Первоисточник вдохновения:

М
©GoodBadEvil

Алигьери спускается в утреннее метро –
MDMA-шной таблеткой в мраморное нутро.
Он проездом в Москве, безымянный поэт-турист.
Он сегодня впервые в жизни пошёл на риск.
Первый круг – Кольцевая. И сердце на дно летит.
Впереди в балахоне высокий сутулый тип,
На спине белый росчерк – известный спортивный мерч –
Точно серп. Алигьери не знает, что это – Смерть.
Смерть под нос напевает и топает – раз-два-три:
«Аспирин, бромгексин, валидол, гексорал, деприм».
Смерть трамбует людей в вагон, словно фарш в кишку,
Добавляет специи с запахом мокрых шкур,
Сверху – кашель плотнее ливерной колбасы.
Жаль, с косой не пускают, приходится без косы.
Алигьери в вагоне – как будто на дне реки.
Проплывают селёдки и офисные мальки.
Смотрит в схему метро – там раздавлен большой паук.
Говорят, скоро Дьявол доделает третий круг.
Вот и серая ветка, там Верхние ждут Котлы.
Мир вокруг иллюзорен, как звук на конце иглы.
Что-то слева кольнуло – ну ладно, пройдёт само.
Ибо то, что уже мертво, умереть не мо


Душевный отклик:

Т

Козодоев садится в подъехавшее такси.
Средний перст вертикален – мол, накося выкуси!
Он на деле сейчас, хоть одет - как простой турист.
Он шампанское пьет, потому и идет на риск.
В ресторане «Плакучая ива» заказан стол.
Для начала с клиентом по водочке, грамм по сто.
А потом из напитков завертится круговерть.
Овердоз исключается - пахнет провалом смерть.
Если Лёлику верить, то этот клиент – лопух.
Говорил, что достаточно будет таблеток двух.
Чтоб кондиции нужной у лоха скорей достичь,
Обещали коньяк пятизвездочный да под дичь.
На десерт ананасы, суфле и ванильный кекс.
И на всякий пожарный в резерве отельный секс.
Только что это? Сердце на дно топором летит.
За соседним столом подозрительный очень тип.
Взгляд плотней и назойливей ливерной колбасы.
Хочет знать, почему это кто-то там сбрил усы.
Мир вокруг иллюзорен и мутной рекой течет.
Геша чувствует задницей, скоро предъявят счёт.
Что-то ёкнуло громко так. Мамочка, мама, ма…
Пусть от шефа влетит, лишь бы только не Колыма!

*)

Первоисточник вдохновения:

Животное
©GoodBadEvil

Я не верю в романтику.
.....................И когда увидел тебя впервые,
И по сердцу проехался лязгающий воронок,
Дай мне волю – повалил бы тебя и вые*,
А не ластился ласковой таксой у длинных ног.

Я – большой пароход "мужчина-слегка-за-сорок"
И по жизни плыву неприступной стальной стеной.
Но –
....расцарапай
........обе дюжины
............моих переборок,
Чтобы я утонул в нелюбви твоей ледяной.

Я хочу владеть тобой.
........................Целиком, не наполовину.
Круг за кругом наматывать волосы на кулак.
Чтоб в конце
..........ты сдавалась
................и вверх бы кидала спину,
Словно самый кромешно белый на свете флаг.

Чтоб зрачки притаились под тенью ресниц дремотных,
Чтоб ко всем потаённым дверцам найти ключи.
Приручать твои груди,
.................. как домашних своих животных.
А потом стать в ответе за тех, кого приручил.

Душевный отклик:

Тема сисек с неудачным концом

Не люблю я эстетику.
..................... Бесконечно ближе мне тема сисек.
Я брутальней Владимира Епифанцева, нах!
Дай мне волю – повалил бы тебя и … высек,
На альтернативы способный лишь на словах.

Я – крутой пароход! Вот только «труба» подкачала.
Хоть по жизни я баб и бабла перевозок спец,
Но –
.................для большого
........................животного
...............................моего начала
Не подходит билетик в один небольшой конец.

И хотел бы владеть тобой -
......................... чтоб и так и этак,
И при этом наматывать волосы на кулак.
Но конец
...............неудачный
......................... в истории –
....................................без таблеток
И ни так, и ни сяк, и – блин - вообще никак.

И опять мне гудеть от тоски в темноте причальной,
К первоклассной каюте твоей подбирать ключи,
И сжимать твои груди -
.................. беспомощно и отчаянно,
Засыпая меж ними в сходящей на нет ночи.

*)

Первоисточник вдохновения:

Симулякр
©thelonewolf

Доктор, а пропишите пилюль от жалости.
Пусть хоть красных, хоть синих, хоть всех цветов побежалости.
Доктор, я очень прошу, пожалуйста.
Мне надоело всех каждый раз жалеть.
Птичек, зимой по городу ковыляющих,
Нищего, не собравшего ни рубля ещё,
Мальчика с папой "вот я те наваляю ща",
Каждый из них – как удар по лицу. Как плеть.

Доктор, скажите, а нет ли лекарств от смелости?
Я бы хотел в сохранности постареть и в целости.
Доктор, возьмите когти мои и челюсти,
Дайте взамен спокойное что-нибудь.
Чтоб воскресенья дома у телевизора
Чтобы орешки с парой бутылок пилзнера,
Я ведь о чём прошу? Самый мизер, а?
Просто от приключений бы отдохнуть.

Доктор, а нет ли от головы чего-нибудь?
Чтоб не вертелись в ней кортасар и воннегут,
Чтоб гиперонимы уплывали по небу,
Вместо того, чтоб в голову лезть мою.
Осточертело думать всегда, как в шахматах,
Мысли людишек видеть в глазах распахнутых.
Мне даже водочки не с кем жахнуть тут:
Скучно, когда у всех низковат ай-кью.

Гудвин сидит, сопя ненабитой трубочкой.
Ноги на столик, шляпу швырнул на тумбочку.
Тихо ты, говорит, помолчи секундочку.
Что ты растарахтелся, как козодой.
Ладно тебе, ну что ты глядишь зашуганно?
Хочешь – живи бездарным и неоструганным.
Если родился пугалом – будешь пугалом.

Выпьешь перед обедом.
Запьёшь водой.


Душевный отклик:

Симулянт, или Неисполнение желаний

- Доктор, у вас я, честно сказать, по случаю,
Хочется зелья какого-нибудь – «гремучего».
Или из колбы-пробирки нюхнуть чего.
Если, конечно, это не цианид.
Эта зараза круче маслов мослов летающих -
Мал пузырек, а вот эффективность - та еще.
Жах – и с копыт любой из млекопитающих.
Будь он хоть слон индийский - бледнеет вид.

Кстати, скажите, а нет ли у Вас сосисочек?
Входят ли оные в медикаментов списочек?
Вон их у вас – не десятки, не сотни – тысячи!
Только глотать и морщиться успевай.
Можно и без – не толстые, не воннегуты мы.
Водимся больше с безликими лилипутами.
И на районе прослыли мы долбанутыми.
Только и слышим: «Как вам не ай-я-яй!»

Нет, на работу идти мне никак не можется.
Чертики разные с вечера корчат рожицы.
Впору от страха да ужаса робко съежиться.
Дайте же мне для храбрости граммов сто!
Чтобы морковкой хвост, ну а пальцы – веером.
К черту работу, особенно на конвейере!
В склонность фортуны снова безбожно веруя,
Даму пущу решительно на постой...

- Эка вас тянет, бесстрашный вы наш, на шалости!
С вашим ай-кью и вашей же обветшалостью?!
С вами фортуна? Да даже из женской жалости!..
Эти мосты сожжены-таки и дотла.
Вот и стишок ваш намедни доставил оченно.
Руки у вас, дорогой, под … шесток заточены.

Гудвин минуту затылок трет озабоченно…
- Вот вам дерюжка старая и метла!

*)

Первоисточник вдохновения:


Черви
© Magissa

Я расскажу вам не о червяках,
живущих во саду ли, в огороде.
Те черви, что держу сейчас в руках,
знакомы всем по карточной колоде.
Со знаком "сердце" - дьявольская масть,
хоть и, на первый взгляд, совсем невинна.
Но алый цвет обозначает страсть,
и то, что так похоже на лавину,
способную стереть с лица земли,
рассудок затопить хмельным цунами.
И можно жечь мосты и корабли.
Нет разницы меж тем, что есть, и снами.
В безумии терять и страх, и стыд,
и честь, и совесть, а потом и память,
и, оборвавшись, рухнуть в суицид,
не ставя то в укор червонной Даме.
Стихами славят благородный лик,
в злодействах обвиняя только вины.
Коль речь о ведьме - сразу Дама пик!
На ней чужих несчастий половина.
Взгляните на расклад перед собой:
здесь траур по потерянному другу.
Погиб он за несчастную любовь,
не получив червонной Дамы руку.
Дойдя в своих мученьях до нуля,
помножил на него земное тело.
И захлестнулась крепкая петля.
Она ж, узнав о том, лишь побледнела.
Такую вряд ли чья-то боль проймет.
Да, умер. Только ей-то горя мало.
Его любовь - копейка для неё,
которой до рубля недоставало.
Играя, довела его до ада,
скользнув как ядовитая змея.
И Дама пик ни в чём не виновата.
Я знаю.
Потому что....
это - я.



Душевный отклик:

Аццкий сотона, или Мистика с эзотерикой

Я расскажу тебе о червяках,
живущих во саду ли, в огороде.
Я их беру с оружием в руках -
и в час любой, и при любой погоде.
Зачем охочусь, точно знаю я -
из личных (и не очень) суеверий.
Червяк, как подколодная змея,
грозит навлечь невзгоды и потери.
Уж если выполз, гад, из-под земли,
так значит, дождь прошел недавно сильный.
И сколько ты о рае ни мели,
а ждет тебя в конце червяк могильный.
Отъест тебе проворно стыд и срам,
а также мозг, в котором носишь память.
И ты тогда увидишь сразу сам,
что на фиг ты упал Прекрасной Даме.
Она тебя не сможет волновать
отныне ни в стихах, ни на картинах.
И думать будешь ты: «Япона мать!
Какие ж черви, в сущности, скотины!»

Расклад такой любого устрашит:
ты в трауре по съеденным деталям,
тебе их жаль до глубины души -
они неслабо радость доставляли.
И вот, дойдя до ручки невзначай,
помножил ты на ноль земное тело,
что третий день не пило – даже чай,
и столько же ни разу не потело…
А червяку, редиске, хоть бы хны.
Ты оскоплен, ему ж - и горя мало.
Вползает прямо в глаз, а также в сны,
как будто там кошмаров не хватало.
Играя, может довести до ада,
чтоб ты в огне метался и стонал.
Ну а тебе туда сто лет не надо...

- Изыдь и сдохни,
аццкий сотона!!!

*)

Первоисточник вдохновения:

Раб весла
©Князь Тьмы

И днём и ночью жизнь свою кляну,
но выбраться смогу - я в это верю.
Мой легион разбит, а я в плену,
и вот уже четвертую весну
я раб весла на проклятой галере.

Здесь каждый взмах весла меня казнит -
горит в груди, а сердце леденеет.
Не бей меня нагайкой, подкомит*,
больней уже не сделаешь, пойми,
что боль души и глубже, и страшнее.

Пусть на тебе не ставили тамгу**,
ты сам тут на цепи, хоть сросся с нею.
Ты не сбежишь с галеры, я - сбегу.
Мне есть кого обнять на берегу!
А кто тебя хотя бы пожалеет?

И было завтра...
По команде "вёсла бросить"
мы встали разом.
Рвались в клочья цепи.
Ещё не прекратили бой матросы,
а капитан уже пощады просит.
Ничтожный лепет,
позорный лепет...

Сказал Господь - не мстите, аз воздам.
Вот пусть Он сам и отомстит им после.
Кого карать - решать Ему, а нам
пора грести к родимым берегам.
Берись за вёсла!

И, согнутые каторжным трудом,
вновь расправлялись спины, шеи, плечи...
Всё ближе к нам семья, друзья и дом.
Дождитесь, верьте! Мы уже идём!
До скорой встречи!

... Теперь, куда б судьба ни занесла,
пускай вокруг потеря за потерей, -
в меня мой талисман - кусок весла,
напоминая давние дела,
вселяет веру.

Душевный отклик:

Раб любви

Мне жизнь моя не нравится совсем,
но кончится вот-вот – я в это верю.
Оставлю с носом полчища проблем!
Вот только жаль, что будучи в земле,
нельзя заняться греблей - на галере.

Как божий дар, мне каждый взмах весла!
Ему принадлежу душой и телом.
Любовь коварна и отчасти зла,
но от тоски она меня спасла,
заняться дав моим любимым делом.

Пускай язвят соседи: «Фетишист!
Ему весло всех девушек милее!»
Пристали, блин, как будто банный лист!
Но только я кристально сердцем чист
и ни о чем ни разу не жалею.

… бла-бла-бла …

Сказал Господь: «Не мстите, аз воздам».
И я не мстю, а только тихо плачу.
Что ж больше делать-то ранимым нам,
когда словесно хлещет по мордам
орава мачо?

Схожу на твердый берег я с трудом,
и громко ноют ноги, руки плечи…
И ждет меня давным-давно дурдом,
где надпись на воротах: «Мы вас ждем!
До скорой встречи!»

... И все ж, куда б судьба ни занесла,
намылив мылом шею в полной мере,
в меня мой талисман – кусок весла –
до самых гланд (почище, чем ислам)
«вселяет» веру.

*)

первоисточник вдохновения:

Послеслоние
© Азачем

Слон - и в Африке слон, воплощение силы и массы.
Пусть из тысяч зверей флегматичней его не найти,
Если думаешь, он в результате - ни рыба ни мясо,
Передумай скорей, до нечаянной встречи в пути.

Ибо эта гора очень даже идет к Магомету.
Если, часом, решил пошуметь на просторах саванн,
Ночью или с утра, огребешь в полной мере за это,
В наступившей тиши позабыв и талмуд, и коран…

Я с потешным слоном провожал до околицы детство.
Прислонялся вовсю, представляя, что я – это он.
Мой тотемный бином был и целью, и праведным средством,
Чтоб итоговый сюр превратился в надежный заслон -

От крадущихся бед, от шакалов и шавок скулящих,
От настырных гиен, что на части порвать норовят,
Чтобы бедам в ответ не сыграть преждевременно в ящик
И на годы в обмен не копить неподъемных утрат.

Но - не вышел кишкой, да и кожа тонка, однозначно.
Констатирую сам, что ни разу слоном не слыву.
Только снится покой - в окружении злого со злачным,
Где по местным лесам старым зайцем скачу наяву.

Я - ничто и нигде, хоть растрачены начисто силы.
Бледно-рожевый вид – налицо, без понтов и прикрас.
И по зыбкой воде пишут повесть дрожащие вилы,
Ну а та норовит уложиться в короткий рассказ.


Душевный отклик:

О бедном мутанте замолвите слово

Мышь – и в Африке мышь, и в далекой холодной Сибири.
Пусть невзрачна она и довольно противно пищит,
Если шумен камыш, а под шляпой - похмельная гиря,
То сойдет за слона, о котором напишет пиит.

Он раздует ее - многократно, в селекцию веря,
Даст ей хоботный сан и поселит в районе саванн.
А потом запоет - мол, на свете страшнее нет зверя,
И велит записать этот факт и в талмуд, и в коран...

Я с таким же мышом заявился на конкурс намедни,
Замышляя вовсю поразить, озадачив, жюри.
Только зверь не прошел их коварные сети и бредни,
А за якобы сюр под глазами зажглись фонари.

Аки алчные влцы, в выражениях мат применяя,
Наваляли сполна, вызвав бледный до ужаса вид.
Прям не конкурс, а цирк, где народ отродясь невменяем -
Сам же просит «слона», а потом замочить норовит.

Мне пришлось уходить - от греха (и побоев) подальше.
Улетел в Шарм-Эль-Шейх в беспросветной тоске и слезах,
Чтобы красную нить там продолжить без капельки фальши
И о бедном мыше молвить слово - не «против», а «за».

Констатирую сам - фонари, словно фары, на роже,
От макушки до пят - синяки, и при свете луны
По просторам саванн рассекает мой мыш внедорожный,
И в испуге трубят, семеня врассыпную, слоны.

*)

Первоисточник вдохновения:

Барабан-барабум (раздвоение)
© Оксана Картельян

Пустота в голове - барабан-барабум,
Будто выжег в ней всё сумасшедший самум.

- Да откуда самум?! Только слякоть и грязь.
Не бывало тут пальм и тепла отродясь.

По-весеннему зябко, и дождик пошёл, -
Голова улыбается - как хорошо!

- Уши ловят чириканье, трели пичуг?
Для пустой головы и воробушек – друг?

Мир был загодя к встрече с весною готов –
В сводный хор набирали отменных котов,
Кастинг птиц провели, утверждая вокал -
Ни один безголосый в тот хор не попал.

- Что, опять отвлеклась, всё к привычке сведя
Видеть ткань для стихов в каждой нити дождя?

Да... давно ли роились стихи в голове,
Бодро строились рифмы - по три и по две.
Хочешь - оду, а хочешь - любовную муть,
И про бедных котяток могла я загнуть.
И поныне с заказами рвётся народ…

- Ты не пишешь стихов? Муза в слог не идёт?

От избытка котяток сорвало стоп-кран.
В голове пустота - барабум-барабан...



Душевный отклик:

Пустая голова, или Стишок ни о чем

Пустота в голове - барабан-барабум,
Ни одной из возможных в теории дум.

И откуда им быть, если мусор и грязь
Не выносятся мной из нее отродясь?

На немытые волосы дождик пошёл.
Голова умывается - ей хорошо!

Но ушам нанесен непомерный урон -
Смыло с оных водой полкило макарон.

Мирбыл Мирбаху в харю заехать готов …
Погоди, это, кажется, что-то не то.
Впрочем, плавно веду безразличным плечом,
Потому что стишок - как всегда, ни о чем.

Вот, опять отвлеклась, растерялась совсем.
Вижу повод к стихам в каждой первой из тем,

Чтоб роились они мошкарой в голове.
Несусветная чушь? Ну и что? Дайте две!
Пусть течет по извилинам явная муть,
Не боюсь отсыреть я в потоке ничуть.
И пускай изумляется громко народ:

- Что за бред по мозгам поэтессы бредет!..

Безутешная муза дает мне щелбан
По пустой голове - барабум-барабан.

Первоисточник вдохновения:

Девушка с веслом
© Jealous

Воздвигая себя из гипса,
попирая умы веслом —
улыбнусь проходящим лицам,
чтобы крышу у них снесло
от моей гипсоты аллейной.

Отлепляя застывший взгляд,
захлебнувшись слюной и пеной,
люди чувствуют: праздный яд
отношений в домашних тапках
вязче гипса, длинней весла.

Испытания на собаках
показали: любовь не зла,
просто Тузик пометил где-то
территорию между лап,
намекая — желтеет лето,
забывая, что у весла
свойства скалки ещё больнее.
Ну, да гипс с ним.

Любовь кисла
совершенством — под стать Венере.

Ей бы суть моего весла.

Душевный отклик:

Парень с лопатой

Вызволяя себя из плена
анаши, что курил надысь,
я портрет свой кую нетленный,
устремленный прибором ввысь.

От моей наготы кудрявой
отлепляя слюнявый взгляд,
озабоченных дам орава
рассекает вперед и взад.

Относительно левой тапки
как-то очень мозольно мне,
но отважно стремлюсь я в дамкибабки –
на войне, брат, как на войне.

Пусть читатель не понял даже,
что я этим сказать хотел,
на диковинном вернисаже
сногсшибательны части тел.

И к статуе в лучах заката
каждый первый вовсю влеком.
Вместо срама у ней лопата,
ибо в жизни я - землекоп.

Первоисточник вдохновения:

Тихо и светло
© Юлия Михайлова

На кухне было тихо и светло.
Медовый луч ударился в стекло,
И на полу рассыпался горохом.
И сахар в ложке был истомно бел,
И чайник то застенчиво пыхтел,
То от любви с огнём тихонько охал.

Весь внешний мир как будто бы иссяк.
И только освежающий сквозняк
Кидал салфетки веером на скатерть.
На жёлтом сыре плавилась слеза.
Тянуло в сказку образы связать,
И потерять, и заново искать их.

Нежнейший творог к смерти был готов.
Над ним кружился рой ненужных слов,
Сходясь в сюжеты, читанные всеми.
И разум мой нашёптывал уже,
Что сказка – чушь, звенящая в душе
В преддверии апрельских воскресений...

...А где-то в сказке тихо и светло.
Там ведьма зачехлила помело,
В её окно заглядывают ели.
В хрустальном шаре – ядовитый чад.
Она смеётся: полчаса назад
У сказочницы сырники сгорели.




Душевный отклик:

Шумно и темно

На кухне было шумно и темно,
Как будто в приключенческом кино,
Где непонятно, кто кого замочит.
И то был я, во тьме истомно бел.
А почему? Рассолу захотел -
Сушняк напал, скотина, среди ночи.

Но внешний мир решительно иссяк,
Когда башкой я снес дверной косяк
И, окосев, осел отвесно на пол.
В глазу стояла горькая слеза,
Пока на стул на ощупь залезал
И на башку раствором йода капал.

Я, словно смертник, к смерти был готов,
Ведь жизнь моя, не то что у котов,
На волоске висела в одиночку.
И мозг больной нашептывал уже,
Что я слетел в кювет на вираже
И в ягодки упал, а не в цветочки.

… А после стало тихо и светло,
Когда забылся сном среди котлов,
Ну а в моем - извилины распухли,
И в чуточку лирическом ключе
Гулял по ним один вопрос: «Зачем
Не поменял я лампочку на кухне?..»

Первоисточник вдохновения:


Слово
© Елена Уварова

Дом саманный – пугало глазастое.
Песни половиц и комаров.
Дед кормил кота и сыпал сказками,
диво доставал из закромов.

Сказка – слово, вытканное страхами,
сшитое из чудного сукна.
Дед курил и форточку распахивал,
дым летел, как призрак, из окна.

Уличный сквозняк метался в ужасе,
падал в занавески на лету.
Бабушка, ворча, звала нас ужинать,
слово превращая в суету.

Слово было твёрдым, будто каменным,
резче лошадиного кнута
било, обжигало больно пламенем
деда, непогоду и кота.

И шуршало – «кушай», «Таша», «вишенку»,
звуком порождая волшебство.
И была я ласково возвышена
подлинным могуществом его.

Слово утихало и баюкало,
ноткой замирая вдалеке.
Я спала, а глиняное пугало
пело на сверчковом языке.



Душевный отклик:

Сила слова

Рыжее и жутко конопатое
чудище имеет бледный вид.
Дед – убит, естественно, лопатой и
в закромах закопанный лежит.

Внук – сидит, под стражей в изоляторе,
огражден решеткой броневой.
А виной-то - присказка проклятая,
детская дразнилка про него.

Уличный сквозняк утихнул в ужасе,
И введен на сказки карантин.
Затянулись бурой тиной лужи все
на виду у грустных буратин.

Без вины малейшей виноватая,
Бабка тянет репку, рвясь из жил,
А сама внучонка кроет матами -
Мол, кормильца старую лишил.

Надоело, видно, бедной чувствовать
в изможденном плачем горле ком.
Дом саманный, ну а в доме пусто – хоть
покати условным колобком…

Время мчит под звездами лупатыми.
В старом парке - бабушка с веслом.
Но, как прежде, гибнут под лопатами
Дедки, подтверждая силу слов.

Первоисточник вдохновения:

Гроза
© Таина Ким

По капле – кап – и сну пришёл конец.
Поток воды упал на черепицу.
Считай слонов, советовал отец,
когда под шум грозы тебе не спится.
...Мне чудится, что улица плывёт,
что с треском хлещут молнии округу.
Внутри меня отважный донкихот
забился в дальний угол от испуга.
Он Богу посылает «S-O-S»,
не в силах победить свои химеры,
и к жизни угасает интерес,
пока разгул грозы не будет прерван.
Ни крепкое вино, ни корвалол
не утоляют ноющего страха.
Ба-бах! И снова уши распорол
мне гром, с природной дуростью шарахнув.
Дождь ломится в окно – что за напасть!
Ломает зубы ночь о непогоду.
...А мимо сна, за хвостики держась,
идут слоны по старому комоду.



Душевный отклик:

Раскаяние

По капле – кап – и вермуту капец.
А я упал – кажись, на черепицу.
Не пей один, советовал отец,
Иначе, сын, рискуешь нафиг спиться.
… Мне чудится, что улица плывет.
Округу бьют, но кто – не видно глазу.
Внутри меня поддатый донкихот
Ломает крылья стае мельниц сразу.
И пишет мне об этом SMS.
Мол, так и так, вокруг одни химеры.
Ко мне питают хищный интерес.
Прими, братан, пока не поздно, меры!
И я бы принял - скажем, аспирин.
Ну, чтоб в башке унять раскаты грома
И доползти до дома и перин…
Но не могу. Наверно, это кома.
А ночь уже раскрыла грозно пасть
И норовит клыками впиться в душу…
Эх, надо ж было мне вот так попасть!
Зачем, зачем я папу не послушал?

Первоисточник вдохновения:

Кай
© Лола_Ува

Каю сегодня сорок. Смешно и тошно.
Тяжесть в груди шевелится, осмелев.
Трудно дышать, подумать бы о хорошем:
Сказкой осталась там, в незабытом прошлом,
Самая ледяная из королев.
Там же шальная Герда спасала Кая.
И доспасалась, как оказалось вдруг.
В ночь убегают, сонно звеня, трамваи.
Кошка-луна молочный туман лакает.
Прошлое – сказка. Сказки обычно врут.
А в настоящем: счастье своеобразно
И временами движется вкривь да вкось.
Тянет начать курить и шагнуть на красный.
Даже порою кажется, что напрасно
В прошлом он… Впрочем, прошлое – далеко.
Кай беспокойно мечется в полудрёме,
Детство опять приходит к нему во сне.
Надо решиться и, пробудившись дома,
Выйти в реальность... Или остаться в коме,
Неумолимо переходящей в смерть?..
Близится вьюга. Вновь по дорожке в сквере
Мчится на старых санках замёрзший Кай…
Сказка – кому находка, кому потеря:
В ней чудеса сбываются, если веришь.

Только бы Герда не стала его искать.



Душевный отклик:

Герда, и-кай!

На этикетке сорок. Вполне возможно.
Взгляд на глазах туманится, и тошнит.
Трудно дышать, сидеть - даже думать сложно.
Дымкой остались там, в недалеком прошлом,
Бабки, и день получки, и общепит...
Там же шальная Герда спасала Кая,
Как сенбернар, из бара меня таща.
Где-то снуют трамваи тяни-толкайно.
Герда ж лежит спокойно, слегка икая -
Видно, таки нанюхалась, натощак.
И в настоящем нашем - сушняк ужасный.
Хлебная водка - ни разу не молоко.
Тянет скорей курнуть и ползти на красный,
Мерить асфальт и профильно, и анфасно,
Всех посылая - тихо, но далеко.
Вот на подходе глюки и полудрема,
Детские грезы накатятся как во сне -
С кражами яблок, рокотом космодрома…
Это реальность новой этило-комы.
Странно желтеет как-то окрестный снег.
Близится утро. Вновь на дорожке в парке
Встретит рассвет надысь «подогретый» Кай.
Дивные видя сны под соседней аркой,
Герда еще икает – с одной-то чарки?

Впрочем, икай, дорогая моя, икай!

Первоисточник вдохновения:

На грани
© Светлана Пешкова

Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги.
Артур Шопенгауэр

Зачем я каждый день встаю в такую рань,
Когда мой слабый сон ещё ничем не болен.
В пластмассовом горшке бутонно спит герань,
Прозрачный глаз окна глядит в пустое поле.
Лежит на потолке окукленная тьма,
Не зная, что она крылата и невечна.
Скрипит и стонет дом, но комната нема
С тех пор, как зверский страх её очеловечил.

Зачем я рушу сон? Чтоб видеть сон другой,
В котором я смешной, уродливый, неловкий.
Хочу себя вернуть и, выгнувшись дугой,
Пытаюсь снять узор чужой татуировки.
Сползает с потолка уже иная тьма –
Крадётся под кровать, ощупывает стены.
Рассвет шагнул в окно, чтоб бабочку поймать,
Потом обнять меня и полоснуть по венам.


Душевный отклик:

Дожить до рассвета

Зачем я пил вчера, причем такую дрянь?
Теперь мол хилый сон причудлив и уродлив.
В моем ночном горшке утоплена герань,
А сам я возлежу герани мертвой подле.
Висит на потолке повешенная тьма.
Убей, не помню я, когда ее повесил.
А может, эта тварь повесилась сама,
Пока навеселе я был, удал и весел…

А это сон другой - комедия уже,
В которой я смешон и чуточку неловок.
У тьмы на потолке улыбка до ушей,
От смеха стонет дом, не в силах молвить слова.
Но комната - нема, поскольку пасть порвал
Бедняжке я, кажись, во сне, который первый...
И тошно на душе, и в памяти провал,
А тут еще рассвет заходит портить нервы.

Первоисточник вдохновения:

Рыбак
© Migov

Червей я накопаю поутру,
на ощупь из навоза соберу,
добавлю им сырой земли немного,
чтоб в банке ни один из них не сдох.
Возьму картошку, белый хлеб, горох –
лови хоть барракуду с осьминогом!

Такие снасти – вытянешь сома!
Сосед Иван по кличке Колыма
туда мне колокольчик примастырил.
Какие твари там, на глубине!
Усатый карп на хлеб недавно мне
попался – килограмма на четыре!

И к озерцу по утренней росе
спущусь, босой. Меня там знают все:
густой камыш и сладкая осока.
Я помню наизусть несложный путь –
здесь две коряги надо обогнуть,
а там лежит бревно с шершавым боком.

Приду к воде – шумят мои друзья,
у них по шуму выдалась ничья,
их можно слушать днями и ночами.
И, выводя на луг упрямых коз,
прошепчет Машка, фыркая под нос:
«Опять слепой побрёл за карасями».


Душевный отклик:

Жизнь на ощупь, или Паразит

Я с детства слеп (спасибо, что не глух)
посредством материнских оплеух
и все по дому делаю на ощупь.
Колю дрова и жарю колбасу,
на рынок местный ощупью несу
грибы, на ощупь собранные в роще…

Такая жизнь, что всякий сразу б сник.
Но тут сосед, отъявленный шутник,
мне кой-куда бубенчик присобачил.
Теперь, когда до ветру выхожу,
куражится, усевшись на межу,
поселок весь по прозвищу «Рыбачий».

Рыбалку я, признаться, не люблю,
ведь я по сути вылитый верблюд -
во всем и вся клинически горбатый.
По жизни мне фатально не «клюет»,
и рожицы, что строит мне народ
не вижу я. Но слышу, чаще - маты.

Приду к воде, хоть ночью, хоть с утра,
мечтая вслух про рыбу-осетра,
вооружен и, в принципе, опасен...
Сосед, однако, просто паразит!
Бубенчик оглушительно звенит -
и рыба уплывает восвояси.

Первоисточник вдохновения:

private bible 15
© Silver_Fox

искажение поля.
планета меняет ход,
разрывая привычную плавность своей орбиты.
я раскрашивал это небо не первый год,
я раскрашивал с неба осколки стекла и лед,
я раскраивал небо.
и, видно, теперь мы квиты.

не жалею,
не жду,
не живу за стеной причин,
и нутро не взрывается ритмом сердечной тряски.
кто-то строгий и аккуратный во мне молчит
и его не способны рентгеном поймать врачи –
он фиксирует то, как растет на планете ряска.

по прогнозам всё неизбежно идет на дно,
на котором сгоревшие угли уже остынут
и сжимаются памятью дни и обрывки снов
и все страшное – странно, а странное – так смешно.
я и небо,
и дно,
и планета.
и все едино.

Душевный отклик:

евангелие от лукавого

искривление мозга.
извилин безумный бег
разрывает привычную плавность ходьбы по кругу.
я раскрашивал желтым местный лежалый снег,
я себе говорил, что я гунн или печенег,
я раскраивал рожи
и в страхе держал округу.

но не пойман -
не вор,
не сижу за стеной СИЗО,
и наручники мне панибратски не жмут запястья.
прямо с неба откуда-то слышу радушный зов
и лечу на него из презренных людских низов,
и фиксирую четко: гордыня - второе счастье.

пусть притянуто за уши снова стихо моё,
но глаза закрывают и томно вздыхают дамы.
и пустым из порожнего полнится водоём.
одинокие толпы повсюду, а мы вдвоем -
я и небо.
и всё.
и неважно,
плывем куда мы.

Первоисточик вдохновения:

Дважды два
© Ander A

Сын пришёл и произнёс слова:
- Папа, сколько будет дважды два?
Словно в космосе повис вопрос.
Понял я, что сын совсем подрос.
Что готов ворваться в этот мир.
Нужен фокус, я сейчас - факир.
И, читая как по словарю,
Сыну с назиданьем говорю:
- Вот что я сказать тебе готов:
Дважды два - основа всех основ.
В этом целый мир, всё от и до,
Вся матчасть тай цзы и бушидо,
Всё от "Калевала" до Рембо',
Все от Бельмондо и до Гарбо,
Всё, что ходит, движется едва -
Это всё, мой мальчик, дважды два.
Нефть качает топливный гигант,
Сильно дорожает провиант,
Вот улитка движется на склон,
Вот несётся разьярённый слон,
Вот гаишник отобрал права -
Это всё, мой мальчик, дважды два.

В заключение хочу сказать
То, что дважды два, отнюдь, не пять.

Сын вздохнул и отключил "вотсап":
- Дважды два - четыре. Ясно, пап.



Душевный отклик:

Эффект бабочки, или Великая сила искусства

В школе, помню, я учил слова.
Но писать, увы, могу едва.
Что ни слово, то ребром вопрос –
Я дорос? А может, не дорос?
И готов ворваться в мир стиха,
Дабы лавров в сумку напихать,
Дабы понял сразу млад и стар –
У меня, в натуре, божий дар...
Но однако ж как-то стрёмно мне –
Под конём я или на коне?
Вдруг заметит критики гигант
И лишит меня условных пант?
Или пантов? Впрочем, все равно -
Это очень грустное кино.
Отшибут талантищу рога,
Станет жизнь тому недорога…
Но пока живу, стихи творя.
Пофиг мне основы букваря.
«Вот улитка движется на склон.»
Склон - животным ужасом сражён.
Убегает, всмятку смяв Басё.
Меткий образ – это наше всё!..

В заключении, который год.
Время – словно встало, срок – идет.

И одна отрада мне пока -
Наш родной великий языка!

Превоисточник вдохновения:

Стада
© Фадей Максимов

Пасут четыре пастуха великие стада.
У каждого – три верных пса, честней не сыщешь слуг.
Пропасть не должен зря баран, отстать и опоздать.
Идет пастух, следит пастух, баранов псы пасут.

В отарах тридцать штук голов. Четыре вожака.
Бредут две дюжины ягнят за каждой из овец.
След в след ступает молодняк – спешит траву искать.
И ровно десять раз по шесть травинок молодь съест.

Траву запьют живой водой, из горного ручья.
На каждый нежный стебелёк – по шестьдесят глотков.
Заслышав окрик пастуха, голодных псов боясь,
Вернутся те, кто был в полях, кто спал – покинут кров.

Так - круг за кругом. Не сменить на выпасе уклад.
И лишь хозяин пастухов – то юный, то старик.
Все стадо чтут, за ним следят, о стаде говорят,
И каждый смертный пастухов за труд благодарит.

Душевный отклик:

Прозрение, или Искать траву!

По жизни я спешил искать, найти же - не спешил.
Поскольку главное – процесс, и к черту результат!
Отары диких обезьян и лежбища шиншилл
Искал, идя, следя, крича, ступая наугад…

Однажды в горы прибыл я на собственных двоих.
Гляжу – гуляет молодняк невиданных зверей.
Травой налакомившись всласть, тут каждый крут и лих.
«А это мысль! – подумал я. – Искать траву скорей!»

«Траву запью вина ковшом, умноженным на шесть.
Умну изысканный обед из пары дюжин блюд.
И станут горы мне по пуп, и встанет дыбом шерсть.
И разнесу я в пух и прах животный местный люд!»

Прозрел, короче, невзначай скиталец горных троп.
Найти бывает хорошо и вовсе не провал.
Отыщешь спьяну на лугу какой-нибудь «укроп» -
И все напасти станут вдруг реально трын-трава!

http://gp.satrapov.net/content/050920-13679

Приглашаем Литсеть выставить свои команды*)

Сразу оговоримся, что наш сегодняшний пациент – не абы хто, а признанный мастер слова. Поэтому прописать ему укольчик – для нас не только удовольствие, но и честь. Без балды.

Итак, внимание на экран.

Вновь обреченным (Призрак Гуманизма)

«Обратным отсчетом судьба завершит строку,
Пропишет последний аккорд – исполняй, пацан! −
И вновь обреченный приставит тебя к виску,
Разумностью жертвуя в рое имен-осанн,
И выложит душу, и сам принесет в горсти
В твою мясорубку с ножами из хрусталя,
Забыв, как у тех, кто вставал на твоем пути,
До смерти потом под ногами горит земля.

Твоим отраженьям − сочиться по проводам,
Эфир будоражить и множиться в небесах,
Пока обреченные платят за «аз воздам»,
За слово, за след на щеке, за намек в глазах…
Ты − первый сонет вне канонов, от страсти смят,
Но тщетно молиться – в тебе не найти восток.
Лилит и лолит бесконечный зеркальный ряд
Построчно сердца выжимает – водой в песок,
И каждая буква − возлюбленных губ горчей,
И каждая боль – развлечение, слаще нет.
Плевать, что страницы последних твоих ночей
Настолько черны, что на них умирает свет…

Бессильно плацебо в холодных таблетках лун −
Не мучай напрасно, а сразу курок взведи
Для вновь обреченных − для сорванных душ и струн –
Что лягут на кладбище сердца в твоей груди.»

Мощно, изящно,.. непонятно.

Вспомнилось, как мы в свое время тормознули с его «Игроком». Так вот, «Игрок» по сравнению с этим – пареная репа.

О чем это? О ком? Кто этот таинственный персонаж с мясорубкой?

Нет, мастерское владение всеми стихо-психотропными средствами мы оценили, но надо же и меру знать. Автор же не для себя пишет? А как простому смертному такое прочитать, не то что переварить?

Нам видятся только два возможных варианта.

Вариант первый:

Читатель выпивает это залпом, как забулдыга - стакан дорогого коньяку. И уходит, слегка окосев и ощущая во рту непривычное послевкусие.

Вариант второй:

Читатель вчитывается в каждую строчку, пробуя ущучить тайный смысл повествования. Сильно расстраивается, ибо это ему не удается.

- Ну, ничего, – мысленно подбадривает себя читатель. – Может, в следующей строке понятней будет. Наивный! Следующая строка еще загадочней в своей навороченности. Когда такой вот въедливый читатель доходит наконец до конца (извините за каламбурчик-с), чувство любопытства сменяется легким чувством раздражения. Потому что вывод напрашивается по-любому невеселый – либо я тупой, либо автор надо мной издевается.

Самое противное, что в обоих случаях стихо остается вещью в себе, а читатель – в дураках.

Мы не сразу смогли сформулировать свои ощущения (в чем честно и признались). Но потом сформулировали-таки.

И какое же главное ощущение, возникающее от прочтения этого стиха? Ощущение перенасыщенности. Причем не абы чем, а действительно яркими и мощными метафорами, аллегориями и прочими вкусностями. Но от этого не легче. Потому что перебор. Как суп из одних специй - есть нельзя. Автору не хватает ни места, ни времени, чтобы эти образы развить и обыграть. А читатель, соответственно, не успевает их переварить. А автор уже новые специи подсыпает… Короче, замкнутый круг.

Давайте же пройдемся по строчкам и посмотрим конкретно.

«Обратным отсчетом судьба завершит строку»

Железобетон. Вопросов нет.

«Пропишет последний аккорд – исполняй, пацан!»

Ага, строка-то была нотная. Ладно.

«И вновь обреченный приставит тебя к виску»

Что ж это за аккорд, вызывающий такую реакцию у пацана? Типа - лучше застрелиться?

«Разумностью жертвуя в рое имен-осанн»

«Разумностью» - явно слабое место, ибо имелся в виду «разум», но ему пары слогов не хватило.

«в рое имен-осанн»

Вот об этом-то и речь. Сумасшедшие, пчелы, имена, молитвы… И ни малейшего пояснения ни спереди, ни сзади. Представили картинку? Некий сумасшедший пацан приставил (предположительно) пистолет к виску и выкрикивает целую кучу имен-осанн. Весело.

«И выложит душу, и сам принесет в горсти»

Ага, стреляться передумал. Вынул душу и понес, сам. А че душа-то такая маленькая?

«В твою мясорубку с ножами из хрусталя»

О, ужастик пошел! Причем не тупой гор с бензопилой, а изящная страшилка с мясорубкой, «с ножами из хрусталя». Ням-ням! .. Попутно отмечаем для себя, что к виску приставлялся не пистолет, а нечто (некто) с мясорубкой.

«Забыв, как у тех, кто вставал на твоем пути,
До смерти потом под ногами горит земля.»

Новая строка – новый образ. Перефразируя Олешу, ни строчки без образа, а то и двух. Плюс новая информация – у гражданина (гражданки) с мясорубкой имеются также как минимум спички, а то и бомбы напалмовые.

Только что ж его пугать-то выжженной землей до смерти?
Он и так стреляться собрался. И душу в мясорубку отнес. Ему уже пофиг дым.

«Твоим отраженьям − сочиться по проводам»

Любим мы витиеватость, однако.

«Пока обреченные платят за «аз воздам»»

Звучит классно. А что означает? Что конкретно тут делают обреченные?
Платят. ОК. Платят за что? За «аз воздам»? Типа - платят за расплату? *)

И на что они, собственно, обречены с самого начала стиха?

«Но тщетно молиться – в тебе не найти восток»

А запад? Или юг, к примеру?

«Лилит и лолит бесконечный зеркальный ряд
Построчно сердца выжимает – водой в песок»

Пожалуй, самое красивое место в стихе. На полном серьезе. Хотя… если понять буквально, то может получиться довольно забавно: стоит этакий женский полк, причем из одних Лилит и Лолит, и выжимает сердца, типа - после стирки.

А если не буквально, тоже неплохо – получается зарисовка из жизни сексуальных маньяков, специализирующихся исключительно на Лилит-ах и Лолитах.

«И каждая буква − возлюбленных губ горчей»

С чего это возлюбленные губы должны горчить? В чем это они? В водке, стрихнине, креме сапожном?

«И каждая боль – развлечение, слаще нет»

О, мазохизмом повеяло! Только «сладкое развлечение» - не фонтан. Тогда уж «наслаждение».

«Бессильно плацебо в холодных таблетках лун −
Не мучай напрасно, а сразу курок взведи
Для вновь обреченных − для сорванных душ и струн –
Что лягут на кладбище сердца в твоей груди.»

Очень готично-романтично. «Таблетки холодных лун» понравились. А вот общий крепчающий пафос – нет.

Ну, а последняя строка нас просто повергла в уныние. И ты, Брут?!

«Что лягут на кладбище сердца в твоей груди»


Знаете, что это такое? Это «Ласковый май» в стиле «хард рок». Иными словами - попса-с.

Нет, чтобы повалить в восторженный обморок парочку Лилит, вполне. Но эту ли цель преследовал автор?

Повторимся: ПГ это вам не Васька Пупкин. Тем более - тщательнЕе надо как-то.

Ну и в конце – несколько более отвлеченная ремарка. Нас не раз посещала мысль, что автор лишь свои серьезные стихи считает настоящей поэзией, а юморную часть своего творчества – так, попутным стебом. И совершенно напрасно. По нашему скромному мнению, именно в этой «несерьезной» части он всегда точен и «настоящ». А вот в «серьезной» поэзии - нет-нет да и сбивается на заумный символизм а-ля БГ. Наш «укол зонтиком» - попытка просигналить ему об этом.

А теперь – традиционный отклик.


Обреченный читатель

Я заумью мрачной наполню стиха строку -
И марш похоронный сыграет солист-пацан.
Потом мясорубку приставит себе к виску,
И в глупой улыбке растянется пол-лица.
Лишился рассудка покуда мой стих читал
И тщетно пытался ущучить метафор суть,
Забыв, что ПГ он по разуму не чета -
С досады осталось лишь фаршем в башку пальнуть.

Пускай там змеится в извилинах-проводах,
Чтоб видел всевышний, который на небеси -
Колбасит несчастного, как от удара в пах,
А с Призраком меряться – накося выкуси!
Захочет - сонет нарисует мазком одним,
Да так, что Лилит и Лолита с катушек – брык!
А автор продолжит и, в общем-то, пофиг дым,
Что тот, кто не понял, останется вне игры.
И каждое слово закручено, как спираль.
Плевать, что и мозг у читателя - вкривь и вкось,
А крыша поехала, прямо на магистраль
И пересекает зигзагами центра ось.

Напрасно старушка рыдает одна в ночи -
Уже не вернется живым обреченный сын.
На кладбище сердца болотная выпь кричит,
И месяц хрустальный кошмарные видит сны.

*)

2012г.

Первоисточник вдохновения:

Я лишь тень на свету, посмотрите, как я цвету (по мотивам мпк)
© АС Пупкин


Я глупец, я бегу от других беглецов, от седых мудрецов, от безусых глупцов. И не вправе пленить, и пленяют меня то льстецы, то лжецы. Я не в силах понять испещрённую строками сущность свою, я из этих бесчисленных строк состою. И по новой слова, и по новой строка… Я поэтому мыслю, что волен пока, и поэтому мысли мои не достать, и гранённые строки ложатся под стать. По белёсому полю свободой. Звеня:

Не беги. Не беги. Не беги от меня.

Я дитя пустоты, я не знающий мать. Я глупец, мне не страшно писать и внимать тем, что внемлют убогим попыткам моим. Я глупец, я не ведаю, чем одержим и, когда ни о чём не пишу, и пишу ни о чём, облекаются мысли в паршу. Я дитя никого и отец никому, я бегу, но куда, только сам не пойму. Я бегу в пустоте не святой, не подлец, погружаясь в ничто, откровенный глупец. Где во мраке таится бесцветный квадрат, где теряю сегодня, а помню вчера черноокие строки, что только во сне оживают цветной акварелью во мне. Чёрно-белый чертог на палитре пустой -

За чертой. За чертой. За чертой.


Душевный отклик:

Посмотри, как цвету. И понюхай, как пахну

Я беглец. Потому что все время бегу. И гоню на бегу, как обычно, пургу. И не в силах понять, и не в силах постичь беглецы, что вокруг, эту полную дичь. Испещрённую строками сущность свою я девицам за бабки в аренду сдаю. Может статься, в психушку и даже в ЗК угожу ненароком, но волен пока. Всех родных и знакомых изрядно достал, но, пока горяча, я кую эту сталь. Пусть орет Тимофеев, невежда и хам:

Убегай!.. Убегай!.. Убегай от греха!

Я незнающий мать и забывший отец, сирота-сиротом, то есть - полный писец! Не боюсь вынимать и обратно внимать я мозги набекрень, Франкенштейну под стать. Я дитя никому и ничейный отец, я по пояс в парше - запаршивел вконец. Возглавляет все это мой череп пустой - пару мыслей пустил бы к себе на постой. Но - глупец и слепец, и при этом давно, только выйду гулять - наступаю в оно. Ведь во мраке таятся злорадные псы, и влажнеют столбы – от вечерней росы. Черноокие строки приходят на ум - и отчаянно крестится дворник Наум. Я обиду доверю поллитре пустой -

За чертой… За чертой… За чертой…

*)

Первоисточник вдохновения:

Бордовое
©Тень Ветра

По парку роз, вдоль бархатных рядов
цветов, манящих солнце целовать их,
гуляю, не спеша, в бордовом платье,
окрасив губы в дерзкое бордо.

А рядом ты – вполне реальный миф,
в бордовом пиджаке, с бордоским догом
идешь, вином слегка опутав ноги,
галантен и весьма красноречив.

В бреду любовном смысл надёжно скрыт.
В словах тону, разинув шире уши, -
меня готов до дна испить на ужин?
Похожа я на юную Бриджит?

Пунцовость щёк, почти что в тон уже
и розам, и одежде, и помаде.
Но ветер, остудив мой пыл прохладой,
избавил от бордовых миражей…

Заря прижалась к небу за окном,
смахнув с ресниц тебя, цветы и дога…
Я ощутила терпкости немного,
увидев, как бордовен окоём.

***

Душевные отклики:

Обломное

Стеклом окна прикрыт родной дурдом,
А я внутри, на койке из железа.
К Наполеону целоваться лезу,
Покрасив губья в дерзкое бордо.

И рядом он – вполне реальный миф,
Но не достать – привязаны запястья.
А санитар с настойчивым участьем
У койки бдит, завязки закрепив.

Пусть ладно скроен он и крепко сшит,
Но мне Наполеон в сто раз милее.
Я от любви к нему сейчас сомлею,
И санитар мне личность сокрушит,

Хлеща руки ладонью по щекам,
Пытаясь в чувство привести обратно.
И будет мне предельно неприятно,
Поскольку этот тип - мужлан и хам.

А мой Наполеон невозмутим.
Хлебнул из прикроватного графина
И говорит: «Оставьте, Джозефина!
Мы нынче целоваться не хотим.»

Бордо

Бордов лицом, на клумбе из цветов -
Бордовых - возлежу в глубокой коме.
Цветы и я. И, нас с цветами кроме,
Никто украсить клумбу не готов.

А рядом ты – вполне реальный блеф,
Бутылочка с бордовой этикеткой,
Которая мне стала черной меткой,
Когда купил, от счастья обомлев.

Твой подлый норов был надежно скрыт
Красивой, но насквозь продажной шкурой.
И вот лежу, бордовый и понурый,
Имея жутко нетоварный вид.

Бордовость щек, и носа, и ушей
Меня в цветах успешно маскирует.
И рад безмерно, что не взял вторую,
А то бы и остыл давно уже.

Мне снится сон о милом перваче.
Пусть мутен, но ни разу не "бордовен".
И крою я отборным матом говен,
Которые торгуют лишь бы чем.

Бордо форева!

По парку роз, в бордовом пиджаке
И в панталонах этого же цвета,
Туда-сюда, с заката до рассвета,
Хожу с тобой, мой милый диск-жокей!

Надысь в районном клубе подшофе
Тебя во тьме потрогал я за ноги,
И мы настолько сблизились в итоге,
Что ходим вместе в парки и в кафе.

Пусть странен вид - нам нечего скрывать!
В бордовые цвета и их оттенки
Покрасили уже в квартире стенки,
Столы и стулья, ванну и кровать.

Бордовый быт, похожий на бордель,
Смутит любого, но не нас родимых.
Пишу в подъезде гордо «я + Дима»,
Ведь ты ди-джей, а я почти модель.

К тебе прижался я щекой, а ты
Схватил меня за талию руками.
Кто без греха, пусть первым бросит камень -
В изящные бордовые цветы!

Перебор

По парку роз подошвами сапог
Ходили мы, среди цветов цветущих.
Ты песни пел эдемских птичек пуще,
В бордовый цвет укутав все, что мог.

Бордовый драп, бордовая фланель,
Бордовый шелк – и спереди, и сзади.
И я была такой прогулки ради
Почти готова выйти на панель.

Бордоский дог бежал на поводке
И писал на бордовые фиалки.
Но было мне фиалок тех не жалко.
Ни страха, ни стыда – ни перед кем.

Пунцовость щек перетекала в жар
Груди в корсете и гораздо ниже.
Что будет дальше, знала я из книжек –
Лиловый мрак, бордовый будуар …

Заря прошлась по небу от и до,
Смахнув с ресниц тебя, цветы и дога.
Я ощутила жуткую изжогу -
Переборщила, видимо, с бордо.

*)

"Закат
тарова́т в поддёвке алой,
пенится брага лета…
Ты вошла и осталась – шала́вой, кидалой,
горою, сошедшей на Магомета."
© Мы с тобой. Андрей Злой

Закат
с-таровáт и на ладан дышит.
Уже не осталось ни чувств, ни сил.
Была ты обычной конторской мышью,
а я под поэта слегка косил.

Мы ночью встречались, всегда в исподнем.
Ты мне, Магомету, была горой.
Однажды пытался поднять – не пóднял.
И понял тогда: я не твой герой.

По склонам огромных грудей кочуя,
без ложной бравады и без очков
я видел, что нужен тебе Валуев -
как минимум - или дуэт Кличко.

Из мая ты вышла крутой походкой.
Завидев тебя, побледнел июнь.
Не губы, а красная … сковородка!
Увидишь такое – три раза сплюнь.

Я выпью сто грамм (хоть и мусульманин)
для храбрости (хоть и с рожденья храбр),
кинжалом разделаю вены в ванне,
спасаясь навеки от горных баб.

*)

Первоисточник вдохновения:

Когда-нибудь мы встретимся опять —
И может быть, уже не в этой жизни.
По облакам пойдем с тобой гулять
И в райских кущах сок из яблок выжмем,
Нектара наберём с чудны;х цветов,
Каких в земных краях не встретишь вовсе.
Ты будешь для меня на всё готов —
На жизнь и смерть. Но это будет после.
Всё после. А сегодня океан
Меж нами. Ты и я — два континента.
Душа обнажена, в крови — дурман
И лет пятьсот до райского момента.

© Марго. Когда-нибудь...

***

Душевный отклик

Никогда

С тобой вдвоем уже нам не бывать,
А если и бывать - не в этой жизни.
Твой хладный труп закрыл собой кровать,
Тем самым вызвав горечь в организме.
Хотя она гнездилась там и днем -
В крови пятьсот промилле алкоголя.
Душа горит губительным огнем
И выйти вон пытается, на волю.
Могильщики с утра проявят пыл,
И поп нетрезвый речь толкнет с амвона …
А, черт! Спросить тебя совсем забыл:
- Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

*)

http://gp.satrapov.net/content/110918-10664

первоисточник вдохновения:

"Когда-нибудь мы встретимся опять —
И может быть, уже не в этой жизни.
По облакам пойдем с тобой гулять
И в райских кущах сок из яблок выжмем,
Нектара наберём с чудны;х цветов,
Каких в земных краях не встретишь вовсе.
Ты будешь для меня на всё готов —
На жизнь и смерть. Но это будет после.
Всё после. А сегодня океан
Меж нами. Ты и я — два континента.
Душа обнажена, в крови — дурман
И лет пятьсот до райского момента."

© Марго. Когда-нибудь...


Душевный отклик:

... но не теперь

Душа обнажена, а также плоть.
Рукой подать до райского момента.
Так что же растерялся ты, Володь,
Как будто океан без континентов?
Неужто «выжимать из яблок сок»
Не хочешь ты в ночи наставшей вовсе?
Не мил тебе твой лакомый кусок?
Зачем тогда прислал на смарт «готовься»?
Зачем тогда курила я дурман,
Которого в крови пятьсот промилле?..
За словом, вижу, лезешь ты в карман,
Но вяло, будто месяц не кормили.

*)

первоисточник вдохновения:

Подобно Скарлетт / Тень Ветра

Поймав рассвет, чердачное окно
следит подслеповатыми зрачками
немытых стёкол пристально за нами,
раскрыв, как рот, проём. Потрясено,
что мы с утра в черешневом саду
расстреливаем фразами друг друга.
Весенний ветер носится по кругу,
насвистывая в уши ерунду.
Внезапно он притих и отступил.
И всё переменилось за минуту.
Минута? А прошли часы как будто,
умножив крик души на гнев и пыл.
Как пса цепного тащишь чемодан,
колёсики скрипят, стучат о камни –
те камни собирали мы на равных,
бросая их в волнительный роман.
Куда ты? Обернись! Остановись! –
молчу тебе вдогонку.
Ветер грубо меня целует в сомкнутые губы,
и льнёт к земле безоблачная высь.
Ты так бескомпромиссен и упрям –
вздохнув устало, ем вино на завтрак.
Подобно Скарлетт, думать буду завтра.
Сегодня Ретт пусть катится к чертям…


Душевный отклик:

Жизнь на колесах

Я кайф ловил надысь на чердаке
При помощи заморских средств потрясных.
Ведь без «колес» на свете жить ужасно,
Поскольку мир – чудак на чудаке!
А до того, в черешневом саду
Я расстрелял глазами тетю Грушу
За то, что та решила плюнуть в душу,
Сказав, что я морожу ерунду.
Моих стихов она не поняла,
Назвав нетленки сущей ахинеей.
И в пику ей, а также иже с нею
Я чуть попозже накурился в хлам.
И вот тогда-то все и началось.
Я принял чемодан за пса цепного.
Меня кусал он снова, блин, и снова,
А я лягал копытом, словно лось.
«Изыди, нечисть! Сгинь и пропади!» -
Я думал вслух, раззявив рот в испуге,
Но тусклый свет незрячих глаз фрамуги
Вещал о том, что ужас – впереди.
Когда ж я пал на койку под окном,
Хоть там ее ни разу не стояло,
Со мной заговорило одеяло!
И я сомлел, забывшись крепким сном...

*)

первоисточник вдохновения:


100 000 лет| Князь Тьмы

- Когда-нибудь, сто тысяч лет спустя,
Когда утихнет боль воспоминаний,
Я, может быть, спрошу тебя шутя:
А помнишь, что-то было между нами?

- Когда-нибудь пройдут сто тысяч лет
И зарубцуют мне на сердце раны,
И я, возможно, пошучу в ответ:
Да, что-то было... до смешного странным.

- Влекомые вращением Земли,
Сто тысяч лет покроют пылью скоро...
- Всё то, что мы с тобой не сберегли
В обидах и бесплодных разговорах.

- Потерянные в облаке планет...
- Заложники у замкнутого круга...
- Мы не простим себе сто тысяч лет,
Которые прожили друг без друга...



Душевный отклик:

Тихо сам с собою

Я раздвоился личностью на две
Каких-то очень странных половины.
С тех пор бардак полнейший в голове,
В котором эти дамочки повинны.

Базаря дни и ночи ни о чем,
Они меня в упор не замечали.
И вот теперь их слушает дурдом,
Где я сижу в есенинской печали.

Слетает с местных яблонь белый дым...
А может, это голова дымится?
Пишу стихи - все больше от балды,
И заполняю ересью страницы.

Стремится мир окрестный к декабрю,
Вращением небесных тел влекомый.
Я тихо сам с собою говорю,
Чтоб не встревать в беседу незнакомок.

*)

Первоисточник вдохновения:

Беретта
Migov

Кто-то из тех, кто чудовищно подземелен, или из тех, кто заоблачно небесат,
скрытно оставил посылку в моей постели – не был указан ни адрес, ни адресат.
В этой посылке чернел пистолет беретта (или другой – я не слишком крутой эксперт),
горстка патронов, а ниже, под пистолетом, чистый, как совесть ребёнка, лежал конверт.
Я распечатал его – и мороз по коже: «Просьбу исполним, но больше не беспокой.
Выстрелишь в сердце – и станешь тотчас моложе. Бойся желаний и зря не играй с судьбой».
Я не спеша опрокинул последний шкалик. Время убить? Разве можно? А вдруг не бред?
Как ни кидали меня, как ни предавали, но никогда не подбрасывали беретт.
Что мне терять? Алкоголик, в мозгах – протезы, счастье ушло, заблудилось, и впереди –
номер и столб на заброшенном перлашезе... Я зарядил пистолет и прижал к груди.

Выстрел...
Мне тридцать. Сработало, жив курилка,
Но промахнулся по времени, дуралей,
Память шершаво слизала мою ухмылку –
Месяц в разводе, жена забрала детей...

Выстрел...
Семнадцать... И нá сердце гематома...
В крепких напитках куражится выпускной.
В школьном спортзале Она отдалась другому...
Я это видел... Спокойно, пацан. Не ной!

Выстрел...
Мне пять. Так тревожно и жутко в этом
Тёмном углу... Я не буду, клянусь, не лгу!
Мамочка, мама, ладонь холодит беретта,
Мамочка, страшно как...

Душевный отклик:

Беретка

Как-то по пьяни башку я в ночи поранил и, вероятно, чего-то там повредил.
Мозг мой скрутился немедленно в рог бараний, словно наверченный кем-то на бигуди.
Я лысоват был местами - почти что с детства, ну а теперь стал кудряв – как зеленый клен.
Весь женский пол, проживающий по соседству, сходу признался, что жутко в меня влюблен.
Я же расправил и крылья, и плечи тоже. Хвост виртуальный над копчиком распушил…
Доктор увидел меня - и мороз по коже, вижу, холодным стал до глубины души.
Надо спасать человека - сейчас зашкалит температура, стремясь на рысях к нулю.
Соображаю мгновенно и полный шкалик доктору враз из поллитры дежурной лью.
Ожил, гляжу, зашуршал, будто крыса в клетке, тянется к бланку рецепта рука сама.
Перекрестился ей и прописал беретку – надо, мол, срочно прикрыть завитки ума.

Шкалик -
Второй опрокинул уже не целясь
И промахнулся, естественно, дуралей:
Страх не ушел, лишь поморщился еле-еле.
Доктор бледнел и канючил: «Налей! Налей!»

Шкалик -
Бог троицу любит, видать, не шибко.
Страх - нарастал, медработник - лишался сил.
Пить на работе, однако, всегда ошибка.
Я это знаю – не раз на работе пил.

Шкалик -
Четвертый был явно четвертым лишним:
Медик изящной трусцой перешел на бред
И про шумы в камыше напевал чуть слышно.
Я же - ушел, в магазин,
покупать берет.

*)

первоисточник вдохновения:

100 000 лет | Князь Тьмы

- Когда-нибудь, сто тысяч лет спустя,
Когда утихнет боль воспоминаний,
Я, может быть, спрошу тебя шутя:
А помнишь, что-то было между нами?

- Когда-нибудь пройдут сто тысяч лет
И зарубцуют мне на сердце раны,
И я, возможно, пошучу в ответ:
Да, что-то было... до смешного странным.

- Влекомые вращением Земли,
Сто тысяч лет покроют пылью скоро...
- Всё то, что мы с тобой не сберегли
В обидах и бесплодных разговорах.

- Потерянные в облаке планет...
- Заложники у замкнутого круга...
- Мы не простим себе сто тысяч лет,
Которые прожили друг без друга...

душевный отклик*)

Что это было?

И вот прошли еще сто тысяч лет,
Промчались, будто во поле кобылы.
И все равно стоит ребром ответ:
Убей, не знаю я, что это было!

Кто тот подлец, что мне из-под полы
Нанес пинок, когда читал стихи я?
Кто мне не круг, а двойки и колы
Кидал, когда я топ в своей стихии?

Земля вращалась белкой в колесе -
Сто тысяч лет, потом еще сто тысяч...
А я все жил - назло науке всей,
Чтоб эту падлу выловить и высечь.

Но годы, гады, мчались на рысях -
Гостить в гостях у замкнутого Круга.
И мой запал в конце концов иссяк.
И лопнул - будто конская подпруга.

*)

…А ты сидишь, уставившись в себя,
выкуривая мысли до окурков...
Коронками уткнулись в потолок
им трепетно взращённые нарциссы…
© Тень Ветра. Superbia

Выкуривал я мысли как-то раз -
Из головы, гашишной сигаретой.
И взгляд моих слегка туманных глаз
Блуждал, как блудный сын, впотьмах при этом...
… А я сидел, уставившись в себя,
Хотя глаза блуждали где-то рядом.
Мой демон, хвост облезлый теребя,
Явился мне в ночи библейским гадом.
И этот гад, эдемский старожил,
В мозги мне влез - как будто хряк, с ногами.
Он яблоко погрызть мне предложил,
Сменив его в последний миг на камень.
А я был глуп, поэтому взалкал
Вкусить, залив округу хрустом звонким…
От боли взвился я до потолка,
Роняя на пол все свои коронки.
Туман в глазах снесли потоки слез,
Когда на слой коронок рухнул ниц я.
И встал ребром шекспировский вопрос:
Куда звонить – ментам или в больницу?

*)

Тут нас попросили. Предположительно, женщина. А если женщина просит – вынь да положь. *)

О чем попросили? Пороть пародь. Ну мы и пошли на авторскую страничку. Посмотреть, за что можно было бы автора выпародь выпороть. *)

Долго искать не пришлось. Ибо автор сам предложил начать знакомство со своим творчеством, например, вот с этого:

я загляну в сегодняшнее завтра
Философская поэзия
Автор: Торопыжка

я загляну в сегодняшнее завтра во дне вчерашнем потерявшем бремя
там рим завоевала клеопатра там над минутами не властно время
теченье лет незримо как секунды шуршит песком подобием разврата
там каин снова оправдал иуду перечеркнув себе черту возврата

там тишина сопутствуя незримо собою облекает пилигримов
повелевая временем и миром хранит покой усталостью гонимых
а завтра разглядев через сегодня свое вчера я в белый цвет закрашу
и полночь потеряет власть над полднем испив мне приготовленную чашу

Н-да…

Отнесение собственного творения к «философской лирике» уже само по себе настораживает. Как правило, это возвещает неминуемую встречу с МГТ. Ну а если еще и знаки препинания отсутствуют, то тут без поллитры разобраться сложно. Но - была не была.

"я загляну в сегодняшнее завтра во дне вчерашнем потерявшем бремя"

Прочитали? А теперь вопрос на засыпку: кто, где и какое бремя тут потерял? Не можете ответить? Правильно, данное грамматическое уравнение решения не имеет. Или надо долго и упорно курить что-нибудь запрещенное. Ну, чтобы само что-то в мозгах нарисовалось.

ЗЫ: тех, кто назовет это замечание «вкусовщиной, лишенной конкретики», мы попросили бы разобрать это предложение по составу, заострив внимание на согласовании отдельных его частей.

"там рим завоевала клеопатра там над минутами не властно время"

В первой части строки довольно симпатичный прикол-парадокс. За которым следует совершенно пустая “философская” бессмыслица.

"теченье лет незримо как секунды шуршит песком подобием разврата"

Аналогично. МГТ во всей своей девственной красе. Остается только гадать, почему шуршание песка напоминает автору разврат. Хотя на пляже всякое бывает. Особенно в темное время суток.

"там каин снова оправдал иуду перечеркнув себе черту возврата"

Это как если бы Чингиз-хан оправдал Гитлера. Что вполне возможно. Если они лежат в одной палате. *)

Особо отметим совершенно изумительные грамматические - а местами и однокоренные – рифмы:

бремя - время
разврата – возврата

Правда, хорошо?

"там тишина сопутствуя незримо собою облекает пилигримов"

Тишина, которая сопутствовала сама по себе. Незримо. Замечательно.

Интересно, а «незримо» в этой строке чем-то отличается от «незримо» двумя строками выше? Или это все ж таки повтор, для пущей философичности? Мол, и время незримо, и тишина незрима. Хотя, наверное, тишина незримее, ибо повелевает незримым временем, а заодно и миром. Про незримость последнего ничего не сказано. А жаль, была бы троица, которую, как известно, бог любит. Представляете? И время незримо, и мир незрим, и тишина незрима... И только литгерой все видит. Ибо «поднялся умом своим за тучи». ©

Что подтверждает и следующая строка:

"а завтра разглядев через сегодня свое вчера я в белый цвет закрашу"

«Высоко сижу, далеко вижу» ©

Жалко, поллитра закончилась. Поэтому придется оставить сие глыбокомысленное изречение неразобранным.

"и полночь потеряет власть над полднем испив мне приготовленную чашу"

Тут все логично. Пить – здоровью (и социальному положению) вредить. *)

Отдельно понравилась неповторимая мелодика сочетания «испив мне». Почти как «из бивня». А что может быть романтичнее, чем чаша из бивня?

Здорово, короче. Сразу нестерпимо захотелось откликнуться. Душевно.

намедни философью занялась я…

намедни философью занялась я о лаврах аристотеля мечтая
и время растворилось в одночасье а вместе с ним исчезла запятая
точнее -тые ибо все и сразу как будто каин снова грохнул брата
текли на лист бессмысленные фразы подобием тотального разврата

а мысли скакуны и пилигримы умчались вдаль из гулкого роддома
и сделались естественно незримы неясно кем в далекий путь ведомы
теперь одна расстроившись немножко сижу и третий день безбожно квашу
сосед иуда вызвал неотложку измерить глубину испитой чаши

*)

Первоисточник вдохновения:

Central Park
© Серж Шалманов (он же Василий Тюренков)

В Центральном Паркe дремлет осень…
Вонзившись в небо, мокнут шпили.
Опять невидимые оси
Картину мира изменили.
Дождём надорванное нёбо
Висит от края и до края…
Лиловый сумрак небоскрёбов
Во тьме клубящейся сгорает.

Земли заплаканные очи
Сжирает тысячa коррозий…
Не важно – хочешь ли, не хочешь –
В который раз явилась осень.
За небом цвета спелой сливы
Скрывает Бог иные дали…
Я размышляю боязливо:
Она пришла не навсегда ли?

Душевный отклик:

Когда клубится тьма

"Лиловый сумрак небоскрёбов
Во тьме клубящейся сгорает."
© Серж Шалманов. Central Park

Песец подкрался незаметно.
Вонзились в небо пепла волны.
И даже Ной ветхозаветный
Разинул рот – как олух полный.
Ему такое и не снилось,
Мурашки бегали по коже -
Сменилась божеская милость
На беспредельный гнев его же.

Земли заплаканные очи,
Линяя быстро, стали серы.
И тут уж – хочешь ли, не хочешь -
Пошлешь к чертям остатки веры.
Вокруг клубилась тьма лилово,
От действий собственных пупея…
Как видно, спутал мастер слова
Нью-Йоркский скверик и Помпеи.

*)

Первоисточник вдохновения:

Central Park
© Серж Шалманов (он же Василий Тюренков)

В Центральном Паркe дремлет осень…
Вонзившись в небо, мокнут шпили.
Опять невидимые оси
Картину мира изменили.
Дождём надорванное нёбо
Висит от края и до края…
Лиловый сумрак небоскрёбов
Во тьме клубящейся сгорает.

Земли заплаканные очи
Сжирает тысячa коррозий…
Не важно – хочешь ли, не хочешь –
В который раз явилась осень.
За небом цвета спелой сливы
Скрывает Бог иные дали…
Я размышляю боязливо:
Она пришла не навсегда ли?

Душевный отклик:

Nature morte

В Центральном Паркe спит писатель.
Мертвецки пьян - неясно, жив ли.
Бухие черти на закате
Свинью бедняге подложили.
Питьем надорванная печень
Болит от сердца и до почек.
Лиловы шрамы от увечий,
Полученных истекшей ночью.

Залитые по гланды очи
Сжирает жадно червь коррозий.
Не важно – хочешь ли, не хочешь,
Ржавеешь быстро на морозе.
Под носом цвета спелой сливы
Замерзли розовые сопли.
И крыса смотрит боязливо:
Усопший якобы - усоп ли?..

*)

Первоисточник вдохновения:

Ниагара
© Серж Шалманов (он же Василий Тюренков)

Неизбежной Божьей карой,
Мощью дремлющей акулы
Вырастает Ниагара –
Пылью, радугами, гулом.
Холодит, мурашит кожу;
Тёплой чачей без закуски
Крошит каменное ложе
И кипит в каньоне узком.

Цвет – зелёный, запах – мятный –
Рвёт пространство Ниагара.
Пляшут солнечные пятна –
Блики боя стеклотары.
Становясь к полудню крепче,
Влагу в лица гонит ветер…
И нeслышно губы шепчут:
Страшно жить на этом свете.



Душевный отклик:

Клево жить на белом свете!

"Неизбежной Божьей карой,
Мощью дремлющей акулы" ©
Дышит тело перегаром,
Бьет прохожим прямо в скулы.
Я намедни тосты множил
С тёплой чачей без закуски.
А теперь с опухшей рожей
Пью рассол – совсем по-русски.

Цвет - зелёный, запах – рвотный.
Рвёт – ну, чисто Ниагара.
И лежу я в подворотне
На осколках стеклотары...
Становлюсь к полудню крепче -
Освежают дождь и ветер.
И чуть слышно губы шепчут:
"Клево жить на белом свете!"

*)

Первоисточник вдохновения:

Осень в Аппалачах
© Серж Шалманов (он же Василий Тюренков)

Желтеют склоны, небо плачет…
Накрыла осень Аппалачи –
Ветра ocтывшей влагой веют,
В туманах прячутся хайвеи.
Беспечность летнюю итожа,
Леса меняют лица, кожи –
Индейских красок многоцветье
Блуждает в сумеречном свете.

В разрывах неба – медь заката…
Вершины сонны и покаты –
Дождём обласканные сёстры.
Весь мир – тоскующий и пёстрый –
Карминно-жёлтый, яркий, рыжий,
Ты в нём купаешься, и ты же –
Песчинка, жалкий человечeк –
Томишься, думая о вечном.


Душевный отклик:

Накрылось лето

Реве та стогне небо в плаче –
Накрылось лето в Аппалачах.
И стих об этой незадаче
Я рифмой парной зафигачил.
Наличность зримую итожу -
На резервацию похоже.
Смотрю и думаю: О, Боже!
Откуда столько краснокожих?

Бабахнуло на горизонте,
Снесло волной ударной зонтик,
И ты на ранчо у калитки
Тоскуешь, вымокший до нитки.
Чадят потухшие камины,
Индейцы местные карминны.
И ты под блеянье овечье
Наносишь образам увечья.

*)

Первоисточник вдохновения:

Мочи зоилов!
Серж Шалманов (он же Василий Тюренков)

Снилась мне отчизна, берег милый,
Ситцевая рощица, родник,
А потом нагрянули зоилы –
Господи, спаси и сохрани!
Я не мог согреться даже в ванне –
Бился сёмгой в нервном мандраже,
А зоилы когти графоманьи
Устремляли к трепетной душе.

Пасти их сочились дрянью едкой
На пуховость белых одеял,
И стервозно фыркала соседка:
“Где ж ты, милый, силу растерял?”
Растерял… её и так-то было
С гулькин нос – не мачо я – пoэт!
А ночная жуть – зоильи рыла –
Даже мизер тот свелa на нет.

Мы, творцы, карасиками в иле
Ныкаемся, хнычем: “Ой, боюсь…”
Щерят пасти хищники-зоилы…
Ну доколе?! Подымайся, Русь!
Прекращай мычать, берись за вилы –
Бьёт набат в пылающей ночи.
Ежли где нарвёшься на зоила,
Прямо там его и замочи!


Душевный отклик:

Обмочились

На границе тучи разметало,
И ревет словесная пурга.
Два танкиста в касках из металла
Берегут отчизну от врага.
Их страна вскормила и вспоила
Как «творцов», согласно нормам ГОСТ.
Но пришли зловредные зоилы -
И мечты пошли коту под хвост.

Недосуг накапливать нетленки
Двум творцам заумной лабуды.
Если вас хотят поставить к стенке,
Важно знать и помнить, бечь куды.
Позабыты лавры и дипломы,
Душу ест тревоги злая вошь.
От такого полного облома
И не то как милый запоешь.

Но творцы - не робкого десятка.
Это ясно даже для ежей.
Возле танка бегают вприсядку,
Обмочив исподнее уже.
Соберут, однако, парни силы -
Им конфузы эти хоть бы хны.
И пойдут-таки мочить зоилов,
Если только высушат штаны.

*)

Первоисточник вдохновения:

Вселенское счастье
Василий Тюренков

Я выйду в сиренево тающий вечер –
Цветущий от радости, пьяный, дурной –
Немыслимым счастьем расправятся плечи,
Предсердия взмякнут горячей хурмой.
Всклокочет вулканом остывшая плазма,
Взыграют инстинкты – шальные зверьки,
Кессонной болезнью – бичом водолаза –
Слетятся на пьяную кровь пузырьки.

Небесную плоть разорвут фейерверки,
В ламбаде зайдётся народец чумной,
Забавно чихнёт неприступная Верка,
Надюха в экстазе сольётся со мной.
Волшебные рыбины выйдут на сушу,
Призывно раскроется сонный пион…
Счастливой галактики чуткие уши
Поймают мой выдох: «“Зенит” – чемпион!»



Душевный отклик:

Вот так вот, или Жажда приключений

Однажды в осенний неласковый вечер
До ветру я вышел, веселенький в дым.
Настойчиво ныла циррозная печень
О том, что не след подражать молодым.
Но сердце вулканом в ответ клокотало,
Качая по жилам горючую смесь.
Инстинкты рвались за пределы квартала,
Я жаждал любви, озабоченный весь…

В залитых глазах расцвели фейерверки -
Фемины в районе - брутальные, нах.
Сначала дала мне - по физии - Верка,
А после Надюха добавила - в пах.
В дальнейшем мочили лежачего скопом,
И рвал перепонки звериный галдеж:
«Поэт, не ищи приключений на *опу,
А то ведь вот так вот возьмешь и найдешь!»

*)

Первоисточник вдохновения:

Лилово-дымчатый, в пижаме
Василий Тюренков

Лилово-дымчатый, в пижаме,
Июльский день почти затих…
На пустыре за гаражами
Сидим, колдуем на троих.
Беседа тянется неспешно,
Во мгле томятся фонари.
Не думай, брат, о неизбежном…
Расслабься, выпей, закури.

Укрыта высь небесным тюлем,
Колышут сумерки траву.
Ночные запахи июля –
Вдохну и, кажется, живу.
Стихают звуки; сумрак мятный
Ворчит: “Фуфаечку надень…”
И жизнь бессовестно приятна,
И в радость каждый новый день.



Душевный отклик:

Лёжа за гаражами

Лилово-дымчатый, в пижаме,
Гоню нетрезвую пургу
И в ней лежу за гаражами,
Рифмуя через не могу.
А рядом кто-то в телогрейке,
Какие носят на Руси.
Шепчу ему: «Братан, налей-ка…»
А он: «Сначала закуси!»

Летит фанерой над Парижем
Метафор вымученных рой.
Я плохо нюхаю и вижу,
И звуки путаю порой.
Во рту, однако, привкус стойкий -
Словесной сладенькой фигни…
Склонившись грустно над помойкой,
Горят фонарные огни.

*)

"В феврале я с катушек опять не слетел,
Не напился на день Валентина.
Оголённые ветви сплетением тел
Согревали бугристые льдины."
© Василий Тюренков. В феврале

Опять февраль. Достать «чернил» и выпить,
Под Борю с Осей ловко закосив,
И, закосев, завыть – навроде выпи,
Как воют все извечно на Руси.

Мол, все не так – и цвет, и вкус достали,
А этот мир не нужен триста лет!
Кто виноват во всем? Конечно, Сталин!
Ах, где же ты, мой черный пистолет!

А город спит, в намокший ус не дуя.
Луной по ... пояс улицы полны.
На берегу, к которому иду я,
Волна исходит шелестом слюны.

Краснеет лед от вида веток голых.
В глаза бесстыже лезут миражи.
Ему реально видится Ангола,
Хотя вокруг Якутия дрожит.

Я пожурил повесу для порядка,
Поскольку с детских лет разврат претит.
А сам дышу – пока что лихорадкой,
Но скоро перейду на гепатит.

И ни религий, ни горящих физий,
Ничто не трет бугристый мой интим.
И только ветер воет: «Тэйк ит изи!»
И добавляет: «Мать его ити!»

*)