&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&
Приветствую всех участников соцсоревнований! Да пребудет с вами Великий и Могучий!
Должен сказать, что технический уровень исполнения конкурсных работ в целом достаточно высокий, за исключением, может быть, отдельных кракозябр, на которых не стоит акцентировать внимание. Оно и понятно, ЛАП по своему формату предполагает, что авторы выставляют на конкурс лучшие работы, заботливо отшлифованные и прошедшие обкатку. Поэтому, давая краткие комментарии (увы, растекаться мыслью по древу время не позволяет), я будут уделять внимание преимущественно художественной стороне произведений. То бишь – глаголить с умным видом объективно не проверяемые тезисы, которые при желании всегда можно отнести к разряду субъективной вкусовщины, а то и вовсе откровенной хрени хритика. На том и успокоиться.
1. Два мира
Опять череда обесцвеченных будней:
в тумане луна по-над крышами – блудней –
скользит;
сырые, как в облаке пара, рассветы;
остывшие в парках осенних приветы
ракит…
Где сумерки кажутся серым гранитом,
реальность иная за тюлевым скрыта
окном:
маняще мерцают, изысканно-странны,
на белых салфетках цветные стаканы
с вином;
и граций наряды воздушны и пенны;
камин проецирует тени на стены;
и свет…
Снаружи – вопросы в пространстве печальном.
А там – зачарованным звоном хрустальным –
ответ.
Как будто два мира, контактов не зная,
бок о бок – в границах: мечта и земная
юдоль…
Тут сумерки камнем на сердце ложатся.
А там – предлагают и блеск декораций,
и роль.
Думаю, что стихотворение во многом эскиз, чувствуется некоторая незаконченность. Создана атмосфера, но герои на сцене пока не появились.
Остывшие приветы ракит – сложный образ, с трудом воспринимается.
Зацепили мой утончённый (параноидально) слух блудня – луна (ибо в основном значении блудня – это отнюдь не любительница вечерних прогулок на свежем воздухе, а, представительница древнейшей профессии) и стаканы с вином. Нет, я вовсе не против хряпнуть под настроение стаканчик – другой вина (а лучше вообще по-гусарски лихо: залпом из горла), но всё ж таки патетика момента как бы обязывает пользовать заместо пролетарских практичных стаканов гламурные бокалы.
2. Сезонные танка
***
Жаркое солнце,
но у берёз под окном
жёлтые прядки.
Ветер запутался в них
с грустным шёпотом: "Скоро…"
***
Зимнее поле
ровным покрыто ковром,
выстлано белым —
чёрно-пунктирная цепь
лисьих следов на снегу.
***
В зеркале лужи
дуб любовался собой,
с птицей на ветке.
Дождь августо́вский пошёл
и картинку размазал.
К технике и исполнению у меня претензий нет. Но скажу по-чесноку. Увы, никогда не понимал японицкой поэзии. Есть мнение, что все японцы – извращенцы, но это смелое утверждение ничуть меня не успокаивает. С другой стороны, возможно, что большинство переводов, которые мне доводилось читать, из-за огромной разницы в менталитете и культурно-историческом наследии (не забываем, что Япония долгое время находилась в самоизоляции) не способно доподлинно переложить в доступный славянскому человеку ассоциативно-образный ряд все тонкости и грани мятущейся извращённой японской души. А может, там просто не случилось своих Пушкиных, поэтому отечественная школа поэзии на голову выше и на порядок сильнее (что обнадёживает). В общем, когда друзья меня попросили однажды выдать что-нибудь японистое, моих сил хватило только на скабрезное:
Осенью жизни
Желтеют и падаю
Зубы. Печалька…
На том и успокоилась душа.
Возвращаясь от самопиара к конкурсной работе. Всё хорошо, всё по канонам. И даже сезонно. Отмечу, пожалуй, что в исполнении автора танка заметно обрусели: здесь и берёзки, и зимнее поле с лисьими следами… Но тонкость в том, что лисы и берёзы в Японии тоже водятся, так что не придерёшься.
3. Вино из одуванчиков
Летняя пьянящая мечта – теплое вино из одуванчиков…
Хочешь, точно книгу, прочитать - мир, неуловимый и обманчивый?
Хочешь раствориться в тишине, в синей глубине июля сонного,
В зазеркальной призрачной стране, в золотистой пыльной невесомости?
Там, где крылья легкие шуршат, согревает солнечная лампочка,
Навсегда останется душа – яркая порхающая бабочка.
Там, где блики быстрые летят, там, где облака белеют перьями…
…Упадешь столетие спустя в темное осеннее неверие –
То, где чудаки обречены на бездонность каменного морока,
То, где от стены и до стены бродят скрипы, отзвуки и шорохи,
Мысли – как стекла холодный хруст… памяти стакан, забытый в сумерках,
Полуполон или полупуст – не понять уже, и чувства умерли.
Что это, судьба или вина – не прочесть, слова и дни утрачены.
Выпито рассеянно до дна теплое вино из одуванчиков.
На мой взгляд, это добротное девчачье альбомное стихотворение. На счастье автора, я с годами становлюсь всё более сентиментальным. К тому же, считаю удачным реверанс величайшему поэту среди писателей.
Но нужно и гадость какую-нибудь сказать, чтобы автор не расслаблялся.
Пожалуй, образов всё-таки многовато, что несколько рассеивает внимание.
4. Качая железо
____________________________"No pain, no gain"
Качая железо, попутно качаю и волю;
Я верю, что следом за болью приходит прогресс.
Гантели и штанга - враги сигарет, алкоголя
И жира, что прятал за брюхом годами мой пресс.
Качая железо, я слышу бой сердца и вижу
Как лень подыхает под весом чугунных блинов.
Возможно опять надорвусь - заработаю грыжу,
Но я всё равно проапгрейдюсь от шеи до ног.
Качаю железо под музыку "ГРОТ" и "Маваши",
И с потом выходят тревоги, сомненья и страх.
Подход за подходом, как робот, я в зале еб@шу,
А раньше по барам и клубам кутил до утра.
Качая железо, я напрочь про всё забываю -
Про санкции, кризис, кредиты, проблемы в семье...
Мне брусья - как братья, и словно вплываю в нирвану,
Когда я со штангой лежу на наклонной скамье.
Качая железо, попутно качаю и волю,
Железную волю и жёсткий характер бойца...
А мышцы растут и растут, и как будто бы молвят:
"Смотрите, был дрищ, а теперь - он реальный пацан!"
________________________________________________
"ГРОТ" и "Маваши" - русские рэп-исполнители
Ну, что я могу сказать… Все мы любим нашего Сашу. А Саша любит андеграунд и эпатаж. Вот… Хотел попенять ему, мол, неужто это самое-самое лучшее за квартал? Оказалось, что единственное. На том и успокоился. Хотя, может, когда хочет.
5. В каждой волне и камне
В полдень июльский море – живой хрусталь.
Белое солнце плавит сухой песок.
Можно руками гладить и трогать даль.
В каждой ракушке, блике и камне – Бог.
Он открывает истину, словно клад,
всем существам – бери, постигай, владей.
Времени штиль уводит от чисел, дат.
Чувствуешь, мир становится всё тесней?
Будто бы он сужается не спеша
от горизонта, сбросившего туман,
до лежаков, до гравия. А душа
ширится, превращается в океан,
синий-пресиний, ласковый и большой.
Мелочь любая ныне имеет смысл:
гул парохода, неба молочный шёлк,
облако-птица, острый зелёный мыс,
детские визги в брызгах ленивых волн,
крики торговцев: «Трубочки, пахлава».
Ты понимаешь: хватит безумных войн,
столько повсюду жизни. Она права
в том, что течёт «сегодня», «сейчас» и «здесь»,
истин не ищет, ловит, как воздух, миг.
Вот откровенье, чудо из всех чудес…
В полдень июльский море – почти родник.
Вечер проворен – рыжий коварный лис,
стрелки часов опять набирают ход,
ветер, летящий в спину, уже когтист.
Время расплат всегда выставляет счёт.
Медный закат цепляется за скалу,
Бог запирает храмы, даёт Псалтырь.
Знаешь, что шепчет красный последний луч? –
в каждой волне и камне остался ты.
Добрая тёплая зарисовка, зримая и ощутимая. Тоже альбомная, да. По случаю дубняка приятно согрелся.
Однако же, финальная строчка, коей надлежит резюмировать всё выше сказанное, словно из другого ряда. Уж ежели главное в стихотворении – это Он, ради которого всё, надо бы это как-то провести центральной линией сквозь весь текст. Иначе получается чрезмерно растянутый зачин, резко и внезапно подводящий к любовной теме только в самом-самом конце.
6. Бульварно-букварное
Сиял весь город, словно брошь,
светился путь, которым шёл ты,
играл закат в контрастный дождь –
то фиолетовый, то жёлтый, –
сияли мы, играли мы
совсем по-школьнически в прятки...
И в двух поливах до зимы
казалось клумбочкам опрятным,
что прочь из мест, где мох притих,
сбежав с облупленного юга,
бульвар не вытрясет двоих,
уже впечатанных друг в друга...
От агератумов до ям,
в которых осень воду варит,
по тёплым лиственным морям
мы собирали наш букварик,
но золотую букву "Ты"
не доучили – и забыли,
и, опасаясь пустоты,
в другие гавани заплыли...
И го́рода не знать черней,
и что ни осень – неживая,
но сталкивают всё сильней
и снова к пряткам призывают
дорог моих, дорог твоих
соприкасаемые дуги...
Бульвар не выпустит двоих,
букварь не выпишет двоих,
ещё не пройденных друг другом.
Тоже альбомное. Отмечу интересные оригинальные образы: «облупленный юг», «ямы, в которых осень воду варит», «дорог соприкасаемые дуги» и т.д.
Вопрос только к букве «Ты». Нет, понятно, что автор хотел сказать, вот только буквы такой, увы, нету.
Тут надо бы ещё поискать в словарях…
7. Ночное...
Мерцал ночник. Играли тихо тени.
И от меня бежал сегодня сон.
В окно дышала ночь теплом осенним.
Резвилась штора. Милое “динь–дон“,
Выстукивали ходики на стенке.
Поникли на обоях все оттенки,
Потух забытый мною монитор.
…Пытаюсь спать, всему наперекор.
Поднадоела неотступность мыслей
И впору слоников начать считать.
Была бы неудобная кровать,
Иль комары, как давеча бы грызли,
Так нет, всё славно. Впрочем, как всегда.
А скоро подкрадутся холода,
Накроет ливень непослушный город
И птицы разлетятся на юга.
Припомнится, что мне уже не сорок,
И, может быть, осталось полшага...
Сознание, что к небу не готова,
Не поразит, но обожжет. И снова
Я стану слушать песни сквозняка
И чей-то звонкий свист издалека.
Вот, как сейчас, считать часы, минуты
В таинственно-спокойной темноте.
Потом кефирчик кушать, пить хотеть,
Ходить в ночной пижаме, необутой.
И думая: «какая суета!»,
Дремать под колыбельную кота.
Пасторальное такое пасторальное… Грустно – элегичное, но чего-то не хватает. Хочется какого-то маленького безумства и бунтарства, тряхнуть стариной… Впрочем, может на то и рассчитано?
8. Предзимний бухгалтер
Как будто на хлеба краюху медовый поток,
закат перелился на землю - кончается вечер.
Витает над полем невидимый глазу Ван Гог,
наносит по капле ко времени мороси млечной
едва различимо сквозь облачный пух и перо...
А ниже, с ветвей, долгожданный полёт обретая,
осенние листья становятся вдруг на крыло,
по-птичьи хлопочут: им кажется, что улетают;
торопят друг-дружку - спешит листопад-караван,
шурша о несбыточно-сладком, что ветер навеял.
Ван Гог улетает вдогонку - полёт рисовать,
оставив эскиз недописанной ночи на небе.
Навстречу им хочется выйти — глубинно вдохнуть,
всю соль новоявленных звёзд ощутив, прослезиться
светло и торжественно - здравствуй, весёлая грусть
прощального бала на волю слетающих листьев!
Ах, ветреный праздник! Восторгам подсчёт ни к чему,
но знаю иное - предзимний бухгалтер не дремлет:
Ван Гогу оплатят бессмертьем — довольно ему,
а листьям довольно полёта - отпущено время,
где каждый по ветреной воле в предзимье несом -
мелькают миры в пестроте, проносящейся мимо...
Теряют по осени кроны неверных «птенцов»,
к рукам приберёт и сочтёт их бухгалтер предзимья.
Никогда не был фанатом Вани Гоги, но автор чертовски убедителен.
Небольшая кракозябра: «друг-дружку» - чёрточка здесь вроде бы не нужна.
Ещё хотелось бы отметить, что Ван Гога в стихотворении много больше, чем бухгалтера. Он в центре. Так почему бухгалтер в названии, а не Ван Гог? Несправедливо как-то…
9. Мои девяностые…
Мои девяностые… Можно вовсю геройствовать.
Потертые джинсы – как символ иной свободы.
Переть на рожон, в идеалах своих упорствовать,
При этом не очень отчетливо зная, кто ты.
Ломиться в закрытые двери – зато уверенно.
Себя потерять, но глаза разглядеть чужие.
Влюбляться и верить, что жизни сто лет отмерено,
Считать себя взрослым, но все узнавать впервые.
Расстаться на целое лето – с одним, единственным,
Писать каждый день, проклиная капризы почты.
В стране, где романтики гибнут – но ради истины,
И нет для вражды благодатней отныне почвы.
На стыке времен, на обломках страны раздробленной
Плевать на глобальные беды – любовь важнее.
Писать, расправляя листок на клеенке сгорбленной,
Письмо доверяя сварливой почтовой фее.
У слова «люблю» незатейлива траектория –
Маршрут от почтового штемпеля независим.
…У этого лета будет своя история…
Без выцветших строчек эпохи бумажных писем.
Ну… У каждого, наверное, свои девяностые. Но общий тренд: нищета и разруха, падение всего на свете ниже чего только можно. Мне кажется, на этом контрасте можно отыграть лов-стори гораздо круче, но не декларируя, в общем, очевидные приметы времени, вроде обломков страны, а опираясь на детали. Как там было у «Комбинашек» про два кусочка колбаски…
10. Корень в квадрате
Когда перевернётся жизнь вверх дном:
уедет сын учиться, сгинет лето,
присядешь в кухне, думая о том,
который за десятым небом где-то
растит своих крылатых пацанят.
Они скромны, ослушаться бессильны.
Не курят и, наверное, звонят
Отцу сто раз за сутки на мобильный,
Евангелие знают назубок,
и кодексы священные тем паче.
А твой пострел заносчив и жесток
в своем непонимании ребячьем.
Читает вместо Блока – Сашу Бес,
пометил дом квадратиком на карте.
"На Родине, – сказал, – не ставят крест,
а главное, что корень есть в квадрате".
И не звонит, утрачивая связь
с одной из самых главных в мире женщин,
которая от боли заслонясь,
ему в посылку складывает вещи.
Ну что же, материнское стихотворение, имеет право быть. Да и читателей, думаю, найдёт. А герой… не знаю, какой он на самом деле, но в стихотворении – нормальный такой мальчишка, не ставящий на родине крест и помнящий о корнях. Конечно, матери трудно смириться, что дети улетают из гнезда. Но такова жизнь, и с этим ничего не сделаешь. Остаётся только благословить и отпустить.
11. Любшанское городище
В поле, около дороги,
На жердяйке от ворот,
Одинокий ворон строго
Вековой дозор несет.
Но ни князя, ни дружины,
Ни коровы, ни коня…
Только вербы-старожилы
Ветром с Волхова звенят.
Морю-Ладоге на милость
Здесь в далекие века
Влиться в Волхов торопилась
Любша – быстрая река.
При слиянье рек – началом
Русской силы боевой –
Крепость первая стояла
С деревянною стеной.
Но усохла речка Любша,
Крепость пришлые сожгли...
Города росли получше,
Расходились вглубь земли.
Мало ль малых рек на свете?
Волхов-царь – как ни держи –
Той утраты не заметив –
В море-Ладогу бежит…
С пересохшим мелким устьем
Вал сравнялся земляной.
Ребятенок бродит с грустью,
Как потерян. Сам не свой....
Ни осинки и ни клена
На Ярилиной горе.
Все до пепельного тона
Время выжгло на костре.
Лишь на старой жерди ворон
Оставаясь, как в дому,
День минувший вырвать с корнем
Не позволит никому.
Очень неплохо передана атмосфера места. И ворон к месту – неоднозначный символ. Хотя, дух запустения сквозит сквозь строки. Это не хорошо и не плохо. Это жизнь, как она есть. Жаль только, что память стирается со временем.
12. Покуда легче пуха тишина
Бывает легче пуха тишина
и кажется, что трогаешь руками
скользящий воздух - птицу-оригами.
Пытаешься о чём-то вспоминать,
но жёлтый день, струящийся снаружи,
раскрашенный по осени, всё глубже
врастает в мир, где девочка одна
катает по столу созревший персик...
История давным-давно известна:
в замужестве счастливая жена
сгорит в три дня, оставив трёх детей.
Осенний день становится желтей,
а в сердце колокольчики звенят,
когда лукавым взглядом, свет отринув,
Веруша, Вера смотрит из картины,
покуда легче пуха тишина...
Неплохая попытка выйти за рамки картины. Но мне кажется, лучше меньше, да лучше. Слишком много сказано прямым текстом из биографии Веры Мамонтовой, а стихотворная форма предполагает концентрацию мыслей и чувств в художественной обработке.
13. Эмиграция 90-х
Уезжали, зубы сжавши мы,
в неизвестность, навсегда...
Листопада ворох замшевый
вопрошал: "Зачем? Куда"?
Сомневались, жарко спорили,
опасались за детей.
Нет печальнее истории -
отрываться от корней.
Вместе с платьями да блузками
и в столицах, и в глуши,
паковали книги русские,
как лекарствo для души.
Не предав прошедшей юности,
изменялись изнутри
и, ломая зубы мудрости,
грызли по ночам иврит.
Но мы сдюжили и выжили,
распрямиться вновь смогли…
Шепчут "Кадиш" листья рыжие
у оставшихся могил.
"Ка'диш" - еврейская поминальная молитва (идиш)
Да, вероятно, стихотворение найдёт своего читателя. Много их было, эмигрантов. С другой стороны, мне кажется, автор не до конца раскрывается. Здесь ведь как: по больному, по живому – тогда звучит. Но воспоминания, видимо, слишком тяжелы. Я бы ещё посоветовал добавить больше художественности, элементов рассказа, истории. Вспомнился «Чартер на Ганновер».
14. Сказка
У меня ни кола, ни двора, ни волшебной палочки, ни Грааля.
Только преданный пёс и верный крылатый конь.
Я летаю во сне на коне, по неведомым дальним далям,
вопреки неправильным правилам, беззаконный поправ закон.
А пёс бежит по пятам, захлёбываясь хриплым лаем.
Находит меня по запаху - усталый, больной, в бреду.
А если теряет снова, ложится наземь и завывает.
И воет, и воет, воет... воет, пока не приду.
Прихожу, обнимаю дрожащего, снять пытаюсь ошейник.
Пёс рычит, кусает мне руки, отказываясь от свободы,
от пищи и сна. Взамен отказываясь от прощения,
бегу по земле с ним рядом долгие, долгие годы.
А конь... хотя и крылат, крылатым себя не чувствует.
Туманными бродит тропами, не видя солнечный свет.
Только когда его глажу и сказку на ухо шепчу свою,
он оживает на время - сотню-другую лет.
Неистово бьёт копытом, высекает из камня звёзды.
Яркими изумрудами сияют его глаза.
Дыханием бурю вздымает, явь согревает мёрзлую.
И крылья его в размахе способны закрыть небеса...
Когда приползу, измученная, к последнему в мире чертогу,
иссохшая, обессиленная, изорванная безумием,
встретит меня смущённо тот, кто зовётся Богом.
Такой же, как я, измученный. Совсем не такой, как врут о нём.
Возьмёт осторожно на руки душу мою отравленную,
посмотрит сочувственным взглядом, который выдержать нелегко,
скажет: "Я тоже не знаю, чьи правила самые правильные,
и нет у меня Грааля. Но вот тебе двор. И кол".
Хорошо. Но много.
Паэцкая форма как бы предполагает лаконичность, квинтэссенцию впихнутой невпихуемости. Если опустить вторую и третью строфы (в общей сложности – 16 стихов), смысл, на мой взгляд, совершенно не пострадает и будет восприниматься гораздо легче.
15. А Пушкин не читал Толстого...
Спасибо, улыбнуло. Толстой не читатель, Толстой (внезапно) – артиллерист. Я бы такого контуженного к поэзии на пушечный выстрел не подпустил.
Как-то Лев Толстой признался, что не любит стихи.
- А как же Пушкин?
- Пушкин? Он разве писал стихи?
( Из воспоминаний о Льве Толстом.)
А Пушкин не читал Толстого,
Не одолел “Войну и мир”,
И значит, самого простого
Не знал прославленный кумир.
Его пример - для всех наука,
Другой не срифмовал бы звука,
Не кончив наш Литинститут,
Но Пушкин был, конечно, крут:
Он в рифму сочинял романы!
Повсюду томики стоят,
И учат сызмальства ребят
Волшебной сказке про Салтана,
Чтоб твёрдо знал любой осёл:
Наш Пушкин - это наше всё!
16. Августовское
Милая и добрая зарисовка. Но что-то вас, товарищи поэты, хлебом не корми – дай похандрить.
Мне в августе всегда немного больно.
Как муха в обманувшем застеколье,
я билась, билась. Кончился запал.
Остывший день для суетности мал
и слишком зрел для шалостей дурацких.
Пора в дорогу листьям собираться,
и яблоку, упавшему в траву,
и девочке – её уже зовут
примерить форму новую для школы.
Пиджак велик и кажется тяжёлым,
ботинки жмут, мешает ремешок,
и только бант болтается смешно.
Но ей внушают старшие, что нужно
сегодня стать серьёзной и послушной,
и взрослой – непременно к сентябрю.
Созревший день настойчиво клюют
дожди и птицы. Первая прохлада
украдкой просочилась сквозь ограду,
по саду пробежала, словно ток,
и проседью задела мне висок.
17. Осенние утра
По осени рассветы молчаливы,
Все голоса сентябрь унёс на юг.
В саду холодном свяли листья сливы,
Остался нам один печной уют,
Остались только отсветы отрады -
Смотреть, берестяной плетя букет,
Как огненные пляшут саламандры,
Отбрасывая тени на буфет,
Следить в окно сквозящие по кронам
Лучи лениво движимого дня,
Края которых ловит неуклонно
Широкая заката западня.
Не ждать зимы, не вспоминать о санках,
Поставленных в заснеженную клеть,
Шагая вдаль притихшими лесами,
О летней кутерьме не сожалеть.
Сквозь стёклышко заглядывать всё реже
Туда, где в дымке - детства острова,
И сливовое свежее варенье
С высокой полки редко доставать
Нет, осеннее настроение определённо правит бал. Что же в четвёртом квартале будет?
С точки зрения синтаксиса я бы посоветовал строить предложения покороче, избегая сложных конструкций и множественности оборотов. Чем короче предложение, тем лучше оно воспринимается читателем.
18. Северная легенда
Где тяжёлые волны колотятся в чёрный базальт,
Где холодное небо прозрачно застыло над морем,
И седые ветра со скандальными чайками спорят,
Там двенадцать столетий назад пел израненный скальд
О далёких походах неистовым бурям назло,
О чужих берегах, о боях беспощадно-кровавых,
О воителях гордых, овеянных бранною славой...
Вот бы вихрем времён и меня в этот век унесло,
В дикий край, где у северных фьордов клокочет прибой,
Где природа сурова, а люди подобны базальту.
Всё всерьёз - если друг, то навек, если враг, то заклятый.
Будет жизнь, пусть нелёгкой, но точно не будет пустой.
Но туда не попасть - время бурным потоком бежит,
Не замедлит течения, не повернётся обратно...
Я стою на скале, сзади город беспечно-опрятный
И прибит над воротами древний изрубленный щит.
Как ныне сбирается вещий Олег щиты прибивать на ворота…©
Чувствуется, что автор вдохновлялся скальдическим эпосом, гуляя где-нибудь среди фьордов.
Написано красиво и романтично. Однако же, я бы предостерёг от мечтаний о раннем средневековье, поелику суровая историческая действительность имеет очень мало общего с романтикой и благородством. Скандинавы были люди конкретные и не страдали излишним морализмом и совестливостью. Вот разве что скальдам жилось сравнительно неплохо. Но это были конкретные пацаны, воспевавшие подвиги ещё более конкретных пацанов за вполне конкретные деньги, бонусы и прочие привилегии.
19. Дедал
Кто не умеет плавать - построит плот,
Вычислит, как меняется ход планет.
Крылья врастают прямо в живую плоть,
Вязью сосудов крепятся вмиг к спине.
Сразу, волной качая, нахлынет боль,
Огненной марой мир до краёв налит,
Но разве плата - боль, если словно бог,
К небу взлетаешь, видя вблизи Олимп.
Если от восхищения - в горле ком,
В ярких слепящих бликах морская гладь...
Разве ещё родится другой такой,
Тоже крылатый - чтобы тебя понять.
Мудрым для споров хватит достойных тем,
Скажут, подумав, - дерево, перья, воск -
Вряд ли кому удастся на них взлететь,
Видно, обман, а, может, и колдовство.
Только судьбой от гневных ветров храним
Мастер спокоен - жребий его таков:
Есть человечья воля и механизм,
Всё остальное - домыслы дураков.
Что мнилось ценным, брошено на весы,
Хватит сидеть покорно в чужом углу...
Резко прихватит сердце: а как же сын?
Но ты загонишь память подальше, вглубь.
Поздно теперь додумывать и гадать
(Гений всегда жесток и слегка спесив)
Что же в мечтах являлось ему тогда,
Если он вдруг забыл о границах сил?
Солнцу лицо подставив под встречный залп,
Чувствуешь смерть внутри закипевших вен.
Тянет шагнуть с обрыва, закрыть глаза,
Слитным движеньем тело направив вверх.
Мысли и идеи вполне имеют место быть. Но вот некоей сквозной, центральной идеи я, увы, не постиг. Всё разбредается в разные стороны. Так и не смог понять душевных метаний и порывов Дедала.
20. вода дорог
....................."Дай мне напиться железнодорожной воды"(с) Б.Г.
вода дорог железных глубока,
и я внутри воды, и далека
самой себе и всем, кто рядом спит.
а поезд мчит, и ложечка звенит
в стакане, что не полон и не пуст.
и я во сне качаюсь, словно куст,
стоящий бесприютно на ветру,
как спящие в плацкартах – на миру...
качается, качается вода,
пока идут по рельсам поезда.
и я со дна воды, из пустоты
добуду слово,
слово будет –
Ты.
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске... ©
БГ, известно, крут. Я столько не выпью, да и не выкурю, чего уж там. Вот… Это я к тому, что использование заимствования вынуждает автора обыгрывать образы вокруг этой самой железнодорожной воды. Но БГ-то предлагает железнодорожную воду пить (пить воду?.. как странно для БГ). Его вода вполне ощутима и представима. Вот она, плещется в стакане и булькает в титане.
Но постичь глубину железнодорожной воды я, увы, не в состоянии. Извращённое воображение рисует психоделичные картины с локомотивом, несущимся по воде сквозь ночь аки посуху. Точнее – не рисует. Ибо, как сказано выше, я столько не выкурю. В общем, на мой взгляд, автор зело перемудрил с образом железнодорожной воды (БГ нервно курит в коридоре, он столько выкурит, я в него верю). Но с другой стороны, вода – это единственное, что вызвало вопросы. Всё остальное – вполне зачётно.
&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&&
Шорт-лист:
3. Вино из одуванчиков – первое место;
6. «Сиял весь город, словно брошь…» - второе место;
8. Предзимний бухгалтер – третье место;
14. Сказка – третье место;
20. вода дорог – третье место.
За сим откланиваюсь и поспешаю удалиться, пока не поймали.
