Японский зонт – самурай в душе: нет цели, есть только путь.
Мечтал быть шпагой – батман, туше, навылет пробита грудь…
Хозяйский сын, мушкетер и плут, любил фехтовать зонтом:
– Эй, сударь, если меня убьют, друзья отомстят потом!
И зонт был светел в его игре, бесстрашно пронзая цель.
В бессонье уличных фонарей дождил за окном апрель.
Хозяйский сын, мушкетер в душе (гасконец и сукин сын),
и зонт японский (батман, туше), и дождь…
На двоих – один.

Осень… Сердитый Карлсон стучит в окно:
- Ну же, Малыш, просыпайся! Давай играть!
Яблоко падает в небо, еще одно… Тысяча яблок! Малыш продолжает спать. Доктор раздвинул шторы, впуская свет:
- Эти таблетки помогут его мозгам. Надо же, дом на крыше! Типичный бред…
Взрослые верят только своим глазам.
Папа и мама решили, что лучше так (друг-невидмка с моторчиком – лютый треш). Хочет собаку? Нормальней любить собак.
- Карлсон вернется, док?
- Никаких надежд.
Грустный замерзший Карлсон глядит в окно – мальчик-с-моторчиком "в полном расцвете сил". Он бесконечно старался, старался, но…
Стар и простужен. И друг про него забыл.

Разводимся…
Что может быть подлей?
Давай делить собаку, дочь, квартиру и пару самых преданных друзей!
В сухом остатке – горстка сувениров.
А что потом?
Гражданская война… Покрыты пеплом памятные даты.
- Да будь ты проклят! – говорит она, и я бросаю в спину ей:
- Пошла ты!..
Ночная Прага, Волга, майский Крым, измена, ссоры, антидепрессанты… Развод диктует правила игры: разбить, забыть, залить дефолиантом и обесценить прожитую жизнь - «нас» больше нет.
И не было, пожалуй...
- Ну, за развод! – глотаю теплый джин, вдыхая одиночество вокзалов, и уезжаю в гребаную ночь, к другой судьбе…
Я сам себе не верю.
Что между нами? Ненависть и дочь.
И вспышка боли в левом подреберье.

Я спящий безумец. Я дайвер ночных глубин.
Измученный сталкер, бредущий по кромке сна…
…стираются грани: реальность – что пластилин.
Над миром висит луна, и она – черна.
Крадутся голодные тени пустых домов.
В багровом тумане рыдает ничейный сын.
Я должен пройти через город кошмарных снов,
где мертвые живы и время - как серпантин.
Безжалостно жаден ползущий по следу мрак.
Бегу, понимая: не воздух – густой сироп…
Меня настигает извечный незримый враг, и я умираю.
Опять умираю…
Стоп!
В холодном поту, задыхаясь, включаю свет,
дрожащей рукой разорвав паутину сна.
Я смог, я сбежал, я проснулся, я снова…
Нет.
…над миром висит луна, и она – черна...

"Прошло уже почти пятнадцать лет, с тех пор как познакомился с тобой…
(с) Виктория_Дворецкая

Мой бесконечно дальний человек, как жаль, что мы когда-нибудь умрем…
Пишу письмо. Накрывший город снег укутал мир сиреневым дождем,
и петрикором пахнущий туман легко размыл печаль минувших лет:
и снова май, и ты немного пьян, и между нами нечему болеть.
И ни обид, ни лжи, ни пустоты, ни горьких слов, что сказаны вослед…
Теперь, надеюсь, ты меня простил? Прошло уже почти пятнадцать лет…
Злость отгорела. Память о любви свернулась старой кошкой на руках.
Уходят в море люди-корабли, чтоб видеть сны на дальних берегах.
и в этих снах – непрожитая жизнь и старый дом, где мы с тобой вдвоем…
Пожалуй, все.
Рука моя дрожит.
Как жаль, что мы когда-нибудь умрем…

«Вкл.» или «Выкл.»? Откроешь глаза – тоска.
Медленно тащится серая кляча дней.
Радости нет. У реальности - вкус песка.
Сон - бесконечная пытка. Не спать – больней.
Все, что имело ценность – теряет смысл.
Все, что казалось важным – теряет вес.
Дети, семья, работа и просто жизнь -
Выцвело все… страх смерти – и тот исчез.
Доктор, таблетки, люди – такая фальшь.
С тайной надеждой гляжу на проем окна –
хрупкий портал в безмыслье. Восьмой этаж
«Вкл.» или «Выкл.»? Не спрашивай. Смерть нежна…
.................
Я ожидал другого, но нет, так нет.
Помню, шагнул из окна и упал, бескрыл...
Громко кричу. Глаза открываю - свет,
юная мама:
- Ну здравствуй, мой ангел!
"Вкл."

Истина там - за пределами слов и изъянов
(Олег Юшкевичъ)

Тонны пустой породы несут алмазы.
Сотни красивых слов размывают смыслы.
Думаешь, просто - сказать о важнейшем сразу?
Истину пряча, резвится в бокале рислинг.
Уровень храбрости выше, смелее фразы,
но разговор постоянно уходит влево.
Тонны пустой породы... А где алмазы?
Ладно, хотя бы просто: в алмазах небо?
Истина бьется на дне нитевидным пульсом.
Тысячи рыбок-слов разрывают сети.
Молча.
Глаза в глаза.
И руки коснуться...
И ничего не важно на белом свете.

За пять дней до Нового года всеобщая вменяемость стремится к нулю.
Мы бегаем по городу с вытаращенными глазами и покупаем, покупаем, покупаем...
Еду, напитки, игрушки. Впрок.
Ибо нас ждет Новый год, Рождество, старый Новый год...
Нет, понятное дело, мы ж докупим, так как все равно не хватит, но это потом, а пока базарчик у моего офиса бурлит, как стая пираний у трупа слона.
Фрукты, посуда, свежая рыба, странное (и стремное) мясо, постельное белье, соленья, баранина у джигитов...
Тут же мутные мачо носят ворованые телефоны.
Пройти сложно, все постоянно останавливаются и спрашивают:
- Почем...?
Одна старушенция встала в проходе и громко так вопрошает:
- И оно мне надо? За эти деньги? Пфе!!!
И все ж сразу понимают и соглашаются, что да, "пфе", и за все деньги, но продолжают покупать, покупать, покупать...
Я бегу с маникюра, вся такая предновогодняя, изрядно голодная, и вижу хурму. О, вот и перекус!
Беру парочку. Продавец, в недоумении:
- И-и все?
И весь он, от густых бровей над солидным носом и до кепки - недоумение и шок.
- Ага, все, - я легомысленна, у меня маникюр сверкает и искрит на внезапном солнышке.
- Бери много! Не хурма - совершенство! - это вступают коллеги-соплеменники продавца, вечное наше базарчиковое трио.
- Э, гранаты бери!
- Мандарин смотри, какой ароматный, э!
Я соглашаюсь с ними, что "э!", но мне две хурмы, и я продираюсь сквозь толпу дальше.
Уже перед моим крыльцом уварачиваюсь от елки на ножках. Это вид спереди. Вид сзади - тыл женщины, несущей ёлку выше и шире себя. За ней спешит тетя, которая орет:
- Правее! Левее! Левее, я сказала! Да не туда, а в другую сторону!
"Ёлка" огрызается:
- Рядом ходи, я не успеваю поворачивать!
Пять дней до Нового года...
Одесса бурлит)

Боги огня равнодушны к людским мольбам. Им подавай лишь безумие, боль и страсть.
Эй, дурачок, я иду по твоим следам. Не торопись. Ты успеешь еще пропасть…
Боги огня не умеют любить, мой друг!
Жалость не ведома... Впрочем, щедры на боль.
Те, кто назначен жертвой – вступают в круг.
Не убежишь!
Я тебя подтолкну, позволь?
Яркое пламя бесстрастно и страстно жжет: боги огня не умеют любить слегка. Сладко целует огонь обожженный рот... Это не факел, мой светлый, - твоя рука!
Слава безумцам, что жарко горят в ночи! Добрые/злые - все брошены в дар богам.
Эй, дурачок! Выдыхаешь огонь - кричи...
Боги огня равнодушны к людским мольбам.

В эту минуту во мне закипает злость. Пенится пеной, в черной крови бурлит.
Я улыбаюсь. Улыбка – что в горле кость: нет ничего пошлее, чем делать вид,
Будто в моей душе просто тишь да гладь (просто вулкан, что может рвануть к чертям!)
Надо сдержаться («сдержаться» - читай «солгать». Буду честнее – отмщение! Аз воздам!)
Он продолжает мусолить парад обид, «мама была права…» и «легко другим».
Нет ничего пошлее, чем делать вид, будто у нас все в норме: сидим, едим…
Боги приличия спешно сошли в Тартар. Алые вспышки гнева горят в глазах.
Ну же, сопляк в сметане, держи удар! Весь ресторан выдыхает синхронно «Ах!».
Хлесткой пощечиной взорван привычный мир. В битой посуде уютно скрипит каблук.
Полресторана снимает прямой эфир «Злобной мегерой жестоко избит супруг»,
Ну, или где-то так… Выдыхаю. Вдох… Пауза – выдох - снова… (как док учил).
Гребаный приступ гнева застал врасплох.
Хочется виски, на ручки, и нету сил…

- Без роду, без племени…
- Что она в нем нашла?
- Подумаешь, беден! Но мальчик красив, умен…
Она его искренне любит, она – светла, а он – богатырь из сказок былых времен.
Прекрасная пара, поэтому свадьбе – быть! Мед-пиво течет по усам, попадает в рот… Он хочет орать от счастья (честнее – выть). Он так ее любит, что целую вечность лжет.
Восходит над миром серебряный шар Луны. Есть он и она в бесконечном сплетенье тел, но тайна ломает усталость и гонит сны: он должен признаться, он может! Почти успел…
Луна забирает разум. Он слышит зов. С мучительной болью на волю выходит зверь, рождаясь под гордые песни других волков.
А стража, презрев приличья, ломает дверь. На смятой постели – разбитые стекла, кровь…
Потом говорили: невеста сошла с ума!.. Досужие сплетни.
Свирепей, чем смерть, любовь.
На лунной дороге - два волка, одна судьба.

Новая найдется дура верить в волчью седину.
М.Цветаева

Се – человек?
Человек человеку – волк. Серый, бацматый, линяющий сукин сын… Руку протянешь – волчище зубами щелк! Больно, обидно, и после снедает сплин. Холишь, лелеешь – волчина стремится в лес. Кормишь хамоном – а он на помойке жрет…
Ты подставляешь шею и ждешь чудес, но под рукою держишь бинты и йод.
К черту…
Когда ж ты к черту его пошлешь? Скроешь рубашкой шрамы, откроешь дверь…
Лучшие годы жизни, ядрена вошь! В каждом мужчине скрывается дикий зверь.
Сказки хотела? Он будет спасать любовь. Станет послушным и милым домашним псом. Целый сезон букетов и нежных слов…
Знаешь конец? Он тебя загрызет. Потом.
Грустная сказка, а впрочем - сама смотри. Хочешь экстрима, подруга? Тебе решать…
Се – человек. Волчара сидит внутри.
В общем, кричи, если что...
Прибегу спасать.

Она сказала: нам не суждено связать судьбу.
Мол, так решили боги...
За мною - драки, женщины, вино, чужие страны, гавани, дороги и бездна недоверия к богам (где были вы, когда я в вас нуждался?)
Я раздавал всем сестрам по серьгам. Я преуспел в романах и романсах, и я не агнец - просто человек, привыкший не рассчитывать на чудо.
Что понял я за свой недолгий век? Ну, если вдруг «нельзя» - я точно «буду».
Удел богов – сидеть на небесах, не вмешиваясь в судьбы человеков. Им нужно поклонение и страх. Я сыт по горло затхлостью запретов!
А значит, я бестрепетно женюсь.
Остепенюсь... Начну платить налоги...
И кану в захолустнейшую грусть: там ближе небеса и проще боги.

Мир предсказуем, как бычки в томате.
Не съешь сегодня, завтра будет нечем.
В.Носуленко

Началась суббота – и сразу вечер (почему – не знаю, и это грустно).
На столе кастрюля, в кастрюле – греча. На морковной грядке взошла капуста.
Завела кота и часы с кукушкой. Пригласила парня на чай с картошкой.
Он принес селедку, пришел с подружкой. Рыженосый кот оказался кошкой.
По прогнозу дождь и метель со снегом. На дворе трава, на траве собаки.
Умотать бы в отпуск, назло коллегам – чтобы горы, реки, а в реках – раки.
Только чертов мир - пирожок с горчицей: не смогла сегодня – а завтра нечем.
Если что-то может – оно случится.
У меня всегда выпадает нечет…

Лети, мой сладкий! Я не тороплюсь… Меня терпеньем наградили боги.
Клянусь квадратом всех гипотенуз, я заплету тропинки и дороги твоей судьбы в немыслимую сеть случайных встреч и трепетных касаний, в которой ты светло увязнешь, ведь нет ничего страшнее и желанней моей изящносотканной любви.
На паутинах струн трепещет блюз, и город этой музыкой обвит.
Лети, мой сладкий…
Я не тороплюсь.

- Букеты, букеты! Купите букетик, сэр!
Тяжелым плащом за плечами повис туман: в нем дышит разбухшая Темза и стылый сквер, он полон голодных химер и местами – рван.
- Купите букетик! Он вам принесет любовь…
Цветочница с робкой надеждой глядит в лицо, и я замираю на месте, услышав зов жестокой богини и песни ее жрецов.
- Пожалуй, куплю! - я касаюсь её руки, вручая монету/вплетая свою судьбу, внушая немного надежды, любви, тоски… Пусть белые розы украсят мою волшбу!
Я встречу её в переулке, вручу цветы, ножом разукрашу гнетущий осенний сплин.
- Неистово ярко на красном – букет и ты! Прости, дорогая…
Шагаю в туман.
Один…

Я здесь живу беспечно и легко,
Меняя жизнь на дни, недели, годы.
Ношу дырявый плащ из облаков,
Подбитый духом истинной свободы
И шляпу из замшелой чепухи -
в ней хорошо мечтать и верить в чудо,
брататься с ветром, в дождь писать стихи
и ездить в никуда из ниоткуда.
Я ухожу скитаться по лесам,
врываться в города на белой вьюге,
искать друзей по старым адресам
и, наконец, зазимовать на юге.

Лето сошло с ума и упало в лужу. Хлещет осенний дождь по зелёным листьям.
Ты выбираешь статус «никто не нужен» и на стекле оконном рисуешь лица. Ты примеряешь плащ, привыкая к боли. Ярким большим зонтом прикрываешь рану. Крутишь кино, где ты в непривычной роли брошенной кошки.
Это до боли странно.
Странно, как плач сгоревшей на солнце кожи.
Лето сошло с ума и упало в лужу…
В струнах дождя бредёт без зонта прохожий - он одинок, как ты, и уже простужен.
Ты открываешь окна, вдыхаешь вечер.Дождь напевает блюз о безумном лете, брошенной кошке, боли и новой встрече...
И лоскуты печали уносит ветер.

Не промолчу.
Слова мои – как птицы.
Смешно, но птицам дома не сидится – такая теснота в пещере рта.
Не промолчу, ведь я уже не та доверчиво-нелепая девица (журавль пристрелен, и в руке синица), что встретилась тебе в недобрый час.
Итак, ты надоел мне – это раз.
Не промолчу. Не отводи глаза. Я заслужила право их сказать - когтисто-злые хищные слова:
ты бесконечно скучен – это два.
Слова мои безжалостны, как птицы: мой лживый мальчик, нам пора проститься! Вранье и тлен – куда ни посмотри…
Ты ни на что не годен – это три.
Без жалости, без грусти, без границ.
Мне так легко!
Я выпустила птиц.

(шатаясь по треугольнику Карпмана, Жертва и Преследователь с рокировкой)

Она:
Утро… Проснулась и снова пытаюсь жить. Жить без тебя. Извини, не могу дышать.
Как ты вчера сказал – «перестал любить»? И уточнил, что я «стала тебе мешать».
Стала мешать с друзьями ходить в кабак? Часто звоню не вовремя, невпопад?
Я б утопила горе, нырнув в коньяк, только, боюсь, не будет пути назад.
Я разменяла себя на букет ночей и получила на сдачу монетку лжи.
Боль – это брошенный на пол комплект ключей… Разве я мало любила тебя, скажи?

Он:
Снова-здорово, послушать тебя – я гад! Я растоптал любовь и разбил мечты?
Что ж ты мне шлешь sms-ки: «вернись назад!»? Знаешь, подруга, во всем виновата ты!
Хватит преследовать, ныть, обвинять во лжи. Что за манера – орать, ревновать, рыдать?
Милая детка, ты пьешь не коньяк, а джин! Выпьешь, а после звонишь и мешаешь спать!
Знаешь, порою честнее всего – бежать прочь от навязчивой страсти и жадных губ.
Ты не поверишь, я тоже хотел дышать… Ну извини, если я оказался груб.

Все, что меня не убивает, просто убивает не сразу (Анна Кирьянова)

Что не убило сразу – добьет потом.
Жизнь продолжается – гребаный рок-н-ролл:
Выйдешь за принцем и встретишь коня в пальто,
Выберешь злого монстра из меньших зол.

Что не убило сразу – отравит сны,
Выдавит разум, стравит тебя с судьбой.
Жизнь улыбается, руки ее красны:
Хочешь – шипи от боли, а хочешь – вой.

Что не убило сразу – сожмёт кулак
И сокрушит надежду, сломав хребет.
«Делает нас сильнее» - сказал чудак.
Но нет.

Петрович умер и однажды встретил Бога: тот шел по Раю не спеша своей дорогой. Петрович, сделав шаг вперед, спросил несмело:
- Скажи, Господь, зачем я жил на свете белом? Зачем я мучился, страдал, считал потери? Зачем любил, зачем стучал в чужие двери? Растил детей, терял друзей, встречал рассветы, и вот я умер… Объясни, зачем все это?
Господь промолвил:
- Вечно вам неймется, души! Ну ничего, я не сержусь, отвечу. Слушай: ты помнишь семьдесят седьмой? Начало лета…
Командировка в Уренгой. Ты вспомнил это? Как вышел в тамбур покурить на сон грядущий?
- Воспоминанья – будто нить, Благий и Сущий! Идя за нитью в пустоту, я вспомнил поезд. Там человек шагнул во тьму – я хвать за пояс! Порвал пиджак, плечо зашиб. Втянул обратно. И съездил в ухо от души! Ну, для разрядки. Потом мы выкурили с ним по сигарете…
- Ну вот, - кивнул устало Бог, - как раз за этим.

Ты была всем: милой малышкой, прекрасной дамой, холодной стервой…
Я был для тебя добрым папой, верным рабом, влюбленным мальчиком.
На Рождество, дорогая, я подарил тебе свои сильные руки, гитару и нервы,
И ты наслаждалась подарком неделю, упорно ломая пальчик за пальчиком.

Ты была разной: страстной и нежной, небрежной и грубой, порой – безразличной
Носила маски и лица, любила жгучие плети, нарциссы и Дени де Вито.
На твой день рождения я подарил тебе верное сердце и замок халвичный,
Ты наигралась с подарком, тебе надоело. Сердце пылится в углу, небрежно разбито.

Ты была странной, жестокой и нужной: плела паутину, варила яды, делала суши.
Уезжала на день, пропадала неделю, подбирала бездомных кошек.
Однажды в холодном апреле я принес тебе ветку мимозы и яркую душу.
Ты восхитилась подарком: "как бабочка, милый!" Проткнула булавкой и сделала брошку.

Рядом с тобой я ощущал себя целым…

Я живу в бесконечной комнате отеля «Только сегодня».
Один. Временами – с кем-то (жизнь – бестолковая сводня).
Сотни окон выходят наружу: в путешествия, в радости, в беды,
в большую любовь или ненависть… Знаешь, мне принцип неведом.
В этой сегодняшней комнате (здесь и сейчас, разумеется),
есть дверь под названием «Завтра, на которое нужно надеяться».
За дверью темно и загадочно, порою светло и туманно.
Я там не бывал ни разу, и это, пожалуй, странно:
ну как я могу надеяться на завтра, в котором не был?
Ты веришь в «братьев по разуму»? Завтра – такая же небыль!
Но в этой сегодняшней комнате мелькают вчерашние лица,
и мысли приходят вчерашние – ночью, когда им не спится.
Бродят вчерашние запахи, вчерашние сны тревожат…
Лезет сквозь узкую форточку «День вчерашний, который прожит».
Попросил повторить вчерашнее, мне сказали: не в нашей власти.
Я живу в бесконечной комнате - человек с дефицитом счастья…

И так меня мучительно гнетут
И мыслей чад, и жажда снов прошедших,
И одиночество... Спроси у сумасшедших,
Спроси у них - они меня примут!
Константин Случевский

...я шел по коридору не спеша…
Вошел в густой туман, услышал звуки чужого плача. Замер, не дыша. Сдавило горло и вспотели руки. Я не боялся, это был не страх – я был раздавлен ужасом багровым пред тем, что плачет жалобно впотьмах. Я умирал в порыве мотыльковом лететь на плач и гибнуть на лету.
Сгустился воздух – я дышал глотками. Я плыл безмолвной рыбой в темноту, зачерпывая ужас плавниками. Всё ближе плач, и отступала тень, я видел человека на постели, я ощущал знакомую мигрень, вплывая в чьё-то тело…
Неужели?..
Лежу во тьме, боясь открыть глаза. Не знаю, где я… Тихо. Терпнут руки.
И коридор ведёт меня назад...
И я вошел в туман, услышав звуки.

...Жертва на самом деле не так беспомощна, как себя чувствует; Спасатель на самом
деле не помогает, а Преследователь на самом деле не имеет обоснованных претензий…
Клод Штайнер

Как сладко тянет Жертву к Палачу. Какая страсть в «зачем вы так со мною!»
Все трое наслаждаются игрою, когда Спасатель тянется к мечу,
и вовсе не торопится спасать: - Подайте зычной славы на червонец!
(Почётный ланселот и доброволец, косая сажень, рыцарская стать.)
Ломая руки, Жертва жаждет мук. Палач устал. Ему никто не нужен.
(Немного тишины и вкусный ужин, и никаких осточертевших сук).
Но Жертва жаждет, а Спасатель ждёт… Всё будет по-плохому, не иначе:
один ударит, а другой - заплачет, и третий лишний первого спасёт.
Который тур бессмысленной войны? Тут всё не так и все идут по кругу:
и ненавидя, мы нужны друг другу. Точнее, мы друг другу суждены…

Опять ворвался в город листопад.
Чуть горьковатый запах мёртвых листьев
вплетён в лохматый шарф осенней жизни.
На столиках – вино и виноград.
Опять уходят в море корабли.
Пустынный пляж, окутанный туманом,
им видится немного иностранным,
как берег неопознанной земли.
Опять тревожит ветер перемен
и запах хризантем на смуглой коже.
Октябрь струится медленно, но всё же
грядёт ноябрь, суров и сокровен.
Опять гордится яблоками сад,
и золото берёз горит средь сосен.
И мы под листопад уходим в осень
за шагом шаг. И нет пути назад…

Чтобы отыскать ее, он действительно готов был отправиться на край света, но Земля - шар,
у нее много краев, и он не знал, в какую сторону ему ехать.
А.Дюма "Три мушкетера"

Как отыскать тебя мне на круглой, как шар, Земле?..

Годы гнетут, как камни. Горы растут во мгле.
Войны, следы побоищ, грязный пустой вокзал…
Как поспешить на помощь, если никто не звал?
Слезы, цветы, объятья. Книги, стихи, мечты.
Девушка в белом платье. Только она – не ты.
Звон колокольный глушит яростный стук копыт…
Время не лечит душу. Время в душе болит.
Вьется судьба-дорога, тает в поземке путь…
Я докричусь до Бога, лишь бы тебя вернуть.
Я достучусь до неба, выгрызу путь в скале...

Жизнь без тебя нелепа на гулкой, пустой Земле.

Сжаться от боли и просто закрыть глаза. Слушать твой тихий голос, не слыша слов…
Что между нами? Огромный чужой вокзал.
Рельсы стремятся к югу, и ты готов бросить меня в этом городе с горсткой лжи, чмокнуть невинно в лобик, войти в вагон…
Страсть – это игры над пропастью в спелой ржи. Мы расстаемся, и пропасть со всех сторон.
Время прощаться, и ты говоришь:
- Держись!
Зреют минуты и падают вниз, звеня. К югу уносится поезд длиною в жизнь.
Что между нами? Четыре безумных дня…

Душный июль. Середина безумного лета. Плавится день на песке полудикого пляжа…
Я не вернусь.
Возвращаться – плохая примета. Пусть возвращаются сны, бандероли и даже глупые письма об этом безудержном лете, что разорвало реальность на «было» и «к чёрту».
Что-то сломалось в придуманном нами сюжете…
Реки крутых переулков стекаются в порт, но мне не уплыть. Уплывают обрывки билета в город горбатых мостов и потерянных кошек, что заблудился на ветреном севере где-то. Город бездушно забыт и безжалостно брошен.
Ты – этот город, а я – бессердечная сука, что не умеет прощать. Между нами – пустыня, горечь обид, безнадежность измен и разлука.
Я не вернусь…
Ничего между нами отныне.

А может, тоже в Магадан
уехать с другом заодно...
В.Высоцкий

Однажды ты проснёшься в сентябре,
На ломкой кромке гаснущего лета,
От острого предчувствия рассвета
И пустоты в твоём календаре.
И в чашке кофе растворится суть
Апрельских слов про «я тебе не пара»,
И свежий ветер принесёт с бульвара
Желание бежать куда-нибудь.
Сорвется с антресоли чемодан,
А с языка – «да ну, какого чёрта?»
И ты внезапно, взбалмошно, упёрто
Возьмёшь один билет на Магадан.
И самолёт растает в серебре,
И встреча зазвучит светло и звонко…
………………………………………………………………..
Ну что ты плачешь, глупая девчонка?
Однажды ты проснёшься в сентябре…

Жизнь опьяняла, как чёрный ямайский ром,
Резала душу, шутя рассекала бровь.
Боги смеялись: Джордано, гордись костром!
Чёрною мамбой дырявила мозг любовь.

В толще апреля таился октябрьский сплин –
Чёрный остывший кофе последних дней…
Боги смотрели, как ты умирал один,
И уверяли друг друга, что так - больней.

Скатерть-дорога и бинт для больной души -
Смерть оказалась белее, чем белый свет:
Там, в белизне, ни любви, ни тоски, ни лжи…
И ничего безвозвратней и горше нет.

Странное место – ни боли, ни шума, ни пыли…
Краски утихли и звуки бессмысленно-серы.
Мы ничего не теряли, но что-то забыли.
Вытекло досуха чувство пространства и меры.
Умерло время: ни солнца, ни завтра, ни срока…
Плещется в Лете безумная рыба Однажды.
Здесь бесконечно никак и слегка одиноко.
Лодкой Харона назначен кораблик бумажный.
Пеплом рассыпалась мёртвая фраза «как прежде»…
Странно не помнить любви и не ведать сомнений?
Там, где кончается всё, безнадежна надежда.
И - ни страстей, ни эмоций. Лишь тени и… тени.

Тоску последних дней налью в стакан и тихо всхлипну: Господи, доколе?
А Бог достанет старый чемодан, хранящийся на пыльной антресоли.
И дом заполонит бесценный хлам, зальют дожди, завалят тонны снега,
сгрудятся сны и страны по углам и целый мир ворвется в грудь с разбега.
…мерцают тускло детские мечты, а будущее прошлое – тревожит.
Нева, кофейный Питер и мосты струятся холодком по майской коже.
И пахнет детство нежностью конфет, и пахнет страсть осенним горьким дымом,
и огоньки погасших сигарет сияют в глубине ночного Крыма.
И серпантин бесчисленных дорог забинтовал разлуки и потери,
учебно-спотыкательный порог и заперто-распахнутые двери.
……………………………………………………………………………………………………………………
Я вспомню лица, губы, города; переберу песчинки, камни, глыбы…
Перемешаю «было» и «когда», добавлю «будет» и скажу «спасибо».

Все кончено: китайская стена нелепых ссор и больно бьющих истин
обрушилась под тяжестью обид.
На кухне – ты, в углу – притихший кот и острые осколки нашей жизни
(не наступи, она еще болит).
Все взорвано: растрепанный уют неспешных дней и поздних посиделок
отправился, как поезд, под откос.
Я – ухожу. Горчит остывший чай и силуэт любви очерчен мелом -
бесповоротно, тщательно, всерьез.
Как холодно в саднящей пустоте, застывшей хищным зверем у порога.
Свобода дышит запахом потерь.
…а ты рисуешь синие цветы, а ты не веришь в смерть и веришь в Бога…
Но Бог смолчал, и я захлопнул дверь.

Вот так засыпаешь, и будто впадаешь в сон:
ленивой рекою неспешно течёшь на юг,
сквозь сотни оттенков лазури иных времен,
где в море Грядущего высится остров Вдруг.
Ступаешь на радужный, чёрный, как снег, песок,
смещаешь направо застывший в вине закат,
сквозь рыжие джунгли проходишь наискосок
и видишь серебряный город, а может – град.
И падает с неба лавандово-тёплый свет,
и кто-то тебя восхитительно-верно ждёт…
Открытые двери и окна сулят ответ,
и ты постигаешь, что нужно идти вперёд.
По синим дорогам ступаешь меж серых стен.
Всё ближе и ближе теснятся к тебе дома…
Но то, что тебя окружает – печаль и тлен.
И свет иссякает, мерцая едва-едва.
И кто-то багровый вдыхает твой робкий шаг
и строит уютно-знакомый и страшный дом:
в нём будут твой мёртвый друг и заклятый враг,
и мать улыбнётся зубастым акульим ртом.
В холодном лиловом тумане нельзя дышать
и тянется к горлу когтистый багровый бред...
Ты будешь кричать, отбиваться, рыдать, дрожать,
внезапно откроешь глаза и увидишь свет
Встающего солнца и спальню в его лучах,
за окнами - город в зеленых цветах весны…
Но где-то под кожей свернулся когтистый страх,
а в тонкую память стучатся цветные сны.

Я знаю, о чем ты думаешь: милая улица…
Чистые окна, лавочки у подъезда, детишки играют,
девушка с парнем целуются… Но стоит прищуриться,
как все оплывает, меняется и очень пугает:
окна осколками щерятся, каркают вороны,
мертвые дети сгрудились толпой и кого-то терзают,
бродят кошмарные жители по улицам ломаным…
Ты увидел их сущность, дружище.
И они это знают…

Однажды…
Нет, когда настанет май, и светлый мир сойдет с ума от страсти, тебе навстречу выедет трамвай –
простой трамвай подснежниковой масти. Расколется на части тишина, рассыплется невзрачная реальность, и зазвенит трамвайная струна, и город попадет в ее тональность.
Ты веришь? Из вагона выйдет принц с букетом белых роз и асфоделей, прошедший с боем тысячи границ и переживший маету апрелей.
А дальше… Ты придумаешь сама))) Твори мечту безудержно и смело, ведь за окном – унылая зима, а ты в трамвае – белом, белом, белом…

Стоит на перекрестке всех причин мой дом-судьба… Его не миновать.
Я проводила тысячу мужчин. Я никогда не обещала ждать.
......................................................................................
Ты уходил на поиски вершин, ты покорял безбрежие морей, ты был одним из тысячи мужчин, что торопили жизнь: скорей, скорей!
Ты уходил – внезапно, сгоряча, чтоб свежий ветер пробовать на вкус. Ты шел наперекор, рубил сплеча, и оставлял меня, как лишний груз.
…Однажды, в предрассветно-дивный час, из бесконечных странствий и чужбин…
Не возвращайся - это не про нас.
Я проводила тысячу мужчин…

*Геката была божеством порогов, перекрестков и пределов, всех тех мест, где смыкается «то и это», «наше и иное», «посюстороннее и потустороннее». Эта богиня во многих древних таинствах считалась охранительницей врат.

И снова подходит к концу декабрь: дымит, догорая, год…
Мы вечность не вместе, но мой Дикарь по прежнему свято ждет. Ему непонятен жестокий смысл предельно коротких фраз; он пробует дым, что горчаще-кисл, и медленно входит в транс. Тотемным собратом спешит к нему суровый полярный волк - и гибкие тени пронзают тьму…
Он знает в шаманстве толк. В дремучем лесу беспокойных снов скрывается мой Дикарь, и если мне плохо, то он готов на помощь придти, как встарь. Прорвется сквозь время, пробьет гранит забвенья, обид и лжи…
Он так беззаветно меня хранит в объятьях мужчин чужих, что я разрываю оковы рук и просто сбегаю в ночь. Там ждут меня оба – и волк, и друг, и каждый готов помочь. А нас разделяют осколки лет и тысяча верст пути, но я научусь выходить на след, чтоб только его найти. И в снах, и в надеждах легко ступать на тонкий непрочный лед…
…………………………………………………………………………………………………..
Декабрь догорает… Как сладко знать, что он меня где-то ждет.

© Ирина Корнетова, 28.12.2010
Свидетельство о публикации № 28122010203001-00195426

Не бойся! Мы добрые феи зыбучих снов - цветные фонарики в море кромешной тьмы.
Наш свет ободряюще ярок и чуть багров, мы странники сказок и стражи твоей тюрьмы.
Когда ты уснешь (засыпай поскорей, дружок!), мы встретим тебя в полусонной долине Грёз:
Три шага на запад от лета, наискосок... Мы будем играть понарошку, а ты - всерьёз…
Но будь осторожен – хитры и коварны сны: улыбка скрывает жало, трава - обрыв,
И может случиться (мы будем с тобой честны), ты станешь безвольной пешкой чужой игры.
Ну что, ты готов, дружок? Отправляйся в сон: по красному небу в безумие лун цветных,
В драконью пещеру на самом конце времен, в пылающий ужас… мы любим такие сны.
Ты вязнешь в кошмаре, бежишь, выдыхая страх, ОНО настигает… настигло… спасенья нет…
Game Over, дружище. Довольно блуждать впотьмах.
Мы добрые феи! Не бойся, лети на свет…

Ювелирное искусство: экспериментальное задание "Оправа": Так меркнут - - - уличных фонарей. (Иосиф Бродский. "Так меркнут люстры в опере...")

Так меркнут усталые солнца больных планет –
Безнадежно и обреченно.
Так наша с тобой история сошла на нет -
Отзвучала… И ты не при чем, но…
Мне казалось, что я ничего не жду, ни во что не верю.
Я взяла себе кошку, цветок, беду и закрыла двери.
Мне достался широкий ночной проспект под фонарным светом,
И ведущий в «когда-нибудь» дымный след твоей сигареты.
Так пахнут последние астры в моём саду –
Горько-нежно и кратко-временно.
Я нарежу букет и ночью к тебе приду –
Тихой тенью твоей потерянной.
По ночному проспекту – в неспящий дом, где гаснут звезды.
Страсти – ранят. Я буду тебе бинтом… Отвечаешь: поздно…
Безнадежно, устало, бессонно я стою у твоих дверей,
И бесстрастно кивают усталые солнца уличных фонарей.

Священной суетой наполнив дни-страницы, теряя на бегу любимых и друзей, размениваешь жизнь (спеша за синей птицей), на стопку миражей и горсть удачных дней.
И будто не живешь - спасаешься от скуки. не груз достойных дел - бессмысленный балласт… И вечная любовь к тебе протянет руки, а ты захлопнешь дверь, шепнув ей: «Бог подаст!»
Взбираешься наверх (за синей, сука, птицей!), расталкивая всех, кто мог бы поддержать, и падаешь на дно: закончились страницы…
И некому всплакнуть, и незачем читать…

Ещё чуть-чуть…
Дороге снится даль, дорога спит в туманном нереале, оставив на обочине печаль, как тайный знак в забытом ритуале.
Ещё чуть-чуть…
Ни солнца, ни луны: белёсое «нигде» в пространстве «между» тревожит ощущеньем глубины и порождает смутную надежду.
Ещё чуть-чуть, и я шагну в туман и породнюсь с дорогой. Стихнут звуки, стирая память-боль от старых ран фантомными аккордами разлуки.
Ещё чуть-чуть, и отзвучит обман, и прорастут слова, уже не раня.
Надеюсь, ты шагнешь за мной в туман…
И растворишься вороном в тумане.

Самое страшное в мире - это быть успокоенным (М. Кульчицкий)

    В тягучем сиропе покоя застыл наш дом – надежная крепость в плену беспечальных дней. Нам было удобно рожать и рождаться в нем, нам было комфортно расти и растить детей. И кто-то пил пиво, а кто-то решал дела, а кто-то смотрел телевизор, жуя лангет… В балконных вазонах курчавилась трын-трава, и был обустроено-чистым и белым свет.
    А где-то за краем вселенной жила война, тяжелые бомбы летели в цветущий сад. Пьянея от крови, сходила с ума страна, и радостно целился в спину «небрата» брат. Но «где-то» – волшебное слово для тех, кто спит, ведь им не болит, не колет, не режет, не…
    Парнишка из пятой квартиры опять чудит, вчера разрыдался: «там дети горят в огне!» А после куда-то уехал, сказал – «помочь», как будто без нас не решится больной вопрос. А в пятой квартире остались жена и дочь…
    А там ведь стреляют не в воздух – в людей, всерьёз…
    А где-то за краем вселенной вставали в строй обычные люди из самых обычных стран. Отважные люди, сменявшие свой покой на честь защищать детей и страдать от ран.
    Насупив карнизы, сурово глядит наш дом: уходят мужчины, как прежде – уходят в бой.
    Потом дорешаем, и пиво допьем – потом…
    Эй, парень из пятой квартиры! И я с тобой.

- Бог, не суди! Ты не был
Женщиной на земле… (М.Цветаева)

А в глазах его плавится синий лёд. А в словах его – сотни оттенков лжи. Он легко обещает и сладко врёт…

Отчего Ты покинул меня, скажи?

Я искала не там и нашла беду. Не бывает нежней и прекрасней бед: он за мной по воде, по земле, по льду…

Не суди меня, Боже, но он мне – свет.

А в ладонях его – ни Добра, ни Зла… На спине его шрамы – следы огня. Были белыми крылья – теперь зола…

Я стучусь в тебя, Боже, услышь меня!

Отпусти нас в заросший забытый сад, что впадает в бессмертный запретный лес. Вот закончится вечность – вернусь назад…

А пока – мне не надо твоих Небес.

    Гордый дракон бесконечно умен и стар - юная вечность сгорает в его глазах. Он обращает в дым, испаряет в пар всех, затаивших предательство, ложь и страх.
    Рядом с драконом, мой мальчик, не стоит лгать. Глядя в его зрачки, вспоминай родных. Думай о том, как тебя обнимала мать. Снова оплачь ушедших, восславь живых. Вспомни о доме: как славно трещит очаг, как бесконечный снег заметает путь…
    Старый дракон поймет: ты ему не враг. Думай о светлом. О мести, малыш, забудь.
    Пой ему дикие песни свободных скал - песни о тех, кто крылат и всегда один. Все устают от смерти, и он устал… Громче, драконий брат/человечий сын!
    Ты с ним разделишь бездонный холодный ад, ибо крепка, ты помнишь, как смерть, любовь… Дальше, мой мальчик, не будет пути назад: дашь ему крови и выпьешь драконью кровь.
    Он заплетет ваши жизни в волшебный круг, будет из рук твоих есть, а из фляги – пить…
    Ты приручил дракона, мой юный друг!
………………………………………………………………………......................................
    Значит, теперь ты сумеешь его убить.

Хмурые будни. Листаю журнал недели: кучки решенных проблем, нерешенных – горы…
Утро субботы мечтаю прожить в постели. Всем, торопящим меня, обещаю: скоро!
Скоро приеду, приду, позвоню и встречу, вправлю мозги, поддержу, помогу с работой…
Серый рассвет незаметно впадает в вечер. Хмурые будни неспешно текут в субботу.
Острые гвозди вбивает в мечты реальность. Утро субботы взорвет телефон-торпеда:
Жизнь форс-мажорит нелепо, смешно, банально. Хмурое утро: встаю, одеваюсь, еду…

Ты существуешь между строк. Скользишь судьбою по странице.
Читаешь мир – и небо снится, и ты под небом одинок.
Сюжет и страшен, и смешон: банальный «сюр» с оттенком сказки.
И запах типографской краски перебивает пыль времен.
Коварно каждая глава скрывает взлеты и провалы,
И крупный шрифт окрашен алым, и чуть размазаны слова.
Ты перечитываешь сны и перелистываешь беды.
Жаль, автор строк тебе неведом, хотя намеренья ясны.
Судьба зачитана до дыр: болеешь, любишь, пьешь, страдаешь…
И кажется, не ты читаешь – тебя дочитывает мир.

В зеленых водах гибнет пробужденье…
...............................................................................................................
В прохладной глубине мне снится полдень, хрустящий дынной льдинкой узнаванья.
Висит на небе кошкина луна.
По наважденью трав гуляют волны, вороны разодеты по-фазаньи -
Обычный лунный день в глубинах сна.
Полынные деревья вяжут листья из золотистой пряжи звездопада.
Влекут тореро красные быки.
На север косяком уходят мысли, Алисин пудинг, тучи и досада…
Струятся сны, бессмысленно-легки.
Скользит по сердцу смуглый незнакомец, уносят кони черную карету,
Бежит по снегу рыжеватый пес…
Надменные дома чужих околиц плывут в дыму безвкусной сигареты,
И в горле привкус юности и слез.
Туман стирает грустные виденья. В прохладной глубине мне снится вьюга.
...............................................................................................................
В зеленых водах гибнет пробужденье…
Я сладко сплю, и сны летят по кругу.