Начало
http://litset.ru/publ/9-1-0-62857 Продолжение начала
http://litset.ru/publ/9-1-0-63179 У Дерижабльсона появляется подружка В один прекрасный день Баба Яга почувствовала, что ей необходимо слетать в Стеклогольм. То есть не в смысле знакомства со стритами, скверами, хатами, стройками и прочими доскозамечательностями, а в плане повидать сыночка. А так она была в целом домоседка и, если бы не работа по транспортировке черных кошек, так ваще сидела бы в избухе в Мурроме и шнобеля никуда не казала. Змей Горынович тож любознательностью не отличался, ну, в юности посещал разные места с компанией знакомой нечисти, но все это на расстоянии не больше ста километров от дома. Как сто первый километр наступал, так он сразу разворачивался, ощущал всей кожей ностальгию и устремительно направлялся к родным местам. Но тута дело такое – сын, можно своей вояжефобией и пренебречь. И пренебрегли. Точнее, пренебрегла. Баба Яга. Решила лететь в Стеклогольм, ступу начистила гуталином, метлу машинным маслом смазала, чтоб без торможения. А Змею таперича лететь никак не возможно стало, не с кем домашнюю колдовскую черную кошку Травиату оставить. Она, вишь, изнеженная была и така разлененная, что затруднялась не то, что охотиться, а и лапу к еде протянуть, все-то ей надо было под нос подсовывать. А так она ничего кошка была, умелая, наколдовать чаво крестьянам, молоко тама у ихних коров в кисломолочный продукт перебурдить, спотыкнуть кого в шутку, нет, без злости, без серьезного травматизма, просто чисто для развлечения – это она завсегда, и что интересно, лень ее в этих случаях куда-то исчезала.
Ну, так, оставила Баба Яга мужа с Травиатой в избухе, засела в ступу, пробурчала под шнобель заклинание «поехали!», и рванула ступа в небеса, поднялась на высоту, согласно техпаспорту, и понеслась среди звезд в нужную сторону света. Несется, а Баба Яга метлой, как веслом подгребает, сказать, маневрирует, следит, чтоб скорость не выходила за допустимость, а то в последнее время что-то часто ей стали ее фоты присылать с превышением, воздушные патрули совсем оборзели. Вначале, как получит фоту, посмотрит на нее и несколько минут собой любуется, думает: «Хоть и не девочка, а красота-то во мне пока не стухла», а после, как зафиксирует взглядом сумму проштрафа, даж собственная краса утешать перестает. Мало то, что гиппотеку за избуху покуда в местный банк «Рот» не вернула, так еще на такие мелочи достаток распыливать! Куды годится?!
Короч, летит себе, летит, тута как по лбу ее что-то треснуло, то ли метеорит, то ль планетка малюсенькая, она и думает: «А что ж-то я сыночка не предупредила, как же без оповещения в гости намылилась?.Не иначе, дыросклероз приоткрывается». И дала телеграмму-молнию в Стеклогольм, чтобы дошла туды раньше ее прибытия, что, мол, мамочка к тебе летит, готовь торжественную встречу, питание також и отель какой, можно хоть три звезды, но с кондишен!
Ну, над Стеклогольмом та молния как сверкнет, а гром как вжарит. Короч, прочитал Дерижабльсон телеграмму и аж подпрыгнул. Ну мама дает! До прилету считанные полчаса остались, а тута и встречу организуй, и отель. Ну, положим, с питанием все в порядке – в подполе Гигантиковой хаты колбас и копченой рыбки не убывало, а когда заметно убывало, родители Гигантика туды новые экземпляры подвешивали. Но, опять же, встреча – почетной ковровой дорожки нету, нештатский архестр заказувать поздно, а мамуля к таковым уважительным вещам ой как трепетно стала относиться с недавних пор, у ней с мига замужества самооценка повысилась, что ты! Ну, думал себе, думал, пять минут думал, на больше времени уже не было, рукой махнул и решил все как есть оставить. Направил Бабе Яге ответную телеграмму-молнию с адресом и схемой пролета и уселся ждать на крыше хаты, свесив ноги.
Двадцать пять минут секундой проскакали – появляется в небесах над Стеклогольмом Баба Яга в ступе и с метлой. Увидела сынка на крыше, аж взвизгнула от радости и на всех парах к нему метнулась. Прям на крышу ступа присела, ох и встреча была. Хоть не виделись они и не так много времени, а соскучиться успели. Баба Яга Дерижабльсоном не налюбуется – еще больше малыш порумянел, покудрявел, улыбка еще радостнее стала, даж и не рассердилась особо, что без ковровой дорожки ее встретил. Повел ее Дерижабльсон в хату, в подпол свой, напоил, накормил, опосля с Гигантиковыми мамой с папой обзнакомил. Папа у Гигантика таков вежлив был, и понятно, он неверьситет северного водного хозяйства начал и полностью закончил – поцеловал он в соответствии с образованием Яге руку, сказал «для меня большая честь» и зачитал стихи «Я помню чудное мгновенье» на языке орехинала, что Бабе доставило радость. Мама Гигантикова тож улыбалась широко и вежливо и спросила, где ж Баба Яга ночевать думает, у них места на нее точно не хватит.
А Яга-то заране все провидела, для нее с проведением ночи проблемы не было. Она так и думала, что сынок ей отель не закажет, все же немного его знала, что он малость неповоротлив. И она еще дома предварительно вспомнила, что в давние годы посещала курсы универмагии в Копенбабене, что совсем недалеко от Стеклогольма, и с ней за партой сидела одна стеклогольмская баба яга. Звали ее на стеклогольмском жареном гоне Мурмур Яхаа (Mormor Jahaa), что в перекладе на мурромский как раз и значило Баба Яга. Тогда они подружились, разбеседовались на обчественные и личные темы, обе были незамужними девушками, о мужчинах много рассуждались, об детях, кем они хотят их видеть, когда заведутся. Потом переписывались долго телеграммами-молниями и письмами-громами, потом все реже, как это бывает, потом лишь совсем единично, однако ж про жисть друг друга знали. У Мурмур Яхаа, вышедшей замуж за уважаемого местного ушастого Мумию-Кролика, родилась девочка – сущая красавица, ушастая, как папа, блондинка, умненькая. Назвали девочку Корневиль в честь оперы, Мурмур Яхаа еще та театралка была – как в Стеклогольме гастроли какие, тута же затаривается билетами на все дни и мужа с собой гонит, хотя Мумия-Кролик особым искусствоведением не отличался, даже, сказать, подчас захрапывал на представлении, так что жена лупила его в этом случае веером по ушам. Да и уши эти – сидящие сзади очень недовольны были, потому как он ушами от них часть сцены заслонял, так что поднимался ропот. Но тут уж что поделаешь – физиология рулит.
Ну так вот, набрала Баба Яга нумер телефона старой приятельницы, и та, без торможения, пригласила ее к себе ночевать. «Места, - говорит, - у нас в избухе достанет, а только есть неудобство, что муж ушами пространство, бывает, загораживает, ну, потерпишь как-нибудь». И очень рада была грядущей встрече.
Вот. И полетела Баба Яга к подруженьке и приземлилась на ейном хуторке ухоженном. Встреча была горяча, поцелуи, объятия, всякие «а как ты?», «нет, а как ты?», «время летит, прям как ступа», «да я вчера таку качественную поганую метлу купила», «а мой-то перед тем как любовью заняться, завсегда детективы читает», «а с моим лучше всего опосля хоррора какого, прям таково высоковольтно получается», и прочее подобное. А еще разболтались о детках, мол, хоть еще и не в летах, однако ж о дальнейшей их судьбе подумать не мешает. Вон, мол, у тебя кака красавица возносится, да и у меня сынок – дай Бог. А что, не вздружнуть ли нам их промеж собой. Кто знает, что тама дальше будет, мож, постепенно и в матримонию вдарятся. А пока пусть просто играют.
Сказано - сделано. Позвонила на воспоследующее утро Баба Яга Дерижабльсону и говорит:
- Так, мол, и эдак, хочет с тобой, сынок, Мурмур Яхаа познакомиться. А то вона, живешь в Стеклогольме давно, а у нее и не был ни разу.
- Да откуда ж, мама, я знал про нее? Ты мне ни словечка про эту уважаемую женщину не говорила.
- Верно, сынок, то мой прокол, ну, так давай мы его исправим. Прилетай туда-то и туда-то.
А Дерижабльсон как раз намылился с Гигантиком на чемпионат по неврастеннису двинуть. Это дюже завлекательная игра была. Стоит игрок, сказать, с ракеткой, а на него из специальной котопульты мячи летят таково быстро. И кто больше мячей от себя отобьет, тот, знач, и чемпиён с медальёном. А кто меньше, тот уже не чемпиён и весь в легких синяках. Многие невытренированные под таким напором мячей даж нервное разустройство спохватывали и им прописывали релаксейшен на берегу Ботанического залива. И это помогало, правда, все равно, по ночам кричали, потому что им снилось, что в них истребительно летят мячи, а ракетка куда-то подевалась. В поту просыпались. Да. Но играть не прекращали, потому как считалось, что игра эта для настоящих мужчин, типа как бои без правил, но еще похлеще.
Но – маме отказать было неудобно. Вздохнул Дерижабльсон печально, извинился перед Гигантиком за пропавший день и двинул, куда мама просила.
Как Мурмур Яхаа восхищалась Дерижабльсоном!
- Он у тебя и румяный, и кудрявый, и добрый, - трещала она Бабе Яге, - иди сюда, миленький, я специально пирог испекла, с грустникой, как съешь кусочек – на несколько дней веселым станешь. Грустника-то, она в одном Стеклогольме и растет, а срывать ее можно только с десятого по пятнадцатое июля, потому что если сорвать в другое время, то от нее полгода печалиться станешь, и ничто тебе не поможет.
Вкусный пирог был. Дерижабльсон съел кусок, пальчики облизал, улыбнулся лучезарно и от веселья в небеса взмыл. Смотрят подруги, улыбаются.
- Да, молодое поколение пришло, - Мурмур Яхаа мысли швыряет, - когда-то и мы молоды были. И как молоды!
- А где ж дочурка-то? – Баба Яга спрашует. – Чего знакомиться нейдет?
- А она, вишь, читает. Така зараза на нее напала. Вся в меня. Прям одержимость. От кних оторвать себя не может. И лучше другим ее тож не отрывать, потому ярится тута же и сделать способна в таковой ажиотации чаво угодно. Она ж у меня, не смотри, что невелика годами, есть виннер стеклогольмской олампиады по универмагии. Вся в маму. В отца ушками только пошла. Так что лучше обждать, пока она сама от чтива прервется.
- А твой-то где? - Яга спрашивает.
- А! Этот спит как завсегда. Да и не нужен он нам – ни тоста произнесть, ни крутуазности. Нет, так он мужик ничего, сочувственный, но для совместных застолий непригоден. Давай-ка запулим его к твоему, пусть они тама, а мы здеся.
Позвала Мумию-Кролика, велела залезть в ступу, тот спервоначалу поколыхался, что, мол, я мужик и не поеду в женском транспортном средстве, но жена его и слушать не стала, велела ступе лететь в Мурром, а метлу мужу не дала. «Ты, - совет дает, - с такими ушами, что можешь ими баланс удерживать и маневрировать, а також ветер ловить. Белеет, короч, парус одинокий». Ну, улетел супруг.
И тута Корневиль заявляется. Ну, хорошенькая – волосы светлые вьются, глазки голубые сияют, точнее, с одного боку сияют, а с другого – туманятся, потому как видно, что вся еще в мире книжных фантазий. Ушки и правда великоваты малость, но энто ж такая ерунда. Смотрит на нее Дерижабльсон и чувствует, что испытует он к ней что-то, чего еще не испытывал, а как это «что-то» назвать и не знает. И он ей тоже ниче так показался. Даж, сказать, героя какого-то читанного напомнил. А уж орудированная была девочка не дай бог. Сколько кних перелистала, сколько фильмов перезырила, столько дум по энтим поводам пересмыслила. Дерижабльсон диву давался. Он-то тож опыт какой-никакой имел жизненный, но книг, по правде сказать, не читал, родители у него на сельское хозяйство да на колдовство были намылены, а известно – дите по стопам предков шаркает. Вот Корневиль – почему наклонность к библиофилии имела? А потому что, как писано было, Мурмур Яхаа в оперу была влюблена. А известно, где опера, там текст в виде лябурета. И вот беседуют ребятишки, и Дерижабльсон только Корневиль какую-нить фразу подарит, она тута же ему в ответ выстреливает, хто из литературных персонажей похоже сказанул.
Вот мамы пока разговором увлеклись, решили дети вместе полетать по-над Стеклогольмом. У Корневиль летна сила не в пропеллере была, у нее никаких нано-механизмов в теле не присутствовало, а просто на спине крылышки прозрачные были, типа как у стрекозы. На вид хлипкие, а держали хорошо, взмывающую силу только так осуществляли. Летают они, летают за руки, и радостно им. Сверху город как на ладошке. Дерижабльсон хоть и летал над ним уже, а только с Корневиль все совсем другим казалось. И цветы, сказать, поярче выглядели, и птицы не так фальшиво верещали, и водоемы веселей планктоном бурлили.
Вдрух видят – внизу собака. Бегает, нюхает все что ни попадя и, по всему видно, волнуется. Так из себя белая, длинноухая, похоже, что породы восточноиндропейский болон. Нервничает, главное, дрожит, а на улице погода отнюдь не чтоб дрожать. Смекнул Дерижабльсон, что у болона что-то не складывается и не вычитается, обратил внимание Корневиль, а та и гутарит:
- Это я знаю, что щас будет, я на эту тему один кних читала. Щас ее найдет один драматический народный арктист и возьмет ее к себе выступать в театр, а туда заявится ее бывший хозяин и они снова будут жить соединенно. Одним словом, милодрама. Давай смотреть.
- Что ж, тебе животное не жалко? – Дерижабльсон сердито спрашует. - Иль тебе приятно зырить на ево мучения? Чаво тута смотреть? Как он у нового хозяина мучиться-волноваться будет кажный день в антизнакомой обстановке. Неужто будем бесстрастны к его страданиям? А ну как ваще бывший хозяин в театр не заявится. Вот не ходит он в театр. Не всем быть таковыми театралами, как мама твоя.
- Нет, почему бесстрастны? Я переживать за него буду, - Корневиль ответствует, - да просто чему суждено, того уж топором не вырубить. Остается нам сентиментально вздыхать.
Ну, тута Дерижабльсон просто разозлился. Опустился на земпю, поманил к себе болона, тот, бедный, пошел с радостью, проголодался все ж, да и мальчик у него полнейшее доверие завоевал сразу, по лицу ли, по мыслям. Пошли ребята с собакой в магазин, колбасы купили стеклогольмской, местной. Схрупал болон большой кус, сказать, с остервенением, ему новый подложили, он и от него не отказался, приступил со всем, сказать, евонным удовлетворением. Вдрух дверь открывается и вбегает встрепанный мужик с зареванным мальчиком. Мальчик как закричит:
- Папка, папка, наш Карл Штангель нашелся! Ура!
И собака к хозяевам ринулась с поцелуями и с радостью с ними на улицу ушла, даж колбасу оставила в магазине, потом, конечно, на стрите вспомнила, вернулась, доела и снова неблагодарно убежала, уже навсегда.
- Ты глянь, - Дерижабльсон Корневили разъясняет, - а ежли мы б не помогли, кто знает, сколько б сим существам одним в разлуке скитаться.
Ну, полетели гулять дальше. Летят, нравятся друг другу все больше и больше, болтают о том, о сем, о пятом и об десятом. Только к одиннадцатому перешли, а внизу новая примета – выходит из одной хаты красивая девушка, протягивает руки к солнцу и на судьбу свою сквозь слезы жалуется. И выходит по ее словам так, что заставляет ее мачеха за богатого, но нелюбимого замужествовать.
- Солнышко, солнышко, - взывает, - последний раз, возможно, радуюсь тебе незамужнею, опосля совсем другое дело пойдет. С нелюбимым-то и свету белого не взвижу, и ночь черную не разгляжу, и двину по жизни среди семейных тягот. Закончилась моя свобода личности, вероисповеданий и всего подобного и бесподобного. Не могу прекословить мачехе своей и буду через две минуты принадлежать жадному жениху, который, хоть во мне и души не чает, но алчный. А там, как подруженьки гутарят, и дети пойдут, и глаз к тебе поднять минутки свободной не будет, коль няньку не охрендуем.
Растрогались ребята, а Корневиль тута и ляпни:
- Я про сей случай тож читала. Щас подождем, и – вот увидишь – прилетит птица ласточка, захватит энту несчастную, в теплые края увезет да с любимым человеком сведет. Вот подожди чуточку. Попереживаем перед хэппи эндом.
А Дерижабльсон снова из себя вышел:
- Ну, ты, - шпарит таково интенсивно, - достала со своими книжками. Думать надо. В ей же сколько живых килодрам, какая тута ласточка? Тебе птичку не жалко? Да от таких переносок даж птицедахтили в свое время перемерли бы, не дожидаясь всемирного обледенения.
Ну, про птицедахтилей это он шутку отпустил. Он же не читал ниче, про таку птицу и не слыхивал, да и про обледенение всемирное тож ляпнул первое, что в репу зашло. Однако ж ляпнул точно, можно сказать, попал пальцем в комара. Подхватили они девушку с двух сторон – у Дерижабльсона мотор мощный, у Корневиль крылья, не смотри, что прозрачные, зато сверхпрочные. Несут девушку, а она и не боится, радуется, что вырвали ее из лап любви по расчету, да еще и не по своему. Вдруг внизу музыка, да густая такая, плотная, многодебицильная. Дерижабльсон аж мотор отключил, а Корневиль крыльями махать перестала, легли на музыку, и она их в небе держит. А как перестала играть, спустились. А тама танцы шли вовсю, юноши, девушки, пестро, в глазах обстановка мельтешит, цветы вокруг в клумбах и прочи гербарии. Опустили они свою девушку прям в объятия пылкого одного молодого человека, и так эта парочка друг на друга посмотрела, что ясно стало: ни о какой любви по расчету тут и речи быть не может!
И вот после этого случая Дерижабльсон и говорит:
- Кончай ты, завязывай со своим неумеренным чтением! Хватит в идеалах витать, живи и делай со мной, делай как я, делай лучше меня. Эти умники, понимаешь, тебе там такого понапишут. Не зря же родители от меня под запретом чтение держали. Колдуй себе, коль умеешь, мизерные порчи наводи, если уж невмоготу станет, и ваще, людям помогай, не будь, сказать, потусторонним наблюдателем.
И таки убедил он подругу. До того ее это проняло, что когда увидели под собой, как какая-то женщина к вокзалу со всех ног рванула, Корневиль уж и не стала свое знание сюжетной линии выказывать, а просто ринулись они к начальнику станции и попросили движение на время перекрыть. Походила женщина, походила да и домой возвернулась невредимая.
А дети к мамам своим притаранились лучшими друзьями. Ох и рады были Баба Яга с Мурмур Яхаа! Надо ж, знач, как минимум, дружба их крепкая на них не прервется. Династиями будут отныне дружить. Об том и папам в Мурром отписали, и мужеское ответствие получили: «Ну, тады еще раз за ваше здоровье!» ПРавда, им энтот ответ не больно по душе пришелся.
Дерижабльсон потом подружку с Гигантиком познакомил. Весело время проводить стали. На земле, в небесах и на море. А когда и книжки друх другу вслух читали.
