Вы подписаны на гороскоп
для знака зодиака Близнецы:

"Витающий в воздухе ветер перемен
грозится задеть вас своим нежным крылышком.
Постарайтесь не дать ему оторвать вас от земли.
А то унесет еще в тридевятое царство."
(сетевое сообщение:)))

********************

Задувший в среду ветер перемен,
Сменил лазурь на чёрно-грозовое.
Бежит, спасая жизнь, абориген,
Но где ему! И рыпаться не стоит!

Обещанные крылья не нежны,
Но к переменам я всегда готова.
В рюкзак скидав две майки и штаны,
Сижу на крыше цирка городского.

Надеюсь унесёт (мой вес не так велик).
Давно я грежу царством Тридевятым.
Уже на сотовый звонил мне гробовщик
И вежливо просил назначить дату.

Пустое! Я исполнена надежд
На перспективы сказочного края.
Обещанный мне ветер очень свеж.
И кто сказал, что люди не летают.

На конкурс Седьмая пятница - 418; Гороскоп

Если же станет невыносимо скучно
в тёмном предзимье, которое за окном,
с юным неопытным снегом, чья злая участь —
падать под ноги прохожим и таять потом.
Я подарю тебе льва. Он такой красивый!
Маленький лев никогда не видавший зим,
радостный от снежинок на рыжей гриве,
ловит их толстыми лапами и скользит.
Маленький лев, умещающийся в ладошке,
тёплый и сказочный, пахнет июльским днём.
Станет тоскливо — погладишь и улыбнёшься,
маленький лев шепнёт: «Мы теперь вдвоём!»

ангел штопает крылья  кровь смывает с подпушка
нимб разодран на части  а в глазах пустота
он шептал им —  молитесь! только кто б его слушал
он кричал им — вставайте под защиту креста!
лезли из преисподней легионы нечистых
с диким хохотом лярвы заплелись в хоровод
бесы  демоны  черти  с воем  лаем и свистом
чёрным вихрем врывались в распечатанный вход
обнажённые ведьмы  на погосте у церкви
разжигали кострище из разбитых икон
заходились от крика и коты  и младенцы
а кровавые реки потекли из клыков
он рубил их мечами  жёг огнём негасимым
рвал зубами вампиров  вурдалаков  чертей
запечатав инферно окровавленным нимбом
плача и сокрушаясь к Богу в Рай полетел

Бог усталый и мудрый его обнял с порога
потрепал по плечу и сказал — дурачок!
там  Halloween —  праздник  (ты не понял немного)
карнавальные маски...  бесы здесь не при чём

Все Лорды Севера Хранители Земель,
Колена преклонив, клялись Семью Богами,
Что Зимняя разбита Цитадель,
Растоплена горячими сердцами.
И в Богорощах юная листва,
Вновь заалела, нарядив Чардрево.
Пусть вороны несут о том слова,
Подписанные нашей Королевой.
Окончилась Столетняя Война,
Испившая немало тёплой крови.
И войско возвращается в дома
Разбитые, чтоб снова их отстроить.
А дальше будут жизнь, весна и свет,
Пусть небо обвенчается с землёю,
Нет Белых Ходоков! В помине нет!
Дозор распущен и Стена водою
Течёт, обильно оросив поля,
Что так давно мечтали о зачатье,
А вместо ворона прислали журавля
Из Староместа - значит будет счастье!
У лютоволков новые щенки,
У матерей благославенны чрева,
Что носят двойни. Слухам вопреки,
Дитя под сердцем нашей Королевы.
"Мы будем жить! - кричат её гонцы, -
Теперь, когда Зима уже не близко
И мир в Вестеросе, пусть наши кузнецы
Перекуют мечи на зубочистки!"

Но нынче утром - снег пошёл с небес.
И Нож Драконьего стекла опять воскрес.

ангел штопает крылья кровь смывает с подпушка
нимб разодран на части а в глазах пустота
он шептал им — молитесь! только кто б его слушал
он кричал им — вставайте под защиту креста!
лезли из преисподней легионы нечистых
с диким хохотом лярвы заплелись в хоровод
бесы демоны черти с воем лаем и свистом
чёрным вихрем врывались в распечатанный вход
обнажённые ведьмы на погосте у церкви
разжигали кострище из разбитых икон
заходились от крика и коты и младенцы
а кровавые реки потекли из клыков
он рубил их мечами жёг огнём негасимым
рвал зубами вампиров вурдалаков чертей
запечатав инферно окровавленным нимбом
плача и сокрушаясь к Богу в Рай полетел

Бог усталый и мудрый его обнял с порога
потрепал по плечу и сказал — дурачок!
то ж — Halloween — праздник! (ты не понял немного)
карнавальные маски... бесы здесь не при чём

А зачем мне тыква? Бери-бери,
Тыква вкусная с семечками внутри!

Принесла соседка,  а я взяла —
Пусть лежит под столом кусочек тепла.

Как закатное Солнце в  ладонях туч,
Как живая планета, пароль и ключ

От прошедшего лета. Сестра Луны
И её отражение в снах цветных…

Пусть. А вдруг — пригласят на бал?
Тыква станет каретой (мой кот сказал).

На 7-ую пятницу 417, про тыкву

постучится ноябрь талый след оставляя в прихожей
как обычно без шапки и снег запорошил виски
он простужен слегка не улыбчив не зван и не прошен
так сложилась судьба что ноябрь не бывает другим
тихо сядет в углу выпьет чая с малиной и мёдом
ничего не расскажет не спросит меня ни о чём
и уйдёт не прощаясь в простудную эту погоду
лишь вздохнёт виновато и ласково тронет плечо

наточите мечи алебарды и пики
пусть заштопают жёны кольчуги и брэ*
ждёт нас нынешней ночью суровая битва
воет ацкая нечисть у наших дверей

крест нательный у сердца бармица* на шею
серебрённые стрелы осиновый кол
с божьей помощью мы всех врагов одолеем
кто с могил и погостов сожрать нас пришёл
стройтесь братья свиньёй* закрывайтесь щитами
алчут крови врагов и победы клинки

ну...удачи в бою... я же мысленно с вами
горло чё-то першит....................
с нами бох мужики

брэ - нательное бельё, что-то вроде трусов
бармица - защитная броня для шеи
свинья - построение средневековых, преимущественно
германских рыцарей, заострённой колонной

Соберется родня, грянем в бубны, отвяжем медведя!
Чё медведю грустить - пусть попляшет! Кому он мешал?
Если не на что сесть - табуретки притащат соседи,
И Ощепков придёт на бровях, несмотря на фингал.
Понаставим столов, Женька вытащит свой двухкассетник,
Будет рядом торчать - это ж Шарп! И японский, не наш.
Дамы (все до одной) станут ловко строгать винегреты
И лепить на котлетки накрученный с вечера фарш.
Поначалу всё будет культурно, тепло и изящно,
Как положено, в общем...об выпить и об закусить,
Но под песни о Родине, выжрав двенадцатый ящик,
Коллектив разбредётся, утратив разумную нить.
...............................................
Соберётся родня. Грянем в бубны. Отвяжем медведя.
Пусть с людЯми сидит. Он - домашний. Кого он кусал?
Только нету гостей. И Ощепкова, нет, дяди Феди.
А родню и соседей никто никуда и не звал.

как по синему небу пролетали две кошки:
полосатая Тигра и трёхцветный Майор
пели Яблочко-песню ни о чём не тревожась
пожирая по ходу встреченных воробьёв

как по речке Поганке плыли Яков и Вася —
рудокопы из шахты имени Ильича
да вели виртуозно мудрый диспут о джазе
даже не матерились (только раз — сгоряча)

как по полю озимых кенгуру гарцевали
круче примы балетной завертев фуэте
по-английски хвалили местные пасторали
и молились две бабки: «упаси нас Христе...»

а на синем на небе да на речке Поганке
да на поле озимых и иных овощей
наблюдал за процессом то ли чёрт то ли ангел
и кормил свежей булкой рыбок и голубей
:)))

Мы — вдали. А Дали — в Сальвадоре.

Разминулись. Бывает. И часто.

Мир так зыбок, нелеп, форс-мажорен,

Грешен, суетен, мал и несчастен.

Карандашным рисунком затёртым

Упадёт поздней осенью с ветки.

Мы в дали. И вернёмся нескоро.

А когда — нам никто не ответит.

Но пока мы скитаемся в дебрях,

В этом мире, случайном и ломком,

Отразилось вчерашнее небо.

И Дали, уходящий по кромке.

Здесь такая погода, что просто - сиди и не суйся!
Месят ноги прохожих вчерашние наши грехи
И торопятся прочь из размазанных слякотью улиц,
Но никто никогда из воды не выходит сухим.
С неба посланный снег, чтобы скрыть наши бренные хляби,
По пути пропитался слезами и серой тоской.
И соседская кошка, брезгливо встряхнув свои лапы,
Под подъездною дверью орёт, что вернулась домой.

Вот тебе и «Ага!»
Лето ссыпалось в осень,
Дождь смывает загар
И темно уже в восемь.
В перспективе — снега,
Цыпки! Кашель, морозы.
Серый сплин и тоска,
В фазе анабиоза.
А тебе всё — «Ага!»,
Полосатый философ.
Ты ведь кот, а не Кант,
Ты мяукаешь просто.

В день, когда все поняли, что ты плохой и совсем не такой, как казалось им,
Хоть умри на месте, хоть вены вскрой, всё равно не суметь уже стать  другим.
Рви себя на куски, выгрызай нутро, спрячься в самом тёмном поганом углу,
Раздирай постылую душу в кровь, сыпь на голову пепел и лей смолу.
Не поможет. Хоть свечи жги, хоть молись — не из той ты глины замешан был.
Вместо лестницы в небо,  дырка вниз, где заждался Харон, а не Михаил.

После скажут тебе: «Вернись. Прощён. Приходи, станем вместе ходить по листве!»
Только как позабыть, что ты — не он. И теперь не умеешь прощать в ответ.

Коловращение
Алексанрд С.
Тень Белого Кролика. Знаток душ - 3

Где-то сопит заря – видит последний сон.
Лампочка фонаря чуть золотит песок.
Сил исчерпав лимит, жители мнут постель.
В парке опять чудит древняя карусель.
В трубках стеклянных вен лавой течёт неон.
Лошади рвутся в день, лошади рвут шаблон.
С места – за горизонт! Ржаньем будить зарю,
Чтобы приснился сон старому фонарю.

********************************
Сны

Спать не даёт заря — кашляет,  в ухо сопит.
Врёт, что схватила грипп. Думаю, это — ковид.
Так же считает фонарь, склонна ему доверять.
Город беспечно спит, мнёт третий час кровать.
Кто-то заржал в окно. Нет, не фонарь. Не он.
Трубку пойду курить, раз не приходит сон. 
Древняя карусель хрипло ругает зарю.
Ей не приснился сон, так же, как фонарю.
Только лошадки спят. Под головой седло.
Смотрят красивый сон. В нём они рвут шаблон.

Доп. задание для капитанов, "Школа магических искусств Литгвардс".

Пахнет зимой. В стылом небе мерещится снег.
Хрустко шаги обречённые стебли ломают.
Видишь,  мы снова проспали последний ковчег.
Он уплывает в страну бесконечного мая.
Руки замёрзли. Я спрятала их в рукава.
Падают листья под ноги, как грешные души.
За чертежами деревьев раскисший бульвар.
Кашляет город, он болен, он снова простужен.
Смотрит на нас, торопливо бегущих в тепло,
Мимо промокших скамеек, прозрачности скверов,
Через очки с замусоленным битым стеклом,
Взглядом тоскливым готового к гибели зверя.

Имбирного чая заварим и, вспомнив былое,
Мы станем, как звери и дети, прощать без условий,
В цветочных горшочках выращивать саженцы дуба,
Поверив огню и воде, дуя в медные трубы.

И перебивая друг-друга, придумывать сказки,
Бежать в магазин за вином для удачной развязки,
Смеяться и плакать, забыв про соседей и статус,
Пить терпкий глинтвейн с имбирём. И усиливать градус.

смеялись много, гуляли шагом, кормили белок, смешных, линялых
и было звонко, и было мокро, была весна и повсюду слякоть
сосновых веток сплетенья в небе, следы кого-то, кого - не знаю
мы никогда не умрём навеки - конечно нет - лучше выпьем чаю
очередями палило солнце и в кронах сосен орали птицы
и чай имбирный так вкусно пьётся...а смерти нет. она только снится

Если Вам снятся три эльфа неделю подряд,
Тайные карты с дорогой в опасных пещерах,
Орки и гоблин, наверное, это не зря -
Время пришло - поменять свою жизнь и карьеру!

Встаньте с кровати уверенно, с нужной ноги,
В старый рюкзак побросайте набор для похода:
Пару кинжалов, кольчугу, бинты, анальгин,
Щётку зубную, пожрать (дня на три, до субботы).

Скорый звонок на работу и с места в карьер -
Дайте понять руководству, что Вас всё достало.
Быстро черкните записку коту и семье
(Типа - в опасный поход отправляюсь с вокзала ).

Выйдя в подъезд, наконец, нацарапайте "хрен"
Или иное, на дверь подходящее слово.
Дайте соседу намёк - Вам не нравится дрель.
И отправляйтесь навстречу своей Terra Nova.

..............................................
Если Вам снятся три эльфа и прочая муть,
Есть и другие, достаточно верные, средства -
С чтением фэнтези на ночь пора тормознуть.
Кстати, октябрь - не сезон Вам в походы переться.

«Какая противная осень, — подумал Муфф. И сразу же забыл, о чём это он подумал, - А ведь была только что интересная и новая мысль! Сколько раз уже я собирался их записывать, даже блокнот для этого завёл!»

Осень и в самом деле выдалась сырой и неласковой. Муфф шёл, прикрываясь от дождя и ветра сломанным зонтом. Куда шёл? А никуда. Просто гулял. Хотя, изначально, была у прогулки важная цель, но Муфф опять забыл её записать, и поэтому — шёл теперь совершенно бесцельно.

Интересно, что, предоставленные сами себе, ноги Муффа бесконтрольно привели его
в промокший и пустынный парк. Была середина сентября, середина недели и середина дня.
Муфф, подумавший об этом, спешно присел на скамейку и записал: «Середина...», но пока писал,
отвлёкся и забыл «середина» чего?

«Да и ладно, — решил Муфф, — середина — хорошее слово, зачем обязательно середина чего-то?
Гораздо важнее, что середина! Каждый может решить для себя сам и выбрать свою середину.
Вот я, например, выберу...середину парка. Да, точно!»

Обрадованный Муфф, вскочил со скамейки и быстро зашагал по аллее. На скамейке остался лежать
сломанный зонт. Дождь, тем временем, усиливался и ветер, срывая листву с тополей и клёнов, бросал её под ноги
Муффу. А он и не замечал, потому что думал новую важную мысль — про странное поведение карусельных лошадок:
«Не хотел бы я быть карусельной лошадкой. Вот у меня есть важная цель (какая? Вспомню потом. Но точно есть!)
А бедные лошадки? Хорошо, когда тепло и на карусели катаются дети. Дети весёлые и лошадкам это несомненно нравится.
Но лето кончилось, дети , наверное, в школе...или где там бывают дети во время дождя? Если не в школе, то видимо, там же,
где их родители. А лошадки? Что делать лошадкам?» Муфф остановился и глубоко задумался, глядя на печальную
карусель. Такую одинокую и заброшенную в холодный осенний день.

Он открыл скрипучую калитку, поднялся по ступенькам (мокрым и скользким) на карусель и сел на серую
в яблоках лошадку. У неё были прекрасные грустные глаза, Муфф наклонился и поладил её по нарисованной гриве. Потом порылся в карманах плаща и достал надкусанное яблоко, сдул с него соринки и, в раскрытой ладошке поднёс лошадке.

«Кушай, Орлик! — Ласково предложил Муфф, — хочешь, я заберу тебя с собой? Правда, я не очень точно помню
куда, но это пустяки, у меня в блокноте, на самой первой странице написан адрес, где я живу. И там будет тепло! »

Лошадка смотрела на Муффа глазами полными дождя и казалось, что слёзы стекают по её нарисованной мордочке.
Немного подумав над предложением Муффа, она робко спросила: «А остальные семь лошадок? Их можно будет взять с собой?»

«Конечно! - Радостно заверил её Муфф, — Мы обязательно возьмём всех, а как же иначе? Давай только
сделаем пару кругов и сразу все вместе пойдём домой, хорошо?»

Лошадки закивали своими промокшими головками, а карусель начала медленно крутиться. И дождь неожиданно закончился.
А Муфф вспомнил (уже на третьем круге) свою важную цель — он шёл в парк забирать лошадок. Он всегда так делает
осенью, а весной, в мае, приводит их назад. Потому что летом дети любят кататься и лошадкам это нравится.

Вот такая история. А правда это или нет — никто не знает, потому что Муфф опять забыл записать всё в блокнот.

Никогда не поймёшь, что расскажет сегодняшний ветер,
Налетавшийся где-то, в истоках сумбурных сюжетов,
По дороге забыв и напутав года и столетья.
Торопясь, он вдувает мне в уши правдивый свой message:
Про войну Австралийских Больших Кенгуру с Уругваем,
Про почти их победу, когда бы не впрягся Артигас,*
Заключивший союз с покусавшим их всех футболистом.**
И теперь у них праздник с банкетами в Монтевидео.
Кенгуру подписали в слезах "Акт о полном разгроме",
С контрибуцией в виде бескрайних песков австралийских,
Но решили остаться на время пожить в Уругвае,
Потому что, по ходу боёв, привязались к индейцам чарруа.

Я киваю охотно, развесив пушистые уши,
Все сомненья в правдивости и достоверности враз отметая.
И уже засыпая, шепчу ему: "Слушай,
Передай поздравленья мои Кенгуру с Уругваем."

* Хосе Артигас: «Основатель Уругвайской Нации»
** Луис Суарес - кусающийся футболист

Под ноги падая прохожим,
Нелепым сорванным листком,
Туда,  где птицам хлеб накрошен
Слепым соседским стариком,
С щенком играть.  Пропахнуть тленом.
В вечернем  солнечном луче,
Стать,   на мгновенье,   драгоценной,
На чьём-то зябнущем плече.

курю на холодном простуженном зябком балконе
вся память о лете слетает и падает в лужи
где ветер её по расхристанной улице гонит
и ноги прохожих  раскисшую землю утюжат

дождливо и вечер задумал начаться с обеда
за шиворот падает морось скупого дождя
он будет идти в понедельник во вторник и среду
и так до покоса...у баб бабье лето крадя

по метеосводкам  а также   словам старожилов
не помнящих прежде холодных таких сентябрей
всё так и случится...я  кстати  уже докурила
пойду выпью чаю чтоб вспомнить о летней жаре

стану дельфином и всем сообщу: бре-ке-ке!

с талой водой уплыву по сибирской реке

в Карское море (в другое река не течёт)

жрать буду рыб и кусать проходящий народ

так же, охотно, топить корабли и плоты

и бре-ке-ке-кать, что всем вам сегодня кранты

станут все думать: возможно приплыл Моби Дик

или пират или ацки-кровавый бандит

или господни настигли нас кара и гнев

и расшифруют моё «бре-ке-ке», как конец

я же, устав поедать замороженных рыб -

это во-первых, и просто устав — во-вторых

тайно вернусь, тем же самым путём по реке

если кто спросит: откуда? скажу: бре-ке-ке!

:)))

Море волнуется — раз! Замираю на взмахе руки
Странной фигурой (наверное, глубоководной).
Скоро сентябрь. Прошлогодние жмут башмаки.
Новый портфель. Только в школу совсем неохота.

Море волнуется — два! Сердце бьётся в ребро —
Он говорит мне: «Ты — самая лучшая в мире!»,
Любит Камю, Дерриду, саксофон и блюз-рок,
Клеит обои на снятой совместно квартире.

Море волнуется — три… Я смотрю на детей,
Бойко бегущих учить свои «аз-буки-веди».
И замираю, фигурой в оконном холсте
Старым котом (хорошо, что никто не заметил)...

Где мои пауки! Где мой Яков и Петечка?
Вам сегодня всё можно - плетите силки!
Посылает нам Бог наказание Вечностью -
В виде Божьих Коровок несметных...полки.

Я сначала была очарована зрелищем,
Всё летят и летят от остывшей реки.
И открыла им окна до самого вечера.
Я ведь добрая очень, как все дураки!

Налетело ко мне их несметное воинство.
Робко смотрят коты на мигрантов табун:
"Ну и что нам теперь делать с божию конницей?
Мы таких не едим! Жри сама скорлупу."

Объявляю войну! Пусть хоть Божьи, хоть чёртовы,
Не уйдут от возмездия солнечным днём.
Пусть спасаются бегством из окон и форточек,
Ибо Умка сказал: "Пленных мы не берём!"

Возвращаешься в стены, оставленные тобой,
много-много веков назад.
Нарекая свой путь "дорогой домой",
убеждая себя, что рад.
Ты вдыхаешь уснувшее время "до",
видишь след от когтей кота.
Говоришь, что счастлив вернуться в дом,
но не веришь себе ни черта.
Ворошишь свою душу и ищешь в ней
слабый след  своего вчера.
Вот твой хлеб и твой чай, и твоя постель,
и твой маленький личный рай.
А в открытую дверь манит дальний путь,
по которому ты пришёл.
Но ты делаешь шаг и заходишь внутрь,
и бросаешь рюкзак на пол.

Где мои сапоги, где брезентовый плащ с капюшоном?
Где мой сломанный зонт и смолёная джонка моя?
В нашем городе дождь. Сорок дней. Все мы скоро утонем
в сирых хлябях небесных и горьких скорбях бытия.
Голубь, посланный мной, не вернулся - прислал телеграмму:
"Выплывай как сумеешь я больше тебе не слуга
у меня здесь семья тчк" и размытое фото на память,
про весёлое лето на знойных, чужих берегах.
Остаётся одно - снова плыть в эту жёлтую прорву
и делить пару рыбин, и пять зачерствелых хлебов,
и смотреть, как потоком дождя размывается город.
И плывут сапоги, старый плащ и поломанный зонт...

Эй! Мужчина! Вы Микеланджело?
Так, давайте, слезайте с купола,
Я Вам рыбы на ужин пожарила
И салат помидоровый с руколой.
Подождут Вас нетленные Ангелы
И Святейшество Павел III,
И Распятие, и Покаяние...
И сокровища Ваших Наследий.
Все вы гении одержимые!
Сапоги прирастают к телу -
Одиночество на вершине
Куполов Сикстинской капеллы.
И глазам своим верить боязно,
Но не верить ещё страшнее.

А теперь такое не строится.
Разучились мы. Не умеем...

А вот — прилетят инопланетяне и что ты им скажешь?
Что ты ни при чём и не чужд идеалам добра?
Но кто б тебя слушал! Хотя ты кричал (не однажды)
И матерно даже... на днях, в понедельник с утра.

Ты скажешь, что в целом, мы очень стремимся к прогрессу
И можем Галактике нашей ещё пригодиться.
Да что уж там — можем! Мы все ей нужны до зарезу!
Мы чуткие, добрые — гляньте нам в светлые лица.

А вот — среди нас, иногда получались Платоны,
Да Винчи, Шекспир и сейчас есть… к примеру, Пелевин.
И мы приберёмся! Мы вычистим все полигоны!
Давно собирались, но, просто пока не успели.

Они что-то булькнут, как будто бы: «Ладно, возможно»,
Ты робко вздохнёшь и подумаешь: «Вроде нормально»,
А это не «бульк», а команда у них: «Уничтожить».
Мы ж сроду не знали, что наша Земля — нелегальна.

«БУЛЬК»

по-декадански, жеманно, беспечно, легко
выпить абсента, вдыхать кокаин мундштуком
всякий рассвет неизбежно уводит в закат
но никому не известна дорога назад
календари, с бесконечной шеренгою цифр
прячут от мира бессмысленный жизненный шифр
все перспективы - картинки в немытом окне
вымой - исчезнут, всё только внутри - не во вне
нет ничего - лишь иллюзия жидких мозгов
боги и черти - всё бред, нету даже Бобо*
выпей коктейль, мой лиловый придуманный негр
в Чёрный квадрат уплывает последний ковчег

*Похороны Бобо. И.А. Бродский

Конечно же… они меня бы съели!
Там, средь снегов и ледяных торосов,
Они бегут привычно и умело,
И оторваться было бы непросто.
Мне не поможет здесь уменье падать,
В попытке притвориться мёртвым телом,
Поскольку белые охотно жрут и падаль,
Догонят и съедят, как нефиг делать!
Тем более, они там голодают,
Арктические льды решили таять!
Об этом пишет WWF, не умолкая —
Подскажет мне услужливая память.
Да я полна сочувствия и скорби,
Раз надо — пусть сожрут… у них же дети!
Хотя, я не мечтала стать их кормом,
Им глубоко плевать на мысли эти.

Василий Матвеевич жил в доме №3 по Притомской набережной. Зимой — в подвале,
а летом — на чердаке. В подвале зимой тепло, уютно, но летом жарковато. Поэтому Василий Матвеевич,
в начале лета перебирался на чердак. Тут тоже хорошо: воздух — мёд, голуби залетают (пока не
поймут, что Василий Матвеевич уже переехал в летнюю резиденцию), выход, опять же, на крышу.
Короче, масса замечательных возможностей.

В это лето Василий Матвеевич, как всегда, перебрался на чердак. Он не был здесь с прошлогоднего
октября. Осмотрел всё хозяйским глазом, прошёлся по старому, кем-то из жильцов заброшенному сюда ковру,
проверил — цело ли ещё драное кресло (любимое) и письменный стол (с отломанной правой задней ножкой,
но заботливо поставленный на кирпич). Всё было на своих местах. Но на столе обнаружилась запылённая
и раскуроченная рация.

«Тащат сюда невесть что, — ворчал Василий Матвеевич, — весь стол мне захламили, до мусорных баков донести
не могли! А пыли-то, пыли! Тут сутки уборку надо делать. Ладно… может, Люся придёт — поможет.»
Люся жила в этом же доме, в квартире №7. Жили они вдвоём с бабушкой. И Люся частенько захаживала в гости
к Василию Матвеевичу. Ещё Василий Матвеевич дружил с Нюрой. Но Нюра заходила реже. Она работала.
Сторожем в 3-ей Городской больнице имени Подгорбунского. И, там же, при больнице, проживала. Хотя это и совсем рядом,
но Нюра очень профессионально относилась к своим обязанностям и времени свободного у неё было не так много.

Люся пришла к вечеру (бабушка разрешала ей вечерние прогулки, но чтобы не далеко и не допоздна),
принесла кое-что поесть и долго хвасталась новым украшением, которое бабушка ей купила (такая фигня, в виде
розового ошейника). Потом Люся заметила ту штуковину на столике.

— Рация! Ты пробовал? Она рабочая?

— Вот, делать мне больше нечего, как всякую рухлядь проверять! Лучше помоги мне её выкинуть,
один я не справлюсь.

— Ты что, Василий Матвеевич! Это жжжж — бесценная вещь! Щаааа, погодииии — бормотала Люся,
разглядывая глупый набор радиодеталей, — так… здесь — порядок, ап-чхи! Тут… тоже всё норм, —
приговаривала Люся, поэтапно проверяя все узлы и нажимая все кнопки.

Снизу, из двора раздалось хрипение: Матвеич! Открой мне!»

— Это Нюра пришла, иди, Люсь, открой ей, — попросил Василий Матвеевич, — а то станет орать, всех
перебудит. — Голос-то у неё, хоть и сорван (это профессиональное — погавкай столько), но как Иерихонская труба!

Через пару минут, отдуваясь и кашляя (годы), Нюра взобралась по лестнице на чердак. Люська, лёгкая,
молоденькая и быстроногая, стрелой влетела и сразу к этой груде радиодеталей.

— Здорово, Матвеич! — прошамкала Нюра, выставляя на стол пакеты с недоеденной пациентами едой,
— с новосельем тебя, как говорится.

— Спасибо, Нюра. Как сама? Как работа? — жадно зыркая в сторону пакетов, спросил Василий Матвеевич.

— Уволили, Вася, — горестно ответила Нюра, и чихнула от поднятой Люськой пыли.

— Как же так? Ты же на хорошем счету, ты же — ветеран! Ты же всю жизнь… верой и правдой… в медицине!

— А очень даже просто. По возрасту… Вась, привели уже нового сторожа. Здоровый, молодой,
злой, как чёрт, голос звонкий, сам из себя гладкий… сказали: жильё к утру освободить.

Люся и Василий Матвеевич долго ещё утешали Нюру. Люська всё говорила, что друзей не бросит,
еду раздобудет (якобы, в близлежащем супермаркете, по утрам, выносят совершенно замечательные,
чуть просроченные продукты). Василий Матвеевич (хоть и привык жить один), разумеется, сходу
предложил Нюре жить здесь, на полном праве (друзья же). Так и порешили. Люська всё с рацией
возилась, а Нюра с Василием Матвеевичем вспоминали прежние времена, когда оба были
молоды и полны надежд.

Друзья есть друзья. И как-то всё устаканилось, в головах разложилось по полочкам,
и вроде — уже не так страшно — выжить можно, и вместе веселее. Люська ещё покрутилась,
пошерудила в рации и засобиралась домой (Люська, она — домашняя, у неё там бабушка
волнуется). Пообещав друзьям, завтра же сводить их до той помойки, умчалась.

А на следующий день, пришла назад… и с вещами (коврик, мячик, туалетный лоток и четыре
пачки Вискаса). Мрачнее ночи. Сначала ничего не говорила, свернулась клубком на
ободранном кресле, и только вздыхала тягостно. Нюра с Василием Матвеевичем
её не трогали, понимали: горе, видать какое-то случилось. Отойдёт — сама расскажет.
К вечеру рассказала: «Бабушка моя уже очень старенькая, даже по человеческим меркам.
Стала часто болеть, всё забывает… а у неё есть в городе племянница. Вот, эта племянница
бабушке взялась помогать. Продукты ей покупала и всякое. Но ейная (племянницы)
дочка замуж вышла. И племянница сказала, что бабушку к себе заберёт, а в квартире станет
жить дочка с мужем. Но на кошек у них, у всех — а-л-л-е-р-г-и-я, — по слогам промявкала
Люська незнакомое слово, — и меня нигде не надо. Бабушка долго просила, чтобы
меня с собой к племяннице разрешили, но — нет. И племянница сказала, что отдаст меня
хорошей своей знакомой. А на самом деле, позвонила в ветлечебницу и спросила —
сколько стоит а-в-т-а-н-а-з-и-я...»

— А что это? — Спросил далёкий от медицины Василий Матвеевич.

— Это, когда убивают. — Сказала Нюра.
А Люся заплакала.

В этот трагический для друзей момент, вдруг завыла-запищала старая рация.
И далёкий голос, сквозь помехи, сказал: « Приём-приём. Как меня слышите?
Высылаем к Вам Спасителя. Ориентировочное время прибытия Спасителя:
24:00, 5 августа, 2021 года по земному исчислению. Возьмите с собой
Люсину Бабушку. Будьте готовы. Ждите.»

Вот такая история. И это правда! Не плачьте! Всё закончилось хорошо. Спас их Спаситель.

Кстати, Василий Матвеевич — полосатый кот, заслуженный и пожилой.
Нюра — собака неизвестной породы, хорошая. Люся — молоденькая чёрная кошечка.
Бабушка — просто бабушка, одинокая и очень добрая. Спаситель — Спаситель.

Промчался ливень. Город кораблём
Летит сквозь радугу. Счастливый — снова выжил!

Из-под дивана вылезло зверьё,
Что пряталось от грохота и вспышек.

Дома плывут в каналах бывших улиц —
Побудь Венецией, мой город, хоть на час.

Гранитный Ленин вымок и, сутулясь,
Хрипит, что болен, срочно просит чай.

Стена весёлых брызг из-под колёс
Машин, что не успели утопиться.

На пацана с велосипедом пёс
В восторге лает. И щебечут птицы.

А я вплываю радостно домой,
К моим котам, в заждавшуюся гавань.

И говорит хвостатый обормот:
«Как хорошо, что ты умеешь плавать!»

Я их поливаю из лейки согретой водой.
Мой котик заботлив. Он землю рыхлит неустанно.
И я говорю, улыбаясь: «Вот видите — дождь.
А я для вас Бог, а мой котик, наверное, ангел.»
Они пьют взахлёб, тянут ветви под радугу струй,
Мне слышно, как влагу их жадные корни глотают.
И вроде, кивают, но вижу по листьям, что врут,
Отводят глаза и мечтают о призрачном Рае.
А я говорю им: «Без веры и Бога нельзя.
Как жить собираетесь, если у вас нету Бога?»
И кот мой лукавый кивает, глазами кося,
Что мы — Бог и Ангел, но странные только немного.

Доктор, о чём Вы? Какие кошмары в ночи?

Ночи давно перестали от дней отличаться.

Дьявол приходит, но сядет в углу и молчит,

Глыкает чай с псевдомёдом, сморкается в лацкан.

Бросит порой пару слов, но не мне, а Коту,

Так... без запала и прежнего хитрого плана.

Бог отзвонился - сказал, что достало всё тут,

Он, как киты, задыхается от целлофана.

Доктор, какая вакцина! О чём, Вы, mein Herz!

Даже мой Кот понимает, что нам не поможешь -

Все нарративы стекаются к слову... "конец".

Жалко китов. И Кота. И растения тоже.

Последствия бури оценим потом,
Сначала давайте попробуем выжить!
Хотя, если это - Вселенский потоп,
То кто-нибудь после нас в Библию впишет.

Хотелось бы всё же увидеть финал,
Я даже согласна остаться без славы.
Я против, чтоб гибель мою описал
Неграмотный мытарь в абзаце корявом.

Пока во мне спорили "против" и "за",
Наш слесарь нетрезвый прочистил все сливы.
Он - бох! Это точно! Он сам так сказал,
Взял денег на водку и вышел счастливый.

Срывая ветром атмосферу,
Придавливая чёрной плотью,
Разорванной о крыш антенны,
Инопланетным, вражьим флотом,
На город надвигались тучи.
Потоп всегда приходит с неба,
Поскольку, с неба видно лучше,
Что по другому не получишь
Задуманного результата.

Что я могу? Я - капля...капля,
Себя нарекшая Венцом!
Бумажный, маленький кораблик
Размок, его пугает гром.
Рыдать, молиться и тонуть.
Всё безнадёжней повторяя:
Спаси меня хоть кто-нибудь!
*
- Мне кажется, что кто-то, там внизу,
Молил о помощи, спасении и свете.

- Послышалось тебе, ведь там разумных нет -
Ответил Туче, усмехнувшись, Ветер.

Действующие лица:

Буратино Буратинович —   сын от первого брака Буратино, вернувшийся в родной театр «Золотой ключик»
после  зарубежной стажировки. Молодой, предприимчивый, полон новых идей и замыслов.
Целеустремлён, морально устойчив.  Прошёл обучение по курсу «Актёрского мастерства и режиссуры театра»
в Академии Театрального искусства Маунтин-Вью (Лондон).  Творческое амплуа — герой-любовник. Выпивает.

Мальвина Буратиновна — дочь от второго брака Буратино. Красивая молодая девушка. Душевно мягкая,
отзывчивая, не от мира сего. Статус в Fb — «всё сложно».  Имеет троих детей от двух предыдущих браков.
Морально устойчива (теперь), образование — незаконченное Высшее (Кемеровский государственный институт
Культуры, полтора курса). В настоящий момент работает Примой в труппе театра «Золотой ключик». Выпивает.

Пьеро Буратинович — второй сын Буратино от третьего брака. Тонкий, талантливый молодой человек.
Пишет стихи,  сценарии и Большой роман (книга всей жизни, написано уже 42 страницы). Волевой, морально устойчив.
В настоящий момент переживает развод и раздел имущества с первой супругой.  Готов к новым отношениям.
Амплуа — Характерный герой. Выпивает.

Артемон Буратинович — третий сын Буратино от третьего брака. Предан семье и театральному искусству.
Но не разборчив в связях. Не женат. Про детей Артемона Буратиновича информация отсутствует (хотя, они точно есть).
В театре «Золотой ключик» работает на пол ставки — рабочим сцены, на пол ставки — Главным режиссёром,
на пол ставки — Завлитом, на пол ставки — актёром массовки. (В основном играет деревья и животных). Выпивает.

Дуремар Буратинович — четвёртый сын Буратино, внебрачный  (кстати, не доказано, что сын), но самый старший и
опытный из всех детей Буратино. Характер волевой, целеустремлённый. Был воспитан Черепахой Тортилой.
Образование среднее-специальное. Успешно прошёл курс Президентской программы Управленческих кадров.
Работает Министром Культуры. Не женат. Физически здоров. Выпивает.

Коломбина Карабасовна — единственная законная дочь и наследница Карабаса Барабаса. Известный театральный критик
с мировым именем. Возраст определению не подлежит. Внешность незаурядная. Характер твёрдый, но игривый.
В настоящий момент находится в «свободном поиске», как себя, так и остальных. Выпивает.

Рудокопы разреза имени Ильича, в количестве вмещаемом в зрительный зал театра «Золотой ключик».
Морально устойчивы, физически и духовно развиты, интересуются театральным искусством и ассортиментом
буфета. Выпивают.

*****************************************************************************

Зрительный зал театра «Золотой ключик». Идёт собрание коллектива театра.
Артемон Буратинович , обращаясь ко всем собравшимся:

—  Таким образом, счёт заблокирован за долги по налогам, горячую воду и отопление отключили
за неуплату.  Пожарная инспекция грозится опечатать вход за нарушения противопожарных требований,
ну и за то, что нам им заплатить нечем… Представленный в Министерство Культуры области репертуар
театра не прошёл и подвергся жёсткой критике (причина та же). Это всё. коллеги. Какие будут предложения?

— Это конец… — горько шепчет Мальвина Буратиновна.

— Да...тут по другому не скажешь, —  вздыхает Пьеро Буратинович —  надо, думаю, отметить как-то
конец  нашего театра и папиного проекта в целом… кстати, сегодня ещё и сорок дней...Царство ему Небесное. —
(крестится по католически) — помянуть бы всё это нужно.

— Ты каждый день поминаешь! — ворчит Артемон Буратинович.  —  А кто-то, между прочим, неделю назад
обещал дописать пьесу, деньги на которую выделялись восемь раз! И последний — сорок два дня назад! Ещё папой…

— Она почти готова!

— Угу, только кому она теперь нужна? Вы понимаете, что мы — банкроты! Мы погубили папин театр!
Погубили папину мечту! Мы погубили свои жизни и свой талант...эх , мальчики! — Надрывно стонет
Мальвина Буратиновна.

В этот момент, что-то за сценой громко падает и в клубах пыли появляется Буратино Буратинович.

— Театр, мой милый театр! Как давно я мечтал вернуться на твои подмостки! — Восклицает он, —
А где папа? Почему я не вижу его среди Вас?

Мальвина Буратиновна бросается со слезами на шею брата —  Папы нет. Денег нет. Света нет.
Репертуара нет.  И буфетчица уволилась! О-оо  , мой бедный брат!  Мы гибнем, гибнем!

«Вроде , из «Короля Лира», — думает Пьеро Буратинович, вытирая слезу (его голос за кадром).

— Мы пытались тебе сообщить, но денег на телефонах нет ни у кого, а адреса твоего мы не знали,
— оправдывается Артемон Буратинович и лезет целоваться к брату (и к сестре заодно).

Буратино Буратинович скидывает пуховик и остаётся в майке с нарисованной (очень подробно)
женской обнажённой грудью. На недоумённые взгляды труппы отвечает, — Сейчас это самый модный в Лондоне
трэнд. Но...как это произошло? Папа был мощный старик, он, вроде, собирался жениться в седьмой раз…
что случилось?

— Коломбина Карабасовна ему отказала. Папа очень огорчился...он тонкий, чувствительный...был.
Вернулся к себе, в каморку...выпил, закурил и заснул с сигаретой. Пожар. Спасти папу не удалось. —
прорыдала Мальвина Буратиновна.

—  О! Бедные, мои бедные друзья...братья и сестра! Как хорошо, что я привёз три ящика французского Шампанского
«Мадам Клико», мы помянем папу. Царство ему Небесное. (крестится по католически)

— Ах, какой ты молодец, как чувствовал! — восторгается Мальвина Буратиновна, — Но, мой
любимый брат, сейчас у нас запрещено законом называть «Шампанским» Шампанское из Франции,
теперь «Шампанским» можно называть только наш бурдомицин, так что — будь осторожен.

Все очень оживляются, слёзы горя и отчаянья смешиваются со слезами радости от встречи с
Буратино Буратиновичем, труппа интеллигентно и изыскано выпивает.

*************************************************************************************

Кабинет Министра Культуры  области. За роскошным столом сидит Дуремар Буратинович.
Он очень занят. Раскладывает пасьянс-косынку на компьютере. В приёмной слышен некий шум
(как будто кого-то пинают), дверь резко открывается и в кабинет врывается (отбиваясь от секретарши),
Буратино Буратинович. Он в той же самой майке с женской грудью, в руках держит большой красивый
пакет, в котором что-то мелодично позвякивает.

— Вы по какому вопросу, товарищ?  Я занят сегодня весь день. Вы записывались? У меня приёмный день —
четверг, после, сами понимаете, дождя. Так что, запишитесь на приём у Алисы Базильевны и не мешайте мне.

— Брат! Это же я! Ты не узнал меня, Дуремар Буратинович?  Я с подарком! Я так скучал по тебе, по театру,
по нашей области...по Родине!

— Алиса Базильевна, принесите рюмки, ну и что там у нас есть...для фуршета, — неохотно говорит
Дуремар Буратинович, — принесите всё, что нужно и закройте дверь. И не подслушивайте! Меня сегодня
ни для кого нет. — И обращаясь к брату — Только ради христианского сочувствия по поводу кончины нашего
чёртова папашки я тебя не выгоняю, но это в первый и последний раз. Садись уже и наливай.

Братья чинно рассаживаются, наполняют бокалы «Клико», выпивают не чокаясь. И сразу разливают по второй,
но уже дуремаровский коньяк. Тоже выпивают (не чокаясь). Затем, полируют всё «Клико» (не чокаясь) и т.д.

********************************************************************************************

Комната в общежитии Работников Культуры и искусства. Ночь. Все дети Буратино здесь. Хозяин комнаты —
ныне покойный Буратино, Заслуженный работник Культуры Области, ветеран труда, Друг Леса, Лауреат Областного
конкурса «Доморощенные таланты», Заслуженный деятель искусств города, присутствует тут же, в виде  недорогой урны с прахом.

Буратино Буратинович стоит в центре комнаты (23 кв.м.), поскольку все сидячие места заняты и рассказывает
семье о походе к непризнанному брату Дуремару Буратиновичу.

— Короче, он сказал, что поможет! Ну, денег, конечно не даст, но гастроли обещал организовать. Даст транспорт и
сухпаёк на три дня.  При мне звонил на разрез имени Ильича, орал, что на культуру забили, что народу
надо хлеба и зрелищ, особенно перед выборами, и что «не хлебом единым жив рудокоп!» На следующей неделе —
выезжаем. Артемон — на тебе реквизит, Мальвина — ты по костюмам, ну а ты , братец, если не допишешь свою пьесу,
к отъезду, в дальнейшем, будешь присутствовать на собраниях коллектива театра в том же виде,
что и наш незабвенный папочка, Царство ему Небесное. (все крестятся по католически и улыбаются счастливо и с надеждой)

— Ну, в целом задача ясна. А ты-то что будешь делать, бро Буратино? — Резко спросил Артемон Буратинович.

— Ты за меня не беспокойся, я без дела не останусь. Кто-то должен освещать наши гастроли. С целью популяризации
театра и родной Думы, ну и всякого там ещё...что говорится: «Голосуй сердцем , а деньги в руке держи».
Я буду с Коломбиной Карабасовной договариваться, чтобы она гастрольный тур осветила в нужном ракурсе.
Не знаю...как подступиться, но без неё никак.

— Буратинчик, ты не беспокойся за Коломбину Карабасовну, она в «активном поиске» уже пару десятков лет,
тебя увидит, ты ж не папа наш, — со скорбью в голосе произносит Мальвина Буратиновна, — взбодрится,
как лошадь полковая, вот увидишь! В этом городе ей больше искать некого, она уже всех нашла.
Остался только ты. Так что — все шансы на успех! Только в этой майке к ней не ходи. Знаю-знаю…
у тебя майка  — самое приличное, что есть (остальное ещё хлеще) — культурааа! Но она к такому не готова пока.
Я тебе костюм Карабаса Барабаса поглажу, из костюмерной — в нём ты её покоришь навсегда!

***********************************************************************************************

Зал Дома Культуры Разреза имени Ильича полон. Люди стоят даже в проходах. В первом ряду: директор разреза
Карабас Дуремарович Барабасов с супругой и кобельком, у супруги на коленях, неизвестной, но очень дорогой породы.
Над сценой большой и красочный плакат «Культуру в рудники!». Идёт третий акт пьесы «Жизнь Буратино Карловича»
Зрители замерли. Ни звука, ни шороха. Спектакль захватил даже директорского кобелька.  На сцене, в костюме Буратино
Карловича, стоит Буратино Буратинович. Финал. Последний монолог:

Можно собрать в одно место хоть сто буратин.
Хочешь - пытай, хочешь - пряник пихай им сыпучий.
Тупо молчат. И не скажет из них ни один -
Много ли счастья принёс им всем найденный ключик?
Да и о чём можно глупую куклу спросить,
Куклой он сделан был - куклою он и остался.
Слухи ходили...что ключик открыл дверцу в жизнь,
К светлым спектаклям про общенародное счастье.
Всё так и вышло - спектакли прошли на ура.
Вера крепчала - что счастье уж не за горами.
Но Буратине давно надоело играть
Этот спектакль. Он ушёл.
Доиграете сами.

****************************************************************
Объявление в областной газете « Рудокопская правда»

Театр «Золотой ключик» закрыт.  Ведётся следствие.
Фигурантами дела о растратах признаны все работники театра.
Снят с должности Министр Культуры области Дуремар Буратинович. Ведётся следствие.
Критик Коломбина Карабасовна внесена Минюстом в список Иностранных агентов.
Всем фигурантам предъявлены обвинения в госизмене. В связи с государственной
тайной материалы следствия разглашению не подлежат.

По экрану бегут титры и звучит песня:

Не горы, не овраги и не лес,
Не океан без дна и берегов,
А поле, поле, поле чудес,
А поле, поле, поле чудес,
Поле чудес, в стране дураков.

КОНЕЦ.

Жарко. Народ прибивается в тень.
Дети в фонтанах. Коты по подвалам.
Голубь. Гуляет по сковороде
Выжженной улицы. Медленно. Вяло.

Девочка. Прыгает в печке двора.
В плавком асфальте расчерчены классики.
Дождь обещали с позавчера.
Нет его. Жарко до безобразия.

Дама с собачкой. Расплавлены обе.
Рысью. В прохладное чрево подъезда.
Жарко в Сибири. Жарко в Европе.
Градусов сто. А возможно, и двести.

Чёртово лето. Скачи по ступеням
Календарей. Уводящих в прохладу.
Чтобы холодной зимой стать бесценным
Воспоминанием. Тёплым. Отрадным.

Я состою из замков и отмычек,
Двух микросхем и вреднейших привычек.
Из ерунды, из "наврать и поверить",
Из очень прочной, но сломанной двери.

Я состою из кошачьих секретов,
Глупых ошибок, дурацких ответов.
Из неуместно-заглавного "Вы",
Вечного смеха внутри головы.

Я состою из словесных потоков
И из сети переменного тока.
Из представлений нелепых о Мире.
И идеальной дырочки в сыре.

Тяжёлое сердце несу еле-еле.

Пока не стреляйте! Могу уронить.

Вот вытащу пули, сотру все мишени,

Заштопаю сердце на крепкую нить.

Пока не стреляйте! По битым нечестно!

Себя я пометила красным крестом.

Вот выну все пули, заштопаю сердце.

Пока не стреляйте. Добьёте потом.

разбивается вдребезги механизм написания букв
их железные пальцы хватают разжиженный воздух
все транскрипции разом сложились в один ультразвук
выжигающе-добрый как дивная песнь Алконоста
я теперь словно кит не нашедший себя поутру
вылетаю из волн на пустынный и гибельный остров
................................................
а ведь мне говорили — не верь никогда кенгуру
и беспаспортным белкам
а так же всем прочим медсёстрам

кот говорит мне - смотри направо -
вон, видишь - ангел, за снегопадом
и он не курит, и алчет славы,
и жаждет битвы со злом и адом

а вот теперь - повернись налево -
там, у помойки, смотри прицельно,
чёрт затаился, худой и бледный,
он здесь толчётся уже с неделю

и скоро битва. возможно, завтра.
кот говорит - ставлю рубль на чёрта,
тут у ворон, вроде, тотализатор,
они клянутся - всё будет чётко

я удивляюсь - ты говорящий...
а чё молчал-то четыре года?
кот отвечает - окстись, Наташа!
я говорить не умею...сроду

было жарко и небо плавилось
так должно быть и это - правильно
и гуляли сомлев сограждане
по тенёчкам и прочим гравиям
ночью - дождь и потоп и прочее
утро - серое смотрит холодно
и глаза у него заморочены
как у кадрового психолога
взгляд недобрый и очень опытный
типа: что на душе - вываливай
в микроскоп все проблемы-фобии
все надежды и списком далее
разберёмся по всяким полочкам
раскидаем - будешь как новая
по тебе звонит ржавый колокол
он не стал бы звонить без повода
жаль... вываливать было нечеВо
ибо солнцем вчерашним выжжено
и в пустыне моей помечено -
"пустота...ничего лишнего"

Что мне рассказать о нашем лете,
Отражённом в капельках росы.
На окне, июнями согрета,
Кошка улыбается в усы.
И берёт бесплатные уроки
У сороки, учащей птенца,
Чтоб птенец скорее стал сорокой,
Непременной копией отца.
В бесконечном небе, облаками,
Проплывают дети тополей.
Днями жарко. И не перестанет
Солнце сокращать длину ночей.
Речка обнажает брод на остров,
Тёплая, в ленивых берегах...
Рассказать о лете очень просто,
Если ты июнем весь пропах.

Поднимаются к небу, выше снов и желаний,

Тополиные дети, тополиные стаи.

Шейте, Ангелы, крылья тополиного пуха -

Для Отца и для Сына, и для СвЯтого Духа,

Шейте белые платья первобальным Наташам,

Шейте парус над морем, шейте облако ваше,

Шейте Свет. Белый-белый. Легкомысленно нежный.

Шейте, ангелы, крылья человечьей надежды.

Ласкает лето. СвЕтло и Господне.
Мой мелкий кот поправился вполне.
Следит за бойкими стрижами на балконе,
И ловит мух, и тащит их ко мне.
Июнь спешит, уже и самый длинный
Приходит день. Не спится по ночам.
И Троица минула, а сегодня —
И Дух Святой. И лёгкая печаль.
С дождём нежданным, каплями по крыше,
Так, словно кто-то плачет обо мне.
И думает, наверно, я не слышу,
Дорожки слёзные рисуя на окне.
Русалочьи на речке хороводы —
Красавицы в берёзовых венках
Танцуют и зовут поглубже в воду
Пригожего мальчишку-рыбака.
За серебром непрочным Христианства
Языческая выпорхнет душа…
Запахнет летом. И опять поманит
В лесную чащу к мавкам убежать.

В сотый раз уже отложен полёт —
На «Плесецке» снег с дождём и ангина.
Не фатально, но опять не везёт
Космодрому, с именем балерины.

Наш корабль стоит уныло на старте.
Начищается дождём и ветрами.
И пустует моё место в плацкарте,
С несчастливыми его номерами.

Зло курю — нет команды на вылет.
А меня давно ждут на «Лёд-10».
Раз четыреста ругались-звонили,
По прилёту, обещая повесить.

Я без тебя никуда не поеду,
Сяду на рельсы или поребрик —
Буду сидеть и курить очень вредно!

Я перепутаю место и время.
И разучусь понимать направленья,
Схемы маршрутов и прочие хрени.

В невыносимой для жизни тревоге,
Я превращусь в сталагмит у дороги —
О-ка-ме-не-ю!  Умру и промокну.

Мне без тебя хуже, чем одиноко…
Буду реветь и шептать: «Где ты...где ты?»
Я без тебя никуда не поеду.