Завтра день Ивана Купалы

Взойди туман над колдовской рекой,
Взойди туман над лесом Берендея,
Сокрой туман от глаз его, сокрой
Соперниц, что затмить я не умею.

Рисуй туман, рисуй ему меня,
Стань этой ночью волшебства зерцалом,
Накрой его, волнуя и пьяня,
Из жарких грёз горячим покрывалом.

Осядь росой предутренней. Осядь.
Пусть он напьётся трепетных желаний,
Не дай разлучницам любимого отнять,
Мне помоги на этом поле брани.

Мир потускнел,
Стал мгновенно коварен и зол,
Где-то украдкой смеялась подруга - лиса,
Местный главарь, заводила, мальчишка - волк
Щёлкнул зубами, оскалившись в пол-лица.
Сжалась в комок, не умея давать отпор.
Вся на виду. Как экспонат, на показ.
Им на потеху.
И, может быть, даже - на спор.
Жертва - в кривых зеркалах их жестоких глаз.
Просто была, без оглядки, сама собой,
Всем открывалась, не прячась ни перед кем,
В мыслях и не было, что обезьяний строй
Ринется в бой в подобострастном рывке.
Не захлебнётся в насмешках лихой хоровод,
Друг перед другом будут творить беспредел.
Девочка-бабочка крылышек сложит разлёт -
Бабочкам трудно летать в безвоздушной среде.

Очень часто при обсуждении каких-то отрицательных моментов в нашей жизни, я слышу фразы «начни с себя» и «мы сами во всём виноваты». Таким образом, как бы снимается вина с конкретного виновника и возлагается на всех.

И кто же эти «мы»? Я отношу себя к законопослушным. Так почему же я виновата? Может быть, эти воззвания относятся к незаконопослушным? Тем, кто бумажку посреди улицы бросит, кто обвесит на рынке, недобросовестно сделает ремонт. И что же? После этих призывов такие люди прямо сразу усовестятся и будут честными и добросовестными?

Как бы не так!
Если бы было всё так просто, то у нас не жизнь была бы, а тишь, гладь и божья благодать. Уголовный кодекс на помойку бы выбросили.
Так вот, моё искреннее убеждение – увещевания на таких людей не действует. Им нужны другие стимулы – штрафы, как это ни печально.
А за серьёзные проступки – серьёзные наказания.

Вот яркий пример.
Ещё совсем недавно, пешеходы стояли у переходов, как люди второго сорта, и ждали, когда образуется окошко, в которое можно проскочить.
Ввели штраф. И все, как по волшебству, стали понятливыми. Ты ещё только подходишь к перекрёстку, а водитель уже тормозит.


Ещё пример (свидетельствует мой брат).
В одной из европейских стран везут на экскурсию детей.
По приезде шофер обходит салон и проверяет, всё ли в порядке. Какой-то шалун нацарапал на спинке кресла неприличное слово.
Его отец получит счёт за порчу имущества. Теперь этот мальчик остережется оставлять свои письмена где попало.


Но это мелкие примеры.
А бывает, услышишь такое «мы сами во всём виноваты» относительно недостатков в городе или даже стране.
И опять не соглашусь.
Есть городские власти, дума, которая принимает соответствующие законы, чиновники, вплоть до самых высоких, которых мы содержим за свои налоги. Это их прямая обязанность - заставить недобросовестных исполнителей выполнять свои обязанности, платить налоги, а не уводить их в офшор.

Здесь речь идёт уже не только о наказаниях, но и в большей мере о разумном управлении доверенной сферой.
Иначе, зачем мне все эти властные образования?
Я, как законопослушный гражданин, буду подчиняться разумным правилам и законам. А неразумные буду критиковать)
Имею право.
И нечего меня винить в том, в чём я не виновата!

Сегодня Катя играет в маму,
Вчера в кафешку ходили с ней,
Сказала мама: «Хочу в нирвану»,
И заказала себе коктейль.

И тётя Ира хотела тоже,
Бармен бокалы для них принёс,
Две дольки лайма и три пирожных,
Одно для Кати. И детский морс.

А ей хотелось в нирвану с мамой,
И с тётей Ирой. Во взрослый рай.
Они смеялись, сказали: «Рано»,
И, морщась, ели кислющий лайм.

Зато сегодня, сама хозяйка,
Готовит Катя себе коктейль.
Пусть огурец в нём заменой лайма,
А вместо мяты сойдёт щавель.

Потянет с шиком через соломку,
Поморщась, сунет огурчик в рот
И скажет так же, как мама, томно:
«Сюда бы надо добавить лёд».

На конкурс буриме по рифмам:

иных-колтуны
огонёчка-точку
провода-вода
небе-тебе бы
воде-дождей
утлой-утром
просто-перекрёсток
дожди-дым


Гляжу в окно однажды утром,
А там плывёт лодчонкой утлой
Мой туалет. Как будто просто
Решил удрать за перекрёсток,
Хотя и он уже в воде
От нескончаемых дождей.
Зачем сбежал? Стоять тебе бы
На прежнем месте. Но на небе
Какой-то хрен наслал дожди.
Он был, наверно, пьяный в дым
И целился в другую точку,
Но ночь, ни зги, ни огонёчка,
Кустов прибрежных колтуны...
Вернись, мой друг! В местах иных
Всё так же мокнут провода –
Весна, разлив, кругом вода.

(На конкурс "антиподы - борщ, рыба")

Лаврушку.
И выключаю.
Запах сводит с ума!
Гроздью чеснок свисает.
Лезу за ним сама.
Корку натру ржаную -
Милый потерпит пусть,
Нынче без поцелуев
Как-нибудь обойдусь.
Куда там японскому ролу!
Рыба с рисом, и всё!
Борщ прославляя громко,
Посоревнуюсь с Басё.
Сладко-солёно-кислый ярко-бордовый шедевр
Я наливаю в миску и закрываю дверь.
Не троньте меня, домочадцы! Вас позову потом.
Дайте минутку счастья с русским ядрёным борщом.

На конкурс "Буриме"
нет-цвет
дотла-стекла
жалеть-впредь
слёз-всерьёз
мест-окрест
дорог-сапог
глазам-сам
трава-мертва
блажь-страж
отойди-груди

Ушла любовь, и ей возврата нет,
И нет того волшебного стекла,
Которое дарило яркий цвет
Всему, что ты сумела сжечь дотла.
Шептал мне трезвый разум: «Отойди,
С другим она теперь всерьёз»
Ты плакала, прильнув к моей груди,
И верил я в чистосердечность слёз.
Казалось, это временная блажь,
Мы любим, остальное трын-трава,
Я охранял любовь, как верный страж,
Твоя любовь была уже мертва.
Брожу один по тропкам наших мест,
Отрады прежней нет моим глазам,
Затихли трели соловьёв окрест,
И я в печали горькой замер сам.
Неясные следы твоих сапог
С моими рядом вряд ли лягут впредь.
На перекрестье будущих дорог
Не будешь ли и ты о нас жалеть?

Я её не узнала сразу. Вошла молодая женщина, ничем особенным не отличающаяся от других утренних посетителей. Если бы не выражение её лица. Как правило, в стоящее на бойком месте кафе, забегает озабоченный люд, чтобы перехватить вместо завтрака чашечку кофе и умчаться по делам с булочкой, завёрнутой в салфетку. У незнакомки же был необычайно спокойный, будто умиротворённый вид. Таким бывает гладь вечернего озера. Брось в него камень, разойдутся ленивые круги, и тут же затихнут, оставляя водную поверхность в прежней незыблемости.

Дамы, подобные этой, наслаждаются жизнью. Они уверены в сегодняшнем дне, да и в завтрашнем - тоже. "Сейчас она, наверное, зашла побаловать себя пирожным, обычно запретным из-за строгой диеты," - размышляла я, продолжая наблюдать за незнакомкой. Вот она села, взяла меню и прищурившись, стала водить по нему пальцем, выбирая заказ. Что-то очень узнаваемое было в её близорукости и детской привычке помогать себе пальцем во время чтения.

Так делала Нинка. Точно, это она! Но что же за приступ амнезии со мной приключился? Не узнать подругу, с которой пять лет в общежитии ели-пили, гуляли, шептались по ночам о счастливой и несчастливой любви! Что-то она сделала с собой. Макияж? Новая причёска? Пластика?

Мы не виделись больше десяти лет. Потерялись, закрутились в карусели быта и обещаниях завтра непременно встретиться. Я знала, что она была замужем, уезжала в другой город, развелась, осталась одна с двумя маленькими детьми . И теперь, видимо, вернулась. Как-то не вязалась эта печальная история с благополучным обликом незнакомки

Может, всё-таки, я ошибаюсь?
Дама, как будто почувствовав мой взгляд, обернулась и тут же встрепенулась, заулыбалась, явно узнавая меня.
- Катя! Как я рада тебе, – уже на ходу тараторила она, перебираясь за мой столик.
Мы обнялись. И будто бы вернулись в безоблачно - счастливое время нашей молодости. Разве сравнятся друзья, приобретённые во взрослом возрасте со своими в доску девчатами и ребятами из студенческих лет?

Мы торопились наверстать упущенное, перебивали друг друга, спрашивали и рассказывали, смеялись до слёз и умолкали, доставая платочки, чтобы утереть слёзы печали.
Моя история была коротка и неприхотлива. Муж,дети, работа. Ничего особо примечательного. Нине же досталось по полной.

Она вышла замуж по любви. Большой и слепой, как показали уже первые годы замужества. Костик, весёлый и бесшабашный в студенчестве, оказавшись женатым, не оставил свои холостые привычки. Невинные в молодости пирушки перешли в запои, денег для семьи оставалось мало, да и на работе такой ненадёжный товарищ не сильно ценился. Соответственно, зарплата с гулькин нос. Да и что там оставалось от той зарплаты?

Нина родила одного сына и, почти подряд, второго, не решившись лишить его права на жизнь жестоким оперативным способом.
Я не могла не расплакаться, когда она рассказала о полуголодном существовании с пьяницей мужем, о том, как у неё, измученной недоеданием и недосыпом, пропало молоко, как прятала синяки от кулаков пьяного супруга, раздраженного детским плачем .

В конце концов, даже сверхтерпеливая Нина не выдержала, забрала детей и вернулась назад, в пустовавшую родительскую хрущёвку. Мама её к тому времени уже ушла из жизни, а отца Нина и не знала никогда. Костика, прикатившего за ней следом, в дом не пустила. Жила на детские пособия. Если это можно назвать жизнью. Хорошо, хоть помогала соседка, знавшая её ещё девочкой. Где с ребятишками посидит, где борщом накормит. Жалела Нину. А однажды сказала:
- Тебе, Ниночка, муж нужен, помощник. Ты ещё молодая, красивая, рано себя хоронить.
- Кому ж я нужна с двумя малышами? Да я и не красивая вовсе, - вяло возражала Нина.
- Это ты зря. Одни глазищи чего стоят. Кто глянет, тот и не отстанет.
Глаза у Нины и впрямь хороши. Удивительно большие, серые с синевой, обрамлённые длинными тёмными ресницами. Другие наклеивают, а у неё природное богатство.
Соседка не отставала:
- Написала бы, что ли, на сайт знакомств, глядишь, кто и откликнется. Теперь время другое, не стыдно это, многие так делают.

Будь Нинино житьё чуть полегче, ни за что не решилась бы она на эту авантюру, а тут согласилась, написала.
- Знаешь, какую фотографию отправила? Ту, где мы вместе с тобой на выпускном. Обман, конечно. Там я помоложе. Но других-то не было. А тебя я отрезала. Прости уж меня. Не свадебную же посылать, - усмехнулась Нина.
- Ну, и как? Многие откликнулись?
-Да уж немало. Но всё несерьёзно. Сразу на свидание зовут, да глупости всякие пишут. Надо ж ведь пообщаться, чуточку узнать человека. А тамошние обитатели одного хотят, да и не сильно это скрывают.

Но было сообщение, которое задело. Короткое. Деловое. И написано грамотно. Что сейчас редкость. О том, что одинок, но хотел бы семью, что детям даже рад, поскольку своих иметь не сможет по состоянию здоровья, что не богат, но достаточно обеспечен. Имя такое простое, тёплое – Иван. На фото - человек за столом. Взгляд серьёзный. Не полуголый, как некоторые любят демонстрировать себя, гордясь кубиками на животе. И не с бутылкой пива – тоже таких на сайте хватает. К тому же на лицо ничего себе, плечи широкие и руки на столе крупные, не изнеженные, сразу видно - не белоручка. Свидание назначил в дневное время в людном месте, чтобы я не беспокоилась насчёт безопасности.

Вот я и решилась. Захожу, оглядываюсь, ищу столик с оговорённой приметой - букетом ромашек в вазе. От волнения сразу его не увидела, а как увидела, так ноги и онемели - не знаю, идти ли мне к нему или тут же развернуться назад?
И ромашки есть, и мужчина симпатичный рядом. Только он на инвалидной коляске. Какой же из него помощник?! Какой муж и отец детям?! Убежала бы, но совестно было обижать человека. Ничего, думаю, посижу, поговорю, а там выдумаю причину и откажу.

Проговорили мы с ним часа два. Умный оказался. Держался с достоинством. Поняла я, что насквозь меня видит, пошутил, что не побежит за мной, если я сбегу. Это он-то! Без ног побежит! Рассказал о себе – инженер, разработчик чего-то , я так и не поняла чего, но только чего-то серьёзного, может даже, секретного. Зарплата неплохая. Квартира трёхкомнатная от бабушки осталась. А живёт один. Умеет за собой ухаживать, поскольку с рождения не ходит. Проводил до автобуса.

Потом ещё пару раз встречались . А я всё не решалась сказать ни да, ни нет. Жить с ним согласна, а вот постель делить смогу ли, не знаю.
А он опять, как будто мысли прочитал:
- На близости настаивать не буду. Захочешь, сама придешь ко мне, а нет, значит- нет.
Ладно, думаю, человек хороший, перебьюсь хотя бы какое-то время, а там мальчишки подрастут, полегче будет, может, и уйду.
Вот такая я - сволочь меркантильная. Решила попользоваться добрым дяденькой. Стыдно, ей-богу, стыдно. Но из песни слов не выкинешь. Были такие мысли.

И переехала я к нему. Живём, с виду семья и семья. Я потихоньку на свой лад квартиру обустроила. Где шторочки поменяла, а где и мебель обновила. Он не возражал. Каждый месяц мне, как зарплату, деньги на стол. Хватало. Я не шиковала, но и не экономила шибко. С детьми он поладил, умел как-то, то шутя, а то строго. Не угождал ни мне, ни детям, имел чувство собственного достоинства. Бывало и обижался, а бывало, я где-то лишнего наговорю. Но помолчим часа два, а потом опять как ни в чём не бывало болтаем, шутим, смеёмся.

На день рождения подарил колечко с бриллиантиком. Скромное. Но так приятно было после моего невесёлого замужества!
Кстати, Костик приезжал, папашу любящего из себя строил, хотя алиментов на деток я от него в глаза не видела, а на прощанье уколол - мол променяла его, красивого, на инвалида. Почти год мы так прожили, и ни разу не намекнул мне Ваня насчёт спальных дел. А я, пожалуй, уже и не против была. Как возьмёт он меня за руку или погладит плечо, меня сразу в жар кидает и истома по всему телу. Но стеснялась сама себя предложить.

На его день рождения я тоже подарок ему сделала, заказала столик в ресторане и спела там для него. Ты ведь, знаешь, я могу! Особенно, когда выпью чуток. А он поцеловал меня. По-настоящему.
Ну, ты уже догадалась, что было дальше?
Правильно, в этот вечер я пришла к нему.
Вот так и живём. Старший в школу пошёл, младший в садике, а я вот себе погулять позволяю, пирожным побаловаться. Так-то сильно не хочу разъедаться, хочу нравиться своему Ване. Если б ты знала, какие красивые слова он находит, любуясь мною!
Нина зарделась, засияла своими глазищами. Мы опять обнялись и в который раз поклялись непременно видеться чаще.

С Игорем и Светланой мы познакомились в доме отдыха. Просто оказались за одним обеденным столом .
Они – молодая супружеская пара, мы – тоже пара, но много старше их. В первый день, вежливо перебросившись несколькими обязательными фразами, мы разошлись каждый по своим делам. Они – на пляж, мой муж – в бильярдную, а я – прогуляться по дорожкам дома отдыха.
Меня удивляло здесь редкое для средней полосы разнообразие кипарисовых, разбросанных по всей территории. Они то щетинились мелкими иголочками, которые на самом деле, оказывались мягкими и шелковистыми, то вырастали широченными листами, похожими на обыкновенный огородный хрен, то, превращённые местными дизайнерами в стройные пирамиды, выстраивались в строгий ряд, перемежающийся цветочными клумбами.
Огромные старые липы молчаливыми великанами сторожили дорожки, на обочине которых предусмотрительно были расставлены удобные скамеечки.

Полюбовавшись всеми оттенками зелёного, я присела на одну из них, чтобы насладиться тишиной и покоем послеобеденного часа.
Но тишина оказалась недолгой - с другой стороны липы кто-то тоже решил отдохнуть. По голосам я поняла, что это наши соседи по столовой.
Они ссорились. Было неудобно встать и уйти, обнаружив тем своё невольное присутствие, и я осталась на месте. Светлана упрекала мужа в невнимании, или даже равнодушии к ней, а он раздражённо оправдывался, и по его тону было понятно, как ему надоели бесконечные претензии жены. Наконец, он встал и ушёл, а она крикнула ему вслед что-то обидное и заплакала. Причём плакала так горько и безутешно, что я всё-таки решилась подойти к ней.
- Что с вами? Могу ли я чем-нибудь помочь?

Она подняла на меня лицо, залитое слезами, и неожиданно заговорила быстро и обиженно, как говорит маленький ребёнок, торопясь рассказать о своей беде и ждущий, что его утешат и, может быть, даже накажут обидчика.
Я ожидала услышать обычные жалобы изнывающей от скуки дамочки. О том, что муж не так ласков и внимателен, как это было в конфетно-букетный период.
Но услышала совсем другое.
- Он не любит меня. И никогда не любил. Я же влюбилась в Игоря сразу, как только увидела. Но он в то время уже был женихом моей сестры. Не подумайте, что я пыталась отбить его. Нет! Поверьте, нет! Да он и не видел никого, кроме Лены. А ведь я моложе, я красивее. Правда! Но не для него.
- Они всё же разошлись, как я понимаю? – решилась уточнить я.
- Нет, не разошлись. – судорожно всхлипнула она. Они жили хорошо. У них родилась дочка. Лицо у Светы посветлело, и даже появилось подобие улыбки.
- Но что же тогда случилось?
- Случилось, – механически повторила она и замолчала.

Замолчала и я, не желая бередить её раны. Захочет, расскажет.
" Наверное, - подумала я, - она всё-таки разбила счастливую семью и теперь пожинает плоды своего предательства".
- Ладно. Раз уж начала, расскажу всё, – вздохнула она и продолжила свой рассказ.
Я уверена, что они прожили бы долгую и счастливую жизнь, если бы не тот вечер. Мы всей семьёй были приглашены на юбилей дяди. Лена тогда была очень весёлая, заводная, пела специально для юбиляра. Под гитару. У неё это отлично получалось. И выпила совсем немного. Может быть, пару бокалов вина. Тем более, непонятно то, что с ней произошло потом. Света опять замолчала, будто пытаясь в мельчайших подробностях вспомнить всё предшествующее какому-то поворотному событию.

- И что же было потом?
- Мы вызвали такси. Я, Игорь и Лена. Понятно же, что все были навеселе, и никто не мог сесть за руль. Сначала всё было нормально. А потом, когда мы выехали на мост, Ленка как с ума сошла. Начала кричать, что она не хочет умирать, что мы сейчас разобьёмся, хватала шофера за руки и требовала, чтобы он остановил машину. Игорь пытался удержать её, но она не давалась, и мы вынуждены были остановиться. Ленка тут же выскочила, и - на встречку. А это же мост! Машины вереницей друг за другом. Её сбила первая же. Насмерть.

Не понимаю, что это было! Почему она почувствовала свой конец? Что ею руководило? Не знаю.
Игорь переживал страшно. Он просто перестал жить. Стал бесчувственным, как робот. И только Людочка, дочка, иногда выводила его из ступора.
Я всё время была рядом. Кто-то же должен был ухаживать за ребёнком, да и за ним тоже. Вот так постепенно он привык ко мне. Вы знаете, мы с сестрой очень похожи. Возможно, поэтому, он предложил мне стать его женой. Но не полюбил. Я знаю. Чувствую.

А что с этим теперь делать, не знаю. Я люблю его, очень люблю племяшку. Куда я без них?
Она смотрела на меня, как будто ожидая, что я найду решение.
Я обняла её, искренне сопереживая бедной женщине:
- Единственное, что я знаю, любовь нельзя выпросить. Нельзя упрекать за нелюбовь. И только если вам удастся добавить себе немного независимости, сосредоточиться на своей жизни, то тогда, быть может, он увидит в вас не копию бывшей жены, а отдельную, неизведанную и желанную женщину.

Сейчас почти не носят меховых шапок. А совсем недавно они были непременным атрибутом зимней одежды. Шапки-ушанки! Куда ж без них в морозные российские зимы? Была и у меня такая. Обычная, кроличья, кустарного пошива, купленная на местном рынке.

Пару лет она честно оберегала меня от холода, но со временем всё больше стала походить на старого облезлого зайца во время весенней линьки. Пора было уже заменить её на что-нибудь новенькое. Но я решил отложить покупку до осени и уж как-нибудь дотянуть до конца сезона.
А тут как раз подвернулась командировка в Ташкент. Вот удачный повод расстаться с зимней экипировкой! В Узбекистане тёплая шапка не нужна, а за месяц, который я пробуду там, и в Москве уже стартует весна.

Однако жена, видя, что я намереваюсь отправиться в аэропорт вообще без головного убора, обвинила меня в легкомыслии, из-за которого я простыну, заработаю менингит или ещё что-нибудь страшное, а потому мне непременно нужно надеть шапку, а позже просто выбросить её!
Спорить с женщиной – это только тратить время и нервы. Поэтому я покорно надел страшилище на голову в надежде как можно быстрее избавиться от него.

В ожидании посадки, я зашёл в кафе, чтобы выпить чашечку кофе. И там мне пришла в голову замечательная идея: «Оставлю - ка я свою ушанку здесь. Будто забыл. Бывает же такое!»
Довольный своей придумкой, я так и сделал и к самолёту шёл уже налегке.
Но не тут-то было. Меня догнал широко улыбающийся узбек: «Мужчина! Ты тут шапка оставил. Я видел, тоже кофе пил. Возьми, пожалуйста!»

Спасибо тебе, добрый человек! Это я, не вслух, конечно.
На самом деле, и благодарил, и улыбался – всё, как положено.
Так мы с шапкой прибыли в Ташкент. Оставить её в самолёте мысль была, но подумалось, что каждый оставленный предмет вызывает подозрение у стюардесс. Не желая добавлять им проблем, я с шапкой в руках ступил на трап.
Как же хорошо вдыхать напоённый цветением акаций южный воздух, как приятно тёплый ветер шевелит волосы, как щедро южное солнце припекает непокрытую голову!

В гостинице я сунул шапку в шкаф и забыл о ней на целый месяц. Однако перед отъездом проблема опять встала в полный рост.
«Как я забыл про неё? Почему не выбросил где-нибудь заранее?» - корил я себя. Но, делать нечего, положил её в сумку, и вызвал такси до аэропорта.
В дороге я сделал очередную попытку избавиться от приставалы и попытался оставить шапку в машине.
Надо ли говорить о том, что шофер окликнул меня и торжественно вручил «забывчивому» пассажиру его головной убор.

Я начинал побаиваться своего навязчивого друга.
Мне уже казалось, что в меховых складках шапки таится торжествующая улыбка победителя.
«Ах, так! Ну, нет, я найду способ избавиться от тебя», – мстительно думал я, сидя в самолёте, несущем меня к весенней Москве.
Как назло, в залах аэропорта урны для мусора были устроены так, что в них можно было бросать только мелкие предметы. Представив себя, усиленно запихивающего лохматого зверя в узкую щель, я оставил эту идею.

«Туалет! Вот где ты останешься!» – шепнул я шапке. И опять промахнулся. В кабинке не было крючков-вешалок, но зато была целая очередь страждущих пассажиров, которые обязательно вернули бы мне «забытую» вещь.
С последней надеждой вернуться без шапки, я повесил её во дворе дома на столбик забора, и злорадно помахав ей рукой, направился к своему подъезду.

Дома меня ждал вкусный обед и нескончаемые расспросы жены обо всём, что происходило со мной за время командировки.
Вскоре вернулся из школы сын и принёс…шапку, которую, я, по его словам, наверное, выронил, а кто-то заботливо повесил на забор.
Мне показалось, что шапка уже не улыбается, а просто хохочет в голос.

"Дети показывают шрамы, будто ордена. Для любовников шрамы – секреты, ожидающие разоблачения. Шрам – слово, ставшее плотью. Легко демонстрировать рану, благородные боевые шрамы. Прыщ показать трудно."

Шестнадцать лет.
По максимуму всё.
И с белым чёрное на разных полюсах,
Но так бывает –
Наважденье, сон,
И рассыпается незыблемое в прах.
На вечеринке сумрак и интим.
Мальчишки смелы
Из-за выпитых ста грамм,
Магнитофон, душевностью томим,
Их призывает
Приглашать на танец дам.
Мой одноклассник беден на слова,
С ним каждый день делю до школы путь.
На талии рука дрожит едва,
Но обнимает так, что не вздохнуть.
Мир покачнулся!
Что это со мной?
Сама себя я не могу понять.
Но пусто в голове,
Язык немой,
И ничего не хочется менять
Девчонка у окна стены белей,
Я знаю -
Говорил он ей «люблю»,
Но новый танец,
Он опять не с ней,
И снова я истому жадно пью.
Ни слова он.
В ответ молчу и я.
Нас накрывает морока волна,
Блаженство продлевает нам "медляк",
И плачет девочка за шторой у окна.

Запрячу в дальний угол свой позор,
За легкомыслие мой приговор суров.
Но повторяются во снах
С тех давних пор
Пьянящие объятия без слов.

Ты всегда знаешь, что этот день придёт.
Представляешь его.
Всё знаешь о нём.
Боишься.
И, всё-таки, ждёшь.
А когда он приходит, то застаёт тебя врасплох.
Что? Уже пора? А подождать никак? А если я ещё не готова?
Да кого это волнует? Пора, голубушка, пора!

Точно так однажды началось моё утро. Чувствительные сигналы из недр моего тела дали понять, что ждать никто не собирается. Разумеется, муж уже ушёл на работу, родители вообще живут в другом городе, телефона в квартире нет, а о мобильниках ещё и слыхом не слыхивали. Спускаюсь на этаж ниже. Тётя Нина Нахалова - добрая тётенька, совсем не соответствующая своей фамилии - разрешает позвонить мужу на работу. Узнав о том, что решающий день наступил, супруг растерялся не меньше меня и заявил, что сейчас уйти никак не может, у него сдача изделия , и не своим родным ОТК, а – строгим военпредам.

Услышав это, малыш тут же дал понять, что он важнее военпредов и откладывать своё мероприятие тоже не намерен. Мысли мои заметались, не желая выстраиваться в разумный порядок – лихорадочно хватаюсь то за детское приданое, то за халат, в который надеюсь позже переодеться, потом всё бросаю и сажусь на диван, тупо уставившись на висящую на стене картинку. Мне подарил её Игорёк, маленький сосед, с которым мы провели почти весь последний месяц из-за неожиданного карантина в его садике и вполне ожидаемого моего декретного отпуска.

На карте изображена карта мира в понимании пятилетнего мальчика. И это - материк, окружённый со всех сторон разноцветными морями. Пояснительные надписи раскрывают их названия: «Чёрныя морья", "Жёлтыя морья" , "Красныя морья", "Белыя морья". В центре материка жирная точка с надписью «ПЕТРОВСК». Кто бы сомневался, что центром вселенной для Игорька является тот город, в котором имеет счастье проживать юный художник.
От созерцания наивной и милой картинки мысли мои сбавляют скорость, и я начинаю приходить в себя.

Спокойствие, только спокойствие! В конце концов, автобусы никто не отменял, а там пару кварталов – и я у цели. Однако, коварный февраль тоже решил вставить свои пять копеек в череду препятствий на моём пути, выдав сразу два в одном - снег и дождь. Эта смесь надёжно покрыла дороги красивой ледяной корочкой. Хорошо хоть автобус не присоединился к тайным вредителям и не заставил себя долго ждать. Но при этом он так старательно встряхивал меня на каждой колдобине, будто хотел помочь справиться с моей задачей, «не дожидаясь перитонита».

Старинное двухэтажное здание роддома, сложенное из красного кирпича, совсем не выглядит на свои сто лет. Покрытое ледяной облицовкой, оно блестит, как карамельный домик на немецких сказочных гобеленах. Стучусь в окошко, прорезанное в солидной деревянной двери. Кажется, что оно сейчас откроется, оттуда выглянет старушка в платочке, скажет: «В некотором царстве, в некотором государстве…» И начнётся сказка про злую мачеху и доброго Морозко.

И правда, из окошка выглядывает старушка в платочке:
- Тебе чего, доченька?
- Кажется, рожать пора, - неловко объясняю я.
- Тогда заходи, - гремит старушка засовом.
- А что одна?
- Муж на работе. Занят очень.
- Ну, ну, - сомневается старушка, оказавшаяся медсестрой приёмного отделения.
Она забирает у меня всю одежду, не оставляя даже часики, чтобы никакой зловредный микроб не проник в святая святых этого дома - родильное отделение.

Облачённая в больничную рубаху, а точнее, в широченный балахон с дырками для рук, и безразмерные шлёпанцы, я отправляюсь на второй этаж. Там по длинному коридору навстречу мне бежит босая молоденькая девчонка.
- Какая вам разница, как меня зовут? – кричит она медсестре, пытающейся записать её имя и фамилию в толстый журнал. – Мне больно! Делайте что-нибудь!
Девчонка приседает и стонет, держась за огромный живот, в котором уместилось никак не меньше двух младенцев. И смешно, и жалко будущую мамочку. Меня-то ещё не так прижало, но всё ещё, наверное, впереди. Поёживаюсь и надеюсь, что не буду бегать и кричать на сестричку. Как-никак мне уже двадцать пять, по тем меркам я почти старородящая.

Мои данные тоже фиксируют в местной картотеке и отправляют в предродовую палату. В небольшой комнатке стоят всего две железные кровати, примерно того же возраста, что и роддом. Одна кровать уже занята. Соседка моя находится на том этапе схваток, когда беседовать можно лишь в небольшие промежутки между ними. Причём она разительно меняется на каждом из этих этапов. То, блестя чёрными восточными очами, отчаянно юморит, рассказывая о себе, муже, свекрови и других многочисленных родственниках,то причитает и виртуозно ругается на них. Причём юмор и в эти нелёгкие моменты не оставляет её. Вот уж, действительно, смех сквозь слёзы!

Периодически появляется медсестра и делает нам уколы, лаконично объясняя:
- Для ребёночка.
Мамочкам положено справляться самим. Наши детки всё сильнее и чаще напоминают о своём желании выбраться на волю.
Отходят воды.
- Мама! Бассейн спустили. Здесь уже совсем тесно! -активизируется малыш.
Ух ты! Как он заспешил! Когда кости заживо раздвигаются, это, скажу я вам, незабываемые ощущения.
Прости, малыш, можно я немного покричу? Я не на тебя, просто… оё-ё-ёй! Господи, помоги!

Сколько же женских рук судорожно сжимало железные прутья в изголовьях этих допотопных коек, сколько причитаний и обещаний слышали эти стены!
Наконец, сестричка уводит нас в родовую. Мы лежим на столах, расположенных под прямым углом так, что я имею возможность наблюдать весь процесс родоразрешения на соседнем столе. Мамочка там старается изо всех сил, а в промежутках между схватками, как будто в бреду, лихорадочно несёт какую-то ничего не значащую чепуху. Такое впечатление, что она в горячке, или, что маловероятно, в подпитии.

Я вижу, как при очередной потуге прорезывается мокрая черноволосая макушка. И почти сразу выскальзывает малыш. Красный, с отёкшим недовольным личиком и неожиданно толстой, похожей на верёвку, пуповиной. Акушерка радостно сообщает:
- Мальчик!
-Ой! А я девочку хотела. – вдруг протрезвела соседка.
- Так что? Назад отправить? – серьёзно спрашивает сестра, держа орущего пацана на одной руке и похлопывая по попе другой.
- Не надо! – смеётся мамаша.

Я тихонько трогаю акушерку за рукав, напоминая о себе.
- Какая деликатная у нас мамочка! - удивляется она. Сейчас, сейчас! Сейчас и мы родим.
Легко сказать! Рожали мы ещё почти час. Дышали, напрягались изо всей мочи, отдыхали и потом повторяли всё сначала. Но вот и мой сын прорвался на свободу. Причём, прорвался – не фигура речи. Если у папы размер головы шестьдесят два, то странно ожидать сына с маленькой головкой. Пришлось наложить несколько швов. Разумеется, без обезболивания. Уж если выдержала сами роды, то такую малость и подавно выдержишь.
Н-да. Когда шьют по живому – тоже ощущение не из слабых.
Но главное – мой малыш, мой приз за девятимесячный марафон и феерический финал, тоже красуется на руке довольной акушерки. Он весь в белой смазке, его вытирают и он тоже орёт, расправляя лёгкие.

Меня накрывают простынкой и оставляют отдыхать. А сына взвешивают, привязывают на ручку и ножку кусочки зелёной клеёнки с номерками, потом умело пеленают и уносят. Номерки, уже заскорузлые и полинялые от времени, до сих пор хранятся у меня в особом конверте среди семейных реликвий.

Утром нам везут на кормление каталку с ребятишками, туго упакованными в жёлтые от бесконечной стирки и стерилизации пелёнки. И я вижу, как мой сын отличается от всех остальных малышей. Он, конечно, самый лучший, но я сейчас не это имею в виду. Я хочу сказать, что они с рождения очень разные! Беленькие и курносые славяне, смуглые и носатенькие детки кавказских родителей, миниатюрные с миндалевидными глазками потомки азиатов, да и помимо этого, они уже маленькие копии своих родителей.
Каждая мамочка непременно развернёт свою «куколку» и сделает ревизию ножкам-ручкам-пальчикам. В палате много света и улыбок. Умница-природа старательно затушевала перипетии предыдущих часов.

Опять молока мало! – сокрушается крупная, полногрудая мама, родившая второго ребёнка. – А я так и знала! Порода -то у меня мясная, а не молочная!
Смеёмся. Знакомимся быстро. Почему-то легко рассказываем о себе. Как будто, все мы здесь сроднились, объединённые одним из самых важных моментов в жизни.
Молчит только одна. К ней тоже приносят малыша, но он не берёт грудь и тоненько монотонно плачет. Соседки потихоньку рассказывают, что ребёнок застоялся в родовых путях и получил серьёзные повреждения. Очень жаль эту красивую интеллигентную женщину, умеющую держать себя в руках даже в таких жестоких обстоятельствах. Много позже я узнаю, что мальчик дожил до шестнадцати лет. Он не говорил, не ходил и мало что понимал, но всё равно был любим родителями. В тот день, когда он ушёл из жизни, его мама родила второго ребёнка. На этот раз здорового и крепкого.

Каждый день кого-то из палаты выписывают. Мамочки прихорашиваются, через окошко напоминают папам о подарках для медперсонала. На этот раз и нашему папе ничто не помешало забрать нас с малышом домой, соблюдая все нужные ритуалы с цветами и конфетами.

Дома новый член семьи бережно укладывается в детскую кроватку, окрашенную в радостный светло - зелёный цвет. На неоторванной этикетке сообщается, что кроватка сделана на катушечной фабрике. Я улыбаюсь, замечая, что она действительно состоит из гладких округлых жердочек разного диаметра.
Ну, понятно. Почти катушки, только чуточку длиннее.
«Это и хорошо, - думаю я,- по крайней мере, в ней совсем нет углов, о которые мог бы поранится малыш».
Для меня начинается новая жизнь, где чуть ли не главное место будет предназначено детям.

Жара буйствовала без продыха, не разрешая дождю хотя бы чуточку размочить засуху. Лето запомнилось запахом гари от тлеющих торфяников и пугающими всполохами огня в окнах, проезжающих мимо, поездов. С работы отпускали раньше, как того требует КЗОТ в случае превышения температурных норм. Но и дома, в накалённых за день многоэтажках, спрятаться от духоты было невозможно.

Поэтому сообщение о предстоящей поездке в приморский город Лиепаю пришлось очень кстати. Это была моя первая служебная командировка. Задание не пугало, поскольку представляло собой корректировку документации и проверку изделий после некоторых изменений.

Сейчас я уже могу сказать, что изделия наши официально являлись продукцией для нужд ВМФ, о чём на сегодняшнем сайте предприятия заявлено открыто. Но тогда всё было строго засекречено, плакаты с человеком, прижимающим палец к губам и с надписью «Болтун – находка для шпиона» висели на каждом шагу, а с работниками проводились индивидуальные беседы соответствующего содержания.

Честно говоря, если бы меня даже пытали, ничего тайного я бы рассказать не смогла, по той простой причине, что и не знала настоящих секретов.
Они хранились в служебной литературе с грифом с (секретно) и сс (совершенно секретно), допуска к которым у меня не было.
Но тем не менее, нам запрещалось говорить даже о настоящем статусе родного завода.

Итак, четыре молодые девицы, дополнительно проинструктированные о том, что молчание - золото, а излишние слова наказуемы, отправились в неведомую прежде Латвию.
Приехав на место, мы первым делом занялись поиском временного пристанища. Опытные коллеги предупреждали нас о том, что гостиница - дело безнадёжное и даже напели песенку из цехового капустника:

Крутится -вертится шар голубой,
Ездит по шарику сорок шестой,
Сегодня Камчатка, а завтра Кронштадт,
Придёшь на вокзал – там свои все сидят.
И у гостиниц всё тот же народ,
К администратору ищет подход,
Администратор всё в руки глядит,
А из Петровска – какой дефицит?

Тут надо пояснить, что наш пуско-наладочный цех имел номер сорок шесть. Работало в нём много молодых специалистов – народ, как известно, заводной и креативный - так что песенки на злобу дня рождались часто и непринуждённо.

Действительно, в гостинице нас встретила табличка «Мест нет».
Зато рядом лежал целый список адресов, по которым приезжих могли приютить местные жители. Мы остановились на адресе, где обещали принять сразу несколько человек.
Дорога туда оказалась не очень близкой, автобусы в тот район не ходили, но для нас этот поход стал первым знакомством с Лиепаей.
В новинку были её булыжные мостовые, резвые трамвайчики, позванивающие на перекрёстках, деревянные дома, непривычной для россиян архитектуры и множество цветов в каждом более или менее пригодном для этого уголке.
Удивил нереально большой кот, сидящий в окне дома, зарывшегося наполовину в землю. Рыжий зверюга сидел на подоконнике полуподвального помещения и меланхолично разглядывал ноги проходивших мимо людей. Закралась мысль, что есть что-то такое в прибалтийском воздухе, что рождает здесь крупных людей и котов.

Дом, где нам предстояло жить, оказался двухэтажным деревянным особнячком, увитым диким виноградом, и что больше всего обрадовало нас, был недалеко от моря.
Окна его выходили не на городской многолюдный пляж, а на пустынный песчаный берег. Купайся, загорай, сколько душе угодно. Красота, да и только!

Хозяйка, немолодая латышка в белом, как у горничной, переднике, провела нас в комнату на втором этаже, где кроме четырёх кроватей, стояли ещё стол, шкаф, и даже печурка, которая хоть и не нужна была летом, но делала спальню намного уютнее.

Надо ли говорить, что мы, оставив вещи неразобранными, тут же помчались к морю.
Ноги вязли в мелком, почти белом песке, прозрачная вода медленно, как в полусне, накатывала на него, и оставляя мокрую полосу, уходила назад. Как приятно утопать в этой влажной прохладе босыми ногами, истомлёнными несвободой и зноем! А потом сразу хотелось броситься в воду, обмирая от контраста температур тела и воды.
Однако вот этого «броситься» в нашем случае не случилось. Море здесь оказалось настолько мелким, что пришлось ещё идти и идти, и даже там, метрах в пятидесяти от берега, присесть для того, чтобы окунуться в воду.
И всё же это было наслаждение!

По возвращению домой в наши апартаменты поднялся муж хозяйки. И устроил нам целый допрос. Кто такие? Откуда? И зачем?
На первые два вопроса мы ответили довольно бойко. А вот с последним вышла заковыка. Мы не ожидали, что кто-то напрямую будет выспрашивать нас о цели приезда. Сказать, что на отдых, нельзя - ведь мы будем уходить на работу каждый день. И раскрывать истинную причину тоже нельзя. Кажется, хозяин заметил наше замешательство, и не поверил путаному лепету насчёт гражданского судна, названия которого мы даже не смогли назвать.

Кажется, мы оставили о себе не очень благоприятное впечатление. Скорее всего, хозяин даже принял нас за девиц лёгкого поведения, приехавших в приморский город на заработки. Думаю, эта мысль укрепилась в нём после того, как нам пришлось поочерёдно не ночевать дома из-за круглосуточных прогонов изделий.
Хозяин криво усмехался на наши отговорки по поводу ночёвки у родственников и друзей и что-то бормотал на латышском.

Совершенно непонятно, почему ему было важно так много знать о нас. И хотя подозрения его были не очень приятны, разубеждать его мы не стали, да и, честно говоря, не сумели бы с нашими секретными предписаниями.

Признаюсь, мы совсем мало бродили по городу, не побывали в его музеях, не послушали орган, не погуляли по узким старинным улочкам. Возможно, виной тому было жаркое лето и пляж под боком, а также молодость и всего десять дней командировки.
Но всё же навсегда запомнилась необыкновенная чистота города – даже во дворе нашего дома всё было настолько прибрано, что трамвайный билетик, выброшенный там, смотрелся как бельмо на глазу.

Запомнилось непривычное для нас, жителей русской глубинки, изобилие продуктов и дефицитных товаров в торговом центре «Курземе».
До сих пор помню вкус взбитых сливок, посыпанных шоколадной крошкой, которые мы покупали в малюсеньком кафе утром перед работой. Там же стоял стол со сдобой и два титана с чаем и кофе. Я больше никогда не ела такой пышной и вкусной выпечки. Мы брали всё, что хотели, и честно расплачивались на выходе, приближаясь таким образом к облику гражданина коммунистического общества.

В последний день командировки мы неожиданно встретились у морского порта с хозяином квартиры. И где?! Выходя из проходной! Он тоже нас увидел и неожиданно расплылся в улыбке, словно увидел близких и дорогих людей.
Наверное, в его голове, наконец, сложился пазл с нашими запутанными рассказами о работе и отсутствием по ночам.
Видимо, этого доброго порядочного человека просто расстраивало предположение, что молодые девчонки, годящиеся ему во внучки, пошли по кривой дорожке. При этом представить, что в нашем юном возрасте мы могли бы работать на военных судах, он не мог.

Когда перед отъездом мы зашли к хозяевам, чтобы попрощаться и рассчитаться за квартиру, они оба были с нами так радушны, как будто мы и были их настоящими внучками.
А хозяин даже не раз повторил, что будет рад, если мы снова приедем и остановимся у них.

https://

Иногда я достаю старый альбом. Глажу его бархатную, чуть выцветшую от времени, обложку, бережно открываю и начинаю рассматривать снимки, на которых фотоаппарат отразил мою жизнь, останавливая её на короткие мгновения.

Вот, например, фотография из моего детства. Снимок явно постановочный. Мы с двоюродной сестрой стоим напротив друг друга. Сестру зовут Милочка. По-другому её никто не называет, в отличии от меня, привыкшей к уличному - Танька. В то далёкое время это, вроде бы пренебрежительное обращение, было вовсе не обидно, и гораздо более привычно, чем Милочка.

Однако, никого не удивляла и ласкательно-уменьшительная форма имени применительно к моей сестре. Она была райской птичкой в нашей воробьиной стае - иногда «прилетая» к нам из-за границы, где постоянно жила с элегантной мамой и полковником папой.

На фото аккуратно причёсанная Милочка артистично выставила ножку вперёд, приподняла двумя пальчиками клетчатый сарафанчик, слегка открывая коленки, и чуть наклонила голову, как бы любуясь красивыми туфельками.
На мне тоже платье в клеточку. Только оно катастрофически мало. Поэтому из-под него наглым образом торчат широкие штанины рейтуз, которые тоже слегка не доходят до колен, оставляя открытыми тощие ноги. Сандали мои, мягко говоря, не столь красивы, как у Милочки, а вихры на голове изрядно растрепались.

Помню, меня попросили встать в ту же самую позу, которую приняла Милочка. Её папа, видимо, задумал композицию с двумя симметрично стоящими девочками.
Однако фотография получилась немножко не соответствующей папиной задумке.
Сколько мне там лет? Наверное, не больше семи.

Но я хорошо помню, что в тот момент ясно представляла себе, насколько нелепо я буду выглядеть с артистично выставленной ножкой и кокетливо приподнятым платьем.
И тогда я вытянула абсолютно прямую ногу в противоположную сторону, растопырила негнущиеся, как палки, руки и не стала любоваться растоптанными сандалями. Так выглядит картонный клоун, висящий на стене на гвоздике. Если дёрнуть за верёвочку, клоун послушно раздвинет в стороны руки и ноги.

Скорее всего, я случайно попала на Милочкину фотосессию. Наверняка, и у меня дома было хотя бы одно приличное платье. Так почему же я не отказалась фотографироваться? Может быть, оробела перед папой-полковником? А может, не захотела прямо признать внешнюю пропасть между собой и Милочкой и, при этом, не сумела схитрить, выдумав другую причину отказа?
Не знаю.

Вряд ли семилетняя девочка рассуждала по-взрослому.
Тогдашняя я интуитивно нашла другой выход. Усилив в нарочито клоунской позе наше с Милочкой различие, я как будто говорила: «Да! Это я - смешная и нескладная Танька. Непохожая на Милочку. Но я такая, какая есть, и вовсе не хочу быть Милочкой!»

Теперь, спустя не одно десятилетие, я смотрю на фото, улыбаюсь и думаю, что Танька всё сделала правильно!

Ещё во сне наполовину, но явь уже
Фантомы ночи отодвинув, иной сюжет
Рисует мне в оконной раме, как на холсте,
Сбежать меня на волю манит из душных стен.
Легко откроется наружу окошко в сад,
В плетении цветочных кружев утонет взгляд,
Снег лепестков с вишнёвых веток под ветерком -
Зима весны в преддверье лета.
Оксюморон.
От яблонь аромат тягучий заворожит.
Приходит мысль - нет в жизни лучше,
Чем просто жить!

Ах, как мы были хороши в молодости! Белые, нежные и невесомые, как лепестки роз. Не верите? Наверное, думаете, что обувь не может быть такой? Ведь ею приходится ходить по земле и ещё, бог знает по каким, неидеальным дорогам.
И будете правы. Если только не вспомните, что есть особенная обувь. В ней девушки не ходят - их носят на руках! Правда-правда. Не всё время, конечно. А, например, переносят через мост. В нашем городе непременно нужно перенести через мост! А иначе – никак. Такой обычай.

Вы уже догадались? Да! Мы - свадебные туфельки. И верх у нас не из грубой кожи, а из белоснежного блестящего атласа, украшенного матовыми жемчужными горошинами. Наши тоненькие каблучки - гвоздики как будто специально созданы для того, чтобы подчеркнуть стройность будущей владелицы туфелек.
В магазине к нам подошла именно такая – изящная и хрупкая, как иероглиф «ангел», виртуозно выписанный мастерской кистью. «Только бы ей понравиться! Только бы нас купила эта милая девушка! »- шептались мы между собой.

И она купила! Дома примерила вместе со свадебным платьем, корсет которого был расшит жемчугом, а по подолу длинной, ниспадающей волнами юбки, струился атласный кант. Идеальная гармония с туфельками!
Правда, было немного жаль, что платье почти закрывало обувь, но зато, когда на мосту жених поднял невесту на руки, и она кокетливо приподняла ножку, на туфельки могли полюбоваться все желающие. И любовались. Даже поток встречных машин слегка притормаживал!

Кое-кто, конечно, может, предположить, что любовались не только невестиными туфельками, а ещё и ножками, которые тоже были очень хороши. Особенно щиколотки! Наша невеста обладала совершенно восхитительными тонкими щиколотками. А это, что ни говорите, особенный подарок природы, буквально сводящий с ума настоящих ценителей женской красоты. Мы уверены, что именно они свели с ума будущего супруга нашей красавицы.

Кстати, на балу пришлось познакомиться и с его обувью - парой лакированных башмаков. Разумеется, они сильно уступали нам в изяществе, поэтому туфлями называть их было даже немного странно. Впрочем, это и понятно - их предназначение чисто мужское - надёжность и практичность. Тем не менее, они достойно проявили себя во время свадебного танца, ни разу не наступив на наши нежные носики.
Ах! Как мы летали в вальсе, почти не касаясь пола, как вставали на цыпочки во время поцелуев, как игриво попадали в такт современным танцам!

Но каждый бал когда-нибудь заканчивается. Закончился и наш звёздный час. Мы были уложены в коробку и доставали нас лишь для того, чтобы протереть мягкой тряпочкой и, вздохнув, положить обратно. Существование в тёмном шкафу было бы совсем - простите за каламбур – беспросветным, если бы не возможность наблюдать за жизнью молодой семьи. Невольно мы слышали всё, что произносилось в этом доме. Кто же стесняется своей обуви? Кто предполагает, что у неё тоже есть чувства?

Сначала из комнаты молодых доносились смех и оживлённые разговоры, потом в доме стало тише, разговоры всё реже, потом появились нотки раздражения, переходящие в крик и, в конце концов, из шкафа насовсем забрали коробку с лакированными башмаками.

Мы остались одни и почти смирились со своей печальной долей – стареть, становиться ненужной, выходящей из моды, вещью. Но, к счастью, судьба приготовила нам весьма необычный подарок. Однажды другая женщина примерила нас. Не такая молодая, как наша владелица, но тоже очень симпатичная и добрая. Мы, туфли, сразу определяем характер человека по тому, как он надевает обувь. Если небрежно берёт в руки, спешит, сминает задник, то вряд ли он будет приятен и в человеческих отношениях. Незнакомка же сначала полюбовалась нами, потом бережно, с помощью обувной ложки, надела сначала одну туфельку, потом другую.

Вы думаете, нас ожидала ещё одна свадьба? А вот и нет. Наша совестливая хозяюшка посчитала нечестным передавать другой невесте атрибут неудачного брака и решила подарить нас… празднику. И не только нас, а ещё и свадебное платье, и украшения, и другие девичьи вещицы, оставшиеся от церемонии бракосочетания.

Теперь мы живём в детском саду. Каждый Новый год Снегурочка наряжается в платье с жемчужной вышивкой на корсете, обувает нарядные атласные туфли, и мы весело пляшем вокруг ёлки. А рядом с нами кружатся и топочут маленькие сандалики, туфельки и ботиночки.

Суббота. Семь часов утра. Звонок.
Правильно! Когда же ещё и звонить, как не в семь утра в субботу? Не буду брать трубку. Свои вряд ли будут беспокоить - знают, что я отсыпаюсь за всю неделю. А звонят, скорее всего, какие-нибудь приставалы с кредитами.
Но телефон не унимается.
Ладно. С трудом разлепляю глаза.
Папа!
Сон моментально слетает – вдруг сердечный приступ или ещё какая беда! Отец живёт один и не совсем здоров.

- Папа? Что случилось?
- Прости, дочка, разбудил тебя, наверно.
- Папа, с тобой всё в порядке?
- Со мной-то в порядке, а вот телевизор опять замолчал.
Уф-ф! Отлегло. Просто телевизор. Папа никак с ним не расстанется.
- Я тебе давно предлагаю вызвать мастера. Что ты мучаешься? У меня есть знакомый. Хороший специалист. Вызвать? Давай я сегодня позвоню ему. Только чуть позже. Хорошо?
- Хорошо, дочка. А то я сегодня рано поднялся, не спиться что-то - извиняется папа, - бывало, помолчит-помолчит, да и заговорит, а сегодня не хочет. Вот сижу, картинка есть, а звука нет.
- Всё, папа, решено, я, как только договорюсь с мастером, позвоню тебе.

Семь пятнадцать.
Ещё досплю. Проваливаюсь в небытие. Опять в тот же недосмотренный сон. «Странно, - думаю я на границе между сном и явью, - опять я здесь».
Здесь – это у подъезда дома, в котором я хочу посмотреть квартиру. Мне вообще часто сняться сны про квартиру или дом. Наверное, потому, что очень хочется сменить хрущёвку - двушку на просторную трёшку, желательно, новой планировки.
При этом сняться мне не новые современные хоромы, а какие-то старые дома с отваливающейся штукатуркой. Я захожу в подъезд, выкрашенный чудовищной зелёной краской, вижу лестницу, в которой не хватает целого пролёта, но всё равно карабкаюсь по оставшимся железным конструкциям к нужной двери. Психологи говорят, что такие тягучие, мрачные сны с преодолением многих препятствий без достижения цели снятся людям с незакрытой тревогой в реальности.
Наверное, так и есть. Тревога, во всяком случае, это точно моё. Дурная привычка всё держать под контролем и за всё отвечать.

Девять.
Просыпаюсь, так и не добравшись до двери. И сразу же окунаюсь в реальность – что там у меня сегодня? Магазин, обед, уборка и – не забыть! – позвонить телемастеру.
Но сначала - папе. Вдруг у него телевизор очнулся. Тогда мой папочка легко может отказаться от ремонта.
- Папа! Как дела? Что твой телевизор?
- Телевизора у меня теперь нет. Мне обещали взамен старого новый привезти. Со скидкой!
Тревога встрепенулась и стала набирать обороты.
- Кто обещал? Расскажи подробней.
- А у меня тут бумажка была. С телефоном. В почтовый ящик бросили, написано: «честный мастер, живу рядом, пенсионерам скидка». Я и позвонил. Приехали два мальчика. Молоденькие, лет по двадцать, не больше - студенты, видно, подрабатывают, но умны-ы-е! Аппаратура у них всякая. Они сказали, что чинить дорого будет, лучше новый купить.
-- Папа! Ты деньги им давал? – повышаю я голос, уже почти в панике.
- Нет, дочка. Они аванс просили, а я не дал, сказал: «Вот новый телевизор привезёте, тогда заплачу».

Ну, хоть так. Если даже старый телевизор с концами увезли, не жалко. Вроде, всё правильно папа сделал, хоть и поспешил, конечно.
Волнение немного успокаивается, но не уходит совсем, находя уголок в моей, не знающей покоя, душе.
- Хорошо, папа, я заеду к тебе, посмотрю новый телевизор.
- Да ты не беспокойся, дочка. Мальчики хорошие. Сумку с инструментами и аппаратурой у меня оставили, чтобы не таскать с собой. Значит, точно вернутся.

Через два часа я у папы.
Он уже смотрит новый телевизор. Сидит довольный. Теперь у него есть собеседник на весь длинный пенсионерский день.
- Сколько же взяли с тебя?
- Всего получилось тридцать девять тысяч. Сам телевизор стоит двадцать девять. Мальчики сказали – на импортных элементах. За работу – десять: они ж купили, привезли, установили, наладили! Хорошие ребятки, уважительные. Говорят, без скидки было бы дороже.
Я рассматриваю подписанный папой договор об оказанных услугах по приобретению телевизора и подколотый к нему чек на тридцать девять тысяч. Других чеков нет. Есть коробка из-под телевизора «Салют -32 дюйма».
Поиск в интернете показал его стоимость – 13 тысяч, а с заменой на старый и того меньше.
Хорошие мальчики… Честные мастера… Всё, как обещали.
Но сдерживаюсь, молчу - не хватало ещё довести отца до инфаркта ненужными подробностями.
Пересчитываю деньги в кошельке.
- Папа! Я тебе оставлю двадцать тысяч, пусть будет моя доля в твоей покупке.
- Спасибо! Да, и не надо бы. Обошёлся бы как-нибудь.
Иду домой и не могу отделаться от чувства, будто испачкалась в чём-то гадком, липком, от чего хочется поскорее отмыться. И дело не в деньгах. Бог с ними. Но как? Как!? Как живут эти мальчики, зная, что они воры, причём самые мерзкие – те, что обирают доверчивых стариков?

От Москвы до Саратова лететь всего два часа. Час – подъём, час- снижение и посадка. В конце второго часа в иллюминаторе – сплошное переплетение ручьев, рек и речушек, оставляющих совсем небольшие островки суши.
Это всё Волга, её ответвления и мелкие притоки.
Зрелище настолько необычное, что появляется мысль – как же бедному лётчику найти место для посадки? Однако, при снижении самолёта границы островков раздвигаются, площадь суши увеличивается и, в конце концов, вырисовывается вполне большой и ровный участок с аэропортом.

Приземляемся. Но мы ещё не дома. Есть к северу от Саратова небольшой районный городок Петровск – цель нашей поездки и мой дом на целых двадцать лет.
Тогда молодыми специалистами мы с мужем приехали для работы на электромеханическом заводе «Молот», под безликим наименованием которого скрывалось современное крупное оборонное предприятие с полным циклом производства от литейки до электроники.

Когда утром люди шли на работу, казалось, по тротуарам льётся разноцветная река. Помнится, моя мама, приезжавшая к нам в гости, стоя на балконе, поражалась феерическому людскому потоку. Особенно её удивляла яркость и разнообразие женских нарядов. При всей бедности магазинного ассортимента, петровчанки умудрялись одеваться красиво и модно.

Возможно, это было потому, что продукция «Молота» разлеталась по многим городам страны, а вместе с ней в командировки отправлялись и многие её создатели, привозя оттуда модные веяния и, собственно, модные вещи. Бывали и курьёзные случаи столкновения традиционных провинциальных установок с экстравагантными по тем временам нарядами. Смешно вспоминать, как строгие вахтёры на проходной не пропускали на работу девушек в брючных костюмах.

Жизнь в Петровске отнюдь не была тиха и однообразна. Между цехами проводились конкурсы художественной самодеятельности. Страсти при этом разгорались немалые, вплоть до приглашения специалистов по хореографии и вокалу. Помню, как затих зал и побежали мурашки от вырастающего из безмолвия басовитого мужского рокота в хоровом исполнении трагического «Аджимушкая». За первое место – цеху тридцать бесплатных путёвок на море!

А заводские ёлки для детей? Ни одного ребёнка без маскарадного костюма. Буратины, роботы, снежинки, чертенята и ангелы. Сколько же родительской любви и фантазии было вложено в каждый костюм! Сколько радости и воодушевления детям! И подарки, подарки, подарки – от деда Мороза, за лучший костюм, за стихи у ёлки. Практически никто не уходил без награды.
Вы уже поняли, что сонным наш городок назвать никак нельзя.

Но, конечно, не вся наша жизнь была окрашена радужными цветами.
Снабжение оставляло желать лучшего. В магазинах мясных отделов не было совсем из- за отсутствия такового товара в наличии, а за колбасой - просто за колбасой без названия, ввиду редкости её появления на прилавках - очередь выстраивалась в три колбасы. Понятие «очередь» - это обычное и привычное явление советского времени.
Выручал рынок, обильный до неприличия.
Парное мясо при варке испускало такие ароматы, какие голодного человека могли довести до полуобморочного состояния; овощи и фрукты продавались кучками, банками и вёдрами; густое молоко давало отстой сливок до трети литровой банки; в сладкой сметане ложка действительно стояла, как стойкий оловянный солдатик; топлёное масло – вкусное до такой степени, что открывая холодильник, невозможно было удержаться, чтобы не зацепить ложечкой крупитчатый, тающий во рту, кусочек.

Но рынок работал строго по выходным. Поэтому, когда у нас в будни спонтанно образовалось новоселье в связи с получением квартиры, кроме двух тощих цыплят от случайной торговки у магазина, я к столу ничего купить не смогла. Как вы понимаете, ни о каких колбасно-сырных нарезках и речи не могло быть. Гости, между тем, пришли не одни, а почти каждый с другом или подругой.
Выручила картошка, да консервы (их-то в магазинах было в изобилии). Но веселью это не помешало! Молодость, молодость! Тебе не нужны изыски кулинарии, хватает общения.

Кстати, квартиру нам дали в Париже. Никак иначе! Остроумные горожане так нарекли район из быстрорастущих пятиэтажек на фоне частных домов городского массива.
Спустя годы, в память об этом, Парижем назвали магазинчик в одном из домов этого района. И – не могу удержаться ещё от одного примера народного творчества – существовал магазин Прощальный. Когда-то он находился на окраине городка. В советское несентиментальное время, у него, конечно, было какое-то другое, стандартное название, которое уже стёрлось в памяти, а может, никогда и не задерживалось в нём, и только теперь истинное его имя стало красоваться на вывеске.

Заводу оставалось построить ещё пару домов, чтобы закрыть очередь нуждающихся, как грянули девяностые.
Губернатор на встрече с рабочими заявил, что стране наша продукция не нужна, а нужны бороны. Слегка офигевшие от таких перспектив, высококвалифицированные специалисты потянулись к выходу. Кто ушёл в челночники, кто уехал на малую родину, а кто, наоборот покинул и малую, и большую родину. Задержка зарплаты доходила до года.

Раковой опухолью в Петровске разрасталась наркомания. На иглу подсаживали детей чуть забогатевших базарных торгашей. Кладбище стало быстро полнится молодыми ребятами – передоз, аварии под кайфом, драки и убийства на той же нетрезвой почве.
Небогатых наркушников сожрал «крокодил». Помню жуткий запах, исходивший из ближних гаражей, где по словам знающих людей варился этот смертоносный наркотик. Помню странные компании, тусовавшиеся тут же на лавочках. Постепенно их становилось всё меньше, а потом они и совсем исчезли.
Грустные истории, семейные драмы.

Вот думаю, рассказать ли вам трагикомический эпизод из этих лет или уж не стоит?
Ладно, рискну.
Ещё одной приметой того времени стало появление местных богачей, которые приватизировали мелкие фабрички. Одним из таких стал хозяин мебельной фабрики по кличке Борман. Меткие петровчане, давая такое прозвище имели в виду не столько крепкое телосложение и малый рост директора, сколько созвучие со словом «боров», то есть жирный и неповоротливый.

Так оно и было. Петровский Борман был настолько толст и неуклюж, что даже по двору фабрички его возили на маленьком автомобильчике «Козлике». Говорили, помимо привычки вкусно поесть, Борман любил пообщаться с красивыми молодыми женщинами. До поры до времени это его увлечение не было широко известно, но однажды произошёл случай, который тайное сделал явным.

Борману приглянулась молодая девчонка. Кажется, из работниц его фабрики. Пригласили её в директорский кабинет и, без особых прелюдий, предложили сделать хозяину приятное. Девчонка заупрямилась. Но не тут-то было! Два дюжих молодца наклонили строптивицу к нужному месту, а она возьми и цапни хозяина острыми зубками за самое чувствительное!
Тот взревел, девчонку из кабинета выгнали, пострадавшего на скорой - в больницу.

А после… Городок-то маленький! На другой же день о происшествии узнали все. Бессердечные граждане шептались, улыбались и даже хохотали над столь пикантным казусом, попутно споря, всё откусила девица или частично? Говорят, что разъярённый отец девушки пытался прорваться к обидчику, и потому рядом с кабинетом Бормана поставили милиционера. Дабы не нанёс неуравновешенный папаша ещё какого-нибудь членовредительства уважаемому человеку.

Вот такие истории случаются в маленьких городках в разные исторические периоды.
Петровск и сейчас жив, народ всё так же остроумен и умеет приспосабливаться к любым условиям.

Что ещё добавить?
Разве то, что по мнению уважаемых литературоведов, именно в Петровске - ровно между Саратовом и Пензой - произошли события гоголевского «Ревизора».
Думается, ещё немало сюжетов приготовил и приготовит Петровск для будущих писателей России.

По картине "Спаситель мира" Леонардо Да Винчи

Мы все по подобию.
Он не круче
Любого из нас,
И даже схожий
С коллегой моим.
Ничуть не лучше.
Такой же, как мы,
Наш добрый Боже.
Бородка курчавится,
Модная нынче,
Одежда слегка необычного кроя.
Но нам
Необычность стала привычной.
Вот только нимб над его головою…
Нет. Показалось.
Чело слишком бело.
И будто под дых - его взгляд, глаза!
Сквозь время, пространство,
За те пределы,
Которых нам, смертным,
Постичь нельзя!
Кто ж выдержать сможет ношу такую -
Всю боль и надежды
Грешных людей!
Как часто его поминаем всуе.
И в радости нашей,
И в нашей беде.
Но пальцы скрестил он,
Уже прощая
За то, что случилось
И что совершим.
Безбожно на милость его уповая,
Мы просим прощенья.
И снова грешим.

Аудио

По образу и подобию

Я долго размышляла над тем, ехать мне на эту встречу или нет.
Пятнадцать лет. Они встречались каждые пять. Я ни разу.
Это сейчас много говорят о булинге. Оказывается, у этого ужаса есть название. А тогда, без всякого названия, просто гнобили. Нет, не преследовали, не били, просто унижали. За что? А весело им, наверно, было. Они вместе, а я одна. Не такая. И этому тоже есть теперь название. Синдром Аспергера. Проще сказать - неумение приспосабливаться, ловить настроения и желания других людей. Наверное, он есть у меня, этот синдром. А может быть, и нет. Я же в младших классах та ещё атаманка была!

А потом … Не знаю, что случилось. Я не сумела быть как все, и честно говорила, что не хочу облизывать горлышко бутылки, из которой газировку до меня пили уже человек десять. У меня не получалось прибежать раньше всех в столовую и схватить положенные мне печенья и чай, потому что кто-то из более шустрых намеренно опережал меня, и я оставалась без печенья и чая. В дурацких девчоночьих альбомах с дурацкими анкетами я фигурировала в списках нежелательных компаньонок.

Вот тогда-то мне на помощь и пришла Нина. У неё, как мне кажется, был антиАспергер. Она умела ладить абсолютно со всеми. И не потому, что хотела угодить, а потому, что искренне во всех умела видеть хорошее, а плохое объясняла некими непреодолимыми обстоятельствами.
Она села рядом и стала моей подушкой безопасности. Как-то незаметно меня оставили в покое. Повзрослели, что ли.
Или пакостить Нининой подопечной было неловко
Но влиться в общую классную тусовку я уже не смогла, да и не хотела.

После школы я уехала на учебу в другой город, приезжала только на каникулы и встречалась только с Ниной. Ни с кем другим общаться желания не было.
Она осталась такой же доброй, улыбчивой, и абсолютно беззлобной, хотя жизнь не отвечала ей тем же. Муж, за которого она выскочила в восемнадцать и родила друг за другом двух сыновей, ушёл к другой.
- Он полюбил. Что ж тут поделаешь! – оправдывала его Нина.
Ни осуждения предателя, ни жалоб на нелёгкое существование матери двух малышей, я не услышала. При этом она умудрялась ещё заочно учиться в институте.

В отличии от меня, Нина поддерживала отношения со многими нашими одноклассниками и даже учителями.
- Пойдём к Александре Петровне, она будет рада, – запросто говорила она о визите к учителю русского языка.
Мы шли, и нас, действительно, радушно встречали. Из разговора я понимала, что Нина там не редкий гость.
В тот раз я подарила ей книгу о Полианне, надписав её «Моей Полианне». Нина, естественно, не согласилась со столь слишком лестным, на её взгляд, сравнением. Но я-то точно знала, насколько оно верно.

Итак, я всё-таки решилась окунуться в свой подростковый ад. Все знают, как болят старые телесные раны. Душевные болят не меньше.
Утешало меня то, что я сумела сильно похудеть и выглядела прилично даже на придирчивый взгляд моих недругов.
А главное - рядом была моя «Полианна», которая, кстати, как раз наоборот прибавила в весе не меньше того, что потеряла я. Но это её не портило. Она несла свою женственную стать естественно и достойно, никому ничего не доказывая и не извиняясь за немодные пропорции.

Нас встретили дружеские возгласы, обнимашки и вполне искренние улыбки. Это были другие люди со знакомыми лицами.
Я ожидала прыжка в ледяную прорубь, а попала в тёплую ванну добра и понимания.
«Они все забыли о прошлом? - невольно думала я.- Или в их памяти это выглядит как невинная шалость?»
Но портить встречу неприятными воспоминаниями не стала, а даже настолько раскрепостилась, что выдала удивлённой публике сольный современный танец. Бурные аплодисменты стали мне наградой и даже некоторой компенсацией за прошлые обиды.

Мы продолжали общаться с Ниной в соцсетях. Она и там была открыта, простодушно рассказывая обо всех событиях своей жизни и никогда не жалуясь на безденежье или усталость. А между тем, работала она воспитателем с детьми, которых деликатно называют особенными. И делала это за весьма небольшую зарплату.
На фотографиях, выложенных в сеть, улыбающаяся Нина, тесно окруженная ребятами, выглядела заботливой наседкой с шумным цыплячьим выводком.

Но однажды я увидела её рядом не только детьми, но и с неким бородатым субъектом. Конечно, как и всякая женщина, я тут же мысленно сосватала их.
Совместных фотографий появлялось всё больше (что подтверждало правильную направленность моей интуиции) но проходили дни и даже годы, а вальс Мендельсона всё не звучал. Сыновья у Нины уже стали студентами, и это, между прочим, вовсе не означало, что их уже не надо содержать.
Нина взяла ещё подработку. А мужчина рядом, кажется, не спешил подставить ей своё плечо. К тому же, по некоторым признакам, был он приходящим, вернее, приезжающим, поскольку жил и работал в другом городе.

Фотографий с церемонии бракосочетания я так и не дождалась, но вместо них неожиданным сюрпризом в сети появилось видео с милой новорождённой крохой и со счастливыми родителями, которые наконец-то нашли время сходить в ЗАГС.

Сорок лет! Нине уже сорок!! Два сына - студента и новорождённая дочь. Как ей всё это вытянуть?!
О! Современные мамаши заполонили бы интернет стоном о невыносимой тяжести бытия. Нина заполонила его мимишными фотографиями с красавицей малышкой. Она не боялась ни злого глаза, ни глупых предубеждений, она делилась своим счастьем и получала в ответ тысячи сердечек и лайков. Хейтеров не было. Даже эти злые тролли не захотели затмевать Нинину радость.

А через полтора года… Вы не поверите. Ещё одна принцесса!
Нина удвоила своё счастье. Или учетверила?
Я уже не знаю, чего от неё ещё ожидать.
Знаю только, что в любых обстоятельствах она сумеет быть счастливой, а люди, которым повезло стать её друзьями, будут учиться у неё этому умению.

Моя свекровь, Людмила Николаевна,
Забыв приличия и этикет,
Заметила (как будто бы нечаянно),
Что на обед еды нормальной нет.

Вчера с улыбкой называла дочкой,
А нынче довела почти до слёз.
Я докажу! Я испеку пирог песочный
И наверчу пельменей целый воз.

Да что там хитрого? Я помню мамины
Пельмешки ровные, как строй солдат,
Но отчего-то разного диаметра
Мои пельмени выйти норовят.

Вся в тесте и муке, уже измучилась,
А ряд всего один, и тот кривой.
И кто придумал их? Не лучше бы
Сварить один пельмень! Зато большой!

Какая разница? Всё так же в тесто я
Заправлю фарш и брошу в кипяток.
Свекрови нечем будет укорять невестку,
А мне уже не надо печь пирог.

Мечты порой коварны, как известно,
Пельмень – гигант распался сам собой,
Отдельно фарш, отдельно тесто.
Скажу, что бешбармак задумывался мной.

«Боженька накажет!» - говорила мне бабушка. Я верила и боялась. Обещала, что больше не буду, и опять бедокурила. Не потому, что забывала своё обещание - просто так получалось! А чтобы Боженька не сильно наказывал, потихоньку крестилась на икону, висящую в углу зала - так бабушка называла самую большую, парадную комнату в доме.

Икона была тёмной, не похожей на яркие картинки в моих книжках. На ней какая-то грустная тётенька в странной одежде держала на руках ребёнка. Бабушка называла её Богородицей, матерью, на руках которой сидит Боженька, только ещё маленький. В своих молитвах бабуля часто просила её о чём-то в своих молитвах. «Значит, добрая», – думала я, - «и меня простит тоже».

И как же мне стало просто, когда в школе учительница сказала, что Бога нет! Слово учительницы против слова бабушки было, конечно, главнее. Потому что тогда учителя казались мне людьми особенными, наивысшего авторитета во всех вопросах.
Бабушка, которой я сообщила о словах учительницы, только вздохнула и сказала: «Мала ты ещё, вырастешь – сама поймёшь».

Сомнения в непререкаемости учительской правоты появились уже в подростковом возрасте. К тому времени в стране изменилось отношение к религии. Многие мои знакомые стали открыто носить крестики, говорить о вере.

Что это? Как это? Не видя явных материальных подтверждений, просто верить?! Верить в то, что душа человеческая бессмертна, а тело бренно? Вот это, конечно, радовало. Но чтобы внеземное продолжение стало лучше земного существования, требовалось в бренном теле жить достойно. Иначе - грех. Кто ж безгрешен? Никто, пожалуй. Однако грех греху рознь. Бог простит. Он милостив. Бог есть любовь.

А как же другие религии? Бог мой, христианский, любит ли он тех, кто верит в других богов?
Нынешние священнослужители считают, что иноверцев по-человечески можно уважать, но все они заблуждаются, поскольку Бог един в трёх ипостасях - Бог отец, Бог сын и Бог святой дух. Понять это триединство тоже сложно. С точки зрения обыденной человеческой логики.

Вот сколько неясных вопросов бродило в моей голове. С возрастом их не стало меньше. А ведь настоящая Вера предполагает (как я думаю) безусловное принятие всех понятных и непонятных положений. Но при этом вольно или невольно в каждой тяжелой, казалось бы, безвыходной ситуации, я мыслями обращалась к Богу, прося его о помощи и надеясь на его милость.

Я - редкий гость в церкви; забываю о Боге в благополучии; иногда сомневаюсь; я, конечно, грешный человек. Но всё же стараюсь жить по Его заповедям. Не потому, что хочу угодить Ему, а потому, что они соответствуют и моим представлениям о правильности и справедливости.

Чего только не случалось в жизни не очень молодой дамы! Насколько не молодой, уточнять не будем. Ну, зачем вам знать точные цифры?
Пусть это случилось несколько десятков лет тому назад. И пусть это будет небольшой поволжский городок, куда волей распределительной комиссии института были направлены на работу две молоденькие учительницы.

Отдельных квартир им, естественно, никто не предоставил, но съёмные комнаты честно оплачивались ГОРОНО. Одной досталось квартировать в доме одинокой бабушки с непременным «декабристом» на подоконнике и галереей сильно отретушированных портретов на стенах.
А вторая согласилась занять одну из комнат в трёхкомнатной квартире. Кроме неё там проживали ещё хозяйка и двое её деток. Отец семейства физически существовал, но появлялся очень редко и всегда в хорошем подпитии, за что и был изгнан из семьи.

Обе девушки после общежития с комнатами на четверых и общей кухней на весь этаж, и тому были рады. Бабуля сильно не доставала жиличку, а даже наоборот, любила подкармливать её мягкими и пышными, как пуховые подушечки, пирожками.
Дети из квартиры другой квартирантки хоть и не были тихонями, но в чужие апартаменты не заходили, чего и было вполне достаточно для неизбалованной молодой специалистки.

Оказавшись вдали от родных и друзей, девушки сдружились, и часто устраивали посиделки то у одной, то у другой. Таким образом, обе познакомились и с хозяйками съёмных квартир.
Поэтому, когда с одной из них случилась беда, подружки постарались помочь ей всем, что только было в их силах.

А беда приключилась большая. Пьяный отец семейства в очередной раз явился, будто бы с целью повидаться с горячо любимыми детками, а на самом деле, чтобы выпросить у жены денежки на продолжение банкета. Супруга, естественно, указала ему на дверь. Но вместо того, чтобы уйти, разозлённый отказом папаша схватил со стола кухонный нож.

Раны оказались тяжёлыми.
Почти неделю женщина была без сознания. Врачи не давали никаких гарантий, но всё-таки сумели вернуть её к жизни. Выздоравливала она долго, и всё это время девушки навещали её. Подключилась к доброму делу и бабуля со своей домашней стряпнёй и умением утешить ребятишек.

А когда, наконец, наступил день выписки, за накрытым столом собрались все – и квартирантки, и бабушка, и дети.
Со слезами на глазах чудом выжившая мамочка обнимала своих детей и благодарила людей, которые совсем недавно казались ей посторонними, а стали самыми родными и близкими.

Потом, уже за чаем, рассказала она о странном сне, привидевшемся ей в бессознательном состоянии.
- Очень ясно видела я, будто иду в гору. И мне тяжело. Ноги не слушаются. Но всё же иду. Куда - не знаю. Знаю только, что нужно мне туда. И вот, когда дошла я до вершины, вижу маму мою, покойную. Она стоит на другой стороне, на склоне. Улыбается, манит - иди, дочка, сюда, здесь хорошо!

А я и сама вижу, как хорошо - зелень под ногами свежая, ласковая, а вдали, в низине - сады. И аромат такой, будто самые нежные цветы распустились в тех садах. Воздух сам в грудь заливается, силу даёт и лёгкость. И по всей долине разлита невиданная, неземная благодать.

Я было шагнула вниз, к маме, а потом остановилась, будто очнулась.
Как же дети мои? Как оставлю их одних?!
А мама манит, манит, и отступает сама вниз по склону.
Но не пошла я за ней. Вернулась.
Вот так, мои дорогие. И сама не знаю, что это было.
Сон ли? Явь ли?

Он всё пытался понять, как такое случилось? Он в принципе был против насилия, и никогда не дрался. Ещё совсем маленьким, как рассказывали родители, он плакал, видя, как другие малыши разгоняли стайки голубей.
А ему было жалко птичек.

Усмехнувшись нечаянной перекличке своих воспоминаний с известным фильмом, он опять вернулся к невесёлым раздумьям о происшедшем.
Почему сам собой сжался кулак и влепился в довольную физиономию младшеклассника. Вот именно – младше… Это обстоятельство особенно тяготило его, хотя физически пацан был практически равен ему.

Итак, сегодня его десятый «а» дежурил по школе. Нужно было, где надо – помогать, а где надо – пресекать. В общем, выполнять обычные обязанности дежурного.
В последнюю перемену, в конце коридора, под лестницей, тусовалась группа восьмиклассников, один из которых грыз семечки и плевал кожурки прямо на пол.
- Эй! – окликнул он нарушителя. - А ты не совсем обнаглел? Прекрати и убери за собой.
Парень повернулся к нему и демонстративно продолжил своё занятие.
- Не слышал, что я сказал?
Компания притихла, с интересом наблюдая, чем же закончится эта перепалка.
- Слышал. И что ты мне сделаешь?
В компании загоготали. Почувствовав себя героем, парень намеренно плевал на пол.
Он был уверен, что ничего ему не будет. Разве посмеет дежурный поднять на него - сына школьной учительницы, руку?

А он поднял.
И всё же. Может быть, надо было сдержаться, пожаловаться дежурному учителю? Он представил свой жалкий лепет:
- Там ученик восьмого класса грыз семечки, мусорил на пол, а на замечание не отреагировал.

Как неловко и глупо!
Нет! Если бы он не врезал этому поганцу по физиономии, то в нём самом надолго бы осталось унизительное чувство беспомощности перед наглостью, а парень уверовал бы в своё исключительное право плевать на права и правила других людей.

Ольга Петровна любит своих внуков так нежно и трепетно, как, по её признанию, детей она никогда не любила. То есть, конечно, тревожилась за них, радовалась успехам, боролась с подростковыми комплексами, но вот такого полного растворения в детях, как во внуках, не было.

Первый мальчик родился в семье её сына на пятый год после свадьбы – как-то не получалось у молодых завести ребёнка, а потом сразу и второй. Не отказываться же, раз Бог награждает за терпение!
Назвали их в честь уже ушедших дедушек – Владимира и Николая.
Что интересно, росли они копиями своих тёзок. Беленький, как одуванчик, Вова – серьёзен, вдумчив, и рассудителен, а тёмненький, кареглазый Коля получился весёлым и любознательным непоседой.

Бабушке досконально известны вкусы и увлечения малышей.
Вова терпеть не может молока, Коля выпьет его столько, сколько дадут. Коля полученные в подарок деньги тратит моментально, у Вовы есть копилка, в которой собираются деньги на покупку дорогого конструктора.
Вова отлично учится в третьем классе по экспериментальной ускоренной программе, Коля – с удовольствием учится в первом классе по обычной программе, не отличник, но душа и заводила в своей компании.

Иногда оба внука отпрашиваются у родителей в гости к бабуле с ночёвкой. И, как ни говорите, для семидесятилетней старушки, это серьёзная нагрузка. Мальчишки есть мальчишки, то беготню затеют, то подерутся. К ночи Ольга Петровна уже просто без ног! Но, тем не менее, она никогда не отказывает ребятишкам.

Так случилось и в этот раз. Уже вечером, после игр с неизбежными разборками, когда обоим одновременно нужны одни и те же игрушки, мальчишки отправились умываться и чистить перед сном зубы. А там сломался и потёк кран!
Ольга Петровна так расстроилась, что даже расплакалась.
- Что же это такое? – причитала она, вытирая лужу. - Только вызывала мастера починить телевизор, теперь вот кран надо чинить. Где я денег наберусь на всё это? Никакой пенсии не хватит!

Коля, никогда не видевший бабушку в таком состоянии, притих.
А Вова нахмурился и сказал: «Не плачь, бабуля. Я отдам тебе деньги из своей копилки. Там, наверное, уже много набралось».

Неблагодарное это дело - писать о море. Уже написано и перенаписано. Созданы миллионы потрясающих стихотворений и не меньше пейзажей запечатлено в замечательных картинах.
Ну, и пусть. Наверное, ничего нового я уже не скажу. Я просто напишу о своём море, каким я его увидела в первый раз.

Итак, наше знакомство пришлось на лето, удивительно жаркое для северных широт. Да! Я забыла сказать, что море моё Белое. Но летом оно, конечно, не белое, а синее, как и положено всем морям на свете. Я шлёпала босыми ногами по мелководью, пытаясь хоть как-то освежиться, а на песке валялись оставленные отливом медузы. Они были почему-то шарообразными и полосатыми, как арбузы, отчего казалось, что находишься не на пляже, а на бахче.

Солнце медленно-медленно скатывалось к горизонту, освещая совершенно фантастическое сооружение, созданное ветром из кучевых облаков. Слева от горизонта до самого берега возвышался гребень гигантской облачной волны, расчесанной ветром так, что, изогнувшись, она козырьком нависала над пляжем. Было полное ощущение, что это рукотворное произведение, а не каприз природы. При этом часы показывали уже что-то около полуночи. Белые ночи... О! Это отдельная песня.
Когда-нибудь я расскажу и о моих белых ночах.

А пока - о море. Позже, зимой, я видела его и бесконечным, слепящим белизной, полем, по которому наперегонки летели буеры, вслед за разноцветными, изогнутыми, как бумеранги, парусами; видела и в торжественные моменты начала ледохода, когда оно облегченно вздыхало, освобождаясь от ледяной неволи; видела и в мятежные непогожие дни, с яростными атаками набережной и феерическими фонтанами брызг;видела и тихим, задумчивым, в чешуйчатой ряби от мелкого бесконечного осеннего дождя.

Но в любое время года и в любую погоду море завораживало меня своей изменчивостью, непредсказуемостью и величием.

Хорошо в деревне ранним летним утром - когда ещё и коров не выгоняли, и петухи не поздоровались с соседями, и солнце ещё только грозится выплыть из-за горизонта раскалённой медной жаровней.
Нормальные ребятишки в это время ещё сны сладкие досыпают, а для Коли нет ничего слаще рыбалки. С вечера снасти наладил, червей на задворках накопал и даже краюшку хлеба припас. Никакого будильника ему не требуется, будто внутри какая пружинка срабатывает – подскочил, удочку в руки, рюкзачок за плечи – и побежал к любимой прикормленной заводи

Вот и мостик позади, под ногами запружинила влажная узенькая тропинка – привычный путь к привычному месту.
Насадив красного жирного червя на крючок, мальчик закинул удочку и присел на корточки, уставившись на поплавок в ожидании поклёвки. Рыба, будто только и ждала этого, хваталась за обманное угощение одна за другой. Серебристые трепещущие пескари да ельчики быстро наполняли Колин садок. А потом как отрезало – то ли солнце взошло, и рыба ушла, то ли фарт рыбацкий закончился, только затих поплавок, заленился, с боку на бок переваливается, а тонуть не хочет.

- Ну, и ладно, - решил Коля, - пора удочки сматывать. Взялся за удилище и чует, что не поддаётся оно.
Ох, тут сноровка нужна, чтоб и леску не оборвать, и рыбу не упустить! Да Колю учить не надо, всё правильно сделал, поводил- поводил рыбину, да и вытащил в самый нужный момент. И кого же? Щуку! Вот так раз! На удочку, на червя - чудо, да и только! Она, значит, пескарика узрела, что прежде на червя клюнул, да и заглотнула его.
Коля рад-радёшенек, щуку еле в руках удерживает, а она вдруг тихо так ему говорит: «Отпусти меня, мальчик, а я любое твоё желание исполню».
Что за сказка наяву! Коля ушам своим не верит, головой по сторонам вертит – не девчонки ли разыгрывают его?
И так жутко ему стало, что шепнул он первое, что пришло в голову: «Хочу, чтобы мог я невидимкой становиться, когда захочется», и бросил говорящую рыбу в реку.
А она хлестнула хвостом и исчезла, как и не было её никогда, и только в голове у Коли тоненько пропело: «Будь по-твоему, но как только увидит кто твоё превращение, так дар и пропадёт».

Собрал Коля свои нехитрые снасти и пошёл домой. А мысли-то не оставляют его:
- Что это было? Привиделось? Или заболел? А вот возьму и проверю, - решил он, и сказал: «Хочу невидимкой стать!»
Смотрит, девчонки на лавочке о чём-то болтают, смеются.
Коля к ним, а они щебечут о своём, на Колю и внимания не обращают. Только собачонка Рыжка подбежала , запрыгала радостно.
-Ты чего это кульбиты нам показываешь? – удивилась Рыжкина хозяйка, одноклассница Лена, вкусняшку хочешь, что ли?
Смешно Коле, а смеяться нельзя, враз расколдуют его девчата. Взял он, да и сдёрнул Ленкину панамку, а она поймала её на лету и только удивилась, что ветра, будто, нет, а панамка слетела.

Тут-то и поверил Коля в чудо-чудное.
Обрадовался и пошёл домой - рот до ушей:
- Сейчас, - думает, - домашних своих поудивляю.
Вошёл в дом, а там мамка с папкой ссорятся. И так грустно ему стало от этого, а ещё оттого, что нечаянно подслушал то, что не предназначалось для чужих ушей.
- Эх, и зачем я загадал это дурацкое желание! – сокрушался он. - На что оно годиться? Пошутишь пару раз и всё, даже сказать никому нельзя, что это я сделал, а не ветер какой-нибудь или само собой случилось.
Так и перестал Коля превращаться в невидимку, и почти совсем забыл о такой своей способности.

Но однажды всё-таки она ему пригодилась.
Осмелился он Лену в кино пригласить.
А она, к его удивлению и радости, неожиданно согласилась.
Вечером встретились они у назначенного места. За Леной, конечно, Рыжка увязалась - куда ж без неё! Идут себе, смущаются, конечно, - как-никак первое свидание. А тут собачонка ни с того, ни с сего как зальётся лаем! Да злобно так, аж рычит. Совсем на неё не похоже. Глянули, а это Петька - деревенский алкаш дразнит её со своего двора. Сам-то уж хорошо набрался и, главное, ружьё в руках держит. Собачка уж совсем лаем зашлась, зубы скалит. Известно, все собаки пьяных не любят! А у Петьки, будь он неладен, ровно крышу снесло, взял, да и впрямь выстрелил! И целился, гад, в Рыжку. Лена завизжала, закричала на Петьку, а сама в сторону отскочила – страшно под огнём у пьяного человека.

И Коле тоже страшно, но ещё сильнее злость в нём вскипела на придурка Петьку и страх за Лену, да и за собачку тоже.
Вспомнил он про щуку говорящую и растаял на глазах у всех, а ружьё само собой вырвалось из Петькиных рук и отлетело в огород.

Долго потом обсуждали на селе невиданное происшествие, и никакого разумного объяснения не находили.
А Коля только плечами пожимал, мол, не знаю ничего и, вообще, ни при чем. И хоть не вышло из него суперчеловека, но и без волшебства вырос он просто хорошим человеком.

Сегодня я праздную день рождения. Двадцатилетие. Пусть это не мой юбилей (я-то значительно старше), но он очень важен для меня – юбилей моей газеты. Громко звучит, да? Сразу представляется эдакий магнат, «владелец заводов, газет, пароходов…» Но это не совсем так – заводов и пароходов у меня нет, а вот газета есть. Правда, она совсем маленькая, четыре сдвоенных листика формата А4. А сначала было и всего-то два. В те самые, лихие девяностые.

На каникулы сын приехал. Студент. Тут бы радоваться, а у меня в голове, как старая скрипучая карусель, только три мрачные мысли крутятся: «Подкормить сыночка, билет на обратную дорогу купить и где денег на всё это взять?» На заводе уже три месяца не платят. Занять особо не у кого, да и займёшь – отдавать нечем.

На другой день взяла трёхлитровую банку вина, которую выдали вместо зарплаты, и пошла в надежде сбыть кому-нибудь по дешевке. Уговорила буфетчицу в столовой – она на разлив продаст, и себе барыш поимеет.
Иду назад, смотрю на заборы в чешуе старых, намокших под дождём, объявлений, а сама всё о своём думаю. И как-то так незаметно, издали, забрезжил огонёк надежды. А если эти объявления – в газету? Ведь нужное дело- то. В других городах есть, а у нас нет. Пусть маленький городок, однако ж вон сколько этих листочков! Клеят и клеят, а их то сорвут, то дождём смоет.
И загорелась! С типографией договорилась, телефоны с объявлений выписала, обзвонила, разрешения на публикацию испросила, с Союзпечатью связалась.
И вот он – первый тираж. Сама вышла с пачкой газет на рынок. Кто чебуреки продаёт, кто пирожки. А я робко так, просительно, почти шепчу: «Новинка города – газета бесплатных объявлений». Благо, сосед встретился: «Да ты погромче кричи, бодрей! Молодец, что придумала!»

И пошла моя «Ярмарка».
С первой выручки за квартиру уплатила. Рада была, как будто с неба они мне упали, эти денежки.
Однако ж и государство не дремало. «Должо-о-ок!» - погрозили мне пальцем из налоговой инспекции. Я им толкую, что первые два года новое издание освобождено от налогов, а они мне: «Знать не знаем, ведать не ведаем. В наших инструкциях ничего про это нет».
А откуда взяться «про это» в маленьком городишке, где кроме местных официальных «Вестей» никогда ничего и не было?

Поехала я за справедливостью в областную налоговую инспекцию. Разумеется, в кабинеты нужных начальников меня не пустили, а по телефону ответили, что никакие законы о печати им не указ, у них есть свои законы, а потому я должна платить. Всё! Трубку бросили.

«Ладно, - не теряю я надежды, - есть и у нас защитники от бюрократов!» И рванула прямиком в областную думу.

Молодой привратник в милицейской форме, не обнаружив у меня пропуска, по уже знакомому сценарию, не пропустил меня дальше «предбанника» народного собрания. Но всё же позвонил куда-то с просьбой хотя бы выйти к представителю электората. Наивный! Когда это депутаты выходили к своим избирателям?

Однако ж ко мне вышли. Нет, не мой депутат, а его помощник. А я даже обрадовалась этому. Совсем недавно именно он поздравлял женский актив нашего городка с днём восьмого марта. И был такой душка! Шутил, говорил тосты и апофеозом любезности подарил каждой даме по комплекту постельного белья. С радостным кликом «Помните!» я ринулась к нему и протянула моё детище, скороговоркой объясняя причину появления здесь.

Посмотрел на меня душка – помощник как-то уж очень сурово и, для начала объяснил, что депутат занят очень важными делами. По его тону я сразу поняла, что моё дело ни в какое сравнение не идёт с теми великими деяниями, которые вершатся в этом здании.
«Вот это и есть газета?!» - наконец взял он в руки мою «Ярмарку», брезгливо оценивая невеликие её размеры.
-Но ведь и город маленький, - пыталась объяснить я, - потом, может, побольше будет.
Помощник тяжело вздохнул, бросил мои листики на пыльный подоконник и, обвинив меня ещё раз в отвлечении занятых людей всякой чепухой, скрылся за тяжёлой присутственной дверью.
Вышла я в состоянии когнитивного диссонанса: с одной стороны – газета моя таковой не является, а с другой стороны – налог за неё платить надо!

И я платила.
Мой одноклассник, торговавший с машины валенками, искренне смеялся надо мной:
- Ты понимаешь, - говорил он, - мне совсем не с чего платить налоги! Доход всё время нулевой. Не продаются и всё, - возмущался он, получая деньги за очередную проданную пару.
-Я так не могу! – оправдывалась я. - У меня же тираж, из Союзпечати квитанции. По ним и отчитываюсь.

Конечно, сейчас интернет! В каждом городе газет пруд пруди, забивают ими почтовые ящики. А мою газетёнку до сих пор покупают. Она одна в районе. Бабулька, которая корову продаёт, не напишет на «Авито Ру». Она в мою газету объявление даст. И о домах, квартирах, старой мебели удобнее на моих листиках читать.
Так и живём мы с «Ярмаркой» вот уж двадцать лет. Конкурентов нет – не слишком лакомый кусок. А мне хватает. По нашим, местным меркам, хорошее подспорье к пенсии. А уж как выручила она меня в лихие годы, и говорить нечего!

Не передать, как я мечтал об этом дне!
Ещё совсем маленьким я с восхищением смотрел на своего дядю, возвращающегося с охоты. О! Эти огромные болотные сапоги, похожие на мушкетёрские ботфорты, эта камуфляжная роба, пахнущая болотом и приключениями, этот волшебный рюкзак с охотничьими трофеями. И ружьё! Самое главное, конечно, ружьё. Когда удавалось дотронуться до гладкого, полированного приклада двустволки, сердце моё замирало от счастья. Но более подробно обследовать заветное оружие у меня никогда не получалось – бдительные родственники, заметив мои поползновения, тут же прятали его в надёжное место.

А какими захватывающими были дядины рассказы о погонях, засадах, о хитрых зайцах и жутких клыкастых кабанах, о ночёвках у костра и бесчисленных охотничьих трофеях!
Надо ли говорить о том, что любимой игрой у меня была охота, а на свой восьмой день рождения я заказал… бродни. Родители пообещали выполнить мой заказ к восемнадцатилетию, а бабушка – замечательная внуколюбивая бабушка – всё же выискала самые маленькие, из имеющихся в продаже, болотные сапоги. И хотя даже они оказались мне велики, я при первой же возможности опробовал их в соседнем пруду.

И вот мне восемнадцать! Нетрудно догадаться, что к тому времени я уже обосновался на соответствующих сайтах в интернете, определился с выбором ружья и проштудировал «Охотничий минимум» - азбуку начинающего зверобоя.
Дядя твёрдо обещал взять меня с собой на охоту. Но только после нескольких тренировок – пристрелок под его руководством! Я был согласен на всё, лишь бы, наконец, осуществилась моя мечта.

К счастью, ждать пришлось недолго, и в начале ноября мы отправились охотиться на зайца. Выпавший накануне снег слегка прикрыл землю, и, хотя ветер уже успел сдуть белый покров с подмёрзших кочек, и они торжествующе чернели, празднуя сиюминутную победу над наступающей зимой, всё же снежного покрова было достаточно, чтобы разглядеть на нём хитроумные петли заячьих следов.

Разумеется, первым заметил их мой опытный наставник:
- Смотри, какой большой зверюга пробежал здесь. Обрати внимание – посидел и – скок в сторону! Шалишь, нас не обманешь!
Дядя свернул вслед за зайцем, и мы двинулись дальше, кружась и виляя, не хуже самого косого. Заросли низкорослого кустарника, разбросанные по всему полю, как будто специально для укрытия серо-бурых русаков, не давали нам особой надежды на удачную охоту.

- Ничего! – подбодрил меня напарник, заяц – зверь трусливый, чуть заслышит шаги, и – бежать! Тут-то мы его…
Он не договорил, вскинул ружьё и – ба-бах! Теперь и я заметил мелькающего меж веток зайца. Ещё выстрел. Но ушастый, секунду покрасовавшись на вершине небольшого пригорка, успел скрыться за ним.
- Ушёл, - с сожалением подтвердил дядя. Ветки мешают, как следует, прицелиться. А ты тоже поглядывай, не зевай.

Я огляделся и на самом деле увидел зайца, стремительно мчащегося по белому, удивительно ровному участку поля.
- Стреляй! – крикнул дядя, уступая мне возможную добычу.
И я выстрелил. Как на учениях. С опережением, прижав приклад к плечу, заставив себя бережно, но достаточно быстро, нажать на курок. И попал! С первого выстрела попал!
Зверёк подпрыгнул, завертелся, закувыркался на одном месте и закричал…
Он кричал как человек, точнее – как ребёнок. Пронзительно тоненько и жалобно. Так плачут человеческие дети, когда им больно.

Ружьё я подарил дяде, охотничье снаряжение пригодилось для дачи.
И ещё - я больше не могу слушать охотничьи байки.
Их заглушает плач маленького ребёнка.

Когда разлад в душе и нет опоры,
Безрадостный сюжет рисует сплин.
Бежать! Бежать! Покинуть тесный город!
Туда, где лес виднеется вдали.

Он - эскулап, он - доктор без диплома,
Излечит сплин настоями из трав,
Душевной раны усмирит симптомы,
Смолы сосновой в горсточку собрав.

Из капельниц дождинок серебристых
Вольёт надежду, потеснив печаль,
И самым золотым из жёлтых листьев
Поставит исцеления печать.

Она говорила со мной. Но только во сне.
Звала погулять, и мы уходили в окно.
Зима нам под ноги стелила пушистый снег,
И вёдрами нас заливал аромат весной.

Она говорила:"Всё ещё будет ничтяк."
Банально. Но я почему-то верила ей.
И в небе пророчески видела добрый знак
В комете, летящей сквозь мрак бессонных ночей.

А утром невозмутимо молчала она,
И только в зелёных болотцах раскосых глаз
Напоминаньем фантомов минувшего сна
Порой чертенята пускались в задорный пляс.

Мы были подружки, пока она не ушла.
Ушла насовсем, не простившись даже со мной.
Наверное, есть у неё другие дела,
И я не хочу представлять причины другой.

И всё же бывает. Не часто бывает. А жаль.
Она появляется вновь. Но только во сне.
И я закрываю тогда саднящий гештальт
И глажу подружку по мягкой кошачьей спине.

Сплю и не сплю.
Какая-то дремота качает на качелях грёз.
То погружаюсь в сонное болото,
То просыпаюсь вновь под стук колёс,
То вижу, как луна следит за мною,
Стремясь за поездом успеть,
То будто телефон мне не даёт покоя,
И я, как муха, залипаю в сеть.
Котята и во сне всё так же милы,
В тик – токе суета и …
Боже мой!
Как я могла? Как я забыла?
Что нужно маме позвонить домой!
Драконом огнедышащим навстречу
Промчался поезд, разбудив опять.
Где телефон? Теряю вечно.
Хотя бы эсэмэску написать.
Привычно руки номер набирают
И замирают, как в замедленном кино,
Сознаньем горьким память наплывает -
Нет мамы.
Нет уже давно.

Это было странное лето. Тревожное, безбашенное, переломное. Тот самый возраст, который называют переходным. Точнее, самое начало этого перехода из детства во взрослость. Нам было то ли двенадцать, то ли тринадцать лет. Наташа, Таня и я. Одноклассницы, к тому же живущие на соседних улицах. Наверное, это нас и объединяло поначалу. А потом уже проявился лидер - рыжая, усыпанная крупными веснушками Наташа стала зачинщицей наших приключений.

Спросите меня сейчас, зачем нам надо было тайком пробираться на стройку и влезать там на подъёмный кран; зачем, замирая от страха, перебираться через открытые площадки товарного состава, который мог в любую минуту тронуться с места; зачем часами после уроков бродить по городу без всякой цели, и мне нечего будет ответить вам. Просто всё это приходило в кудрявую Наташкину голову, а мы безропотно, да нет, даже с удовольствием, подчинялись ей. Что-то было в этом остро манящее. Наверное, оно и называется адреналином.

Наташа вообще была нестандартным человеком. Она могла надеть старинную бабушкину разлетайку и спокойно заявиться в ней в школу, не обращая внимания на подколки одноклассников. Она мечтала изменить свою обычную фамилию Иванова на красивую бабушкину Рождественская. И ещё в её голове рождались необычные фантастические истории, которые она рассказывала нам, выдавая за реально произошедшие с кем -то из её знакомых. Среди них были и совсем недетские рассказы с безумно интересными подробностями, от которых что-то сладко сжималось внутри и хотелось говорить и говорить об этом тайном и запретном.

А иногда мы шли в Танин двор и уже абсолютно по-детски гнули «мостики», соревнуясь, у кого это выйдет легче и «красивше». «Красивше» получалось у Тани. Она была выше нас на целую голову. И вообще она была уже не по-детски красивой. Тогда мы этого не осознавали. Только теперь на фотографии, где запечатлен наш шестой «в», где Таня смешно присела, чтобы не было видно, что она выше всех, и у неё даже голова вжалась в шею, всё равно хорошо заметно, что вся она в отличии от нас, голенастых и нескладных, была сложена удивительно пропорционально. На неё уже заглядывались старшеклассники.

Кстати, однажды это заметила и наша классная. Она собрала всех девочек класса и стала читать нотацию о том, как это стыдно и некрасиво привлекать внимание мальчиков. Мы толком так и не поняли, что плохого, бегать девчонкам на переменке от мальчишек, а им за нами. Классная конкретно указала на Таню. Мы опять ничего не поняли, а Таня расплакалась.

После экзекуции мы проводили подругу до дома и постарались объяснить её маме, что классная просто дура. Мама у Тани оказалась понятливой и дочку не ругала. Кстати сказать, глядя на Танину маму, становилось понятно, от кого Таня унаследовала такую привлекательную внешность. Хотя… и папа её тоже был интересным мужчиной. И уж совсем открыточно милыми были Танины младшие сестрички-близяшки..
Я вот теперь думаю, что если бы кто-то захотел снять кино про тайных инопланетян, живущих среди нас, то эта семья послужила бы прекрасной находкой для режиссёра. Настолько все они выглядели не по-земному красивыми.
Но тогда мы не придавали этому значения и Тане не завидовали. Нам хорошо было втроём. Хотя и ссорились, конечно. Одна из таких ссор запомнилась мне до малейших подробностей.

При этом сам повод для ссоры я не помню. А помню то, как мы с Таней вдруг разобиделись на нашу атаманшу. И я даже написала ей письмо, где сообщала, что она во многом не права, и всё это «как нарвавший чирей», наконец прорвалось. Особенно мне нравилось это сравнение с чирьем. Вот оно где - начало графомании! Наташа очень переживала, со мной даже беседовала её интеллигентная мама, пытаясь понять, что же такого страшного совершила её дочь. Вряд ли я рассказала ей что-то внятное, поскольку его, скорее всего, и не было, и через пару дней мы уже опять все вместе бродили по городу в поисках приключений.

В начале учебного года наш класс расформировали, я попала в «а», Наташа и Таня в «б».
Постепенно я отдалилась от них и сблизилась с новыми подружками.

Автор Ирина Корнетова.
My WebPage

Читаю я)
Опоздала на марафон((
Но, может быть, и тут кто-то послушает иронические стихи Ирины в моём прочтении.

Монолог ангела-хранителя, оставленный без внимания

Новая найдется дура верить в волчью седину.
М.Цветаева

Се – человек?
Человек человеку – волк. Серый, бацматый, линяющий сукин сын… Руку протянешь – волчище зубами щелк! Больно, обидно, и после снедает сплин. Холишь, лелеешь – волчина стремится в лес. Кормишь хамоном – а он на помойке жрет…
Ты подставляешь шею и ждешь чудес, но под рукою держишь бинты и йод.
К черту…
Когда ж ты к черту его пошлешь? Скроешь рубашкой шрамы, откроешь дверь…
Лучшие годы жизни, ядрена вошь! В каждом мужчине скрывается дикий зверь.
Сказки хотела? Он будет спасать любовь. Станет послушным и милым домашним псом. Целый сезон букетов и нежных слов…
Знаешь конец? Он тебя загрызет. Потом.
Грустная сказка, а впрочем - сама смотри. Хочешь экстрима, подруга? Тебе решать…
Се – человек. Волчара сидит внутри.
В общем, кричи, если что...
Прибегу спасать.

Федька размахнулся и что есть силы ударил битой по мячу. Тряпичный комок резво отлетел в сторону и плюхнулся прямо в зелёную вонючую лужу, украшавшую улицу ещё с прошлой пятницы. Пацаны разочарованно загудели:
- Ты чо, Федька? Куда целишь? Чем теперь играть будем? – долговязый Лёшка уже навис над съёжившимся в ожидании законной оплеухи Федькой. Но рука, занесённая для удара, вдруг замедлила движение, и малец, воспользовавшись моментом, живо отскочил в сторону.
- Пацаны! Глянь, городовой, - изумлённо выдохнул Лёшка. Пацаны, моментально забыв и про мяч , и про Федьку, развернулись в сторону редчайшего для городской окраины зрелища.

По улице, по самой её серёдке, отпечатывая в горячей мягкой пыли полукружия подков, вышагивала гнедая лошадь, на которой восседал самый настоящий городовой, в серой парусиновой гимнастёрке по случаю летней жары и форменной фуражке с кокардой. Сумка, пристёгнутая к поясу, мерно билась о бок всадника в такт шагам лошади.
Пацаны воробьиной стайкой вспорхнули с вытоптанной босыми пятками лужайки и через минуту уже сопровождали редкого гостя, возбуждённо блестя глазами и гадая, к кому же направляется необычный посетитель.

Улица, где разворачивались столь редкие события, называлась Большое Отчуждение. Странное для непривычного уха название. А на самом деле ничего странного здесь и нет. Дело в том, что дома отчужденцев построены на земле, принадлежащей железной дороге, то есть на так называемой полосе отчуждения. Вот вам и Большое Отчуждение. А было ещё и Малое. Но это уже пол-улицы – один порядок домов, прилегавший к железнодорожным складам.
Паровозные гудки, перекличка диспетчеров настолько привычны местным жителям, что исчезни они однажды, и стало бы им не по себе, как бывает не по себе нормальному человеку, помещённому в барокамеру.
Жили здесь люди мирные, работящие, никакие там не воры-бандиты.

Городовой тем временем уже доехал до середины улицы и остановился как раз напротив Федькиного дома.
-Мальчик! – окликнул он Федьку, уже успевшего забежать в палисадник, - Здесь живёт паровозный машинист Сухов Андрей Григорьевич?
-Здесь, - просипел Федька севшим от волнения и страха голосом.
Городовой спешился, вошёл в палисадник и сел на ступеньку парадного крыльца.
- Позови-ка мне хозяина сюда! – распорядился он, отирая вспотевшее, красное от полуденного жара, лицо большим носовым платком.
Федька, боком проскользнув мимо городового, влетел в прохладные после уличного зноя сени и наткнулся на мать, уже выходящую на тревожные крики детворы.
-Что там, Федя? – спросила она, поправляя задравшийся на округлившемся животе фартук. Скоро у них в семье должен был родиться ещё один ребёнок. Седьмой.

Федька знал из подслушанных взрослых разговоров, что у родителей целых четыре года не было детей, и они даже свечку ставили Николе Чудотворцу, чтобы детки появились. Аж за сорок рублей! Детки и правда начали появляться. Чуть не каждый год. Один за другим. Мамина сестра, тётя Надя, приезжая на очередные крестины, подшучивала над мамой:
- Не пора ли, Верочка, свечку загасить? Горит, поди, ещё.
Мама улыбалась и говорила:
-Пусть горит.
Она хорошо умела управляться со своей ребятнёй.

А тут испугалась, побледнела. Городовой встал, одёрнул гимнастёрку и торжественно провозгласил – имею, мол, поручение - доставить Вашему мужу письмо от самого царя.
Мама так и присела, совсем белая стала от страха.
Федька тут сообразил, что надо отца быстрей звать, а то дело плохо кончится. Метнулся в дом за отцом. А батяне хоть бы хны. Спокойно пакет принял, расписался и ус ещё довольно подкрутил.

А когда городовой уехал, отец рассказал, что писал он царю жалобу на хозяев железной дороги. Потому, как попав в аварию, повредил себе руку. Рука с тех пор не разгибается до конца, а значит, получил батяня увечье во время несения железнодорожной службы.
Федька, пользуясь тем, что родители забыли про него и не прогнали, впитывал каждое слово. Он хорошо помнил, как отец вернулся из поездки с перевязанной рукой, как потом обсуждали на улице аварию, случившуюся с ним в поездке, и дружно заключали:
- Слава богу, жив остался!

Но отец, отсидевший из-за сломанной руки почти полгода дома, решил, что хозяева должны заплатить ему за всё.
А кому же и жаловаться, как не царю-батюшке?
Отец, преисполненный собственной значимостью,- не каждый день письма от царя получает, - взломал сургуч и вынул из пакета красивую, с вензелями бумагу.

Он читал ответ, написанный сложным для Федькиного понимания канцелярским языком, но по тому, как посветлело мамино лицо, как всё более довольно подкручивал отец усы, он понял, что новости в письме хорошие.
И не ошибся!

Выплатили хозяева батяне деньги за увечье. Да такие деньги, что смог он купить на них новый дом, да ещё и лавочку открыл!
Правда, не получилось у него торговцем стать – не его это стезя.
А дом до сих пор стоит, хоть и произошла эта история в самом начале двадцатого века, а точнее – в 1901 году.

Кота из моего детства звали Цыган. Он был абсолютно чёрным, что вполне логично объясняло происхождение его клички. Цыган принадлежал сразу двум семьям – моей и семье тёти, потому что наследственный дом дедов был разделён пополам, после чего каждому семейству досталось по две небольшие комнаты, а сени остались общими. В результате кот беспрепятственно перемещался из одной половины дома в другую.

С высоты прожитых лет я понимаю, что животным рядом с маленькими детьми живётся не очень сладко. А если учесть, что у тёти тоже была дочка – моя двоюродная сестра, то Цыгану иногда бывало не совсем комфортно. Мы не мучали его. Просто порой кот выполнял роль живой куклы, которую мы пеленали, укладывали в детскую коляску и важно возили по двору. Надо отдать должное Цыгану – во время этих манипуляций он практически не сопротивлялся, не царапался и, тем более, не кусался, и только выражение обречённости на усатой морде говорило о том, что всё это ему нравилось не очень.

А нравилось ему совсем другое. И это другое называлось мясом. Ради него он был готов буквально на всё. Даже на преступление! Наш Цыган стал вором. И не просто вором, а необычайно талантливым и изобретательным ловкачом. Но не наглым котярой, протягивающим лапу к вожделенному куску на глазах домочадцев - напротив, он смирно сидел и даже не глядел в сторону лакомства. Но стоило только на минуту оставить его наедине с вкусняшкой, как он, воспользовавшись этим, утаскивал её и уничтожал в мгновение ока.

В те далёкие, не очень сытые, годы, мясо чаще всего присутствовало в супах да борщах, и гораздо реже – во вторых блюдах. Холодильники тогда были редкостью, и скоропортящиеся продукты хранили в погребах или, в холодное время года, в сенях. Вот там-то наш талантливый кот умудрялся сдвигать крышку с кастрюли и вытаскивать оттуда мясо. Чего только ни делали хозяйки, чтобы обезопасить борщи от Цыгана! Привязывали верёвкой крышки кастрюль к ручкам, придавливали сверху тяжеленными утюгами. И всё же наш умелец исхитрялся и утюг сбросить, и крышку сдвинуть.

Запомнился ещё вот такой эпизод из бандитской Цыганской эпопеи. Сидели мы всем семейством за столом в сенях (которые в тёплое время года превращались в летнюю кухню) и чаёвничали. Напротив, на сундуке, сидел меланхоличный кот и как бы даже не интересовался нашей трапезой. Мама посмотрела на его подчёркнуто грустную морду и сказала: «Что же ты, Цыган, такой печальный? Не досталось тебе сегодня мясца? Ладно. Угощу тебя колбаской». Однако, пошарив рукой в ящике кухонного стола и не обнаружив там краковскую, она в изумлении повернулась к коту с единственным вопросом: «Как?!». Цыган, почуяв неладное, пулей вылетел на улицу. А мы, внимательно обследовав стол, всё-таки нашли ответ на мамин вопрос. С задней стороны стола между крышкой и стенкой ящика обнаружилась небольшая щель, через которую Цыган и вытащил колбасу.

Фантазия нашего кота в вопросах добычи любимой еды была неистощимой.
Как-то глубокой осенью отец принёс купленную у знакомого охотника тушку то ли косули, то ли ещё какого степного зверя. Тушку разрубили на крупные куски и повесили их в сенях под потолком, привязав верёвками к стропилам.
Разумеется, сначала обследовали все возможные пути подступа к мясу, памятуя о Цыгане и его возможностях. Но утром, войдя в сени, отец обнаружил кота, висящего на одном из кусков и лакомящегося дичью.

Не знаю, после этого случая или после многих других занимательных эпизодов, терпение взрослых лопнуло, и решили они избавиться от кота. Тётя посадила его в хозяйственную сумку и отвезла на автобусе на другой конец города, точнее даже дальше – за город. Там, за мостом, после небольшого перелеска, расположилась деревенька, где тётя и выпустила кота на волю. Видимо, она всё же надеялась, что Цыган сумеет выжить там благодаря своим способностям. А может быть, и прибьётся к какому-нибудь дому. Нам с сестрой сказали, что кот пропал. Такое случается иногда с котами, которые гуляют свободно, сами по себе. Мы побегали по улице, покричали-покричали и смирились с тем, что Цыгана у нас больше нет.

Но недели через две моя мама пошла за водой на колонку, которая стояла как раз напротив нашего дома, и из которой брали воду все обитатели нашей улицы. Нужно было повесить ведро на крючок, нажать рычаг и ждать, когда вода наполнит ведро. Мама так и сделала, а сама от нечего делать посматривала на дорогу. И тут она услышала знакомый кошачий вопль, раздававшийся чуть ли не от начала улицы. Она вгляделась и увидела худого, страшного, чёрного, но, несомненно, нашего, Цыгана. Он шёл к ней и, не переставая, орал. То ли жаловался, то ли радовался, издали узнав свою хозяйку.

Представьте, оба семейства обрадовались возвращению воришки. Ему простили все его бывшие и будущие козни за преданность дому и людям. Ведь он сумел пройти перелесок, мост, шёл по улицам, полным машин и автобусов, пробирался через дворы со злыми собаками и всё-таки пришёл домой.

Больше никто никогда не пытался избавиться от Цыгана, и он дожил свою кошачью жизнь среди любящих его взрослых и детей.

На конкурс "Фантазии по картине"

Моим родителям приспичило вытащить меня на дачу, потому что я: не вылезаю из телефона; не бываю на воздухе; и вообще, на мне пахать можно, а я палец о палец не ударяю на ниве семейного овощеводства.
Можете себе представить моё уныние, поскольку я точно знала, что на даче нет интернета, и я на два дня буду лишена связи со всеми моими друзьями. Но даже не это главное. Уж как-нибудь я пережила бы эту неприятность! А главное в том, что у меня пропадало свидание с Алёшей.

Мне кажется, я влюблена в него. Всякий раз, когда мы оказываемся вместе, со мною что-то происходит, я становлюсь сама не своя – то громко смеюсь, то начинаю с преувеличенным интересом о чем-то болтать с подругой, при этом старательно делая вид, что не замечаю появления Лёши. Только сердце моё колотится, как после спринтерской дистанции, а лицо начинает пощипывать от разгорающегося румянца.

И вот он вчера на перемене пригласил меня на вечернюю прогулку. Так, будто невзначай, спросил, есть ли у меня планы на вечер, а потом и пригласил. Он не сказал: «на свидание». Но я-то поняла! И вот теперь всё рушилось. Не могла же я сказать маме, что влюбилась. Я же не Джульетта, чтобы в четырнадцать лет влюбляться! А обычную прогулку со старшеклассником можно и отменить. Пришлось позвонить Лёше, чтобы рассказать о злополучной даче, и он великодушно пообещал поскучать этот вечер в компании тренажеров, которые недавно установили в нашем парке.

В электричке я намеренно отсела от родителей и уставилась в окно, продолжая злиться и переживать из-за несостоявшегося свидания.
- Плохо? - услышала я тихий вопрос.
Обернувшись, я увидела щуплого старичка, незаметно присевшего рядом со мной. Он, видимо, тоже ехал на дачу, судя по корзинке в ногах и соломенной шляпе, которая больше сгодилась бы для огородного пугала.
В другое время, я возможно, и надерзила бы ему, но мне, действительно, было так плохо, что сама того не ожидая, я всё рассказала незнакомому деду.
А он сочувственно выслушал меня, кивая в такт моим возмущённым тирадам, а потом так же тихо сказал:
-Успокойся, девочка. Вот увидишь, всё будет хорошо. Вы в Берёзовку едете? На дачу? День-то поработай, порадуй родителей, а на закате выйди на крылечко.
- И что будет? – напоследок всхлипнула я.
- Вот и увидишь! – сказал старичок и потащил свою корзинку к выходу.

Почему-то я сразу успокоилась, а вечером послушно сидела на крыльце, наблюдая как закат заливает малиновым сиропом верхушки деревьев.
Какая-то огромная птица бесшумно скользнула над дачей и исчезла.
Мне показалось, что она затаилась где-то между деревьями. Я пошла в глубь сада, чтобы взглянуть, что это было.
Но навстречу мне вышел знакомый дед. Он был в белой просторной и длинной рубахе, а на голове у него вместо шляпы красовался причудливый восточный тюрбан. "Наверное, дед оказался нашим соседом, - подумала я, - иначе, как бы он нашел меня? Но как он похож на старика из старой книжки!"

- Хоттабыч! – невольно вырвалось у меня.
- Ну, вот и познакомились! – согласился дед. - Хоттабыч. А тебя как зовут?
- Марина, – ответила я, продолжая разглядывать и удивляться сходству деда с книжным волшебником.
- Ну, что, Марина, ты ещё хочешь повидаться с Лёшей?
- А у Вас тут где-то спрятан ковёр-самолёт? – грустно пошутила я.
- Почему же спрятан? – хитро усмехнулся дед. - Вот он. И я увидела не замеченный мной в сумерках ковёр. Обыкновенный ковёр, даже обветшавший, с проплешинами. Вот только он не лежал на траве, а слегка парил над ней.

Я и раньше летала. На самолёте. Но тот полёт разительно отличался от этого. Там передо мной был кусочек пространства, ограниченный узкими рамками иллюминатора. А здесь мой взгляд охватывал сразу и близкое тёмное небо с ещё светлой кромкой у земли, и город с игрушечными домами, усеянными светлячками окон, и залив, широким синим рукавом обнимающий город.
Я радостно вскрикивала, узнавая знакомые улицы и площади.
- Вот здесь! - указала я Хоттабычу на зелёный квадрат парка.
Мы начали медленно спускаться. В жёлтом свете фонарей уже были видны асфальтовые дорожки, миниатюрные изогнутые скамейки и разноцветные тренажеры. На одной из скамеек сидела парочка. Они целовались.
Как я завидовала им!

Ковёр опускался всё ниже и ниже. И к своему ужасу, я узнала парня на скамейке. Это был Алёша. Её я тоже узнала. Оля! Моя подруга. Я всем делилась с ней. О свидании она тоже знала.
И теперь не я, а она была с ним.
Хоттабыч тоже всё видел. Поняв, что случилось, он замедлил снижение.
- Хоттабыч, - повернула я к нему залитое слезами лицо, - почему?! Почему он с ней? Ему всё равно, кого целовать? Сделай так, чтобы ему не было всё равно! Сделай, чтобы только со мной ему было хорошо! Сделай! Ты же всё можешь!

- Могу, - согласился Хоттабыч, - но нужно ли это тебе? Ведь ты всегда будешь знать, что не само его сердце ответило твоему, а ты заставила его.
Поплачь. Это больно. Очень часто у людей первая любовь заканчивается слезами. Но завтра будет новый день, потом ещё один, впереди у тебя много дней, и в них будет много радости и любви. Поверь мне.

«Женщины подобны людям и живут около людей.» И.А. Бунин

Пожалуй, их людьми назвать нельзя.
Хотя обличьем, вроде бы, похожи.
Всё те же руки, ноги и глаза.
И волосы, как у людей, и кожа.
Но… Если у мужчин нога - нога,
И служит для передвиженья,
То в женских стройных ножках и шагах
Заложен динамит воображенья.
И можно ли сказать, что их глаза
Есть орган зрения всего лишь?
В них тонут люди! Видят в снах!
Они пьянят сильнее алкоголя!
А волосы? Поклясться я готов,
Что видел низверженье Ниагары,
Летал на облаке легчайших завитков,
И замирал у кос –
Жгутов пшеничных, пары.
О коже женской мудрые мужи
Писали манускрипты и трактаты,
Но, боже мой! Кому они нужны!
Одно прикосновенье к ароматной,
Нежнейшей, шелковистой теплоте
Изыски мудрецов уничтожает,
Становится важнее важных дел,
Собою трезвый разум затмевая.

Не всё ль равно, откуда ты взялась!
С другой планеты или измеренья.
И пусть берёшь ты надо мною власть,
Не уходи. Пусть будет продолженье.

На конкурс ПКП
Монолог большего зла

Я зло. А кто ж такие вы?
Оракулы? Провидцы? Чародеи?
Дано вам знать превратности судьбы?
Предречь доступно взлёт или паденье?
Так почему меня зовёте злом?
И нарекли не ме́ньшим злом, а бо́льшим.
А я всего лишь риск. И правда в том,
Что жить без риска кажется вам проще.
Вот вы и льстите, говорите «да»,
На «нет», признайтесь, не хватает духу.
Журавль на вашем небе навсегда,
Зато синица так и рвётся в руку.
А если «нет»? А если с журавлём?
Да, риск! Но побеждает тот, кто смеет!
Вы зря меня зовёте бо́льшим злом,
Как знать, какое зло добрее.

Каждый выходной у автобусной остановки я наблюдала очередь дачно экипированной публики, стремящейся к своим соткам с не меньшей страстью, чем граждане, улетающие на какие-нибудь Канары.
Признаться, меня давно интересовал вопрос, как умудряются местные дачники выращивать хоть что-то на далеко не плодородных почвах и при этом успевают уложиться в короткое северное лето? Полжизни, прожитых в районе Черноземья, где и палку воткнёшь - она зацветёт, ставили меня в тупик перед столь неразрешимой задачей.
Поэтому я с радостью откликнулась на предложение подруги провести выходные на её даче.

Дорога к северной «фазенде» оказалась на удивление хорошей. Машина плавно преодолевала многочисленные подъёмы и спуски на вполне приличной скорости. Мелькнула шальная мысль - может быть, так постепенно мы и забудем устоявшееся мнение о дураках и дорогах?

Прервав мои размышления, автомобиль свернул с образцовой трассы и стал карабкаться по явно самодельной булыжной дороге.
- Сами мостили, - гордо подтвердил мою мысль муж подруги Володя.
- То есть, - «сами»?!- уточнила я.
- Ну, всем нашим дачным сообществом. Камни и песок нам подвозили самосвалы, а мы, мужики, укладывали их да укатывали. Недёшево, конечно, встало, но зато едем теперь до места без сучка и задоринки!
Я, преисполненная уважением к столь героическому труду на общее благо, замолчала, пытаясь разглядеть сквозь толпящиеся вдоль дороги сосны, разноцветные домики трудолюбивых северян.

Наш домик оказался не так уж и далеко. Сосны нехотя расступились, и мы въехали во двор, окруженный резным ярко-зелёным штакетником. Посередине двора, рядом с двухэтажным теремком, высилась красавица - сосна.
- Специально оставили, жалко было корчевать такую красотку! – опять прокомментировал Володя, заметив, что я стою с задранной вверх головой, пытаясь прикинуть высоту лесной великанши. - Тень на огород она не даёт, видишь, как высоко начинается крона?
- Володя, - робко поинтересовалась я, - а здесь и ещё были деревья?
- Ещё?! - засмеялся Володя, да мы получили обычную лесную делянку! Деревья корчевали, стволы пилили на дрова, дёрн срезали, рулоном скручивали и по периметру укладывали вместо ограды.
- А огород? Как же огород без земли? – совсем уж растерялась я от невиданного масштаба так называемых дачных работ.
- Землю привозили, опилками разрыхляли её, навозом удобряли. Там внизу, - подвёл меня Володя к противоположному краю участка, - если спуститься с горочки, узкоколейка была. Вот по ней всё это доставляли от шоссейной дороги, а потом уж на тачке своими силами поднимали. Но теперь, посмотри, красота какая! Всё растёт, как на дрожжах!

Я огляделась. Но смотрела не на огород, который, и правда, выглядел, как картинка в детской книжке про овощи, а на крутой склон, покрытый пахучим до головокружения ельником, на небо немыслимой синевы, и с сожалением понимала, что преступно давно замкнула себя в тесноте каменных человейников, напрочь забыв о существовании настоящего, необходимого каждому человеку, мира первозданной природы.

Вечером, после баньки, у протопленной печки (северные августовские ночи это вам не южные, жаркие да душные), за столом, уставленным экологически чистыми яствами, я продолжила выяснять мучающий меня вопрос о целесообразности дачного труда.
- О чём ты говоришь? – удивился Володя. Да ты попробуй наши помидорчики, картошечку! Ты такие в магазине-то купишь?

Я пробовала крахмалистую рассыпчатую картошку и не могла не согласиться, что она ни в какое сравнение не идёт с водянистым её подобием из овощных магазинов, а сладкие и сочные помидоры явно превосходят резиновые покупные «мячики».
- Ну-ка, мать, открой-ка нам баночку баклажанов из погреба, да прихвати грибков! - не унимался Володя, - У нас ведь далеко ходить не надо – рядом собираем и грибы, и ягоду всякую, а клубника на грядках поспевает, пусть в июле, но всё равно и на варенье хватает, и на заморозку.
- Ребята! Но ведь труд-то какой! Это ж уму непостижимо, сколько пришлось пахать вам на этих соточках! – продолжала я гнуть свою линию.
- Ой, да что ты! – поддержала мужа подруга. – Мы ж не одни целину-то поднимали. Мы тут почти со всеми соседями сдружились. То мы им помогали, то они нам.
А как же весело было! Сначала времянку поставили. Пели, танцевали у костра под патефон. Электричества-то не было. Это сейчас у нас домик с телевизором и холодильником да две теплицы на дворе – всё понемногу обустроили!

А я сидела, слегка разомлевшая от рюмочки домашней ягодной настойки, от уютной печурки ( разумеется, самолично сложенной Володей) и ещё больше от тепла, излучаемого этими необыкновенными дачниками,
смотрела на них и сами собой всплывали в памяти слова поэта:
«Гвозди б делать из этих людей,
Крепче б не было в мире гвоздей!»

Здравствуй, дорогая моя Ниночка!
Не передать, как я рада тебе! Сразу после твоего сообщения открыла альбом, нашла наши фотографии с выпускного бала. Сколько было мечтаний! Ты знаешь, почти все они сбылись. После института нашла работу по специальности и даже немного продвинулась по служебной лестнице. Не в руководителях, но и не в рядовых. Меня устраивает.

И замуж успела выйти. Представь, уже три года я – замужняя дама! Самой до сих пор не верится. Что уж скрывать, успехом у ребят я не пользовалась. Но вот повезло. Муж у меня замечательный. Видный, серьёзный. Фотку пришлю- сама увидишь.

А самое главное – любит меня, заботится и постоянно старается совершенствовать. Как-то заметил, что шаг у меня широковат. Не промолчал, а стал учить правильной походке – не с пятки на носок, а с носка на пятку. Так шаг изящней и короче. Я стараюсь. Но никак у меня не получается! Бестолковая попалась ему жена).

И поварихой я за мамкиной спиной не особо была хорошей, а с ним пришлось навёрстывать. Вот только супы – борщи он не ест, овощи-фрукты тоже не его выбор. Как ты понимаешь, приходится крутиться. Вчера кефир купила не того производителя, так он утром голодный ушёл. Молча. Но так посмотрел! Весь день сама не своя была.

Я вообще рассеянная. А он у меня во всём порядок любит. Недавно джемпер его повесила на плечики, а надо было просто сложить на полку. Так он утром заставил меня все джемпера в шкафу переложить, чтобы не забывала. Чуть на работу не опоздала.

И мою одежду муж тоже без внимания не оставляет. Помнится, я на свидание к нему в удлинённом пальто пришла, а он меня высмеял, сказал, что в деревне лучше одеваются. Ой! Стыдно было. Купила другое себе пальтишко, коротенькое. И правда, симпатичней смотрится.

Да много ещё чего.
Всего и не расскажешь! С тобой я могу поделиться, ты же давно меня знаешь и не осудишь. Что же делать, раз я такая неудельная родилась.

Детей у нас пока нет. Он хочет. А я боюсь, что не справлюсь. Всё у меня будет не так, как надо. Да вдруг ещё и детки в меня пойдут. Это сколько же сил ему надо будет приложить! Жалко мне его.

А деток будущих ещё жальче…

До свидания. Пиши.
Твоя старая и верная подружка Оля.

На конкурс "Один в один" по стихотворению Валентина Берестова "Как хорошо уметь читать"
Подражание Евгению Евтушенко "Со мною вот что происходит"

Научите меня читать

Со мною вот что происходит -
Ко мне сестрёнка не подходит,
И папа с мамой в суете
Всё время заняты не тем.
Бабуля с дедом ходят где-то,
Как будто прячутся. При этом
Раздор наш просто объясним,
И все мы мучаемся с ним.
Со мною вот что происходит -
Все стороной меня обходят.
Ведь в курсе вся моя семья
О том, что букв не знаю я.
Такой изъян весьма досаден,
Но научите, бога ради,
Меня умению читать!
И я не стану приставать
Ни к маме с папой,
Ни к сестричке.
Я сам страничку за страничкой
Смогу все книги прочитать
И будет дома тишь да гладь!
О, сколько нервных
И ненужных,
«Ты нам мешаешь!» -
Реплик дружных
Уйдёт с незнанием моим.
И буду снова я любим!

Опять этот странный сон. Странный не тем, что я оказываюсь в одном и том же месте – такое бывало и раньше – а тем, что там, во сне, я живу совсем другой жизнью. У меня другой муж, дети, город, работа. Всё!

Всякий раз, просыпаясь, я с ужасом думаю, что схожу с ума. Шизофрения! Раздвоение личности! Мне страшно рассказать кому-либо об этом, потому что такого у нормального человека не бывает. Уже почти целый год я варюсь в своём собственном котле безысходности.

Каждый сон – это отдельный эпизод из жизни моего второго я. Иногда я просто стою у окна и смотрю на закатное небо, на зябкий дождик, на лужицы с дрожащим отражением жёлтых вечерних фонарей, на тёплый свет от окон домов и слушаю звонки пробегающих мимо забавных трамвайчиков.

Боже мой! Я никогда в жизни не видела таких маленьких, как будто из прошлого, ретро-трамвайчиков. Откуда они появляются в моих снах?
Прошлый раз я сама ехала в нём, сидя на открытой платформе, как на веранде. Трамвайчик натужно пыхтел, взбираясь вверх по крутой дороге, под полом у него что-то поскрипывало, но всё это вторую меня ни капли не удивляло, а было привычно как ежедневный атрибут обычной жизни.

И дети. Их там у меня двое. Маленькая кудрявая девочка, ласкуша, не желающая расставаться со мной ни на минуту, и сын – подросток, со всеми, присущими этому возрасту, всплесками добра и зла. Но мы с мужем как-то справляемся с этим.
Муж… Любимый. Кстати, внешне я почти не запоминаю его. Проснувшись, я не могу представить, как он выглядит. Только ощущение защищённости, доверия и спокойствия невидимой аурой окружают меня в той странной реальности.

Мне там было хорошо. До некоторых пор. Но неделю назад случилось что-то плохое. В мои безмятежные сны просочилась тревога.
Не так весело звенели трамвайчики, почти не показывалось солнце, а себя я видела в незнакомом, пугающем месте, плутающей в поисках выхода.
Я растерялась. Если раньше странные сны беспокоили меня только своей необычностью, то теперь они как будто требовали от меня каких-то действий. Тревога перетекала в реальную жизнь.

А что, если такой город и такая улица существуют на самом деле?
Я ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг. Интернет. Поиск. Ретро-трамваи. Город.
И нашла! Сан-Франциско. Точно такой трамвайчик. И открытая площадка в середине вагона, схожая с той, что я облюбовала в своих сновидениях. Очень, очень похоже.
Откуда-то пришло осознание, что я должна побывать там. Пусть это бред шизофреника, но, если я не увижу город моих снов, случится что-то непоправимое.

Дальше моя реальная жизнь стала похожей на стремительно раскручивающуюся пружину. Я сумела выпросить отпуск у совершенно неуговариваемого начальника, фантастически быстро оформила визу, талантливо сочинила правдоподобный повод срочного посещения Америки и улетела в город, где провела год виртуальной жизни.

Прямо из аэропорта я поехала в тот район, где бегают знаменитые канатные трамваи. Сон превращался в явь. Трамвайчик натужно пыхтел, взбираясь вверх по крутой дороге, под полом у него что-то поскрипывало, а я сидела на скамейке, как на открытой веранде, и узнавала никогда не виденные дома и улицы.

Вот и моя остановка. Я вышла и сомнамбулически двинулась к двухэтажному дому, сохранившему, как и окружающие его здания, старинный фасад.
Консьержка кивнула мне, как хорошо знакомой:
- Привет, Хелен! А Ваши уже дома.
Я поднялась по узкой крутой лестнице и нажала на кнопку звонка.
Открылась дверь. В её проёме я увидела себя.
Мы стояли, онемевшие от неожиданности.

Но это продолжалось ровно секунду. Потом моё второе я кинулось мне на шею и закричало, обращаясь к кому-то, кто был в глубине квартиры:
- Она приехала! Она жива!
Из квартирных глубин на её крик выбежали кудрявая девочка, мальчик-подросток и мужчина, внешний вид которого я не могла вспомнить.

После объятий, бестолковых возгласов и слёз рассеялся туман моих странных сновидений. Всё оказалось просто до тривиальности. Мы – сёстры - близняшки, разлучённые в младенчестве. Наша родная мать умерла при родах.
Хелен удочерила и увезла бездетная семья из Америки, а меня, слабую до такой степени, что никто и не надеялся на возможность выживания, оставили в России, где потом и взяли в дочки добрые русские люди. По сей день я считала их своими кровными родителями. Хелен, в отличии от меня, всегда знала, что у неё была сестра. Была. Она и представить не могла, что я есть!

Говорят, что близнецы соединены друг с другом некими телепатическими связями. Иногда они слабее, иногда сильнее, но наш случай оказался абсолютно уникальным. По крайней мере, так сказали психологи, которым я, наконец-то, рассказала о своей аномалии.

И самое главное – Хелен действительно нуждалась во мне. Вот почему необъяснимая тревога заставила меня отправиться в Сан-Франциско. У сестры обнаружили лейкоз. Болезнь плохо поддавалась лечению – врачи никак не могли подобрать нужного донора костного мозга.

Стоит ли говорить о том, что я идеально подошла ей по всем медицинским параметрам? Сестру положили в больницу, а я взяла на себя хлопоты по хозяйству в уже давно родной мне семье. Дети быстро приняли меня за свою, чему, конечно, помогло наше с Хелен внешнее сходство.

С тревогой мы ждали первых результатов пересадки. К счастью, они оказались обнадёживающими. Хелен пошла на поправку.
И я очень надеюсь, что наступившая ремиссия - начало полного выздоровления моей сестры.

Почему все праздники - женский день, майские, Новый год, да и просто дни рождения друзей - приходят так неожиданно?
Казалось бы, впереди ещё месяц... неделя... несколько дней или часов. Успею ещё подготовиться, купить подарок, пошить костюм, приготовить ужин. А смотришь на часы - мать честная! - времени совсем не осталось.
Так случилось и в этот раз. Юбилей моего хорошего друга уже завтра. А у меня нет подарка. Замотался - и забыл. Как же быть?!
И тут меня осенило...я понял, подарок не может быть просто вещью. Мой друг - состоятельный человек, и подарить ему что-то, чего у него нет, задача, прямо скажем, невыполнимая. А отделаться дорогой безделушкой, вроде портсигара или булавки для галстука, значит, показать свою невнимательность, небрежность. Не-е-т! Это должно быть что-то такое, что вызвало бы радость или удивление, или светлую грусть.
Это я хорошо придумал! Но легче мне всё равно не стало. Теперь надо решить, как же осуществить мою прекрасную задумку?


Что там у нас есть ностальгически-душевного? Рыбалка! Как мы, бывало, на зорьке подлещиков таскали! Азарт такой, что никакое казино не сравнится. Здорово было. Но что же дарить-то? Удочку, что ли? А вот это уже скучно. Ну, подарю я ему навороченное приспособление, что и удочкой не назовёшь – само подсекает, само вытаскивает, а может, и уху само варит. Говорят, сейчас есть такие. Но разве заменит этот рыболовный монстр самодельное удилище из срезанного прута ивы? Нет. Всё не то.

Так-так. Надо вспоминать. Институт, общежитие. Как же нам весело было! Бутылка вина на десять человек, гитара, девчонки и песни, сначала хулиганские, задиристые, а потом пронзительно-душевные.
Может, магнитофон подарить с кассетой этих самых песен? Как раз недавно отстоял в споре с женой. Она всё пыталась выбросить «ненужный хлам» на помойку.
Нет. Тоже не пойдёт. Атмосфера не та. Шикарный ресторан, и какой-то древний кассетник! Включишь, а его и не слышно будет в огромном банкетном зале. Как представил, аж сердце заныло - до того обидно стало за моего старого менестреля.

Думай, думай! Что же потом было? Работа. Большой «тарабум» в стране. Почти нищета. И наш сумасшедший план спасения. Обо всём рассказать, роман получится. Или нет. Скорее, детектив. Но ничего, друг и партнер мой, выплыли! Выстояли. Теперь вот и не придумаешь, что дарить тебе, крутому бизнесмену.
Стоп. Кажется, придумалось! Надеюсь, тебе понравится.

Банкет ты закатил, конечно, знатный. Всё сияло и блистало - на столах, на украшениях дам, на причудливых сосульках хрустальных люстр; тамада сладкоголосо прославлял твою персону, живая музыка ненавязчиво создавала атмосферу, гости изощрялись в оригинальности тостов. Дошла очередь и до меня. Я попросил официанта закатить в зал столик с приготовленным сюрпризом.

На столике, застеленном газетой из девяностых, стояла бутылка «Русской» водки, два гранёных стакана, селёдка, не потрошеная и не очищенная от кожи, но порезанная крупными ломтями, и несколько кусков небрежно, по-мужски, накромсанного хлеба. Я взял лист бумаги и начал читать: «Договор об оказании услуг…»
Это был первый договор нашего предприятия. И таким был наш первый банкет по поводу его подписания, совпавший с твоим двадцатипятилетием.

Ты молча взял бутылку и снял с неё алюминиевую пробку «бескозырку». Я видел, как у тебя задрожали руки, но ты, как и тогда, не пролил ни одной капли. Мы чокнулись и выпили под аплодисменты растроганных гостей.

Июнь, июль и даже август
Дождь поливал, не зная пауз.
И вот уже сентябрь.
Застряло солнце наше где-то.
Не загорелы, не согреты,
Спасибо, хоть за это лето
Не отрастили жабр!

1 сентября.
Опять дневник завела, буду записывать всё, что мне покажется интересным и новым.

Сегодня важный день. Я начинаю работать в сельской школе учителем математики и классным руководителем в пятом «а». Кажется, мой дебют прошел неплохо. Детки симпатичные, а учителя, кажется, настроены доброжелательно.

7 сентября.
Поселили меня в дом к пожилой семейной паре. В моём распоряжении аж две комнаты - зал и спаленка. А хозяева во второй половине избы, только кухня общая.

Но сегодня баба Клава уехала навестить дочку, а мы с Николаем Семёновичем остались вдвоем. Хозяин мой, крепкий шестидесятилетний пенсионер, сразу после отъезда жены снял со своей постели простыню, пододеяльник и наволочку – а то стирать придётся - и оставил на кровати только перину и одеяло с подушкой.
Сюрприз, однако, будет бабе Клаве!

15 сентября.

Понемногу узнаю своих учеников. Какие они все разные! Умненькие и тугодумы; смелые, хулиганистые и робкие; весёлые, бесшабашные и серьёзные, педантичные. К каждому надо подход найти. А как? Ничего пока не умею. Просто стараюсь быть искренней. Когда-то мне именно эта черта нравилась в моих лучших учителях. Если человек не притворяется, то ему можно и простить какие-то несовершенства. Я так думаю.

20 сентября.
До сегодняшнего дня я в столовой совхозной обедала. Хорошо кормят – пюре, курочка, компот. Всё вкусно, почти по-домашнему.
Но надо же и самой начинать готовить. Кулинар, я, конечно, никакой. Всё за мамкиной спиной лентяйничала.

Решила я борщ сварить, и отправилась в сельский магазин за мясом.
А там не как в городе - кусочки на прилавке, а лежит
на огромном пеньке для рубки мяса полтуши какого-то, непонятного мне, животного. Я вежливо так спрашиваю: «Это свинина у Вас или говядина?» А самой стыдно, конечно, что одно от другого не отличаю. Но продавщица отнеслась ко мне удивительно снисходительно, унижать не стала:
- Свинина, - отвечает.
- А можно отрубить не очень жирный кусочек, - наглею я, хотя вижу, что сделать это будет непросто.
А она отрубила, и даже не очень жирный.
- Как там мой Митька-то учится? – спрашивает.
«Ё- моё! Так она ещё и родительница моего ученика!» – соображаю я.
- А фамилия как?
- Егоров.
- Хорошо! – с облегчением сообщаю я, радуясь, что не огорчу маму.
И уже обе улыбаемся.

Дома достаю из чемодана большущую «Книгу о вкусной и здоровой пище». Николай Семёнович слегка издевается надо мной:
- Там, небось, всё по граммам расписано?
- По граммам, Николай Семёнович.
- А вот ты на грамм ошибёшься, что делать-то будешь?
- Съем! – смеюсь я.
-А я не заморачиваюсь, - говорит мой хозяин, - берёт солидный кусок мяса и м-а-а-ленькую кастрюльку, добавляет туда лук и одну картошину. - Вот и всё, - подытоживает он и ставит варить.
- Да-а! Николай Семёнович, с такими пропорциями точно вкусно будет! – соглашаюсь я.

25 сентября.
Некоторые истины приходится испытывать на своей шкуре.
Нельзя быть для учеников совсем своей. Они тебя, конечно, полюбят, но в грош не будут ставить. Мои так и сделали. Дисциплина у меня оставляет желать лучшего.

И я решила сменить тактику. Пришла серьёзная и строгая.
Тут же поднялась рука:
- Татьяна Борисовна, а что Вы сегодня такая…
- Злая – шепот с задней парты.
Растерянность. И всё насмарку. Я опоздала. С самого первого дня надо было держать дистанцию. Точнее, разделять себя на уроке и вне его. Теперь сложно мне будет исправлять свою ошибку.

28 сентября.

Сегодня дети водили меня на экскурсию. Не я их, а они меня. На конюшню. Поскольку конезавод- основное дело их отцов и матерей.
Пока мы шли к выгону, я не уставала любоваться деревенским раздольем. Для меня, горожанки, всё в диковинку. И эта мягкая от пушистой, чернозёмной пыли грунтовая дорога, и ситцевое разнотравье по её обочине, и берёзки с жёлтыми прядками ранней осени, и воздух, приправленный терпкими духами полевых цветов.

Мы остановились у ограды, окружающей просторную, похожую на стадион, площадку. Там уже конюхи выгуливали, а может, тренировали, лошадей. Не знаю.
Только красиво это было необыкновенно!

Холеные, породистые скакуны играючи бежали по дорожке, высоко вскидывая изящные, тонкие в щиколотке ноги и, едва касаясь земли, пролетали мимо нас. Гривы, реяли на ветру, колыхаясь в такт бегу. Лоснящаяся кожа подчеркивала выпуклые мощные мышцы.
- Папка! – кричит Серёжа Синицын конюху. А сам на меня поглядывает – вот какие кони у папки моего!
- Замечательные кони! – поддерживаю я безмолвную его гордость.

На конкурс "Один в один"
Детская считалка в стиле романса "Я ехала домой" на слова Марии Пуаре.

Ехал поезд темным лесом
За каким-то интересом.
Инте-Инте-Интерес,
Выходи на букву "С".
А на букве "С" звезда,
Где уходят поезда.
Если поезд не придет,
Машинист с ума сойдет.

Я ехала домой. Душа была полна
Неясным для самой каким-то интересом,
Мой поезд мчался в полночь тёмным лесом,
А звёзды с ласкою смотрели на меня.

Я ехала домой. Двурогая луна
Мне буквой «С» о чем-то намекала.
Быть может, мне сойти у ближнего вокзала,
Иль подождать чего-то я должна?

И мне пришло с небес виденье, как сюрприз,
На букве «С» звезда чудесная сияет,
Затормозился бег. Несчастный машинист
С ума сойдёт, поняв, что поезд опоздает

Действующие лица:

ЦАРЕВНА, 18 лет, седьмая дочь царя Гороха..
ВАРВАРА ВАРВАРОВНА, 76 лет, пенсионерка. Плохо слышит.
МАДАМ ЭЛЕОНОРА, 52 года, гадалка. Носит с собой колоду карт с пятью тузами.
КАРЛИК ФЕОФАН, 123 см, неопределённого возраста и занятий.
ПОПУГАЙ ФЛИНТ, 276 лет, говорит слово "золото" на сорока языках.
ДУСЯ, 16 лет, цветочница. Весёлая дурнушка.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Светлица Царевны. Кровать под балдахином, трюмо с завитушками и множеством ящичков, пуфик. Царевна спит. В углу светлицы, нахохлившись, дремлет попугай Флинт.

ЦАРЕВНА (потягивается, трёт глаза, просыпается, садится в кровати).
Ну, вот, такой сон хороший был! Ванечка приснился, целовал, обнимал (улыбается). Хоть во сне он такой смелый. Наяву только и знает - «Ваше высочество! Ваше высочество!» Глазки потупит и краснеет. Не поймёшь его – то ли нравлюсь я ему, то ли стесняется. А мне что делать? Не могу же я ему первая открыться!
(встаёт, ходит по светлице, подходит к трюмо, крутится перед ним, осматривает себя).
А должна же нравиться! Чем не хороша? Кожа атласная, губки- кораллы, характер –
ПОПУГАЙ ФЛИНТ: Золото! Золото!
ЦАРЕВНА: Правильно, Флинт! Только ты меня и понимаешь. А батюшка ничего понимать не хочет – замуж меня побыстрее мечтает отдать!
Хоть за кого, лишь бы принцем был. (передразнивает) «Я, - говорит,- старенький, пристрою тебя, и на покой!» Вот опять сегодня смотр устроил.
Пойдут всякие Гансы, Джоны, Армандо!
ПОПУГАЙ ФЛИНТ: Gold! Gold! Oro!
ЦАРЕВНА: А вот тут не ври! Никакое они не золото! Насмотрелась я на сестриных мужей. Лентяи, да гуляки! Не то что мой Ванечка! Умный, рукастый, скромный!
(Подходит к окну).
Вот и он, любезный мой. Раненько встал, спешит к Михалычу, столярному делу учится. Михалыч хороший столяр, хоть и самоучка. Трюмо мне сделал получше заморских мастеров. И Ванечка будет не хуже! Любое дело у него спорится. И царём бы он стал отменным (вздыхает). Да не бывать этому. (Напевает: «Всё могут короли, всё могут короли….»)
А это что такое?! Никак Дуська-цветочница к Ванечке подкатывает.
Туда же! Ишь, как разулыбалась! Подолом метёт, как взрослая! Э! Нет. Так дело не пойдёт.
(звонит в колокольчик, входит карлик Феофан)
Феофан! Позови -ка сюда Дуську! Вон она у крыльца нашего устроилась, принцев ждёт, чтобы цветы свои завядшие сплавить.
(Феофан уходит, входит Дуся)
ЦАРЕВНА:
А скажи-ка мне Дуся, покупают ли у тебя цветы принцы заморские?
ДУСЯ:Покупают, Ваше Высочество.
ЦАРЕВНА: Вот-вот, и несут мне. Завядшие, некрасивые.
Это ж оскорбление для меня, Дусенька. Иди-ка ты домой, да принеси самых лучших, свежих цветов. Встань у крылечка и не отвлекайся на пустые разговоры, а сторожи принцев.
Кстати, о чём ты с Ваней говорила?
ДУСЯ: Да так, ни о чём. Поздоровались, и всё.
ЦАРЕВНА: Вот видишь. И его отвлекла от дела. Не приставай к нему. Он человек серьёзный, а тебе всё хиханьки да хаханьки, дитё ты ещё.
ДУСЯ: С улыбкой-то и жизнь веселее, Ваше Высочество. Давно ли мы с Вами в салки играли?
ЦАРЕВНА: Давно, Дусенька. Мне-то уже 18, замуж буду выходить. А ты не спеши. (С нажимом) Поняла, Дуся?
ДУСЯ: (вздыхает) Как не понять? Куда ж мне с Вами равняться! (уходит)
ПОПУГАЙ ФЛИНТ: Золото!
ЦАРЕВНА: Так уж и золото! (задумчиво)Хорошая она. Не красавица. Но живая, весёлая! Такая Ванюшку уведёт, глазом не моргнёт! И что с того, что подружками мы были? В любви, Флинт, каждый за себя! Се ля ви!
ПОПУГАЙ ФЛИНТ: GOLD!
ЦАРЕВНА: В точку, Флинт, – золотые слова!
(Звонит в колокольчик. Входит карлик Феофан)
ЦАРЕВНА: Феофан! Поищи Варвару Варваровну. Одеваться мне пора, а её всё нету.
КАРЛИК ФЕОФАН: Так что с пенсионерки возьмёшь? Ходит, как черепаха. Ей бы дома сидеть, семь царевен вырастила!
ЦАРЕВНА: Я что ли виновата, что батюшка к старости таким скупым стал? Не хочет молодую горничную нанимать: « Ей,- говорит, -платить много надо, а Варвара Варваровна про инфляцию ничего не понимает - как дали ей оклад тридцать лет назад, так и не требует большего».
КАРЛИК ФЕОФАН: Я говорил ей! И не раз говорил. А она, глухая тетеря: «Да, Феофан, да! Дорого теперь всё, ох, дорого!» (уходит)
ЦАРЕВНА: (Садится перед зеркалом на пуфик, открывает ящички, что-то ищет.) Куда же это я корону свою дела? Принцев-то встречать в короне надо. (Продолжает копаться в ящиках, доставая оттуда всякие ненужные мелочи – расческу, ключи, куколку, косметику, трусики, конфеты, очки от солнца, крем, духи, засохшее пирожное) Она, конечно, маленькая. Больше похожа на заколку. Но уж так в нашем королевстве устроено – чем младше царевна, тем меньше у неё корона. А я, как-никак, седьмая. Вот и корона у меня крошечная.
(входит Варвара Варваровна)
ВАРВАРА ВАРВАРОВНА: Заждалась меня, девонька? Прости, дорогая. Сейчас мы с тобой нарядимся, ещё краше станем, всех принцев очаруем.
ЦАРЕВНА: Погоди ты с нарядами, Варвара. Я корону потеряла.
ВАРВАРА ВАРВАРОВНА: Какую ворону? Иль ворона у тебя появилась?
ЦАРЕВНА: (кричит в ухо Варваре Варваровне) Да не ворону, корону! Корону потеряла.
ВАРВАРА ВАРВАРОВНА: Это плохо, милая. Ищи её, хорошо ищи. Без короны ты и не принцесса, а простая Маша-растеряша. Замену-то у нас по закону делать нельзя! Одна она на всю твою жизнь.

Занавес.

КАРТИНА ВТОРАЯ

(Царская палата. На небольшом возвышении царский трон, чуть пониже трон для Царевны. Рядом с тронами на ступеньке сидят попугай Флинт и карлик Феофан. Чуть поодаль столик для принятия даров от принцев. Царевна, уже нарядно одетая, нервно ходит по палате.)
ЦАРЕВНА: Что же делать? Короны нигде нет. А батюшка уже вот-вот будет, да и принцы собрались, топчутся в прихожей, бормочут что-то.
ПОПУГАЙ ФЛИНТ: GOLD!
ЦАРЕВНА: Конечно, GOLD! Им больше ничего и не надо. Золота побольше, да седьмую часть царства. До меня им и дела нет. Будь хоть ведьма на помеле.
Феофан! Пойди, скажи батюшке, что не готова я, что голова болит, или сам придумай что-нибудь. А принцев пусть бражкой угостят, чтобы им не скучно было. Да на обратном пути кликни ко мне мадам Элеонору. Она во дворце где-то, голос её слышала. Может, подскажет, где корона моя.
(карлик Феофан уходит).
ЦАРЕВНА: Ну, хорошо, если я даже найду корону, отправлю принцев восвояси, и что? Одна останусь. Старой девой! (плачет)
(Входит мадам Элеонора)
МАДАМ ЭЛЕОНОРА: Что, красавица, приключилось? Что глазки на мокром месте? А вот я карты сейчас раскину, всё расскажу – что было, что будет, чем сердце успокоится?
(Раскидывает карты на столике)
Ну, что тебе сказать, милая? Много королей у твоих ног, да ты и сама это знаешь, но не любы они все тебе, а вот есть один, червонный – блондин, значит, хлопочет он о тебе, да казённого дома боится, батюшка-то крут у тебя. Не зря боится. Однако ж всё сладится у вас. Смотри-ка все тузы тебе выпали – а бубновых аж два! Это к верной свадьбе!
ЦАРЕВНА: Да как сладится-то? Я - принцесса, он - простолюдин. И не о том ты говоришь. Ты корону мне найди.
МАДАМ ЭЛЕОНОРА: Какая ж ты принцесса без короны?
ЦАРЕВНА: (ошеломлённо смотрит на мадам Элеонору). А раз так…значит и преград между мной и Ванюшей нет? (смеётся и обнимает гадалку)!
Феофан, беги к столяру, зови Ваню, представлю его батюшке как жениха своего!
(карлик Феофан убегает).
ПОПУГАЙ ФЛИНТ: Золото!
(мадам Элеонора и царевна оборачиваются к попугаю, у него на лапке, как кольцо, блестит маленькая золотая корона)
МАДАМ ЭЛЕОНОРА И ЦАРЕВНА (хором): Спрячь!!!

Занавес.

КОНЕЦ

Щеночек был рыженьким, миленьким, с остренькой мордочкой – совсем, как у лисёнка. Танюшка потянула маму за руку:
- Мама, посмотри, лисичка!
Мама спешила, но всё-таки остановилась у крыльца со щенятами.
- Нравится? – оживилась «лисичкина» хозяйка. - Вот и возьмите, мамка-то у неё умница, и дочка, уже сейчас видно, в неё пошла. Чистопородные собаки только с виду хороши, а помесь всегда разумнее и привязчивей к хозяину.
- Возьмём, мама, возьмём! –умоляюще затараторила Танюшка, не спуская глаз с милого щеночка.

Как ни отговаривала мама дочку, как ни пыталась увести её от симпатичной собачки, победа осталась за Танюшкой, и «лисичка» перебралась к новым хозяевам.
Поселили её дома, в закутке за печкой. Мальва - так назвала её Танюшка- сразу послушно улеглась в своей пещерке на подстилку, с первого слова усвоила, где её место. Сказали, что на диван нельзя – значит, нельзя. Так думали доверчивые хозяева.

Но не зря было сказано, что собачка смышлёная. Стоило ей остаться дома, как тут же устраивалась Мальва на диване. Танюшкин брат её разоблачил, потому что в окошко заглянул перед тем, как в дом войти. А когда ключом дверь открыл, да вошёл, услышал топоток из закуточка. Выходит хитрюга, спинку выгибает, потягивается, будто лежала - отдыхала, ни о каком диване слыхом не слыхала.

Конечно, летом Мальва перебиралась во двор. И будку ей там поставили. Она будку одобрила, а вот когда её верёвочкой к летнему жилищу привязали, тут-то и показала свой характер.
До той поры вела собачка вольный образ жизни – вся улица её знала, и она узнавала всех на улице. Но если кто чужой во двор пытался зайти, то лаяла, как положено, и не пускала чужака.
А тут, привязанная, сидела Мальва немая и безразличная – заходи, кто хочешь, и делай, что хочешь. Обиделась сильно. Пришлось отпустить её на волю.

Потом, когда Танюшка подросла, каждое утро Мальва её до самой школы провожала, хоть школа и не рядышком была. Но собачка хорошо дорогу домой знала. Бежит рыженькая «лисичка» по улице, окликают её соседи, а она им хвостиком виляет - здоровается.

В обед, когда дети из школы возвращались, мама Танюшкина часто ожидала дочку с сыном в палисаднике на лавочке. И Мальва с ней рядышком пристраивалась. Только мама скажет:« Мальва, а вон Таня идёт», выскакивает собачка на дорожку и мчится навстречу, а скажет мама про Танюшкиного брата: «Мальва, а вон Витя идёт», Мальва под лавочку поглубже забирается, потому что Витя имел привычку приёмы самбо на ней показывать, или возьмёт за лапки и делает вид, что пол ею подметает.

Танюшка ссорилась с братом, защищая любимицу. Сама никогда её не обижала. Поэтому собачка с радостью выполняла всякие трюки, которым девочка её обучала.
Перевернёт Танюшка ведро, собачка прыг на него и встанет на задние лапки – знает, что сейчас вкусняшку получит. Танюшка даже представление для местной детворы устраивала. Да и взрослые присоединялись, хлопали «циркачке» от души.
Любили все Мальву за добрый нрав и разум почти человеческий.
Поэтому щенков её без проблем разбирали и даже заранее заказывали. А уж как мать она была отменной!

Одного из щенков взяли соседи, дом которых от Танюшкиного отделял только забор. И вырос уже щенок во взрослую собаку, а Мальва всё вкусненькие кусочки ему через лаз в заборе таскала. Принесёт, положит перед ним и сидит смотрит, как сынок лакомится.

Долго прожила Танюшкина «лисичка», добрую память о себе оставила. А может, и не только память. Может, и выросла Танюшка хорошим человеком не без её помощи.

Женщина на корабле не к добру. Но мой начальник презрел глупый предрассудок и взял нас в команду контрагентов на большой противолодочный корабль. Видимо, некоторые сейчас подумали, что команда наша шпионская (агенты же!), но нет – так называют наладчиков всевозможных агрегатов, которыми напичкан корабль.

Таким образом, парочка регулировщиков РЭАП (радиоэлектронной аппаратуры) женского пола оказалась на борту огромнейшего надводного сооружения. Настолько огромного, что, например, к гальюну, выделенному для дам, приходилось долго путешествовать, перебираясь с палубы на палубу по довольно крутым трапам. Разумеется, морячки не оставляли без внимания женский десант, и нас на этом пути сопровождал шлейф шуток и комплиментов, которые мы демонстративно игнорировали.

Однажды нам пришлось пройти мимо группы, занимающейся политподготовкой. Слушатели сидели на скамейках и внимали речам докладчика. На самой последней скамейке одиноко сидела кошка, свесив непомерно длинный хвост, и тоже вникала в международную ситуацию.

Мы постарались прошмыгнуть мимо, не помешав занятиям, но, когда кошка на последнем этапе нашей перебежки, вдруг повернулась к нам усатой мордой и внимательно взглянула непривычно круглым чёрным глазом, мы вдруг поняли, что это не кошка, а огромная крыса! Дикий визг всё-таки нарушил строгую учебную обстановку. Моряки чуть не попадали со своих скамеек от смеха, а крыса, не торопясь, спрыгнула и, не теряя достоинства, степенно удалилась под ближайшее укрытие, волоча за собой непомерно длинный хвост.

Обычно мы работали на корабле, когда он стоял у берега, но наш неугомонный начальник решил взять нас в небольшой двухдневный поход. Не знаю, как он там улаживал отношения с командованием, что там сочинял о крайней необходимости нашего нахождения на борту, но разрешение было дано, и мы отправились в моря, как принято говорить у бывалых мореходов.

Надо сказать, разместить женщин в сугубо мужском коллективе - дело совсем не простое. Но нам, тем не менее, любезно предоставили раскладушки, которые мы расставили между приборами в одном из отсеков корабля и даже (особая привилегия) пригласили обедать- завтракать- ужинать в кают-компании вместе с офицерским составом. Признаюсь, чувствовала я себя при этом не совсем в своей тарелке. Обстановка там была немного чопорная, а я стеснялась обнаружить своё незнание столового этикета.

Ночью началась болтанка. Конечно, для такой громадины, как наш корабль, она была не очень чувствительна. И всё же кое-кому из команды досталось по полной. К счастью, я оказалась не из их числа. Утром море более или менее утихомирилось, и нам, под охраной сопровождающего (дабы не вывалились за борт) разрешили выйти на воздух.

Ух, как высоко мы были над волнами! Они льнули к борту нашего гиганта, и отринутые им, разбегались по сторонам. Ветер сооружал на их гребнях белые кружевные башенки и тут же разрушал, чтобы соорудить новые. Небо предпочитало все оттенки мрачного и делилось с морем своим выбором. Но ничем не ограниченный морской простор и вольный ветер всё равно наполняли душу какой-то возвышенной радостью от соприкосновения с Её Величеством Первозданной Природой.

Но работа есть работа. Мне повезло с ней. В том смысле, что она никогда не повторялась. Прибор, сделанный по всем правилам, и чертежам - всего лишь мёртвая железяка. И наше дело - оживить её:найти в безжизненных «внутренностях» малейшие оплошности предыдущих мастеров, восстановить нарушенные «нервы» – проводники и заменить неподходящие «органы» на подходящие. Неживая конструкция постепенно начинает дышать, подмигивать разноцветными индикаторами, прислушиваться к тумблерам и кнопкам. А реаниматор понимает - это победа! Сладкое чувство. Которое мой коллега однажды сравнил с наивысшей точкой эротического наслаждения.

В тот раз всё было отлажено ещё на берегу, но случился срыв. Пришлось перевести задачу на резервную линию, а самим устроить мозговой штурм.
Неисправность требовалось устранить немедленно. Мы не имели права сорвать испытания. Должны работать обе линии - и основная, и резервная. Глаза невольно скосились в сторону монитора - там маленькой условной фигуркой двигался корабль, крестиком завис вертолёт, чуть ниже цель.
Короткие, чёткие версии отвергались одна за другой, пульс метрономом отсчитывал: 10, 9, 8, 7… и - вот она, простая и такая очевидная мысль! Есть! Включаем главную.

Ровно через секунду голос нашего старшего: "Товсь!"
Сейчас ему подчиняются все остальные.
- Есть "Товсь"!
- Пошла, родимая!
Конечно, это всё имитация. Но она – опыт и страховка на будущее.

На следующий день я спускаюсь по трапу, и меня слегка пошатывает - всё-таки болтанка сказалась.
На троллейбусной остановке народу мало. Я сажусь на лавочку и спрашиваю пожилую соседку: «Не подскажете, пятидесятый вертолёт давно проходил?»
Тётенька ошалело смотрит на меня, а я встаю и медленно бреду к подъезжающему троллейбусу под номером пятьдесят.