Первая подборка была опубликована здесь
Вторая подборка была опубликована здесь
Третья подборка была опубликована здесь
Четвёртая подборка была опубликована здесь
От составителя подборки: конечно, конкурсы были разными - сложными и простыми, многочисленными (по количеству участников) и не так чтобы очень. Все приведённые ниже произведения победили в этих разных по параметрам конкурсах серии "Седьмая пятница". Вы можете отметить, что некоторые произведения рекомендовались редакцией (у них есть "пёрышко" на авторских страницах). Седьмая пятница - 146: опоздавшая midnight.
Поезд Ложится пепел тусклого заката
На скошенную линию перрона.
Глухая дверь последнего вагона
Сжимается до точки невозврата.
Подставив ветру пыльную изнанку,
Звенит стекло, охваченное дрожью.
Плацкартный сон дождями растревожен
Да синими цветами полустанков.
Прохладный выдох раннего июля
Колышет голубые занавески.
Летучий дым, свиваясь тонкой леской,
Срезает леса лёгкую сутулость.
Квадраты окон приглушают голос.
Глотают сажу выцветшие краски
Мелькнувших лиц, что так спешат угаснуть,
Прощая тех, кто опоздал на поезд.
Седьмая пятница - 147: картина Богинский_Михаил.
Зефир детства Нет, ребята, я не пейзажист,
Для меня - что сакуры аллея,
Что под снегом прошлогодний лист -
Не жалеют, не зовут, не греют...
Отчего же розовый ковёр
Лепестков опавших, чуть примятых,
Высветлил внезапно старый двор
Где-то в глубине шестидесятых?
Там вокруг был бесконечный мир,
Там за угол, в маленький подвальчик
Привозили розовый зефир...
И бежал неискушённый мальчик
В табуне таких же сорванцов
С медными монетками в ладошке...
Счастье есть, друзья, в конце концов,
Как и свет у памяти в окошке...
Ирина_Ашомко.
Открываться любви и не помнить зла А в глазах твоих – сакуры нежный цвет,
А в моих – бесконечной аллеи даль.
Вечность знает все тайны ушедших лет.
И горчинкой на сердце – любви миндаль.
А вокруг – лепестков облетевших боль.
В их дыхании сонном – смертельный ритм.
В кронах сакуры древней – шумит прибой.
Ветер листьям о времени говорит.
Ворожит потихоньку поток минут
И баюкает жизни, струясь тепло.
Миллионы соцветий легко уснут.
Нам увидеть их сказочность повезло.
Забрели мы случайно в вишнёвый сад,
Оказавшись у времени на краю.
Здесь волшебные слышатся голоса
Райских птиц, что, скрываясь в листве, поют
Сладко-дрёмную песню про жизнь и смерть.
От которой густеет в коре смола.
Мы познали урок: «В каждом миге – сметь
открываться любви и не помнить зла».
Седьмая пятница - 148: этот фантастический мир... Ольга_Хворост.
Страницы ушедшего мира Она читала мир как роман...(с) Этих миров было в архиве - хоть пруд пруди,
но она всегда себе заказывала один -
самый странный из всех неудачных проектов;
выбранный мир служитель снимал с полки прошедших веков,
важно стирал пыль, тряпкой сгонял пауков -
и после протягивал ей, загадочно улыбаясь при этом.
Она заворачивала разноцветный мир в прозрачную шаль,
прижимала к груди и несла домой не спеша,
а тот страницами шелестел, приветствуя редких прохожих...
она боялась его разбить/потерять/сломать
и никто не знал, даже она сама,
зачем он ей, на другие такой непохожий.
Она забиралась с ногами на свой любимый диван,
распахивала глаза и волшебный мир как роман
читала взахлёб, всматривалась в платья и лица,
бродила по судьбам, с головой погружалась в грусть,
искала любовь и заучивала наизусть
давно ушедшего мира потрёпанные страницы.
Седьмая пятница - 149: сам себе философ Аполло.
Кресты Ишь понатыкано чёрных крестов в земле...
Думаешь, Боже, твой крест тяжелее был?
Вот как остались бабы одни в селе,
так и взвалили небушко на горбы.
Вывернет лемехом землю – бросай зерно.
Хлеб наш насущный, Господи, даждь нам днесь...
А принесли похоронку на днях одной –
ей помереть бы, не хочет ни пить, ни есть.
Счёт не на дни, а на палочки-трудодни.
От дифтерита дети, как мухи, мрут.
Господи святый, мы все у тебя одни.
Благословишь ли, Боже, на адский труд?..
Всех посчитала осень своих цыплят.
Заступом в землю, а там не земля – базальт.
Ношу – по силам каждому, говорят.
А разогнёшься сдуру-то и глаза
к небу подымешь, а там купола пусты.
Все на погосте, Боже, твои кресты...
Седьмая пятница - 150: за прекрасных дам! Елена_Бородина.
Роман Мы на тисовой аллее
целовались и алели.
Две случайных параллели
стали вдруг одной прямой.
Под рулады диких соек
плакал драйзеровский стоик.
Волны нежных синусоид
омывали шар земной.
Не задумывались прежде,
как же тесно нам в одежде.
Мы с тобой обычны внешне,
за спиной - шуршанье крыл.
Может, явь. А может, снится:
ангел - я, ты - ангелица.
Шпиль собора, словно спица,
небо низкое пронзил -
и пригоршнями горошин
дождик был на землю сброшен.
Месяц пару белых рожек
прятал в будущий туман -
словно взвар, густой и липкий.
Млели тисы-пирамидки,
мы, влюбленные до нитки,
и промокший наш роман…
Седьмая пятница - 151: рассветное Аполло.
Январь. Татры Отсюда, из спокойного нутра
январских праздников, из лени и безделья
мир кажется не тем, что был вчера.
Зудят ветра под окнами отеля,
читают утомительный верлибр
старухам-пихтам, ржавым и скрипучим.
На утро тяжким бременем легли
за Татры зацепившиеся тучи.
Уютные дома и там, и тут
цветным драже рассыпаны по склонам
и щурятся на небо, будто ждут
обещанного им антициклона.
Ещё туман клубится и царит –
такой же древний, как подножья Меру,
но в этом ожидании зари –
и верность, и терпение, и вера.
И жизнь как обязательный набор
известных смыслов, действий и итогов
мне чудится нелепой и убогой,
когда заря струится из-за гор...
Седьмая пятница - 152: злобная Логиня.
Два малыша хохотали звонко Два малыша хохотали звонко –
Мальчик тянул за усы котёнка,
Куклу возила в грязи девчонка.
Скука-жара по двору ползла.
Мамы зевали в журнальный глянец,
Папы – аллюром заправских пьяниц
Шли забивать козла.
Детский умишко пытлив, дотошен...
Хочешь – наполни его хорошим,
Хочешь – прикинься слепым прохожим:
Совесть прохожих – всегда чиста...
... Время текло. Малыши взрослели.
Девочка кукле свернула шею,
Мальчик убил кота.
... Пьяная девка.
Прыщавый «мачо»:
– Что, поиграем?..
Едва не плача:
– Блин, ну не лапай!
– Послушай, кляча,
Я ведь не только котов душу...
... Мерно скрипела кровать общаги.
Оба мучительно, зло молчали...
– Дурень! А вдруг рожу?..
Мальчик рождён был утайкой, в ванной.
В эту же ночь, равнодушно-пьяно
Мусорный люк приоткрыв, маманя
Спящего сына швырнула вниз.
Смолкли глухие шлепки о трубы...
«Как он там? Врезал, наверно, дуба?»
... Сдавленный детский писк...
Мусоросборник открыв наутро,
Всхлипывал дворник в тулупе утлом:
Крошечный трупик, совсем как кукла...
Рядом, с другой стороны крыльца,
Два малыша хохотали звонко –
Пупса возила в грязи девчонка,
Мучил кота пацан...
Седьмая пятница - 153: ночная Женя_Махно.
Глазами Брассая Когда методично опять досчитаешь до ста
по новому кругу, простынные пустоши скомкав,
останется только холодные ночи листать,
сжимая пространство в тисках переплётов оконных.
Сжимая мгновенья в фантомы утраченных снов,
набросив туманную морось на хрупкие плечи,
глазами Брассая* глядит чёрно-белая ночь,
бросая на ветер в стоп-кадре застывшую вечность.
Останется только лететь на мерцающий свет,
скользить осторожным лучом по карнизам и сливам.
- Скажите, маэстро, возможно, вам виден ответ
сквозь хрупкие веки оптических линз объектива?
Вы знаете, мастер, как целится время в упор?
Как памяти вспышки слепят в тишине аутичной,
меж тенью и светом? Покуда не щёлкнул затвор,
скорей покажите, фотограф, как вылетит птичка!
Останется только на ветер бросать серебро,
блуждать неприкаянным фатом в сомнамбульном мире,
где проданы спящие души за ломаный грош
увязшей на небе луны, как соната в виниле.
Как солнце в бокале с мускатным осадком вины
за пролитый свет на порядок вещей неказистый...
- Простите, mon cher, но мы все безнадёжно пьяны
палёною сутью вчера обесцененных истин.
А вечность беспечно над миром притихшим парит
обрывком газетным, обломком фанерного хлама...
- Скажите, monsieur, а ведь так же прекрасен Париж,
как видится птахе ночной со стрелы Нотр-Дама?..
...Когда-нибудь время сотрёт нас с оконных страниц,
и с красной строки день начнётся. Останутся только
хрустальные тени повенчанных с вечностью птиц,
когда разлетится сомнамбульный мир на осколки.
__________________________________________________
*Брассай (фр. Brassai, собственно Дьюла Халас, венг. Gyula Halаsz, 1899 — 1984) — венгерский и французский фотограф, художник и скульптор. Седьмая пятница - 154: дурацкая Ольга_Хворост.
Автобиографическое Умер художник во мне, не создав ни картины,
Там же погибла в мученьях сплошных балерина,
И пианистку, кем стать бы смогла непременно,
Я из себя проводила под марши Шопена.
Скульптор дал дуба и склеила ласты певица,
Фотомодель умудрилась во мне удавиться,
Дама-политик загнулась и, дальше по списку,
Ноги в коньках протянула во мне фигуристка.
В ящик актриса сыграла, все планы ломая,
А шахматистку в себе придушила сама я,
Лишь поэтесса с конкретно поехавшей крышей
Выжила, стерва, и пишет, и пишет и пишет...
Седьмая пятница - 155: зелёная Ольга_Альтовская.
На Троицу был дождь На Троицу был дождь. И светлые березы
Сутулились, дрожа, шептались в тишине.
Тянулся мокрый день. Земля глотала слезы.
И всех мне было жаль. И грустно было мне.
На фоне суеты и бреда водопада
То всхлипы воробьев, то жалобы стрижей.
О, хватит лить, постой! Пожалуйста, не надо!
Мы щедростью твоей пресытились уже.
И вняли небеса, и посветлели своды,
И землю облепил клубами теплый пар.
И я пила – одна, пьянея от свободы,
Любви и красоты Божественный отвар.
Струилась акварель сырым и серым духом.
Звенела, затаясь, зеленая страна.
И пела тишина. И кротко было ухо.
На Троицу был дождь. И я была одна.
Седьмая пятница - 157: равновесие Галия.
Без лонжи (откровение циркового каната)
Железной нитью тянется тропа
по небу цирка, а внизу толпа,
охочая до щекотанья нервов.
Над ней ты не последний и не первый,
чья жизнь, во испытанье - на кону,
порой не интересна никому.
А я ловлю всем телом каждый вздрог
твоих пружинящих и цепких ног.
Никто не видит пота под рубашкой -
ты мнёшь в себе свой страх, как промокашку,
впитавшую заоблачной воды
с переизбытком соли и беды.
Я для тебя единственная твердь.
Страховки нет - оступишься и - смерть.
Ты силой духа держишь равновесье,
и кто из нас железней, неизвестно!
И так вся жизнь - в угоду куражу,
твой след простыл, а я ещё дрожу...
Аполло.
Чужой пейзаж На свете не много правды,
но радует выбор истин.
Ты веришь чужому взгляду,
чужой своенравной кисти?
Когда из-под жести кровель,
сквозь охру домов, дорогу
проступят утόк, основа
(их можно рукой потрогать) –
ты выпукло, каждой нитью
холста, на который вписан,
почувствуешь, что не выйти
за рамки ни вверх, ни вниз, и
ты там, за тяжелой дверью
придуманной кем-то башни,
из пор прорастают перья,
глаза застывают страшно.
Два мира не равно-весят.
Твое зазеркалье вязко.
Уводят ступени лестниц
в кромешную темень красок.
И то, что казалось плоским,
не тронуть уже на сколе.
Ты любишь уродцев Босха?
Ты знаешь, что Врубель болен?..
Вплетайся в канву полотен,
никто ничего не скажет.
Ты просто один из сотен
пропавших в чужом пейзаже.
Седьмая пятница - 158: цветущая Апофис.
Я дерево Я - дерево, и даже целый сад,
На цыпочках входящий в подпространство.
Мироточу на небо аромат
Вишнёвого и яблочного царства.
В моих травинках бродит тишина,
В ветвях гнездятся жаворонки, совы.
Какие мной написаны слова
На листьях нежным почерком айвовым!
Как их перевести на ваш язык -
Шершавый, неживой? Очеловечить
Те песни, что несёт к реке родник,
И что стрекочет вслед ему кузнечик…
Седьмая пятница - 159: я помню, я горжусь... Леший.
Штурм Кёнигсберга Убаюкивает дождь-пономарь.
Исповедует бойцов политрук.
По-над городом весенняя хмарь.
А я знаю, что сегодня умру.
И молиться смысла вроде бы нет:
с поля брани полагается в рай.
Только дал бы кто толковый совет:
что туда с собой дозволено брать?
Обозначит горизонты рассвет.
Оборвётся мысли каверзной нить.
Вспыхнут звёздочки сигнальных ракет.
И подумается вдруг: «Будем жить!»
Брошу тело из окопа вперёд,
подхвачу осипшим горлом: «Ура!»
Мне в ответку забубнит пулемёт –
огрызается ещё немчура…
***
…Не рассказывал мне дед про войну.
Он остался в сорок пятом. А я,
словно чью-то искупая вину,
вижу сны о тех апрельских боях.
Седьмая пятница - 161: злато-серебро... Nikolaich.
Вино из одуванчиков «Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылке лето»
Рэй Бредбери. Жизнь банальна и обманчива,
смерть фальшива и стара.
Золотые одуванчики
накопили серебра.
Тайну лета маю продали,
распустили языки.
Не об этом ли народе
говорил Езекиил?
Словно солнечные идолы
разложились до костей,
на четыре ветра выдулись,
головами всё пустей.
Не попасть на небо пешими,
пухлых рук не дотянуть,
и обветренные плеши их
так похожи на луну.
О несбывшемся не плачьте вы,
выпив горького вина -
золотые одуванчики
разбросали семена.
Седьмая пятница - 162: тополиный пух Аполло.
Морок Мне бы бабочкой, одуваньим пухом...
Потому что ноги не носят больше.
Мне лететь бы к рыжим огаркам кухонь,
там тепло, а боль... я не чую боль же.
Мне уже не снится ни храм на речке,
ни цветок речной на бездонном стебле,
ни полночный грохот составов встречных...
Только скрип дверей на занудных петлях.
А проснусь — и долго лежу ненужной.
И сама не знаю — мертва, жива я?
Ночь вселилась в стаю ворон и кружит,
всё плотнее солнце в кольцо сжимая.
...Оседает сумрак зелёным илом.
Фонари спросонья бледны и мутны.
Дай мне, Боже, веры, любви и силы
не кричать во сне, не бояться утра.
Аполло.
И выльется время в ладони ко мне ...И выльется время в ладони ко мне
Песком с тех дорог, где теперь буреломы,
Где контуры серых печальных камней
Похожи на профили давних знакомых.
В затерянном мире, где памяти боль
Стернёю легла под босыми ногами,
Ветра иссушили мне слёзы, а соль
Мы съели с друзьями и стали врагами, –
Там, в этом краю, пахнет дымом. Сквозняк
Гоняет по комнатам пух тополиный.
И старые фото наперекосяк
Висят и глядят с укоризною в спину.
Седьмая пятница - 163: грома грозные раскаты от заката до восхода... (с) АлексейИрреальный.
В песках души посвящается тем, кто видит дождь раз в году *Скатилась капля по губам...
ещё... ещё...
За этот ливневый бальзам
дадут мне счёт:
я буду год перебирать
песок времён -
и позабуду, чей я брат,
в кого влюблён.
Во мне песочные часы
отсыплют год,
и я наслушаюсь грозы
на век вперёд...
И я на струнах дождевых
сыграю жизнь -
для заблудившихся, одних
в песках души.*
Седьмая пятница - 164: фруктовый коктейль Ольга Альтовская.
Жимолость Теперь вокруг меня совсем иная флора:
Как свечки – тополя, акации в цвету.
И вижу из окна за лёгкой дымкой горы
Кавказского хребта… Но не забыть мне ту
Особую красу – Урала самоцветы:
Природы малахит, и яшму, и слюду;
И время, где прошло моё хмельное лето;
И россыпи росы в заброшенном саду.
Там ягода своя – царит без славы лишней,
Впитавшая в себя суровый дух зимы.
И Сказами земли поил её Всевышний,
И радостями дня, и горестями тьмы.
Мне б жимолости горсть! С Уралом неразлучна,
Она проста, как быт уральских мастеров.
С названьями тех мест неслышимо-созвучна –
Тавда, Тагил, Невьянск. И горький дым костров
Всегда напомнит мне тот вкус чернично-горький
И горы, что моих волшебней и древней –
Те прошлые года, когда с утра на зорьке,
Как за живой водой, ходила я за ней.
Аполло.
Ягоды Зябко. Туманами сумерки лягут
В сонную зелень травы.
Мне бы в ладони малиновых ягод.
Дымчатых. Тёплых. Живых.
Может быть, лета прервётся агония,
Веток уляжется дрожь,
Ягоды снова губами с ладони
Ты у меня соберёшь...
Вздрогнув, забились под каплями листья.
Пусто в промокшем саду.
Только рябины красные кисти
С горечью холода ждут...
Седьмая пятница - 165: красная Scarification.
Не Ассоль Мне не нравятся длинные летние дни.
В этом городе всё архаично и ржаво.
Карты врут про любовь, ну и где же они
короли-женихи?! В эту старую гавань
не плывут корабли, только роза ветров
пахнет солью и тленом в туманных лощинах.
На утёсе в лохмотьях сырых облаков –
одинокий маяк, и окутаны тиной
кораблиные остовы на берегу.
Из таверны отец возвращается хмурым
и, ворочая скулами, пьяный в дугу,
он кидает мне в спину циничное «Дура!»,
как окурок, не глядя. Прислушаюсь: спит.
По наклонной тропе ухожу торопливо.
Там небесного кратера лунный магнит
морщит пенные воды и тянет приливом.
Якорь вырван как зуб. Стародавний фрегат
на песчаной косе окрылён парусами,
(кто-то шепчет: сюда-а, волны стонут: наза-ад,
опустевшие трюмы кишат голосами),
и ундины под ним верещат, как киты.
На корме – капитан, поцелуем помечен,
(это море вмещает любые мечты),
обнимает мои оголённые плечи.
Пусть с ногой деревянной. Но каменна грудь.
Говорит: если хочешь, зови меня Грэем.
Красно-рыжие пряди – огонь на ветру.
Он хохочет, взъерошенный дерзким бореем.
Исполинская мачта – крепка́ и туга.
Набухающий парус – пронзительно алый!
Капитан был хорош, он дарил жемчуга
ик!.. к-кораллы!
А потом…
(она пальцем проводит по кромке стакана
и глотает кроваво-коричневый ром),
он сказал, уплывает в далёкие страны.
Надо ждать.
По таверне разносится смех.
Полуночная бабочка в душном корсете,
эти пьяные байки знакомы для всех,
и прозрачны чулки как рыбацкие сети.
И уйдёт, как обычно, целуясь не с тем,
сумасшедшая хрупкая женщина в красном.
Пусть ей роз не подарят, колец и поэм,
она всё ещё верит... в мечту о прекрасном.
Седьмая пятница - 166: жаркая Николай_Рогалев.
Не брошу Я стою у шоссе. Надо мною повис
Пыльный зной. Мне б махнуть да уехать,
На подножку вскочив. Только я – обелиск,
У обрыва последняя веха.
Прикрывая отход в том бою в круговой,
Я кричал лейтенанту Серёже:
- Ты мою не бросай, если что-то со мной!
Он в ответ: - Обещаю. Не брошу.
Я остался. Нас всех наградили потом.
Честь по чести. Живых и убитых –
Им на грудь ордена, а мне парочку тонн
Уходящего в небо гранита.
И опять автомат на гранитной груди,
И опять, как тогда перед боем –
Тишина позади, тишина впереди,
Значит, снова – один в поле воин.
Приезжала жена. Часто. К слову сказать.
Чтоб побыть тут хоть самую малость,
И уйти, вытирая сухие глаза, -
За войну слёз у баб не осталось.
А потом, как-то раз, вдруг пришла не одна.
Всё бывает, я знаю. Но всё же.
В том, кто был рядом с ней, я узнал, вот те на,
Моего лейтенанта Серёжу.
По тому, как смотрела она на него,
Так знакомо, скажите на милость,
Догадался я вмиг, и гадать тут чего?
Промеж них всё давно получилось.
Постояли они и, обнявшись ладком,
Побрели в придорожную осень.
Обязательным был лейтенант мужиком –
Обещал, ведь: - Не брошу!
Не бросил…
Седьмая пятница - 167: возвращение СветланаПешкова.
Сигареты, вино и намокшие спички Возвращаюсь всё чаще в былую страну,
где мы были моложе, свободнее, проще…
Если хочешь ушедшие дни помянуть,
приходи!
...............Приходи на Соборную площадь.
Там лежит под ногами граффити «Забей»,
и от этого слова коробит брусчатку.
Там Ильич возглавляет союз голубей
и двуглавых орлов костерит беспощадно.
Прихвати, как тогда, сигареты, вино,
никаких зажигалок – намокшие спички.
Если хочешь опять побрататься с весной,
то забудь, что сегодня считаешь логичным.
Где сирень бушевала – фонтанный каскад
театрально плюётся водой купоросной,
потому зеленеет с годами тоска
и становятся медными белые росы.
Мы считали тогда, в девяностом году,
что наш вид в сорок лет будет скорбен и жалок.
Поглядим…
..................Ты дождись, я на площадь приду –
сигареты, вино. Никаких зажигалок.
Седьмая пятница - 168: сиреневая Аполло.
Фиолетовое* Когда с одышкой солнышко
на сосны забирается
и складывает сумерки
лиловые в мешок,
мне у вьюнка в объятиях
так сладко просыпается,
до слёз почти зевается –
ну так мне хорошо!
Я отражаюсь в капельках
и строю каплям рожицы,
анютиными глазками
смотрю по сторонам.
Сиреневые волосы
от ветра заерошатся.
Я пёрышком сиреневым
На руку сяду вам.
Пойду гулять я по полю.
Люпины голенастые,
лиловые и синие
и даже голубой,
навстречу шеи вытянут
и скажут «здравствуй-здравствуй» мне.
В лесу черника спелая,
Нарву её с собой.
И день проходит весело,
и вам я так советую –
лениться и бездельничать,
болтать о пустяках.
Я просто фея летняя,
и всё мне фея-летово,
и я порхаю бабочкой
и сплю на васильках.
Седьмая пятница - 169: неделька Галия.
всё пройдёт День идёт, почти уходит. Навсегда.
Так с людьми бывает тоже иногда.
Не удержишь, не привяжешь. Пусть идёт.
Воскресенье, город солнечный… Народ
Бродит парами. С детишками и без.
На скамейках нет почти свободных мест.
Вот нашла одну скамейку. Посижу.
У меня всё хорошо. Плести ажур
Я умею из событий, снов и строк…
Вон порог – на семь дорог. Не эпилог.
Завтра будет новый день. Неделя. Год.
Всё пройдёт.
Седьмая пятница - 170: желтая Аполло.
Стебли травы В жемчужном небе бледен солнца круг.
Осенний день безвременьем стреножен.
Трава покорно пляшет на ветру,
Шуршит и шепчет сонно и тревожно.
Но видишь: каждый стебель жёлт и сух –
Траве уже дарована нирвана...
А вдруг и я давно бесплотный дух,
Над заводью речной клочок тумана?..
Богинский_Михаил.
Для тех, кто помнит... … Я больше не намерен воевать,
Я, кажется, обрёл в душе покой.
Я жив и рад, что завтра буду спать
На берегу над Жёлтою рекой.
Она во мне, она в моей крови,
Я так давно стремился к ней дойти.
И наконец, Господь благослови,
Пришёл к итогу долгого пути.
Такой же неприкаянно-ничей,
В худой кулак зажав остаток сил,
Я возвращаюсь к холоду ночей,
К той девушке, которую любил…
До встречи, друг! Наполни мой стакан,
Да пожелай счастливого пути!
За мной давно захлопнулся капкан
И мне другого места не найти…
… Такой вот, очень вольный перевод.
А было всё как будто бы вчера:
Друзья, вино, тебе двадцатый год
И песенка из каждого двора…
Галия.
Лист и шёлк, и кашемир, и обморок батиста,
и холод, и тепло, и нежность, и хрусталь…
под музыку дождя маэстро Франца Листа
врастаю в тишину… и цвет у слова «жаль»
я вижу (снизошло, но робко и невнятно…)
в нём жухлая трава и небо за окном –
набрякшее дождём, и сплошь –
в чернильных пятнах,
и жёлтая листва, и осень, как на слом
идущее жильё, и сомкнутые ставни –
крест-накрест… в никогда ведущие пути…
что хочешь, забери, а музыку оставь мне,
в ней тонкий шёлк тоски и тихое «прости».
оставь мне слово «жаль» с оттенком терпкой грусти,
печаль мою и сны, а солнце забери.
молчи во мне, молчи, и горести отпустят.
когда играет Бог, не говорят цари…
Седьмая пятница - 171: летний дождь АлексейИрреальный.
Я пойду босиком по асфальтовой коже столицы *Я пойду босиком по асфальтовой коже столицы.
Без оглядки. Смеясь. Позабыв городской этикет.
А спасительный дождь без конца будет литься и литься,
чтобы смыть и с меня, и с планеты отметины бед.
Я пройдусь не спеша по клокочущим, пенистым лужам,
изучая ступнями их ширь и глубинную суть...
Вот пошёл бы бродить по планете, но ей я не нужен -
только этому краю, что дал мне впервые вздохнуть.
И пускай отрывают дожди прикипевшие беды
от родных тротуаров, аллей и брусчатки дворов...
Хоть из детства и юности в зрелость и старость уеду,
но - промокший, босой - я приду под отеческий кров.*
Седьмая пятница - 172: цитата Аполло.
Он вышел в дождь* Он вышел в дождь, накинув плащ,
и вслед за ним уходит лето...
Деревья шепчут: плачь — не плачь,
но мудрые прими советы.
Не верь теплу: оно уйдёт,
остынет в холоде бессонниц —
так выбирают мёд из сот,
так затихают крики горлиц.
Не бойся морока ночей:
чем гуще мрак, тем утро ближе,
и сто бессмысленных «зачем»
на нити трав рассвет нанижет
хмельными каплями росы,
и ты опять увидишь солнце,
и через край прольётся синь...
Но то, что было, не вернётся,
и не проси...
Седьмая пятница - 173: виноградная Аполло.
Тот, о ком Пряную ветку, проросшую из души,
Встретило солнце, уселось – цветок цветком.
Всходами прошлого день мой насквозь прошит –
Чудится, мнится, мерещится тот, о ком.
Куцые улицы были в Абрау-Дюрсо.
Как ни пойди – упираешься в винзавод.
Вот бы да всё из подвалов – для двух персон!
И – целоваться без устали с тем, кого.
Тихо вскарабкавшись к нам на второй этаж,
Бельма беспомощно пялила ночь, зато
Слушала жадно, как сердце входило в раж:
Я раздевалась – как в море тонуть в том, кто.
Утро, скользнув из-за гор, раскурив кальян,
Сонно дымилось, туманом ползло вдоль стен.
Рыжей собакой спала на цепи заря.
Сладкие сны бестревожно смотрел тот, с кем.
Вскоре меня, всколыхнув креозотный дух,
Поезд похитил – на всё наплевать ему...
Но что́ могут даже вагоны таких разлук?
Ведь ты ж не какой-нибудь кто-то, а тот, кому.
Седьмая пятница - 174: предчувствие любви Аполло.
Не падали звёзды Напридумала, господи... Будто пройдут дожди,
Вышивая луга изумрудом да бирюзой,
И старуха луна молодую луну родит,
И растреплют ветра золотистые космы зорь.
Отцветёт зверобой и на Спас подойдут меды.
Не останется в памяти боли да горьких вех.
Станет небо тяжёлым – поспеют его плоды.
И тогда загадаю тебя. Одного. Навек.
Намечтала-то, господи, вот бы кому сказать....
Проглядела в ту ночь да проплакала все глаза.
Но не падали звёзды, цеплялись за облака.
Я кричала: ну что же ты ждёшь, ну давай лети!
Я поймаю тебя, буду нежно качать в руках.
Здесь светлей и теплей, чем на Млечном твоём пути!..
Но не падали звёзды, цеплялись за облака...
Седьмая пятница - 175: при свечах Аполло.
Три ложки сахара. Лимон …А ты уходишь снова («Дверь закрой!»).
Надолго ли? (А Бог уже смеётся.)
И я лечу себе на дно колодца,
сливаясь с этой чёрною дырой.
Хватаюсь за осклизлые бока
осенних дней, кружусь с листвою вместе,
мараю календарь – рисую крестик,
и он похож на хохот (буквой «ха»).
В окне берёза, ей под шестьдесят,
она шуршит о вечном по привычке.
А я ломаю каждый раз по спичке,
свечой встречая пасмурный закат.
Моя собака ждёт куда умней,
она не пьёт коньяк, не матерится –
да будь ты хоть в замшелой Чичен-Ице
среди бездомных траурных камней…
Но я тебя, озимый сладкий сон,
уже ращу под влажною подушкой,
и мятный чай в твоей огромной кружке
вкусней…
(Три ложки сахара. Лимон.)
Женя_(Гнедой).
быть томным обещал прекрасный вечер быть томным обещал прекрасный вечер -
шампанское искрилось в хрустале,
и оплывали романтично свечи...
мы, два поэта на пустой земле,
способны понимать, вникать и слушать...
и пусть аудитория мала,
мы с вами были родственные души...
я первый стих вам радостно прочла
о том, как мне с печалью не ужиться
ни в час ночной, ни даже поутру...
о том, как снег без устали кружится,
и розы, морщась, вянут на ветру...
о том, как не найду себе я места...
а вы, в стихосложенье аксакал,
зубами скрипнув и сказав "Прелестно!",
придвинули налитый мне бокал...
но я не отвлекалась на детали
и говорила про кленовый лист...
единственный, другие-то опали,
про осени тоску, про ветра свист...
чуть позже, угнездившийся на стуле,
вы тихо и восторженно уснули...
Николай_Рогалев.
Пучина Не сложить в штабеля штормом вырванных мачт –
Вечно гнить им на рифах и пляжах морей.
Не связать в долгий стон рваный чаечный плач,
Не услышать в молитвах ни ямб, ни хорей.
Изогнулась пучина высокой волной.
К мокрой кромке небес прикоснулась рука:
Эй, вы там, наверху, если есть кто живой,
Мы готовы на всё за огонь маяка!
Кто послал нам грот-мачту – спасительный крест?
Может бог, может бес, но не всё ли равно?
Всем известно давно - не бывает чудес,
Почему же сегодня случилось оно?
Что, приятель, гадать? Нам бы в порт поскорей.
Да сказать бы единственной снова: «Люблю!»,
Да зажечь сто свечей в целой сотне церквей
По ушедшему в бездну без нас кораблю.
Седьмая пятница - 176: полнолунная Николай_Рогалев.
Костёр в горах Горит в таёжной полночи костёр.
Блуждают искры в крошеве созвездий,
Где Млечный Путь туманом распростёрт
Над танцем двух космических медведиц.
Вокруг огня стоит притихший лес.
В бесплотной темноте исчезли горы.
И кажется - к подножию небес
Летит Луна, оставшись без опоры.
На ветках сосен сполохи костра
Дрожат, как сновиденья на ресницах.
В ущельях дремлют духи и ветра,
А нам с любимой женщиной не спится.
Тревожат всплески наших голосов
Покой доисторических отрогов.
В горах и храмах нет случайных слов –
И тут, и там рукой подать до Бога.
Седьмая пятница - 177: закон подлости Сергей_Кодес.
Три запрета Воздерживайтесь от вина, женщин и песен.
............Преимущественно от песен.
.......................Из законов Мэрфи Ах, сколько выпито до дна.
С друзьями, встречными, врагами
А Мэрфи говорил нам с вами:
Воздерживайтесь от вина!
Не исполняли мы закон,
Какое, к чёрту, воздержанье?!
По молодости – только ржанье,
Вино, девчонки, сладкий сон...
Осталась юность позади,
Уже энергии поменьше,
Нам воздержаться бы от женщин,
Но бьётся, бьётся ведь в груди!
И снова Мэрфи позабыт,
И снова побоку законы,
Любовь! Любовь! Не полусонный
Обыденный и скучный быт...
Вино и женщины – сильней,
Чем все законы, даже Мэрфи,
Но есть ещё запрет в резерве:
На протяженье лет и дней
Стихи не сочитять, не петь,
Не представлять себя поэтом,
Не думать, не мечтать об этом!
Всего труднее – эта треть...
Седьмая пятница - 178: обувная Богинский_Михаил.
Два бокала Несовершенно что-то на планете...
На протяженьи долгих дней и лет
Мы видим в совершенно разном свете
Один и тот же жизненный сюжет:
Вот колыхнулась ветерком гардина,
Свидетельница юношеских снов,
Потрескивает старая бобина,
Заполненная песнями "Битлов",
Диван разложен, скомканы подушки,
Вечерний город в раннем ноябре,
Две "лодочки", как детские игрушки,
Разбросаны небрежно на ковре
И два бокала, как привет оттуда
Где молодость, влюблённость и мечты...
А для кого-то - грязная посуда
И острый недостаток чистоты...
Neihardt.
Катерина Когда война кружила в смертном танце,
Когда октябрь под жухлым солнцем мёрз,
На сборный пункт шагали новобранцы -
Пешком, почти за восемьдесят вёрст.
В дорогу мы надели что поплоше, -
О роскоши и думать не моги! -
Месили грязь и боты, и калоши,
И только очень редко — сапоги.
Колонна по мостам гремела гулко -
Война привычна к пешим скоростям...
Дойдем — дадут солдатскую обувку,
А прежнюю мы выбросим к чертям!
...Мы полпути до части миновали,
И рота, от усталости черна,
Пообносилась...
Как-то на привале
Проверил нашу обувь старшина.
И ужаснулся:
"Батюшки-святые!
Я приведу калек, а не солдат...
Ведь вы же, братцы, почитай, босые,
Дойдем — сгодитесь только в медсанбат!"
И выругался скверно от досады,
Поскольку затопила сердце злость...
"... Постой, служивый, лаяться не надо!
- С порога еле слышно раздалось, -
Не злись, я помогу бойцам разутым»... -
В землянку у сгоревшего села
Хозяюшкой походного приюта
Горбунья деревенская вошла.
"Да ты бы, бабка, не болтала втуне!
Куда тебе, убогой, нам помочь?"
"Пропала обувь — надо сделать чуни,
У вас на это впереди вся ночь.
Я научу. Работы нету проще.
Вот, я, калечка, век с нее живу...
Там, за пригорком — липовая роща,
А я с собою припасла дратву".
И до утра, гудя разноязыко, -
Мол, это не побасенки плести -
Учились мы работать кочедыком,
И лыко класть в строку - один к шести,
И чуть смущаясь, драли на онучи
Домашнее гражданское бельё...
И старшина, ходивший туча тучей,
Промолвил:
"А врага-то мы побьём!
Как звать тебя, родная?" -
"Катериной"...
Он бабке поклонился до земли:
"В твоих лаптях дойдем мы до Берлина,
Клянусь!.."
...А в самом деле ведь — дошли!
