Я маленький тиран,
Но некого тиранить.
Я маленький злодей,
Но добрых нет вокруг.

И скорбь свою до дна
Пора топить в стакане.
В стакане нет вина...
И замкнут этот круг.

Да и стакана нет.
Фарфор изящной чашки,
Ласкает аромат
кофейный, как жену.

И кажется, что я
Уже не настоящий -
И мир - не рай, не ад...
...И Бог послал войну.

Она ещё не здесь,
Она почти что рядом.
Тиранам благодать,
Злодеям есть дела.

Но шепчет разум: Взвесь!
Тебе оно не надо!
И веят надо мной
Два ангельских крыла.

Приставленный ко мне,
Усердный мой хранитель,
От неизбежных бед
Сподобленный спасать,

Для совести моей -
Есть главный искуситель,
Когда я сам себя
Непрочь поискушать.

Когда недалеко,
Когда почти-что рядом
Срывают гроздья тел,
Чтоб растоптать в вине,

Я чувствую - легко
Не быть последним гадом,
А первым гадом стать -
Не хочется вдвойне.

И маленький злодей
Умильно просит Небо,
Чтоб маленький тиран
Навеки в нём умолк...

...Чтоб демон - Прометей
Вокруг развеев пепел,
И наш огонь украв,
Вернул Олимпу долг.

Не пишущий стихов, нас не поймёт,
А пишущий, пожалуй что, не примет.
Фантазии оконченный полёт
Отправлен в мир иной словами злыми.

Прощание обидами полно,
Упрёками нелепыми и желчью.
И беспробудно, дальше суждено
За вечером прожить ненужный вечер.

И ночи бесполезные проспать,
В которых голоса всё тише, тише.
И с завистью борясь, осознавать,
Что те, кого ты знаешь, дальше пишут.

Пусть и у них наступит свой конец,
Который есть всегда в конце дороги,
Но белый и пушистый неписец
Сейчас мурчит у нашего порога.

Он просит ласки, миску молока.
А обнаглев, ещё и рюмку водки.
Ему смешна наивная строка,
В попытке прочертить маршрут полёта.

Он признаёт исписанный уют,
В котором, подведя итог итогам,
По строчкам рыбки снулые снуют,
Теряя нить суждений понемногу.

И на коленях нежась и урча,
Под лаской рук измученных бездельем,
Твой неписец, в покое жизнь влача,
Уснёт тихонько, справив новоселье.

Тогда страхуя сон его рукой,
Старательно чеша за чутким ушком,
К листу бумаги тянешься другой -
Отчаявшейся жадной побирушкой.

И гладя этот чистый, белый лист,
Испытывая сладостную муку,
Лишь молишь, чтоб с Парнаса приколист
Не сбросил камень в жаждущую руку.

И если на товар придёт купец,
Подкинет в стих нетленных, свежих строчек -
Летит в окно орущий неписец,
И этот стих когтями рвётся в клочья.

А если камень в руку упадёт,
На нём воздвигнут будет храм подвижный,
Летя со свистом в каждый огород,
Где словом упиваясь, кто-то пишет.

Не пишущий стихов, нас не поймёт,
А пишущий не примет нас, с укором.
А нам бы, хоть такой бы, но полёт -
С чужим полётом, на расправу скорый.

Высоко за облаками,
Там где умным места нет,
Бог решает с дураками
Как спасти весь белый свет.

Белый свет давно не белый -
Мир спасает красота.
И его, рукой умелой,
Красят в разные цвета.

Люди умные, с азартом,
Кистью водят по векам
И раскрашивают карты
На погибель дуракам.

Где огни горят пожарче,
За пожарами пожар,
Там цвета намного ярче -
Как во сне ночной кошмар.

И шевроны, и погоны,
И знамёна - всё горит
И ведут творцы колонны -
Материк на материк.

Дураков мешают в краски,
Краски брызгают на холст.
Дураки из этой сказки
Едут прямо на погост.

Не поняв ни быль, ни небыль
Поражений и побед,
Дураки уходят в небо
Где один Фаворский свет.

Умные, конечно тоже,
Не чугун и не гранит,
Только память, их построже
Для потомков сохранит.

Помнит мирная рутина,
Ненадолго взяв реванш,
Эти яркие картины
И цветов парадный марш.

Одураченная серость
Жаждет красочных картин,
Поощряя умных смелость.
А итог всегда один.

И на Небесах, похоже,
Умным места не найти.
Может потому и сложно
Богу этот мир спасти.

Потерпев ещё немного -
(Сколько- знает только Он),
Он вздохнёт и скажет "С Богом!"
И...скончание времён.

И тогда, за облаками
Места хватит для того,
Чтобы умных с дураками
Всех принять до одного.

В небе над городом часто фланирует птица,
Словно покинутый всем экипажем корабль.
Друг утверждает, что птица всего лишь синица.
Я утверждаю - она полноценный журавль.

Я говорю - высота для синицы не принцип.
Принцип синицы - лететь в осторожные руки.
А журавли в небесах обитают как принцы,
Будят в сердцах на земле бесконечные муки.

Я говорю - журавли это символ мечтаний.
Недостижимы они оттого и прекрасны.
Те кто стремятся к ним в муках душевных скитаний,
Бедных синиц из руки упускают напрасно.

Он не согласен и молвит с усмешкой кривой мне:
Много ты знаешь об этих изысканных принцах!
Может когда-то они назывались мечтой, но
Старыми стали, полёт уступили синицам.

Сжались они и уменьшились сильно в размере,
И на ладони теперь помещаются ловко.
В прежний полет их никто уже больше не верит,
Юрких синиц в небеса запустив со сноровкой.

Я возражаю: но если в высокое небо
Люди дела отпускают из рук работящих,
Кто же накормит нас свежим и пахнущим хлебом?
Кто обеспечит потомкам задел в настоящем?

Он говорит: а зачем задаваться вопросом?
Жить мы должны как библейскии Божии птахи.
Есть день насущный, когда мы у Господа просим,
Чтобы прожить его милостью Божьей без страха.

Вот о чём думай - внушает со скрытым коварством -
А журавли отвлекают от высших материй.
Кто на земле возмечтал о несбыточном царстве,
В царство на Небе уже никогда не поверит.

И потому пусть скорее со всеми случится -
Глупой мечты возвращение с неба на землю.
А в небесах беззаботно порхая, синицы,
Не отвлекают, когда Небесам молча внемлем.

Не переспорить его мне и не согласиться,
Только теперь плотно окна закрыты в квартире.
А по квартире летают журавль и синица,
С совестью бедной живя в относительном мире.

Одни кричат, что любят всех,
Другие, что не любят.
А те кто любят лишь себя,
Загадочно молчат.

Ведь тех, кто любят лишь себя,
Давно не любят люди.
И вот об этой нелюбви
На всех углах кричат.

Я, как вы все - люблю себя,
А всех - не вышел сердцем.
Но не любить вот этих всех
Мне тоже не успеть.

Любовь и нелюбовь ко всем
Как сахар с острым перцем.
Их сколь не ешь, не будешь сыт
И для здоровья - смерть.

Но если долго я молчу
Ко мне подходят люди
И нагло смотрят мне в лицо,
И задают вопрос.

И я кричу, что не люблю
Всех тех, кто всех не любит.
Они уходят, я им в след
"Показываю нос".

Как тяжело любить себя
И не кричать об этом.
Идя у всех на поводу,
Лишь об одном кричать.

Кому совсем невмоготу,
Становится поэтом.
У нас поэтам можно всё,
Над ними благодать.

Они кричат во всех стихах
О совершенстве эго.
О прелести любви к себе,
В ущерб другой любви.

Им пред людьми не ведом страх -
Они кричат об этом...

Ну... и о том, что нелюбви
Хватает в них для всех.

Неосторожными шагами,
Топча бонсаи с оригами,
Грозя катаной Фудзияме,
Идёт по жизни самурай.

Честь самурая не уронит
Давно расставшийся с ней ронин.
И разум пуст и дух спокоен
И вечный принцип бусидо

Ведёт его в поход без цели.
Как только целью не вертели
В казармах, во дворцах, в постелях,
А оказалось - всё не то...

Его давно хотят угробить.
Сёгуном нанятый синоби
Четвёртый день в засаде ноет,
Грызя от злости сюрикен.

Но разойдётся с ним краями,
Как разошёлся он с Ватами,
С которой долго на татами
Понять пытался смысл Дзен.

А самураю это чуждо -
Изящной похоти исскуство.
Давно отрезаны все чувства,
Магэ распущен на ветру.

Играет ветер волосами.
И словно в фильмах Куросавы,
Идёт на встречу с Небесами,
Что в жизни след его сотрут.

Щёки мира горят от пощёчин Творца.
Этой чаши ему не испить до конца -
Постоянно в неё что-то льётся.

Он то правой, то левой под отчую длань,
Но не выпить из чаши ему океан
Под палящим бессмысленным солнцем.

И словами давясь, и делами давясь,
Вызывает у ангелов он неприязнь,
(Героически свергнутых с неба).

Им Божественным промыслом сила дана -
Мир прочувствовать сверху до самого дна,
Где он сам никогда ещё не был.

Но и миру предчувствие тоже дано,
Что имеет в себе это самое дно,
Беззаботно шагая по тверди.

И поэтому твердь разрушая одной,
В чашу крепко вцепился свободной рукой
Как в надёжное средство от смерти.

Слышал где-то, что горькую чашу одну
Семь таких же заменят и мрачному дну
Шанс дадут на реванш долгожданный.

И из этой готов он хлебать без конца,
Подставляя ланиты под длани Творца
И давясь, и давясь неустанно.

Не нам решать "что" нам решать,
Нам остаётся - "как".
Дела великие вершат
И умный, и дурак.

И выбор падает на них
Случайно, как кирпич.
Вчера он скромен был и тих,
Сегодня - Божий бич.

Вчера он жилы рвал из нас
Безумным палачом,
Сегодня лечит от проказ
Исскуснейшим врачом.

А завтра истину подаст
Как признанный гуру.
А послезавтра будет шанс
На новую игру.

И сеют эти игры нас
Мукой сквозь решето.
И кажется - уже, сейчас!
Но снова - нет, не то...

И впаянный в калейдоскоп
Изменчивый узор,
Опять заставит морщить лоб
И бормотать: позор...

По кругу кружит не спеша
Как будто бы "спираль".
Дела великие вершат
То вера, то мораль.

То реет гордо на ветру,
То рвётся в клочья флаг.
Не мне решать что я умру,
А заодно и как.

А за окном, бросает мне
Мой век, суровый клич.
Хоть снова не в моём окне
Звенит судьбой кирпич -

Опять и умный, и дурак
Соседи в шапито.
Никто не знает - делать как,
Но каждый знает - что...

Каким же нелепым уродцем
Сидишь на коленях моих.
И прошлое к нам не вернётся,
И новый не выдавит стих

Из старых усталых тетрадей,
Наивностью глупой маня.
Когда же, скажи, Бога ради,
Ты снова покинешь меня?

Колени привыкшие к лени,
Трещат под напором страстей.
А в парке заждались олени
Помятых твоих новостей.

Привычно играя рогами,
И повод ища для причин,
Поди-ка ты прочь дорогая
В обьятия лучших мужчин!

И в них обретая привычки
Быть первой в последних рядах,
Меня выводи за ковычки,
Песком не скрипя на зубах.

Достаточно места под солнцем.
Зачем же, вплетясь в этот стих,
Упрямо, нелепым уродцем
Сидишь на коленях моих?

В поле тихо вянут сосны,
А в бору засох ковыль.
Что мне, девки, ваши грёзы?
Что мне ваши слёзы - пыль!

Ваши вздохи мне обуза,
Не скрипит моя кровать.
В эту ночь диктует муза
И приходится писать.

За окном опять туманы,
А в туманах, как ежи
Молча бродят графоманы,
Точат острые ножи.

А ножами точат перья,
Кто богат - карандаши.
Муза бьётся лбом об двери
И орёт: пиши! пиши!

Очарованный процессом,
Наплевав на результат,
Я пишу без интереса.
Что попало. Наугад.

Наугад попало много
Для упорного труда.
Начиналось очень строго,
Но пошла белиберда.

Так и хочется тетрадку
Острым ножичком кромсать.
Шепчет муза: всё в порядке -
Есть один сурьёзный сайт.

Там сурьёзное начальство
Не позволит лить воды,
Но за ради зубоскальства
Есть отдел белиберды.

И сурьёзные поэты -
Те, шо на столпах стоят,
Иногда, презрев всё это,
Напрямки белибердят.

Я вздыхаю облегчённо -
Не напрасно ночь прошла.
Девки стонут обречённо,
За окошком даль светла.

Синь смешалась с окоёмом,
Ямб с хореем, ром со льдом.
С музой чалимся вдвоём мы
И мацу стиха жуём.

Набелибердили строчек,
Не угнаться топору.
Пусть карандашей наточит...
Девки? Где вы? Всех беру!

Мой друг достоин вашего внимания -
На этом сложном жизненном пути,
Мы с ним давно ведём соревнование
И интересней спорта не найти.

Известно - в спорте главное - участие,
А в этом - так единственная цель.
Дошедшие до финиша, не хвастают,
Куда-то исчезая насовсем.

Он на рывок берёт рекорды разные -
Гигантские и те, что по плечу.
Мне, рядом, вобщем нечем и похвастаться -
Я больше наблюдаю и молчу.

Он хочет совместить несовместимое,
И тычет розой в чёрный жабий зад.
Я допускаю только допустимое,
За шаг вперёд готов на два назад.

А он назад ни шагу. Не пытается
На прошлое взглянуть и оценить.
Видна всё больше между нами разница,
Всё тоньше, нас связующая нить.

Его лица давно уже не вижу я,
Устало в спину потную дыша.
Но награждён заслуженными грыжами,
В кильватере вихляя не спеша.

Чем он азартней жилы рвёт без продыху,
Ногами сокращая длинный путь,
Тем меньше у меня в заначке пороха
И поводов от жизни отдохнуть.

И этим молчаливым наблюдением,
За другом, что ишачит за двоих,
Обязан я своим полночным бдениям,
Вплетённым тихо в немудрённый стих.

И если не хватает мне энергии
На жутко - непрерывный марафон,
Он, обернувшись, подмигнёт из Зеркала
И я иду упрямо на обгон.

Может встал не с той ноги я
И поэтому с утра
Донимает аллергия
На прекрасное вчера.

Весь покрыт гусиной кожей
И чешусь я, вспомнив что
День вчерашний был хороший,
А сегодняшний - не то.

Первых утренних движений,
(Через силу, кое-как)
Серенада раздражений
Раздражает натощак.

Я, как истинный бездельник
Обречённый жить в делах -
Каждый новый понедельник
С тихим ужасом в глазах.

И страдаю от тоски я -
Пять кошмарных впереди.
На вчерашний аллергия
Тихо в памяти зудит.

Может стать мне как отшельник,
Всю неделю превратя
В бесконечный понедельник,
Неподатливый страстям.

И не будет аритмии
После праздных выходных.
И исчезнет аллергия
В многотрудный днях моих.

Только схватит лень за глотку
И заставит эти пять
По утрам терпеть часотку,
Чтобы после наверстать.

С ленью вовсе не враги мы,
А старинные друзья.
Молча терпим аллергию,
Раз уж без неё нельзя.

Раз презрев напрасные тревоги,
Не жалея больше ни о чём,
Тянутся уродцы по дороге
Вымощенной жёлтым кирпичом.

Ищущий пути, его обрящет
И обрящет что искал, в конце.
Ждёт волшебник их ненастоящий
В липовом сияющем дворце.

И ему от них не отвертеться,
И придётся выдать задарма
Мягкое, но шёлковое сердце
И компостер острого ума.

И царю зверей, зверью на радость,
Чтоб попроще было рвать других,
Подарить невиданную храбрость
И больших проблем для остальных.

Троица теперь диктует моду -
Острый ум и острые клыки
Рвут всех подвернувшихся по ходу,
Рвут без сожалений на куски.

Если успевают оглядеться,
Оценить стараний результат,
Успокоит шёлковое сердце,
Шелестя над грудами утрат.

Те кто был никем, теперь над всеми
Суд творят, выносят приговор.
И активно сеют смерти семя,
Шелестя моралью... до сих пор.

Ум остёр, морали шёлк не рвётся,
Храбрости не тупятся клыки.
Вороньё над миром дружно вьётся,
Наблюдая жертвы сквозь очки.

Возжелав достоинств не по силам
И свершений, что не по плечам,
Всё бредут уродцы по могилам
Как брели по жёлтым кирпичам.

Зима уже морозит мир страстей,
А город льёт потоки новостей
На жителей своих и на гостей -
И те, и те от них немного в шоке.
И наливает тёплое вино.
И точно знает, выпьют всё равно
Его до дна, как пьют свои пороки.

Подошвы пожирает реагент,
Но терпеливо семенит клиент - 
Всё лучше гололедицы коварной.
И добредёт до пустоты квартир
Где ждёт комфорт: горячий душ, сортир
И интернет, в котором целый мир,
Что заменяет этот мир бездарный.

И кажется, что всё ещё...но нет.
Рисует иней, на стекле портрет
И Дориан стареет как попало.
И душный хрип горячих батарей.
И понимаешь, что не тот ты Грей,
Который выдыхая соль морей,
Над ними поднимает парус алый.

И давит всё сильней уют на грудь,
И пусть уже случится что-нибудь -
Пусть даже то, что выгонит наружу.
Но за окном зима морозит мир.
Мурлыкает как тёплый кот, сортир.
И Интернет, в котором целый мир.
А что ещё нам всем для счастья нужно...

Недаром свой дар получив, без сомнения
Терзая с садистским упорством строку -
Убей в себе гения! Убей в себе гения!
И так их хватает на нашем веку.

Процесс доставляет тебе наслаждение?
Так им наслаждайся - чего же ещё?
Убей в себе гения! Убей в себе гения!
Процесс - это всё! Результаты не в счёт!

И пусть в ударениях есть отклонения
И рифме глагольной заказан почёт.
Убей в себе гения! Убей в себе гения!
Отечество гениев не признаёт.

При жизни конечно. А значит значения
Не будет иметь гениальность пока.
Убей в себе гения! Убей в себе гения!
Захочет - воскреснет он через века.

Сейчас на кону выражение мнения.
Виват содержанию, форма - не суть!
Убей в себе гения! Убей в себе гения!
Как видишь свой стих, так его и рисуй!

Прослыть гениальным в своем поколении -
Страшнее, поверь, искушения нет.
Убей в себе гения! Убей в себе гения!
Таланта достаточно, бедный поэт.

Трудись, проявляя похвальное рвение,
Из древа листа вырезая строку.
Убей в себе гения! Убей в себе гения!
И так их хватает на нашем веку...

В мире места нет для чуда
Больше. Только суета.
Рыщут по миру Иуды
Не нашедшие Христа.

Этот единичный случай
Был один для всех, урок.
Сто Иуд на дню получишь,
А Христа не будет впрок.

И ненужностью терзаясь,
Жизни цель не находя,
Всех подряд они лобзают,
Как невинное дитя.

Не коварны и не грубы,
Не желая предавать -
Тренированные губы
Лезут щёки целовать.

И стерев слюну брезгливо,
Пробурчишь себе под нос,
Убегая торопливо:
Слава Богу - не Христос!

И живёшь себе, покуда
В мире только суета
И очередной Иуда
Не познал в тебе Христа.

Всё бес-полезные труды
Сложились в миллионы.
Немало выпито воды
В вино не превращённой.

Немало соли на двоих
Изжёвано с гримасой.
А сколько лиц скрывало крик
Под сорванной с них маской.

Изобличать, разоблачать
Всегда - святое дело.
А вострубить, сорвать печать -
Кому бы не хотелось?

Среди возвышенных умов,
Гуманных словоблудий.
Судить с жестокостью готов,
Тот, кто её не любит.

У миротворцев, с каждым днём,
Терпения всё меньше.
Любой пожар тушить огнём -
Вот результат скорейший.

А деньги любят тишину -
Тут всё без изменений.
А тишина несёт войну
Для новых поколений.

А поколения...ну что ж -
Им море по колено.
И мастер вынет острый нож
И режет им полено.

И вскоре Голем шебутной
Войной на кукловода
Пойдёт, чтоб нас в театр свой
Заманивать у входа.

Хоть зритель сильно заскучал
В потоке информаций,
Но если всех рубить с плеча
И хорошо стараться,

Потоки крови и любви,
Смешать на старой сцене -
То зритель, в роли визави,
Хоть как-то, но оценит.

И снова дарят нам добро,
Напоминая криком:
"И не забудьте серебро!"
И ангел светлоликий,

Пока для пробы вострубив,
Рванув печать, для пробы,
Слегка добавит позитив
В голодные утробы.

Любви и боли жАдны рты
И так похожи стоны.
Их бесполезные труды
Сложились в миллионы.

Из всех болезненных сюжетов
Давно составлен эпикриз.
Для тех, кому хватает света
Не запланирован круиз

По мрачным лабиринтам слова -
Для них оставлены дела.
И Марфы трудятся сурово
Над тем, чему итог - зола.

А впрочем, хоть живи Марией
И замирай от силы слов -
Возьми вот завтра и умри я
На груде скомканных стихов -

Никто не вспомнит этот выбор
И не оценит результат.
Пыхтел над стихотворной глыбой.
Ушёл. И нет пути назад.

И не отпустят в мир вернуться
И скрупулёзно разобрать,
Чем для потомков обернутся
Слова про слова благодать.

Потомкам снова не до слова,
Их слово мучают дела.
Суровы Марфы - что ж такого!
Молчи Мария! Всё - зола...

А нам останется немного -
Немного стылой тишины
И путь, ведущий от порога
Неприкасаемой весны.

Для нас табу её рассветы
И ароматы мягких трав.
Мы - постаревшие поэты
К зиме спешащие стремглав.

Давно уставшие от бега,
От молодых и дерзких ног,
Так жаждем мы, в покое снега
Похоронить остатки строк.

Когда-то удалым и смелым,
Перебирающим цвета,
Теперь покойно только с белым
Началом чистого листа.

В нём растворится блажь любая.
И липкой сажей чёрных строк
Фаворский свет не оскверняя,
Молчит непризнанный пророк.

Если только и когда
Выйдет ёжик из тумана,
Полный горечи обмана,
Разрушая города
И стирая сотни лиц,
Похотливые мошонки -
Вспомнит ли о медвежонке,
Небе звёздном без границ?

И когда на суд толпы,
Грубо вытащит на площадь,
Чтоб казнить жестоко, лошадь -
Будут ли слова скупы?
Или будет долгой речь,
Преисполненной метаний
И суровых оправданий -
Так любимых у Предтечь.

Громко закипит река,
Косяками рыб безмолвных
Торопливо и покорно
Подтопляя берега.
Ухнет филин соловьём,
Подпоют довольно совы.
И опять заплачут вдовы -
Непонятно, о своём.

Вспомнят прежние друзья,
В прочной, безупречной клетке
Можжевеловые ветки
Без которых пить нельзя
Чай, у тихого костра,
Где мечтать легко и просто -
Лет прожить до девяноста
В светлом завтра из вчера.

Ёжик чай не пьёт давно
И давно не ест варенье.
И тумана вдохновеньем
Всё уже предрешено.
Он разрушит старый мир,
Сбросив тяжкие оковы,
На костях построив новый,
Где не чай уже - чифир

Пьют соратники его,
С ним бродившие по кругу
И внушившие друг другу,
Что не стоит ничего -
Не имеющее суть
За пределами тумана,
И без горечи обмана
Не сумевшее вдохнуть

Правду жизни в этот рай,
Где прозрачная свобода
Не поймёт тоску урода
Заглянувшего за край.
И когда последний лист
Осень размозжит об землю,
Я - туманный мир приемлю -
Беспощадный реалист.

Мы с музой, пьяные дождями,
В начале года, в январе -
Сидим, страдаем над стихами
О долгожданном серебре.

Крадётся мимо, как побитый,
Сопливый утирая нос,
Уже порядком подзабытый,
Неактуальный дед-Мороз.

Сырою слякотью томимый
Кричу на этот беспредел,
Что я, его такую зиму,
На длинном посохе вертел.

Предновогодней суеты не отменить.
Год старый путает мечты и рвётся нить
Надежд на то, что с ним уйдёт. И навсегда.
На смену новый год придёт. И вот тогда...

И вот тогда в привычный квест заносит нас.
Один штурмует Эверест, другой Парнас.
Один уходит на войну, другой на Суд.
Бывало, подойдёшь к окну, глядишь - несут.

Подходишь к зеркалу, а там всё та же ложь.
И стыдно прятаться глазам в морщинах кож.
И мыслям в тайниках умов. Словам в стихах.
Год уходящий был суров. А новый как?

А как всегда. И принцип прост - suum cuique.
Не удержать холодных звёзд в одной руке,
Другой вцепившись в дверь свою, от дум дрожа.
Живым не побывать в Раю - не ной душа!

И в окружении семьи (они семья?),
Когда придут друзья мои (ещё друзья?),
Пойдёт бокалов перезвон и вилок стук,
Затмив на время мыслей стон и глаз испуг.

А мандаринов аромат уже не тот.
И уронил лицо в салат знакомый - кто?
Все дружно слиплись в бледный ком
И в душный гул.
И вышел старый год в окно - дождя хлебнул.

А новый, только пригубив, в квартиру - шасть!
И нить разорванную сшил. И не спеша
Надеждой нежно овладел. И без труда
На ухо каждому пропел: и вот тогда...

Тот, кто ответственный за климат,
Спускает рукава.
С улыбкой детской херувима,
Продрав глаза едва.
Не разобравшись в громких просьбах
И чаяньях людей,
На серых крыльях им приносит
Отчаянье дождей.

Очнись! У нас уже декабрь!
На площади торчит
Пластмасса ёлки, мокрой жабой.
И старый год ворчит.
Мечтал уйти не так как прошлый
И похрустеть снежком.
Но ошарашен той же ложью
И ускользнёт тайком.

Народ конечно же проводит,
Народ не помнит зла.
И Новый встретит, "чуть на взводе"
Шатаясь у стола.
Найдётся правда пара-тройка,
Что вспомнят "времена",
Топя тоску за барной стойкой
В бокальчике вина.

Но кто им судьи? Я, так точно
Их не могу судить.
Прошу нам выслать снега срочно
И больше не чудить,
Того, кто засыпает Штаты
Подарками зимы
За то, что в чём-то виноваты
Они одни. А мы?

Кому ещё сейчас не весело -
Признайтесь натощак.
Зима опять дожди развесила
Над нами, кое-как.

Её унылые картины
В нас не находят спрос.
И ёлки пахнут мокрой псиной
И жалок Дед - Мороз

Его потуги бесполезные
На климат повлиять
Рождают отзывы нелестные
Всё чаще "через мать".

Туманов ненавистных пленник
Кричу ему в слезах -
"Когда тебя уже отменят -
Бесстыжие глаза!".

Вселенная не любит шуточек
И спросит за слова.
Прошло всего лишь пять минуточек,
Уже гудит молва:

"Соседи выкинули номер
В отсутствии побед.
Их Дед - Мороз, по ходу, помер,
А наш, по ходу, нет".

Я в траурном недоумении -
С кого теперь спросить?
Декабрь с жутким наслаждением
Дождями моросит.

И Дед - Мороз несуществующий,
И тот, что жив - здоров -
Не принесут в ближайшем будущем
Желанных мне снегов.

Год уходящий, в мутное стекло
Плюёт дождём, опять жалея снега,
Испытывая прочность человека,
Который всё ещё чего-то ждёт.

Или кого-то... Разве в этом суть?
Зачем копаться в страстности желаний?
Всю ту же осень пестует в тумане
Несбывшегося призрачная муть.

Владычицу печальных, строгих лиц,
Которым "за". И их достойный возраст,
На разницах поэзии и прозы,
Стирает все условности границ.

Стон музыки и песнопений крик
Сливаются в один, чуть слышный шёпот.
Снисходит до банальнейшего трёпа
Их ангельский, возвышенный язык.

Вся патетичность ноты и строки,
Ниспав до откровенности мещанства,
Спеша на холст застывшего пространства,
Наносит торопливые мазки.

А где-то до сих пор идёт война.
Недалеко. Ещё почти не рядом.
Год уходящий провожая взглядом,
Смиряешься и с мутностью окна,

С капризным, извращённым декабрём,
Сплетением поэзии и прозы.
На новый год не делая прогнозы,
Год уходящий мокнет под дождём.

Эта женщина - криком наружу
Рвёт стихи об осколки стекла.
В летний зной бесконечную стужу
Пьёт из чаши вселенского зла.

Из оборванных струн со сноровкой,
Так изящно скрутила петлю
И просунула голову ловко,
Не свою, почему-то, мою.

Хорошо, что я сплю и мне снится
Этот сон, что сгорит наяву.
И отравленный каждой страницей
Я назло ей, неплохо живу.

И во сне сострадаю до рвоты,
Рву страданьем рычащим шаблон.
А потом просыпаюсь. Работа.
Дом. Семья. И болячек вагон.

Непокорства печатью отмечен.
Красной нитью запястье обвив,
Не таких я обламывал женщин,
Полыхающих в муках любви.

И её колдовские напевы
Над кипящей стихами водой
Из пожившей не сделают девы
И не станет она молодой.

Никогда - это страшное слово,
Навсегда - навсегда приговор.
Не ложусь головой непутёвой
Под её стихотворный топор.

Отягчённый своими грехами,
Рву свой крик об осколки стекла
И другую бичую стихами,
Чтобы так же спокойно жила.

Моё изгнание из Рая
Обставлено как шоу.
По счёту малому считая
И даже по большому -
Я заслужил насмешки зала -
Шипящих на галёрке.
И после громкого скандала
Ангажемент расторгнут.

За неприемлемые склоки
И игры против правил,
Творец забрал у змея ноги,
Но кое-что оставил.
Отобразилась в ребрах мукой
Изменчивость натуры.
Лилит была, конечно, сука,
Но не такая дура.

Подумал лев, сверкнув клыками -
Всё рвётся там, где тонко.
И можно не ходить кругами -
Попробовать ягнёнка.
Рай, доведённый до абсурда,
Трещит по швам и строчкам.
И всем пора валить отсюда
По разным уголочкам.

Но где не кинь, везде засада -
От центра до окраин.
Приревновав, угрохал брата,
Зачатый змеем, Каин.
И понеслись грехи галопом,
Топча с азартом землю.
Творец укрыл её потопом,
Размыв сады Эдема.

Род человеческий, лукавый,
Друг друга презирая,
Вменил себе, в гордыне, право
Вернуть чертоги Рая.
А тех, кто в Рай земной не верят
И к Небесам взывают,
Камнями бьют, рыча как звери,
И даже распинают.

Мой череп скорбный, под Голгофой,
Омыт Христовой кровью,
А мир, грядущей катастрофой
Склонился к изголовью,
Уставшей от него Вселенной,
И что-то шепчет страстно,
Из уст рождая запах тлена
И новые соблазны.

Известный зверь всё ближе, ближе,
Но унывать нам не с руки.
Пока одни встают на лыжи,
Мы - дружно встанем на коньки.

И понесётся жизнь по кругу,
И пусть набат гудит в свисток,
Когда обняв свою подругу,
Я смело встану на каток.

В мои года уже опасно
Колени бить об крепкий лёд.
Но Боже мой, какое счастье
Скользить по кругу - не вперёд!

И этой круговой порукой,
Как хмелем голову кружа,
Зима завертит нас с подругой
На высшем пике куража.

Тем более, что наши зимы
Грешат отсутствием зимы.
Снега всегда проносит мимо
Предновогодней кутерьмы.

Но конькобежцы не в обиде.
Хоть климат зимний к нам жесток,
В любое время года видим
Мы, наш искусственный каток.

Я не слепой, я ясно вижу -
Всем паникёрам вопреки.
Пока одни ломают лыжи,
Мы - точим острые коньки.

Меня моё и так не мИнет,
Всему черёд свой и конец.
К тому же, наш не любит климат
Всем нам известный зверь - писец.

Не кричащих от боли, не слышат,
Столько криков от боли вокруг.
Умудрённым молчание ближе,
Искушённым привычен испуг.

Затаились умы, осторожно
Вычисляя два хода вперёд.
У обочин, в пыли придорожной
Замедляется времени ход.

Пыль глотать безопасней, чем порох,
Облачённый в горячий металл -
Каждый взрыв гарантирует всполох,
Непредвиденный выход в астрал.

У обочины нет кровоточин,
Кровь течёт по дорогам рекой.
А сошедшие с них, между прочим,
Обретают недолгий покой.

На обочинах тешат усталость
И лелеят душевный уют.
И приятную, тихую старость
Молча сны колыбельной поют.

Иногда прорывается что-то
Сквозь решётки тюремные век.
И во сне, задыхаясь от рвоты,
От обочин ползёт человек.

Сбросив цепкий покров паутины,
Настоящий, как есть, без прикрас,
Он ползёт от мурчащей рутины
На кровавые полосы трасс.

И вплетаясь в кипящие массы,
Копошась среди рваных кишок,
Молодеет стареющий разум,
Всё вложив в сокровенный бросок.

Всё что нажито телом и делом
Отделив как ступени ракет,
Вылетает душа за пределы -
У обочины прожитых лет.

И поёт череда эволюций
Полной грудью - на вражеский дзот.
Не забыть бы мне только проснуться,
Если сплю я....тогда повезёт.

Любить пока не научился.
Мне всё казалось недосуг.
Заболевал, болел, лечился.
Менял перчатки и подруг,
Коней на каждой переправе,
Топил суда и жёг мосты.
Судил, творил в священном праве...

Передо мной явилась ты.

Я не в бреду и не в пустыне.
Не мимолётным миражом
Передо мной стоишь отныне,
Красой сверкая как ножом.
До блеска нож отточен острый
И замысел его простой -
(Всё гениальное так просто)
Меня изрезать красотой.

В объятиях осенних сплина
В круговороте суеты,
В ночной кошмар, утиным клином
Ворвались нежные черты.
На лоб ложась прохладной дланью,
Коварный морок отгоня,
Ты более тяжёлой данью
Обклала бедного меня.

Я стал рабом своей привычки,
То забывать, то вспоминать.
Ты, к памяти моей, отмычки
Училась быстро подбирать.
И сердце бъётся от досады,
Когда в чертоги красоты
Сулящей разные услады,
Вновь гениально влезешь ты.

И в тишине твоей темницы,
Скрывающей меня от всех,
Которыми я насладится
Среди любовных мог утех,
Я проклинаю то мгновение,
Когда просил до хрипоты
У Музы, чудное видение
Про гений чистой красоты.

Нет нужды просыпаться в холодном поту,
Эта осень почует тебя за версту.
И мятущийся разум, в навязчивых снах
Опознает не сразу в неспешных шагах -
Королеву туманов, холодных дождей
И убийцу коротких романов людей.

И в сырые квартиры, итог подвести,
Загоняет химеры. И в снов ассорти
Друг за другом приходят ушедшие дни.
Как дитя убаюкай, их и помяни.
И усопшее лето неся на погост,
Помяни, раздавив виноградную гроздь.

Легкомысленный стих на пол года забудь.
Утомлённый, он стих. И осенняя жуть
Нагоняет на стих предрассветный кошмар -
Умирающих листьев прощальный пожар.
И удушливый смог от горящей листвы
Усыпить его смог на пол года, увы...

Над образом его страдал я долго,
В бессонницу спустив десятки снов.
Выписывал в ночах строкою колкой,
Карандашом бумагу исколов.

То наделял, то обделял любовью,
То жизнь его пускал на самотёк.
Пускал бродить по грешному раздолью,
В темнице целомудрия берёг.

Пытался сделать беспричинно странным,
Потом простым, как заповедь Христа.
Живою речью наделял пространной
И замыкал молчанием уста.

Определял в пучину обстоятельств
И обеднял событий чехарду.
То прогибал под грузом обязательств,
То наделял презрением к труду.

То...то... Сто раз менял его обличье
В угоду идеальному лицу.
В итоге показалось неприличным
Творенье мучить, рьяному творцу.

Тогда, себе любимому, в угоду
И подражая воле Высших Сил,
Я взял и подарил ему свободу,
Он принял. Плод запретный надкусил.

И понеслось. Ломая все шаблоны,
Ломясь в стихи, как очумевший лось,
Плюя на стихотворные каноны,
Которые похерить мне пришлось,

Мне отомстил за трепетные муки -
Мучителю словесности и рифм.
И рвали обезумевшие руки
Бессмертные творения мои.

Теперь живёт своей судьбой отдельной,
Позоря высший смысл моих стихов.
Какой-то зазеркально-параллельный,
Лирический герой без тормозов.

Не кричи, не рычи, не ругайся -
Бесполезно. Ответит лишь тот,
Кто шепнёт тебе тихо: покайся -
Сапогами пиная в живот.

И свернувшись в клубочек от боли,
Липким потом измазав кровать,
Отвечаешь сквозь зубы невольно:
Перед кем за грехи отвечать?

Кто посмеет войти в этот омут,
В нескончаемый ропот и стон
И в огне лицемерно затронуть
Обнажённого нерва капрон?

Задыхаешься, силы растратив,
Рядом стонут тебе в унисон.
Нет здесь ангела в белом халате,
Очевидно сморил его сон.

Кое-как мне поставив заплату
И укол, чтобы боль ублажить,
За такую смешную зарплату
Надо мной он не будет кружить.

Обхватив себя крепко за плечи,
Отвечаю, тому кто шептал:
Пережить бы, с тобой эту встречу -
Если нет, то я точно пропал.

И ползёт его смех шелестящий,
По немеющим в страхе, ногам.
И взывает желудок молящий
К беспощадным его сапогам.

Скоро выпишут пропуск наружу
В эпикриз мне поставят печать.
Если что-то я снова нарушу,
Перед кем за грехи отвечать?

Нет ответа, но есть ещё время
Оплатить и взыскать все долги.
И секунды стучат в моё темя,
Как стучали в живот сапоги.

Не такой я тебя представлял,
Не таким ты меня представляла.
Наша встреча давно вызревала
Под покровом чужих одеял.

И в объятиях разных, мечта
Потихоньку, неспешно взрослела.
И толпа между нами редела,
И стирались наброски с холста.

А когда на последний мазок
Страстно лёг поцелуй нежной кисти,
Трепетали осенние листья,
Обнимая стволы наших ног.

И предстала пред нами тот час
Наша серая, голая правда -
Дрожь осеннего полураспада
Без весенних и летних прикрас.

И заплакав холодным дождём,
Смыл художник с холста эту встречу.
И окутав, создателя плечи,
Спал туман под седым ноябрём.

Люблю смотреть напрасный труд,
В нём есть какая-то нелепость,
Которой обезьяны, крепость
Любую, в порошок сотрут.

Нет окончания времён
И камень сточит их упорство.
И их упрямством и проворством
Я нескончаемо пленён.

К чему достойный результат -
Его стирает злое время.
И знает обезьянье племя
Всю горечь злобную утрат.

Чем выше будет оценён,
Тем глубже в пропасть будет скинут,
Когда его возьмут, отринут
Потомки будущих времён.

Напрасный труд не знает ран,
Нет зависти к нему от века.
Он взял и сделал человека,
А остальное всё - туман.

А значит - главное процесс,
Затем, чтоб сохранить свой статус.
Сову на глобус, мышь на кактус -
Не обязателен прогресс.

Трудись, дерзая крепость рук
И ловкость пальцев приумножить.
Процесс труда тебе поможет
Умело скрасить твой досуг.

А тех, кто жаждет от труда
Иметь свою смешную прибыль,
Ждёт от завистников погибель
И яд клеветров навсегда.

Их будут злобно полоскать,
Пороча яро результаты.
Не будут фразы их крылаты,
Их монументам не стоять.

Я сам не лезу в их ряды,
Чтоб стать полезным для потомков,
Которые растопчат ловко
Мои полезные труды.

Мой труд - всегда мартышкин труд!
И с этой логикой железной,
Его считаю бесполезным -
Такие нас переживут.

И за спиной трудов больших,
Что выкосит картечь эпохи -
Мои, сочтут, не так уж плохи,
Когда не вспомнят остальных.

Убогий мир. У Бога тесно,
У чёрта страшно. И пока,
Он богатеет бесполезно
Печальной думкой дурака.

В догон тревожных предсказаний
Ещё страшнее результат.
И преисполнен он метаний,
Стеля соломку наугад.

Но угадать - удел немногих
И то - надолго ли удел?
И толпы избранных убогих
Спешат на новый передел.

На роли громкие статистов,
Греметь костями наповал.
И вопрошать вождей речистых -
Где наш ещё не пропадал?

Уже везде. И не в первой нам.
Со счёту сбился счетовод.
Остался жив - с тебя довольно,
Не надо думать наперёд.

Задумался и превратился
В столп бесполезный, соляной.
Когда народ вокруг сплотился,
Не спорь отчаянно с толпой.

Вокруг чего? Да разве важно,
Когда уже не одинок.
Примерив белую рубашку,
Перекрестившись на восток,

Шагай в строю с победной песней
Покуда есть в тебе запал.
У чёрта страшно. С Богом тесно.
Где ты ещё не пропадал?

Поэзия надоедает,
Поэзия не доедает,
Листом осенним опадает,
Дождём осенним моросит.

От недостатка витаминов
Она становится наивной,
Она становится противной
И стилизацией частит.

Не то чтобы совсем конечно,
Но в подражанЬях не безгрешна.
И в окончанЬях так поспешно,
Век девятнадцатый сквозит.

Его в стихах ветрами носит
И им воспета эта осень.
"Уж" , "лишь" он рассыпает толсто,
Набат багрянцем в нём звенит.

Ему "очей очарованЬе"
Сплошное разочарованЬе -
В сырой квартире ожиданЬе
Той милости от батарей,

Когда они, ворча солидно,
Поэта сделают завидным,
Его поэзию ликвидной
И помещение теплей.

Ну а пока они не греют
И деньги коньяка жалеют,
И ожидания стареют,
Читатель огибает дом -

Поэзия недоедает,
Поэзия надоедает
И томно у окна страдает
Над умирающим листом.

Увы и ах! Всё дело не в словах.
Их миллионы. Дел намного меньше.
Слова, в воздушных тонких кружевах,
Представлены как лучшие из женщин.

А лучшие завистливы и злы,
Иначе не удержишь пьедестала.
Блестят, ногами стёртые полы,
Сверкают зеркала огромной залы.

В безумном танце кружит кружева
И кружат голову, как страстные лобзания,
Такие же прекрасные слова
Ниспосланные людям в наказание.

Увы и ах! Слова не при делах.
Их цель одна - не дать достигнуть цели,
Запутавшимся в суетных делах
У вечности коварной на прицеле.

Их цель понять, утешить, дать совет -
Чтоб бесконечно ими утешаясь,
Искать вопрос, затем искать ответ.
Искать - на остальное не решаясь.

И поиски заводят в тупики,
В которых зеркала огромной залы,
Где ждут слова - как кружева легки,
Уверенно стоят на пьедесталах.

Пусть соловей не поёт для свиней -
Свиньи переживут.
Ночи становятся всё холодней,
Дни всё короче тут.
Лето устало свистеть соловью
Жаркую песнь свою.
И подложив на прощанье свинью,
Кануло в Лету. Адью!

Горлом охрипшим уже не попеть,
Грудь раздирает бронхит.
Ветер в деревьях. Звенящая медь.
Дождь за окном моросит.
Осень, блуждая в тумана стенах,
Мрачно мотает свой срок.
И незаметно растёт щетина,
И нарастает жирок.

Сыро. Противно. И хочется спать
Целыми днями, а ночь
Поиздеваться пришла и прогнать
Сны его летние прочь.
Рифмы выводит устало рука -
Стих поскорей убаюкать.
Он выпивает стакан коньяка
И начинает хрюкать.

Взял соловей для примера людей,
Что ко всему привыкают.
Пишет стихи для довольных свиней,
Мрачно коньяк свой лакает.
Чешет щетину, жирок теребит,
Чавкает жолудем сыто.
Осень, покой его рьяно хранит.
Лето давно позабыто.

Скоро природа по кругу пойдёт,
Летние ночи нагрянут.
И соловьи, что с собой приведёт,
Петь для свиней не станут.
Мудрые свиньи опять подождут -
Летняя спесь коротка.
Тихо готовят осенний приют,
Жолудь, запас коньяка.

Вершитель судеб подустал.
И рапорт написав на отпуск,
Сидит, строчИт ночами опус -
Как этот мир его достал.

А мир покоя не даёт.
Ночами в дверь стуча без спроса,
Несёт, несёт ему доносы
И дифирамбами поёт.

Вершитель жаждет тишины
Необходимой для творений.
Его неотразимый гений
Желает мира - не войны.

А миру мир, как в горле кость,
Он в мире чахнет и ветшает.
Пыхтя, войну провозглашает,
Её целительную злость.

Вершитель судеб хочет спать,
Перекрестившись на иконы.
Он миру дал давно законы
И с ними бонус - благодать.

Законы мир переварил,
Переписал, переиначил.
А благодать в чулане плачет
Под кучей хлама и могил.

Вершитель просит перекур,
Хотя бы перекур, не отпуск.
Уже к чертям собачьим опус -
Хоть миг без дураков и дур!

Но непрерывен их поток
И бесконечны их запросы.
А как ужасны их доносы,
Как их убогий ум жесток...

Вершитель судеб потрясён -
Как был беспечен и уверен,
Что будет этот мир спасён,
Коль будет сам себе доверен.

Но искушён и мудр мир,
Он сам себе не доверяет,
Свободу воли отвергает,
Колени протерев до дыр.

Вершитель судеб понял всё
И так Творцу он благодарен,
Что как поэт, увы бездарен
И этот мир другой спасёт.

Между нами есть связь? Извини, в темноте не нащупал.
Может щупал не то, или то, но не в нужных местах.
Взбудоражен Пегас и осыпанный звёздами купол
Превратил в решето, заплутав в удалённых мирах.

Вот с Пегасом была связь прочна и на вечные веки.
И дорогу назад он отыщет во что бы то ни.
Ну а что до тебя - все мы люди, все мы человеки
И ничто нам не чуждо. Короче, за всё извини...

Ни изморщив лицо, ни исплакав глаза до сухоты,
Не затащишь меня в суетливый и мелочный быт.
Терпеливо Творец создавал этот мир до субботы.
Я в субботу рождён и для трудника жизни закрыт.

Что мне твой монастырь. В одинаковых днях покаяния
Жизнь с тобой провести, то не подвиг, а гибель души.
И поэтому я поспешу удлинить расстояние
Между мной и тобой, продолжая отдельно грешить.

Перетерпишь, простишь, осознаешь и будешь довольна
Тем, что рядом меня не найдёшь и задышит легко.
Осознанье того, что терять меня вовсе не больно,
Напитает тебя словно в детстве парным молоком.

А немного спустя, лет каких-нибудь десять-пятнадцать,
Когда будет уже, пару-тройку таких же как я.
Надо будет тебе, исключительно так постараться,
Чтобы вспомнить меня, натурально об этом скорбя.

Мне тебя не забыть. У Пегаса на шкуре клеймённой
Среди многих имён это самое...как там тебя...
Я брожу по стихам, вдохновением вновь озарённый
Ни о чём не жалея и музы капризы терпя.

Ей единственной, я не даю от ворот поворота.
Не туда повернёт и начнётся пропало пиши.
И в её монастырь запечатаны будут ворота,
Если я в них войду, чтобы с нею до смерти грешить.

Я больше не тоскую по тебе
И не пишу пронзительных стихов.
Оставив за порогом суету,
Я запер дверь на ключ, шагнув в туман.
И воет в четырёх стенах обман,
Вмиг потеряв святую простоту,
Моих волшебных и наивных снов,
Растраченных в безжалостной борьбе.

Борьба с самим собой – удел глупца,
Хоть и воспета сонмом мудрецов.
Оставлю мудрость мудрым, их удел
Страдать над рифмой, плача по ночам.
Судьбу не испытавши до конца,
Стряхнув остатки бренные оков,
Я окунулся в омут новых тел
И пожирая их, как зверь рычал.

Пресытился, и дух переведя,
Рассеяно по памяти скользил.
И вспоминал, покуда было сил
Во снах, ненастоящую тебя.
К себе манил и снова отпускал,
Встречал и отпускал тебя улыбкой.
Удел глупца – прощать себе ошибки
И я себя безжалостно прощал.

Что - то бродит во мне нехорошее,
И когтями наружу просится.
Снова осень гостьей непрошеной,
Под окном сукой бешеной носится.

Лает хрипло в тумане предутреннем,
Рвёт зубами листву опавшую.
Я стою у окошка, укутанный
Во вчера и прощание наше.

Ветер тучи уносит вслед тебе,
И дождями следы заметает.
И наивно думает, бедный он,
Что тебя мне уже не хватает.

Я пинком прогоняю суку
И сметаю листья с порога.
Если осень - всегда одиноко.
В эту осень осень - тебя слишком много.

Пускай случайные слова Вас не обидят.
Они не суд и не молва, их не на митинг
Несёт бурлящая толпа, клеймя Вас ими.
Они заденут Вас едва. Они незримо,
Неощутимо для других стремятся к цели.
Они минуют остальных и еле-еле,
Как-будто из последних сил, на издыхании
Вонзают свой холодный пыл, едва ли раня.

И незаметность этих слов, их неприглядность,
Не обернёт чужих голов, рождая жадность
Смятенье Ваше разглядеть под дивной маской
И принародно Вас раздеть с жестокой лаской.
Им эта сила не дана. Они всего лишь
Из недопитого вина и страшной боли
Карабкались со дна души и пищевода
Предназначение свершить. И на свободу.

И им не важно, что дойдут до адресата,
Едва осилив свой маршрут, а не парадом.
Они швырнут ему в лицо осенних листьев,
Оттрусят прах перед крыльцом в тумане мглистом,
И растворятся в тишине сырой и прелой,
И в миг забудут обо мне, как и хотелось.
Как и задуманно - послать их Вам вдогонку
И вместе с Вами потерять в осенней ломке.

В фантазиях своих я пунктуален,
А вне - небрежен.
Ты говоришь, что нужен мне моральный,
Какой-то стержень.
Задумчиво смотрю на авторучку -
Ей стержень нужен.
А надо мной шарахнет осень тучкой
И я контужен.
Плывёт, плывёт строка перед глазами
С тяжёлым звоном.
Туман окутал душными клубами.
И нет резона
Мне что-то начинать... потом забросить...
Итог понятен.
Безвольность рук моих уже не просит
Чернильных пятен.
А ты всё ждёшь осенних откровений,
Не бывших летом.
Но все возможности таких мгновений
Укутав пледом,
Я убаюкал и оставил в парке
Кому попало.
И торопливо по листве пошаркал
Прочь от скандала.
А дома ждёт какой-то новый кофе
Мужского рода.
И растворяясь в этой катастрофе,
Кричит природа,
Кружа над грязью перелётной птицей,
Со мной прощаясь.
И в этот раз, с весною возвратиться,
Не обещая.
А мне и так сойдёт, когда за сорок -
Весна для юных.
На батареях сохнет старый порох,
Ещё чугунных.
И деревянных рам ещё, забитых ватой,
Скрип заелозил.
Перед тобою я ни в чём не виноватый.
Всё эта осень...

По христиански мне, конечно жалко
Собаку, что надеялась на кость -
Когда ей вместо кости бросят палку
И тренируют в ней собачью злость.

И верный пёс, не подавая вида,
Бежит за ней уже который раз.
И источает радости флюиды
Из жизнерадостных голодных глаз.

Вот так и мы, воспитывая верность
В своих натренированных умах,
Покорно принимаем неизбежность
Его игры, в бесчисленных томах.

И там, где ищем мы духовной пищи,
Во всю урча голодной, злой душой -
Опять "аппорт" и снова палка свищет,
И неизбежно тащит за собой.

Творцы стихов, фундаментальной прозы,
Властители людских умов и душ,
Не раз свои надмирные прогнозы
На нас пролили, как холодный душ.

Мы закаляли ненасытный разум,
Мечтая часто, что в конце пути,
Душа испробует все яства сразу,
Чтоб мудрость на десерт приобрести.

Хозяин у читателя жестокий,
Хотя и превосходный ловелас.
Как палку, в мир кидает злые строки.
А кость? А кость, вестимо, Бог подаст!

И обожают бедные людишки,
С тоской голодной в преданных глазах,
Бежать покорно вслед за новой книжкой,
Застрявшей палкой в сточенных зубах.

Я сам уже давно не слишком молод,
Но до сих пор, надеясь на "авось",
Бегу за ней, испытывая голод,
В надежде на невиданную кость.

Крепка моя, читателя, закалка,
Как автор - беспощаден к добрым псам.
Не раз уже швырял голодным палку,
От голода, в ночи зверея сам.

И бесконечны эти перепалки -
Когда одним увидеть удалось
В моих стихах, очередную палку,
Другим, давно желанную им кость.

Конечно, это всё мечты врунишки
И стих очередного хвастуна,
Который не попал ни разу в книжки,
Других, наевшись книжками, сполна.

Но в этом есть и правда, как ни странно -
Что не напишет в книге человек,
Не обернётся костью долгожданной,
А будет палкой нам, из века в век.

Какой пассаж! От умных слов
Не подтверждённых делом быстрым,
Поедут жёны декабристов
Век коротать среди снегов.

Ах, эта русская тоска
По чётким западным лекалам,
Когда свободы вечно мало,
К законам страсть не велика.

И хочется всего, для всех
И сразу, что совсем уж вздорно.
И воспалённый ум проворно,
Перебирая опыт вех,

В нём не находит фонаря
Что осветит путь в царство счастья.
И власть лечить стремятся властью,
Отняв корону у царя.

И в этом вся fatal error
Нам чужеродных демократий -
Она одна. На всех не хватит.
А без неё, ты просто вор.

И им не вдохновить народ
Своей же выстраданной речью.
И познакомиться с картечью
Приходится под Новый год.

И предназначены судьбе
По полной испытать невзгоды,
"Как далеки вы от народа" -
Повиснут фразой на губе.

Ну правда - вы, крепостники,
Едва владея русской речью
Ему пытались обеспечить
Какое счастье вопреки?

Лишившись боевых крестов,
Неся свой крест под звон кандальный -
Надменности аккорд финальный,
Пыл остудили средь снегов.

**********

А вот сегодня группа лиц,
Избегнув личного участия,
Вещает нам из-за границ
В чём наше истинное счастье.

И эти - так же нам чужды,
Не разделив сухарь по братски
И не испив в мороз воды,
в реке, за площадью Сенатской.

И жёны их, пустив слезу
Над тем, что так и не свершится,
Тоску и скорбь свои везут
Дорогой дальней. Прямо в Ниццу.

"Потомки" тех крепостников -
Вы всё на том же расстоянии,
С лицом надменных чужаков.
И чужеродных излияний -

Народ не примет - ваших слов,
Сомкнув ряды свои у трона
И ожидая, что корона
Одну накроет средь голов.

Один неверный шаг и точка
На груде мёртвых запятых.
Поэтому дана отсрочка
В моих творениях пустых,
Пустым лирическим героям,
Которых мне, от всей души,
Так хочется распять порой и
В своих объятьях задушить.

И это двойственное чувство
К своим возлюбленным стихам
И есть великое искусство
Подделку впарить дуракам,
Себе втемяшившим тот принцип,
Что мной придуманных ролей,
Они достойны в роли принцев,
А не раздетых королей.

Но мой театр - гимн фальши.
И весь его репертуар
Тем восхитительней, чем дальше
Листают старый гримуар,
В надежде на сокрытый смысл
В тех заклинаниях, что я
Облёк в свои простые мысли,
Как хитромудрая змея.

И мой театр - не Карабаса,
Где нить, в натруженных руках,
Рождает страшные гримасы
У кукол в ситце и шелках.
Я изощрённей и коварней
Смог новый метод применить -
Чтоб был у пьесы вид товарный,
Я куклам отдал в руки нить.

Моим лирическим героям,
Осатаневшим от свобод,
Внушить читателю, усвоить -
Над ним раззверзся Небосвод -
Уже не создаёт проблеммы,
Когда вся власть в руках у них.
И старые качает темы мой,
Ими обновлённый стих.

А я, на стихотворной груде
Стою, отмаливая шаг,
Отодвигая сонм прилюдий,
Которым быстро завершат,
Мою "стихи-йную" халтуру
Все те, кому дано решить -
Распять мою мукулатуру...
Или в объятьях задушить.

Не стоит поминать в стихах
Тех, кто достоин.
Иначе снова, впопыхах -
На тему войн,
На тему проклятой любви,
Проклятой смерти -
Твой непременный визави
Тебя завертит.

Напротив сидя и смеясь
Над этой блажью -
Он, света сын и тёмный князь,
Строкой куражась,
Не раз внушит твоим стихам
Высоким слогом,
Что место им конечно там -
Поближе к Богу.

А стих попроще, что душа
Наивно просит
Кропать ночами неспеша -
Про лето - осень,
Про то, как вобщем хорошо
На свете белом -
Такой не будет им прожжён -
Поднадоело.

И от досады крякнув, он
Уйдёт до срока.
Косясь на отблески икон
В глазах пророка.
Которому внушал тайком,
Шепча стихами,
Что будет он своим стихом
Для всех - цунами.

Не будет место пустовать
У пасторали.
Напротив сядет подпевать,
Дрожа вуалью,
Прекрасный ангел. И едва
Укутав в негу,
Нашепчет новые слова,
Любя калеку.

И потечёт лениво стих
По тихим строчкам,
Деля неспешно на двоих
Деньки и ночки.
Стирая мысли о конце
Любви и войн.
И смерти тех, кто жил в творце
И был достоин.

Вот на миг остановился и задумался.
Осознал. Потом скривился и ссутулился
И пошаркал потихоньку, словом харкая.
И доплёлся. Сел. Сижу, пишу с помарками.

Перечёркиваю нервно слово за слОвом.
Всё что прёт наружу, больно несуразное.
Нескрещаемое скрестишь - не открестишься.
И сидишь ночами молча, тихо бесишься.

Бес не дремлет, подливает масло смрадное,
Не оливковое льёт и не лампадное.
В жирных пятнах все листы и строчки плавают.
Слава Богу (хоть густы), да не кровавые!

Мало смысла в этих мрачных откровениях
О порочно-смачных и пустых мгновениях.
А о полных, тяжко смыслом переполненных -
Я упорно оставляю необмолвленным.

Что копаться вам в моих мечтах злокозненных,
Не усыпан путь ни дЕньгами, ни розами.
И не устлан этот путь коврами красными
(Слава Богу!) он не устлан и несчастными.

Ну подумаешь, зловещие фантазии!
Ведь не вещие они. И на проказника,
Не поднимется рука для наказания
(Слава Богу!). Обойдёмся без признания.

У Него уже вполне довольно признанных
И на чётки поэтически нанизанных.
Вот и пусть перебирают их причетники,
Пусть им чисто кости моют злые сплетники.

Я ж, на миг остановившись и задумавшись,
Покряхтев, потом скривившись и ссутулившись,
Осознал, что как дышу, стихами харкаю.
И с тех пор сижу, пишу. Да всё с помарками.