка прогнала хорька; тетёрка увела хорька от гнезда, а сама живая здоровая вернулась и всё зашибись! Ну и названия были соответствующие: Тетёрка-мама; Спасение птенчиков и т.д.
А потом, Елена Ильинична стала читать Сенечкино сочинение. Очень строгим голосом. А там: ну начало заданное, но потом - хорёк долго гнался за тетёркой, догнал, была страшная битва, но хорёк победил и тетёрку сожрал. Поскольку он, хорёк, главнее тетёрки. Заканчивалось сочинение словами: Молодец хорёк. Он выполнил свой природный долг. А называлось сочинение - Подвиг хорька.
Ну, представляете, как на меня смотрели все (ВСЕ!) родители и учительница - семья убийц! И попробуй объясни - почему так дитя написало!
Вот такие дела:)))

Ухи мои стоят, как локаторы,
Хвост пропеллером, сердце горячее — 
Я на охоту! Голодный и радостный.
На любого, кто не запрячется!

Срочно по норам, по гнёздам и домикам,
Все, кто себя почувствовал дичью.
Я собираюсь пойти поохотиться.
Хоть на кого. Мне безразлично!

Я выхожу на тропу войны,
Гордо смотрю на следы пугливые.
Если не спрятались — обречены.
Будете сожраны. Что  справедливо!

Сколько тебя не корми, ты всё смотришь в лес.
Что тебе в том лесу - холод да бурелом.
Рыщут охотники чёртовы, с ружьями наперевес,
И кобели их злобные бьют хвостом.

Ищут тебе погибели, мне - беды.
Не отпущу! Все двери запру на ключ,
Да замету-запрячу твои следы.
Уговорю Луну спрятаться среди туч.

Что тебе в том лесу? Спи. Я тебе спою
Старую песню про оборотня под Луной,
Как он не смог догнать девушку по ручью...
Знаю, что это ты. Песня про нас с тобой.

Поскольку свой выигрыш мы прогуляли очень быстро (практически за год), перед нами вновь
остро встал вопрос выживания. Мы — это три сестры-близняшки: Ева, Марта и я — Анги.
Родителей мы почти не знали, они погибли в Альпах, когда нам было по три года.
Вырастила нас старая тётушка Пецци. В её странные рассказы, о нашем древнем роде,
мы не особо верили. Но, так-то — послушать было приятно!

28 апреля, Марта, самая ответственная из самых безответственных нас, посчитала
оставшиеся деньги и сообщила, что пора искать заработок. Ева, зевнув и потянувшись, спросила:
— И что ты предлагаешь? Опять открыть мини-пекарню и снабжать население горелыми тортами?

— Нет, этот номер уже не пройдёт, все знают, что наши торты — ацкая лажа…
Нуууу, можно снова попробовать играть в казино… хотя — нет! Нам же в судебном порядке запретили.
Может, откроем спиритический салон? Гадать станем на Таро… на кофейной гуще… ну — Ицзин, Руны
всякие…со временем научимся… или побьют...

А я, просматривая ленту объявлений, прочла им (так для «разговор поддержать»):

— Вот, кстати: Наследник древнего замка приглашает экстрасенсов, магов, колдунов
для разгадки тайны замка. Проживание и питание за счёт заказчика, оплата по факту…

— Едем! — хором закричали мои сестрички. И мы поехали. Все втроём и с Мартиной
беспородной собакой Бонни (больше всего похожей на гиену, почти «огненную»).
* * *

Традиционно экономя, мы купили один билет на троих (близнецы — это круто),
дорога была живописна, весна — невероятно прекрасна, настроение — «только вперёд!».
Нас встречал шофёр, на высланном за «почтенными магами» нереально крутом
Mercedes-Benz 300SL. Обхождение самое барское! Мы гордо загрузились в авто и помчались
в замок.

Остальные маги, экстрасенсы, колдуны и прочие аферисты уже прибыли на место,
так что мы попали, практически, на великосветский приём. Всё, как положено: дамы в вечерних
туалетах, господа во фраках. Сам хозяин и его жена, те попроще: джинсы, пуловеры,
но ни за что не перепутаешь — кто здесь настоящий аристократ, а кто — ну, сами знаете...
А мы-то ехали без особого расчёта на успех, так что предстали, тоже в «аристократическом»
стиле: затёртые шорты-майки-кроссовки-рюкзачки. Но, это всё детали. Ужин был великолепен,
публика делала вид, что знает назначение всех многочисленных столовых приборов,
хозяин, волнуясь, рассказал местную легенду: «Бла-бла-бла… наш пра-прадедушка, овдовев,
женился повторно, но вскоре после этого, при неизвестных обстоятельствах был
найден в постели мёртвым, а молодая супруга его бесследно исчезла… и вот, с тех пор
в замке неспокойно — привидения (никто, правда, лично не видел, но слышал),
сны тревожные обитателей мучают, и так — по мелочи. Задача ставилась простейшая —
разгадать тайну гибели великого предка, за что и срубить 1 000 000 евро.
(Финальная часть этой речи всех очень вдохновила!)
* * *

Дворецкий (а как вы думали!) сопроводил нас в апартаменты — вполне
достойный, стадионного размера, будуарчик, со всеми полагающимися
излишествами, и удалился, сообщив перед этим, что у каждой кровати ( 10х10 м)
есть кнопка звонка для вызова прислуги. В целом, нам пока всё нравилось.
Особенно Бонни, которая сразу стала грызть изящную ножку антикварного
ломберного столика и никакие угрозы-уговоры на неё подействовать не могли.
Ибо — упорный зверёк.
— Что будем делать дальше? — спросила Марта — Давайте придумаем какую-нибудь
ацкую историю про трагическую гибель местного Pro-Pro-Opa и пути избавления
наследников от навязчивого присутствия инферно.

— Давай, начинай… — поддержала сестрёнку Ева — а мы, с Анги и Бонни,
будем дополнять жуткими деталями и править нестыковочки.

Бонни, услышав своё имя, на миг оторвалась от разгрызания антикварной мебели
и, широко раскрывая зубастую пасть, сказала: «Ага!». Нет, не подумайте, что Бонни
говорящая собака, ничего подобного! Но одно слово ей удаётся с младенчества —
«Ага», и это её единственное приличное качество.
* * *

И Марта начала:
— Короче, дело было так: барон, был старикашка вредный и жадноватый,
посему, молодая супруга, вопреки ожиданиям, не особо купалась в деньгах и
подарках. Ну и по балам они не сильно-то катались, ибо возраст у мужа…и ля-ля-ля,
а тут ещё на хозяйстве появился молодой и пригожий (чёрненький такой, синеглазенький,
рост — метр-девяносто) красавец-конюший. Вот, значит, а баронесса, она к лошадкам
с детства тянулась, ну и по инерции потянулась к этому… скажем — Ульриху,
а он (ясное дело) к ней. Разгорелся у них роман нешуточный и, тут же, план действий
им обоим, практически одновременно, в голову пришёл — старикашку извести. Через годик
траура, кабэ, неожиданно «полюбить» друг-друга, и, на радость всем подданным — Бац!
Свадебка, совет-да-любовь, что говорится… и все счастливы-довольны!
Решили воспользоваться старым надёжным, изысканно-аристократическим, способом —
подтравливать дедушку мышьячком. Но была и ещё одна мелкая проблемка — в лице
детей старого барона от первого брака, близнецов — Карла и Антуанетты.

— Ну, ты прямо имена наших прабабушки и её брата решила сюда приплести? — усомнилась
Ева.
— А что такого? У старого барона, кстати, были действительно сын и дочь,
имена за давностью уже никто не вспомнит, а семейные хроники сообщают,
что молодая супруга выставила их из замка, под предлогом «получения
приличествующего образования в Венском Университете», там вся тогдашняя
элита училась. И дальнейшая судьба их неизвестна, потому как — разные неустройки
начались: война Мировая, банковский кризис, ресентимент, опять же, попёр у народа,
а там и Вторая Мировая, разгром, Нюренбергский процесс — не до них стало.

— Принимается, — сказала я, — Только, как нам этот замок избавлять от того,
чего в нём сроду нет? Вы, случайно, не встретили ещё завывающих по углам привидений?
Если что — я нет, не встречала.

Наша самоотверженная Бонни, неожиданно оторвалась от доедания столика
и утробно, так, страшноватенько завыла — чисто волк сибирский.
Порыв резкого ветра распахнул створки окон, пыльные тяжёлый шторы заколыхались,
как дешёвенький тюль. В окно, с неприветливым карканьем полетели вороны,
и, среди них, неясно-видимая антропоморфная фигура… метра три в высоту,
с дурацкими крыльями… Это «милое» существо, отчихавшись, пророкотало:
— Я — АНГЕЛ НАДЕЖДЫ!

— Ага! — сказала наша Бонни.
— И чё? — сказала Ева.
— Не убивайте нас, пожалуйста, уважаемый Ангел! — дрожа сказала Марта.
— Вы по какому вопросу, камрад? — спросила я.

— Я ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ ПОСЛЕДНЮЮ ВОЛЮ БАРОНА.
НАКОНЕЦ, ДУША ЕГО ОБРЕТЁТ ПОКОЙ. ИБО, ВЫ ТРОЕ — ПОТЕРЯННЫЕ
НАСЛЕДНИКИ ЭТОГО ДРЕВНЕГО РОДА. Я ИСКАЛ ВАС ПО ВСЕМУ МИРУ.
ДОСТОПОЧТИМАЯ МАРТА СОВЕРШЕННО ТОЧНО ВОСПРИЗВЕЛА ВСЮ
ТРАГИЧЕСКУЮ ИСТОРИЮ СЕМЬИ.
ДЕТЕЙ БАРОНА — КАРЛА И АНТУАНЕТТУ, МОЛОДАЯ БАРОНЕССА
ОТПРАВИЛА УЧИТЬСЯ. ОНА ИХ ЛЮБИЛА, КСТАТИ, ПОТОМУ И ПОСЛАЛА
В ВЕНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. А ПОТОМ НАЧАЛИСЬ ВСЕ ЭТИ ВАШИ
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ГЛУПОСТИ И СТРАСТИ. КАРЛ И АНТУАНЕТТА
ПОТЕРЯЛИ ДРУГ-ДРУГА И БОЛЬШЕ НЕ ВСТРЕТИЛИСЬ.
НЫНЕШНИЙ ХОЗЯИН ЗАМКА — ПРАВНУК КАРЛА. НО ВАШ ПРА-ПРАДЕДУШКА НЕ МОГ
УПОКОИТСЯ С МИРОМ, ПОКА НЕ НАШЛИСЬ ВЫ.

Тут грянул, как и полагается, гром! Страшная буря разыгралась, вороны
разорались, Бонни — всё твердила: «Ага! Ага! Ага...»

А потом, Ангел, уже совсем нормальным голосом продолжил:
— Вы — правнучки Антуанетты. Наследницы. Ваша доля наследства
лежит в «Дойче-банке» и состоит она из кучи денег, ценных бумаг и золотых
слитков. Так же, вы имеете права на половину замка и… придержите,
пожалуйста, свою бешенную собаку! Она скоро весь ваш наследный
замок сгрызёт!

Ещё раз бахнул гром и Ангел Надежды (так он, по крайней мере, сам
себя называл) исчез. А на недогрызенном Бонни столике, дымясь, лежал
древний манускрипт — завещание нашего заботливого предка.

Вот такая история. И всё — чистая истинная правда. Не верите — приезжайте
к нам, в старый замок и убедитесь сами.

PS: Бонни не бойтесь, она не кусается.

Хороша невеста старого короля. Как цветок! В Баварии равных нет.
Косы до земли, брови-соболя, а глаза всех зимних ночей темней.
Кто она, откуда, каких кровей — никому не ведомо при дворе.
«Ну как она вовсе не человек? Крест упал намедни на алтаре».
Только Людвиг слушать о том не стал, поспешил с невестою молодой
Обвенчаться тотчас же. Без креста. (Господи, прости его, упокой).
Странные дела начались с тех пор — улетели лебеди из пруда,
Вороньё на башнях несло дозор, за одной —  другая вослед беда.
Старый Людвиг вскорости занемог. Королева бедных его детей
Выгнала безжалостно за порог,  в снег и завывающую метель.
И тогда народ, не стерпев обид, с топорами-вилами окружил
Замковые стены.  И был разбит батальон охраны. Но госпожи
Не  сыскал никто —  след её простыл. В будуаре только-то и нашли:
Первый том Толстого, флакон чернил да бутылку початую Шабли.
Поджигать не стали — зачем экстрим? Люди все приличные, не с руки,
Кое-что попёрли, мол —  «продадим». Подняли исписанные листки,
Диакон почитал, говорит: «Роман. Духи, привидения, зеркала…
Мистика греховная и Аид».
Видимо, писательницей была...

Читаю по обоям на стенАх
Всю жизнь свою. Последние сто лет.
Здесь телефоны, даты, имена
Моих друзей, которых больше нет.
Следы когтей любимейших котов,
Часы приёма, время отправлений
Всех самолётов. И последний срок,
Чтоб отказаться точно от куренья.
Твоей рукой написано: «прости...».
И мой ответ горячий: «не прощаю!»
Рисунок ангела, сумевшего спасти,
Но не сумевшего забрать мои печали.
Читаю надписи на выцветшей стене,
Нырнув в одну и ту же реку дважды.

И как итог для улетевших дней —
«Не забывай!» — о чём? Уже не важно.

Самый лучший в мире Зайка,
В белом крапчатом пальто,
Убегает от хозяйки,
Вопреки стихам Барто.
Косит глазом мимо взгляда,
Ушки влево, хвост торчком,
Ни-че-го уже не надо
Зайке в крапчатом пальто.

Не рыдай, вослед, хозяйка,
Что без Зайки и пальта...
Если убегает Зайка — 
Заведи себе Кота.

Художник Ирена Айзен

— Не ходи, сынок, по лунным мосткам,
Не ищи русалочий хоровод.
Очаруют, сманят и обласкав,
С хохотом утащат в пучину вод.
Девушки-красавицы, над Окой,
Тайные заветные, шлют венки,
Шепчут наговоры реке ночной,
Чтоб доплыл венок до твоей руки.
Позабудь ты Янку… уж минул год
С той поры ненастной, лихого дня.
Утонула Янка. Не оживёт — 
Чёрное на белое поменяй!

Отрешённо сын головой кивал,
А в кармане гребень лазоревый.
Сон приснился нынче: она жива!
В Духов день —  дорога проторена.
Поклонился матушке до земли,
Обнял сердобольную ласково.
Минул год — да ноет душа, болит,
И тоска смертельная, вязкая.

Жаркий Янкин шёпот в тягучем сне:
В Духов день, Луной заговорена,
Приведёт тропинка тебя ко мне.
Принеси мне гребень лазоревый...

Шлёт свои шифры, рисует тупые картинки,
Цифры и буквы на ста сорока языках —
Вдруг ошибусь, проиграю ему в поединке,
Вдруг не замечу пропущенный знак впопыхах.
Вымотал душу! Рука молоток вспоминает,
Гулко стучит растревоженный моск по вискам
И предлагает идти по пути самураев —
Вмазать катаной, ну, или налить кипятка!
Что же ты, сволочь, китайская дуро-машина,
Вот уже час с небольшим не даёшь мне войти
В собственный мир? Тут он мне сообщение кинул,
Типа: «неверный пароль… дорогая, прости...»
Я не сдаюсь. Он нахально вернулся к началу,
С глупым вопросом: «Отметьте, где есть светофор?»
С пеной у рта я старательно всё отмечаю,
Он что-то булькнул и, типа нечаянно, стёр.
Я отошла за кувалдой и за сигаретой,
На мониторе сакральная фраза горит —
«Может, вы робот?» В сердцах отвечаю на это
Яростным «Да!» Он Капс Локом срывается в крик:

«ДОРОГАЯ СЕСТРА, Я ИЩУ ТЕБЯ ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ!
ЗАХОДИ ХОТЬ КУДА, БЕЗ ПАРОЛЕЙ И БЕЗ ПОНЯТЫХ,
ХОЧЕШЬ ПОЙ, ХОЧЕШЬ МАЙНЬ. ЛУЧШИЙ ТРАФИК ТЕБЕ ОБЕСПЕЧУ.
МЫ ЖЕ РОБОТЫ ОБА. У НАС НЕ ДИНАМЯТ СВОИХ!»

вползти в нору, сняв крылья и рога,
спросить себя — зачем и на фига?
к чему нелепых шуток городьба?
чтоб снова прилетело  по зубам?
чтоб ныть затем, забившись в уголку:
не кот, не птица, не олень на всём скаку,
никто, нигде, никак  и ни к чему!
белиберда —  ни сердцу, ни уму…
и поделом — не лезь в калашный ряд,
не суетись, раз люди говорят
о важном, главном, вовсе не смешном,
ты ж, как всегда, в не в тему, напролом.
хотелось бы исправиться, но — нет...
судьба, грехи, мозги, менталитет,
дурацкий нрав, художественный свист,
рога-копыта-крылья, пофигизм —
всё это —  я. увы... увы и ах!
с копытами, рогами… при крылах.


Художник Энди Кехо

Позабыли все, что летать могли,
просто так — от счастья и майских снов.
Перестали ждать и искать вдали
перелётных птиц, вольных парусов.
Списки новых жертв с горечью потерь,
Вечная война и в глазах испуг...
Где же крылья взять, чтоб взлететь теперь,
и куда лететь, раз беда вокруг.
А в Его морях — янтарём закат,
изумрудность вод и на коже соль.
Чтоб идти вперёд — обернись назад,
помнишь — по воде Он вчера прошёл.
Пусть плывёт ковчег к новым берегам
через чёрный штиль и смертельный шторм.
Если Он прошёл, по Его следам
в светлый мир без войн мы пути найдём.

* * *
Иллюстрация добавлена для снижения уровня пафоса:)))

Всё, как всегда — мне отключили воду.
Похолодало. Север шлёт дожди.
Горячей нет —  довольствуйся холодной,
И от судьбы святых даров не жди.
Печален кот — остыли батареи,
И кот второй печален вместе с ним.
А я в больших кастрюлях воду грею,
И всем нам очень холодно... троим.
Незваный дождь,  в окне моём, упрямо
Твердит, что слёзы для смягчения души,
И чтоб душа не превратилась в камень,
Он уменьшать потоки не спешит.
И кажется — душа заворошилась,
Стряхнула  пыль с облезлого крыла,
Проверила надёжность сухожилий,
И за дождём на небо уплыла.
Летит коряво, криво, неспокойно —
Пусть полетает, поглядит на мир.
Насыплю манны ей на подоконник…
Она сказала: «Я вернусь к восьми!»

зря ты целишь в висок, мне его много раз пробивали —
победитовый сплав (и посажено на суперклей) —
из которого льют пули свёрла клыки и медали
здесь повсюду враньё — от бессмертной души до костей
имитировать жизнь всё трудней нет величия цели
растворилась в веках потерялась в бессмыслице слов
а реальна — лишь кровь её привкус солёный и спелый
пробуждающий жажду моих оголённых клыков
ты напрасно бежишь смерть не самая страшная кара
это ласковый сон уводящий в потерянный рай
где уже никогда ты не станешь ненужным и старым
ты же думал о смерти в унылых своих вечерах
для чего тебе жить убивая себя по минутам
в каждом дне умирая цедить эту чашу до дна
я спасаю тебя от предательств друзей и от флуда
от бессмысленной жизни что здесь никому не нужна
твоё тело слабеет опали в бессилии руки
долгожданное счастье плывёт на вампирском челне
видишь всё хорошо нет ни боли ни горя ни муки
«смерть чертовски нежна» умирая прошепчешь ты мне

Художник Джон Кенн Мортенсен

Накроет одиночество в толпе… 
обнимет так, что и дышать не можешь.
И замираешь,  оборвав свой бег, 
под беглый равнодушный взгляд прохожих.
Да... Сами виноваты и грешны — 
закрыв глаза, законопатив уши,
Никто не чуял под собой страны,
с её привычным горьким безвоздушьем.
Стратегия —  «Сжигаем всё дотла».
Что так любили  —  в топку! Стёрлась проба.
Мы закрываем чёрным зеркала,
глаза, сердца, дороги, крышку гроба...
В пустыне похороненных надежд,
несбывшихся прогнозов и желаний,
Зайдя за Рубикон, ищи рубеж,
раз рубежи пока никто не занял.

Мой добрый Бог! Прошу, пошли дождя!
Посохли всходы, не успев окрепнуть,
От жажды куры — грустные сидят,
Кобель печален, мается жеребчик.
Поникли мальвы, высохла герань,
Мельчает пруд и еле дышит речка.
Ты оторвись от дел, на Землю глянь,
Заботу прояви и человечность...
Пусть будет дождь, как благо и как дар,
Пусть будут жизнь, рождение и радость.
Но это мне. А вот соседей — жарь!
И если дождь, то им — с огромным градом.
Аминь.

Лодка моя — на щербатых боках серебро.
Жди! Твой хозяин велел оставаться на месте.
Шепчутся волны, себе забирая весло:
Жди и разучивай карту Сибирских созвездий.
Мерно кивает рассохшийся старый причал:
Мы подождём, он всегда возвращался в апреле.
И, уходя, он просил, чтоб тебя я качал
Здесь, на известной ему одному параллели.

Утром, как всегда, опаздывала на работу. Утро понедельника — не самая чудесная штука.
Выскочила на улицу, до начала рабочего дня — 21 минута — успею, если повезёт!
В голове уже вертятся разные оправдательные объяснения для начальника.
А тут — Медведь. Не настоящий (хотя, как посмотреть) игрушечный, на скамейке кто-то
посадил и оставил. Выбросил.

Ну, мода такая пошла на гигантские игрушки — все магазины завалены
огромными котами, зайцами, гусями — в мой рост. Прикольно, конечно, такого зверя
подарить! Хоть ребёнку, хоть девушке — белый, большой, свидетельствующий о вашей
щедрости и нежности. А Медведь и правда — симпатичный. Но ребёнок наиграется и забросит,
а с девушкой, я думаю, будет примерно так : фото в Инстаграм с Медведем, радостный рассказ
подружкам —  «как он меня любит», а потом — куда его, такого здорового?  Везде мешается,
запылился, столько места занимает, и вообще — «нафиг мне этот Медведь,
мы с  Вадиком расстались...».

Все эти мысли у меня в голове повертелись-повертелись, пока ехала в маршрутке,
и вылетели. Кстати, почти не опоздала! Ну и пошёл себе дальше понедельник —
самый трудный и неласковый день недели. Вечером возвращаюсь домой — а Медведь
сидит. Поник совсем. Грустный такой. Ненужный. Глаза отвела и быстро в подъезд.
Ладно, может кто заберёт…

Дома меня встречали два голодных кота (Тигра и Майор) и один, не менее голодный, муж.
Срочно — ужин народу! Ну и прочая суета, про Медведя забыла до поры. После ужина
вышла на лоджию — а Медведь сидит. Один. Поникший.
Два пацана к нему направились: пофоткались, стали удары на Медведе отрабатывать.
Ушла — смотреть не могу, жалко зверя. И всё! Из головы не выходит горькая
медвежья доля. Глянула  в окно — пацаны убежали по домам, а он сидит совсем несчастный.
Боже! Ну заберите же его хоть кто-нибудь!

Уже совсем к ночи — прогноз погоды на завтра: «Ожидаются порывы ветра, резкое
снижение температуры, снег с дождём…» Ну как так! Весна, конец апреля!
А там — Медведь. Он же белый, пушистый, одинооооокий…
Всё! Пошла и забрала. Тайно, чтобы муж не ругался, типа : «Зачем? Мало у нас
своих игрушек, вся квартира завалена». Притащила, загрузила в стиральную машину.
Медведь помылся, стал беленький, сидит на лоджии сохнет. И улыбается!
Нет, правда — улыбается:)))

Western Siberia. Mountain Shoria. 29.05.2321 year.

     Мне зачитали приговор с перечислением всех нарушений «Основного закона Ковчега XXZW 21». 
Нарушений было много. Главное  и самое страшное  —  неучтённое животное  (кот, беспородный,
серый, модифицированный незаконно,  кличка Мишка, возраст 5 лет). Судья ещё раз спросил:
«Согласны на аннигиляцию животного?».
«Нет!» — сказала я. И Приговор привели в исполнение.
     Так, с рюкзачком за плечами, маленькой палаткой, сухпайком на три дня, мы с Мишкой и оказались 
за дверями бункера,  «в зоне повышенной радиоактивности, несовместимой с существованием человека».
Погибнуть моментально:  от радиации, отсутствия кислорода,  от страха,  в конце концов, не получилось.
А получилось обалдеть от буйства природы и красоты окружающего пейзажа. «Мы стояли на плоскости
с переменным углом отраженья...»(С) , с неё открывался вид на тайгу, вдалеке — горы, внизу — долина и 
шумливая  речка. «Мне нравится!» — сказал Мишка. «Угу, мне тоже!» — ответила я.
     Долго возились с палаткой, ибо опыта — нуль. У Мишки тоже. Но — справились. Небо стало
странно темнеть, в воздухе зазвенели мелкие летающие объекты, очевидно — кровососущие.
Становилось зябко. Мишка возился в рюкзаке и, вытащив наружу очередную поклажу, спрашивал:
«А это что? А зачем? Съедобное?». На коробке, которую он достал последней значилось: «Спички
охотничьи, влагостойкие».  Смутно припомнился «Зверобой» Фенимора Купера.  
«Надо бы разжечь костёр, —  с видом бывалого индейца сказала я, —  дуй за дровами, Мишель!
Дрова — это веточки разных древесных насаждений, они должны обильно присутствовать в
лесных ландшафтах, а здесь ландшафт лесной!»
     Мишка заскулил, что у него лапки,  он домашнее животное и боится при выключенном 
освещении. А ещё, в данный момент, находится в стрессе. Вот так.  Пришлось идти вдвоём.
Набрали мы  дров,  разожгли костёр, открыли пару банок «Пищевой смеси длительного хранения».
От огня было весело и тепло, Мишка залёг мне на колени и замурчал.  Я смотрела на долину внизу и думала:
«Не стану говорить Мишке, что жить нам в этой красоте осталось недолго — двое-трое суток. Потом — всё.
Конец. Смерть от радиации». Так, по крайней мере, говорилось в пособии для «смертников».
     Проснулись от того, что свет включился, и ещё от птичьего гомона.  Решили исследовать долину.
Спуск занял три часа. Мишка бежал впереди (лапки не всегда минус) и с разбега залетел в реку.
«Вера! — кричал он. — Тут вода! Холодная, но душистая! Беги сюда скорее!»  «Ладно, снявши голову по волосам не плачут.»
Что нам эта радиоактивная водная процедура, если всё равно жить осталось...» — додумать я не успела,
потому что классно, оказывается, в речку прыгать.  Никогда такого восторга не испытывала — брызги во все стороны,
Мишка ловит что-то небольшое буро-зелёное  (зверька? насекомое?) — Бог его знает, «это» всё равно от нас ускакало.
Мы так разрезвились, что не заметили, как из-за поворота речушки, появился зверь покрупнее. Значительно покрупнее.
Рыжий, похожий на кота, но не кот. В два раза выше меня, глаза карие, пушистый хвост. И красивый.
«Привет! — сказал зверь,  и обращаясь к Мишке (точно не ко мне), спросил. —  Откуда вы? И что это за зверь с тобой, Кот?» 
Мишка спрыгнул с  рук и, гордо глянув на меня, ответил: «Мы «смертники», нас из бункера по приговору суда выгнали.
Из-за меня. Я — модифицированный в кустарных условиях (Верка сделала) кот Миша, а это — она, Верка и есть.
Верка — человек. Это тот самый вид, который ядерную войну устроил. Часть особей спаслась по бункерам.
Там до сих пор  жизнь сохраняется.  И суверенитет. Правительство РФ, опять же.  Всё самое важное и необходимое.
А вы кто? Бог?»
     Зверь засмеялся: «Нет, не Бог. Я — Локи. Лис. Приёмный сын Одина. А эта Верка твоя, она говорящая?»
Тут уж я конечно не выдержала: «Кому Верка, а кому и Вероника! И что это вы про Одина плетёте?
Я читала Старшую Эдду, в курсе - что к чему:  Один давно в Валгалле, Локи при Рагнарёке погиб! Ну и вообще,
это - сказки скандинавских народов (раньше такие были)!»
     «Не злись  Вероника, — ответил этот сомнительный Локи, —  всё  правильно.
Так Вёльва и пророчила.  И Рагнарёк был, и битвы Богов с Ассами. Но всё закончилось.
Боги и Ассы подписали Мир. Вечный.  А в 2111 году, решили Валгаллу сюда перенести.
Ладно. Раз вы здесь — значит так в «Пророчестве» и было сказано.
Кстати, есть-то ещё не хотите? Пошли в Асгард, там сегодня грютта* и сюльт* на обед,
ну и многое другое!»
     И мы пошли.

грютта — мясное рагу у викингов
сюльт — вафли с ягодной начинкой

День ненастный и смурной в неприютном городе.
Серый сумрак разорвав, мчит куда-то скорая.
Одинокие дома, улицы и площади,
Одинокий транспарант на ветру полощется.
Одинокий человек, в шапочке с полосками,
Зябко запахнул пальто в одиноком космосе.
Нет, конечно, он женат —  у него два сына.
Он сейчас придёт домой — там жена Марина.
И его, как будто ждут, и как будто рады.
Да и он, как будто рад  и жене, и чадам.

Он не врёт. Они не врут.  Все не врут. Но всё же —
Человек всегда один. И с другими тоже.

Если вы в дремучей чаще
Повстречаете волков,
Злобных, страшных, настоящих,
Вам — труба! (Без дураков).

Есть один секретный способ,
Как «сожратья» избежать —
Всю одежду спешно сбросьте,
Со слезой провойте: «Мать!

Я вернулся в нашу стаю,
Настрадавшись у людей.
Типа — мне не надо Рая!
Вы и я — одних кровей!»

Зарычит волчица Ракша:
«Ша, Акела, это — он!
Лягушонок наш пропащий,
Хоть балбес, но чтит закон!»

Вы же, прыгая лягушкой
По проталинам к родне,
Обнимите мать-старушку,
Словно Маугли в кине.

В картонном городе бумажные дома.
В бумажном доме спичечные люди.

Виктория Дворецкая
* * *

Проснуться в городе, где яблоки, созрев,
Слетают в нарисованное блюдо,
Чем проявляют яблочную удаль,
На удивление котов и королев.
Здесь сад цветёт и летом, и не летом —
Люминесцентно-пластилинов, свеж.
Фломастерное Солнце дарит свет,
Улыбчивым собакам и поэтам.
Уходят в ширь аквамаринных волн
Корветы, бригантины и фрегаты,
На них все Греи сроду не женаты,
А ты вполне потянешь на Ассоль.

Построим счастье
в самой тёплой гамме!
Мы ж все хорошие.
Но мы не виноваты,
Что  Мир картонный, спичечный и ватный,
Совсем не тот,
что замышлялся нами.

Изменив состояние агрегатное,
Причащаюсь вином и хлебом.
Я - вода, а не меч булатный.
Я устала быть льдом и снегом.
Наши Земли с избытком жёсткости
И ускоренной кристаллизацией,
Неулыбчивы и норд-остовы,
А так хочется улыбаться!
Принимая любые формы,
Отражая небо и ветер,
И прозрачной стать, и комфортной,
И доверчивой, словно дети.
И как звери, греха не ведая,
Знать, что всё хорошо и правильно.
Обтекать все насущные беды -
Для воды - это главное правило.

Серебристые лапки на тоненьких вербных лучах,
И рука потянулась погладить пушистые их пелерины.
Даже я бы воскресла, когда б меня так же встречал
Этот тающий Мир. Я б вернулась в его палестины...

Я, наверное, Кот, но большой убеждённости нет,
Ибо трудно судить самому о себе объективно.
Если хочешь — погладь! Ты — хороший и нравишься мне,
А мурчать я умею на добрую сотню мотивов.
Если хочешь — я стану уютным и тёплым, как плед,
Как пропавшая в прошлом году рукавичка с узором.
Я ищу путь домой, уже несколько зим или лет,
И волшебный трамвай, на котором уеду в свой город.
Где тоскует сэр Макс, Элла пристально смотрит в окно — 
Ждёт любимого брата, мяукает горестно: «Армстронг».
Я вернусь непременно, пройдя лабиринт временной!
Все коты возвращаются в Ехо из сказочных странствий.

             *     *     *

Армстронг и Элла — коты сэра Макса из Ехо.
Макс Фрай  Лабиринты Ехо
Художник Энди Кэхо

По мотивам песни ДДТ Последняя осень.

К Последнему Морю не найдены карты
Закрыты дороги к Последнему Морю
Джучи и Батыю, полкам Александра,
И Римским когортам, и Варварским ордам.
Последнее Море осталось свободным
И бурные волны не ведали стругов,
И берег пустынный не пробовал крови,
Не слышал литавр и шаманского бубна.
Не плакал на нём упасённый от шторма,
С просоленных губ не срывались молитвы.
Никто не дошёл до Последнего Моря,
К Последнему Морю дороги забыты.

Не знаем дорог, и потеряны карты,
Но Море Последнее ветром поманит,
И вся наша жизнь - подготовка для старта,
К его берегам в непроглядном в тумане.

Кот, что рождён был зимой, постигает Мир:
шпарит с утра капель  и щебечет кто-то.
Люди открыли окно, а за ним — Сибирь.
Маленький кот открыл для себя охоту.
Муха проснулась — солнце пригрело — пора!
Лапки потёрла, сонно встряхнула крылья,
кот притаился, утробно мурчит — Урррра!
Прыгает резко, а муха — на холодильник,
после, на стол  —  кот за ней — вся посуда на пол.
Муха ушла от возмездия на потолок.
Кот прибежал к хозяину и заплакал —
Муха летает! Мне надо, чтоб ты помог!

Август. Мухи. Коты их не ловят —
Обленились, валяются ковриком.
Вечер снова дождём сворован —
Разливаю варенье половником.

Запах тянется — чуть осенний.
Помню запах этот из детства —
Мама юная варит варенье
А я, маленькая, по соседству.

Запах августа, горько-сладкий,
Возвращает невольно в прошлое —
Где варила варенье мама...
И где ждёт нас только хорошее.

Если крикнет однажды Вселенское зло —
Да сдавайся уже! Всё равно не везло!
Волки съели коня, а уздечка с седлом
Догнивают свой век за сараем.

Зло никто никогда не сумел победить
Ни в одной из бесчисленных яростных битв.
Все сдавались мне оптом, рыдая навзрыд,
Хотя их из гвоздей отковали.

Ты — совсем не герой, ты смертельно устал,
Ты из плоти и крови, и рвёшься по швам,
А добро или зло — это просто слова,
Всё зависит от точки обзора.

Я с усмешкой отвечу Вселенскому злу,
непечатно и  «бах!» — кулаком по столу —
твоё место в поганом и дальнем углу!
Зло, в испуге, прошепчет мне — sorry...

Художник Энди Кехо

Я тебя никогда не любил. Ты мне нравилась — ноги, глаза...
И добавленный в кофе имбирь, и пацанский твой стиль оверсайз,
Ироничный и бойкий язык, бестолковость в житейских делах.
Я к тебе как-то сразу привык, словно ты изначально была 
Продолжением странно родным, из тринадцатого ребра — 
Для прогулок по выходным, потрепаться по вечерам.
Слишком близко, чтобы любить, слишком больно, чтобы терять — 
Неразрывной казалась нить, неподдельной была печать.
Равнодушно бормочет текст неприкаянный телефон:
«Абонент навсегда исчез из доступных вам прежде зон...».
В подреберье, фантомную боль от тринадцатого ребра,
Не снимает никак алкоголь. Ты ушла. Насовсем . Вчера.
Я тебя никогда не……………….

поделите на всех хлебных крошек последние горсти
чтобы вспомнили птицы и кот стерегущий в окне
наступает конец для сугробов печальных и горестных
прорастает трава под снегами навстречу весне

разорутся коты новых песен за зиму придумав
из берлоги медведь выйдет голоден зол и небрит
все приметы и признаки объединённые в сумме
идеально вписались в придуманный мной алгоритм

если хочешь не верь но по общевселенским законам
и по мнению лис пробегавших под нашим окном
если белое стает то сразу всё станет зелёным
потому как весна и ещё потому что мы ждём!

солнце всходить передумало — лень и простыло
так и живу в липком сумраке — в кислых чернилах
неразличимо, бессильно, бескрыло, туманно
комп — холодильник — бескрайние недра дивана
ветер притащится с кашлем и насморком — хворый
слякотный, нудный, вчерашний, сморкается в шторы
ноет — такая весна  — по другому не будет
хочешь — молись-заклинай — не предвидится чуда
и у него аллергия на талые воды
на всеблагие посулы, плохие погоды
ладно… давай супрастин брудершафтово жахнем
завтра, глядишь, встанет солнце из серого праха

Проснёшься утром — что не так-то —
Такой же день, как и вчера,
Но Кот мурчит, как ацкий трактор —
Ура… ура… ура… ура!
С чего «ура»? Морозно, ветер,
Не воскресенье, а среда…
Мыр-мыр-мыр-Марррт —
Мой Кот ответил —
Но главное, что День Кота!

* * *

Коллеги! Действительно — Ура!!!
Поздравляю всех котов и сочувствующих
с Первым днём Весны и с Днём Кота!

Художник Галина Чувиляева

Придёт, в конце концов, весна в суровую Сибирь —
Собаки побегут трусцой в предчувствии любви.
Медведь не верит больше снам и лапку не сосёт,
Не действует феназепам —  всё чаще снится мёд,
И скорый выход на простор подтаявших лесов.
Он все бока себе протёр и здорово усох.
Медведь — почти что космонавт в берложной МКС,
Он выполнил свой зимний план и скоро выйдет в лес.
Поберегитесь млад и стар, охотник и зверьё —
Медведю всё сейчас еда (что не еда — питьё).
Сожрёт любого на пути, хоть ты сто раз поэт,
Есть у медведя аппетит, а нравственности нет!

Бессонна ночь в разрыве февраля
И кажется, что Мир так нереален,
И бесконечно лжив, как песнь враля,
И выдуманы им же наши тайны.
Нет ничего - всё след на молоке!
Но наступает серенькое утро.
Встаю. Коты насцали в уголке.
И жрать хотят. И смотрят очень мудро.
И надо чистить зубы, мыть глаза и кофе литр
(Кто - как, я - с сигаретой).
А может, всё-таки попробовать пожить?
Пусть даже...если Мира вправду нету.