Чьи в лесу шишки?
Рассвет выдался влажным, душным и почти скучным.
Нет, право, а как еще его было охарактеризовать? Представьте: где то далеко наверху шуршат сосны, где-то слева внизу шуршит море, над берегом между двух медных стволов чуть покачивается брезентовый гамак весьма бывалого вида. У гамака плотно сведены боковины и тщательно сшиты по всей длине – отличной капроновой нитью. Мелкими стежками. Несмотря на то, что это мой гамак, и я в нем, между прочим, в данный момент нахожусь.
Будь проклята привычка дрыхнуть в гамаке по стойке смирно! Впрочем, как и еще три четверти моих неудобных привычек.
Брезент отвратительно пропускает воздух (ну, разве что - через пару прожженных еще три сезона назад небольших дыр), и запас кислорода внутри этого тоскливо-зеленого кокона медленно, но верно истощается. И к тому же на мою физиономию с унылой периодичностью клепсидры капает конденсат с зашитой полы…
Над высоким берегом, над сосновой рощей, над разбросанной на манер цветного драже в небольшой долине горстью палаток, над желтой песчаной спортплощадкой плывут волны чистого, протяжного звона. Гонг всеобщей побудки… Спортивно-оздоровительный лагерь «Альтаир» неохотно просыпается.
Через десять минут педсостав вытянет за ноги из палаток последних отпетых засонь и отведет свои отряды умываться. Мой Четвертый добросовестно поднимут волонтеры – вожатые. Гонг пробьет второй раз, начнется утренняя линейка с подъемом флагов.
Мое отсутствие, скорее всего, будет замечено именно тогда. И не факт, что не в результате обнаружения кадета Карябина, до сих пор дрыхнущего без задних ног. Или кадета Луферова, запертого в деревянном люфтклозете. Не за семью печатями, конечно, но под корявой надписью во всю дверь: «Здесь сидит Ябеда!». Или, на худой конец, кадета Саблиной, целующейся с местным старшеклассником, который как всегда вовремя пришел погостить прямо через забор…
Вся подлость ситуации состоит в том, что я отвечаю за эту всеславнейшую компанию великолепных, тщательно отобранных, и даже слегка уже спецобученных разгвоздяев и оболтусов, имя которой – Четвертый отряд. Так что искать меня, к сожалению, будут. Причем – всем педсоставом, включая директора и вожатых на первом году практики. И найдут. Точняк!
Лучше бы нашли на дне морском – в виде хладного трупа, честное слово...
Голос гонга тает где-то в недоступной мне ныне июньской синеве. И откуда-то снизу и слева, где, как помнится, должна быть изрядная куртина дикого барбариса, доносится отчетливое тоненькое «хи-хи»…
Девочка. Ну, разумеется – девочка! Гоблиновы уши, а что, мальчик способен так прочно, аккуратно и тщательно зашить эту тряпочную гробовину?!!
Так, лежать смирно, дышать ровнее. Долой эмоции, а то этот растреклятый гамак сейчас вспыхнет – от моего праведного гнева. Об меня в данный момент вполне можно петарды подпаливать. Ну, или носки сушить, если аккуратно выложить их вдоль роскошного верхнего шва моей брезентовой тюрьмы. Только успевай эти носки переворачивать и снимать вовремя… К тому же на выбросе адреналина быстрее расходуется кислород, а его тут и так не избыток. Стало быть, пора выбираться.
Но как? Рвануть шов? А если сил не достанет – капрон же все-таки… Да и брезент старый, но крепкий. Голыми руками его не возьмешь.
Строгим голосом приказать засевшей в кустах маленькой бестии немедленно подойти сюда и приступить к распарыванию шва? Но ставлю десять против одного, что вместо долгожданной свободы я получу шустрый топот убегающих в неведомую даль детских сандалет, приправленный золотыми горошинами смеха, рассыпающимися по каменистой тропе… Не для того зашивали, чтобы вот так, по первому же приказу, все и убрать.
Нет, надо или смириться с коварной судьбой, дождаться, пока найдут, и честно принять факт очередного всплеска популярности в черных анекдотах, или уж вылупиться, наконец, из гамака на свет божий. Причем, вылупляться надо мгновенно - авось, веселую милашку в кустах хотя бы обморок хватит…
Мысленно поблагодарив Всемогущее Провидение за то, что надоумило меня минувшим вечером свалиться спать, не раздеваясь, аккуратным, почти неуловимым движением залезаю рукой в брючный карман. Нащупываю перочинный ножик. Одними пальцами вытягиваю из кожаного чехла. Раскрываю. Итак, раз! Два! Три!!! Теперь, не считаясь с тем, что видимо, лишусь любимого спального места, безжалостно полоснуть по выцветшей зеленой тряпке, насколько позволит крайне стесненное пространство.
Эх, как говорят кинематографисты, главное – красиво появиться! Утоптанная земля, густо посыпанная сухой хвоей и крепкими сосновыми шишками, встречает крайне неласково. Как минимум дюжина синяков гарантирована. Но об этом – потом! Пригнув башку, чтобы не набрать шишек еще и на ее долю, перекатом через правое плечо сокращаю дистанцию до барбарисовых зарослей и легко, с применением обычной инерции, выхожу в почти безукоризненную, насколько можно в данных условиях, стойку дзенкуцу-дачи из арсенала восточной борьбы киокусинкай. Классная стойка, которая на языке педсостава вполне может стать жестовым аналогом формулы «Нущасъятебепокажу!!!»
Правда, в моем исполнении она выполняется с одним нарушением: без агрессивно выставленных вперед рук. Гораздо больше впечатляет дзенкуцу с руками в карманах, поверьте! Результат – полное оторопение вероятного оппонента, который зависает и тупит, не представляя, что от тебя можно ждать в следующее мгновение.
- Ганьшина, выходите из кустов сию же минуту!
… А если это – не Ганьшина?..
Нет, по всем признакам должна быть именно она. Терпение, усидчивость, аккуратность, умение шить – это раз. Из соседнего отряда – это два… Мои так не рискуют – им же со мной до конца смены жить…
Что будет под цифрой три, я даже придумать не успеваю. Из кустов мне под ноги, шипя и разбрасывая искорки, прыгает десятый «корсар» - здоровенная петарда из комплекта новогодней пиротехники. А по тропе к берегу впереди собственного визга летит целая стая девчонок из Второго отряда. Вспышка. Грохот. Звон в ушах, искры в глазах. Обтекая на траву, успеваю отметить, что Ганьшина среди них все же имеется… Отлично. Прочесть ее манеру шалостей отчасти удалось.
- Экспериментируете, значит? – прямо за спиной раздается воркующий, спокойный голос замначсмены Оскара Рудольфовича, рыхлого толстячка, в котором в самую последнюю очередь заподозришь военрука и отставного офицера. - А что вы с ними сделали? Такой гром… И, как будто, это не ваши дети понеслись в лагерь по тропе?
Действительно: слава всем святым – не мои! А то недолгим был бы век автора этих слов на белом свете.
- Нам надо торопиться на линейку, коллега Скардольф.
Мой собеседник замирает, словно только что, прямо на месте, кол проглотил. Этому прозвищу, изобретенному по принципу прозвищ учителей из «Республики ШКИД», примерно столько же лет, сколько преподавательской карьере Скардольфа. Я, например, с собственного первого класса помню, что его так называли. «Альтаир» - моя судьба. Как иначе, если ездишь сюда сначала семь лет в качестве воспитанника, потом еще три – волонтера,и теперь, наконец, и наверное, уже навсегда – наставника?..
- Что вы имеете в виду? – его замечательно добрые глаза водянисто-рыбьего цвета откровенно ползут на лоб.
- Вы – по-прежнему Скардольф, а меня взорвали девочки из Второго отряда. Жизнь идет своим чередом.
- Ну да, - икает Скардольф. – Но… это же дети, чего вы хотите. Обуйтесь и пойдемте, коллега. Если жизнь идет своим чередом, то линейку пока никто не отменял.
Мы со Скардольфом являемся на залитую солнцем поляну, когда моих «Четвертых» уже почти построила в три шеренги стриженая физкультурница Ольга Юрьевна. Все идет, как ни в чем ни бывало: подъем флагов, объявление распорядка на день, поток директорских предупреждений на тему, что можно, и что нельзя. Далее Ольга Юрьевна ведет всех, кроме дежурных, на берег, на спортплощадку – зарядку делать, а дежурных вожатая Первого отряда волонтер Савинова провожает под развесистый тент полевой кухни – расставлять тарелки к завтраку. Мне бы тоже на спортплощадку двинуть, но…
В спину тыкается острый палец. А над самым ухом шелестит строгий голос:
- Задержитесь, пожалуйста. Надо серьезно поговорить.
Маргарита Георгиевна. Еще одна замначсмены. И по совместительству – куратор Второго отряда. Прическа «гулькой», как у балерины, элегантный спортивный костюмчик из коричневого велюра, парусиновые тапочки довоенного фасона. Возраст из разряда «у дам не спрашивают», вес – 45 кг, авторитет – пять с половиной Президентов.
Вот, не было печали!..
Отходим в сторонку, пропуская вперед с гомоном катящийся на спортплощадку Второй отряд. Ганьшина из колонны демонстрирует мне розовый, как у котенка, язычок. Именно мне - Маргарита Георгиевна в это время, как нарочно, опустив глаза, разглядывает пробившуюся у самой тропы цепочку кислотно-желтых пятилепестковых цветочков. Было бы на что смотреть - лютик едкий, он же Ranúnculus acris, практического применения не имеет, дрянь болотная…
- Коллега, что привело вас на общее построение в таком виде? – Тонкие пальцы Маргариты Георгиевны ловко извлекают из моей шевелюры целый пучок сухой хвои.
- А собственно, в каком? Мне казалось, со вчерашнего вечера в моем внешнем виде практически ничего не изменилось.
- Опоздали, пришли в мятой одежде, утыканной сосновыми иглами. Штаны снизу прожжены… Вы что – полночи на земле у костра валялись? Тут же ученики!.. И чем это, простите, от вас несет? Гмм… Порохом?
Она привстала на цыпочки и повела острым носиком в трех сантиметрах от моего лица.
- Да, порохом. И ничем, кроме пороха. Если вас гложут смутные сомнения относительно вчерашних посиделок у костра с волонтерами и гитарой, то там ничего крепче чая с земляничным листом не было. Не верите? Отправляйте в медпункт, пусть фельдшерица вам скажет.
- Ох, право, у меня и в мыслях не было… Просто вы должны и меня понять. Мы требуем аккуратности от учеников, а сами… Прошла всего неделя с начала смены, а уже похожи на леших. У Оскара Рудольфовича под ногтями грязь. Ольга Юрьевна забывает причесываться…
(Уши гоблина, что на ней причесывать-то, на этом «солдате Джейн»?!!)
…- А Сергей Евгеньевич вообще сегодня вышел на линейку в хлюпающих мокрых кедах на босу ногу, в рокерской маечке с какой-то небритой личностью на груди, и к тому же - в футбольных трусах! А дежурные видели у него за палаткой мокрые рюкзак, бадлон и джинсы, которые сушились на рогатинах.
- Подумаешь – в трусах! Лето ведь…
- Даже летом в кедах у педагога не должно хлюпать болото!
Она многозначительно воззрилась на меня.
- И что далее, Маргарита Георгиевна?
- Я хочу понять, что между вами произошло.
- Со Скардольфом – мелкая ссора. Он вчера у костра просил у меня гитару на одну песню и не получил ровно потому, что у него были грязные руки. Мы уже все уладили. Ольгу еженощно взлохмачиваю не я – у нее, вообще-то для этого муж есть, и он тоже сотрудник нашего лагеря. А с Серым все просто, пожалуй… Вполне допустимо, что могло сработать буквально чье-либо искреннее пожелание: «Чтоб ты провалился, проклятый!». А провалиться в нашей местности проще всего на гнилом мосту через ту речку-вонючку… Извиняюсь, название вылетело.
Она смерила меня взглядом с головы до ног.
- Надеюсь, это шутка, коллега?
- Я тоже надеюсь… Допустим, это пожелание вполне может быть и моим. Каюсь. Если угодно - принесу Серому извинения. Вы удовлетворены?
(Если вы шутите с Маргаритой Георгиевной, главное, сохранять скучающее выражение на лице и стеклянный взгляд).
Она икнула, и как-то очень задорно подмигнула:
- Вот что, приведите себя в порядок и присоединяйтесь к отряду. Если встретите по дороге Серого… Сергея Евгеньевича, передайте ему, что запасной спортивный костюм есть в бытовке – когда выдавали форму волонтерам, штуки три еще оставалось. Если будет не по размеру – пусть обратится ко мне, подгоню, подошью.
- Придется встретить и передать. И приложить некоторые усилия, чтобы передать без какого-нибудь «довеска», вроде оплеухи…
(Конечно! Мокрыми видели не только шмотки, но и рюкзак этого раздолбая! А заезд был неделю назад! Стало быть, раздолбай ночью ходил в ближайший поселок. И не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы сделать вывод, за чем ходил. За выпивкой, ясен день! Вот так: пиво на территорию лагеря таскают всякие Серые, а замначсмены обнюхивает меня! Нет и не будет справедливости в мире, устроенном по этим законам!).
- Когда вы, наконец, повзрослеете? – мечтательно улыбнулась Маргарита Георгиевна.
- Не раньше, чем Серый. Мы – ровесники. И вы видели наши паспорта, когда они были еще свидетельствами о рождении. Тут уж ничего не изменить. Ладно, пойду хвою из шмоток подергаю, а то зарядка закончится.
«Ябеда – твоя беда»
Солдат Джейн Ольга Юрьевна помогает мне собрать отряд после завтрака. С 10-00 до 13-00 спортплощадка – наша. Сдаем зачетные нормативы… Ну, да, конечно, ГТО бессмертно! Память услужливо накидывает набор контрольных заданий на возраст от 11 до 13 лет: Бег на 30 и 60 метров на выбор, подтягивание на низкой перекладине из виса лежа для девочек и из виса вертикального на высокой перекладине для мальчиков, кросс три километра, «челночка», прыжок в длину с разбега или с места на выбор, метание набивного мяча, прыжок через козла…
…Вот мутотень!
Убедить школьников заниматься этим целых три часа, двумя потоками, разбившись на группки, каждая под руководством своего вожатого-волонтера, можно только сообщением, что после этого будет разрешено отправиться на пляж. Наивные, они думают, что – купаться… Ни шиша: по дороге сюда мне было сверху отлично видно, как Серый (на сей раз совершенно справедливо в одних трусах) и Ольгин супруг Михалыч уже бродят по мелководью, растягивают длинные цепочки белых и оранжевых поплавков. Готовят пятидесятиметровую дорожку для зачета по плаванию в открытом водоеме…
Ольга Юрьевна сует мне свисток, секундомер и картонный планшет с заранее разлинованной судейской таблицей и пофамильным списком участников состязаний. Вот они – мои 38 хулиганов, разгвоздяев и двоечников, все как есть, в столбик, в алфавитном порядке. Что вы мне на этот раз принесете, дорогие сволочи? Новую пачку чернушных анекдотов, не иначе.
Жаль, что у меня хорошее воображение. Вот, так и вижу, как приходится ловить на себя у подножия голенастого козла визжащую Саблину, которая, как всегда, сиганет мимо мата. Или уворачиваться от рушащихся на меня со скамьи 80-ти килограммов толстяка Комоедова. Или втихую подставлять руку под задницу извивающемуся под турником, как червяк, Ябеде Луферову, чтобы он хоть раз достал до перекладины своим острым подбородком… Но мы же не хотим последнее место, правда, ребята?
…У Солдата Джейн – обворожительная улыбка… О чем это она?
- Учтите: перед началом каждого теста мы с вами демонстрируем кадетам, как правильно выполнить тестовое упражнение. Личным примером, так сказать.
- Прекрасно. До финала дойдут те ученики, которые не лопнут со смеху в начале зачета.
- ??? (У Солдата Джейн – брови домиком).
- А что если через козла мне в последний раз приходилось прыгать в пятом классе?
- Ничего страшного, я за вас прыгну, коллега. (Брови возвращаются на место).
- Ну уж, нет. Лучше травма.
- Лучше, чем что?
- Чем удар по авторитету официального руководителя этого идиотского мероприятия.
- Почему идиотского? (брови – это кажется, единственное, что на ней осталось лохматым к текущему моменту – снова поднимаются домиком).
- Потому что. Судите сами: они еще играют в пятнашки и в чехарду. Можно после этого сомневаться, что с челночным бегом и козлом у ребят все в порядке?.. И дачники из поселка жалуются, что наши огольцы объели всю черемуху в их садах. Вы видели, какие там заборы? Так что подтягиваться тоже все умеют.
- Логично. Но программа, согласитесь, есть программа. Я не могу занести в зачетную ведомость норматив «преодоление дачного забора». Даже если вы внесете такое предложение, коллега.
…На пятом рывке к перекладине турника, при демонстрации личным примером техники подтягивания, я с ужасом ощущаю, как снизу чья-то ручонка изо всех сил дергает меня за штаны. Рушусь в песок. Вокруг мгновенно собирается толпа школьников… Кто это был? Ну, разумеется - Ябеда, шушера его побери!!!
(Не зря Маргарита Георгиевна обожает формулировку: «Если в классе – ябеда, это, брат, твоя беда». Очень точно сказано, если честно.)
- Кадет Луферов, вы с ума сошли?
- Ой, там такое!!!
У Луферова красная, как помидор, мордашка, всклокоченные мочалкой волосы, незавязанные шнурки на кедах и вытаращенные, как у лягушонка глаза… Чего он перепугался-то?
- Ну, какое, какое, Луферов? Что может быть хуже того, что, когда вы меня сдернули с турника, ваша шея могла быть сломана? Мне ж падать было больше некуда – только на вас, подстава вы ходячая!
- А там Ёжиков, который с хомяками, Неверович, Козлов, Магомедалиева и Ганьшина, которые со Второго отряда, а еще Дмитриевский с Касношляпиным, которые в прошлом году приз по парному теннису взяли, сделали ракету!
- Это повод срывать зачет? Может, они занимаются в кружке технического моделизма. Марш на перекладину – первым будете!!!
- Подождите!!! Я не все сказал. Они у Михалыча отвинтили с полевой кухни трубу.
- Зачем?
- Для ракеты. Потом пошли на Кудрявую гору, сделали в трубе дырку и вкопали ее вертикально. И Козлов, который на пионерболе нам первым гол забил, засунул туда ракету, и зажег.
- И что? В чем суть-то «такого-растакого»? На перекладину!!!
- Ну, подожди-ите же! – из глаз Луферова чуть слеза не брызнула, - ракета-то полетела!
- Замечательно. И куда?
( Я, кажется, начинаю догадываться, в чем тут соль).
- А не туда, куда они хотели. В общем, не вверх, а под углом. Прям на заброшенную рыбачью станцию. А там такой лодочный сарай старый, помните? Вот, ракета крышу-то пробила – и прямо на чердак.
- И?..
- Ну все, пожар там…
(Шишкин сын, олух стоеросовый, тоже мне – отличник, мог сказать сразу: «Второй отряд случайно поджег лодочный сарай»? Чего ты мне тут на ходу «Войну и мир» сочиняешь?!!).
- Всем оставаться на своих местах. Ольга Юрьевна, вам придется продолжить занятие без меня. Волонтер Колошевская, звоните на станцию МЧС, волонтер Плошкин – со мной. Ябе-... тьфу, Луферов, вы тоже со мной – показываете дорогу! Только кеды зашнуруйте, а то споткнетесь, и вас размажет по тропе - отсюда до Черных камней!
Еще за полтора километра до рыбачьей станции, когда наша сплоченная группка вылетела из сосновой рощи, пополненная присоединившимися по дороге Скардольфом, Серым в трусах, волонтером Мишулиной и – совершенно неожиданно, Маргаритой Георгиевной, стало ясно: вот он, полярный зверь песец в полном своем иносказательном обличии. Над злосчастным сараем клубились чернющие дымы самого зловещего вида. Хорошо горит, гоблиновы уши!..
Местного населения, слава всем святым, видно не было. Легче будет замять инцидент, если его и не появится. Адекватного условиям возгорания подъездного пути для машины МЧС, которая должна быть с минуты на минуту, впрочем, не было тоже.
Но хуже всего было то, что из разбитого слухового окна на чердаке сарая, метрах в четырех от аккуратной дымящейся дыры в гнилом рубероиде крыши, торчала всклокоченная женская голова в растрепанной панаме с цветочками. И почти заглушала треск пожара визгами и завываниями, достойными прирожденной баньши…
Эта голова, к прискорбию всех прибывших, принадлежала не кому-нибудь, а педагогу-куратору Третьего отряда Виолетте Тимофеевне.
- Ну, всё… - пискнул где-то сзади запыхавшийся Ябеда. – Каюк госпоже Таракановой! Сгорит со всеми ее тараканами под панамкой…
- Типун вам на язык, юноша! Три метра длиной – не меньше! – хором пообещали отдувающийся Скардольф и … совершенно неожиданно - Маргарита Георгиевна.
- Луферов, снимите рубашку, нацепите на палку подлиннее и бегите по тропе со стороны пологого спуска. Встретите пожарных – привлекайте внимание к себе, показывайте единственное место, где здесь можно подъехать ближе. Волонтеры, ищите пожарный щит – в таких заведениях он, как правило, бывает.
- Душенька, спускайтесь! – кричала госпоже Таракановой Маргарита Георгиевна.- Оставаться на чердаке очень опасно!
(А мне и невдомек было, что она такая капитанша Очевидность… ).
- Не могу-у-у! – выла Тараканова, словно волчица в мороз. – Я потеряла очки и в дыму лестницы не вижу-уу!
Серый рванул на себя ржавую дверную ручку сарая. Ручка мерзко крякнула и осталась в его жилистой, покрытой реденькими кудрявыми волосиками руке, ощерив все четыре вырванных «с мясом» шурупа…
- Здесь, часом, не было таблички «Открывается вовнутрь», Сергей Евгеньевич?
- Не было, Зануда, НЕ БЫЛО!!! – ручка со свистом пронеслась мимо моего уха и сшибла фирменную альтаировскую кепку с лысеющей головы Скардольфа. – А дверь и вовнутрь не открывается – заперта, должно быть.
- Коллега, в следующий раз, задирая товарищей, не уклоняйтесь, пожалуйста, от «ответок», ибо вы мне надоели. – Скардольф почесал слегка ушибленное темя, - нашли время и место!
Прямо над нашими головами небосвод надвое разорвал очередной ультразвуковой взвизг Баньши Тимофеевны Таракановой…
В следующую секунду мы втроем, не сговариваясь, синхронно бортанули дверь.
Та сорвалась с петель, выломав заодно около трети стены. В процессе полета кубарем в дымную, душную и заплесневелую темноту сарая Серый угодил костлявым локтем мне под дых, на мгновение отключив способность к дальнейшим осознанным действиям. А сам торжественно въехал головой в гнилой борт старого баркаса – и вырубился. Меня по инерции пронесло еще около трех метров - вглубь сарая, пока по дороге не попалась стоящая, оказывается, в проходе между лодочными кильблоками зимняя оконная рама. До моего появления в этой трижды проклятой раме имелись стекла…
Наверху с конским топотом металась в дыму княжна Тараканова. Стонали стропила. Через гигантские щели в потолке сыпалась какая-то тлеющая труха. По столбу в центре помещения уже сползала вниз хитрая оранжевая кисточка огня. Скардольф разглядел в полумраке лестницу наверх и буквально взлетел на чердак, что для его возраста и комплекции – по меньшей мере, подвиг.
- Принимайте, коллега! – Его обычно негромкий, непрошибаемо-спокойный голос теперь не ворковал, а грохотал и даже слегка позванивал сталью.
- Угу, принимаю! - И прямо на меня по лестнице буквально скатился трепещущий и растрепанный, пропахший дымом ситцевый цветастый ком. Который, судорожно икнув, впился всеми своими накрашенными когтями в плечо. В глазах неожиданно потемнело от боли… А, там же, наверное, кусок стекла так и торчит!
Тараканова, наконец, перестала орать, но зато завалила меня спиной на останки теперь уже совершенно непригодной для использования по назначению оконной рамы…
…Когда Скардольф выволок из сарая на свет божий так и не очухавшегося пока Серого, а ваш покорный слуга – бессильно обмякшую Тараканову, на крохотном пятачке меж слипом для лодок и полуразрушенной комендантской конторой уже разворачивался облезлый «ЗиЛок» местной бригады МЧС. Из длинной кабины шустро выскакивали на вязкий грязный песок бравые пожарные. И Ябеда Луферов победно размахивал своим флагом-рубашкой на правой подножке.
Через час мы ехали в город по объездной дороге – в медпункт станции МЧС, на все той же облезлой пожарной машине, в пропахшей дымом тесноте экипажного отсека, деля пространство с пятерыми пожарными. Волонтер Мишулина промывала холоднючей водой из пожарницкой фляжки многочисленные следы от моего соприкосновения с окаянной оконной рамой, заливала зеленкой и заклеивала их пожарницким лейкопластырем. Скардольф держал вторую фляжку на лбу осоловелого Серого. Серый гнусаво досадовал, что, как всегда, пропустил самое интересное. Маргарита Георгиевна отпаивала валерьянкой стучащую зубами госпожу Тараканову…
Кстати, Тараканова – это прозвище. На самом деле она – Троекурова, как благородная пушкинская помещица Маша. Но «изысканные» манеры (чуть что – в крик), вечные чудаковатые панамки и дурная привычка сочинять стихи в стиле «очень мутный декаданс» многих заставили забыть ее настоящую фамилию.
- Душенька, что вы на этом проклятом чердаке прятались-то? – мягко поинтересовалась Маргарита Георгиевна.
- М-меня Ольга обидела. Сказала, что на моем литературном кружке никому не интересно. Я взяла методичку и пошла подальше от посторонних глаз – подумать, что я делаю не так. Нашла это удивительное место. Море, солнце, рваные сети на кольях, старая лодка, изуродованная штормами и временем…
(А теперь еще - дурной головой разгвоздяя Серого…)
-… Мне захотелось провести здесь часок-другой в одиночестве. Может, из этой обстановки возникнет вдохновение. Я закрыла дверь сарая на засов и поднялась наверх. А тут сквозь крышу как что-то залетит!!! И начался пожар.
- Эк, все в природе взаимосвязано! – Икнул Скардольф, – если бы не Второй отряд, соорудивший ракету, мы бы и не знали, что вы, Виолетта Тимофеевна, так искренне переживаете за то, чтобы на ваших занятиях было интересно!
(А то, что эта поэтесска на пару часов бросила третий отряд на одних волонтеров – это вам так, фунт петрушки, коллега?!!).
Ябеда Луферов крутил в пальцах подаренную ему старшиной пожарного расчета настоящую латунную кокарду МЧС и гордо поглядывал на окружающих. Еще бы! Пока остальной Четвертый отряд мучился дурью на спортплощадке, он доблестно принимал участие в ликвидации стихийного бедствия. С его, кадета Луферова, точки зрения, это, видимо, было то самое настоящее приключение, ради которого и стоило вообще ехать в этот лагерь.
- Маргарита Георгиевна…
- Да, коллега, – она на мгновение отвлеклась от Таракановой, - слушаю вас внимательно!
- Я смею рассчитывать, что до прибытия нашей группы на территорию лагеря со всех участников непредвиденного экстрима будут сняты претензии по внешнему виду?
Ответ утонул во всеобщем взрыве хохота. Даже Баньша осклабилась во весь голливудский рот. А что смешного, собственно, было сказано? С нее, с Маргариты, станется…
Еще не вечер!
-…Итак, докладывайте далее, - директор лагеря старательно мерил аршинными шагами прибрежный песок.
- А что докладывать-то, Виктор Петрович? Ну, довезли нас пожарные до поселкового травмпункта. Там мне удалили несколько невыдернутых любезной волонтершей осколков стекла. Всё зашили, обработали, впороли какую-то пакость от столбняка, выдали флакон фурацилина и отпустили восвояси. Потом осмотрели Виолетту Тимофеевну и диагностировали у нее легкое поражение верхних дыхательных путей продуктами горения и пропажу голоса в результате экстремальной динамической нагрузки. Тоже вкололи что-то - антигистаминное, велели три дня не говорить и больше бывать на свежем воздухе.
Директор удовлетворённо хмыкнул в усы. То, что кураторша Третьего отряда будет три дня держать обет молчания, похоже, его тоже вполне устраивало.
- Когда дошла очередь до Серого… До Сергея Евгеньевича, то сначала у него подозревали черепно-мозговую травму средней степени тяжести. Но реакция зрачков на свет и координация движений у него оказалась нормальной. Так что, среднюю тяжесть переквалифицировали в легкую… Такую же легкую, как и, собственно, мозги пострадавшего.
Наш Зевс-Вседержитель глазами метнул в меня испепеляющую молнию.
- Ты опять?
- Обязуюсь исправиться и впредь, так уж и быть, воздержусь.
- Что же у вас с самого начала отношения не заладились, а?
- Мне кажется, вы с самого начала догадываетесь, каков будет ответ.
- Догадываюсь. Но поверить в официальную версию не могу. Кстати, когда я его расспрашивал, он утверждал, что угодил головой в баркас отнюдь не случайно. Но я не поверил.
- А зря, наверное. Во-первых, вы сами любите утверждать, что случайностей не бывает – есть не отслеженные закономерности и факторы потери вариантивности событий. А во-вторых, если бы у меня была возможность накануне поставить баркас именно на это место – он был бы поставлен.
Новая порция испепеляющих молний снова обдала меня с ног до головы. Аж под лейкопластырями защипало…
- Ладно, попрощаемся на сегодня. – Почти ласково сказал Виктор Петрович. - Иди в отряд, а то твои тебя, считай, весь день не видели. Ольга-то с ними, похоже, и не справляется – две трети так нормативы и не сдали.
- Браво, Солдат Джейн! Хотя бы с третью, значит, справилась. И наконец-то хоть кто-то вспомнил о детях.
- Да, кстати, – директор хитро улыбнулся, - спасибо за напоминание. Если уж мы говорим о детях, то тебе придется задержаться еще на пять минут и рассказать мне ту утреннюю историю, что была до пожара.
- Какую историю?
- Оскар Рудольфович утверждает, что над тобой нехорошо подшутил Второй отряд. Причем, девочки!
- Было дело.
- Никогда не поверю, что с твоей наблюдательностью…
- Нет. Не назову.
-???
-!!!
- И почему?
- Обвинения стоит предъявлять при наличии доказательной базы. А они, задействовав – и весьма удачно, вплоть до эффекта легкого оглушения противника - свой «корсар», так хорошо принялись «давить тапки» по кустам под дымзавесу, что я не могу гарантировать точность показаний по персональному составу этой, к слову, весьма изобретательной диверсионной группы.
- У них всего восемнадцать девочек…
- И все для меня на одно лицо.
(Особенно – при виде сзади…).
Во взгляде Старика читалось откровенное: «Ага, продолжайте, коллега, добросовестно вешать на мои многоопытные уши столь некачественную лапшу».
- Ну, ясное дело, это же не твои девочки, да?
- Предлагаю отминусовать Второму сорок баллов по общей дисциплинарке и успокоиться, Виктор Петрович.
- Почему именно сорок?
- Ну, можно шестьдесят.
-… А я считаю, что необходимо провести полноценное служебное расследование! – на песчаную косу буквально ниоткуда впорхнула Маргарита Георгиевна, - поймите, кто-то из ребят завез целую кучу нелегальной пиротехники. А я видела, что происходит с рукой человека, вовремя не отпустившего подожженный десятый «корсар»! Мы будем этого дожидаться?
- Не будем. Вы одна расследуйте, Маргарита Георгиевна, а я подожду.
- Чего вы подождете?!
- Пока они мне сами через три- четыре часа весь свой огненный арсенал не принесут.
- ???
- !!!
- …План одобряю. – Назидательный палец Виктора Петровича качнулся в воздухе, - если он у вас, конечно, есть – этот план. Сегодня отбой дадим в десять вечера. А в половине одиннадцатого жду вас обоих на учительском секторе у моей, так сказать, резиденции. С поименным списком участников диверсий и конфискованным вооружением. А сейчас по отрядам, коллеги, по отрядам! Воспитанники имеют свободное время до ужина – чего угодно ожидать можно! Еще не вечер, Маргарита Георгиевна!
…А потом наступил тот самый вечер, и волонтеры повели отряды ужинать. Меня почему-то не вдохновила традиционная каша, и результатом стало настоятельное требование Маргариты Георгиевны навестить медпункт. Тем более, что так и так надо было тащиться к фельдшеру Валентине Федоровне на плановую перевязку-переклейку.
Медпункт – аккуратный автокунг с машиной «скорой помощи» - базировался за плацем с флагами, возле Кострового поля, где техники уже начали свозить из леса длинные сухостоины для большого костра. Всю дорогу в пятнадцати шагах позади и справа от меня шуршали осторожные шаги. У штабеля дров на Костровом поле они затихли.
(«Здравствуйте, коллега, я ваша паранойя!»?).
Останавливаюсь и делаю вид, что старательно изучаю закатное небо. Глубокое, бархатное, плавно меняющее от центра к западному краю цвет с почти фиолетового на золотой. За штабелем слышится откровенный «хрусь». Все-таки наступила на сухую веточку, Ганьшина! Ладно, поиграем в кошки-мышки!
- Ябеда, что у тебя еще?.. Давай, Луферов, вылезай. Я тебя, конечно, не вижу, но неплохо слышу. И впредь, в целях конспирации, научись летать, чтобы не хрустеть сушняком.
Из-за штабеля вылетела тоненькая фигурка в кадетской форме – синий низ, белый верх. Хвостик на кучерявой головке растрепан, на левой ноге гольф сполз. В глазах – решительность обреченной на повешение партизанки Зои Космодемьянской. Вера Ганьшина, гордость школы.
- Я вам не Ябеда и не Луферов! – даже кулачки сжала, похоже, именно то, что ее назвали ненавистным ей Ябедой Луферовым, обидело девочку больше всего. - Сами вы ябеда с вашим Ябедой! Наверняка «слили» нас директору с потрохами! А мы только хотели на финальном костре фейерверк запустить – в честь спортивных побед нашей смены.
- И поэтому, гениально предвидя, что я вас вечером «солью» Петровичу, утром вы, леди, зашили меня в гамаке и подорвали на десятом «корсаре»?
- Да. Это я вас зашила. С вечера еще. Чтобы вы не пошли за Сергеем Евгеньевичем следить!
- ???
- Вы его ненавидите, и думаете, что он в поселок за пивом ходит. А он не за пивом!
- Да, надо будет в следующий раз думать потише. А то весь лагерь, похоже, знает, сколько раз в день и о чем я думаю… Кстати, если не за пивом, то за чем? Ночью, короткой дорогой через гнилой мост, да еще и с рюкзаком?
- Девушка у него там, - потупилась Ганьшина. - В травмпункте медсестрой работает. Это я его попросила взять рюкзак и выпросить у врачей использованную рентгеновскую пленку – для настоящей ракеты! Я в книжке «Справочник по авиационному моделизму» 1961 года издания из нашей библиотеки вычитала, что из рентгеновской пленки делается ракетное топливо. Ну, и попросила…
- А Серый на обратном пути провалился на гнилом мосту, да? И вы, подсушив пленку, решили проверить, сработает ли теперь ракета?
- Да. Она сработала, только как-то криво пошла.
- Криво или прямо – зависит, в данном случае, не от топлива, а от того, как вы загнули своей ракете перья стабилизатора, запихивая ее в стартовую установку из трубы от полевой кухни. Впредь проверяйте, ровно ли стабилизаторы установлены… И, кстати, это никак не объясняет полетевшего мне под ноги десятого «корсара».
- Это вообще не мы. Это Неверович Димка.
- А вот тут вы, пожалуй, врете, леди. Димка Неверович – трус. Кишка у него тонка. И улепетывали потом по склону одни девочки.
- Я никогда не вру! – маленькая валькирия изо всех сил стремилась испепелить меня взглядом. – Вы просто ничего не понимаете! Неверович пошел с нами, чтобы нас прикрыть, если что. Несмотря на то, что боялся. И когда вы выскочили из гамака через дырку – прямо на нас, - он на самом деле прикрыл. Бросил один из трех «корсаров», которые должен был отдать Ромке Ёжикову. А сам, между прочим, до последнего в кустах оставался – и вы не заметили!
Она торжествующе отбросила свой пышный хвостик за плечо.
- Конечно, разве заметишь в кустах тихого троечника, который наверняка пребывал в глубоком стрессе и ступоре от собственной внезапной наглости... Вы правы, леди, Неверович – не трус. Он просто трус, болван и тормоз одновременно. Своим «корсаром» он вас крепко подставил – грохот слышал сам Скардольф, весь Первый, Четвертый и, пожалуй, часть Третьего отряда. И, конечно, Скардольф доложил обо всем Маргарите Георгиевне. А потом вы устроили пожар. Серьезный пожар, в ходе которого чуть не погибла преподавательница. И теперь Маргарита Георгиевна ведет расследование. В половине одиннадцатого сегодня она расскажет Петровичу, что ей удалось накопать.
-… А что ей удалось накопать?
- Не имеет уже ни малейшего значения, милая леди. Что бы она ни накопала и не доложила, с побудкой в ваш доблестный отряд гениев авиамоделизма придет страшный зверь по имени Большой Шмон. У всех проверят вещи, обшарят спортинвентарь и коробки с рукоделиями у девочек. Будет противно и совестно участвовать в этой работе, но придется. Обязательно. Потому что у некоторых затейников туго с головой – а это не лечится. И мы найдем все, что и где бы вы ни попрятали. Можете не сомневаться. И тогда я, пожалуй, проголосую на педсовете за то, чтобы вас всех задолго до конца смены отправили домой. И при поддержке Скардольфа продавлю это решение через нашего Старика… Можете собирать вещи, разговор окончен.
Ганьшина, наконец, опустила свои лучистые глаза, но с места не двинулась.
- Только не вздумайте мне тут разреветься, милая леди. Соплежуев здесь не любят, я точно знаю.
- Что… нам… делать?.. – она посмотрела на меня в упор и отчеканила эти три слова с ледяным спокойствием.
(Это не вопрос. Это мощный, практически суггестивный, приказ ответить? Так, ни шиша себе - приехали!.. А мне казалось, что это Ёжиков у них нахальный… Гоблиновы уши, пора перехватывать инициативу! А то раздавит меня нафиг этот ураган с косичками!).
- Я правильно понимаю - вы это у меня спрашиваете?
- Как будто бы, здесь больше никого нет, если под «скорой» не сидит ваш Луферов!
- Успокойтесь, не сидит. Вы действительно решились бороться за то, чтобы остаться в лагере?
- Да.
- И вы собираетесь уберечь от команды «с вещами на выход!» всех своих братьев и сестер по взрывоопасному разуму?
- Да.
- Тогда соберите в кулачок вашу волю, напрягите извилины под кудряшками и срочно, прямо в моем присутствии, примите меры, способные предотвратить надвигающуюся на вас и ваших товарищей катастрофу. Дайте мне решение проблемы. Если оно будет верным, я пощажу Второй отряд.
- Но почему – я?
- Потому что вы – умница, и у вас на это хватит мозгов. В отличие от Димы Неверовича, Ромы Ёжикова или даже Патимат Магомедалиевой. Вы – лидер, Ганьшина. И сильный лидер.
(Обычно для выявления лидера в классе мне достаточно пустить в свободный полет по партам обыкновенный пульт от кондиционера. На чьей парте окажется к моменту звонка – к тому и присматриваемся подробнее).
- …Н-надо куда-то это все срочно перетаскивать. – очнулась Ганьшина. - Чтобы к моменту обыска вообще ничего в отряде не было. И чтобы до самого праздника никто не мог воспользоваться этой пиротехникой.
- В правильном направлении мыслите, Ганьшина. А где находится такое место?
- Не знаю…- прошелестело в сгущающихся сумерках.
- Это первый ваш ответ «не знаю» на моей памяти, леди. Пожалуй, я об этом никому не скажу. Все равно никто не поверит.
Ганьшина громко икнула и воззрилась на меня так, будто видела в первый раз.
- …И все же ответ «не знаю» нас совершенно не устраивает, не правда ли? Как не предотвращающий неизбежно назревающих событий… Мысленно подсядьте Маргарите Георгиевне на мозги. Чем она там дышит по вашему поводу?
- Она беспокоится за нас.
- Ее цель – предотвратить дальнейшие шалости с пиротехникой, правда? О запланированном вами сюрпризе всему лагерю на праздник она ничего не знает и даже не догадывается. А если ей честно все рассказать – скорее всего, запретит. Именно потому, что вы ей очень дороги, обалдуи. С тем же успехом вы могли просить ее разрешить вам прыгать с крыши без парашюта.
- Ну, да…
- Значит, отменяем фейерверк.
- Нет. Мы дали обещание. На спорняк! Отступать нельзя – дело чести.
- Кому? Кому дали обещание на спорняк?
- Ребятам… Четвертому отряду.
(Опаньки, засада!!! Интересно, чего я еще про моих не знаю? И это - при наличии у меня Ябеды Луферова?!!).
- И Четвертый отряд, конечно, готовит ответный ход?
- А вы… вы разве этом не участвуете?
- Нет. Только в сдаче норм ГТО и в операциях по пожаротушению после гениальных приключений Второго отряда… Но вернемся к нашим баранам-фейермейкерам. Последний раз спрашиваю: что вы намерены предпринять? Куда мы будем складывать ваш стратегический боезапас? Где его ваша Маргарита точно искать не станет?
- Ну, наверное, раз мы так позорно запалились, а больше никто не запалился, то искать она начнет с нашего отряда, с палатки Горшкова, Ёжикова и Неверовича. Значит, логично будет сложить весь трах-бабах в соседнем отряде…
- …Ну, например, в имеющем репутацию самого дисциплинированного…
- …А самая дисциплинированная репутация – у вашего Четвертого!..
- Именно. К тому же именно с моим Четвертым у вас сговор… Я имею в виду – пари.
- Н-нет, не пойдет! У вас Ябеда Луферов! Он везде лазит, может заметить – и тогда точно сольет где и что. – Вера замотала головой и презрительно скривила мышиную мордочку.
(Ну и что же, что сольет? Все равно – сначала мне).
- …А как вы думаете, леди, где точно никогда не бывает Ябеды Луферова?..
- Это сложно сказать.
- Ответ не принят, двойка за решительность... – пришлось злобно усмехнуться, - И об этом я тоже, так уж и быть, никому не скажу. Вместо этого я открою вам секрет: Ябеда Луферов никогда не заходит… ну, например, в МОЮ палатку.
Ганьшина остекленевает.
- Но почему? Все же знают, что он вам «стучит»! И про ракету, вот – тоже…
- Стучит. Что поделать – порода такая. Но в моей палатке это делать чертовски неудобно. Это одноместный «Эгоист» от фирмы «Турист». В ней очень тесно, когда двое залезут, даже если второй – всего лишь кадет Ябеда.
- Так, - помолчав, Ганьшина встряхнула головой, отгоняя явные последствия только что пойманного от меня когнититвного диссонанса, - значит… Вы предлагаете спрятать пиротехнику и готовые ракеты с топливом у вас в палатке?!
- Именно так, леди. Предлагаю. Потому что надо быть круглым идиотом, чтобы заподозрить в пособничестве космонавтам-террористам из Второго отряда куратора Четвертого. Я же вас, хулиганов и воображал, терпеть не могу. И не далее, как через девять часов буду в первых рядах педсостава у всех на виду вдохновенно шмонать ваши палатки.
- Я вам не верю.
- На здоровье, мне не привыкать. Через сорок минут я вернусь из медпункта. Вы уже должны быть на месте. Скрытно – как вы умеете. Со всем боезапасом. Подчеркиваю – со всем. Только так он будет иметь реальный шанс благополучно дожить до предполагаемого праздника. Никто его не возьмет и никто о месте его пребывания не узнает. А вот вы, напротив, дадите мне честное слово, что возьмете… подробную консультацию у Серого, как все безопасно организовать. Раз уж вы в курсе всех его сердечных тайн, а он - в курсе всех ваших террористических.
- Но… Зачем вам это?
- За шкафом.
- Ну, вы же нас терпеть не можете. Мы же ваших на второй день после заезда на пионерболе всухую «сделали»! А еще мы же с Ёжиковым вас уронили вместе с судейским стулом! Но это было нечаянно… А-а! Вы, наверное, хотите директору все сдать!
(На колу мочало – поехали сначала!..)
- Ага. Сдать. Несомненно!..
(Гоблиновы уши, какую бы кислятину незаметно сожрать, чтобы сохранить тоскливую мину на морде и не заржать, как последний Гольянов?..)
- …Именно поэтому разговариваю с вами тут битый час, вместо того, чтобы уже десять раз притащить вашего Ёжикова за ухо к этому самому директору. Отключите, наконец, вашу женскую логику, леди!.. Ну, хотите – на крови поклянусь в чистоте моих намерений на текущий момент? Тем более, что вот этот пластырь на руке почти отклеился.
- Но… Почему? Вы? Все это?..
- Потому что мне когда-то тоже было двенадцать лет, кадет Ганьшина…
… Без десяти одиннадцать у белого директорского шатра мы, трое взрослых обалдуев и пожизненных разгвоздяев, они же - кураторы Второго и Четвертого отрядов плюс директор лагеря, молча смотрели в догорающий костерок. Доклад был окончен. Говорить больше было не о чем. Петрович держал в руке лист формата А4 со списком террористов из Второго отряда: Ёжиков, Ганьшина, Неверович, Козлов, Дмитриевский, брат и сестра Красношляпины, Магомедалиева, Гончаров, Ягловитин, Дуняшина, Благодатских…
- Ты точно гарантируешь, что из твоей палатки никто ничего не возьмет? – Петрович потеребил усы и посмотрел на меня.
- Ну, гарантию дают только в банке… И в покойницкой.
- А если дождь? У тебя тент нормальный, не промокает?
- Вот, значит, когда это вас, наконец, заинтересовало... Не стоит вашего волнения.
Маргарита Георгиевна бесшумно скользнула поближе и легонько, по-матерински, обняла меня за плечи.
- Спасибо…
- Всегда пожалуйста.
- Что вы так сморщились, коллега? Вам кажется неуместным такое проявление эмоций старой училки?
- Мне кажутся неуместными полтора десятка дырок от стекла в моей шкуре. Не более того…
- Простите… Что будем делать с Неверовичем? Может, привести его завтра, чтобы извинился?
- А вам его не жаль, Маргарита Георгиевна? Он, как мне кажется, метнул «корсар» со страху. Что будет в процессе этих извинений – паническое бегство, обморок, мокрые штаны? Человек – трус, и не нужны мне его извинения.
- Но надо что-то со всем этим делать.
- Надо. Вношу предложение: наплевать и забыть. Инцидент исчерпан.
- А Неверовича отдать Серому в персональные ученики, – подхватила Маргарита Георгиевна. - Или напугает раз и навсегда так, что больше эта трясогузка не появится в нашем лагере, или сделает правильным пацаном. В обоих случаях - Второй отряд в выигрыше.
- Я тоже думаю, что инцидент исчерпан. - Петрович усмехнулся, - но правом и волей старшего вношу изменения в ваше предложение. Разобраться в причинах панических настроений Димки Неверовича я доверяю вам двоим.
- К-кому? – автор этих строк чуть папиросой не подавился.
- Ну, как это кому? Естественно, тебе и Серому. Не Маргарите же Георгиевне! Хотя… Она ведь в этом случае и одна бы справилась, а?
Петрович привстал и аккуратно положил «список террористов» поверх дотлевающих углей. Бумага скорчилась, вспыхнула и, рассыпаясь искрами, легким пеплом взмыла в бескрайнюю бархатную высоту – к равнодушным звездам.
(продолжение следует)
