Я дом ищу, в котором нет дверей, полов и стен,
Где стол накрыт, желтеет свет, и гости ждут гостей.
Где сад черешневый – ничей, где в сочных лопухах
Охапка солнечных лучей забыта впопыхах.
Где в хвойном сердце древних кущ – жилище мотыльков.
Где тонкорукий цепкий плющ достал до облаков.
Где млеет липа, а над ней стоит медвяный чад,
И в полдень призраки теней скучают и молчат.
Где нет ни судей, ни судеб, где мысли на виду.
Там будет всем вино и хлеб.
И я туда иду.

Мне казалось раньше, что мир надёжен,
мы с тобой его изучали лёжа –
в запотевших окнах чужой сторожки
распускался вишнёвый сад.
Перестройка.
Школа.
Конец апреля.
Уезжал Печорин в кибитке к Вере.
Негатив сливал говорливый телик.
Ты уже без пяти – курсант.
Говорила мама: «Да сколько можно!
Он проник в тебя, словно клещ подкожный.
У его отца пропитая рожа,
у мамаши пивной киоск».
Я с утра вставала, бежала в школу,
но терпеть и ждать – не мои глаголы,
как представлю: ходишь по дому голый,
у меня отключался мозг.
Тошнота.
Аборт.
Не сдала экзамен.
Катерину в ночь увозили сани,
уводил страну не туда Сусанин.
Ты уже перестал писать.
Мой надёжный мир разрушался. Ты же
отжимал своё, чтобы слаще выжить.
У тебя теперь то Элен, то Мнишек.
Я спасаю вишнёвый сад.

Есть случаи у каждого из нас,
Которые забыть не так-то просто.
Я помню зимний город Лангепас,
Мы жили там в начале девяностых.

Ангина… грипп… – припомнить не могу,
Чем болен был. Ушла в аптеку мама.
Мне старший брат читает про тайгу,
А я прилёг на краешек дивана.

Вот слово всем знакомое – «тайга».
Шепчу его, прислушиваюсь к звуку:
В нём слышатся и «тайна», и «айда»,
И чьё-то «ай», застывшее с испугу.

Я прыгнул, что есть мочи… и упал –
В еловый мрак, в игольчатые лапы.
Уводит в глушь звериная тропа,
И в ноздри заползает хвойный запах.

А старший брат, вздыхая по-мужски,
Читает вслух страницу за страницей.
…Тайга меня хватает за носки,
И ей плевать, что в них полно горчицы.

Холодный страх вползает в рукава
И прячется под байковой пижамой.
Кусает хвощ, дурманит сон-трава,
Всё глубже мхи – от них не убежать мне.

Я мчался, что есть сил, как только мог,
И мне уже казалось – всё без толку.
Проснулся… Мама шепчет мне: «Сынок…»
А брат игрушки вешает на ёлку.

Зачем я каждый день встаю в такую рань,
Когда мой слабый сон реальностью не болен.
В пластмассовом горшке бутонно спит герань,
Прозрачный глаз окна глядит в пустое поле.
Лежит на потолке окукленная тьма,
Не зная, что она крылата и невечна.
Скрипит и стонет дом, но комната нема
С тех пор, как детский страх её очеловечил.

Зачем я рушу сон? Чтоб видеть сон другой,
В котором я смешной, уродливый, неловкий,
Хочу себя вернуть и, выгнувшись дугой,
Пытаюсь снять узор чужой татуировки.
Сползает с потолка испуганная тьма –
Крадётся под кровать, ощупывает стены.
Рассвет шагнул в окно, чтоб бабочку поймать,
Потом обнять меня и полоснуть по венам.

Елена Шилова

Брат

Блеснул заточенный лунный серп,
Прорезав полог тяжёлых туч.
Любой волчок в эту пору сер,
Любой кошмар, как змея, ползуч.
Ослабший ветер прильнул к земле,
Боясь привлечь невзначай беду.
Идëм, сестра, в заповедный лес,
Где нас и гончие не найдут.
Испачкан травами твой подол,
А ветви вяжут из кос узлы.
На том холме, где стоял наш дом,
Теперь всё выжжено до золы,
И ведьмы пляшут вокруг костра.
Хохочет ночь, словно пьяный сыч.
Забудь дорогу назад, сестра,
Испей студёной хмельной росы,
И станет горечь почти сладка,
Но раз пригубишь – и в горле ком.
Надежда тлеет в твоих зрачках
Последним крошечным угольком.
Уже не важно, что будет днём:
Позволим лесу свой суд вершить.
Отбросив прошлое, мы уснём
В беззвёздной, пахнущей мхом тиши.

Светлана Пешкова

Сестра

Блеснула в стае клыкастых туч
Не то колдунья, не то луна.
Мой братец милый, меня не мучь,
Длинна дорога, и ночь длинна.
Сейчас бы квасу да калачей –
У нас ни зёрнышка, ни воды.
Давай отыщем лесной ручей,
Куда нас раньше отец водил.
Луна таращит неспящий глаз,
И тучи сворой бегут за ней.
Ты помнишь, мама учила нас,
Что утро вечера мудреней.
Смыкает лапы колючий лес,
А ветер травы сплетает в жгут.
Смотри-ка, тучи сползли с небес
И, словно волки, на нас бегут.
... Где леший тропы смотал в клубок,
Забылся страх, словно сон дурной.
Здесь можно бегать, не чуя ног,
Играть с волчатами и луной.
Над нашим логовом ночь тиха.
Не отыскать нас и не догнать.
Устал ты, братец мой, отдыхай,
Меня по вздыбленной холке гладь.

Большой весенний бал
http://litset.ru/publ/68-1-0-65935

Она ушла, ключами «бряк!»
Я выдохнул со зла,
Себе внушив: не от тебя –
Она к другим ушла.
Я к этой мысли привыкал,
Терпел, что было сил,
А сам шатался, как шакал,
Терзался и скулил.
А сам искал её в метро,
В автобусном окне –
Моё звериное нутро
Тянулось только к ней.
Я ненавидел всех других,
Хрипел, сжимая пасть.
В каких проулках городских
Она могла пропасть?
Вокруг разруха и быльё,
Земля – остывший шлак.
…Однажды я забыл её,
Когда она пришла.

Блиц -84
http://litset.ru/publ/68-1-0-64744

Я помню череду бесцветных дней,
где я пыталась стать тебе родней,
где ты искал своё предназначенье.
И, вглядываясь в облик городской,
я каждый день знакомилась с тоской –
с полуденной, с обеденной, с вечерней.

Я помню непогоду и шторма,
облепленные наледью дома,
замёрзших кораблей седые глыбы,
суровых жён, безрадостных мужей,
рассказы про тюленей и моржей
и мерзкий вездесущий запах рыбы.

Я помню март, оскомину вины,
твои попытки сделаться родным,
нависших туч пугающие комья,
дорогу, покалеченную льдом,
ночной вокзал… А как жила потом –
в тепле и безмятежности – не помню.

С таким коротким адским именем
Тебе любить меня не надо.
Не обижайся, камень кинь в меня,
Но не желай мне смерти, Ада!

Вчера нам было напророчено
Остаться здесь на целый день и
Сродниться. Но устали очень мы
От предыдущих заблуждений.

Побудь со мной на этой станции,
Где миром правят мрак и копоть.
Давай с тобой устроим танцы. И
Заставим чёрта нам похлопать.

Сегодня пью с тобой игристое
И повторяю: Ада, Ада.
А завтра – пристани и приставы,
Долги, сиротство и расплата.

Ты знаешь: скука – сука та ещё,
Течёт по жизни бессимптомно.
Везде ищу себе пристанище,
Но снова нахожу бездомность.

Странные Танцы-149

Кричишь, молчишь, кричишь, потом молчишь,
Как будто ищешь выходы из ража.
Но не найдя, рукой сердито машешь,
Как маленький мальчиш-некибальчиш.
Забыв себя, и планы, и дела,
Ты фразы собираешь по деталям.
А я молчу, мне слова не давали,
Вернее так: я слово не взяла.

Хочу его для лучшего сберечь
И подарить взрослеющему сыну,
Пусть знает он, что пахнет апельсином
И ландышем родительская речь.
Что нет любви в надменной болтовне,
И смысла нет в крикливых нервных фразах.
Слова тогда весомы и прекрасны,
Когда их произносят в тишине.

Когда мои пустые дни
Займёт тоска,
Пойму, что мне пора идти
Себя искать -
В непроходимые снега
Небытия,
Где, как случайная строка,
Забыта я.
В окоченевшие зрачки
Вчерашних дней,
Где бродят тени воровски
Среди теней.
В непостижимый неуют
Чужих планет,
Где утром птицы не поют
И солнца нет,
Где всем положено одно –
Других губить.
Там я найду двойное дно
Своих глубин.
И, примирив добро и зло,
Познав беду,
Среди простых и нужных слов
Себя найду.

Блиц 69

Когда все мысли передуманы
и в доме пусто, хоть аукай,
не вдохновляет «Шоу Трумана»
и всё сильнее давит скука,
она сидит в уютной комнате –
в своей когда-то модной спальне –
и смотрит в окна, будто окна те
преображают мир реальный.
Её сухие ноги скручены,
но взгляд и голос не стареют.
Она кого-то просит: «Скучно мне,
возьми меня к себе скорее.
На этом свете нет помощников,
а у самой, увы, не вышло.
И одиноко мне, и тошно мне –
за что так мучает Всевышний...»
Потом поднимет гордо голову
так, словно слабой быть боится,
и кинет царственно и холодно,
что он всегда был эгоистом.
Она давно проела плешь ему
и не устала сумасбродить.
А на столе весы, чтоб взвешивать
его ответы – за и против.

Странные Танцы-147

На вопросы она отвечала легко,
запивая слова ледяным молоком,
поправляя края одеяла,
будто это она их помяла.
Сокрушались медсёстры, вздыхали врачи.
Ей хотелось какао, потом алычи,
а к утру постоянно тошнило,
словно съела дегтярного мыла.
К ней никто не ходил, ей никто не звонил.
И она отправлялась гулять без бахил,
без нужды, без причины, а просто –
отдохнуть от бестактных вопросов.
Ей пятнадцать. Ей скоро по сроку рожать,
от нее отказались и парень, и мать.
И она, размышленья минуя,
написала уже отказную.

Неважно кто, неважно где
О нас сказал не то,
Когда в прихожей на гвозде
Висит твоё пальто,
Когда в словах и смысла нет,
Но радостны слова.
И я могу в любой момент
Тебя поцеловать.
Когда с дороги ты небрит,
Бормочешь ерунду.
Когда выходишь покурить,
А я у двери жду.
Когда ты голоден. И суп
Томится на плите.
А я тебе халат несу.
И сына в животе.

Светло и тихо. Я лежу в траве.
Ползёт по стеблю рыжий муравей.
По телу разливается прохлада.
Что было – я не помню. И не надо.
Погладь меня, трава, по голове.

Как здорово, что память коротка.
В моих зрачках роятся облака,
Я с ними разговариваю немо.
Но всё черней испуганное небо
От вспыхнувших колёс грузовика.

Да нет же, всё в порядке, я живой,
Я помню, как мы ехали домой –
На трассе было тихо и пустынно,
Смеялся день, в салоне пахло дыней,
Мы пели обо всём, наперебой.

Удар... Трава и небо. Я один.
Держи меня, мой шанс, не уходи,
Я пробую за стебли ухватиться.
Неразличимы ангелы и птицы
Сквозь чёрный дым, сквозь едкий чёрный дым.

Картонный дом с резными ставнями,
В нём куклы с лицами усталыми
В нелепых платьях из парчи.
Ты любишь игры с несмеянами,
Вон та, с глазищами стеклянными,
Трясёшь её – она молчит.

В глухом раю с фальшивым золотом
Нет смерти от любви и голода –
Не умирает неживой.
Мне в этом доме делать нечего,
Где все тобой очеловечено
И обезумлено тобой.

Странные Танцы-139

.............................– Здравствуй, мама. Не пью, не курю, не даю, –
.............................убедительно вру, как реклама.
.............................Городок безмятежен, спокоен на вид,
.............................а с плаката упрямо мне в душу глядит,
.............................не чужая старуха, а мама.
......................................................................Елена Тютина

Много лет не видала я мамку свою.
А зачем? За рубли я давно не даю…
Я ей много бабла задолжала
И сбежала в столицу из этой дыры.
Сколько было тогда нас – таких вот дурынд,
Бестолковых, безбашенных, шалых.

Накалялся у входа фонарь докрасна.
Наша мамка была неизменно грозна,
Заправляя себя «Абсолютом»:
– Ну-ка, марш на работу, заждался клиент!
Ишь какая, опять настроения нет?
Да кому ты нужна за валюту?

– Ты курила? Давай, доставай анашу…
Богадельню прикрою, тебя не спрошу,
Вот пригрела у сердца заразу!
Посмотри на себя, прокурила мозги!
Как долги отработаешь, с глаз моих сгинь -
Хоть в Москву, хоть в Париж, хоть на трассу.

Время мчится. Я снова в родимом краю.
– Здравствуй, мамка. Не пью, не курю, но даю –
Иногда, для здоровья, бесплатно.
На меня с удивлением мамка глядит,
У неё бомжеватый потрёпанный вид.
Не узнала меня. Ну и ладно.

*Сутенёрша.

Живи, мой друг, и радуйся всему –
Луне и солнцу, зною и морозам.
И даже если Бог послал чуму,
Не стань приютом страхам и вопросам.

Обидит зло, но выручит добро.
Отравит боль – спасёт простое слово.
Всё в этом мире бренно и старо,
Но утро завтра точно будет новым.

Пускай тебя тревоги не гнетут,
Затихнет гром, рассвет разгонит тучи.
За всё, что мы принять сумеем тут,
В раю вознаграждение получим.

Собравшись в путь, оставь сомненья тем,
Кому с тревогой сладостен тандем.

Я живу и жду телеграмму: Встречай. Лечу.
Это значит, что ты побудешь со мной чуть-чуть,
это значит, что ты, устав от пустынь и гор,
отдохнёшь и снова уедешь на целый год.
Все дороги ведут не вдаль, а назад – домой.
Ты всегда возвращался – новый, чужой, родной.
Не спешил проходить, стоял у входной двери,
отдавал рюкзак, говорил: всё тебе, бери.

Я брала рюкзак, доставала морской песок,
разрежённый воздух с чужих ледяных высот,
лепестки в конверте с пометками: эдельвейс,
тамариск, вербена… билет на вчерашний рейс,
скарабея, губку, засохшую стрекозу,
невесомый камень, потрескавшийся сосуд.
Я вдыхала воздух, дурманящий и сырой,
и ждала, что скажешь: послушай, езжай со мной.

Я хватала время и прятала по углам,
но оно дышало и тикало тут и там.
Удержать тебя, привязать, усмирить – никак.
Ты сегодня снова ушёл. И забрал рюкзак.

Мой доктор, что ты знаешь о безумии?
В профессии пока тебе везёт –
Нас легион. Теперь тебе везу и я
Болезной бесовщины целый взвод.

Гляди, как хороши: горбы изогнуты,
Ощерились, сдаваться не хотят,
Один терзает мозг, другой – висок. Но ты,
Смотрю, готов лечить моих чертят.

Сейчас они прикинулись паяцами,
Смешат тебя. Но что-то ты притих.
Мой доктор, подскажи, кого бояться мне:
Чертей или намерений твоих?

Ты слаб здоровьем: плечики покатые,
Тщедушный, бледноликий – не крепыш.
Не сможешь мне помочь, дружок, пока и ты
Десятка два таких не приютишь.

Смотри, уже бегут к тебе на скрюченных,
По кафелю копытцами стучат.
Ну, докажи им, доктор, что ты круче их,
Что нет им места в темечке врача.

Блиц 45 - патологический
http://litset.ru/publ/15-1-0-57781

Ночью вижу страшное –
кузнеца Кузьму,
он кричит: отдашься мне
или сам возьму!

Просыпаюсь в ужасе,
душно на печи,
будто лавки кружатся
и во рту горчит.

Я встаю с рассветами,
страх ношу в груди.
Мама мне советует:
замуж выходи!

Жаловалась брату я
на свою хандру:
мол, семью обрадую,
а сама умру.

Он мне: что ты, шалая,
счастье у плетня,
как кузнец пожалует,
так зови меня.

Страшно замуж, трушу я.
Но венок плету,
расшиваю кружевом
мамину фату.

Жду заката с ужасом,
тело, будто лёд.
Сплю и вижу: суженый
сам меня берёт.

В доме кружат лебеди,
шумно, стол готов…
Просыпаюсь в трепете.
Значит, ждать сватов.

Антиподы - 8
http://litset.ru/publ/15-1-0-57540

Ты давно ушёл, но стоишь в прихожей –
Человек чужой, на других похожий,
Ни жених, ни муж – аватар в айфоне.
Кем ты был со мной, я почти не помню.
О пустом кричал и молчал о главном.
Каждый вечер – фарс, раз в неделю – драма.
Ни король, ни шут – невезучий гений,
Прирождённый врун, виртуоз трагедий.

Я брала билет на твои спектакли,
Ты не знал, что я театрал, – не так ли?
Если пуст партер и не блещут ложи,
Ты давал концерт у меня в прихожей.
Вот сейчас опять примеряешь маски –
То безумный Лир, то блаженный Чацкий,
То властитель дум, то герой Эсхила.
Я опять билет на тебя купила.

Налила вино и лорнет достала,
Мне знаком сюжет, но дождусь финала.
Я была тебе – три сестры и чайка,
Человек чужой и почти случайный –
Ни жена, ни мать, ни любовь до гроба.
Оказалось, мы бесталанны оба.
Отпусти меня и не стой в прихожей.
Я тебя, родной, отпускаю тоже.

Тебя не вспоминаю всуе –
Боюсь кромсать себя на части.
Но в нашу комнату пустую
Я вынуждена возвращаться.
Боюсь подъезда и ступеней,
Глазастой ямы коридора,
Боюсь твоей забытой тени,
Глядящей на меня с укором.
На двери всхлипнула пружина
До оглушительной печали.
Мы здесь с тобой однажды жили,
Я у двери тебя встречала.
И снова память страхи множит,
Они растут, не зная меры.
Мелькает тень твоя в прихожей
И ускользает за портьеру.
Мне кажется, так будет вечно –
Она и я, нас будто двое.
Я каждый вечер, каждый вечер
Смываю тень твою с обоев.

Блиц 42

............................................В суть всякой вещи вникнешь —
........................................................коли правдиво наречешь её.
................................................................Константин Костечевский

Летним дням, весёлым и горячим,
Я хочу название найти –
Каждый нареку и тут же спрячу
За семью сетями паутин.
Чтобы не забыть, как звонко спеет
Яблоко, и в нём играет сок,
Как пчела бормочет над кипреем
И ныряет в розовый цветок.
Я держусь от сотворенья мая
До последних вздохов октября,
Лето как лекарство принимая,
Ничего врачам не говоря.
И покуда ханствует татарник,
Княжит лён в объятиях вьюнка,
Я живу легко и благодарно.
Но живу без имени пока.
Где-то бьёт по вишням шумный ливень,
Ветер пробегает по хвощу –
Я всему ищу живое имя.
И себе название ищу.

Да что же это… Что же это, Господи,
Ты вновь меня для радости сберёг:
Для пашни с заживающими оспами,
Для сока пробудившихся берёз,
Для светлого Христова Воскресения,
Для солнечного будничного дня…
Чтоб выжившая в сумерки осенние,
Забытая, обманутая всеми, я
Всю зиму распинала бы тебя.

Странные танцы - 135

Сорваться к прадеду в Осинки –
Не запланировано, вдруг.
Там всё, как прежде: керосинка,
В углу хлопочущий паук,
В проёме сумрачной передней
Кривится зеркала овал,
Сто лет не проживший столетник
Зачах и ждать меня не стал.
С иконы в плохеньком окладе
Глядит с укором Божья мать…
А мне б забраться на полати
И всё на свете там проспать –
Рассветный окрик петушиный,
Рыбацкий утренний улов,
В окно стучащую крушину,
Воскресный звон колоколов.
Потом в сарае между банок,
В которых бродит мутный сок,
Найти прадедушкин рубанок,
Пилу, стамеску, молоток.
И, не поняв, что с ними делать,
Присесть на лавку и курить.
И то и дело, то и дело
Снимать с себя паучью нить.

Странные Танцы-134

Когда живёшь у суетной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь тучи и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Подкашливают чайки и грачи,
Микстурный ветер сутками ворчит,
Вода, хрипя, выплёвывает тину.
Ты тоже болен, ты неизлечим –
Плывёшь по скользким будням, как налим,
Отыскивая путь интуитивно.

Плыви туда, где всюду жар и пыл,
Куда Колумб однажды не доплыл.
Найди атолл и стань первопроходцем
В своём раю… Но триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду,
И ждать дождей, и прятаться от солнца.


Странные Танцы-131

Меня выгуливает время
на поводке.
Я слышу суетность мгновений
в его руке.
Зубрю заваленный экзамен,
читаю вслух –
плывёт гомеровский гекзаметр
и майский пух.
Мелькают книжные страницы
и времена.
Во мне рифмует кто-то лица
и имена.

Когда уже любить не надо
и май затих,
я полюбила "Илиаду"
и белый стих,
чужую бруклинскую осень
и корабли.
Но имя древнее – Иосиф,
во мне болит.
Вопросы с привкусом упрёка
горчат опять.
Поэту жить в стране далёкой –
себя терять.
Отмеренную половину
он выжил, смог,
и перерезал пуповину
и поводок.

Блиц-28
http://litset.ru/publ/68-1-0-55179

А потом было всё. Было всё хорошо
с ароматом московской сирени.
Я вставала и шла на балкон нагишом,
и с портрета подмигивал Ленин.
Я курила «БТ», ты готовил омлет,
иногда мы менялись местами.
Заходило к нам солнце на блюдечке млеть
и смеяться над нами и с нами.
Это «всё хорошо» мы носили с собой
в дипломатах, авоськах, портфелях,
поднимали как флаг над гудящей толпой
и за пазухой бережно грели.

А потом было всё. Было всё, как всегда –
суета, недолюбленность, нервы.
Я меняла постель. Ты менял города
и случайную стерву на стерву.
Ты не знаешь, курю я сейчас или нет,
и не помнишь, как выгляжу голой.
Через пару таких же бессмысленных лет
мы забудем, что были знакомы.

Блиц-28
http://litset.ru/publ/68-1-0-55179

Мой горячечный год – грозовой перевал,
отвоёванный кровью и потом.
Хирургический корпус меня пожевал,
а потом отпустил на свободу.

Я гуляю теперь у солёной воды
и, в себе открывая скитальца,
на траве оставляю босые следы
и песок пропускаю сквозь пальцы.

Я ловлю утонувшее солнце в садок
и треску для соседской собаки.
Мне кукушка продлила обещанный срок –
и я верю в пернатые враки.

Исцеляющий воздух похож на люголь,
он загаром ложится на кожу.
Я почти забываю бессонную боль,
и она меня, видимо, тоже.

Но под пристальным взглядом созревшей луны,
под напором густеющей ночи,
начинает во мне что-то страшное ныть –
с каждым часом всё громче и громче.

И, хватая отчаянно скальпель и йод,
я пронзаю скулящую жалость,
а потом по кускам вырезаю её,
чтоб под рёбрами больше не жалась.

Если неясным светом давно ведом,
Здесь, на поющих дюнах, построй свой дом.
Влагу полюбишь, станет привычной хмарь.
Утром проснёшься: вместо камней – янтарь,
Слышно, как зреет сосен смолистый сок
И, напитавшись солнцем, течёт в песок.
Море с тобой повсюду – и здесь, и там,
Льётся навстречу, бегает по пятам.
Если идёшь куда-то – бери с собой,
Если забудешь – тут же поднимет вой.

В небе клокочет пенное молоко,
Выпить нельзя, зато утонуть легко.
Если заметишь – тянет куда-то ввысь,
Ты не держись за землю, за свет держись.
Глянешь, а в небе снова зияет брешь,
Богово – Богу, этим себя и тешь.
Если боишься – в прежнюю тьму беги.
Море повоет и уплывёт к другим.
Бог у себя за облаком прячет тех,
Кто осознал, что жизнь – это смертный грех.

На снимки старые глядеть и век угадывать по лицам…
Там три усталых продавщицы врастают в чёрно-белый день.
В застывшей вечности сквозит исход надломленного лета,
пугливо ёжатся букеты в плетёной пропасти корзин.
Избравший домом Оксфорд-стрит бедняк немного пьян и жалок,
а запах вянущих фиалок стеной невидимой стоит.
Людей, попавших в эпизод на старомодном блёклом снимке,
мне не узнать. Что станет с ними, кто их от голода спасёт?
Толпа торговлей занята. А значит, будет продаваться
на фоне сменных декораций в любом столетье красота.

Застенчива, светла, благословенна –
Являешься откуда-то извне.
Твои стопы соскучились по мне.
Я вижу, как взлетает шмель степенно,
Как змейка ускользает из-под ног,
А ты несёшь ромашковый венок
Торжественно, как царскую корону.
Я кланяюсь. Твою лодыжку тронув,
Стелюсь под ноги и опять встаю
Живой стеной, назло небытию.

Зови меня травой, но не отравой,
Ступай, беги, не бойся придавить –
Мой сок для ног твоих не ядовит,
Я мурава. Но если мыслить здраво –
Меня когда-то здесь посеял Бог,
Чтоб я была свидетелем эпох –
Зимы и лета, суток и мгновений,
Влюблённости, замужества, старенья,
Беспечной босоногой суеты,
Нечаянной разлуки и беды.

Я помню дом, печалью утомлённый,
Вороний крик и бабий вой: война…
Четыре года ты была больна
Тревожным ожиданьем почтальона.
А я была ненужной. И со зла
Густела, созревала и росла,
Мужала. А когда меня косили,
То будто придавали новой силы.
Мы выжили. И давняя беда
Связала наши корни навсегда.

................................В них жабы гнездятся, в них змеи свистят
......................................................................К.Бальмонт

Пойдём, я сегодня тебе покажу
Болото, на всех наводящее жуть, –
Там илисто, топко и вязко,
Там солнце затянуто ряской.
В низине, за высохшим старым прудом,
Где в землю вгрызается хищный бетон,
Со дна водосточной канавы
Стеной поднимаются травы.
Они – длинноногие дети дождя,
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят,
В них прячутся скользкие слизни
От шумной иссушенной жизни.

Но в рыбьем зрачке неподвижной воды
Видны стрекозы голубые следы,
Тумана молочные слёзы
И облака профиль курносый.
Мохнатая тина темнеет на дне,
Волнуется сонно, а прямо над ней –
Клубок комариного роя
И лютика рыльце сырое.
Пойдем же, не бойся, забудь о делах,
В стоячей воде растворяется страх.
И памяти пыль золотая
Сквозь камни травой прорастает.

***

.............................. Годы твои – гора
.....................................М.Цветаева

Годы твои – гора.
Щёки мои – горят.
Гордость давно не в счёт,
Горе во мне течёт.
Каждому – по судьбе,
Я от себя – к тебе.

Тело твоё – тепло.
Сердце моё – стекло.
Хочешь – присвой себе.
Хочешь, бери и бей.
Где ты хранишь, хитрец,
Груды чужих сердец?

Скольких ты знал Марин?
Море – аквамарин,
Синяя бирюза
Плещет в твоих глазах.
Горе – горы прочней.
Ты без меня – ничей…

Блиц - 15
http://litset.ru/publ/15-1-0-52980

............................Осчастливь меня однажды...
.......................................Вероника Тушнова

Осчастливь меня однажды,
Бога насмешив, –
отыщи в толпе, где каждый
от себя бежит.
выйди в город сонно-жаркий
и сойди с пути,
потеряйся в тёмных арках,
чтоб меня найти.
И в проулке, где гуляет
рыжий фокстерьер,
где струится звук рояля
сквозь тепло портьер,
где прилёг на подоконник
разомлевший день,
где людей куда-то гонит
ветер вечных дел,
торопливо ливень хлёсткий
смоет духоту…
Обернись на перекрёсток –
это я иду.

Блиц - 15
http://litset.ru/publ/15-1-0-52980

Те, кто вывели оттепель в холод
Под прикрытием пафосных слов,
Жгли страну невозвратным глаголом
И лишали нас радужных снов.

Не сказать, что мы сломлены были,
Мы себе не давали остыть
И горели идеями. Или
Разводили сомнений костры.

Не сказать, что мы были на грани
Между жизнью и смертью – да нет,
Но закат разрушительно ранний
Отнимал наше право на свет.

Мы шутили вульгарно и плоско,
Возбуждённо пороли муру,
Были пьяными – пьяными в доску,
Но от мыслей трезвели к утру.

Если кто-то испытывал жажду,
Мы топили ладонями лёд…
Не сказать, что мы были отважны,
Просто знали, что это пройдёт.

Блиц-8

У дачной жизни праздничный уклад,
здесь каждый дом распахнут и крылат,
до самых звёзд плетётся виноград,
пылают астры.

Здесь так легко – босым, как берендей,
идти к пруду по тёплой лебеде,
потом пугать в задумчивой воде
мальков глазастых.

Здесь ночью прилетает птица-тишь,
и слышно, как спешит в ловушку мышь,
как лунный свет стекает с жарких крыш
в кусты сирени.

Здесь каждый день – входной и выходной,
здесь каждый дачник – новый летний Ной,
кусочек суши под его ногой -
его спасенье.

......................................... Ложись и думай, я приду – проверю…
...................................................................... В. Вишневский

***

Упал, отжался, встал, бегом вперёд!
Дыши ровнее, не дави на жалость.
Я тоже думал – небо упадёт,
Когда был слаб. Но небо удержалось.

Ну, хватит ныть, набегался – ложись.
Скули теперь, что выдохся, измотан.
Ты, видимо, ещё не нюхал жизнь,
И потому стал толще бегемота.

Ещё бросок, смелее! Выдох, вдох.
Прости, что слабых духом не жалею.
Я тоже думал: я для мира сдох,
Но выжил. Видишь, всех теперь живее.

Трудись, трудись, работай над собой,
Пытайся победить в неравной схватке.
Сегодня ты с собой вступаешь в бой,
А завтра всех положишь на лопатки.

Препятствия ты выдавишь плечом
И в прошлое с пинка закроешь двери.
Ну всё, лежи, не думай ни о чём.
Ты выживешь. А я приду – проверю.

***

Когда ты стал во многом виноват,
Иди туда, где солнце и трава,
Где некого винить, по крайней мере.
Где бабочка трепещет на цветке,
Где ветер потерялся в сосняке,
Ложись и думай, Бог придёт проверить.

Скрипят стволы, на них трещит кора,
Никто тебя не станет укорять,
Здесь беды забываются скорее.
Смотри, как жук хлопочет о простом,
Как новый лес выходит на простор…
И Бог придёт – простит и пожалеет.

Блиц - 7
http://litset.ru/publ/15-1-0-52013

доверься тьме глаза закрой
приляг на мох
идущих ведьминой тропой
не видит Бог

адонис высох и поник
и ты устал
сейчас увидишь: лес велик
и очень мал

ты никогда наверняка
не видел зла
волна сырого сквозняка
в тебя вползла

голодный зверь в ночи завыл
навис туман
в глазах испуганной совы
дрожит луна

ольха трепещет на ветру
ползёт змея
мы не проснёмся по утру
ни ты ни я

Июнь. Жара и жар. Ангина.
Лежу в кровати целый день я.
… По стенам, полкам и картинам,
сметая сумрачные тени,
бесцеремонно бродит солнце,
исполненное чувством долга.
А мне сегодня остается
глядеть беспомощно и долго
в сквозной просвет балконной двери,
вдыхая пыль портьерных лилий.
Я сочиняю, что деревья,
от жажды мучаясь, ожили
и ринулись бескровным садом
к живой воде озёрной сини.
А, может быть, им к морю надо,
как людям, пережившим зиму?
О белых говорливых птицах,
о тучах с привкусом миндальным,
о человеках чернолицых,
о смуглых длинноногих пальмах,
о сладких венчиках азалий
им ветер нашептал на ушко.
… И тают в сонной синей дали
деревьев пышные макушки.

Седьмая пятница - 307

Корни мои родные – косточки, позвонки –
воздух над вами стынет, травы плетут венки,
траурно ветер воет, лижет прохладу плит.
Наземь роняя хвою, рыжий сосняк гудит.
Насмерть укоренился сытый чертополох –
кормит его живица, делится влагой мох.
Словно из плоти сделан – он ни цветок, ни зверь,
мы корневой системой связаны с ним теперь.
Голубь – крылатый постник – землю, как хлеб, клюёт.
Всё тяжелей на кости давит гранитный гнёт.
Корни мои земные, светлые имена,
мёртвые, но живые, скоро врастут в меня…

Зима длиннее рукава
моей смирительной рубашки.
Скользят по стёклам облака –
бессонниц сытые барашки.
Наш недолюбленный Урал –
страна хрустальных ожиданий…
ты у него меня украл
в февральском утреннем тумане,
когда упал метеорит
в пустой зрачок земного глаза.
И бедный доктор Айболит
меня сумел найти не сразу.

Но я в себе Урал несу,
он, словно сон, необычаен!
А ты живёшь… в моём глазу
метеорит не замечая.

г.Челябинск
17.06.2019

* Раннее февральское утро 2013 года для 1613 жителей Челябинска и его окрестностей неожиданно стало трагичным. Такого большого количества людей пострадавших от упавшего метеорита в истории населения Земли еще не было. Во время удара волной во многих зданиях выбило окна, поломало деревья и нанесло различной степени тяжести повреждения людям, в результате чего пострадавшими были признаны 1613 человек, из которых по разным данным в больницы попали от 50 до 100 человек.

Не стой в дверях, иди за стол, солдат.
Сейчас не нужно помнить старых дат,
Чтоб выпить. Жизнь берёт своё начало –
Сегодня обнулят календари.
Рассвет в тревожном мареве горит,
Но небо тишину пообещало.

Давай же пей, солдат. А после пой
Про шёлковый платочек голубой,
Засевший крепко в памяти усталой.
Про синие карельские леса,
Про маму – с белой прядью у лица,
Про девушку – с далёкого Урала.

Ликует май – твой новый мирный май,
Давай, солдат, вторую наливай...
Цветут сады, смотри, сирень какая!
А солнце, закалённое в бою,
Кладет ладонь на голову твою,
Из памяти плохое выжигая.

***

Катаю на языке черешневые косточки:
Че-рнигов,
Че-рнобыль,
Че-быркуль,
Че-лябинск.
Вот и настало время Че.

***
Кто сказал, что нельзя повернуть время вспять?
Если хочешь из июня снова попасть в май, –
купи билет в Челябинск
и наслаждайся едва раскрывшимися бутонами пионов.

***
Челябинский метеорит,
так жестоко напугавший всю планету,
сейчас похож на гигантскую морскую губку,
а в разрезе – на шоколадный щербет.
Он отдыхает под стеклянным колпаком.
Издалека летел. Устал.

***
Когда-то по этой земле шёл караван верблюдов.
Один из них отстал, задумавшись...
Так и стоит на главной площади Челябинска.
Забронзовел.

***
Горный край. Горний край.
Всего одна буква,
а какие разные пространства и содержания.

***
Челябинский метеорит сдал столько анализов,
что превратился в обескровленный минерал,
и не в состоянии куда-то ещё лететь...

***
Уральские самоцветы –
кровавые, дымчатые, мятные, абрикосовые, голубоглазые –
везу их с собой разноцветными камешками на нитке.

17 июня 2019 г.
г.Челябинск

Незрелый март, как взрослый, пунктуален,
но как дитя – капризен и несмел.
Всё глубже дышат скважины проталин,
тяжёлый снег под солнцем разомлел.
Мыть окна в марте холодно и рано,
но хочется закрасить и забыть
расщелины в потрескавшихся рамах
и собственные линии судьбы.

Сюжет весны непрост, но постоянен:
я предана пожизненно земле,
как косточка, и корень, и крестьянин,
вода болтлива, камень не истлел,
струится в небе жилка золотая,
играет слово нежное во рту,
но я его, не высказав, глотаю,
в себе укореняя немоту.

Мятежный март сродни моей природе.
Я слышу всё отчётливей весной,
как тает снег и как в бутылках бродит
не выпитое за зиму вино.
Откуда знать мне, что это за время,
где выход, где начало – не пойму.
И каждый день – мелькнувшее мгновенье,
живое, но спешащее во тьму.

С теми, кто хочет плыть, разговор короткий –
Нам никуда не деться с подводной лодки.
Полный вперёд! Но кажется путь обратным.
Каждый здесь – Божья тварь, без сестёр и братьев:
Звери по парам, люди – поодиночке.
Семь миллиардов нас, и ковчег не прочен.

Мне говорят: смириться, привыкнуть надо,
Мы уплываем в рай прямиком из ада,
Несколько лет терпи, обещаньям внемли,
Новые люди новые ищут земли.
Прежняя вера в душах давно остыла.
Это всё будет, или всё это было?

Кто-то стрижёт овец и руном торгует,
Кто-то открыл пекарню и мастерскую,
Кто-то – ломбарды, бары, ларьки, бордели.
Свежие люди в ветхозаветном теле
Снова полюбят Бога, потом забудут,
Снова придёт Христос и предаст Иуда.

Это всё было, или всё это будет?

Ты завтра осознаешь, что не надо
встречать его в порту, искать в тавернах,
сотрёшь с лица румяна, с губ – помаду,
лицо его – из памяти. Наверно,
ты слишком полагалась на гадалок,
оплачивая выдумки. Покуда
твоя надежда в море утопала,
ты снова покупала веру в чудо.
… Деревья крепли, кронами качали,
и птицы вили гнёзда. Поимённо
ты помнила детей своих вначале –
придуманных тобой и наречённых.
Вчера забыла – вышла из костёла,
был город свежим бризом растревожен,
а ты, заплакав, руки распростёрла
и выдохнула боль. И веру – тоже.
А ветер прошептал тебе на ухо:
«Не жди его, найди другого. Либо
езжай туда, где солнечно и сухо,
где люди пахнут хлебом, а не рыбой...»

Мне нужно знать – ты есть. И этим жить.
Ещё воспоминания свежи,
и я иду на их упрямый зов
по тёмной безысходности дворов,
встречая в беспокойной темноте
случайных,
и не нужных,
и не тех –
они проходят молча сквозь меня.
…Ты ничего с тех пор не поменял:
в квартире шторы, мебель и жена,
окно, где я была отражена.
Меня забыли рамы и стекло,
ворчливый дождь, кочующий циклон,
скамейка, две берёзы, фонари,
разболтанная ручка на двери.
И только ты один настороже.
Горит окно на первом этаже –
твоё. И я опять к нему иду
доказывать свою неправоту.
…А вдруг ты выйдешь выгулять жену,
И я, нарушив вашу тишину,
шагну... и оступлюсь на мостовой,
которая забыла нас с тобой.
Не выходи!
Мне нужно пять минут –
узнать: ты есть, смириться и взглянуть
на тёплый глянец рыжего окна,
в котором снова я отражена.

Исхожен май и вдоль, и поперёк,
лилейник сорван, пойман мотылёк,
ещё одно мгновение до лета.
Бушует жизнь в некошеной траве –
ворчит оса, хлопочет муравей
и бабочка выводит пируэты.

Медвяный воздух сладостен и густ,
его невольно пробуешь на вкус –
он щедро нажасминен, напионен.
Когда в саду ликует соловей,
внимая, начинаешь соловеть
и можешь всё на свете проворонить.

Шальные суетливые жуки
даются в руку, падают с руки,
теряются от солнечных вибраций.
У мая много взбалмошных причуд,
когда ты с ним помаешься чуть-чуть,
скорей начнёшь в июнь перебираться.

Всё жарче дни, и в отпуск невтерпёж.
дождей, грибов – опять чего-то ждёшь,
ты пленником становишься отныне.
И эти ожидания вкусней
и ярче мимолётных летних дней,
чей след мелькнёт и к осени остынет.

Привет, Артём. У нас всё хорошо.
Вчера похолодало, снег пошёл,
с утра телёнка в сени запустили.

Отец не пьёт, из дома ни ногой,
всё ждёт тебя. Да, ты ж у нас какой,
родней семьи – то джунгли, то пустыни.

Ты снился мне: обрыв, тропинка вниз,
бежишь по ней, кричу тебе: «вернись!»
и падаю в траву, теряя силы.

Вдруг лес зашевелился, стал живым,
а ты ему командуешь: «бежим!» –
и вздрогнули берёзы и осины,

послушно побежали за тобой,
попарно, в одиночку и гурьбой,
но замерли внезапно у границы –

в их кронах загорелся стыд и страх,
и плакали в беспомощных руках
привыкшие к родному месту птицы.

Потом я вынимала из золы
обугленные мёртвые стволы
и красила зелёным, чтоб не броско.

Приснится же такое, ну дела!
...твоя Полина снова запила,
вчера весь день стояла у киоска.

Я снова без копейки – третий год.
Весной поеду в город, на завод,
сбегу из-под родительской опеки.

Ещё про сон... я стала хоронить
стволы... чудно, конечно... но они
давали тут же новые побеги.