Нас давно разделил сепаратор времён.
Мы-осколки страны, искажённые вести.
Но всё чаще мне снится единственный сон,
Где с тобою мы - вместе. По-прежнему - вместе.
В тёмных водах качается серп – саблерог
На медовой коврижке душистого лета.
Я пеку ваш любимый черничный пирог.
Ты и сын, обмотавшись магнитною лентой,
Заигрались в «последний решительный бой».
Под отчаянный крик: «Тра-та-та!» и «В атаку!»
Я молчу и не думаю спорить с тобой,
Собираясь кормить боевую ватагу.
Вновь на пяльцах небес - голубая канва.
«Если завтра война» - лейтмотивом парада.
Сын печатает шаг. К нёбу липнут слова.
Хоть бы кто-то сломал временной сепаратор.

Его, представьте, звали Лев…
Поверите едва ли,
Он в класс входил и, ошалев,
девчонки изнывали.
И я не знаю, почему
с необъяснимой силой
Прилипла, как репей, к нему,
и яблочки носила.
А Лёвка-гад, ни чих, ни пых,
подарки прятал в ранец,
Пока на бледность щёк моих,
как змей, вползал багрянец.
Тогда малец, достав апорт,
хрустел так осторожно,
что я глядела в сочный рот,
охваченная дрожью.
Зрел чернослив в шальных глазах,
как тайники, глубоких,
А Лев, спасибо не сказав,
мне руку нежно чмокал.
В груди от близости с мечтой
стучало молоточком.
И я сказала маме, что...
Люблю его. И точка.
Про тили-тили ясно всем.
Понятно. Без вопросов.
Нам было с Львом уже...по семь.
Для свадьбы самый возраст.

Сорок лет — старость юности, пятьдесят — юность старости.
В.Гюго

Однажды мы - объявленные грешными,
в условиях душевной наготы
прошелестим над юною черешнею,
в голу(бог)лазом небе Боготы
Зависнем над гнездом кота чеширского,
почешем отрывные языки,
грехи отпустят нам не бардзо вшистко, но
зато пошлют в Большие Васюки.
И будет утро млечное и раннее.
Юнец, пасущий воблы-облака,
промямлит: "Вновь прислали покаяния,
а лучше бы холодного пивка".
Мы полетим к парижской Богоматери,
а морда почеширского кота
ехидно промурчит: "Бумаг маратели
и детство не стареют никогда".

Вот стоит светофор, как шампунь, три в одном,
Красно-жёлто-зелёное знамя...
Он в себе совмещает черты маяка,
Полководца, провидца, пророка...
С ним печаль не печаль, и любовь глубока,
Без него толкотня и морока…

Г.Модестов "Светофор"
http://www.stihi.ru/2012/08/30/59

**********************************

Вот стоит светофор…а меня даже в дождь
Страшно мучает дума-зараза,
То ли он - Бонапарт, то ли чей-нибудь вождь,
То ли впрямь "экстрасекс" с «третьим глазом»?

Он не спит на посту со щитком-кобурой,
Не охваченный женскою лаской,
То ли вещий Олег, то ль последний герой,
То ли трио циклопов сиамских?

А когда перед ним тормозит самосвал,
Мозг терзает немыслимый прессинг,
Может, он - Македонский, а вдруг - Буцефал,
Или взятый в компанию Мессинг?

Он, как Феликс железный, с горячкой в груди,
"С ним любовь глубока", Цезарь, аве!
Пусть стоит на посту, «как последний Эдип»,
В труселях цвета флага Зимбабве.

03.09.2012

Мы - мамонты для чад, а может –диплодоки,
И школьный наш состав давно в Караганде,
По ходу вышли мы, кто - в люди, кто - в подлодки,
И память разошлась кругами по воде.

Был майский день пьяней це-два-аш–пять-о-аш-ки,
Не волновало нас, что станет с Жанной д’Арк,
Лишь бровью повела красавица Наташка,
И стадо мамонтят за ней рвануло в парк.

Директор зуб точил на ветреный десятый,
И завуч зеленел: «Кто тут зачинщик смут?
Я обещаю вам такие аттестаты,
Что только в ПТУ и дворники возьмут».

Но в юные года и ангел колобродил,
Махровая сирень струила аромат,
И целовались мы до одури с Володькой,
Шёл изумрудный пар, и клевер был примят.

Сегодня разбрелись, кто в Хайфе, кто в Канаде,
Костяк остался здесь, стеная и греша,
И повстречав в метро упитанного дядю,
Я не признала в нём Володьку Мураша.

А детушки, увы, не рассуждая здраво,
Поют «дай-дай-дай-дай», и не читают книг,
И можно восклицать «О, времена, о, нравы»,
Но только были мы ничуть не лучше их.

Лучится майский жук, и гаснет день вчерашний,
Последние звонки повсюду гомонят,
И по-медвежьи Вовка-старый однокашник
Сегодня наломал сирени для меня.

Давным-давно в эдемском обезьяннике,
Как съели фиги, начался бедлам.
Большую бучу поднял бывший паинька-
Орангутан Нибенименедам.

Консервной вилкой вскрыв ограду старую,
Он разомкнул замок в момент грозы,
И змея-искусителя в террариум
Загнал в объятья трепетной гюрзы.

Угнал тарелку с голубой каёмкою
Из сада и на Землю улетел.
И Бог в сердцах промолвил слово ёмкое,
Мол, туп отросток позвоночных тел.

И если хомо снова где-то стравлены,
Потомки ли Адама так бузят?
Я копчиком клянусь и мамой Дарвина,
Что буйствуют потомки обезьян.

Весной приберёшься у ближних, как водится,
Кто - в битвах погиб, кто - от хворей угас.
А в мире норд-осты да мокропогодица,
Наверное, сердятся предки на нас.

История корни припрячет, а надо ли…
Под небом одним и эсер-террорист,
Фанатик, готовый взорвать губернатора,
И лётчик геройский – Окрестин Борис.

Миную аллеи Военного кладбища.
За мужество звёзд достославных эпох -
Солдат, офицеров, господ и товарищей,
Бог здесь примирил, ведь на то он и Бог.

Ушли в небеса проторёнными стежками,
Полями седых васильков проросли.
Спят славные витязи рядом с «тутэйшыми»
Поэтами – гордостью Белой Руси.

Вздыхая, стою у Купалы и Коласа,
Их души сегодня, как стерхи, вольны.
И слышу, как в кронах звучат на два голоса
Стихи партизанам минувшей войны.

На горке сияет церквушка в честь Невского,
И лик Николая-Угодника строг.
Однажды от этого взгляда потрескивал
Залётный фугас, но взорваться не смог.

Светило сквозь хмарь прорастает бессмертником,
И пёрышки ангелов всё золотей,
Паря над Рут Уоллер – гражданкой Америки,
Спасавшей на озере местных детей.

А сколько мальчишек, погибших за Родину.
Я помню, ты помнишь, Он помнит? Ответь...
Трава-мурава к дяде с дедушкой пройдена…
«Ну, здравствуйте!» Глажу гранитную твердь

Пока нам лайки лиц дубят погоды-усмари́*,
Каюр за облачком кулис, как Ванга слеп и сед,
С погонным мэтром невпопад бежим. Иди. Смотри.
Калиной на двухжильный лист кровоточит послед.
Да, мы – не скифы, вот те – Блок, их время истекло.
Наш мозг закрыт на капремонт, но капать будут впредь.
Бодаться с дубом, как телок, по-прежнему тепло,
Минуя внутренний Вермонт, в Отчизне умереть.

Пылают заросли времён. Слюной исходят псы.
Твой отче- князь безмерно лют, как чёрная река.
Сгорели все мои, но он – беспутный княжий сын
Сказал: «Живи». Сказал: «Люблю». Мне – дочери врага.
И вот идём сквозь дым и чад, потоп, хулу, хвалу.
Горят собор, мечеть, костёл. Наточены ножи.
Младенцы мёртвые кричат. Вгоняют в зоб иглу.
Ты – омут мой, маяк, костёр. На миг. На час. На жизнь.
Возможно, есть миры без войн вокруг Капелл и Вег,
Где спелись гусли и кобза, и травы не горьки,
А тут – расстрелянный амвон, но ты же – человек,
Не убивай ребёнка за отцовские грехи…
Ты снова выбираешь сам – чужого пацана
Спасаешь, тащишь столько лет по боли напрямик.
Теперь я- битва и бальзам, твой крест, твоя вина,
Я – твой спасательный жилет. На жизнь. На час. На миг.

По тропке вдаль идут друзья. Уходят кто - куда.
Но я тебя не отпущу за стылый горизонт.
Там, как и здесь, идёт резня. Сдаются города.
Готовят ратники пращу, и бьёт прицельно дзот.

Кольцом: клыки впритык хвосту свернулись времена.
Не доверяй карандашу крамольных мыслей, ведь
Он - балаболка и хвастун, но с ним и я вольна,
Пока живу. Пока дышу. И чувствовать, и сметь.
Ты можешь соль из слов извлечь и выдать на гора,
Из горла горлицей вспорхнёт крылатая строка.
И значит, точно стоит свеч извечная игра,
Ты только не прерви полёт
Пока.
Пока.
Пока.

Усмари - устар. тот, кто занимается выделкой кожи Русские издревле умели также выделывать кожи, и сии ремесленники назывались усмарями. Н. М. Карамзин, «История Государства Российского»

21.03.2018

Ирине Савиновой(Glück)

Ириша, дорогая, в комедии дель марте
твоя улыбка – вызов скукоженным снегам.
В злачёный рог бизона трубил Марток в азарте,
и звёзды-первоцветы бросал к твоим ногам.

Касался юный ветер твоих кистей игриво,
и приглашал размяться художник - веЛотрек,
Как много нас - хороших, но ты неповторима,
Твои искали гэта и римлянин, и грек.

За слог, как перчик острый, бутылочку елея
Редактору литсайта на ужин не нальют.
А я ищу твой остров, ведь мне с тобой теплее
На полюсе сознанья, и потому я - тут.

20.03.2018

Будет день с «акапельчатой» арией крыш,
Будет в розовой дымке купаться рассвет,
Будет солнечный лис ослепительно рыж,
Догоняя в пятнашки зайчат-непосед.
И заржёт, предвкушая весну, Росинант:
«Эй, дружище, проснись! Эй, дружище, подъём!»
И при свете, и в шёпоте лунных сонат,
Ты, любимый, повсюду и в сердце моём.

Мужчина марки «идеал»
От недостатков был свободен:
Себя в сомненьях не терял,
И был полезен в обиходе.
Он мало ел, шептал «люблю»,
Свои носки стирал до кучи,
И был устойчив во хмелю.
Жаль, только быстро он наскучил.

Я прихожу к тебе всегда,
когда мне смутно или плохо,
и хочется послать кэпслоком
всех в сад на долгие года.
Кругом слова - одна вода,
но у тебя она - живая,
промыта рана ножевая
и затянулась без следа.

Вот объясни, зачем ты скрипишь пером,
вечно терзая бледную гладь листа,
мчишься стремглав на конкурсный ипподром.
Чтобы скакать за лидером лет до ста?

Что же тебя влечёт: сам процесс игры,
поиск вершины или азарт нутра?
Жажда на пике рифм закричать с горы
Пиковой даме-жизни: «Ура, игра!»

Дерби и бредни в рифму – твой главный бренд?
Строки из горла рвать – хороша судьба.
Можно играть словами и ждать побед.
И побеждать всегда. Одного. Себя.

****
Антиподы-162
скрип-гладь-бренд

"Когда весна придёт, не знаю,
Придут дожди... Сойдут снега..."
На днях пригрезилась Даная,
К большой любви, наверняка.

А дальше - больше… эта дама
Являться стала в каждый сон,
Готов продать ребро Адама,
И «Челси» выставить на кон.

Среди поместий, яхт и парков,
Я в «сливках общества» бродил,
Скосив электробритвой «Харьков»
Три чахлых кустика груди.

Как бройлер мчался к Эрмитажу,
А слёзы капали в пакет,
Не знал, что мелочно откажут,
Не отдадут любви предмет.

Домой без ценного подарка
Вернуться был я не готов,
Зачем, зачем средь олигархов
Есть безответная любовь?

В тоске купил себе на «Кристис»
Внучонка Фрейда полотно,
Не видел я крупнее истин
Давным-давно, давным-давно.

По вёснам больше не тоскую,
Растёт уверенно мошна.
Чту «соцработницу»* нагую,
И мне Даная не нужна.

* В 2008 г. Роман Абрамович купил за 33 миллиона долларов картину Люсьена Фрейда "Спящая соцработница".

Студенческий состав летит, как птичка Тари,
Куда послал декан, я помню до сих пор.
Валюха у окна бренчит нам на гитаре:
"Жираф - большой, ему..." "Видней!", - вступает хор.

Наш староста разлил целебные напитки,
И видно по ему, Стрелец вошёл во вкус.
И тают на глазах "приматки"- неофитки,
Румянец на щеках. Салаги - первый курс.

Приехали. Село за пять кэмэ от Шклова.
А в Шклове магазин и баня хороша.
Косился старый дом, когда-то бывший школой,
На временных жильцов - бойцов за урожай.

И чтобы нам жилось там лучше, веселее,
Всё рядом - льнозавод и воинская часть,
На "химии" зэка на вольном поселеньи,
И с пасекою дед, что норовит проклясть.

Он думает, мы все на подвиги готовы.
Когда украли мёд, дед сплюнул: "Чёрт-студент!"
И в школу поутру нагрянул участковый,
Злодеев рассмотреть, опухли или нет.

Пока спала в полях, не тронутой картошка,
На свёкле кормовой - студенческая цепь,
А физкультурник наш - молотобоец в прошлом,
Метал седой бурак в трясущийся прицеп.

Смотреть, как вечерком под Чингисхана пляшем,
Являлись к нам Олег-сержант и целый взвод,
Сабир для Томы пел так страстно, до мурашек,
Что думали, в Баку девчонку увезёт.

А местный контингент и коллективный разум,
Ревнуя по ночам, пугал передовиц,
Бросая в окна нам котят и камни разом,
И обещал поджечь непуганых девиц.

Не спящие дрожим, скажу вам по секрету.
Вдруг Валька говорит: «Я в туалет хочу!»
Над банкою журчит, и в форточку льёт эту,
На головы «отелл» кипящую мочу…

Назавтра срочно нас по хатам расселили.
Колхозу не нужна такая се ля ви.
Лишь память всколыхнут студенческие были.
Об урожае. О картошке и любви.

Город пребывал в рассветной неге.
А когда-то клялся старый егерь,
Ной здесь был с ковчегом на ночлеге,
подморозив допотопный мозг,
в гамаке качаясь между кедров,
слушал песни северного ветра,
и с глубокой верой в примаверу,
заложил булыжник в Пара-нойск.

Через тьму веков, числом под триста,
стражам Паранойска сонный пристав
зачитал указ премьер-министра:
«Дать народу - пару по нутру!»
И пошла метать контора бисер:
каждому Остапу Б. – по Кисе,
карапузу – по молочной сисе,
а гуглу́ – по яндекс точка ру.

Важенку - пятнистому оленю,
папе Карло - новое полено,
Крупскую - субъекту с ником Ленин,
и Снегурку – дедушке Моро...
По Мазине – всякому Феллини,
по моржу – сонарной афалине,
дворово́й вороне - хвост павлиний,
коромыслу - звонкое ведро.

И поэту в бане дали пару:
семиструнку, попугая ару,
пятый том премьерских мемуаров,
а волчонок из последних сил
сам приполз, и лёжа в бурой жиже
у порога, чуял - к Богу ближе…
Тот, который не стрелял, не выжил,
И волчок-подранок голосил.

«Брат, поёшь?», - сказал поэт. «Здорово!
Ежели Господь послал второго,
Ты – ему, а он - тебе дарован.
Гамлет, Гамлет, этот выход твой!»
«Протопи мне баньку»,- пел Володя.
Иноходцы вздыбленных мелодий
табуном рванулись ввысь к свободе.
Люд у бани закричал : "Живой!"

На заре глухое пенье стихло.
Спать легли премьеры и шутихи.
Кутались дубы, не справясь с тиком,
в бледно-синий креп-диагональ,
и никто не знал: приснилось это,
или вправду видели Поэта,
а мальцы нашли в снегу нагретом
сбитую подкову и ухналь.

23.01.2018

ещё в ручьях с живой водой
стихия слов икринки нежит,
но дети рыбки золотой
всё чаще немы на манеже.
на них отметины отца,
но дефицит дневного света,
непроницаемость лица
и углублённость интровертов.
у них раскрашены бока,
на ртах - сургучные печати,
трепак в ладонях рыбака
им танцевать, а не кричать, и
бывает даже по весне
у них не выпросишь ни слова,
и только прошлогодний снег
толкнёт рыбят на чудо снова.
и вот привольны и легки
взлетят как путти* тинторетто,
их озорные языки
отпустят шутки против ветра.
зачем им нужно обгореть
над куполом родных пенатов?
и рыбка-мать попросит впредь
молчать в присутствии пернатых.

*путти-Пу́тто (итал. putto «маленький мальчик», «младенец») или пу́тти, мн. ч. — художественный образ маленького мальчика, встречающийся в искусстве Ренессанса, барокко и рококо как скульптурный или живописный мотив для украшения внутреннего интерьера помещений.

«Пожалейте, я – приезжая из охабня», -
Горько плакала кикимора болотная.
«От избы остались курица и охлупень.
Нет самцов, быков * для дела благородного.

Где же скифы, азиаты, добры молодцы?
Ведь избушечка моя под гатью с жижею.
Мне не важно, печенеги или половцы,
Лишь бы с по́лом был порядок, да и с крышею.

Двести лет назад словила бонапартика,
Оглоушила ощепком, да по темечку,
Сотрясались фряжский край и Адриатика.
Убежал шельмец, разбрасывая семечки.

Народилися касаточки - кикиморы,
Все пронырливые словно головастики,
По весне умчались в город деградировать,
Падки детки на заморские ужастики.

Но подправить на болоте демографию,
Завещала мне кикиморная бабушка,
Написала письмецо я ажно в Африку,
Где же ты, мой Ибрагимчик Ганнибалушка?!

* - курица, охлупень, самцы, быки – элементы конструкции русской избы

На Млечном Пути зажигается бакен,
Поди разбери, из каких будет звёзд,
А к нам ковыляет год Жёлтой собаки -
Пушистый кутёнок, виляющий хвост.

Не шпиц, не ретривер, не а́киту и́ну,
Щен выброшен "в люди" ударом под дых.
А в звёздных скопленьях - фигвам "дворянину".
Все ищут собаку кровей голубых.

Пусть бакен мигает то белым, то красным,
А луч у звезды, словно мамин сосок,
Слегка разъезжаются лапы, но праздник
Не спрячешь от друга в дырявый носок.

Без мамы в дороге опасно, но всё же
Нет хода обратно, понятно ежу.
Из пенки тумана свернувшийся ёжик
Профыркал кутёнку : "Даффай, проффожу!"

И дальше шли вместе, хотя было туго,
Им крысы и змеи встречались не раз,
Но было всем ясно - молочного друга
Колючий защитник в обиду не даст.

Есть мир одиночек и стайных инстинктов,
В нём свары, и своры, и нечисть, и жуть,
Но помни, однажды вершины достигнув,
Что был кто-то колкий с "Давай, провожу!"

Прошу вас, друзья, прочь печали и драки,
Обидим кутёнка - сгорим со стыда...
Да здравствует, Год самой доброй Собаки,
Которая нас примирит навсегда!

31.12.2017

С Новым 2018 Годом!
Годом Жёлтой земляной Собаки – по китайскому календарю и Свернувшегося Ежа – по старославянскому!
:)

где вы, творцы бесценных строф,
что тучи разведут руками?
среди кровавых катастроф
телегу долго запрягали?

земля-арбуз трещит по швам,
куда содому и гоморре,
и чья-то светлая душа
на дно ложится в чёрном море.

война…в огне не ищут брод,
но вас за что же, доктор лиза?
бог снова лучших заберёт
по квоте райского ленд-лиза?

они уходят из-за нас.
ведь все слова материальны,
и мы нарушили баланс,
плеснув в котлы со злом оральным.

«служить бы рад», - сказал поэт,
«прислуживаться тошно»? верю!
ты смотришь уходящим вслед
до боли в левом подреберье.

молчи…соль выжженных глазниц,
пытаясь в память переплавить,
за непривыкших падать ниц
поплачь…пусть светлой будет память.

25.12.2016

Пока увязнув жабрами в рутине,
не придаю значенья мелочам,
пускаю пузыри сквозь рот сардиний,
и всё ищу клондайк на середине
Души-реки, где истина «молчать
нельзя кричать» лежит на дне плотвицей ,
не чуя муки алого кита.
От верхоглядства хочется привиться,
чтоб из грудины хлынула живица,
ведь искренность возможна только там,
где эхо от волнений обоюдно,
где гризли-ночь беззвёздна и нежна.
пусть загнанные рыбы не поют, но
тебе плавник подставлю безрассудно
в кромешной тьме и мареве беспутном,
когда бы знать, что я тебе нужна.

Бреет клёны октябрьский цирюльник,
И торговцами полнится храм,
Гильотины ветвей – не царю ли,
Что ревёт по упавшим вихрам?

Век играет на бис в подкидного,
Но кидает и умников - нас.
Диогену и бочка – обнова,
Пионеру и рыбка-фантаст.

А давай погрустим о высоком
В пересменке тотальных идей.
Веришь в ряженность голых массовок,
Или в суженность круга вождей?

Что нам блеск-нищета куртизанов,
И бесправие лобных долей,
Выпьем, братец, полпинты чинзано
За матильд и за учителей.
***

Бреет клёны октябрьский цирюльник.
Предводитель дворовых ворон
В сером фраке на злате кастрюльном
Обустроил расшатанный трон.

Гонит сиверко волны по хорде.
Кто-то шепчет: «Что хочешь, проси!»
Под ногами на нерест уходят
Золотые, как свет, караси.

Перемелет подсолнечный блендер
Зёрна истин и снов наяву,
Рыбкой-бабочкой* бабьего лета
Я в ладони твои заплыву.

Проорёт чернокрылая рота:
«Говорящий Каррась? Ерунда!»
Но на линиях сердца и фронта
Ты воронам не верь никогда.

***

Бреет клёны октябрьский цирюльник,
Хлоркой выбелен зимний острог,
И тебе в голове – не царю ли?
Снова звякать веригами строк.

31.10.2017

*Рыбка-бабочка (Goldfish Butterfly tail) -золотая рыбка

Поёт ИИ Суно

В нетопленом бюро – плюс восемь.
Зубовный степ объял ряды
компьютерных трудяг, но осень-
подобно ямщику гундосит
степной мотив, и ей – кранты.
«Не сметь включать обогреватель!
Заводик в коконе долгов,
штрафные санкции некстати.
Друзья, пустых дискуссий хватит!»,-
сказал директор Судаков.
Я вряд ли к этому привыкну.
«Никто не держит здесь мимоз!
Погреетесь …в своей Барвихе.
Кому не нравится – на выход!», -
Бубнит начальник - синий нос.

Ещё не смывший колер пляжный,
Мыслитель Лев неотразим,
трясёт «винчестером» и пляшет,
потребовав от кастелянши,
тулупы для сибирских зим.
В них ездили в командировки
работники шефмонтажа,
теперь потёртые "обновки",
как «баранессы», носим кротко,
в овечьих шкурках не тужа.
Корпим на съёженном заводе
в дупле тулупов до шести,
но вспоминая вдруг о моде,
усталые глаза подводим,
чтоб коллектив не подвести.

30.10.2017

Пишу тебе ещё до Рождества.
Небесный свод застыл под чёрным лаком.
Ханджар луны от стычек подустал,
И новых звёзд кот-бегемот наплакал.
Есть те, кто верит: скоро появлюсь…
Ну, как живёшь, мой преданный Иуда,
Успел, продать ли в розницу Союз –
Империю безбожия и блуда?
Ты, знаю, не повесился, хотя
Сумел скупить всех летописцев оптом,
И убедил историю шутя
В своём уходе. Славно поработал!
А там, где я, ход времени не скор,
И век земной здесь меньше, чем минута,
Лишь об одном жалею до сих пор -
Не взял тебя с собой сюда, Иуда.
Ты духом слаб, но я простил тебя,
Такими нас задумывал Создатель –
Творец творцов меня лепил любя,
А на тебя усердия не тратил.
Он – гений изваяний, и давно
Лепил богов языческих и клонов,
Как я устал от странного кино -
Двух Марсов и Ярилы с Аполлоном.
Творцы второго уровня в летах.
У них одна забава - на бильярде
Столкнуть нас лбами. Потому Аллах
И Я уже сыграли сотни партий.
А кто там - на вершине, думал ты,
В начале бытия, для всех единый,
Возможно ли, что сгусток пустоты,
Что выбрался из клетки, как Гудини?
Он, звёзды высекая из кресал,
Придумал мне завидную работу,
И каждую весну я воскресал
Среди потомков И. Искариота.
Чтоб вновь на крест за веру на века,
Чтоб вновь прощать твоих детей, Иуда,
Чтоб в траурницах лент наверняка
Читать победоносное «я буду»?
Мне от измен всё горше, всё больней,
И золотая жила Солнца стынет,
Боюсь, явлюсь на Землю, а на ней -
Одни твои поборники в пустыне.
Пока ты души гробишь за гроши,
Конфорка солнца выглядит огарком,
И потому, Иуда, Я решил -
Ты здесь меня заменишь в кочегарке.

О, как вокруг благоухает мирт,
Я, Будда и Аллах сошлись хоть в чём-то,
Решили, что построим Новый Мир,
А этот - ваш нам надоел до чёрта!

03.10.2017

На грани "сумерек души" поток сознания клокочет, с подкорки вырваться спешит, прорвав оплот субтильных строчек. Раз "не фонтан" и не Гольфстрим, а тянет холодком Бенгельским*, то для спасения состри с усердием первоапрельским.
Идут в расход карандаши под марш заезженной славянки, бумага стерпит – так пиши, наевшись собственной кровянки.

Осенней мушкой у виска, цеце с «ПМ»** в абсурдной связке, а мы - у времени в тисках, застряли, словно репка в сказке, где жизнь - извечным казино, а на кону любовь слепая, сорвали куш, владейте...но, на те же грабли наступая, осколки чувств, в порезах лбы, стихов безумные аборты, джин неразбавленной судьбы и тоник ты – сухой и гордый.

К чужому-своему стыду пломбиром подогретым таю, хоть знаю точно - пропаду, как без причастий запятая.
Лишь на твоей планете тайн я вижу красочные фрески, они сливаются «он-лайн» с луною в странной арабеске.
Не загоняй меня на дно, переводя привычно стрелки, оставь мне шанс в немом кино побыть с тобой в «своей тарелке».

Щемящей нежностью - под дых, слезинка спрятана украдкой, поделен честно на двоих и горький шоколад и сладкий. Хоть частота душевных травм - обычный тест на толстокожесть, но залечить сердечный шрам и контратубекс не поможет.
Храню граффити снов и слов на стенках в склеенном сосуде и благодарность за любовь, которая была и будет.

*БЕНГЕЛЬСКОЕ ТЕЧЕНИЕ, холодное течение Атлантического ок., у западных берегов Юж. Африки, проходящее с юго-востока на северо-запад; северная ветвь Западных Ветров течения.
**ПМ - пистолет Макарова

Сенька не запомнил ли́ца.
Мамка - чай, не ангелица -
Сына бросила в бачок,
Словно скуренный бычок.
Вырос Сенька в райских кущах,
С малых лет во всём секущим.
Он - поэт и звездочёт
Пироги из лун печёт,
И механику наладив,
Сепаратором галактик
Отделяет Млечный Путь
По уму, не как-нибудь.
Чинит сломанные крылья,
Превращает в сказку триллер,
И приблудным гончим псам
Зашивает раны сам.

Вот такой завидный мастер -
В мусор брошенное счастье.
Часто сокрушался Бог:
«Извини, не уберёг…»
Целовал мальца в макушку,
Молнии метал в кукушку.
Сенька пару перьев – дёрг!
Только ночка - на порог,
Тайно пишет в книге судеб:
Мамка пусть живая будет!
Страшно морщится канва.
Расплываются слова.

Пляшет чёрт из табакерки с упоеньем Рио-Риту,
На вселенский сепаратор положив горящий глаз.
Все желают отделиться: баски, бритты и не бриты,
Но в огромной центрифуге крутит-вертит нынче нас.
Брат, пойми, что нам не выжить, век друг друга распекая,
Мы с тобой единой крови и уж точно не враги.
На канве сердечных сумок – титры фильма. Луспекаев.
«За державу мне обидно!» Вот такие пироги…

http://litset.ru/publ/49-1-0-36117
Олег Нечаянный "Грустный романс"
*******************************

Мусью, вы настоль бесшабашны,
Нутро обнажив догола,
Что даже пизанская башня,
И та устоять не смогла.

Мой внутренний мир покарябать
Орёл не сумел бы, зато
Тоска ваша сказочной Рябой,
Под сердцем свивает гнездо.

От Дюка далёкого втайне
Гляжу на отважного – вас,
Рождая в охрипшей гортани,
Нечаянный этот романс.

Ногу рассмотрела в бинокыль,
Не буду скрывать: от ушей
Растила я грешные ноги,
Как пару свиных беляшей.

Соперникам вашим не светит,
Заключим союз, Аполлон!
Но зря Вы раскрыли при детях
Интимный секрет на мильён.

Бессильны в супружеской роли?
Увы, эта скорбная весть,
Застрявшая глосиком в горле,
Мешает с усердием есть.

Вы - редкий шутник, если честно,
Но казус не стоит яйца,
Ведь самое ценное место
В мужчине - мозги храбреца.

Вздымается грудь, как гагара,
Взлетает к зениту без слов,
Но Ваша большая сигара
Внушает большую любовь.

Уныния нет и в помине.
Бог – в помощь и дедушка Фрейд,
И Вашей тоскующей мине
Грозит неминучий апгрейд.

Пускай Вы брюзжите всё лето,
Зато остроумны весьма,
И этим врождённым дефектом
Свели всех соседок с ума.

Представила словно в рапиде
Прекрасный пленительный сон,
Как Вы соловейкой храпите,
А я Вам храплю в унисон.

Брюзжите, прошу вас, курилка,
Кривите и профиль, и фас,
Я в качестве мухоморилки
На даче использую Вас!

Небосвод, как разбитый рояль,
резонирует в сумрачной коде,
и взахлёб, до безумия жаль,
что он руки друзей не находит.

А меня подыграть не проси.
Сам Маэстро за чёрным "бехштейном".
Душка-Август каприс Персеид
сочиняет в запале шутейном.

Искры в темень летят на авось,
звёздным зайцем ли, лунной лисой ли,
мне виски прожигая насквозь,
вспышкой шубертолетовой соли.

Становлюсь каждой фразой сильней.
На Париж отправляю фанеру.
Убывающей к Марсу Луне
Говорю: "Welcome, Mэм, на Венеру!"

"Вот у кукол понятный мир. Только Барби не любит Кена…"

И.Савинова
Барби не любит Кена

****************************************

Колька нынче навеселе, то задирист, то неприкаян.
Мысли-змеи в морском узле, жжёт на сердце горячий камень.
Тропка памяти нетверда, вместо физии - аватара,
Был дружок - не разлей вода, а теперь - не разлей водяра.
Вот зачем он бубнит: «Твою видел с папиком в ресторане»…
Время съёжилось до «убью», словно хвостик сухой тарани.
Хватит сказочек «про каблук и до дома довёз начальник».
Твой Отелло и слеп и глух. «Анька-стерлядка, получай-ка!»
Коля в бледный овал лица бьёт с размаху. Прицельно. Точно.
Пламя пляшет в белках отца. Под столом затаилась дочка.
А назавтра - театр теней виноватого лилипута,
Он целует колени ей: «Ань, прости, это бес попутал.
Обещаю, что никогда это больше не повторится».
Точат камень слова-вода, «значит, любит» кружится птицей.

Глаз багров, не видать ни зги, и мешая тональник с болью,
Анна пудрит себе мозги, что по-прежнему любит Колю.

Вы - доктор Спок, учитель не для нас,
когда под нёбом соты с диким мёдом,
то здравый смысл во мне едва намётан.
Сверкну глазурью кобальтовых глаз,
штурмуя свой шесток и монпарнас,
аллюром, крупной рысью и намётом.

Иная рысь – тебе всю жизнь кунак,
но иногда заблудший сфинкс ледащий,
хотя мясца парного не обрящет,
вонзит в хребет клыкастый акинак,
ощиплет белы крылышки коняг,
и перекусит с хрустом тонкий хрящик.

На блюдце неба солнечный налив
поблекнет, но : «Ура! И мы здесь были»,
хвост ящерки на бис пришьём кобыле,
и вновь рванёмся ввысь за край земли,
ухнали растеряв в лихой дали,
взметнув культяпки ярко-алых крыльев.

21.03.2017

А.Котельников . Сценарий.

************************

Творцов и сценаристов ныне – рать,
Живи как должен, сын, и будь, что будет,
За жизнь взаймы не время умирать,
Навязчивы ремарки в книге судеб.

Создатель прав, имея больше прав,
Но как ни переделывай мордасти,
Из шарикова выйдет полиграф
За собственным куском чужого счастья.

От криков слеп и глух детектор лжи.
В ночи крошится памяти сухарик,
Святейшество «на завтра» отложи,
Ведь лев народ в объявленном сафари.

07.04.2014

Может, с братских могил небесами ниспослан и ссужен
Этот голос, прошивший навылет мои времена.
Ты – осколочный SOS над разбитой шестой частью суши
И горючая память, которую выпью до дна.

Жалко, нам всё давно переврали до самых серёдок,
И привычно бездомным иванам не помнить родства,
Но в морозную высь возвращается твой зимородок,
Чтобы правду сыграть вместе с солнцем на деке креста.

Давай составим пакт о «неболении»,
всё чин по чину: подписи, печать,
скрепим его скрипичными коленями,
друг другу нот не пробуя вручать.

Забудем про пилюльки и давление,
оставим эскулапов не удел,
чтоб доктор Чехов цокнул с удивлением,
а доктор Фрейд гляделки проглядел.

Давай не будем мучиться проблемами,
возьмём на берег юности билет,
запустим змея борьку в небо летнее,
раскрасим в цвет подлодки драндулет.

Снаружи подопрём его поленьями,
пусть зацветут цветочки в бороде,
я буду хлопать глазками оленьими,
а ты искать у вечности предел.

Когда построишь ты машину времени,
то я спросонья дёрну за клаксон,
ты взвоешь, словно взятый в плен пигмеями,
и выдашь тайны игрека с иксом.

И путая высокое и низкое:
земную рожь с цветущим небом льна,
побыв денёк разумной дофенисткою,
пойму, что снова я тобой больна.

Ах, если бы земля стояла
на трёх котах, то по ночам
кот Маврик с тёплым одеялом
нас в зыбке-лодочке качал.
Девятым валом жгучий космос
плескал на лунные борта,
плутали сны в чернющих космах
бродяги-старого кота.
Рябил в мурррашках света воздух,
и ты, проснувшись в три часа,
шептал: «Смотри, какие звёзды!»
а это - Маврика глаза.

Отважный кот Дымок не плакал,
гоняя стаи тучных крыс,
под ритм дождя он дёргал лапой,
как Мур-известный гитарист.
Спина кота была лиловой,
бочок – лазурно-голубой,
он знал китайский, English, мову,
балакал, шпрехал сам с собой.
Пытался думать по-французски,
в лямуррах маялась душа,
а крысы бегали по-прусски,
когда по-русски пшикал: «Ша!»

Василий с детства ел сметану
с густого млечного пути,
мурлыкал песенки Монтана,
слегка коверкая мотив.
Он прятался в верхушках сосен,
мурчал аморе день-деньской,
навязчив, пылок и несносен,
но знал, как справиться с тоской.
То мудрым был, как Песталоцци,
то поэтичен словно Блок,
мы думали, в зените - солнце,
а это - васькин рыжий бок.

Ох, как им кошки не хватало...
А Мура в стильной худобе
Куда-то шла земным кварталом
Одна. Сама. И по себе.

Идут года – мельчают лица.
Живём в садке привитых догм.
Но верим, что не загорится
Наш слепрозорий –кошкин дом.



Исполняет ИИ Суно.)

25.06.2017

Петушок-леденец на палочке, в море памяти окунусь,
Едем в отпуск на юг к Пал Палычу. Пристань голая – край медуз.
Я ныряю в волну до одури, верещу на медузу: «Брысь!»
На песчаной лежанке лодырям лижет пятки солёный бриз.
Звёзды кажутся неподвижными, виноградом свисая с крыш,
сладко тают пампушки с вишнями, толстолапый щеночек рыж.
Если честно, съезжать не хочется, бросив южную благодать,
Мне ещё за горластым кочетом страшно нравится наблюдать.

Осень. Ульем гудит встревожено наш второй развесёлый «г».
Бархатистой медовой кожею гордо хвастаюсь мелюзге.
Вовка, глядя с камчатки с вызовом, зарывается словно крот,
целый год он бузил и списывал, и ваще постоянно врёт.
Ждёт морских приключений классная в нарастающем «жу-жу-жу»
и к доске приглашает ласково. Ух, историю расскажу!
Больше в классе никто не хмурится, у Любови Петровны - шок
на рассказ, как верхом на курице, скачет огненный петушок.

29.01.17

«Скрывающий лицо под маской истой веры,
Я мнил себя жнецом, сжигающим плевелы…»
М. Пучковский «Я не был на войне»

http://litset.ru/publ/16-1-0-35281

**********************************

В душе покоя нет – боюсь вердиктов строгих.
Я – вольный жнец, поэт, вяжу тугие строки,
Возвёл себе редут, не стану прибедняться,
И жду, когда придут бригады Grammar Nazi.

Тату «No, pasaran!» горит на бледной коже.
Всем вам, «профессора», я кукиш с маслом должен!
Читайте манускрипт царя Гороха древний,
В нём будет смысл раскрыт сакральных ударений.

Похоже, белый свет сошёлся на «плевЕле»,
Но выдал мне сосед: зри в корень casus belli.
Кипит бойцовский дух, готов по сОпле вмазать
Тому, кто скажет: «Друг, в строчкЕ какой-то казус».

Неужто мне нельзя, раз можно Симеону?
Жёг Полоцкий, друзья, плевЕлы в веке оном.
Ворочается Блок с эпиграфом в астрале,
Мне сущий ангелок суёт патрон: «Не ждали?»

О, сколько их кругом, таких вот вездесущих,
Готовых кипятком побрызгать в райских кущах.
Прошу «Не надо!», но ...фитиль в попЕ горит, ой!
Мне скучно, бес, давно от сценок с Маргаритой.

Теперь я – адвокат, Плевако ударений,
ПлевЕлы в ряд стоят и жаждут бурных прений.
Не вынес Боливар картечь финальных точек.
Я вызвал холивар. А может, ангелочек?

16.06.17

Ревут залётные ветра, неся ковчег к истоку лета,
но в отчеканенном вчера вопросов больше, чем ответов.
Почём фунт лиха тут и там, и в отголосках шквальных вёсен,
неужто к заданным летам у жизни слишком много просим?
Стоят берёзовые пни – деревья, бывшие большими,
взамен кадрилей зайцы-дни трепак танцуют либо шимми.
Фонтан красивостей иссяк, любовь с морковью не в фаворе,
укрытый лаврами косяк горбуш храпит в церковном хоре.
Хлопочет желтоглазый язь, но храп разносится по лавре,
и «heavy metal», золотясь, в руладах регента расплавлен.
В гамбите партия сдана, разменной пешкою – Исаакий.
Дальневосточная волна имеет привкус Нагасаки.
На юге плещется норд-ост, куда там бабам и детишкам,
и только птица-алконост чему-то радуется слишком.
Даёт концерты пришлый дрозд, гниют обглоданные кости,
и головешки жабьих звёзд привычно тлеют на погосте.

Вот вы бубните про «поэзь», а хомо кушают друг друга,
и наша жизнь - сплошной стипль-чез от козьей ножки до окурка.
И я, отбросив политес, пытаюсь выкрасть лунный шиллинг,
увидев, как с лица небес веснушки звёзд отшелушили.

Подбросит лето в зелье снов звезду в подержанной оправе,
упрям и вспыльчив, но не сноб и чистым слогом богу равен.
Прощу, как водится, ему все муки мелкого помола,
за то, что вскроет словом тьму, как брюхо рыбине - поморы,
за лёгкость солнечно сшивать косую парусину строчек,
за плотский танец живота, что лисьим мехом оторочен.
И будет всё - покой, вода, огнём набухший земляничник,
русалки дикого пруда, и свет от ангелов криничек.

И счастье будет только в том, чтоб видеть, чувствовать и слышать
его сейчас, а не потом среди чужих - пернатых -лишних.

05.06.2017

Достану из алой потёртой коробки
застывшую память - награды отца,
к портрету налью бате стопочку робко,
вглядевшись в черты дорогого лица.
А помнишь, мне - школьнице пятого класса,
домашние муки - писать про войну…
канючила я, как последняя плакса,
а ты непрерывно курил в тишину.

«Папуля, скажи, а за что орден Славы?»
За окнами буйно цвела алыча…
Ладонь холодило таинственным сплавом,
Отец замыкался в себе и молчал.
По-детски настырно ждала я ответа,
Он всё-таки сдался, не вынес мой пыл,
А снял на свои ретроспекции вето:
«Я так испугался, что "тигра" подбил.
Мне только недавно исполнилось двадцать,
В окопе дремал после трудного дня.
Очнулся от крика – куда же деваться,
Махина железная прёт на меня!
Нет, врёшь..не возьмёшь, просто так я не сдамся,
Хоть парочку фрицев с собой заберу,
Всё ближе пыхтит многотонная масса,
Смерть скалится: "Братец, остынешь к утру!"
Не сильно надеясь, я бросил гранату,
И в точке сошлась ярость тысяч светил.
Спасибо, родимому русскому мату,
с ним внутренность "тигру" я разворотил».

«Так что ж, получается, не за отвагу,
заветная звёздочка и кругляши?»

«Да, дочка, за ужас войны..я прилягу,
про страх в сочиненьи своём не пиши...»

Битый год проскакал, а мы стали мудрее…едва ли
В партизанских набегах и битвах за сытую жизнь.
За рубли Оклахомы себя каждый день продавали,
Ну, а кто-то из правнуков искренне выбрал фашизм.

Как "мальчишки с башкой" попадают в такие капканы,
Под нацистские лозунги марш - прямиком в палачи,
Плачет сердце земли, в нём от боли бушуют вулканы,
Это «пепел Клааса», Хатыни, Одессы стучит.

Вспоминаем по праздникам - надо почтить ветеранов,
И слеза выедает глаза артобстрелом стыда,
На Великой Победе и памяти рваная рана-
Украина – всеобщая боль и вина, и беда.

......................................................
А сегодня тот праздник, что был для тебя самым главным,
Папа, видишь...готовы на шахматном поле ладьи?
А давай мы сыграем, как в детстве дурашливо-славном,
И ты скажешь с улыбкою: «Лошадью,Таня, ходи».

Я согрею в ладонях холодную "бляшку" медали,
Подмигнёшь мне с портрета: «А ну, наливай, не томи»,
Слёзы к горлу подкатят: "Скажи, как же вы побеждали,
И смогли победить и остаться при этом людьми?"

Помнишь... в парке над Свислочью шумную нашу ватагу,
Под расплавленным солнцем сияли твои ордена,
И рассказывал ты про седую весеннюю Прагу,
Там девятого мая у вас продолжалась война.

Навсегда ты запомнил приветствие «servus», объятья
Тех пражан, что встречали солдат, словно вы им – родня,
Даже после войны на хоккейных баталиях батя
Почему-то за чехов «болел», удивляя меня.
..............................................
Пусть не дорого стоит СПАСИБО, ступившим под пули,
Я хочу поклониться вам в пояс до самой земли.
Поздравляю живых и отца, и других, что уснули!
С Днём Победы всех вас в этот день, дорогие мои!

09.05.2012 -2014

Четвёртый год у власти паучьи вены свастик.
Над полоцким детдомом рейхсадлер* снёс вердикт:
Хотя неполноценны славянские плаценты,
Арийцу юный донор ничуть не повредит.

«Герр комендант, но дети истощены до смерти,
Больны паршой и точно дурную кровь сдадут…
Их подкормить бы трошки на молоке с картошкой»,-
Бубнил старик отёчный и вымолил: « Зер гут!»

«Ребята, собирайтесь. Беги, Тамара, к "братьям"»,-
Слов старый воспитатель на ветер не бросал.
А утром в путь до Бельчиц отправились далече,
Навстречу благодати, как доктор прописал.

«Ванюшка, ты не бойся бойцов отряда Щорса»,-
Малыш ревел, уткнувшись в горячее плечо.
Кривился мостик шаткий под пегою лошадкой.
Вцепился в гриву Нюши трёхлетний старичок.

Чуть дали подкормиться, как вновь насели фрицы.
Приказ из ставки-нате, сирот доставить в тыл.
А ночи всё короче. «Ты как, дружище?», - лётчик
Крыло слегка погладил, и «тихоход» застыл.

Винты устало взвыли - за день девятый вылет,
Но потускнел хрусталик с озёрным серебром.
Тяни судьбу за лямки, за гуж, товарищ Мамкин,
Ведь скоро лёд растает, и с ним аэродром.

Прошли над редколесьем. Прошил кабину мессер.
Мелькнул ужом вопросец – выпрыгивать пора
По буковке устава для лётного состава?
Тринадцать душ не бросить.В машине - детвора.

Взбесившимся зверюгой, лизало пламя руки,
И в уши затекая, бил колокол...по ком?
А помнишь, в школе Зинка придумала дразнилку.
Фамилия такая. Был «мамкиным сынком».

Обугленным, как свечка – прямая тропка в Вечность.
Ни слава, ни нажива - твой человечий долг.
Весь чёрный дядя Саша, но дотянул до наших.
Услышал: «дети живы»… Он сделал всё, что смог.
.............................................
Не открывают Трои обычные герои
На эстафете жизни разодранных времён.
Отряду Центроспаса за малышей Донбасса,
Вам лично, доктор Лиза, от Мамкина поклон.

Вам всем, от нас - поклон.

21.06.15

Рейхсадлер* - орёл германского рейха

приняв за чистую монету,
блеск шаромыжницы–луны,
к бумаге ластились поэты,
кукушек грели каплуны.

бойцовский гребешок кусая,
по донне анне горевал
не тихий дон хуан сусанин,
сужая вражий ареал.

из виртуала квакал форум,
что рябу выкрала лиса,
худой фемиде дали фору,
одели шоры на глаза.

«рабы не мы»,- бурчал голкипер,
«я – говорлив», - шептал эзоп,
цветами жизни были хиппи,
а крупская носила зоб.

жгли корабли, мосты и книги,
данайские дары команд.
меняли кукиши на фиги,
а диамат на диамант.

спешили и петля и плаха
на шапочный разбор. палач
не понял: шапка мономаха
по сеньке или вери мач?

на внучках дедушки цай луня
сияли новые тату,
горячий след от поцелуя
с поэтской верой в простоту.

Песня на мои стихи. Музыка и исполнение Александра Гаджиева



***
Если ты до зубовного степа продрог,
Если преданный бог на два глаза ослеп,
И тростинка к другому ушла из под ног.
Буридан ускакал на тщедушном осле.

Если треснул скорлупкой фигвамовый рай,
Если крылья журавлика - в оспинах ран,
Выбирай из двух зол, угольки выбирай,
Пятый угол, как загнанный Альдебаран.

Если мутный мэйнстрим обогнул материк,
Если вновь к чудакам отнесли добряков,
А искусство сбивается с мата на крик,
И окреп реализм а-ля нео-Барков.

Если память - потёртый изодранный плюш,
Если прошлое с будущим взяли в кольцо,
Заходи... Здесь приют для потерянных душ -
Для хватающих солнца за гривы творцов.

Пламя – рыжий щенок лижет старый камин,
Серебрится настойка из утренних рос.
Не сегодня, душа, день твоих именин,
Просто ты до рожденья ещё не дорос.

Видишь, белые звёзды ныряют в ночи.
И щекою прильнув к не чужому плечу,
Понимаю: неважно, о чём ты молчишь
И без слов понимаешь, о чём я молчу...

Небо марта бугрится под тельником,
мне ни холодно, ни горячо.
Время-шарф распускает петельки, но
без тебя раззуделось плечо.
Жаль, не часто друг друга мы балуем
самым простеньким словом – привет,
вечно строя забор со шлагбаумом,
на участке «слов ласковых.нет».
Мы их грузим в кораблики алые,
провожаем, коснувшись едва,
дураками толпятся на палубе,
умоляя вернуть их слова.
Откопаю в себе жилу нежную
и обрадуюсь: вот же - оно!
Но среди говорящих подснежников
влаги много, а слово- одно.
Почему же так трудно неделями
выдрать слово с обшивки души?
Извлеки, друг, его из-под тельника,
Хоть чего-нибудь мне напиши.

02.03.2017

На загривке у белой медведицы
Серо-бурый, свалявшийся мех,
Всё никак не дождусь, что засветится
Изнутри дорогой человек.

Время тает, аврора не движется,
Небо - бледный больной ламантин.
Пропиши ферту фиту и ижицу
С пастернаком, но хрен то один.

«Стенька! Стенька!» - синичка затенькает.
Прощевайте, сосулька-княжна,
Гей, славяне, вам стенки за стенками
Застят очи, какого рожна?

Запылают в ночи цветом маковым
Языки в обоюдном плену.
Мы с тобой помолчим одинаково,
И губами к губам я прильну.

В душном нересте вокзала
вскользь метали электрички
то спеша, то канителя,
человечую икру,
Юлька губы искусала,
ну, а «счастье в жизни личной»
шло навстречу сквозь метель и
ледяную мошкару.

Сколько было этих дролек.
Крайний – молодой да ранний
под огнём хрипя: «Ложись, тля!»,
сердцевину полоснул.
Лёд в крови «люблюдоколик»
конопушками таранил,
подвозя из мирной жизни
неубитую весну.

Пули слов и компромиссы
между истиной и ложью
разрываются однажды
залпом или по одной.
Синей строчкой вен прописан
в алом бархате подкожном,
в каждом слове, вдохе каждом:
«Здравствуй! Здравствуй, мой родной»…

10.03.2015

Месяц лютый - зима на одре…
Шишки тёрлись прожжёнными лбами,
И стремились промежду пальбами
Дырки в памяти - к чёрной дыре.

Битым зеркалом стыла луна,
Небеса отмывала природа,
Прахом чёрного солнцеворота
Осыпалась с небес белена.

Месяц лютый войною пропах.
Окупая сыры в Лангедоке,
"Фе-вралюхи" эфирные доки,
Раздавали «за так» второпях.

Вам – носить наизнанку мораль
И радеть на словах в штаб-квартирах.
Нам бы - с донышка братины мира,
Месяц «лютый» – по-русски «февраль».

Нам с тобой не впервой обживать шалаши,
Но мечты и фигвамы не стойки,
Не успели мы выстроить терем в глуши,
Как потребовал сруб перестройки.

Три мартышки уселись на дуб, а орлан -
Опустился на ветхую львицу.
Землеройка представила собственный план,
Как быстрей теремку развалиться.

Полновесных статеек, кино-пустельги
Настрогали, систему наладив,
Покупай, продавай, а захочешь - беги,
будешь в горьком, зато в шоколаде.

Как посмотришь кинцо-результат налицо,
Из-под ног пол уходит на север,
Едет крыша на юг, курьи ноги с яйцом
Убегают, цыплёнка посеяв.

Двери, стенка и окна, собравшись втроём,
(А казались приличными с виду),
Вдруг рванули на запад, и сдались внаём,
Хоть кровать и скрипела: «Не выйду!»

Но особенно больно, что курсом норд-вест
Унитаз из себя вышел бойко,
Он утробно бурчал, озонируя лес,
Вызывая удушье у волка.

Только русская печка одна не сдалась,
А под Муромцем сладко пыхтела,
Чудо-крылья на ней написал богомаз,
И полётами грезило тело.

Так о чём это я… Все морали – потом.
Шёпот новой звезды над крылечком.
Берегите, ребята, свой маленький дом
И его душу – русскую печку.

В зарницах адского всполоха черна как быль, звезда-полынь.
Поводыри молчат неловко про инцидент с четвёртым блоком,
а воздух прян. Апрель. Теплынь.
Цвели сады по-первомайски, клубился праздничный народ,
дождь набегал на воздух вязкий, и миллизиверты без маски
по щитовидкам били влёт.
Мой отпуск выдался отрадным. Я проглядела все глаза,
спешила к зорям Ленинграда. Дозиметрическим отрядом
встречал нас Витебский вокзал.

Чуть позже ехали с Серёжей в командировку на Урал,
он был ни капли не встревожен, смеялся, ел лещей из Сожа,
нас угощал, и сам сгорал.
Бурчала горничная: «Здрасьте!», постель меняя каждый день
в гостинице военной части, «Зачем мне тридцать три несчастья,
у вас опасна даже тень».
Мы говорили, что из Минска, от нас Чернобыль далеко,
ни радиации, ни риска, и убедив максималистку,
и сами верили легко.

Спустя года, в базарной эре, за деловитость пряча грусть,
мы будем спрашивать бабусь: «На радиацию проверен
боровичок и царский груздь?»
Жаль, цезий – цезарёк из ада имеет волчий аппетит,
и тридцать лет полураспада жрёт человечков плотоядно,
и жертвы новые коптит.

Рогами машет «мирный атом», куётся новая АЭС.
«Вы передайте всем пернатым, Не надо!», - ангел-ликвидатор
взывает к разуму с небес.

26.04.2016