Во чреве старого дивана,
оберегая отчий кров,
сражались триста тараканов
с несметной армией клопов.

Вонюч душой и бледен телом,
захватчик наглый пёр свиньёй –
и гибель тараканов смелых
была совсем не за горой.

Ряды защитников редели,
круша тьмы-тьмущие врагов,
а те, безумствуя, галдели,
что с ними всемогущий бог.

Уже поганым оккупантам
последним противостоит,
увенчан воинским талантом,
могучеусый Леонид.

Когда, обглодан и обсосан,
и он был подло убиен –
вдруг потянуло карбофосом…
и понял враг, что бог – ни с кем.

– И кто бы это мог быть?.. – задумчиво протянул Макс, когда две тёплые ладошки закрыли ему глаза.
Сзади засопели, но ответа не воспоследовало.
– Катя? Аня? Оля?.. А, я знаю! Марина, это ты что ли?
Сопение стало громче.
– Сдаюсь! – сказал Максим и быстро повернулся.
– Пахомов, ты нагло издеваешься надо мной! – сказала Ленка. – Тут ещё какие-то Ани, Кати и Марины ожидаются? И Оли в придачу?
– Ага. А ещё Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта и Жоржетта, – добавил Макс и улыбнулся.
– Шутник! – засмеялась Лена. – Ну что, пойдём? Посмотрим на что ты меня пригласил… И пока твои Жанетты не подошли – позвольте взять вас под руку…

На афише было написано "Михаил Шатров. Диктатура совести". В газетах и на экранах телевизоров пестрели слова "гласность" и "перестройка".

В течение всего спектакля Пахомов косился на соседку, не особо обращая внимания на то, что происходило на сцене. Намного интереснее было наблюдать за тем, как на лице Лены отражались и сменялись эмоции от спектакля, как она улыбалась и хмурилась, не отводя глаз от разворачивающегося действа. Перед тем, как пойти на представление Пахомов уже прочитал пьесу – и потому не опасался попасть впросак, если бы его спросили, о чём она. Нет, он опасался другого, он опасался не выдержать….

Лена Минина появилась в их группе год назад, переведясь из Омского университета. Её отца, подполковника, лётчика, прикомандировали в качестве военпреда к одному из НПО родного Пахомову города. А вместе с главой семейства, в город приехала и его семья, в том числе и Леночка, изящная и хрупкая девушка с неуловимой ноткой восточной красоты, влекущей и завораживающей своей необычностью. Парни засматривались и хорохорились, девчонки бешено ревновали. Однако новая сокурсница быстро и бесконфликтно вошла в коллектив, – и хотя влюбляла в себя она по-прежнему, но "страсти по Лене" как-то нормализовались и приутихли… хотя и не без рецидивов.

Когда Максим увидел новую сокурсницу – влюбился сразу. Внешность, походка, улыбка, повадки, то, как она строила фразы и о чём она говорила, – его привлекало в ней всё. Макс даже растерялся. А вот Лёха Авдонин, лучший друг Макса – не растерялся. Он первым подошёл к новенькой, о чём-то спросил, та ответила… и тем же вечером, после последней пары, Лёшка сказал: "Прикинь, Макс, я влюбился!".
Внутри похолодело. "Табу! Чёрт возьми! Лёха – лучший друг. Ну что же я так медлил?! Какой же я дурак!"
И начался кошмар. Началось раздвоение – борьба воли с чувством.

И, тем не менее, они общались. Они даже стали как-то по-дружески близки. Но и влюблённость никуда не делась. Лена чуть ли не каждую ночь снилась Максу, а днём при взгляде на неё, сбоило дыхание. Сдерживаться и не показывать свои чувства, было трудно. Особенно, когда ему казалось, что подруга и сама поглядывает на него с интересом, – а такое периодически случалось. Но Макс держался.

На день рождения, зная любовь подруги к театру, Макс, помимо прочего, подарил парочке дефицитные билеты на завтра, на вызывающий ажиотажный интерес спектакль. Ленка обрадовалась, а Лёха сказал: "У меня лабы будут, старик. Пересдача. Я не смогу, так что ты сам иди вместо меня. Если хочешь", – и он пристально поглядел на Макса, а затем перевёл взгляд на Лену. Оба кивнули – и вот, в результате, они теперь сидели рядом, на пятом ряду партера, и Пахомов любовался Леночкой, испытывая одновременно и счастье, и нечто, схожее с тоской.

После спектакля Максим провожал подругу домой. Оба были задумчивы, разговаривали мало. А когда подошли к её подъезду, Лена сказала: "Спасибо тебе", – и внезапно потянулась к Максу. Теряя голову, Макс обнял Леночку и поцеловал её губы. Но длилась эта неожиданная близость недолго. "Извини, больше этого не повторится, – отстранившись, сухо сказал Максим, – Тебе тоже спасибо. Спокойной ночи!" После чего он повернулся и, стараясь твёрже держаться на ногах, пошёл прочь.

С этого момента Пахомов стал стараться избегать общения с подругой. Получалось не всегда, но тем не менее… Слово "табу" продолжало довлеть.

Через полгода курс разъехался по разным городам на практику. Потом были госы, сдачи дипломов… На выпускной бал Максим не пошёл, страшась встречи и разговора с Леной. Да и с Лёхой встречаться не хотелось.

Распределение было в другой город. Но и там Леночка не забывалась. Поэтому, в первый раз приехав в отпуск, Максим сразу пошёл в гости к другу – узнать кто где, а если уж быть откровенным перед собой, то ради того, чтобы вновь увидеть именно её, Лену. Лёшка дома был не один, а с какой-то девицей.
Отозвав друга в сторону, Макс спросил:
– А как же?..
– А Лена всё, – пройденный этап.
– Ушла от тебя?
– Нет, Макс, я ушёл. А ты – дурак. Она ведь тебя любила. Но теперь поздняк метаться, замужем она. Два месяца назад вышла. Говорят, ребёнка ждёт.
Максим посмотрел на спокойное лицо друга – и со всего маху ударил по нему, разбивая в кровь и лицо, и костяшки кулака. Лёха обмяк и упал. Максим молча вышел из квартиры. Через два дня он, прервав отпуск, вернулся к месту работы.

По прошествии полугода Пахомов женился, чтобы через два года развестись…

Лена снится ему до сих пор.

На фотографии – свеча.
Вокруг – семь мотыльков из фетра…
Все умиляются, наверно,
а у меня в душе – печаль.

Я вижу лишь мемориал
тем, кто, презрев ночную темень,
летел, считая свет спасеньем, –
и в ярком пламени сгорал.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀Елена Бугорская
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Оттепель

⠀⠀⠀⠀⠀⠀Зима лежала под кустом, её мутило.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Слюнотечение, озноб, параличи.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀И с резким звуком, как слесарное зубило,
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Клевали темя оборзевшие грачи.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀А кто-то чуткий дозвонился в неотложку,
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Продиктовал координаты от балды.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Собака лапу задрала не понарошку,
⠀⠀⠀⠀⠀⠀И март орал кошачьим голосом: "Воды!!!"

⠀⠀⠀⠀⠀⠀Плыла по небу поливальная машина,
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Бурлила в водах сточных лёгкость бытия.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀И ни один из всех не выглядел фальшиво,
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Как будто время рисовало, а не я.

_______________________

Озноб крепчал, – но зиму им тошнило.
Слюна текла, – и всё тонуло в ней:
кусты… коты… дороги и машины…
и даже сам поэт тонул в слюне.
Собаки дружно поднимали лапы,
чтоб ими за весну голосовать.
Коты хотели крыши исцарапать,
грачи – кошачьи бошки проклевать.
Чинилась повивальная машина
(весной богатый детоурожай).
И женщины готовились к мужчинам,
чтоб их весною в сердце поражать.

Так. Вроде бы в картине нету фальши.
А значит – всё, пора подвесть черту,
иначе, – тьфу-тьфу-тьфу! – продолжу дальше
и кучу свежих образов вплету.

Третий сон Петра Васильевича

Глубокий сон, судя по всему, длился недолго, поскольку первое, что сказал тайный советник, было:
– Ну, наконец-то. Я уже заждался. Спать надо регулярнее.
– Да я всегда готов, было бы с кем, – пошутил Наливайкин и осмотрелся. На этот раз встреча с музом состоялась не в родной комнате. Было ощущение, что они находятся в каком-то глухом бункере: бетонные стены, минимум мебели, отсутствие окон и закрытая на массивный засов дверь, даже на поверхностный взгляд, тяжеленная – вот что сейчас окружало его.
– Не удивляйтесь, Пётр Васильевич. У нас мало времени. Лёля уже активно ищет вас, а в этой комнате появиться ей будет проблематично. Комната полностью экранирована от любых творческих и связанных с творчеством исканий, так что наша общая знакомая пока не знает, что вы спите, – проинформировал поэта собеседник. – Но к делу. Я осведомлён о состоявшемся у вас разговоре с супругой соседа. Сразу скажу, – понимаю и потому принимаю ваше решение разорвать нашу прежнюю договорённость в том виде, в котором она была заключена. И как следствие, я решил несколько скорректировать наш план и отныне не выступаю против ультимативно предложенного вам музообмена. Дело в том, что Ляля…
– Лёля… – поправил собеседника поэт.
– Нет, именно Ляля. Я сейчас говорю про музу вашего соседа Семиглаза. Её полное имя Илиана, но я зову её Лялей. Она пока ещё совсем юная и нежная фиалка – и только начинает свой путь по озарённому вдохновением полю творческого наставничества. Мы хорошо знакомы и… понимаете, именно это знакомство привело к нашему с Лёлей разрыву отношений, – несколько смущённо объяснил ситуацию муз. – В то время, когда мы впервые разговаривали с вами, я не хотел, чтобы Лёле было известно о том, кому именно покровительствует Ляля. Я надеялся предупредить малышку, чтобы она на время затаилась, – а потому и не видел смысла углубляться в некие нюансы при нашем общении. Это виделось мне совершенно излишним и, более того, опасным. Чем меньше знаешь, тем меньше риска, что невзначай проговоришься. Однако ситуация изменилась: я запоздал с предупреждением, – и дамы успели встретиться. Более того, они повздорили и даже слегка подрались. Мелочи, конечно, – повыдергали друг у друга пёрышки из крыльев и… да вы и сами увидите при встречах с ними, которых вскоре следует ожидать. Так вот, я согласен – пусть именно Ляля возьмёт вас под свой творческий патронаж. К тому же, и я временами буду к вам забегать. В результате вы, Пётр Васильевич, окажетесь в практически уникальной ситуации опекунства сразу со стороны двух творческих вдохновителей. Такому раскладу можно только позавидовать. Но вы должны понимать, что Лёля вас в покое не оставит, – и придётся сопротивляться её воздействию и напору. А напористости нашей общей знакомой только позавидовать можно, уж поверьте. Однако, если выдержите первые пару месяцев, дальше будет легче и, в итоге, всё наладится. Но поначалу будет сложно.
– Ну, поскольку деваться мне всё равно некуда, то уж как-нибудь постараюсь выдержать, – ответил Наливайкин. "Лишь бы только не запутаться между Лялей и Лёлей. А выдержать – выдержу, – почему-то был уверен поэт. – Однако, экий Болик ходок!.." – А теперь выпускайте меня из этой гробницы.

Антураж сна внезапно и кардинально изменился. Берег реки, камыши, рощица, овечки, пасущиеся на лугу, облака и прочие природные красоты беззастенчиво предстали перед глазами слегка растерявшегося от столь резкой смены декораций Петра Васильевича. "А ничего себе так… пасторальненько", – подумал поэт, собираясь с мыслями перед следующей встречей. То, что ждать её придётся очень недолго, он был уверен. Единственное, что вызывало опасения, так это одновременность прихода обеих муз. Да и то…
"Шизофрения для поэта подобна тени…",– внезапно сочинился афоризм.

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
продолжение следует...

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Когда сойдут последние снега…
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Лана Юрина

Когда сойдут последние снега –
мне даже страшно думать, что случится.
С подъёмом вод, затопит берега,
дома утонут… города… столицы,
которыми в течении веков
гордилась человеческая раса.
Короче, ожидается итог
печальный и не радостный – ни разу.
Поэты сочинят – и станут петь
романсы, вспоминая допотопье.
А человечество научится терпеть…
а, может, вымрет, мамонтам подобно.

Эклектика как она есть

Ночь прошла спокойно, без ирреальных встреч, хотя Наливайкин опасался, что муз заявится к нему с претензиями – и надо будет как-то оправдывать договорённость с Зоей. Однако выяснение отношений миновало… "Вот и славненько", – порадовался Пётр и, позавтракав, уселся за рабочий стол, где довольно споро написал заготовку для очередного шедевра. Ещё вчера он решил, что это будет верлибр. Больно уж тема была специфической, чтобы её рифмовать или укладывать в ритмические рамки. Такой подход выглядел бы фальшиво.
Завершив первый этап черновой работы, поэт сходил в магазин, убрался в квартире, приготовил обед и с удовольствием поел. Затем ещё часика полтора поработал с черновиком, отбрасывая неудачные и вставляя более точные эпитеты, добавляя и удаляя целые фрагменты текста, шлифуя его. Петру Васильевичу всегда нравилась такая работа. Верлибры он писал крайне редко, но ценил их весьма. Наблюдать, как прозаический текст превращается в поэтический и, в то же время, не переходит ту почти незаметную границу, когда уже требуется рифма и ритм, – и к тому же самолично руководить этим действом! – доставляло ему огромнейшее удовольствие. Нравилось ему и читать чужие верлибры, хотя чаще всего он не понимал, зачем выбрана именно эта форма организации авторской речи. "Басурманская мода, непрофессионализм и лень – и ничего более! Жулики!" – других объяснений у него обычно не было.
Закончив первую правку, Наливайкин засобирался – и отправился на прогулку. Это тоже было одним из любимейших его занятий. Ему нравилось ходить по городу, смотреть на лица прохожих и пытаться угадать кто они, каков род их деятельности, представлять их жизненные обстоятельства, воображая себя рассказчиком из новеллы "Человек толпы" Эдгара По, и ища в этих наблюдениях новые для себя темы и сюжеты. Ему нравилось наблюдать за природой, сколь бы скудной она ни была вне городских парков. А в парках ему нравилось всё: и деревья, и люди, прогуливающиеся по дорожкам, и облака над головой, принимавшие порой удивительные причудливые формы. Ему нравилось вечером в мелкий дождь идти под зонтом – и смотреть на дома и машины, на фонари и на их свет, отражающийся от мокрого тротуара, на редких встречных прохожих и на сюрреалистическую графику теней от всего, что попадалось на пути. Долгое время он называл эти свои променады "стритволкингом", а себя, соответственно "стритволкером", пока однажды его не просветили о пикантном значении этого слова.
Однако в этот день мысли Наливайкина были поглощены не этим. Он шёл и рассуждал о той метаморфозе, которая предстоит его эстетико-поэтическому существованию. То, что муза его покинула, ныне ощущалось с абсолютной ясностью. Он совершенно иначе воспринимал теперь окружающий мир и силился понять, насколько это новое восприятие нравится или претит ему. Нет, он по-прежнему с удовольствием разглядывал то, что было окрест, но помимо любования возникла некая критичность наблюдения, так, словно ему требуется не просто глядеть и радоваться гармонии, но ещё и подмечать, фиксировать и анализировать дисгармонию в окружающем благолепии, которая это благолепие превращала в полнейшую условность, обнажая тем самым эклектичность жизни как таковой. Было ощущение, что зрение стало острее, но за это пришлось заплатить долей радости. Это и нравилось и не нравилось одновременно.

В итоге, так и не разобравшись в своих чувствах, Пётр Васильевич вернулся домой и снова засел за черновик. Вчера, вдоволь начитавшись Гинзберга и Буковски, восстановив в памяти "Лолиту" и галопом ознакомившись с массой новых произведений, относимых критиками к контркультуре, он окончательно сформировал идею и сюжет новой своей поэзы. И теперь завершал её окончательную правку, раз за разом критически взвешивая каждое слово, стремясь ярче сформировать образ и уйти от обвинений в эпигонстве.

Результат, понравившийся ему, был достигнут лишь поздним вечером. Не имея ни малейшего желания что-либо писать в дневник, он буквально заставил себя сделать это:
День четвертый.
Много думал.

Пёс

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Будь способен понять, что дерьмо –
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀жизненная
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀необходимость
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Чарльз Буковски

Разум – голодный пёс,
способный пожирать чувственность
и превращать её в дерьмо.

Она ещё не догадывается об этом.
Ей пятнадцать лет.

Мне сорок шесть.

"Она хочет меня посадить!" –
внушает эту мысль пёс.
"Она хочет меня…" –
колотится в сознании недоеденный огрызок.

Всякий раз,
когда эта девственная шлюшка
смотрит на меня, –
её нацеленность так и высвечивается
в невинных глазках.

Дерьмо. Меня спасает дерьмо.

Она дочь подруги моей любовницы,
и вся троица живёт в моей квартире,
потому как "дома семейные проблемы".

Что такое ходить по краю пропасти?

Это когда при неслучившемся сексе
или при таком сдержанном,
что это трудно и сексом назвать –
а иначе услышит! –
ты в простыне сидишь на кухне и куришь –
и тут заявляется она.
Просто "попить водички".

Это когда она нагибается так,
что в пропасти под воротом ночнушки
видны острые бордовые соски
на вполне оформившихся
и сладостно притягивающих взгляд
белых полушариях.
Ещё видно, что трусиков на ней нет.
А она старательно это подчеркивает, потягиваясь –
и ты уверен,
что она сняла их прямо перед тем,
как зайти на кухню.

И ещё когда она улыбается,
глядя на красноречиво пульсирующую выпуклость
на твоей накидке.

Вот пропасть,
в которую безумно хочется шагнуть.

– Все бабы расчехлились на #MeToo…
– Шантажистка…
– Посадит…
– Они все ждут именно этого… – внушает пёс.

Дерьмо.
Меня спасает накопившееся дерьмо,
заменившее чувственное безрассудство собой –
цинизмом.

Лет двадцать пять назад
я бы разложил эту малолетнюю стерву
не задумываясь –
прямо на кухонном столе.
Но пёс хорошо постарался.

Как часто я хочу пристрелить этого пса!

Закончив сей исчерпывающий отчёт за минувший день и закрыв дневник, Наливайкин, донельзя утомлённый работой, раздумьями и переживаниями, добрёл до постели – и буквально рухнул на неё. Последней мыслью перед тем, как провалиться в глубокий сон, было: "Ларе это показывать никак нельзя… а вот если Верочке…"

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #10

Пироги с котятами

После ухода Зои настроение у Петра Васильевича упало ниже плинтуса. Согласившись с её решением, он понимал, что нарушил договорённость с партнёром-наставником. Это напрягало, но иной вариант пугал больше. "Хорошо, не буду я поэтом без музы или муза – рассуждал Наливайкин, – значит, буду чаще репетировать. Проживу. А вот если против Зои выступлю – жизни мне точно не видать. Значит, будем уговаривать товарища… хотя, как его уговорить? Что предложить взамен – совершенно неясно. И вот ведь гад какой – так и не сказал, чем ему Семиглаз не угодил. Сказал бы – я хоть понимал бы, где и как решение искать. Но да ладно… по факту разговора сориентируюсь… может быть."

Смурное настроение стало слегка проясняться только после обеда. Но та тема, которую поэт задумал развить в своём новом шедевре ещё вчера, – была совершенно неподъёмной в его текущем душевном состоянии. Хотя и по-прежнему манила своей выдающейся провокационностью. К тому же, если всё сложится по Зоиному плану, – эта тема будет более чем привлекательна для музы Семёна, а значит, и весьма уместна для дальнейшего творческого преображения самого Петра. Однако, расхолаживаться тоже смысла не было, нужно было ускорять процесс насилия над привычным творческим кредо, поскольку возвращение жены близилось, а хотелось успеть довести дело до конца до её приезда – и потому Наливайкин решил написать что-нибудь попроще. "Котёнка, что ли, придушить? Или собаками его порвать?" – неторопливо размышлял он. Надо сказать, тема несчастных котят уже присутствовала в творчестве поэта. Как-то раз он даже взял премию на межрегиональном поэтическом конкурсе "Обочины, которые мы не выбираем". Заканчивалось то его сочинение следующим образом:

Весь переломанный лежал он на обочине,
Глаза мутнели. Близился итог.
Прохожий подошёл – в кусты сволочь его.
А мимо шёл машин бесчувственный поток…

Читатели, в основном читательницы, засыпали его тогда восторженными отзывами так, что Наливайкин с трудом отгонял от себя мысль о повальной некрофилии любительниц няшной поэзии.
Однако идти проторенным путём в сложившейся ситуации было не лучшим, а точнее – даже невозможным вариантом. Умерщвление котёнка любыми, в том числе самыми садистскими способами, вызывающими непомерный сочувственный экстаз – были строго заказаны. "А не поступить ли наоборот? Пусть котёнок грохнет героя! – вдруг озарило поэта. – Свежо, неожиданно. Не помню, чтобы у кого-то так было. И не будет никаких "ищут пожарные, ищет милиция…", поскольку чего героя искать, вот он тут лежит…"
Ещё раз обдумав идею, Наливайкин приступил к стихосложению. Через пару часов текст был готов.

Запись в дневнике:
"10 июля. Третий день творческого обновления.
С утра состоялась встреча с читателем. После бурного обсуждения перспектив нового художественного подхода получил полнейшее одобрение и напутствие продолжать творить в том же духе. А читатель врать не будет!
Во вторую половину дня углубился в работу над словом и свежим образом. Результат порадовал.
Элеонор."
А под этой записью нашёл своё место следующий текст:

Спасение

Льдистая нить дороги.
На тротуаре – я.
Передвигаю ноги
К дому, где ждёт семья.

К дому, где тёплым светом
Дарит уют камин…
Впрочем, теперь всё это
Сложно назвать моим.

Сложно, поскольку случай
Путь мой домой прервал.
И самосвал могучий
Сбил меня наповал.

Сбил, как сбивает кеглю
В боулинге мастак.
Вбил моё тело в землю,
Жизнь погрузил в асфальт.

Жизнь паутинкой тонкой
Лопнула, порвалась…
А началось с котёнка.
Я ведь котёнка спас!

Я ведь метнулся к дурню –
И защитил собой!
Вон он сидит под урной.
Смотрит, пищит. Живой.

"Вот такие у нас сегодня пироги с котятами. Но главное – дело сделано", – сказал Наливайкин самому себе, а затем вошел в сеть, дабы поизучать и освежить в памяти матчасть для завтрашнего поэтического рывка.

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #9

Ультиматум

Утром Наливайкина разбудил настойчивый звонок в дверь. "Иду, иду!" – прокричал поэт пока ещё неведомому гостю, по-быстрому натягивая на себя треники и футболку – и пошёл открывать, напевая "кто ходит в гости по утрам… шурум-бурум, шарам-барам…". Надо сказать, что Пётр Васильевич вообще любил напевать что-то или декламировать нечто этакое, оставаясь наедине с собой. Излюбленным местом для песнопений у него был душ. Пел он фальшиво, и бывало, что, не выдержав раздающихся из ванной звуков, жена колотила по запертой на шпингалет двери и громко требовала: "Прекрати завывать! Сколько можно? У меня от твоего музицирования волосы скоро совсем поседеют!" Пётр замолкал, но привычка не оставляла его, а сейчас, когда жены не было, он "отрывался" по полной.
Заглянув в глазок, поэт с удивлением увидел жену Семёна Зою, причём явно зарёванную.
– Что случилось? – с беспокойством спросил Пётр, открыв дверь. – С Семёном что?
– А ну-ка пропусти! – всхлипнув, потребовала Зоя и, не ожидая ответа, ловко обогнула Петра, решительно направившись на кухню. Там она по-хозяйски села на табурет, сморкнулась в зажатый в кулаке платок, им же вытерла слёзы и железным тоном произнесла: – Рассказывай! Ты чем Семёну насолил? Всё рассказывай!
– Так всё-таки, что случилось? – повторил вопрос Наливайкин.
– Случилось то, что Семён сошёл с ума. И я ещё позавчера заметила, что с ним какие-то нелады! Вчера то, что у него крыша едет, стало уже очень заметно. А сегодня он проснулся ни свет, ни заря, засел на кухне – и сидит. Молчит. На вопросы не отвечает. Изредка ругается матом, в основном тебя обзывает. И ещё какую-то Элеонору. Так кто такая Элеонора? И что ты учудил с моим мужем? Видит бог, я женщина мирная, но лучше это не проверяй. А если ты мне сейчас всё не доложишь – будешь жалеть об этом долго и болезненно. Колись! Или я за себя не отвечаю!
Колоться Петру не хотелось. Однако, зная соседкин нрав, он понимал, что без полного признания не обойтись. Зоя и сама была харизматичной женщиной, а если она ещё и его супругу подключит, – а в том, что так будет, Пётр не сомневался, – то устоять против двух женщин будет возможно с той же вероятностью, с какой рыбацкий ялик может устоять против пары современных эсминцев. Поэтому, набравшись силы духа, Наливайкин сказал:
– Зоя, ты не поверишь, но… – и во всех подробностях поведал соседке явившееся ему во сне двухсерийное откровение. – Вот такие пироги, – закончил поэт свой рассказ. – Как видишь, это мне надо с ума сходить, а не твоему Семёну. Это у меня муза ушла. А у него теперь их целых две… – и тут до Пётра впервые дошло: "Ба! Это какой кавардак в мозгах у Семёна сейчас, ежели у него там две музы сцепились! Да уж, Степанычу не позавидуешь…"
Выслушав, Зоя минуты три молчала, что-то обдумывая, а затем, к удивлению Петра Васильевича, произнесла:
– А знаешь, Петь, я тебе верю. И теперь мне кое-что понятнее стало. Понимаешь… но только чтобы никому, даже Ларке твоей! Семён ведь такое пишет! Сам знаешь, у него творческий конёк – обличать современность. Причём с упором на развращённость и аморальность молодёжи. И в своих опусах он описывает этот разврат так, что камасутра отдыхает. А я всё это читаю, поскольку правлю. И думала я, что он, так сказать, "скрытый эротоман". Ну и, чтобы он на сторону не смотрел – я… в общем, задорно у нас совместная жизнь проходит. А здоровье у меня уже не то. Устала я от этих выкрутасов. А, оказывается, вот оно как – не Семён эротоманит, а муза его! Так вот что я тебе скажу: ты, Петя, свою Элеонору упустил – и нечего теперь пытаться её возвращать. Понял?! Пусть она с Семёном остаётся. И пусть он лучше пишет как Пришвин… или там, Бианки какой… А ты, Петя, забирай себе прежнюю мужнину музу. Она тебе как раз подойдёт, судя по направленности твоей новой творческой стези. С Семёном я сама поговорю, подготовлю его к рокировке, тебе пока с ним встречаться и разговаривать не надо. А вот как ты со своим новым шефом договариваться будешь – дело твоё. Но чтобы мысли о том, чтобы прежнюю музу свою обратно призвать – не было! Вот так, Петя, и порешим. Мне твоя муза больше нравится. А ревновать к музам – глупость несусветная. Тем более, чувствуется, баба она порядочная, без этих… сексуальных новаций.
"Глупость к музе ревновать… ага, как же…", – Пётр Васильевич с содроганием вспомнил бюст Элеоноры пятого, а то и шестого размера, но озвучивать свои сомнения не стал. Нужно было решать, что ответить соседке. И иного выхода, кроме как согласиться, не просматривалось. Спорить с Зоей было чревато.
– Хорошо, – сказал он. – Договорились.
– Ну, вот и ладненько! Пойду я. Провожать не обязательно, дверь я и сама закрою. А ты пока подумай, как с музом своим договариваться будешь, – и Зоя, встав с табуретки, уверенно направилась в прихожую.

Хлопнула дверь. Пётр Васильевич остался один.
"По утрам в гости ходит северный пушной зверёк", – подумалось ему.

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #8

Всесожжение

День начался привычно. Пётр Васильевич сбегал в магазин, закупил разной снеди. По пути из магазина встретил соседа и отметил его покрасневшие глаза вкупе с несколько странной общей заторможенностью. "Ага! Эк тебя муха-то укусила. То ли ещё будет, женишок…", – подумал Наливайкин и поискал внутри себя злорадные чувства. Однако таковых не нашёл. Более того, присутствовала какая-то благодарность Степанычу. "Ну и ладно! Всё, что ни делается – к лучшему", – решил поэт и вернулся к своим пенатам.

От идеи спалить этот бренный мир поэт не отказался. Более того, данная мысль окрепла в его творческом сознании. И хотя было совершенно ясно, что заниматься вселенским аутодафе должен дракон, оставалось непонятным, какой именно? Змей Горыныч явно не подходил. Вспомнилась красотка Дейенерис со своим огнедышащим выводком, но это тоже было явно не то… И тут кольнуло – "Старшая Эдда!" "Спасибо, дорогой товарищ!" – мысленно поблагодарил муза Пётр Васильевич и засел за работу.

К вечеру дневник пополнился записью:
"День второй.
Устроил мировой пожар. Результатом удовлетворён. Элеонор."
А ниже этой короткой ремарки разместился выстраданный плод поэтического вдохновения.

Нидхёгг

***
Некто, похожий на демона, спросил:
– Видишь это дерево?
– Иггдрасиль, – прозвучал мой ответ под биение пульса.

Некто, похожий на ангела, подошёл:
– То, что ты узнал его – хорошо. А теперь просыпайся!
И я проснулся.

***
Я узнал это дерево.
Место.
Себя.
Я лежу под корнями,
в сознанье придя,
и меня омывают песок и вода –
наша кровь в изменившемся мире.
Наша кровь – кровь драконов,
забытых в веках,
оживающих только в сказаниях саг,
где они лишь восторг вызывают, не страх…
…растворивших свой разум в эфире.

***
Откуда я знаю, кем был я разбужен, кем призван?
Откуда знакомы слова эти – ангел и демон?
Откуда пришло осознание смерти и жизни?
И кто бессловесно сумел рассказать мне об этом?
Кто смог осквернить, изничтожив, пророчество вёльвы?
Кому захотелось сменить изначальную веру?
Кто хочет унизить мой мир Иггдрасилем спалённым?
И выбран я кем, чтоб устроить сожжение древу?

***
– Уничтожу дерево, – сказал я демону.
– Уподоблюсь факелу, – сказал я ангелу.
– Но за этот пожар лишь свободы хочу, – так сказал.
И они поверили – дракону древнему.
Обещал немалого, не поведав главного:
то, что я не прервусь – и продолжу свой огненный бал!

***
Я сожгу этот мир, царство лжи скудоумцев трусливых.
Что ни есть – всё спалю, в том числе и коварных богов.
Ни друзей, ни врагов… – все давно доистлели в могилах.
Жаль, вот только любовь… впрочем, что мне теперь та любовь?

***
И захлебнулся мир,
палящей яростью дракона переполнен.
Никто пощады вымолить не смог…

"Что день грядущий нам готовит?" – поэтично-песенно задал себе вопрос Пётр Васильевич, завершив работу по созданию новой страницы своего жизнеописания, – и отправился ужинать. А затем, после трёхчасового серфинга и общения в сети, лёг спать.
Снилась молодость. Не своя. И он уже знал, о чём будет писать завтра…

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #7

Рождение дракона

На часах было девять утра, день обещал быть ясным и солнечным, однако настроение Петра Васильевича назвать таковым было нельзя. "Надо же, какая ерунда снится, – подумал он первым делом, когда открыл глаза. – Но удивительно, как чётко помнятся все детали!"
Надо сказать, сны свои Пётр Васильевич забывал, чему очень огорчался. По ночам его временами озаряло, он по полночи не спал, в полудрёме сочиняя и доводя придуманный шедевр до полнейшего совершенства, но вставать и записывать результат было лень – и Наливайкин в очередной раз надеялся на память. "Ну, просто невозможно забыть такое!" – уверенно полагал он ночью. Однако утром оказывалось, что невозможное – возможно. Да, так было всегда, но только не в этот раз! "А, может, я всё ещё сплю?" – подумал поэт и, решительно ущипнув себя, чтобы проверить, не продолжается ли всё ещё сон, потёр отозвавшееся болью место. А, убедившись в реальности текущего бытия, задумался: "М-да, странно всё это!" – проклюнулась мысль, и неясное беспокойство родилось и начало крепнуть в нём. Тем не менее, эта мысль не без усилий была отброшена в сторону. Но, как выяснилось, ненадолго.

Жена позвонила в обед.
– Петушок, – сказала она, прекрасно зная, насколько муж ненавидит такое обращение и, тем самым, обеспечивая себе его безоговорочное согласие с продолжением фразы, – я подзадержусь ещё на недельку. Ты там голодным не сидишь, надеюсь, хотя, небось, одними бутербродами питаешься, да с Семёном водку пьёшь? Но будь-таки паинькой и посторонних женщин не води, – несмотря на уверенность в муже, на всякий случай лестно для него пошутила она. – Узнаю – убью!
– А что случилось, Ларочка? Мама заболела? – мастерски сыграв волнение, спросил Пётр.
– Нет, всё в порядке. Я решила тебе сюрприз сделать. Подарок, – ответила жена. – Только не выспрашивай что это, всё равно не скажу.
"Знаем мы эти подарки… Но не нравится мне такое совпадение…", – подумал Пётр, вспомнив обещание муза.
Разговор затянулся ещё минут на двадцать, поэт рассеяно что-то спрашивал, что-то отвечал. А когда беседа закончилась, уверенность, что приснившееся было обычным сном, исчезла полностью. Вернулось беспокойство, но вместе с ним и удивительная решимость.

"Таки значит, не простой это был сон! Что ж, примем его за данность!" – решил по итогу недолгого размышления Наливайкин и басовито пропел: "А коли так, пришла пора взойти на новые, неведомые мне, вершины поэтического слова…" После чего направился к рабочему столу, достал из ящика чистую тетрадь, попутно поглубже затолкнув творение Семиглаза и мысленно пробурчав при этом "сволочь", – и включил компьютер.
Посидев в Интернете и ознакомившись с праздником дня, поэт злорадно хмыкнул, открыл тетрадь и на первой странице записал:
"8 июля. День семьи, любви и верности. И первый день моего творческого перерождения, со всеми перипетиями которого буду делиться с тобой здесь, мой будущий и неизвестный мне исследователь и последователь. А ты, читатель озарённый, в восторге полном трепещи!"
После чего начинающий классик начал творить. Творчество затянулось до вечера, но в итоге на экране монитора оформился шедевр:

Танцы

Читал интересную книгу.
В сети гужевалась жена.
"А как ты относишься к свингу?" –
внезапно спросила она.

Я вспомнил уроки в танцклассе,
где был среди лучших парней.
Крутился как, – вспомнил, – и трясся.
"Неплохо", – ответил я ей.

Взглянув на меня с интересом,
супруга промолвила: "Да?!
За этим забавным процессом
хотелось бы понаблюдать!

Я тоже порадую кости,
а то что-то ты подзасох.
Вставай, собираемся в гости.
Нашла я в сети адресок."

Нас встретила юная пара,
на глаз – двадцати с чем-то лет.
"Прошу!" – улыбнулся нам парень.
Девица шепнула: "Привет!"

Вошли. И, присев на кровати,
совсем не стесняясь жены,
девица сняла свой халатик –
и мне расстегнула штаны.

А я, ошалев от такого,
взглянул на супругу свою –
и вижу, как наглой рукою
вторгаются в нашу семью.

Я с дрожью промолвил: "А танцы?.."
"Сейчас затанцуем!" – в ответ…
…Короче, пора закругляться
описывать этот балет.

Постскриптум. О танцах напрасно
хотел ты, читатель, узнать.
Фонарик подмаргивал красный…
Стенала от страсти кровать…

"Ну вот, начало положено, – удовлетворённо сказал себе Наливайкин. – Дракон родился. Как раз к соответствующему праздничку. А завтра начну жечь огнём! И первым делом, чтобы не мелочиться, спалю весь этот мир. И поделом ему!"
Пётр Васильевич аккуратно переписал стихотворение в дневник, прошёл на кухню, выпил рюмашку беленькой и с чувством хорошо выполненной работы отправился спать с уверенностью, что следующий день будет не менее продуктивным и интересным.

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #6

Ты знал всегда, что станет пусто,
когда, создав свою семью,
она в себя мужчину впустит,
утратив девственность свою.

И что в слезах пообещает
не забывать тебя вовек, –
и вы расстанетесь в печали –
единорог и человек.

Что ты один уйдёшь под кроны
бескрайней чащи колдовской,
и там, никем не покорённый,
сроднишься с тянущей тоской.

И что начнётся вереница
напрасных грёз из года в год:
"А вдруг там девочка родится?..
А вдруг она ко мне придёт?.."

Серьёзный разговор

– Так вот, уважаемый Пётр Васильевич, – начал муз. – Моя задача в том, чтобы Лёля…
– А Лёля это кто?.. – перебил поэт.
– Лёлей я звал свою бывшую жену, по совместительству вашу бывшую музу, – с небольшим раздражением в голосе произнёс гость.
– А вас, простите, как зовут? – ничуть не смутившись, решил уточнить Наливайкин.
– Ах, да! – дёрнулся собеседник. – Я же не представился! Моё имя Болеслав. Состою в чине тайного советника. И это, между прочим, генеральский чин, так что поверьте, тактику и стратегию художественно-творческой интриги, о которой пойдёт речь, я знаю.
"Болик", – мысленно улыбнулся Пётр и категорически потребовал:
– Памятуя о моём псевдониме, я, тем не менее, настаиваю меня Лёликом не называть. И, раз уж об этом зашла речь, скажите, в каком чине была наша общая знакомая? Неужели, тоже тайная советница? Никогда бы не подумал, что она может быть кем-то вроде генерала.
– Как скажете, Пётр Васильевич, как скажете, – согласился с требованием Болик. – Что же касается, как вы выразились, "общей знакомой", то у муз другая иерархическая система. Она была музой седьмого разряда, заслуженным культуртрегером-словесником. Это что-то сродни майору. Однако позвольте, я всё-таки продолжу. А для лучшего понимания напомню стихи, родившиеся у вас под влиянием нашей перебежчицы:

Плакучая старая ива
Глядится в пучину пруда –
И слёзы пушисто-седые
С неё ниспадают туда.

– Да, помню такое, – слегка смутился Наливайкин. – Это дерево…
– Я знаю, – перебил его советник. – А теперь послушайте, что бы вы написали под моим творческим патронажем:

Пустил я на дрова рыдающую иву –
И баньку затопил, порадовать себя.
Под пряный дух парной пью пенистое пиво,
Об иве старой той нисколько не скорбя.

– Чувствуете разницу? Упадничество, декаданс, архаика – вот те слова, что характеризуют написанное вами. И позитив, радость, современность – характеристики текста в моём, наспех сочинённом, варианте. К тому же правдиво вышло, не так ли?.. – и гость пытливо взглянул на Петра. – Но да бог вам судья, я о другом. Причина столь существенных различий в том, что у нас с Лёлей разные эстетические императивы. И хочу заметить, что Лёля не одинока в своём творческом подходе. Полагаю, чуть ли не девяносто девять процентов муз придерживаются тех же позиций. И все их многочисленные питомцы и питомицы пишут нечто подобное, малоотличимое одно от другого. Поэтому согласие на опекунство другой музой вам ничего в творческом плане не даст. А жизнь на месте не стоит. И поэзия меняется. Она становится более откровенной, менее зашоренной. Думаю, вы читали произведения современных успешных авторов. Не правда ли, порой весьма неожиданно? Нет, я не призываю вас петь гимн собственным гениталиям, как это сейчас модно в фем-литературе или сочинять малопонятные матерно-богатые верлибры. Но делать что-то надо. Иначе вы никуда не пробьётесь, так и оставшись в толпе провожающих на перроне, наблюдая как поезд поэзии уходит и гудит вам всем на прощание.
– И что мне надо будет сделать конкретно? – решил ускорить разговор поэт. – Ну, чтобы в поезде, а не на перроне?..
– Вам надо будет сменить поэтическое амплуа, Пётр Васильевич, – сказал как припечатал собеседник. Нужно стать драконом в поэзии. Увидел – сжёг. А то, что не сгорело – сожрал и переработал. За вами должна оставаться выжженная и удобренная для последователей творческая стезя. Ярость нужна в поэзии, преобразующая действительность инициатива. А у вас пока в этом смысле – ни бе ни ме ни кукареку. Как вы полагаете, почему Лёля ушла? Вы последний роман соседа вашего читали? "Низвержение и взлёт" называется. Знаю – не читали, хотя в столе он третий месяц лежит. Яростно пишет товарищ! Хоть и глупо. Он там жизнь девицы описывает, как она сначала по рукам пошла – и тут он зверски обличает её, а потом она одумывается – и он не менее зверски обличает уже всех, кроме неё. Ему бы сценарии для сериалов писать, хотя таких сценаристов – ложкой ешь. И главное, когда он пишет, то не стесняется ничего. В смысле – абсолютно ничего! Образно говоря, Семиглаз этот – хулиган слова. А Лёля, хоть и муза, но женщина. Тем более, женщина с идеалами и чувством нюха на занафталиненное прекрасное. Она возвышенная барышня, а такие любят хулиганов. Потому и влюбилась она в этого вашего Семён-Степаныча. И решительно пошла спасать его от себя самого. Теперь вы должны стать ещё большим хулиганом, чтобы наша общая знакомица захотела вернуться. А вот как придёт обратно – тут можно будет и подумать, принимать её или нет. Главное – от соседа уйдёт и, уверен, возврата к нему не будет. Это и нужно мне. А вам нужно, чтобы творчество ваше не заглохло. Оно и не заглохнет, поскольку я Лёлю временно подменю. И поддержу вас всемерно.
– Мда… не зря вас бесами-искусителями называют, – пробормотал Пётр Васильевич. – Но мне нужно время. Подготовиться, набраться сил. Изнасиловать свою творческую ипостась, знаете ли, не просто. Это сосредоточенности требует. А у меня жена через три дня приезжает.
– Всё у вас получится, – успокоительно махнул рукой бес. Уже получается. Эк вы завернули: "Изнасиловать свою творческую ипостась"! Продолжайте в том же духе – и не беспокойтесь ни о чём. А супругу вашу я на себя возьму. Ещё на десять дней она по-любому задержится.
Пётр Васильевич вздохнул, прислушался к собственным ощущениям – нет ли внутри каких опасений, не кричит ли ему "брось ты это дело!" интуиция и, убедившись, что ничего подобного нет, вздохнул и сказал:
– Хорошо, я согласен. Хотя и не понимаю, чем вам Семиглаз не угодил, в отличие от меня.
– А это, уж извините, закрытая информация, она вас не касается, – сообщил собеседник. – Однако я рад успеху переговоров. Ну что, значит – договор?
– Договор! – ответил Пётр.

И проснулся.

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #5

Второй сон Петра Васильевича

– Ну и кто вы такой, сударь, и как попали сюда, тем более, вместе с этим… – и Пётр Васильевич показал на кресло, – …предметом интерьера? – И чего вы от меня хотите? – добавил он, внутренне удивившись выбранному им стилю общения.
"Чего вы от меня хотите, чего в пыли вы ищете моей…" – гнусаво продекламировал незнакомец и, резко сменив тон на успокаивающий, произнёс: – Поговорить, не более, чем поговорить, – и даже замахал руками, как бы открещиваясь от ложных подозрений. – А попал я сюда легко, поскольку вы, Пётр Васильевич, всё ещё спите. Просто антураж в вашем сне сменился. А кресло это… я к нему привык, потому и взял с собой. Поверьте, мне это не трудно.
– И кто же вы? – ещё раз спросил поэт.
В том, что он спит, уверенности не было, но прояснять этот вопрос пока казалось делом не первостепенной важности.
– Скажите, уважаемый, знаете ли вы, как размножаются… – "ёжики", – мелькнула у Петра мысль… – музы? – закончил фразу незнакомец.
– И как?
– Точно так же, как и люди! Но слышали ли Вы хоть раз о музах мужеского пола? Уверен, что не слышали. А, тем не менее, мы существуем. Правда, невежественные и незнакомые с реалиями абстрактного бытия люди называют нас бесами-искусителями. Но правильнее было бы назвать такого как я музом. Однако, можете звать меня и бесом, я привык.
– Я всегда полагал, что бес-искуситель это антипод ангела-хранителя… – пробормотал Пётр, в ответ на что собеседник снова протестующе помахал руками, – однако что вы от меня хотите? Ужели вы, в силу неких обстоятельств, решили составить мне компанию и тем самым создать творческий тандем, так сказать?
– Скорее, временный творческий союз, – уточнил искуситель. – Дело в том, что ваша муза – моя бывшая жена. Пусть мы и разведены, но я не могу оставаться равнодушным, наблюдая опрометчивость её поведения и видя, как она губит себя. До сих пор меня устраивало её творческое опекунство над вами – тут Наливайкин слегка поморщился – но совершенно не устраивает опекунство над вашим соседом-собутыльником. Нашей задачей будет не только сотворчество в ваших интересах, но и проведение определённых мероприятий в интересах моих. И это тема серьёзного разговора, ради которого я и посетил ваше, столь расстроенное в чувствах, сонное сознание. Чувствуете ли вы в себе силы продолжить нашу беседу?

– Чувствую! – смело ответил Наливайкин. – Излагайте!

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #4

Первый сон Петра Васильевича

Снилось ему, что сидит он на крылечке своей дачи в Белянчиково, но нет у дачи ни окон, ни двери, только крыльцо, а там, где дверь была – табличка висит: "Занято вовек". А перед ним чемодан стоит. И знает Пётр, что в чемодане этом лежат все его рукописи, все заметки, черновики и письменные принадлежности.
Так вот сидит он и курит – и тут подходит к нему женщина в белом, и из-за спины у этой дамочки крылья виднеются.
Подходит и говорит:
– Прости меня, Пётр, но ухожу я от тебя. Силы мои терпеть тебя – кончились. Сердцу не прикажешь.
– А вы, собственно, кто? – спрашивает незнакомку Наливайкин.
– Да муза я твоя. Элеонора, – отвечает дамочка.
– Так вот оно что! – и приходит тут к спящему Петру понимание ситуации, да такое ясное, что аж злость берёт. – Так это ты, выходит, те стишки похабные начертала, пока я, утомлённый, отдыхал? И это ты мне псевдоним авторский придумала, над которым издеваются все, кому не лень?
– Я. Сам-то ты тогда хотел "Натуролюбом" назваться, помнишь, поскольку мы с тобой о природе писать собрались. Вот бы сейчас смеху-то было.
– Ясно… а теперь ты, значит, к Семиглазу уходишь? А как же я? – решил уточнить Наливайкин. – Столько лет вместе. Получается, не муза ты, а какая-то муха перелётная. "Волчица ты, тебя я презираю, уходишь к Семиглазу от меня...", – пришло в голову Наливайкину, но он отбросил посторонние мысли и повторил внезапно ставший столь животрепещущим вопрос: – Отвечай, муха, как же я теперь?
– А ты теперь сам, без меня. Думаешь, мало тех, кто без музы обходится, а всё сам, своими ручками да своей головой творит? И неплохо получается у некоторых, кстати. Я, конечно, могу у наших на Парнасе спросить, может, кто и сжалится да согласится тебя одухотворять. А могу и коня пригнать. Но ничего этого не советовала бы. Творческая несовместимость – страшная вещь. Представь, тебя, например, к берёзкам тянет, к сосенкам, а музу твою к производственной тематике, к поэзии труда на лесопилке. Так и с ума сойдёшь, при таком раздвоении творческой души.
– А про какого это ты коня упомянула? Про Пегаса, что ль?
– Да, но тоже хорошего для тебя мало. Его ведь кормить надо. Лучшими плодами своего творчества. А от твоего, без меня ежели оно будет, у него разве что запор случится. Не рискуй. Угробишь скотинку – наши тебе припомнят. Ни строки твоей более нигде не напечатают, из союза тебя выгонят, админы в сети на всех сайтах забанят – и будет тебе полный жизненный кирдык. Так что, Петя – приступай к новой и самостоятельной творческой жизни. А я пошла. И ты иди, Петя!
"Волчица ты, тебя я презираю, – вновь припомнилось Петру. – Волчица старая и мерзкая притом."

Муза как-то незаметно исчезла, нелепо взмахнув крылышками. Пётр вздохнул, выбросил потухший бычок, взял в руки чемодан и поплёлся к калитке дачного участка. "Ничего, я ещё отомщу! И сам отомщу, и в их профсоюз обращусь – пусть её саму там забанят! Не может быть того, чтобы управы на этих муз не было, а то, ишь, свободы больно много себе забрали. Не может быть, чтобы какая-то муха главней человека была. Обязательно отомщу!" – решил он. И проснулся.

Было тихо. Свет луны, льющийся из окна, матово освещал комнату. А в особенности – непонятным образом откуда-то взявшееся кресло в её центре и человека, расположившегося в нём и с улыбкой смотревшего на Петра.

_______
Начало. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #1
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #3

Неожиданная находка

Муза поэта Петра Васильевича Наливайкина, пишущего под псевдонимом "Элеонор", влюбилась в его соседа, прозаика Семёна Семиглаза. Сначала муза стеснялась своих чувств, крепилась, но страсть одолевала её всё с большей силой – и в итоге муза не выдержала. Первый раз проявилось это в том, что однажды утром Наливайкин обнаружил на своём рабочем столе слегка влажный листок с окаймлённым по периметру цветочками и сердечками текстом:

Любовь, преград не замечая,
Пленяет неразумных нас –
Мне снится жаркими ночами
Семён Степаныч Семиглаз.

Неожиданность обнаружения этих строк была столь велика, что наш герой закашлялся, и листок выпал из его трясущейся то ли от изумления, то ли от вчерашних возлияний руки. Вечер вспоминался смутно. Помнилось, что начинался он скромно, сидели с соседом на кухне, говорили о наболевшем, о муках творчества, о завистниках, от которых стало не продохнуть. Обменялись мнениями о секретарше председателя областной писательской организации Верочке, затронули тему несправедливости при выделении средств на публикации. Но что было потом – вспомнить не получалось, а мелькнувшая было мысль спросить об этом у соседа, моментально вызвала чувство ужаса. "Ну уж нет… Если что, он сам расскажет, – вовремя сообразил Петр Васильевич, – ну, если морду не набьёт, конечно. Так что уточнения отложим. А листок этот надо сжечь!" Так он и сделал.

Три последующих дня прошли спокойно. Жена, уехавшая к своей матери, ожидалась только через неделю, с соседом Пётр Васильевич виделся каждый день – и никаких неприятных разговоров и уж, тем более, мордобоя, не случилось. В общем, жизнь шла по давно накатанным рельсам.

А в ночь на четвёртый день приснился Петру сон…

_______
Продолжение. Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #2

Пытаясь преуспеть, мы лезем вон из кожи,
уверенно твердя, мол – закаляем дух.
Мораль и нравственность легко при этом можем
послать на йух.

***
Ваня решил поиграть в Чингачгука.
Это была настоящая мука –
сна не тревожа ни мамы, ни папы,
снять аккуратно их белые скальпы.

***
Взрывом развеяло дядю Бориса –
милый племянник играл в террориста.

***
Маленький мальчик маячит в окошке –
целится он по беременной кошке.
Только вот с меткостью полный габздец –
от кирпича навернулся отец.

***
Девочка Лиза играла в больницу –
мальчику Пете теперь не жениться.

***
Дедушкой Косте топорик вручён:
"В лес за дровами сходил бы, внучок".
Костик боялся идти в дикий лес.
Тюкнул топориком – деду конец.

Вот так всегда: идёшь дорожкою
сквозь суечение толпы –
и ищешь девушку хорошую,
чтоб ожениться мог с ней ты.
А девушки – бегут, беспечные,
так, словно где-то ты не тут.
А ты мечтаешь быть замеченным
и чтобы сердце – тук-тук-тук.
Но девушки – ну ноль внимания
на то, что рядом с ними ты.
А ты готовился заранее.
А ты уже купил цветы.
А ты уже почти настроился
сойтись в биении сердец…
…А наверху хохочет троица –
бог-сын, бог-дух и бог-отец.

Итак, публикую третью, заключительную, часть онлайн-беседы, состоявшейся 24.07.2021.

Итак, публикую вторую часть онлайн-беседы, состоявшейся 24.07.2021.

Итак, публикую первую часть онлайн-беседы, состоявшейся 24.07.2021.

Как видно, от судьбы не убежишь.
Петля уже почёсывает шею,
и слово в голове свербит – "итог".
Ах, Дженни, Дженни, милый мой малыш, –
я всё равно люблю тебя, жалея
о том, что рассказать, увы, не смог
насколько ты спасительна была,
для гаснущей души моей, греховной.
Души, в которой властвовала тьма.
Которую назвать "обитель зла", –
и каждый согласился бы, бесспорно,
когда б узнал… и не сошёл с ума.

Ах, Дженни, Дженни! Женщина – суть грех.
Она скрывает ангельской личиной
порок и грязь! Не женщин убивал,
а чистил мир, уничтожая тех,
кто дорожил лишь тем, что я мужчина –
Джек Потрошитель был мой идеал.
Но я – любил! Тебя! И до сих пор
люблю, меня предавшую, такую,
какая ты была, какая есть.
Ревнивица, я твой взял приговор –
и за тебя в агонии "станцую"…
И бог простит, быть может… наконец.

Два с небольшим месяца назад на сайте была полемика, в которой я поучаствовал (http://litset.ru/publ/74-1-0-66550). Я не хочу возвращаться к этой полемике ab ovo, однако её незаконченность, отсутствие моих ответов на вопросы Алекса, заданные в ходе неё – явный непорядок. )) Да, я на длительный срок замолчал, причём чисто по субъективным причинам – и не хотелось, и не получалось ни рассуждать на эти темы, ни, тем более, оформлять эти рассуждения в письменной форме… но полемика-то была интересная, и заданные вопросы ответ предполагают. Поэтому то, что я вернусь к ней и всё-таки озвучу (обозначу) своё видение проблематики – я знал. Ну вот, видимо, время подошло.

Итак, даю ссылку на вопрос Алекса: http://litset.ru/publ/74-1-0-66550#ent582256.
Ну что ж, приступим к ответам, помолясь… ))

Сразу скажу, то, что я напишу ниже – это моя субъективная точка зрения. Это своего рода моё кредо, которое субъективно по определению самого понятия слова "кредо". Поэтому я никого не призываю соглашаться со мной. И поэтому я решил строить свой ответ Алексу не в формате "В ответ на вопрос намба ван отвечу то-то… а на вопрос намба ту – то-то… и так далее). Я решил ответить в формате литературного манифеста (а чё?!). А раз так, то начать свои рассуждения о поэзии я должен с формулировки хотя бы самого общего определения того, что я лично понимаю под термином "поэзия".

Я уже не раз говорил, в том числе и здесь, на этом сайте, что для меня поэзия – это "живопись словом". Как и картины, стихи статичны, поскольку формируют некий образ. А образ – это кадр, фотоснимок, картинка. Причём, даже "образ действия" – статика. "Быстро", "медленно" – это всё слова, которые ничто без визуализации движения вкупе с его носителем, субъектом. Так вот, поэзия – реализуется в образно-визуализированной картинке… однако, на этой картинке может быть изображён падающий листок, бегущий человек, летящая птица… и образ оживает. Только вот оживает он уже в голове у читателя, в его личном внутреннем восприятии полученного от автора образа. Таким образом, воздействие поэтического произведения на читателя аналогично воздействию живописной картины на зрителя: как тот, глядя (к примеру) на картину "Танец" Анри Матисса видит действительно танец, а не застывшие фигуры, так и читатель, в своём восприятии за строчками (к примеру, опять же) "Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым…" видит живого человека, отягощённого раздумьями о своей жизни, а не начало философского трактата о бренности существования и не поэта Есенина, сидящего за столом и работающего над текстом. Прошу отметить, что в своём понимании поэзии я никаким образом не опираюсь на формальные аспекты: ни на запись стихами (построчную запись текста), ни на наличие рифмы, ни на выдержанность размера и метра… и так далее. Для меня поэзия – это одно, а стихи – это другое. Раньше было проще. Пиши строчками, рифмуя – вот тебе и поэзия. Сейчас, с широким распространением верлибра и формата "А4" – опираться при определении на формальные аспекты текста становится всё затруднительнее.

Однако, всё сказанное выше требует некоторых уточнений. Речь идёт о том, можно ли и как отнести к поэзии нарратив? Есть ли статика в подачи образа в таких произведениях? Опять вернёмся к живописи и попробуем провести аналогии. И вспомним про батальные полотна, про живопись Питера Брейгеля (например, "Охотники на снегу" или "Триумф смерти"), про картины Босха. Вспомним монументальную живопись возрождения. Да что там далеко ходить? Вспомним Глазунова с его "Русь уходящая". Эти картины и есть аналог неарратива. (В отличие, к примеру, от "Девятого вала" Айвазовского, где художник создал оживающий при рассмотрении статичный образ трагедии на фоне стихийного бедствия, создал лаконичный и цельный образ). А вот образ в картине "Охотники на снегу" – богаче, в смысле более разноплановый. Тут и охотники, и люди на катке, и многое другое, что не менее важно для понимания целостности картины. Без людей на катке картина была бы не полна. А добавь на эту картину скажем, лик Господа или Богородицы в облаках – и он бы был не к месту, поскольку не вписывался бы в идею земного труда, земной красоты, обычной человеческой жизни. Так что есть статика и в таких картинах, только она разноплановая. Вот и в нарративной поэзии – несмотря на разноплановость, статика имеется. Единственно – она нацелена на формирование образа в первую очередь времени, чем чувства, как это делается сразу в сенсуалистической или в по-определению-лирической поэзии.

Итак, подведём итог. Поэтическое произведение – такое произведение, в котором формируется возможно и разноплановый, но статичный образ, оживающий в восприятии читателя и заставляющий его ощутить движение, глубину, целостность этого образа в увязке с идеей, которую автор захотел передать.

Но сказав о поэзии, нельзя ничего не сказать о прозе. Здесь в каком-то смысле сложнее, поскольку под понятием "проза" понимается как тип организации художественной речи, так и способ воздействия этой речи на читателя. Проза как "тип" – в утрированном смысле – противопоставляется "стихам", а проза, как "способ воздействия" – утрированно – противопоставляется "поэзии". Но слово-то одно. Так вот "проза" (как "способ воздействия"), в моём понимании – это "кино". Это в первую очередь действие, динамика. И восприятие прозы отличается от восприятия поэзии тем, что здесь, напротив, читатель фиксирует событие из динамического ряда и задумывается над вычлененным "кадром". Но опять же – я ни слова не говорю о формалистике, об организации речи прозаических произведений, говоря о прозе по типу воздействия произведений. Они могут быть и стихами написаны. Помните фильм "Свинарка и пастух"? Или "В шесть часов вечера после войны"? Герои там изъяснялись стихами. Но поэзия ли это? Проза, конечно. В стихотворной форме.

Я, конечно, не всё объяснил, как это я представляю, как систематизирую. Например, куда отнести "Дыр бул щыл…" Кручёных? К поэзии. Но пояснять причины не стану, это будет очень долго и излишне "специально". Ограничусь тем, что сказал.

Так вот, дав базовые определения, можно перейти к вопросам: "А ты только содержание оцениваешь? … а я считаю, что даже гениальную идею можно полностью обесценить бездарным исполнением…". Нет, конечно. Но исполнение это то, что формирует впечатление. Но если при чтении не возникает ощущения недоработки образа, не возникает ощущения банальности и повтора, нет непреодолимых фонетико-грамматических сбоев (чуть ниже я остановлюсь на этом аспекте), а напротив, оно оживает и вызывает эмоциональный/чувственный отклик – я не считаю произведение слабым или не удачным. Напротив, я считаю, что произведение "удалось". И чем более яркие чувства вызывает произведение, чем больше хочется "осмыслить", "вжиться" в текст, - то тем более удачным я его считаю. И мне безразлично при этом, насколько "хороши" или оригинальны (или даже есть ли они вообще) рифмы, насколько выдержана ритмика, и даже насколько грамотно (иногда) выстроен текст. Дело тут вот в чём: текст, это некая данность, которую либо принимаешь, либо нет, со всеми его возможными нюансами. И я часто сталкиваюсь с произведениями, написанными грамотно, выверено, о сильных чувствах… но по прочтению которых хочется сказать "Не верю!". И сказать так хочется только из-за того, что примат формы для автора был излишне доминирующим. Ну, как пример: помните фразу "Этот Василий Алибабаевич… этот нехороший человек… мне батарею на ногу сбросил… падла!". Так вот без "падлы" эта фраза не нужна. А с "падлой" она заиграла. Когда человек (литературный герой) эмоционален, когда он "высказывается от души" – трудно ожидать, что он будет говорить точными выверенными во всех смыслах фразами. Когда человек делится чем-то сокровенным – пусть даже просто впечатлением от зелени травки весной – образное богатство и многословие могут быть восприняты как искусственность. И часто мной таковой искусственностью и воспринимаются. А раз так, то это не поэзия для меня, поскольку нет главного – отклика на воспринимаемый образ… да, пожалуй, чаще всего, и самого образа тоже.

Вернусь к теме "непреодолимых фонетико-грамматических сбоев". У меня есть практика декламации. И опыт прочтения самых разных текстов. И я могу сказать (утверждать), что очень многие тексты, которые при первом прочтении воспринимаются "проблемными" можно прочитать так, что проблемы окажутся мнимыми. Более того, иногда эти "проблемы" – художественный приём. Просто нужно поискать решение. Бывает, что не по разу. Конечно, когда читаешь (к примеру) Бродского, то, доверяя ему, эти решения ищешь. И находишь. А читая какого-нибудь Васю Пупкина, то, поскольку доверия к нему не испытываешь, – нужно себя заставлять искать "то прочтение". Куда проще сказать "се – дерьмо". На мой взгляд, это не верный подход. Доверие к автору должно быть изначальным условием. Изначальным читательским статусом. К сожалению, в реале это не как. В реале мне приходится часто сталкиваться с противоположной ситуацией – доверия к автору нет. И общение с автором превращается в странную, автору совершенно не нужную (и, зачастую, донельзя тягомотную) критику. Кому такая критика нужна, если автор к ней не готов? Ответ один – только самому критику. Критик хочет показать свою литературную крутость. Да ещё и обижается, когда автор ему говорит что-то типа: "Научитесь читать!". Могу сказать, что частенько автор прав, советуя это. И здесь почти нет перехода на личности ("почти", поскольку не хватает полноты фразы "научитесь читать мои стихи"… при полноте этого высказывания – перехода на личности нет совсем). Но критику это объяснить бывает трудно, если не невозможно.

И теперь я подошёл к теме "Хороший автор – кто он и с чем и как его едят". На мой взгляд, таковое определение не имеет смысла. Есть авторы, которые признаны литературным сообществом (тысячи специалистов) и не имеют никакого успеха "в массах" (миллионы читателей). А есть наоборот. Поэтому, как было тобой, Алекс, сказано, это лишь "понятие, определяемое вкусовщиной местного контингента", что абсолютно точно. И хорошо, что это понимается. Но раз так, и мы здесь имеем некий "контингент" (более-менее однородный в особенностях восприятия), то (на мой взгляд) имеет смысл дать этому контингенту ориентир, некое определение. А ещё лучше – внедрить "групповщину". Она и так есть. Но если в рамках сайта создать более мелкие сообщества "по интересам", то это было бы, имхо, интересно (речь о ЛитКлубах). Тогда число произведений , рекомендованных редакцией можно подсократить, но добавить рекомендации от этих ЛитКлубов (например ЛитКлуб "Весёлые ребята" предлагает в рекомендованное семь юморных произведений. Причём, мотивированно (должна быть критическая статья от членов клуба по выдвинутым произведениям). На следующей неделе – идёт семь произведений от клуба, скажем, "Нонформат" (свободные формы, и опять-таки, с критикой). И так далее… А стихи в "рекомендованное" предлагаются из новых. (А то сейчас там и семилетней давности произведения попадаются… зачем-то.)
И ещё: прекратить вообще употреблять словосочетание "хороший автор", потому как оно предполагает, что есть и плохие (здесь, среди нас!).

И, наконец, о концепции. Думаю, что концепция сайта – продвижение авторов сайта, обеспечение их "роста", причём как творческого, так и рейтингового в литературном пространстве. Продвижение вместе с самим сайтом, конечно. Значит, – отслеживание литературного процесса, информирование о конкурсах… различного рода мероприятия, способствующие продвижению, контент-маркетинг… ну и те самые рейтинги… только не так, как на Стихире, а более "объективно". Выиграл "внутренний" конкурс – рейтинг вырос (причём конкурсы имеет смысл ранжировать). Выиграл "внешний" конкурс (по ограниченному списку) – тоже вырос (с учётом ранга конкурса). Избрали – вырос… А на основании рейтингов – проводить рекламно-внедренческие мероприятия для топ-авторов сайта. Зум-встречи устраивать, чтения совместные, разборы произведений онлайн… и т.д.

В общем, как-то так… ))

Ну что, народ, не устал читать? Заканчиваю-заканчиваю… хотя говорить обо всём об этом можно долго. Но для начала (?)– хватит, пожалуй.

Удачи всем!

Я. )

Заходишь в город – тишина.
И кажется, что спит округа.
Лишь только шепчутся дома,
склонившись крышами друг к другу.

Заходишь в город – ни души.
Лишь только куклы молча смотрят,
как ты по улицам спешишь,
по мостовым, давно истёртым.

Заходишь в город… нет, не так –
то город в сны твои заходит, –
и множишь ты ряды бродяг,
впустую рвущихся к свободе.

По вечерам она заварит зелёный чай –
и вы станете общаться. На любые темы.
Ты будешь обнимать её по ночам,
радуя своё и её тело.
Утром принесёшь ей кофе в постель, –
со сливками, – она так хочет.
А ещё – у вас будет трое детей.
Два сына и дочка.
Ты научишься узнавать её шаги, –
сразу, как только они застучат в подъезде.
Вы будете наматывать жизненные круги –
в счастье, вместе.
Вы будете жить в любви. Но пока, сейчас –
вы лишь идёте друг к другу навстречу.
И самое важное в жизни для вас –
быть замеченным.
Так присмотрись же, вглядись – вот она. С тобой
пока не знакома, и ты с ней – тоже.
Остановись. Окликни её. Стой!..
Что ты делаешь?! Что же…

Мне здесь не очень удобно размещать аудиофайлы в силу их размера, поэтому просто сошлюсь на материал, размещённый на другом сайте.

Мелодекламация на портале Литгалактика

Буду рад, если вы заглянете туда.

пятый брак
воплощённое дежавю
про себя думаешь: жизнь не учит
но замуж выходишь
говоришь: "люблю!",
"лучший!"…

а он-то как радуется!
дурачок
но – герой!
как и те, до него – четверо
мне его на крючок
и вести за собой –
делать нехера…

и вот я ему говорю:
"хочу
ведомой чтобы,
чтоб как ниточка за иголочкой…"
верит
воистину – дурачок
а бабы – сволочи…

цинизм? ну, можно сказать и так
поделюсь опытом: бежишь по кругу…
и мужики вокруг – тоже сволочи
а жизнь – бардак
в котором любовь –
привычка
манипулировать друг другом

⠀⠀⠀⠀⠀⠀И мы считаем праздною химерой
⠀⠀⠀⠀⠀⠀Всё, что превыше повседневных нужд...
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Гёте. Фауст

Грядёт финал, бесцветен и безжизнен,
которого не хочется совсем.
Мы пропитались утилитаризмом.
Но что в итоге? Крах экосистем.

Я не стремлюсь академично-строго
твердить, что на пороге суицид.
Напомню только: мир – подарен богом.
Так ценим ли мы дар? – хочу спросить.

А душу – ценим? Чаще поливая
в ней не цветы, а скучный огород?
Который нам полезнее, – я знаю, –
но урожай за сердце не берёт.

А ведь душа наполнена цветами, –
и зреют полночувствия плоды.
Так что произошло с душою… с нами! –
когда мы повседневностью горды?

Когда живём, борясь с тоской и бытом,
лишь разграбляя данный нам запас…
Мне слово вспоминается – "корыто".
И хочется сказать: "Помилуй нас!"

Шажок. Ещё шажок…
И вот уже – тропинка.
С малиной пирожок.
Узоры на стекле.
Вьюны. Сожмёшь – пищат.
Грибов полна корзинка.
И каждый новый шаг
всё твёрже и смелей.

Букет, портфель, звонок…
По "Пионерской зорьке"…
Косички и кино…
Стесняешься взглянуть…
Слияние Оки
и Волги – город Горький.
Отдельные шаги
объединились в путь.

Так всё и началось…
Затем путь вырос в опыт
и породил вопрос
"куда хотел – пришёл?", –
с молчанием в ответ…
И с поиском чего-то.
Но что ответа нет, –
наверно, хорошо.

Не стоит задавать
вопросы без ответа.
Малиновый закат…
И я – один в саду…
Мой финиш не далёк.
Но, несмотря на это –
шажок… ещё шажок…
Я всё ещё иду…

_____
Вьюн – это рыба такая. Автор ловил её в деревенском пруду в детстве. Кое-где её ещё называют "пискун". Рыба, которая не молчала и была похожа на змею – впечатляла и пугала…

Стучат часы, – машинка времени, –
секунд озвучивая бег.
А я молчу, в недоумении,
поскольку мне не по себе.
Мне чудится – часы напольные
ведут печальный монолог:
– Тик-так, тик-так – …почти что сломаны.
– Тик-так, тик-так – …а мир жесток.

– Тик-так, тик-так – дела минувшие,
когда мы били каждый час.
Тогда нас заводили, слушали.
Тогда умели слышать нас.
Тогда внутри меняли валики,
а с ними музыку и тон.
А нынче разве что на праздники,
раз пять в году, – не чаще, – бьём.

Футляр рассохся, пыль и ржавчина.
Мы – рухлядь. Антиквариат.
В итоге отвезут на дачу нас.
Хотя, скорей, сдадут в ломбард.
А там – знакомая история,
и каждый раз один исход:
загромождаем территорию, –
из года в год… из года в год…
…

Скажу сейчас, – быть может, лишнее, –
мне больно наблюдать за тем,
когда старуха полунищая
не привечается никем.
А в юности была – красавица,
смеялась и любила… – факт.
Вот почему всё так кончается?!
…

Часы стучат – тик-так, тик-так…

Когда, томим любовной жаждой,
я брата ядом напитал,
то мог ли я представить даже,
что близится и мой финал?

Гертруды ради, но не власти,
я брата осудил на смерть.
А ты, племянник, стал ли счастлив,
когда Офелию отверг?

Души не чаял ты в невесте!
Но вот – она лежит в гробу.
Теперь в аду гореть нам вместе.
Недолго ждать! И я – дождусь.

Жужжал телевизор негромко,
надрывно гудел пылесос…
Отправив учиться ребёнка,
жена задала мне вопрос.

А я, одуревший от шума,
смотрел олимпийский бобслей.
Победы хотелось безумно
любимой команды своей.

Когда я услышал: "Серёжа,
ты можешь помочь мне, скажи?" –
я тотчас ответил: "Попозже.
Не видишь – болеет мужик…"

Очнулся в больничной палате.
Скажите, какого рожна
случайно назвал её Катей,
притом, что Тамара она?

1.

Когда я пишу ему – мне не хватает слов.
Поэтому ставлю смайлики – разные и помногу. :-)
А ещё не хватает звука – и слово "ЛЮБОВЬ"
я пишу… нет, – кричу! – CapsLock'ом.

Мне не хватает воздуха, когда он пишет мне,
живой тактильности от его присутствия.
В виртуально-завораживающей тишине –
в обманывающей тишине! – наше межчувствие.

Да, я лгу ему: не Алиса и вовсе не ветреная жена –
я давно одинока, зовут Антонина, а кратко – Тося.
Думаю, он тоже обманывает меня, –
он не Павел и не референт у нефтяного босса.

Но вот только не верю, что наши чувства – ложь.
А иначе жизнь – сплошная чёрнополосица.
Потому-то и мимикрирую под молодёжь,
к которой он, любимый, конечно, относится…

2.

"Насколько легко и трудно снова чувствовать себя безудержно-молодой! –
с улыбкой думает, глядя на экран, старая и больная женщина.
– Как завораживающе-приятно встречаться с юностью и с любовью,
пусть даже полностью сменив обличие и стиль общения!"

Она радуется слову "ЛЮБЛЮ!" – и пишет "Я ТОЖЕ ЛЮБЛЮ!" в ответ.
Затем выключает лэптоп, выходя из мировой живительной паутины, –
и стыдливо прячет его, вздыхая и припоминая, сколько ей лет…
начиная ждать Тосю, приходящую медсестру. Если полностью – Антонину…

..........Свет полон горошин, которые издеваются над бобами.
........................Франсуа де Ларошфуко

– Послушай меня, Чиполлино, пострел, –
сказал Чиполлоне едко.
– Я слышал, что ты издеваться посмел
над нашей соседкой Редькой?

– Соседка, отец, виновата сама,
не стоит быть легковерным:
вовсю издевалась, глумилась она
над маленьким слабым Хреном!

– Ты рос под землёй! Ну, когда ты поймешь!? –
гнобить корнеплоды стыдно!
– Мне Хреновы слёзы, как по сердцу нож.
И то – лишь ботву повыдрал…

– Сынок, Чиполлино, наплюй на неё!
Соседки тот Хрен не слаще.
У старого Тыквы отняли жильё –
найди ему тёплый ящик…

А дальше – с историей каждый знаком.
Исполненной той морали,
которую взрослым нёс Ларошфуко,
а детям – Дж. Ф. Родари.

Харе Кришна Харе Кришна
Кришна Кришна Харе Харе
Харе Рама Харе Рама
Рама Рама Харе Харе

вечность это танец бога
лотосом открыто сердце
сердце храма танец бога
танец бога в каждом сердце

Харе Кришна Харе Кришна
Кришна Кришна Харе Харе
Харе Рама Харе Рама
Рама Рама Харе Харе

танец бога в каждом сердце
в каждом танце сердце храма
вечность нега и блаженство
Харе Кришна Харе Рама

сердце храма души лечит
в храме горести излишни
впереди блаженства вечность
Харе Рама Харе Кришна

в этом храме сердце бога
в этом сердце вечный танец
ты понять его попробуй
иноземец чужестранец

прикоснись к ладони веры
вместо Библии с Кораном
выбери себе примером
Хару Кришну Радху Раму

Харе Кришна Харе Кришна
Кришна Кришна Харе Харе
Харе Рама Харе Рама
Рама Рама Харе Харе

в этом храме танец сердца
в этом храме неги вечность
в человеке вечность детства
в боге вечна человечность

Харе Кришна Харе Кришна
Кришна Кришна Харе Харе
Харе Рама Харе Рама
Рама Рама Харе Харе

Харе Кришна Харе Кришна
Кришна Кришна Харе Харе
Харе Рама Харе Рама
Рама Рама Харе Харе

…

Идёт всё к тому, что господний взгляд
устанет следить за нами.
И маленький остров, – планета Земля, –
навек превратится в камень.
И будет лететь этот камень столь
безжизненным, бесполезным,
оплавленным ветром бессчётных войн,
что путь будет – кануть в бездну,
в глухое забытие божие, в брак
напрасного эксперимента…
Но вдруг повезёт – и не будет так?
Мне хочется верить в это.

1.

С одною бабой помню быль я.
С такой бой-бабой, что держись!
Она, с осанкою кобыльей,
жила одна… А это жись?
И вот, решив найти супруга
(причём такого удальца,
чтоб оседлать мог без подпруги),
сошла с родимого крыльца.
К тому же был нюанс: когда-то
в журнале глянцевом одном,
на фото был мужик богатый
и подпись "Принц Ля Мур с конём".
Его найти она решила.
И, приглядевшись что и где
(не утаить от бабы шила),
решила принца взять себе.

Была дорога в буераках,
и волки выли по лесам.
Хотели съесть её, однако
судьба сказала: "Фикус вам!"
От стаи волчьей что осталось? –
хвосты и зубы. И ещё –
три шкуры серые болтались,
лаская женское плечо.

Потом пошла дорога чащей,
в которой бурый жил медведь.
Он сдуру выскочил, рычащий,
но рано начал он реветь.
Его она освежевала,
из шкуры сделав капюшон.
Шла, медвежатину жевала…
Всё дальше, дальше… Где же ОН?
Где тот, кто ждёт её: рукастый,
ногастый, нежный, прынц Ля Мур?
Ещё не знающий о счастье,
которое грядёт ему.

2.

Теперь о принце. Он охоту
любил сильней, чем секса дрожь.
От секса что? – зевать охота,
а на охоте не зевнёшь.
К примеру, кабаны отменны.
Вот думаешь: "Изрядный хряк!" –
и в мелку-дрожь бросает члены.
Что секс в сравнении? Пустяк.
Ля Мур искал себе невесту,
чтоб королевна – и в лесу…
(Придворным было интересно,
кого им черти принесут.)

Итак, вооружённый луком,
прынц шёл в лесу, внушая страх.
Несчастное зверьё в округе
успешно пряталось в кустах.
А тут в болоте плеск раздался…
И наш герой, не будь дурак,
пульнул туда (раз этак двадцать) –
и услыхал предсмертный "квак".
Принц подошёл. Лежит лягушка.
Лежит, насквозь поражена.
На голове короны дужка…
"А ведь могла бы быть жена!..", –
подумал принц. И слёзы градом,
и чувство, что по жизни – крах…
Но тут здоровая дриада
к нему подходит. Вся в мехах.

3.

Грядёт финал. Глазам не веря,
принц говорит: "Привет-привет!
Ты кто такая? Ты не фея?"
А та в ответ: "Ты знаешь, нет.
Не фея я, и не принцесса,
но ею быть смогу вполне.
Жила, не находила места –
и вот я здесь. А конь твой где?
Твой белоснежный конь могучий –
где он? Ты правда принц Ля Мур? –
тот на коне смотрелся круче!
Пришиб лягушку? Ну и ну!
Богаче не нашёл добычи?
Вон – заяц! Чем он нехорош?
Уж лучше бил бы бедных птичек,
а так – до червячков дойдёшь…"
"Охоту любишь?", – принц, влюблено.
В ответ: "Охотников люблю!"
Принц говорит: "Бери корону,
пойдём, представлю королю!"

Сыграли свадьбу на болоте.
С тех пор, буквально день за днём,
принц пропадает на охоте,
супруга ластится с конём.

Вышел ёжик из тумана.
Вынул ёжик из кармана
две зелёные дощечки и серебряный свисток.
На лугу запели скрипки, –
и нарядные улитки
стали медленно фокстротить энергичный танец жок.

Что за странный праздник лета?
Много музыки и света,
на крылечке медвежонок пробует душистый мёд,
лошадь радужно мерцает,
угощаясь леденцами,
и в компании с лисою белка скачет и поёт.

Праздник кончится под вечер –
и туман погасит свечи.
Две зелёные дощечки грустный ёжик унесёт.
Будет ухать и кружиться
филин, голубая птица.
А в свисток подует лошадь – и растает. Вот и всё.

Мальчик любил наблюдать за тем, как
море играет палитрой оттенков.
Мальчика звали Прохоров Генка –
девятилетний шкет.
Море плескалось – и билось в скалы,
чайки, охотясь, в волну ныряли…
Лет с той поры утекло немало.
Боже мой, сколько лет!

Мы корешились… то бишь дружили.
Втайне от мам Беломор курили.
Генку лечили от лейкемии –
плох он был. Очень плох.
"Геночка умер…", – рыдалась фраза…
…Я б и не вспомнил о том ни разу,
если б не тонкая книжка сказок
с дарственной "…от Г. Прох.".

Был когда нахальней и моложе,
думал – все дороги хороши.
И – пошёл. И заблудился всё же
в лабиринте собственной души.

Там, куда стремился изначально, –
мне казалось, – горняя свеча.
Путеводной нити – не искал я.
Ариадну я – не привечал.

Только шёл не ввысь – спускался ниже.
"Главное – вперёд! Сомненья – прочь!"
Мною был осмеян и унижен
каждый, кто пытался мне помочь.

Лабиринт, запутанный и длинный,
близится к концу в кромешной тьме.
Минотавр и я давно едины…
Господи, пошли Тесея мне!

Какое, к чёрту, новогодье,
когда предписан карантин?
Там где-то праздник всенародный,
а ты лежишь себе один –
и даже пить и есть не хочешь.
Бокал шампанского? – низззя!
А где-то от души хохочут
твои подруги и друзья.
Но сколько новых слов, ребята,
прочувствовал и понял я!
В стихи теперь начну вставлять я,
ну, скажем, "са-тура-ци-я"…
Подставлю слово "инфлюэнца"
(великолепно, блин, звучит!).
Что ПНА* питает сердце,
подрассказали мне врачи.
Вокруг таблетки и приборы,
жратвы роднёй нанесено…
Так может быть я сдохну вскоре,
поскольку Новый год – дерьмо?
Но нет, – о том и думать даже
никак нельзя… Того ввиду –
лежу, стишки кропаю в гаджет…
белиберду.
______

ПНА – передняя нисходящая артерия.

....................завсегдатаям соцсетей посвящается…

катается в комнате шарик стеклянный
восторги жильцов обретая в пути
он счастлив кружиться и блеск безымянный
всяк хочет увидеть улыбку найти
мне хочется верить что пыль на дороге
не станет преградой для блеска шара
не дзинькнет стеклом он врезаясь в пороги
не станет добычей лихого вора
ведь он не алмаз что внутри я не знаю
там нет ничего там калёная сталь
а может быть я и напрасно гадаю
а может быть шарик покатится вдаль
ласкаемый ветром дождями и солнцем
и не разобьется хоть бей хоть не бей
но нынче пока шарик в комнате вьётся
тускнеет он с каждой минутой своей

Если бы у мыслей было сердце –
мне б от сотни жён не отвертеться.
Если бы у сердца были мысли –
сроду ни на ком бы не женился.

Не ходите, девки, замуж
За поэта-молодца.
Хуже лишь – скажу вам прямо –
За эстрадного певца.
Мой поёт четвёртый месяц:
Громко, весело, с душой.
Я, наверное, повешусь.
Это даже хорошо.

На гречишной медоносной ниве,
нежною душою нараспашку,
василёк, по юности наивный,
встретил ясновидицу-ромашку.

Та, от А до Я о чувствах зная,
от любовной страсти оробела.
Но взаимность штука заводная –
и сплеталось голубое с белым.

Над гречишным полем пели птицы,
воспевая прелести объятий…
И гуляла по полю девица.
К слову, ту девицу звали Катей.

Солнце яркий свет дарило полю.
Облака неслись. Гречиха зрела.
Катя шла – и думала о Коле:
любит тот её на самом деле?

Шла, гадала: то ли плюнет смачно,
то ли поцелует нежно-нежно?..
Глядь – ромашка. Вот она – удача!
Катя сорвала её в надежде,

что узнает карму и планиду…
Да и василёк был сорван ею.
(Пробурчала Катя с умным видом:
"Сорняки гречиху одолели!")

Вышло Кате – Коля не полюбит
и пошлёт её к чертям подальше…
Вместо романтических прелюдий
ждёт обрыдлый быт её всегдашний.

Быт вчерашний… быт позавчерашний…
каждый день тоска – одно и то же.
Хоть и нет в селе девицы краше –
Коля Катю полюбить не сможет.

Коля любит Толю. Коля странный.
Молчаливый, скрытный… Очень скрытный!
Потому как тоже в сердце рана –
и не поделиться с Толей. Стыдно.

Ну а Толе – с Катей быть охота.
Больше никого он знать не хочет.
Взглянет на неё – и ёкнет что-то.
Но скрывает чувства. Квасит ночью.

Вот и всё. И нет любви. В кювете
василёк, что сорван был бездумно.
Лепестки ромашки носит ветер,
стебелёк с головкой жёлтой умер.

Катя плачет – Коля удавился.
Робкий Толя хлещет самогонку.
Над гречихой приумолкли птицы.
Оводы жужжат – и то негромко.

Но не стоит горевать. Не надо.
Солнце в небе светит так же ярко –
на селе у Тани с Ваней свадьба.
Он животновод. Она доярка.

Мне она никогда не нравилась. Особенно рефрен "Что за глупый скворец!", аж три раза подряд.
Хотя, должен сказать, песни Машины Времени я изначально полюбил, часто напевал и знал наизусть. Да и сейчас и люблю, и помню, и напеваю их.
Но я не о песне. Я даже не о скворце. Совсем не о скворце.
Я о человеке.

А человека этого звали Януш Корчак.
О чём он думал, отказавшись от личного спасения и пойдя вместе со своими воспитанниками в газовую камеру Треблинки? Конечно, о детях. О тех детях, чья жизнь была для него ценнее собственной. О тех, чья смерть для него была – той самой его собственной смертью. А значит, обо всех детях он думал.
С которыми и остался. Навсегда. Остался, чтобы отступил страх, чтобы согреть, дать силу, дать надежду.
Правильно ли он сделал? Кому дано судить об этом? Разве что тем, кто был с ним рядом в последние свои и его минуты жизни. Но их уже не спросишь. Да и к чему спрашивать?

А помните другую песню всё той же Машины…:
.......... "Тот был умней, кто свой огонь сберег –
.......... он обогреть других уже не мог,
.......... но без потерь дожил до теплых дней.
.......... А ты был не прав, ты все спалил за час,
.......... и через час большой огонь угас,
.......... но в этот час стало всем теплей"?
Да, такой костёр, который, сгорая за час, обогревает всех – нужен людям. Безусловно нужен, раз мы помним о Корчаке. Раз мы понимаем песни Машины Времени, в том числе и ту самую про скворца, который попросту не обратил внимания на вопрос: "А завтра грянут метели, кому ты будешь нужен зимой?".

И какая разница, нравится мне эта песня или нет? Я ведь всё равно знаю её наизусть. Наверное, это и есть самое главное. И, наверное, то, что мне не нравится рефрен этой песни, говорит лишь о том, что я попросту не согласен с тем, что скворец так уж глуп, когда не думает о холоде, который придёт завтра – и поёт, оставаясь с нами до последнего и согревая наши сердца.

⠀⠀⠀ ⠀Александру Григорьевичу Литваку
⠀⠀⠀ ⠀с уважением посвящается.
⠀
Небо в тучах. Море в пене.
Одеяльце на коленях.
Вечереет постепенно.
Середина октября.
Я сижу на зябком пляже,
но в обед купался даже –
и никто теперь не скажет,
что на море был я зря.

Но ведь главное не это –
броситься вдогонку лету
или к музе, для поэта
эфемерной, словно дым.
Главное – прохладный вечер,
море тихо душу лечит,
хоть никто меня за плечи
не обнимет. Я один.

Я один. Сижу у моря.
Чайки неумолчно спорят.
За спиною – санаторий,
фонарей зажёгся свет.
Впереди меня – вода и
пляж пустой. Дельфин играет.
Я сижу, не понимая,
то ли грустно, то ли нет.

Взгляд, что жизнь – кошмарный сон,
безусловно интересен.
Только вот "не надо песен" –
мы кокетничаем в том.

Всех пленяет декаданс!
В русле этого мейнстрима
белый цвет струится мимо,
не расцвечивая нас.

Чёрный цвет – вот наше всё!
Безнадёжность, тлен, вампиры,
окровавленная лира…
И куда нас чёрт несёт? –

и заносит! Вот меня
вечно тянет виртуальность.
Музу, словно специально,
ловит эта западня.

И, заметьте, что опять
не себя виню за это,
словно вовсе не поэт я…
Но на музу что пенять?

Муза – пет, ручной зверёк…
помогает не вслепую.
И взаправду ли волнует
виртуальный рагнарёк?

Ведь в реале всё! – друзья,
люди (вовсе не исчадья!),
свет, любовь, мечта о счастье,
творчество, уют…
И я.